***
Когда-то Ичиджи допустил поддаться слабости, одной-единственной — как сам считал. Но стоило ему слегка опустить свои щиты, выкованные за долгие годы из силы воли и железной дисциплины, и снизойти до близости с другим человеком, как эта слабость незаметно породила иные, трудно контролируемые слабости. Неожиданно обнаружилось, что близость — отнюдь не сухая механика, а состояние, переполненное чем-то неуправляемым. Чем-то, что он никогда не испытывал раньше. Особенно это ощущение усилилось после предательства Шарлотты. В первые дни отец был подавлен и безразличен к происходящему вокруг до такой степени, что Ичиджи ничего не оставалось, как самовольно взять бразды правления в свои руки. Отец не возражал, более того — впоследствии лично сделал его королём. Но даже тогда, получив полную власть над Джермой, Ичиджи был бессилен что-либо предпринять. Привычная и всегда надёжная логика подсказывала ему быть терпеливым, действовать осторожно, выждать подходящий момент — и для разведки, и для нападения. Но его не отпускало льнущее к мыслям беспокойство, и дело было не только в грузе свалившейся на него ответственности. Скорее всего, и братья, и Годжу были мертвы, уничтожены Шарлоттой из мести тем, кто уцелел, или же в соответствии с их первоначальным планом — вот, что занимало Ичиджи в эти дни. Он ни разу в жизни не болел, его тело спокойно сносило усталость, он равнодушно относился к приглушённой модификациями боли боевых ранений — иногда завидуя солдатам, которые не испытывали её вовсе, — и потому ему были неприятны и непонятны сдавливающие грудь несуществующие тиски — возникавшие всякий раз, как он задумывался о наихудшем исходе. В день, когда разведчики наконец доставили сведения о том, что братья пополнили коллекцию книжного зоопарка Большой Мамочки, а кузина стала женой Перосперо, он не сдержался: сама собой соскочившая с кончиков пальцев жгучая искра спалила подчистую приложенную к отчёту небольшую газетную вырезку. Годжу была жива… А Ичиджи не мог понять, почему его так взволновал этот абсурдный брак: он не лгал, когда говорил о том, что готов отдать её любому, с кем договорится отец. Однако, когда он разглядывал Санджи, ступившего с Пудинг к алтарю на верхушке свадебного торта, Ичиджи впервые ощутил к брату благодарность — и совсем не за то, что тот оказался полезным для Джермы. А за то, что Годжу пусть и ненадолго, но всё ещё оставалась с ним — не нужно было расставаться с ней так скоро. Но ведь им владело обычное примитивное влечение, не так ли? За прошедшие два месяца он не избегал женщин, стараясь себе это доказать: пара служанок — из тех, кого не касались младшие братья — да девка из дорогого подпольного борделя, который случалось посещать прежде. Первые были тихими и покорными, шлюха — умелой и угодливо постанывающей, и ни то ни другое не пришлось ему по вкусу. Ичиджи был вынужден признать: дело было не в физиологической потребности организма. Не в покорстве или же, наоборот, в раскованности. Ему нужна была Годжу. Вместе со всеми её дерзостями и смущёнными взглядами, теряющаяся от его властных слов, но упрямо расправляющая плечи, стоило кому-то затронуть её достоинство. Умная, как и все Винсмоуки, если не больше, с этим согласился даже отец. Слабая — и одновременно непокорная, всё равно что её белый, напоминающий хрупкие пёрышки, задиристый хохолок на макушке. Всё это давно уже не раздражало его — скорее забавляло, интриговало, завораживало… Перед рейдом на Пирожный остров старшая сестра — в прошлом далёкая и безразличная, но ставшая в самые трудные дни настоящей поддержкой и опорой — ни с того ни с сего подкинула ему новый повод для сомнений: Йонджи. Да и Ниджи на днях пытался завести разговор о том же, правда, ограничился одними шутками да расплывчатыми намёками. Похоже, Йонджи ему в чём-то признался за время длительного заключения. В чём-то, в чём до сих пор не осмелился признаться своему королю. Мысль о возможном соперничестве с младшим братом Ичиджи не понравилась. Что бы ни произошло в прошлом — отныне Годжу принадлежала ему, и Йонджи должен был с этим смириться. И вроде бы смирился, хотя иногда его поступки опасно балансировали на грани неповиновения. Ни она, ни брат после возвращения не делали ни малейшей попытки сблизиться, если не считать таковой то, как подозрительно они прильнули друг к другу при встрече посреди разрушенной замковой площадки. Однако Годжу и без того вела себя странно. Ичиджи великодушно дал ей время, чтобы оправиться и прийти в себя, и только спустя несколько дней томительного ожидания решился позвать в свои покои. Попытка вышла безуспешной и нелепой. Пока она нервно билась в его объятьях, а после отчего-то разрыдалась, Ичиджи испытал непривычную растерянность, как если бы впервые в жизни сделал что-то неправильное. Сначала он рассудил, что причина крылась в Перосперо (тот истязал её? Наверняка — искалеченная рука являлась ярким тому подтверждением), но потом Годжу упомянула про него самого — и не лучшим образом… Ичиджи было неизвестно, имел ли к этому отношение младший брат. Просто вдруг осознал, что та не хотела его так, как он сам хотел её. Прежде он никогда не придавал значения желаниям женщин, но теперь его отчётливо покоробило чужое отторжение. Ичиджи мог бы ей приказать, как и раньше, — и Годжу, вне сомнений, послушалась бы. С лёгкостью мог бы удержать, подмяв под себя, её хрупкое тело, вздумай она опять поневоле оттолкнуть его или попытаться сопротивляться. И наконец-то получить своё. Но тем самым лишь увеличил бы этот непонятный невидимый разрыв между ними, не дающий ему покоя. Годжу сказала, что не желала больше быть «вещью». Не желала чужого принуждения. Но это не значило, что она не желала мужчину. Ему хорошо запомнился трепет нежной кожи под своими пальцами, сбивчивое дыхание, с трудом сдерживаемый отклик, когда он прикасался к ней, когда стремился не только к своему, но и к чужому удовольствию. Помнил судорогу наслаждения, всколыхнувшую её тело, — давно, в их первый раз, когда она беспечно и несдержанно, вопреки всем правилам, выгибалась ему навстречу. Перосперо исказил, извратил это, заставил её отвергать мужские прикосновения, но Ичиджи знал по себе: прикосновениям можно было научить заново. Ему не нужно было принуждать Годжу или же беспокоиться о Йонджи, ему всего-навсего следовало показать ей, что он, Ичиджи, способен дать то, что ей нужно. Что он, Ичиджи, был лучше.***
В широко распахнутое окно библиотеки время от времени врывался мягкий морской ветерок, проказливо цеплялся за уголки страниц, чуть трепал волосы, оставлял на губах призрачный привкус соли. В такие моменты Эри поднимала голову от книги и рассеянно устремляла взор на улицу, где над заострёнными крышами башен стремительно синело предвечернее небо. Издалека прилетали стук молотков и отрывистые команды: по пути в библиотеку Эри обнаружила строительные леса над расчищенной от обломков площадкой — в отсутствие Четвёртого принца дошла очередь и до восстановления его жилища. Наверняка рабочие воспроизведут всё один в один, по старым лекалам, но свежая кладка при этом утратит память о забавных препирательствах, погрызенных ремнях или же категоричном «Я никогда не…» — равно как и о коротком приступе чёрного отчаяния в пустой комнате перед приближающимся штормом. «Конец старого, начало нового», — пришло ей в голову. Она не помнила, от кого слышала эти слова, но всё действительно рано или поздно подходило к концу. Нравится ей это или нет. Эри вздохнула, а очередной порыв ветерка принёс в комнату звучные мужские голоса. Двое разговаривали внизу, проходя по дорожке, огибавшей библиотечное крыло: первый — мелодично-певуче, второй — глубоко, с едва уловимой смешинкой. — …Ну и как ты находишь брак? — Вполне годная вещь, — коротко хохотнули за окном. — Думаю, Йонджи тоже необходимо женить. Это пойдёт на пользу не только ему, но и всей Джерме. — Неплохая мысль. Займёмся этим, когда он вернётся. — И я даже знаю подходящую даму — ту, которая ему нравится. Помнишь, мы обсуждали её вчера? Что скажешь? После непродолжительного молчания в певучем голосе зазвенели металлические нотки: — Ты опять об этом? Она ему не подходит… Ветер стих, голоса удалились, а Эри с бешено колотящимся сердцем захлопнула книгу, прожигая обложку ожесточённым взглядом, словно та перед ней в чём-то провинилась. Ичиджи и вправду планировал новый брачный союз. Но не для неё. Почему-то раньше она не задумывалась о подобном развитии событий: привыкла, что Джадж предпочитал затыкать свадебные дыры самыми бесполезными, с его точки зрения, Винсмоуками. А ещё Эри почти смирилась с местом кузины в мыслях Йонджи — лишь бы разговаривал с ней, лишь бы улыбался… Но сможет ли она спокойно наблюдать за тем, как он будет при ней улыбаться другой женщине? Глядеть на ту с желанием? Ниджи же сказал: есть кто-то, кто ему нравится. Нельзя было бесконечно обманывать себя: такого она стопроцентно не вынесет. Если Йонджи женится, в её пребывании в Джерме больше не останется никакого смысла. А ведь он обязательно женится: не сейчас, так позже… К сожалению, Эри не обладала улучшенным модификациями слухом, а потому не слышала конец их разговора. — …Не подходит? Считаешь, что наша «ошибка» подходит только королю? — Перестань, Ниджи! К тому же не всё так просто… В этом деле по-прежнему остаётся муж. — Пфе, муж!.. Для правителя Джермы нет ничего невозможного! Слушай, Большая Мамочка ведь до сих пор не вернулась, а если верить последним отчётам шпионов — так не вернётся никогда. Давай объявим Тотто Лэнду официальную войну! А в её ходе с «мужем» может приключиться что-нибудь неприятное. Например, словит свинец в карамельный затылок. — Мы не в тех условиях, чтобы начинать войны. Нужно пополнить армию, отремонтировать флот, заручиться поддержкой союзников. Проще наладить старые связи в Мариджоа — нас не позвали на Собрание Королей, но альянс с пиратами так и не состоялся, Мировое Правительство, рассматривая действительность этого брака, вполне способно вынести решение в нашу пользу. — Хах, значит, ты всё-таки размышлял о подобном? И точно не в интересах младшего братишки… Признайся: ты вообще ни с кем делиться не намерен. Вздумал оставить её себе? — Я… — Ичиджи помедлил, не стал в очередной раз обрывать брата, голос его звучал слегка неуверенно. — Я не отдам её никому просто так. В том числе Йонджи. Но предпочитаю, чтобы она сама решила — что будет для неё лучше. — Сама? Надо же… Снимаю шляпу перед Вашим Прогрессивным Величеством, — отвесил шутливый поклон Ниджи, отчасти скрывая за ним удивление от столь неожиданных слов. Впрочем, вряд ли старший брат допускал мысль, что в чём-то окажется хуже других. Хах, лучший «лучший»… — Не прогрессивным. Справедливым, — Ичиджи поднял голову вверх, к реющему на ветру королевскому стягу. — И вот что, Ниджи… — Что? — Не встревай больше в это дело, — это была не просьба, это был приказ. Второй принц пожал плечами, ухмыляясь: ему запретили встревать, но наблюдать никто не запрещал. Было любопытно, чем же всё это закончится.***
— Хватит перечить, Эдж, мне виднее!.. — в сердцах рявкнул Джадж на всю лабораторию и тут же осёкся, насупился. Воцарилось неловкое молчание. Только что Эри запальчиво доказывала ему, что сплав для полноценного металлического каркаса надо облегчить — процентов на двадцать, ведь то, что было неощутимо для пары пальцев, для руки или ноги могло причинять неудобство лишним весом. Джадж, не обращая внимания на дерзости племянницы, яростно спорил и огрызался в ответ — вот и увлёкся… Эри обескураженно уставилась на его сурово сведённые брови — попытка скрыть смущение из-за глупой оговорки. Тот смахнул в угол стола чертежи солдатских протезов, ставшие предметом раздора, и вновь притянул к себе её левую ладонь. Подхватил позабытый изогнутый приборчик с миниатюрной иголочкой на торце — звал-то он племянницу изначально не для споров, а для того, чтобы закончить контрольные тесты её собственного протеза. На конце иголочки проскочила крохотная электрическая искра. Джадж принялся тыкать туда-сюда, руководствуясь одному ему известной схемой и не поднимая головы, разве что спрашивал порой: — Что-то чувствуешь? Отдаёт в руку? — Нет, — отвечала Эри, завороженно следя за тем, как от искры где-то в глубине происходит замыкание контактного нерва, вызывая самопроизвольное сгибание фаланг. Её всегда поражало то, как он справляется с такой тонкой работой. Огромные мозолистые пальцы Джаджа постороннему показались бы грубыми, но на деле были ловкими и сноровистыми. За всё время разработки протеза они провели наедине друг с другом немало часов и спорить приходилось часто. Хотя оговорился он на её памяти впервые. И теперь Эри представляла себе отца, сидящего вместо неё на скрипучей круглой табуретке, и их двоих — двадцать лет назад, за лабораторным столом в пылу работы, упёртых и воодушевлённых. Почти как Джадж с Гастино, но лучше. Ведь если ему и прежде случалось забываться и думать о ней, как о брате, значит, на Эджа он никогда особо не бранился. На Доктора Барашка бывший король бранился регулярно, не выбирая при этом слов и выражений. Или выбирал — пообидней и позаковыристей. Иногда Джадж молчал и морщился, поглядывая то на неё, то на изувеченную руку, и Эри казалось, что с его языка вот-вот готово сорваться извинение — за прежнее отношение, за ужасный брак, ставший кульминацией его провалившихся планов, а может, даже за отца. Но нет, признание вины — последнее, что следовало от него ждать. За всей его молчаливой хмурой упёртостью в нём проскальзывало что-то от Йонджи (вернее, сын унаследовал эту упёртость от отца), и Эри тогда прикусывала изнутри щёку: не хватало ещё начать испытывать к бывшему королю приязнь. — Мой отец был непочтительным и своевольным. К тому же неважным солдатом, — произнесла она, когда Джадж отложил прибор и, удовлетворительно кивнув, принялся заполнять бланк результатов мелкими и быстрыми строчками. — Но если бы он не был вашим братом, не был частью Джермы, могли бы вы поладить? Сбоку от них Гастино издал непонятный смешок, изучая на просвет содержимое одной из пробирок. Джадж сердито дёрнул в его сторону усами, но ничего не ответил. Эри вспомнила яростно вымаранное имя отца из семейного древа: вряд ли он когда-нибудь дозрел бы обсуждать этот вопрос. Она помедлила, глядя в его бледно-голубые глаза, и выдохнула: — Когда он покинул Джерму, то не попытался спросить вашего разрешения. Должно быть, поэтому так вас оскорбил. А я… я хочу спросить, — и повторила вопрос, заданный несколько месяцев назад. — Могу ли я покинуть Джерму? Можно ли мне вернуться домой? Тогда этот вопрос не принёс ей ничего хорошего. Но теперь у неё было гораздо больше оснований его задать. Гораздо больше уверенности в своей правоте. И Джадж это понимал и, в отличие от своих детей, был способен это «прочувствовать». Хотя Эри подозревала, что у бывшего короля уровень эмпатии стремился к нулю безо всяких модификаций. — Почему? — коротко спросил он. — Для чего мне оставаться? Чтобы быть разменной монетой в очередном политическом союзе? Разве вам мало того, что я уже перенесла из-за этого? — лежащие перед ним на столе металлические пальцы дёрнулись — непроизвольно, хоть и вышло весьма эффектно. — Или же всю жизнь провести под крышей замка в статусе бесполезной и бесправной «ошибки»? Которую все презирают? — В последнее время не замечал, чтобы мои дети тебя презирали… — Джадж пожевал губами и наконец признался: — Ты — мой провал, от этого никуда не деться, но в тебе есть научная жилка, как и в отце, мне это по душе. — Ага, жилка! — не сдержавшись, протянул со своего места Гастино. — Кто, как не Эдж, сконструировал твоё копьё, а, Джаджи? И акселераторы на ваших дурацких ботинках… Небось, бесишься с того, что он не просто сбежал, а прихватил с собой все свои расчёты! — Цезарь!.. — Джадж постарался его проигнорировать и продолжил, не отрывая взгляд от племянницы: — Ты могла бы ассистировать мне в исследованиях, у тебя хорошие задатки. — Да, — не сдержавшись, горько уронила Эри, — в «исследованиях»! Того, что убивает или способствует убийствам. Я не желаю в таком участвовать, я хочу помогать людям. — Ты уже им помогаешь. — Не думаю, что вы ограничитесь одними протезами. Вы и ваши дети — солдаты, для вас всех смысл жизни — война. А я не солдат, не была им и не стремлюсь стать. Ведь я росла среди обычных людей, — она действительно так считала, только не признавалась, что одновременно с этими причинами существовала и другая, куда более значительная: равнодушная стылость в серо-голубых глазах Йонджи — для неё, и заботливая мягкость в них же — для другой женщины. Очень скоро, через каких-то несколько месяцев. — Вы же в конце концов отпустили Санджи. Я здесь такая же, как он. Лишняя. Джадж какое-то время сумрачно смотрел на неё, а потом со вздохом ответил: — Пожалуй, в этот раз я разрешил бы. Но ты пришла поздно — я больше не король Джермы. Что я могу сказать? Спрашивай у Ичиджи, девочка. — У Ичиджи? — Эри, баюкая на коленях срощенную с металлом руку, с отчаянием поняла, что он прав. — Но он никогда мне этого не позволит! — Вполне вероятно. Однако я даже близко не представляю, что у него нынче на уме, — усмехнулся Джадж. — Знаешь, что недавно заявил мне этот мальчишка? Что почитает меня как отца и сделает всё, чтобы воплотить в жизнь мои стремления к завоеванию Норт-Блю — и почтить тем самым память предков. Но в тех границах, которые не мешают целям Джермы! Что это за, скажите на милость, такие новые цели у Джермы? — Ши-ро-ро-ро-ро-ро! — прыснул Гастино. — Думаешь, Джаджи по доброй воле отказался от экспериментов над тобой, детка? Да ведь это сын запретил ему тебя использовать без твоего согласия! — Что?.. — ошарашенно уставилась Эри на Доктора Барашка. — Цезарь, болван, замолкни! — громыхнул Джадж, и тот, скривив лицо, обиженно и артистично отмахнулся от них и перетёк зловещим дымным облачком в противоположную часть лаборатории. — А у меня в планах, между прочим, было развивать твою волю наблюдения… — неохотно подтвердил он. Догадывался ли Джадж о том, что связывало племянницу со старшим сыном? Вряд ли — но если что-то и подозревал, то отдал «ошибку» на откуп Ичиджи наравне со всеми прочими заботами… Бывший король ещё капельку побуравил её испытующим взглядом, после чего, поджав губы, вновь склонился над бланками.***
Ичиджи стоял чуть поодаль от обеденного стола, опираясь рейдовым ботинком на широкую нижнюю ступеньку у трона и изучая переданные ему неприметным солдатом — Эри не сумела бы вычленить того не то что из толпы собратьев, но и среди обычных людей — документы. Король, облачённый в боевой костюм, вернулся с неведомой миссии на остров, который недавно миновали улитки. Её шаги были тихими, но он всё равно привычно вскинул подбородок, прислушиваясь, едва она ступила на ковровую дорожку. Потом, не оборачиваясь, изобразил в воздухе какой-то особый жест рукой — солдат забрал у него бумаги и ровным шагом покинул Тронный зал. Вместе со всеми вечно присутствующими здесь часовыми. За их спинами тяжело захлопнулись величественные двери, и только после этого король соизволил обернуться. Они остались вдвоём в громадном, полном гулкого эха и теней зале. — Ты пришла, — уронил Ичиджи — как будто это не она его искала, а он сам её поджидал. Эри, вспомнив подозрительную ухмылку Второго принца — час назад, на её вопрос о том, где найти Ичиджи, — скользнула нерешительным взглядом вдоль задрапированных складками серой ткани стен, но сумела перебороть трусливое волнение и призналась: — Мне нужно твоё разрешение. — Вот как, — уголки его губ дёрнулись в довольной, почти мальчишеской улыбке. — Что ж, я король, и в Джерме, пожалуй, нет ничего, что я не смог бы разрешить. Чего ты хочешь? Говори. Эри нехотя обогнула шаткую преграду в виде кресла и подошла к Ичиджи. «Мне надо быть сильной, как советовала Рэйджу», — девушка заставила себя посмотреть ему прямо в лицо. Трудные слова слетели с языка на удивление свободно. — Я хочу, чтобы ты разрешил мне уехать. Покинуть Джерму. Плечи под белым плащом напряглись, закаменели, улыбка исчезла. Похоже, он ждал чего угодно, но не этой просьбы. Помолчав, молодой король резковато развернулся и двинулся наверх, поднимаясь по крутым ступенькам к фамильному трону Винсмоуков. Гордо выпрямив спину, он опустился на просторную бархатную подушку, занимая то место, что принадлежало ему теперь по праву. Ичиджи не был, подобно отцу, высок и грузен, но не казался мелким или жалким на столь массивном сиденье — наоборот, оно добавляло ему величия. Он небрежно наклонился вперёд — истинный владелец древнего трона, — опираясь о бедро ладонью, затянутой в белую боевую перчатку, и глядя на Эри, смиренно застывшую внизу. Девушка невольно сглотнула: ей предстояло выпрашивать разрешение не у Ичиджи. У короля. Но ведь он не отказал ей сразу. Эта мысль приободрила Эри, и она расправила плечи. — Наш договор настолько тебе в тягость? — наконец нарушил он молчание. — Или дело во мне? Я… неприятен тебе? — Нет. Я всего лишь хочу быть собой, не частью Джермы. Хочу вернуться домой, — Эри обещала себе держаться, но губы преступно дрогнули: что, если опять услышит снисходительное «Твой дом здесь»? — Дело не в тебе. «Далеко не в тебе». — И ты помнишь, что я могу попросить за своё разрешение? — в отличие от отца он не стал расспрашивать о причинах. Просто принял к сведению, поставив где-то у себя в уме невидимую галочку. И, кажется, не осерчал из-за столь возмутительной просьбы. — Да. — И ты согласна на это? — он уточнил: — Попробовать? Судя по всему, Ичиджи не забыл, о чём она говорила ему в коридоре лазарета, более того — понял, что именно она имела в виду. — Да, — повторила девушка пересохшими губами. — Если ты, в свою очередь, попробуешь мне разрешить. — Что ж, есть кое-что, что ты мне обещала, — почти вкрадчиво произнёс Ичиджи. — Продолжить то, на чём мы когда-то прервались. Я не вправе отпустить тебя, пока это обещание остаётся в силе, — он качнул головой, приглашая подняться: — Подойди. Эри вспомнила комнату в Пирожном шато, залитую мягким утренним светом, и пряди волос — белые и алые, прильнувшие друг к другу в зеркальном отражении. И медленно двинулась к нему по ступенькам: она действительно обещала. Вот только что же он задумал — здесь, в пустом зале?.. — Ближе, — девушка вынуждена была подойти так близко, что остановилась меж его широко разведённых в стороны колен, с трепетом поглядывая на него сверху вниз. Бровь Ичиджи едва заметно дёрнулась, и тело окуталось густым бело-красным дымом, в который, расплывшись, превратился его рейдовый костюм. Через несколько мгновений дым целиком втянулся в небольшой контейнер, принявший форму банки. Ичиджи наклонился вбок, опуская его на пол — контейнер звякнул, стукнувшись об ножку трона, — и выпрямился, снова обращая к Эри своё бесстрастное лицо. Он был полностью обнажён. Взгляд сам собой скользнул по изгибам атлетически сложенного мужского тела. Ей доводилось видеть это тело не раз, но к щекам всё равно прилил предательский румянец. Кровь зашумела в висках: неужели он решил сделать это прямо здесь, на троне предков?.. — Тебе нравится то, что ты видишь? — спокойно спросил он. Как если бы теперь подошла очередь Эри рассказывать о том, что привлекает её в его безупречном теле. Ведь сейчас одета была она. — Да. Ты очень красиво сложен, — тихо подтвердила девушка. Это было известно ему и так, без её ответа, но Ичиджи улыбнулся. — Сядь, — он властно указал на своё крепкое, великолепно очерченное бедро, заставляя её опуститься к нему. Едва Эри выполнила этот приказ, как его ладонь тотчас опустилась в вырез её платья, бесцеремонно накрыла грудь, нащупывая нежный, твердеющий под его пальцами бугорок соска. Не было никаких прелюдий, он сразу приступил к тому, на чём они остановились в прошлый раз, — как и говорил. Эри всё-таки задрожала: от резкой, собственнической вольности его движений, от которых успела отвыкнуть за прошедшие месяцы. Но больше — из-за того, что к ней опять прикасался мужчина, причём столь интимным образом. Она вскинулась, пытаясь прийти в себя, сосредоточиться хоть на чём-то. Почему они вообще прервались — тогда, на вечеринке? Последнее, что ей запомнилось, — тёмный, неумолимый взгляд Йонджи, устремлённый на неё поверх заставленного напитками стола… Эри ненадолго уцепилась за это воспоминание, как человек, пытающийся стоять, сохранять равновесие, в то время как пол неумолимо уходит из-под ног. Но помогало плохо. — Это я, — перекрыл начинающийся звон в ушах прохладный уверенный голос, выдёргивая её обратно в реальность. — Ты со мной, и здесь больше никого нет. Рука Ичиджи — крупная, дразнящая, не грубая — продолжала ласкать её грудь, и Эри коротко вздохнула — от облегчения, смешанного со смутным удовольствием от этой ласки. Наконец он убрал ладонь, ненадолго прекратил касания, давая ей немного осмыслить происходящее, привыкнуть к нему. А затем Ичиджи перехватил её левое запястье, притянул к своему паху, накрывая узкой девичьей ладонью свой член. Эри прикусила губу: уже второй раз он добивался от неё подобных ласк. Под её пальцами — холод металла в них соседствовал с горячей кожей — чувствовался пульсирующий, чуть подрагивающий мужской орган. Она принялась водить по нему рукой — как Ичиджи когда-то ей показывал. И всё ещё неумело. — Быть может, тебе неприятно прикосновение искусственных частей? — краснея, спросила она. — Ты хотел бы, чтобы я опять это сделала… ну… губами?.. — А ты бы хотела? — Нет, — Эри отвела глаза. — Во всяком случае, не в этот раз… — Тогда продолжай. Пальцы возобновили свои осторожные движения, а Ичиджи в ответ стал поглаживать её по бедру поверх тонкой ткани платья, постепенно усиливая нажим, — лишь это, помимо твердеющей плоти под её рукой, выдавало степень его возбуждения. Через какое-то время он оттолкнул её кисть в сторону и коротко повелел: — Разденься. Эри поднялась. Несколько секунд спустя платье соскользнуло по её животу и ногам, растекаясь по верхним ступенькам кучкой серого шёлка. Чуть помедлив, она принялась стягивать с себя нижнее бельё, стараясь не глядеть на Ичиджи, бесстыдно откинувшегося назад, в угол между спинкой и подлокотником трона и ни капли не смущающегося своего откровенного желания. Правда, глядеть по сторонам тоже было неловко, равно как и думать о том, что они только что творили — и будут ещё творить! — среди величественных древних стен. Козетта выходила здесь замуж — совсем недавно рядом с этими ступеньками стоял священный алтарь!.. — Никто не войдёт, — по-своему истрактовал её колебания Ичиджи. — Я приказал никого не впускать. — И как давно он был? Твой приказ? Я ничего не слышала. — Незадолго до твоего прихода, — усмехнулся он, рассматривая, как Эри скидывает туфли и переступает сброшенные под ноги трусики. И предупредил её следующий вопрос: — Я не знал, что ты собиралась попросить, но знал, чем всё закончится. Ниджи передал, что ты меня искала. — Мало ли почему я могла тебя искать? — пробормотала она, чтобы скрыть смущение. — Просто так… — А ты когда-нибудь меня прежде искала просто так? — он привстал и распрямил плечи, а потом подтянул Эри к себе сильным, непреклонным рывком, вынуждая её усесться сверху — практически оседлать его, вжимаясь коленями в бархатную подкладку сиденья. Не сдержавшись, девушка коротко всхлипнула, ощутив прямо под собой его напряжённый член, упирающийся в мягкие складки между её ног. Ичиджи обхватил ладонями её ягодицы, играючи дёрнул на себя, заставляя податься вперёд, скользнуть вдоль него — и какое-то ужасно чувствительное место там, внизу, тотчас отозвалось на это движение. Она инстинктивно попыталась высвободиться из этих бессовестных рук, но Ичиджи держал крепко, и всё это привело лишь к тому, что она ещё немного поелозила взад-вперёд, потираясь о него и со стыдом ощущая, как между ног становится тепло и тягуче-влажно — и в то же время так приятно… До того приятно, что ей почти захотелось, чтобы Ичиджи вошёл в неё!.. — Что ты делаешь? Чего ты хочешь? — Эри была близка к отчаянию: он издевается? Как она могла оставаться покорной и тихой в таком положении? Улыбка Ичиджи стала откровенно дразнящей: — Хочу, чтобы ты сделала всё сама. Так, как тебе нравится. Сначала Эри ошеломлённо взглянула на него: нет, он не шутил!.. Потом с глубоким прерывистым вдохом, слегка приподнявшись — руки Ичиджи позволили это, — опустила вниз ладонь и, неловко нащупав и сжав его твёрдый член, направила в себя. Тот беспрепятственно проник внутрь, растягивая, заполняя её собой. Девушке опять не удалось сдержаться — она громко простонала и тут же зажмурилась, утыкаясь лбом в его плечо, пугаясь собственного бесстыдства, по привычке твердя себе: он будет недоволен… Но мгновение спустя губы Ичиджи выдохнули в её ухо горячим хрипловатым шёпотом: — Я больше не хочу… чтобы ты была послушной, — острые кончики пламенных волос обжигающе щекотали плечо, щёку, шею. От осознания этих невозможных слов Эри задрожала — в кои-то веки Ичиджи, вечно правильному Ичиджи, не нужно было послушание! К несчастью, эта дрожь ненароком породила и всколыхнула прежнюю, совсем иную дрожь, едва лишь его ладонь прошлась, поглаживая, по её трепещущей, покрытой нервной испариной спине. Нет, нет, только не снова!.. Ведь у неё почти получилось — не вспоминать!.. …Перосперо — в ней, по-хозяйски сжимает, стискивает её тело, насмехается, скользя липкими леденцовыми пальцами по старым шрамам. Осталось немного, вот-вот — и он выпростает вперёд длинную худую руку, чтобы ухватить её за шею и жёстко вдавить вниз лицом в душную простыню… Эри тяжело задышала, оцепенела, краем глаза, сквозь мутный, обволакивающий туман, замечая движение мужской руки. Но та не потянулась к ней, наоборот, откинулась вбок, откладывая что-то в сторону. Какой-то блестящий предмет — девушка уловила короткий переливчатый отсвет багрянца. — Годжу… — вновь позвал знакомый голос. Который она когда-то тоже боялась, но сейчас он не страшил — наоборот, тянул её за собой, не намереваясь причинять вред, — и она уцепилась за него, как за хрупкую соломинку. Постепенно туман рассеивался, уходил. — Годжу, не закрывай глаза! Смотри на меня! Ладони, проходящиеся по её коже, уже не были карамельными, не были безжалостно-жёсткими — они были прохладными и сильными, они ласкали её, успокаивая и параллельно возбуждая. И Эри поначалу слепо потянулась и погладила грудь их обладателя в ответ. Та была твёрдая и рельефная, под подушечками пальцев прощупывались крепкие бугры мышц. Следом вскинула голову, подчиняясь наконец властному приказу, — и поражённо всмотрелась в лицо Ичиджи. Вернее, в его глаза — блестящий предмет оказался очками. Серо-голубые, подёрнутые дымкой желания глаза, похожие на весенний лёд: потемневший, непрочный, опасный, готовый проломиться под ногами в любую минуту, увлекая за собой в стылый речной поток безумца, рискнувшего на него ступить. Такие же, как и глаза его братьев. Как у Йонджи. Но перепутать, забыться было нельзя. Сквозь тающий тусклый лёд на неё глядел именно Ичиджи — и никто другой. — Смотри на меня, — повторил он, а затем чуть поднял её бёдра и толкнулся вверх, подавая тем самым пример. И Эри, прикованная завороженным взглядом к его лицу, подалась следом — отважилась ступить на этот лёд. Сначала нерешительно, положив руки ему на плечи, приподнялась и опустилась сама, далее повторила — всё смелее и смелее, откровеннее, свободнее. Поймала ритм — тот, в котором легонько двигался навстречу он сам и который при этом нравился ей. Невозможно было поверить, но ей действительно нравилось — и эти дикие, порывистые движения, и то, что она была сверху, проявляла инициативу, не обязана была сдерживаться. Вероятно, при желании, это она могла приказать ему вести себя смирно… Эри неотрывно всматривалась в его глаза — уже не потому, что Ичиджи так велел, а потому, что её возбуждала видневшаяся в его расширившихся зрачках тень удовольствия, которую теперь он никак не мог скрыть. Обнажённый до этого, без своих привычных очков он стал обнажённее на порядок. — Где ты хочешь, чтобы я дотрагивался? Научи меня… — он неожиданно провёл тыльной стороной ладони по её соскам, и от них к низу живота коротко плеснулось волнительное напряжение. — Грудь?.. Живот?.. Спина?.. Шея?.. Каждый новый вопрос Ичиджи сопровождал прикосновениями — уверенными и нерешительными одновременно, — и Эри вздрагивала, слабо постанывая, но на этот раз исключительно от упоения этими ласками; всё её тело постепенно наполнилось томительным предвкушением предстоящей разрядки. В какой-то момент Ичиджи опять ухватился за её ягодицы, задавая более быстрый, отчасти жёсткий — но тем самым будоражащий темп. Ощущая, как он раз за разом резко входит и выходит из неё, интенсивно, неумолимо, горячо, как сталкиваются с непристойными громкими хлопками их влажные бёдра, Эри резко вскрикнула, содрогаясь от накатившего бурного и сладостного спазма, поглотившего низ её живота и устремившегося волной к каждому кончику её тела; она зажмурилась, дыхание тяжело и прерывисто вырывалось из её груди, отвлекая её слух от глухого, сдавленного стона партнёра. Тот отпустил руки; девушка сделала по инерции ещё несколько плавных, угасающих движений и замерла, повторно утыкаясь переносицей ему в плечо — усталая, взволнованная, притихшая после пережитых ощущений — и вдыхая слабый запах его пота, мешавшийся с неуловимыми клубничными нотками. Она снова испытала наслаждение с Ичиджи. Осознанное, с ним самим, никого не представляя взамен… И напрочь забыв о Перосперо — как будто тот никогда в жизни не касался её. Ичиджи пошевелился, чуть извернулся, откинулся спиной на подлокотник широкого королевского сиденья, покидая её тело и увлекая за собой. Теперь они лежали и отдыхали — как на коротком, но очень просторном диване: Ичиджи вытянулся, опустив одну ногу на пол и забросив другую на противоположный подлокотник, а Эри, свернувшись в клубок между его телом и тёплой бархатной обивкой спинки, осторожно прижалась головой к его груди. Мужская рука оплелась вокруг её плеч, но это уже не навевало ничего дурного. Девушке грезилось, что она — бабочка, укутанная призрачным коконом и видящая причудливый сон, за несколько мгновений до того, как придёт пора пробить тонкую скорлупу и выбраться наружу, неловко расправляя новые и хрупкие крылья… Её кокон находился в самом сердце Джермы, это сердце прямо сейчас билось под её щекой — быстро, почти лихорадочно… Она приподняла голову: Ичиджи, запрокинув подбородок, задумчиво рассматривал верхушку трона, выполненную в виде скалящегося черепа; над черепом широко простирал крылья бессмертный феникс. В уголке левой ноздри Ичиджи запеклась крохотная тёмно-красная капля. — У тебя кровь — там, рядом с носом, — озадаченно прошептала Эри, и тот безо всякого удивления стёр каплю тыльной стороной запястья. — Так иногда бывает, когда мне… — он помедлил, — хорошо с женщиной. Кровь у неуязвимого Винсмоука — то ещё зрелище… — Впервые такое вижу… — девушка нахмурилась, неожиданно припоминая непонятно откуда взявшееся пятнышко крови у себя на кончике уха, после того как к ней прижимался увлечённый «уроком» Козетте Ниджи. — А раньше что, было не хорошо? — сорвалось у неё с языка. — Я просто не сдержался в этот раз, не стал себя контролировать. В этом — и в другом, — он повернул голову, внимательно всматриваясь в её лицо. Под этим пристальным взглядом девушка вспыхнула, осознав, что он имел в виду. Ичиджи действительно не сдержался: вопреки своим правилам, излился прямо в неё. Она машинально стиснула бёдра, ощущая привычную влажную липкость — столько раз это случалось за прошедшие месяцы, — но без привычного отвращения. Ичиджи, уловив это движение, произнёс: — Кажется, тебе придётся задержаться в Джерме как минимум на месяц — пока не убедишься в том, что не беременна, — и засмеялся с собственной циничной шутки. Если это была шутка. Его смех оказался хриплым, местами скрежещущим, в нём слышался хруст льдинок и треск разбитого стекла. Ичиджи смеялся так, как смеётся человек, забывший, как правильно это делается. Или никогда не знавший. Подобное проявление эмоций у вечно бесстрастного и холодного Винсмоука шокировало Эри чуть ли не больше всего, что ей довелось слышать, наблюдать или делать за минувшие полчаса. Ичиджи прервался так же внезапно, как и начал, и добавил — уже серьёзно: — Не бойся, об этом я позаботился давно, перед нашим прибытием на Пирожный остров. Ты же пьёшь все снадобья, которые назначают тебе медики? — Да, — удивлённо протянула Эри, не догадываясь, к чему он клонит. — Я распорядился добавить ещё одно. Раз в месяц все девушки в Джерме принимают этот препарат. На самом деле его действия хватает на несколько месяцев, но отец всегда предпочитал перестраховаться — иначе здесь бы повсюду бегали маленькие Винсмоуки… Наверное, заставлять тебя его принимать было неправильно, — он слегка поморщился на слове «неправильно», — но меня не устраивало сдерживать себя. — Так значит, то лекарство, которое мне давал доктор — на последнем осмотре… И тогда, перед самым Чаепитием… — Именно. Эри вспомнила противные, горчащие язык «витамины» и необъяснимое замешательство медика, но всё это тотчас же перекрыло всплывшее перед ней перекошенное лицо Перосперо, как тот бесился, обзывая её «бесплодной ублюдочной Джермой». Долгие два месяца, когда почти каждый день повторялись его омерзительные попытки получить дитя Винсмоуков и наконец-то избавиться от визитов к ненавистной жёнушке-обузе… Выходит, её спасло не только обещание, данное ею Ичиджи, но и его эгоистичное желание? Едва девушка осознала это, как, в свою очередь, зашлась в звенящем хохоте, её плечи нервно подрагивали под обнимавшим их жилистым мужским предплечьем. Ичиджи привстал, высвобождая руку, в его глазах явственно читалось недоумение. И Эри — она покусывала пальцы, постепенно успокаиваясь после короткого взрыва смеха — вскользь подумалось: интересно, если бы он и раньше снимал очки, как много разных эмоций она могла бы увидеть в этих глазах?.. Наверное, он истолковал её странный приступ веселья как-то по-другому: в насмешку, в пику себе. Ичиджи поднялся на ноги, оставляя девушку и подхватывая с пола контейнер с изображённой на нём единицей. После ослепительной вспышки его фигуру на несколько секунд окутало красным туманом, формирующим из невидимых, сплетённых с хаки частиц плотную, облегающую тело ткань боевого костюма — это показалось Эри очень удобным… Он спустился на пару ступенек и вернулся, протягивая девушке её одежду. Лицо Ичиджи приобрело обычное непроницаемое выражение, но теперь она ясно различала его взгляд — тот был выжидающим, как если бы между ними осталось что-то недосказанное. Эри тоже встала и принялась осторожно натягивать на себя бельё, ощущая лёгкую скованность под этим пристальным, изучающим взором. По-хорошему стоило бы принять душ — но Тронный зал явно не был обеспечен удобствами на подобные шальные случаи. Она отвернулась, потянувшись за скинутым на сиденье платьем, и лишь тогда Ичиджи спросил, глухо, ей в спину: — Ты точно решила покинуть Джерму? — Да, — она прижала к груди гладкий шёлк. Последовавшее молчание длилось чересчур долго — Эри успела надеть платье. — Ты уверена? И ничто не могло бы тебя переубедить? Никто? Возможно ли было… да нет, глупость какая-то… и всё же… Возможно ли было, что Ичиджи надеялся, что она передумает после его объятий? Эри обернулась к нему и покачала головой. — Я уверена. — Мы можем заключить новый договор, — он не сдавался, рука взлетела широко и небрежно, обводя просторное сиденье трона. — Полагаю, ты уже заметила: здесь хватает места для двоих. Ты могла бы сидеть рядом со мной, — это прозвучало так спокойно, будто её просили передать за завтраком хлеб. Будь Ичиджи в очках — Эри бы и не заметила, как в его глазах на мгновение промелькнуло что-то дикое. — Могла бы стать королевой. У девушки перехватило дыхание, едва до неё дошёл смысл сказанного: если это было предложение о замужестве — то донельзя нелепое и искажённое. Впрочем, с Ичиджи всё казалось искажённым, преломлялось внезапно и резко, как цветные стёкла в трубе калейдоскопа. Эти слова слегка сбили её с толку. До этого момента она никогда не задумывалась о том, чтобы остаться в Джерме… ради него. — Королева-«ошибка»? — растерянно прошептали её губы. Он крутанул подбородком — но не надменно, как обычно, а так, словно его чем-то задел этот вопрос. — Я больше не считаю тебя «ошибкой». С прерывистым вздохом Эри снова поглядела на Ичиджи — прямо в его светлые пронизывающие глаза. — Я уверена, — повторила она. На безупречно очерченных мужских губах дёрнулась недоверчивая усмешка: никто не отвергает подобные предложения. — Значит, у меня вообще не было шансов? — наконец поинтересовался он. Эри молчала, и Ичиджи наклонился рядом с ней — потянулся за оставленными на подлокотнике очками, стремясь опять отгородиться от неё и от окружавшего их мира непроницаемой, отливающей багрянцем чернотой стекла. — Мог бы быть шанс, — неожиданно для самой себя выдохнула она. — Если бы ты изначально отнёсся ко мне так, как сегодня… По-человечески, — и добавила мысленно: «А Йонджи — наоборот, навсегда остался бы для меня бессердечным чудовищем». — Не унижал, не смотрел бы на меня как на пустое место, не именовал «собственностью», не приказывал Ниджи… делать всякое… Не стал бы отдавать меня ему! — Намекаешь на то, что я сам виноват? Разговор становился всё страньше и страньше. Ну вот как ему на такое отвечать открыто? Эри покусывала губу, силясь подобрать подходящие слова. — Я никогда не хотел отдавать тебя Ниджи, — тем временем уронил он — невыразительно, словно с неохотой признавая свою ошибку. — Тогда зачем… Зачем ты сделал это? — она ошеломлённо уставилась на него. Серые глаза девушки расширились от волнения. Ладонь в боевой перчатке поднялась и коснулась её растрепавшихся волос, легонько зарылась в них, перебирая меж пальцев — как если бы Ичиджи был способен ощутить через жёсткий, непроницаемый материал эти тонкие и воздушные пряди: — Ты пыталась покончить с собой. И ты боялась Ниджи. Я должен был убедиться в том, что этого не повторится — как минимум из-за него. Ты переборола страх, а я проконтролировал, чтобы Ниджи не творил глупостей. Я перебрал несколько решений, и это было наилучшим. — Для начала тебе стоило попробовать поговорить об этом со мной! Я не… — Эри крутанула головой и зажмурилась, утыкаясь в жёсткую перчатку пылающим лбом: будь на его месте сейчас Четвёртый принц, она бы прямо обозвала его идиотом. Но Йонджи попросту не додумался бы до такого решения. Оно звучало так рационально, так логично — и оттого чуточку безумно. Так… по-Ичиджиевски. — Люди — не уравнение, которое надо решить, не бездушные механизмы, с ними нужно разговаривать! Ичиджи постоял ещё немного, переваривая эти слова. Перчатка легко, почти ласково скользнула по её щеке, и он отстранился, после чего медленно спустился вниз по ступеням. Эри, застыв у предложенного ей на секунду трона, напряжённо следила за каждым его пружинящим шагом, выжидая окончательного решения. Рейдовые ботинки, мягко скрипнув, ступили на пол, и Ичиджи, стоя к ней спиной, вздёрнул вбок подбородок над высоким воротником плаща: — Раз ты уверена, я разрешаю. Но учти: моё разрешение временное, у тебя есть три недели. Завтра я отбываю по делам королевства, — он обогнул обеденный стол и двинулся к выходу из Тронного зала. — И если к моему возвращению я застану тебя в Джерме — разрешение отменяется. Я тебя не отпущу. Уходя, он ни разу не обернулся, и девушка так и не успела поблагодарить его, только шепнула: «Спасибо…» — в сторону удаляющегося белого плаща. Впрочем, Эри была уверена, что Ичиджи услышал.