***
…Неделю назад он ворвался в королевские покои, подобно яростному смерчу, едва не снеся с петель тяжёлые дубовые двери — так сильно бухнул в них сжатым кулаком, — и вовсе не потому, что торопился передать главнокомандующему рапорт об успешно завершённой поездке. — Где она?! Почему уехала?! Ичиджи неторопливо поднял голову от бумаг. — С возвращением, Йонджи, — неприкрытый лёд в его спокойном голосе немного остудил пыл Четвёртого принца, напоминая, с кем тот говорил и в насколько неподобающей манере. Впрочем, Ичиджи сразу понял, кого имел в виду младший брат. Вероятно, с королевской точки зрения, подобные вопросы были безосновательными, но Йонджи, сражённый известием о неожиданном то ли отъезде, то ли побеге Эри — Ниджи, как всегда, любил навести тумана, — всё равно неуступчиво качнул подбородком: — Почему? — повторил он. Чуть слышно скрипнуло кресло: Ичиджи откинулся на обшитую винным бархатом спинку, склонил голову набок, внимательно изучая брата. В пальцах расслабленно покоящейся на подлокотнике руки подрагивало писчее перо. — Годжу попросила разрешения покинуть Джерму. И получила его, — Ичиджи пожал плечами. — Я рассудил по справедливости. Ей это было нужно. — И всё? Так просто? — опешил Йонджи. — Ты отпустил её одну, неизвестно куда и с кем? — Известно куда. Она просилась домой. Вернее, в то место, которое глупо и упрямо продолжает считать своим домом. — Сабаоди? — не подумав, с плохо скрытым облегчением в голосе выдохнул Йонджи. — Сабаоди, — поглядывая на него с непонятной усмешкой, но так и не спросив, откуда тот это знает, подтвердил король. — Ты удивительно озабочен этим вопросом, Йонджи… Неужели ты решил, что я оставил бы её одну, без присмотра? Едва она прибыла на архипелаг, как наши разведчики в тех краях стали направлять мне ежедневные отчёты обо всех её перемещениях и контактах. Годжу умна и не болтает о Джерме направо и налево, тем не менее угроза со стороны Шарлотты ещё не миновала. Ты слышал о моей недавней поездке? По всей видимости, её брак будет расторгнут — но произойдёт это не скоро. — Бюрократические заморочки… — проворчал Йонджи, так и не сумевший проникнуться любовью к дипломатическим интригам, иное дело — сражения! — Кстати… Ниджи намекал на честь, которую нам могут оказать тенрьюбито. Неужто опять придётся разыскивать Санджи? Он ведь уже успел вляпаться в эту сумасшедшую Пудинг, правда, церемония так и не завершилась… — В отличие от Большой Мамочки семейства Мариджоа очень придирчиво подходят к выбору кандидата для смешения своей божественной крови. Если Джерма 66 согласится с условиями Мирового Правительства — придётся выбрать кого-то из нас. Пока брат осмысливал эти слова, Ичиджи выдержал паузу, затем, потянувшись вперёд, опустил ненужное ему более перо в чернильницу и вернулся к предыдущей теме: — Гораздо интереснее, как Годжу умудрилась провернуть свой отъезд — здесь, признаться, она сумела меня удивить… — от промелькнувшего воспоминания губы Ичиджи переломились на миг в невольной улыбке — и вновь стянулись в ровную линию: — До сих пор неизвестно, каким образом она добралась до архипелага. И главное, с кем… Думаю, тебе будет любопытно кое на что взглянуть. Он поднялся на ноги и выдвинул верхний ящик старого, перешедшего ему во владение вместе со спальней, отцовского стола (Ичиджи стол нравился и прежде: смотрелся внушительно и вмещал всё необходимое, — и потому остался после частичной смены интерьера). Через широкую, заполненную аккуратно разложенными документами и узкими свитками карт поверхность перелетела свёрнутая пополам мятая четвертушка бумажного листа. Йонджи недоумённо потеребил её в пальцах — старший брат выжидал, тяжело опершись основанием ладоней на край столешницы, — потом развернул и пробежался взглядом. Неизвестный ему Жоан — отправитель подписался — довольно сумбурно, перескакивая с мысли на мысль, расписывал свои чувства какой-то там «сестричке» и в конце клялся жениться на ней при первой же возможности. Йонджи ни черта не разбирался в подобных сантиментах (хах, так же, как и Ичиджи!), хотя мог бы составить письмо куда более толково, но странное послевкусие от этого вздорного послания затронуло в нём тревожную жилку. Он отшвырнул листок обратно к брату: — Что за ерунда? Как это относится к нашему разговору? — Это нашли в комнате Годжу на следующее утро после её так называемого побега, братец. Полагаю, писали ей. Отец передал, что это было приложено к неизвестно как попавшему в Джерму письму с Сабаоди — но в том он не обнаружил ничего подозрительного. Йонджи, скрестив на груди руки, походил взад-вперёд по комнате, каблуки дорогих ботинок раздражённо вминались в пышный ворс ковра: откуда вообще свалился этот таинственный поклонник?! Как его там? Жан?.. Жуан?.. Неужто Эри с ним уехала? Он, Йонджи, её что — для этого «донжуана» спасал?! — Ты так спокойно об этом рассказываешь, — наконец выдавил он, оборачиваясь к старшему брату. — Значит, действительно отпустил её? Неужели… она тебе надоела? И больше не нужна тебе? — Йонджи подался вперёд, охваченный внезапной надеждой. — Или же сама не захотела быть с тобой? Уголок королевского рта дёрнулся. — Так же, как и с тобой. Йонджи в замешательстве глянул на брата. Одновременно осознавая, что чересчур выдал себя — его поведение и слова явно не тянули на обычную заботу о кузине. Но Ичиджи тоже с самого начала держался странно. Как если бы поддразнивал его. Как если бы… — Рэйджу мне всё рассказала, — словно прочитав его мысли, открыто признался тот, выгибая шею и подбородок с надменным превосходством более осведомлённого человека. — Про то, что было в прошлом между тобой и Годжу. О том, как ты обошёлся с ней. Я и раньше кое-что подозревал, пусть ты и не давал повода усомниться в своей верности… Однако мне нет дела до прошлого — я не считаю тебя соперником, — и жёстко припечатал: — Раз Годжу без колебаний уехала — значит, не захотела быть и с тобой. Собственный голос донёсся до Йонджи искажённо, глухо, будто со стороны — слова брата незримо ударили его под дых, на время дезориентировали. — Рэйджу рассказала тебе? Зачем? — Наша сестра, как и я, не любит двусмысленностей и нарушения порядка. Вероятно, она желала, чтобы мы прояснили этот вопрос один на один, как и подобает братьям. Старшему и младшему, — в голосе Ичиджи скрежетнул холодный металл. — Чтобы ты признал: Годжу подчиняется мне, Йонджи. Она сама на это согласилась. — Тогда почему её здесь нет? Почему ты её отпустил? — Я и не говорил, что отпустил её. Я дал ей разрешение уехать — и только. Я рассудил, что несколько месяцев достаточно, чтобы удовлетворить её бунтарский дух. Вкусив желаемое, Годжу быстро разочаруется, поймёт, что жизнь среди простолюдинов — не для неё. Она ведь успела побыть принцессой. — И ты заберёшь её обратно? Даже против её воли? — Разумеется. Но не против воли — просто я знаю, что для неё будет лучше. Уверен, она согласится с моими доводами, как согласилась с ними в прошлый раз. Или ты думаешь, — Ичиджи кивнул на мятое письмо, — я готов отдать её не пойми кому? Вообще-то Йонджи тоже не был готов отдавать Эри не пойми кому. Но вместе с тем вдруг различил изъян в безупречных рассуждениях брата. Это поразило — и глубоко возмутило его: Ичиджи отпустил её — не отпуская, называл себя справедливым, но действовал в рамках лишь определённой им самим справедливости. Справедливости силы и высшей власти. Подчинял интересы Эри собственным, пренебрегая её желаниями и стремлениями. Но, будучи полностью убеждённым в своей точке зрения, выставлял всё так, что подобный исход казался единственно верным. Вот про что говорил ему в книге Ниджи: если Эри и согласилась когда-то подчиниться старшему брату — сама, добровольно, — то только потому, что тот не оставил ей иного выбора. По правде сказать, Йонджи было безразлично, если так же относились и к нему самому, — оттого что обычно мыслил схоже. И привык неукоснительно подчиняться Джерме 66 (сначала отцу, а теперь и Ичиджи — как живому воплощению королевства), но впервые подобное утилитарное отношение к другому человеку (к Эри!) задело его за живое, вывело из себя. Йонджи, не задумываясь, рявкнул на своего старшего брата, на своего короля, сопровождая этот рявк острым, выцветшим от негодования взглядом: — Выйдем! — и, поджав губы, почти по-отцовски двинул твёрдым подбородком в сторону дверей. Чётко сформулированной причины для вызова у него прямо сейчас не находилось — одна вера в собственную правоту, — но ничего, причину можно было додумать позже, в бою. Уголки губ Ичиджи поползли вниз, но он всё же кивнул; секунду спустя в его ладони появился красный контейнер с рейдкостюмом. Йонджи достал свой, зелёный… Испокон веку в Джерме 66 мужчины, не сумев договориться, решали всё между собой кулаками. И этот раз не стал исключением. …Площадку они выбрали подальше, в самом углу платформы, но зрителей хватало — стоял разгар дня, к тому же солдаты обожали присутствовать при сражениях Винсмоуков. В какой-то момент среди серых маек мелькнула бледно-голубая рубашка Второго принца, привлечённого общим шумом и суетой. Солдаты расступились, почтительно пропуская командира в первый ряд, и тот, небрежно сунув за ремень большие пальцы рук, ухмылялся, наблюдая за стычкой братьев. Среди близнецов в рукопашной Йонджи считался сильнейшим. Ниджи он уступал разве что в скорости и ехидной непредсказуемости манёвров, а Ичиджи — в выверенности ударов и рассчитанной с шахматной точностью, на десяток ходов вперёд, тактике. Старший брат никогда не бросался в атаку слепо, испытывая пьянящее превосходство в собственной силе, и выбирал уворачиваться, а не ставить блок. Старался держать дистанцию и атаковать с гарантированной вероятностью попадания. Если же речь шла об иных противниках, не братьях, — предпочитал выматывать либо, наоборот, бить на опережение, заставать врасплох сильнейшей жгуче-искрящейся «Валькирией». После дюжины пробных, считай что притирочных, сходок и ударов Йонджи быстро смекнул, что в этот раз его брат явно вознамерился превзойти себя. Зелёный Брашпиль оскалил в злой, волчьей усмешке белые зубы: так же, как и он сам. Лицо Красной Искры, парящего напротив него в воздухе, закаменело в мрачной сосредоточенности. Здесь, в бою, стало очевидно: вопреки своим недавним уверенным словам, он всё-таки признавал младшего брата соперником. Они опять схлестнулись, в атаке короля проскочило давление — теперь он бил всерьёз, начиная серию спланированных ускоренных ударов. Йонджи с трудом успевал защищаться, время на контратаку не оставалось. Вслед за отвлекающим хуком Ичиджи ударил ногой, перегруппировался и в стремительном развороте выпустил из акселератора левого ботинка яркое белое пламя. На миг ослеплённый, Йонджи предпочёл не рисковать, слетел вниз на землю, и там настолько мощно и яростно, усилив волей, топнул рейдовым ботинком по плитам площадки, что та пошла ходуном, раскололась. Исполинские каменные глыбы буквально подпрыгнули в воздух, выбиваясь из-под земли от разошедшейся отдачи. Йонджи играючи, на адреналине, подхватил парочку и швырнул друг за другом — прямо в несущуюся на него красную фигуру. Первую глыбу Ичиджи раскрошил в полёте кулаком, от второй увернулся — и та обрушилась в толпу зрителей, едва не задев Ниджи. Народ отпрянул, а Ниджи, оставшийся на месте, поймал её, скрежетнув зубами от напряжения, и тяжело уронил рядом с собой на землю. После чего беспечно расселся на каменном ошмётке, с кривоватой усмешкой изучая треснувший по шву рукав рубашки. Солдаты, стянувшиеся обратно к нему, восхищённо и одобрительно засвистели. Тем временем противники отскочили по обе стороны от образовавшегося разлома. Подошвы рейдовых ботинок Красной Искры чуть оскользнулись, проехавшись по усыпавшей всё вокруг каменной крошке; на долю секунды тот открылся для атаки, и Йонджи, молниеносно воспользовавшись этой возможностью, выкинул вперёд правую руку: — Winch Guillotine! — целясь в покачнувшуюся фигуру брата. — Стена! — по привычке скомандовал тот. И почти сразу же выкрикнул, словно опомнившись: — Нет, отставить!.. Солдаты, беспрекословно выстроившиеся перед ним в ряд живым щитом, дрогнули, подчиняясь новому приказу, но разойтись уже не успевали — на них безудержным метеором нёсся утяжелённый хват руки-лебёдки. В памяти Йонджи, точно в замедленной съёмке, промелькнули расширившиеся от шока глаза Эри, когда он при ней, в таком же бою, бездумно убил одного из безымянных солдат — идя на поводу у Ичиджи, играя по его правилам. — Чёрт, нет!.. — Йонджи рванул локоть обратно, но металлический трос продолжал двигаться вперёд — по инерции заданного броска; за миг до столкновения всё же отклонился, влетел не в грудь замешкавшемуся рядовому, а ударил его по боку, отшвыривая за границы площадки, — пара сломанных рёбер тому гарантирована, но жить будет. Трос сухо и досадливо шелестел, быстро — но недостаточно быстро! — втягиваясь обратно в модифицированное предплечье Зелёного Брашпиля. Прямо сейчас противник мог легко подловить его и добить — из-за подобной ерунды Йонджи отвлёкся и представлял собой идеальную мишень. Но и Ичиджи пару драгоценных секунд промедлил, ничего не предпринимая, лицо у него было невероятно хмурым. Кажется, их обоих смутили схожие глупые мысли… Впрочем, в арсенале старшего брата имелись и другие трюки. Последовал новый резкий обмен ударами — и Красная Искра взмыл в воздух, где крикнул ему внезапно, с высоты: — В прошлую встречу ей было хорошо со мной, Йонджи! — в его голосе звучала неприкрытая насмешка. — Годжу призналась, что готова дать мне шанс! Окажись тут рядом Эри — она бы возмутилась такому переиначиванию своих слов. Но её здесь не было, и Йонджи, против воли поддавшись на подобную бесстыдную провокацию и рванувшись вверх, едва не пропустил критический удар — закрылся в последний момент, перекрестив перед собой на груди скованные в напряжении кулаки, и заряженная искрами нога брата, уткнувшись в эту преграду, съехала в сторону и прошлась по плечу — довольно смазано и оттого не расплющила всмятку, как в прошлый раз. Щёку жгуче ужалило шальной искрой, и Йонджи отпрянул, отскакивая на левитирующих ботинках на безопасную дистанцию и одновременно проворачивая круговым движением плечо: чуть вывернуто — неприятно, но некритично. Он торопливо дёрнул правой рукой за левую, со слабым щёлкающим хрустом вправляя сустав на место и глядя на брата исподлобья: — Почему-то это не удержало её от отъезда! Может, ты был хорош — но недостаточно? — ответная насмешка далась ему нелегко, но бровь Ичиджи дёрнулась, тот стремительно спикировал на него; приземлились они вместе, вспарывая булыжник под своими ногами, подобно рыхлой земле, и затем вновь перешли в рукопашную. Всё-таки старший брат, несмотря на раздражение, был чересчур быстр. После очередного отвлекающего манёвра — удар Йонджи рассёк один лишь воздух, по лицу, перекрывая на мгновение обзор, дразняще скользнула ткань белого плаща — Ичиджи оказался за спиной, зажал стальным предплечьем шею младшего брата, уронил ему на ухо: — Отступись, Йонджи! Годжу — моя. У тебя нет шансов. — Пока ты так говоришь — это у тебя нет никакого шанса… — прохрипел Йонджи и, пытаясь вывернуться из захвата, двинул локтем назад, целясь в солнечное сплетение противника, — Ичиджи пришлось его выпустить. Они расцепились, отскочили, вскидывая друг против друга кулаки, как мальчишки-драчуны. — И никогда не будет! Пока не поймёшь: Эри — ничья. Ни Джермы. Ни твоя. Ни моя. Эри — своя собственная! — Эри? — переспросил оппонент с явным недоумением. — Эри! — выкрикнул ему в лицо Йонджи, а Ниджи неподалёку от них отчего-то громко засмеялся, раскачивая ногой на своём импровизированном сиденье. — Эри, Эри, Эри! — имя рычало и пело в груди каким-то гневным боевым гимном. — Да как ты смеешь называть её своей, если даже имя её не удосужился узнать?! Её настоящее имя! То, которое нравится ей самой! Не Годжу — Эри!.. Да ты вообще в курсе, что ей нравится?! Хоть раз поинтересовался?! Ичиджи замер, резковато, неуверенно оглядываясь на смеющегося посреди толпы зрителей брата, будто неосознанно пытаясь найти в нём поддержку. Казалось, короля ошеломило, выбило из колеи подобное заявление — настолько, что Йонджи, в своей ярости не терявший времени и мгновенно бросившийся вперёд, почти не встретил сопротивления. Кулак, усиленный мощью шипящего сжатого воздуха, врезался посреди двойной шестёрки на затянутой красной тканью груди — сила удара навзничь опрокинула потрясённого противника на землю. Следом Зелёный Брашпиль навалился на него всей мощью своего мускулистого тела, вдавливая брата лопатками в булыжник площадки, оседлал его поперёк живота и неумолимо взметнул кулак снова. — А я знаю!.. Она любит мышей!.. Книги!.. Снег!.. Роботов!.. Возиться с механизмами!.. Помогать другим — пусть и во вред себе!.. Шутить и смеяться!.. И ненавидит смерть!.. — хрипло и торжествующе выкрикивал он в промежутках между замахами. Бил уже не выверенно, а колошматил как-то по-детски — в челюсть, скулы, уши, — пытаясь избыть давно копившуюся ревность и злость… Так, как все они когда-то колотили мелкого и слабого, доводившего их до белого каления Санджи. Ичиджи не делал попыток высвободиться или увернуться. Непроницаемые очки раскрошились, отливающие багрянцем осколки осыпались на землю, застряли в густых алых прядях волос; прежде красивое, вылепленное с, казалось бы, скульптурной точностью лицо короля местами безобразно опухло, его покрывали ссадины. По завитку рассечённой брови тёмно-красной ниткой сбегала струйка крови. Железная кожа Винсмоука не спасала от ударов другого Винсмоука. Наконец Красная Искра словно очнулся, пришёл в себя. И прохрипел — невнятно, с шипящим присвистом — в один из ударов Йонджи немилосердно смял ему челюсть: — Хватит… Сдаюсь… Ты выиграл… — светлые глаза Ичиджи смотрели на брата со странной отрешённостью. — Выиграл? — кулак в лаймовой перчатке замер на взлёте, чуть подрагивая от сводившего костяшки пальцев напряжения. Зелёный Брашпиль недоверчиво опустил руку, и после звенящей секунды тишины площадка вокруг разразилась бурными криками ликования: «Йонджи-сама!» Но Йонджи не замечал чужой радостной эйфории, он медленно, как-то нехотя привстал, выпуская из захвата тело брата, устало плюхнулся рядом с ним на землю, прямо в пыль и каменную крошку. И пробормотал под нос, спрашивая себя: — А что, собственно, я выиграл?.. Ниджи победил в схватке за Козетту. Так чего же пытался добиться этим сражением он сам? Йонджи вспомнил, что так и не успел придумать причину своему спонтанному вызову. Он глянул на старшего брата, всё так же лежащего на земле и осторожно ощупывающего искорёженную челюсть. «Ты отдашь её мне?» — нет, неправильно. — Ичиджи, ты её отпустишь? — выдохнул Йонджи. — Эри? Раз я выиграл. — Ещё чего, — поморщился тот. — Нет. — Ха-а? — Ты заявил, что у меня нет шанса, — речь давалась Красной Искре с большим трудом, однако в ней читалась ирония. — А есть ли он у тебя? Ты выиграл — что ж, я как справедливый король предоставлю тебе этот шанс. Поехать к ней первым и спросить, хочет ли она вернуться. С тобой. Йонджи хмуро глядел на него: неужели Ичиджи пропустил мимо ушей все его слова? Спор опять свёлся к правам на женщину. На всякий случай он уточнил: — А что, если бы она отказалась? Что, если есть кто-то другой? Этот… Жуан, например? — Если она откажет тебе, я заберу её себе. И это не обсуждается, — жёстко отрезал Ичиджи, неловко привставая на локтях. — Ты мой брат — так и быть, я дам ей право выбрать. Но только из нас двоих, иных соперников я не потерплю. Йонджи непреклонно мотнул головой, тяжело поднимаясь на ноги и отряхивая костюм: — Я не поеду. Это бессмысленно. А ты, видимо, так и не понял, для чего затевался этот бой. В чём ты не прав, — он чувствовал себя невероятно опустошённым. — Твоё дело, — Ичиджи попытался по привычке запрокинуть подбородок, но удалось ему это неважно, как и придать голосу металла — звук вырывался из горла искажённо, с отрывистым свистом. — Дам тебе час обдумать моё предложение. Снова откажешься — я поеду сам. И по окончании этой поездки нам придётся обсудить с тобой вопрос о тенрьюбито. Подошедший тем временем к братьям Ниджи громко хмыкнул на последнюю фразу: — Я же говорил, Йонджи: в Джерме намечается очередная свадьба, — и, протянув руку, помог старшему брату подняться с земли. На это Йонджи лишь сердито передёрнул плечами. Покидая раскуроченную площадку под восторженные поздравления солдат (которым, к слову, предстояло в этот же день заново всё ремонтировать), он ненадолго обернулся, расслышав у себя за спиной язвительное замечание Ниджи — но тот обращался не к нему, а к королю: — Чёрт, ну ты и оплошал, братец! Даже я знал, как её зовут на самом деле. — Почему мне не сказал? — Ты же запретил мне «встревать»! — и как лицо Второго принца не треснуло от настолько широкой ухмылки — похоже, он от души наслаждался тем, как всё обернулось. Взгляд обычно невозмутимого Ичиджи из-под разбитой брови был раздражённо-колючим… Йонджи в чуть потрёпанном после боя рейдовом костюме брёл по замковым дорожкам — сам не ведая куда, слегка пошатываясь, будто пьяный, не замечая встречавшихся ему на пути солдат, слуг и механиков — те отступали в сторону, озадаченно оборачиваясь вслед погружённому в свои мысли Винсмоуку. Он выплеснул злость, он победил — но впервые победа его не радовала, от неё на губах остался отчётливый неприятный привкус поражения. Даже если бы принял условия Ичиджи… Даже если бы поехал — ничего бы не изменилось. Старший брат был прав: Эри покинула Джерму, потому что её ничего не держало здесь, тем более он, Йонджи. Она ведь никогда не говорила, что простила его. А Ичиджи, по крайней мере, она открыто дала шанс… Где-то за спиной тявкнул старый пёс — верный отцовский соглядатай, прежде вечно гонявший мальчишек подальше от парка. Йонджи рассеянно всмотрелся в шелестящую сочную зелень за кованой решёткой ворот. В траве, у края парковой дорожки, что-то промелькнуло: кажется, коричневый и округлый черепаший панцирь. Йонджи протёр глаза: никак, померещилось от усталости? Хотя сам же шутил, что старая черепашка должна ползать где-то в округе. Поколебавшись, он толкнул створку ворот и сделал осторожный шаг внутрь, потом другой, не обращая внимания на сердито побрехивающего пса. Нарушать правила оказалось неуютно — и на удивление легко… Черепашки ему так и не удалось обнаружить, но уже пять минут спустя ноги по старой памяти вывели его к покрытой незабудками могиле. Не он один сподобился нарушить отцовский запрет, думалось Йонджи, когда он наклонился, чтобы сорвать одну веточку, но не голубую — розовую. Цвет Рэйджу… В последние месяцы сестра стала больше улыбаться. Вернее, она улыбалась и раньше, но Йонджи затруднялся ответить, чем прежние её улыбки отличались от нынешних. С каких-то пор Рэйджу стала очень походить на маму — не только внешне, хотя явно пыталась копировать её причёску… Он постоял немного, поглядывая то на розовые лепестки в своих пальцах, то на сколотый краешек мраморного надгробия, — и откинул в сторону бесполезный цветок. Отец был прав: живым не должно быть дела до мёртвых. Живым должно быть дело до живых. Кладбища, могилы — ерунда. Всё, что нужно мёртвым, — память о них. А Йонджи помнил маму, она навечно осталась с ним — там, в глубине шатких детских мыслей и образов. Таилась в нежном овале лица сестры, в глупой зависти к Санджи, в старых пожелтевших фотографиях… До библиотечного флигеля Йонджи дошёл быстро. Среди полумрака пыльных стеллажей сердце его гулко ухнуло на мгновение, стоило заметить склонившуюся над письменным столом девичью фигурку: «Эри!» — та вечно сидела здесь, зарывшись с головой в учёные книжки. Светлая макушка Эри, этот стол у раскрытого окна, очередная толстенная энциклопедия — всё это в какой-то момент стало видеться ему единым целым. Столько раз на руках таскал её сюда, аккуратно ссаживая на край стола, чтобы не потревожить гипс на ноге… Девушка обернулась на шум шагов, и Йонджи недоумённо свёл брови. Первой его мыслью было: что здесь забыла кухарка? И следом запоздало вспомнил: ах да, теперь это жена Ниджи… Невестка. Сестра. Козетта явно приняла его нахмуренные брови за знак недовольства, подскочила, прижимая к груди книжку с пёстрой, несерьёзной обложкой: — Йонджи-сан?.. — она качнулась с ноги на ногу — с трудом удержалась, чтобы не поклониться по давней привычке. — Я не буду мешать! — смущённо кивнула она ему и убежала, неуклюже, бочком обогнув его грозную фигуру — он всё ещё был в рейдовом костюме. Йонджи мельком глянул ей в спину: похоже, испугалась его, вот глупышка! — и полез обыскивать полки. «Генеалогию рода Винсмоук» он обнаружил не сразу. На старом месте её не оказалось, но он не успел встревожиться — книга нашлась на стеллаже рядом со столом, приткнулась к стенке, прижатая толстенным справочником по паровым двигателям. Кто-то брал её недавно — фотография мамы лежала не там, куда он её засунул, в середине, а ближе к концу — среди страниц, где ветви генеалогического древа обрывались на нынешнем поколении Винсмоуков. Может, Козетта заинтересовалась историей своей новой семьи? Хотя вариант был не ахти, лучше бы расспросила мужа — Йонджи помнил: текст был скучным до зевоты. Прямоугольник фотографии на крупной ладони, облачённой в жёсткую боевую перчатку, показался ему совсем крохотным. Правда, и доставал он её в последний раз лет в пятнадцать. Но мама всё так же лукаво улыбалась ему посреди увитого розами аттракциона — почти как Рэйджу, они действительно были ужасно похожи. А потом что-то затенило его взор, заволокло старым воспоминанием. Он смотрел на фотографию — но всё равно что сквозь неё: вместо мамы ему внезапно привиделась Эри верхом на карусельной лошадке, в одежде уличного мальчишки, ехидно показывающая ему язык. Грудь распирало странной теплотой, и вместе с тем там ютилась какая-то тяжесть. Машинально поправив шейный платок, он засунул фотографию под манжету перчатки (больше не собирался с ней расставаться) и перевёл взгляд на раскрытый разворот небрежно отброшенной им на стол «Генеалогии». И какое-то время завороженно пялился на выведенное кем-то в озорном сердечке имя «Эри» — по соседству с глупыми детскими каракулями Ниджи. Имя, навечно выведенное в его собственном сердце… Неужели он готов так просто уступить её Ичиджи? Из-за глупой гордыни — потому что пришёлся не по нраву снисходительный ультиматум брата? Но ведь так точно ничего не изменишь. Он, Йонджи, выбил себе сегодня шанс в честном бою. И должен был попробовать: перестать терзаться сомнениями и узнать наверняка. Даже если окончательно проиграет. — …Я поеду! — в технический отсек Йонджи вступил уверенным, твёрдым шагом. Вечно забавлявшее его поскрипывание собственных ботинок звучало почти угрожающе. Помещение заливал яркий свет медицинских ламп. Ичиджи, устало ссутулившийся на табурете перед суетившимся вокруг него доктором, поднял голову, разглядывая преисполненного решимости брата. Челюсть уже вправили — в очередной раз пришёл на помощь чудо-пресс, и теперь медик усиленно колдовал над королевскими ссадинами. Поджатые губы старшего брата едва заметно дрогнули, а в серо-голубых глазах промелькнула досадливая искра — вопреки собственному великодушию, Ичиджи явно надеялся на иное решение, — но он всё-таки кивнул: — Хорошо, однако с одним условием — вне зависимости от того, чем закончится твоя поездка. — Какое-такое условие? — насупился Йонджи, ожидая подвоха. — Ты раньше не упоминал ни про какие условия. — Передашь ей кое-что. Считай это официальным поручением. — Подарок? От тебя? — Нет, — бледно улыбнулся Ичиджи и тут же поморщился — от этой неосторожной улыбки на разбитой нижней губе снова разошлась трещина, — всего лишь то, что должно быть у неё. То, что принадлежит ей по праву.***
…За окном отрывисто кричали чайки, шелестели лопающиеся где-то в вышине, над архипелагом Сабаоди, пузыри — в какой-то неуловимый момент и те и другие перестали раздражать, стали размытым приглушённым шумом. Изумрудно-зелёный полог под потолком притягивал взор переплетением вышитых на нём трав и листьев. Йонджи лежал, скинув ботинки, на кровати в своей башне, уставившись на него, скользя пустым взглядом по хаотичному, затейливому узору, и прокручивал в голове сегодняшнюю встречу в мастерской. Эри его прогнала. Выходило, что он упустил предоставленный ему шанс. И вернётся ни с чем — Ичиджи был прав, не считая его соперником… Йонджи чуть ли не в сотый раз протяжно и с досадой рыкнул сквозь сомкнутые зубы, вспоминая о том, с каким негодованием та оттолкнула его от себя. Знал же, что не выйдет! Зачем только обманывал себя?.. Ведь единственное, что его смущало, подпитывало слабую надежду, — порывистые объятия и давние слова, сказанные в полумраке комнаты на Пирожном острове. Но Эри ясно отказалась признавать их на свадьбе Ниджи и Козетты — наверное, он всё-таки неправильно её понял. Или же дурманящее вино ненадолго внесло сумятицу в мысли, и с той поры Эри, стыдясь, стремилась забыть о своей короткой несдержанности, обманчиво отрицала её как нечто, чего никогда не было. Тогда, на свадьбе, услышав это, Йонджи отшатнулся, ушёл прочь, уязвлённый глубиной собственной глупости. Чёртов Ниджи, сбивший его накануне с толку, и его вечные шутки… Или же нет. Она не обманывала. Было что-то другое. Неожиданно Йонджи нахмурился, привставая на подушках. Эри терпеть не могла врать — это ему было известно наверняка. Ей случалось недоговаривать — из осторожности, случалось наговаривать на себя, выбирая удобную для других трактовку — просто чтобы не усложнять. Но в тех словах, что исходили от неё прямо, не было лжи. Да её элементарно бы выдали щёки и уши — цвета спелой малины! В тот единственный раз, когда Йонджи ещё плохо знал её, когда ему померещилось, что Эри обманула его, произошло нелепое стечение обстоятельств, в котором виноват был он сам — потому что не поверил ей. Раз она утверждала, что не обнимала его и не просила остаться (искренне и растерянно глядя при этом ему в глаза!), — значит, так оно и было. Эри просто забыла об этом. Перед ним живо всплыл ворох странной разноцветной плёнки, на которой мелькало его собственное лицо. За всей последующей суматохой этот диковинный эпизод в Карамельном шато совершенно вылетел у него из головы. Пудинг… она же сказала, что без всего этого Эри его не признает. Так оно и было: шарахалась от него, смотрела скованно, перепуганной птичкой, как на незнакомца, — до тех пор, пока он не запихнул эту ерунду ей в макушку, и следом взор Эри сразу же прояснился, как если бы она его… вспомнила. Йонджи, застонав, привстал в кровати, осенённый внезапной догадкой. Что насчёт тех бесполезных, как ему в тот момент казалось, обрывков целлулоида, навсегда оставшихся под карамельной балкой? Эри и в самом деле вспомнила, но, получается, не полностью… Вдруг ещё что-то забыла — поэтому и прогнала сейчас? Вдруг помнила только то, что он натворил давно, на Сабаоди? Или почти всё помнила — но по-прежнему его не выносила? А ведь на секунду-другую ему померещилось, что она ответила на поцелуй… — А-а-а! — он сорвал наушники и взъерошил ровно зачёсанные волосы. Всё так запуталось!.. Может, стоило поменьше думать и оставить как есть? Даже Пудинг это советовала — правда, не ему. Раньше же он сумел убедить себя в том, что хочет Эри счастья — пусть и как избраннице Ичиджи. Как кузине, сестре — он планировал это изначально, с первого дня их встречи в Джерме, не так ли? И у него имелся тому свидетель — ломкая трещина, прорезавшая стену, словно неуклюжий росчерк пера на договоре с самим собой. Йонджи вскинул голову, с горечью кривя губы, и замер, обыскивая глазами необычную пустоту над диваном. Трещины не было. Он непонимающе моргнул, поднялся, подошёл босиком к дивану и, двинув его в сторону, уставился на девственно чистую, оштукатуренную стену. И тут на него накатило осознание: старая башня разрушилась — и трещина исчезла вместе с ней. Было ли это знаком, что настала пора избавиться от трещины внутри себя?.. Взгляд ушёл вбок и задержался на коробке, брошенной им ранее на газетный столик — ошеломлённый яростным отпором Эри, он совсем забыл о порученной миссии… Как ни крути, им придётся встретиться ещё раз. Ещё раз попытаться поговорить. Йонджи недоверчиво усмехнулся, неожиданно различив лазейку в чужом приказе, уловив скользкую двоякость его трактования — то, о чём прежде постоянно твердили учителя. Да, Ичиджи дал ему всего один шанс. Но ведь он не уточнил, сколько у этого шанса могло быть попыток!***
Как передала запыхавшаяся Рози, забежавшая на кухню буквально на минутку и судорожно обновившая перед зеркалом помаду, за четвёртым столиком ждали кофе и круассан и желали, чтобы обслуживала их хозяйская дочка, лично. Эри со вздохом закончила выгружать в мойку грязные чашки и вазочки из-под пломбира и расправила плечи: по выходным в кафе действительно было не протолкнуться, и её помощь оказалась весьма кстати. Вдобавок Дюваль, ставший с товарищами частым гостем заведения, как ребёнок радовался и мороженому, и тому, что и здесь его банду обслуживает его любимый симпатичный механик. Кассу поднимал, настроение — тоже, чаевыми не обижал, приставать — не приставал, наоборот — гонял в шею желающих потискать официанток за мягкие места. В его присутствии Эри почти примирилась с казавшимся ей некогда ужасным платьем горничной. Ну да, открытое и короткое, но ей доводилось носить и короче. В общем, платье как платье, даже миленькое… Кухонный мальчишка — младший братец Жоана — шустро вытащил из духовки свежую партию круассанов. У половины к поджаристым бочкам налипли чёрные пригарки — из-за сахара в подтёкшей начинке. С подначки Эри теперь все добавляли в круассаны яблоко с корицей — и щедро делились с посетителями удачей. Сама Эри так и не узнала, кому же досталась её собственная — там, на Пирожном острове. Должно быть, всё-таки Пудинг, не потому ли та болтала о круассанах в давнем разговоре про Санджи? Её слова помнились крайне смутно и расплывчато, впрочем, все воспоминания о том времени зияли странными прорехами и провалами. Наверное, оттого что нечего было вспоминать. Да и не стоило. «Интересно, как сейчас дела у Пудинг? Не разозлилась ли она на меня и Винсмоуков за нападение на родной дом?» — невольно задалась вопросом Эри, ловко, уже на автомате, счищая с круассаньих боков сладкие пригарки. Потом выбрала один, поприличнее, положила на блюдечко рядом с чашкой крепкого кофе, выставленной на поданном мальчиком подносе. И только у самых кухонных дверей ей пришло в голову: почему четвёртый столик? Дюваль же всегда сидел за шестым, да и кофе он терпеть не мог… …Четвёртый принц секунд десять придирчиво крутил перед собой абсолютно обыкновенный, ни капельки не горелый круассан под её пылающим от возмущения взором. Затем с каким-то вздохом откусил — и Эри невзначай отметила одобрительно дёрнувшиеся завитушки его бровей. При этом Йонджи совершенно не удивился необычной начинке, будто раньше ел круассаны исключительно с яблоками и ничего иного не ожидал. — Доедай и выметайся, — невежливо прошипела Эри, наблюдая, как в такт бодрой работе челюстей покачивается острый зелёный хохолок волос у него на затылке. — Осмелился же явиться… Йонджи прожевал и протянул — намеренно громко, на весь переполненный зал: — Столько лет прошло, а в этом заведении по-прежнему хамят клиентам! — он с плохо скрываемым удовольствием рассматривал фривольные кружева на её платье. Посетители начали перешёптываться, официантки, обслуживающие соседние столики, с беспокойством переглянулись, а Эри едва удержалась, чтобы не заехать подносом по нагло ухмыляющейся физиономии. Поднос было жалко. — Прошу прощения, уважаемый гость, — пропела она нежнейшим голоском — и разъярённо прожигая его глазами. Чтобы привлекать поменьше внимания, Эри присела к нему за столик. Нагнувшись, возмущённо зашептала: — Ты что творишь? Я же сказала, чтобы ты больше не появлялся! — Ты про мастерскую свою говорила, — он беспечно подтянул к себе кофе и сделал глубокий глоток. Подумав, подсыпал сахара; ложечка издевательски бренчала по дну и стенкам чашки, пока Эри лихорадочно пыталась сообразить, что ответить: технически он был прав. — Нормальные люди, услышав такое, понимают, что их не желают видеть нигде! — наконец возмущённо выдавила она. — А я не нормальный, — уголки губ насмешливо дёрнулись. Йонджи наклонился к ней и тоже перешёл на заговорщический шёпот: — Я Винсмоук, — даже шёпот у него выходил каким-то ломким и рычащим. — Да и ты тоже. От подобной, почти интимной близости, которую сама же опрометчиво допустила, Эри внезапно залилась краской. Выражение его глаз было пугающе мягким. Да что за игру он ведёт? Целует, а потом, как ни в чём не бывало, заявляется выпить кофе с круассанами… Сердце билось как бешеное, ей казалось, что ему прекрасно слышен этот лихорадочный стук — с его-то идеальным слухом. — Послушай, Эри… — снова зашептал он. Так же, как и в мастерской: не «кузина» — «Эри». — Я спрошу у тебя кое о чём, и если после этого меня прогонишь — сразу уйду. Насовсем, обещаю. Просто ответь… — Поглядите, кто к нам пожаловал! — подобно раскату грома раздалось над их склонёнными друг к другу макушками. Эри втянула голову в плечи, затем выпрямилась с раскрасневшимися щеками, точно маленькая девочка, застигнутая врасплох за каверзой. Йонджи тоже приподнял подбородок — несколько сердито из-за того, что его так резко прервали. Над ними грозной богиней правосудия возвышалась Глория, и её вид не предвещал ничего хорошего. — Если мне не изменяет память, вам когда-то было запрещено появляться на пороге этого заведения, молодой человек. «Молодой человек» было произнесено настолько ядовитым тоном, что Эри с лёгкостью уловила подтекст: «И как у тебя духу хватило сюда заявиться, после всего что ты натворил, зелёный болван?!» Мачеха кивнула Эри с улыбкой — и каким-то больным напряжением во взгляде: — Он докучает тебе, детка? Мне попросить кое-кого из наших знакомых заняться им? — наверняка имела в виду людей дона Филиппо — тот не был человеком, прощающим оскорбления, пусть и годы спустя. — Или сам уйдёт? — Нет, всё в порядке, — Эри против воли сбивчиво вступилась за Йонджи. Дон Филиппо со своими головорезами был бы в этой ситуации вообще не к месту. К тому же она не сомневалась, на чьей стороне осталась бы победа — даже если бы дон прихватил с собой хвалёных фруктовиков. — Он не совсем тот, кто ты думаешь… Вернее, тот — но иначе. Это мой ку… — Жених, — ехидно скалясь на все тридцать два зуба, вклинился Йонджи. И тут же с недоумением уставился под стол: Эри возмущённо и бессознательно ткнула его в бедро десертной вилкой — в стальную кожу, ага… Результат был предсказуем: порванные штаны и одна безнадёжно помятая вилка. Девушка подарила ему очередной испепеляющий взгляд. Улыбка Йонджи медленно померкла. — Вот оно нынче как… — протянула Глория, кисло наблюдая за этой пантомимой, потом достала блокнот и принялась в нём что-то выписывать. Кончик сигареты, зажатой в уголке её рта, яростно попыхивал. — Всё-таки хочу напомнить, что вы здесь нежелательный гость, и из чёрного списка вас никто не вычёркивал. Попрошу вас доесть и удалиться. Своими неуместными шутками вы отвлекаете моих девушек от работы. На стол упал листок со счётом. Помимо всего прочего там значилось пятьдесят тысяч белли за пришедшую в негодность вилку — мачеха не только заметила подстольное безобразие, но и осталась верна своим принципам. За два с половиной года расценки на безобразия, похоже, подросли… Под её немигающим взором Йонджи едва не подавился, запихивая в рот остатки круассана. После чего кинул на скатерть деньги и, пару раз оглянувшись на Эри, словно собирался ей что-то сказать, но не осмелился в чужом присутствии, неохотно поплёлся к выходу. Во время последней такой оглядки он столкнулся с вышедшим из-за столика Дювалем, и оба сначала, в силу склочного характера, вызывающе вперились в завитушки друг друга, но пять секунд спустя разошлись: Йонджи проявил удивительную для него сдержанность (неужто Глория его так настращала?), а Дюваль явно озадачился обнаруженным в чужаке знакомым чертам Молодого Господина. Нечто дикое, промелькнувшее на миг в стылых глазах Четвёртого принца, заставило долговязого бандита зачем-то поднести руку к собственному лицу и обеспокоенно ощупать подбородок и скулы. Эри, с оторопью следившая за их коротким молчаливым противостоянием, наконец обернулась к Глории. Та задумчиво ткнула окурком в усыпанное крошками от круассана блюдце, собрала и пересчитала купюры. — Ох, Эрика, Эрика… Несмотря на былое, продолжаешь привечать волков? — Не такие уж и плохие животные — волки… — пробормотала Эри, силясь осмыслить произошедшее. Бессердечная шутка слишком затянулась — с другой стороны, она боялась допустить, что это могла быть и не шутка вовсе. — Да, они хищники, готовы убивать, если их тронут, но вместе с тем они умные, сильные животные, преданные стае. На мой взгляд, змеи и пауки куда коварнее и опаснее… И вообще, я сама, наверное, наполовину волк! Глория на это только хмыкнула, но ничего не сказала и ушла к себе. Пока Эри собирала на поднос посуду, её нерешительно окликнула одна из официанток: — Эри-сан, ваш клиент — тот, что сейчас ушёл… Он, ну… чаевые просил передать. — Оставь себе! — сердито буркнула девушка, широким взмахом ладони сметая на пол крошки с кружевной скатерти. — Мне они ни к чему. — Ну а мне-то что прикажете делать с этой банкой? — жалобно протянула та и выставила на столик белый жестяной контейнер, который прежде Эри доводилось видеть исключительно на каминной полке в комнате Джаджа. Матово блеснула выписанная на боку серой краской крупная буква «E». При виде возникшей из ниоткуда «экспериментальной» рейдовой банки девушка едва не выронила из рук поднос. Нет, Йонджи действительно не шутил над ней. Он безбожно издевался!..