Лесник

Солнце медленно поднималось над горизонтом, когда Герман не то, что проснулся, очнулся от болезненного марева. И невольно сжался от стрельнувшей во всем теле боли. Будто под каток попал. Кости похрустывали, становясь на свои места. Какие укорачивались, какие удлинялись. Тело нещадно зудело, заставляя чесаться остервенело. Он встал на четвереньки, отряхнулся в последний раз, будто пес и сел, окончательно придя в себя. Физическая боль прошла, сменившись моральной. После каждого такого возвращения в свой человеческий облик лесник чувствовал себя донельзя мерзко. Он ненавидел свой облик полнолуния. И сейчас как раз был тот самый момент ненависти. Но не время сейчас было заниматься самобичеванием. В этот раз что-то было не так. Оглядевшись по сторонам, Герман узрел Катю, лежащую в позе эмбриона за его спиной. В изорванной кофточке, в ссадинах и практически босой, если не считать носки. Боль острой иглой резанула по мозгам. Лесник болезненно заскрипел зубами, сжал горящие виски, пытаясь вспомнить, что же произошло вчера, да только все произошедшее всплывало мелкими урывками. Особо никакой истории сложить не удалось. — Катена, Катена! — он начал ее трясти, что было сил, но продрогшая никак не хотела приходить в себя. С виду, вроде была целой, но сон сковавший ее, был каким-то слишком крепким. Наконец после нескольких минут перетряхивания, Катя приоткрыла глаза и вдруг вскрикнула, шарахнулась от него, словно перед ней сидел сам черт. — Тише-тише! — зашептал лесник, стараясь не пугать ее еще больше. — Ты как сюда попала? — Ты что, ничего не помнишь? — она села, обхватив руки ладонями. Герман сел так, чтоб прикрыть все нагое непотребство от ее глаз. Протянул ей руку, но Катя нахмурилась и отстранилась в сторону, косясь на него осуждающе светло-карим глазом. — Нет. Лесник вздохнул, встал, подошел к одной из сосен и стащил с ветки свой рюкзак. Натянул одежду, все, кроме свитера, который накинул Кате на плечи. Она от этого действия, кажется спрятала голову в плечи. — Как ты оказалось тут, что случилось? Как волк тебя вообще оставил в живых? — он коротко осмотрел ее, покачал головой, после натянул кожаные перчатки и начал сматывать в рюкзак цепи. Осторожно осмотрел разорванную и перевел на нее удивленный взгляд. И Катя заговорила. Рассказывала обо всем, а он молча слушал и хмурился. Когда она начала рассказывать о втором оборотне, он нахмурился, хотел что-то сказать, но не стал прерывать ее рассказа. Только много думал и снова хмурился. При воспоминании о коне, лесник вдруг напряженно замер. — Куда конь убежал? — выдохнул он, казалось даже с трудом. — В лес, — развела руками недоведьма и снова посмотрела на него, — он убежал быстро. Я не успела ничего сделать. А еще потом ты призвал волков и они пришли. Но не с той стороны, куда ушел конь. При словах о его призыве волков, лесник дернулся и повернулся к ней лицом. — Волк говорил? — Да, на каком-то странном языке. Я не разобрала, а что? — Оборотни, которых знаю я, не разговаривают. И я тоже не говорил. — То есть ты такой не один. — А медведь тебя в этом не уверил? — Да я даже не пойму, реально все это было или горячечный бред. Герман в это время нагнулся и поднял что-то с земли. Внимательно осмотрел и бросил в ее сторону. Катя присмотрелась и едва не вскочила на дерево прыжками. У ее ног лежал аккуратно откушеный человеческий нос. — Бред говоришь… Он закинул рюкзак на плечи, после подошел к ней, взвалил на барана, невзирая на вялое сопротивление и быстрым шагом двинулся к дому. — Вот только то, что в селе завелся второй оборотень — новость так себе. Еще одной истории с перевертышем село может и не выдержать. — Еще одной?! — До того, как я пришел на пост лесника, к этому кордону был приставлен мужик молодой, Андрей Власта. Тоже оборотень. Молодой, здоровый. Недавно женился, баба его только родила. Да только вышло так, что погибла жена с ребенком. Ехали с бабами из райцентра, куда детей в поликлинику возили на осмотр и колесо у бусика лопнуло на ходу. Машина улетела в кювет. Погибли две бабы и ребенок. Семья Андрея. И Андрей взбесился. Запил страшно, пока крыша у него не поехала. Уже в следующее полнолуние он пришел в село. Половину коров порезал, трех охотников и двух женщин. И только утром удалось его загнать и уничтожить. Карлович и Миха забили зверю в голову серебряную сваю перед рассветом, когда наше братство самое слабое. Сожгли и прах по ветру развеяли. Благо, удалось всем сказать, что погиб лесник в бою с взбесившимся волком. Никто нашу тайну не узнал. А потом привезли меня. Молодого, только из армии пришедшего. Избитого морально, но живого. Миха и Юра, брат Андрея, служили со мной, знали, что я умею держать себя под контролем. Рискнули во второй раз. Ведь только в этом месте нужен кто-то, именно такой, как я. Место тут особое. Нехорошее. Люди не остаются надолго, не выдерживают. А мы ненормальные, в принципе ничего. Следим за волками, медведями. Контролируем лесную живность. В случае чего, призываем, ищем, вынюхиваем и убираем. Да и за лесом мы, местные смотрим лучше, как оказалось. А еще я очень хорошо гоняю браконьеров по лесу. Местным отбиваю слегка почки, коттеджных, обычно сдаю своей родне. Я ж многих из них знаю, тоже в свое время был золотым мальчиком. — А как же тогда ты пережил смерть жены? — вставила Катя и лесник невольно остановился на несколько секунд. — Пережил. Сложно, Карлович, Миха и Юра сидели возле меня несколько полнолуний подряд. Только я тогда тоже изменился. Озверел. До этого хоть что-то помнил, мог контролировать себя и не оборачиваться. В армии только так и выжил. А после ее смерти пришлось привязывать волка. Он готов, убивать всех и вся. Поэтому я так и удивился, когда увидел тебя живой. Ты каким-то образом смогла сдержать зверя. — Загипнотизировала зеленым глазом. Только он меня между ног нюхать лез постоянно. Герман закашлялся, продолжая идти. — Как часто у тебя такое бывает? — Два дня, каждое полнолуние. — А что это такое вообще, как так вышло? Ну то… — Что я оборачиваюсь? Не знаю, скорее всего проклятие. Я уже родился с этим. Проявилось в пятнадцатилетнем возрасте. Говорили, что пра-прадед мой обидел одну особенную женщину, сравнив ее с сукой, когда бросил с двумя новорожденными близнецами. Она ему и пожелала стать кобелем и потомству его щенками до седьмого колена. Про прадеда моего говорили, что тоже оборачивается. Хотя, возможно у него просто синдром оборотня был, но не суть. Мне не повезло. — И много вас у родителей таких особенных детишек? — У двух братьев нас, детей, всего шестеро, а вот таких двое. — Обалдеть. Вот же повезло вашим родителям. — Да ладно, сестра вообще адекватная, если можно так сказать, умеет контролировать своего зверя. Вся черная сторона досталась мне. — он на минуту задумался. — Выходит, что ты была его целью изначально. А я, дурак, и не понял. Первую ночь он пришел, разведал все. Удостоверился, что меня нет и вот начал действовать. Завтра отвезу тебя в город, к родне. — Ты знаешь, после всего того, что тут произошло, я бы и сегодня не против была. — Не беспокойся, после моей трепки он вряд ли сунется сюда. Силы-то надо беречь. Обороты — колоссальная потеря калорий, сил. Мышцы болят, кости будто их вывернули. Но если так хочешь, отвезу тебя в деревню. А завтра поутру в город. Так что там было-то, как ты выбралась, еще и такими малыми потерями? Даже ничего не сломала, только ушибла. Катя только открыла рот, но вдруг поняла, что они остановились. Лесник, как вкопанный, встал на пригорке. Вперился взглядом во что-то внизу. Она проследила за ним и ахнула. Избы больше не было. Еще вился дым, над пепелищем недавнего пожара, но подворье выгорело подчистую. Целыми остались забор, баня и два сарая. Ни конюшни, ни амбара с хлевом. Ничего. Только запах дыма и горелого мяса. Она перевела взгляд на лесника и обмерла, увидев, сколько боли и безысходности было в его небесно-голубых глазах. Герман опустил Катю на землю, сбросил рюкзак и бегом бросился к своему двору. Она неуклюже захромала следом, но когда подошла к воротам, то поняла, что пожар был не самым страшным, что произошло. Посреди двора вповалку валялась скотина. Распотрошенные овцы, ягнята, пушистые тушки кур и толстая когда-то, а теперь мертвая, изодранная в клочья свинья. Ведьмочка зажала рот ладонью В стороне от скота лежали волкособы. У Цербера была свернута шея, а вот Фенрир… Когда Герман подошел к своим верным охранникам, волкособ дернулся и тихонько жалостно заскулил. Лесник дернулся, присел, гладя друга по изорванной холке. Зашептал что-то срывающимся голосом. Отер лицо ладонью, встал, оглядываясь. Катя заметила, что глаза его мокрые. А еще она увидела винтовку. Ту самую, которую уронила, при побеге. СВДшка так и лежала на каменном приступке, недалеко от пепелища бывшей конюшни. К ней и подошел лесник, поднял с камней и проверил профессиональными движениями. Подошел к лежащему в грязи волкособу и вскинул винтовку к плечу. Катя зажмурилась и отвернулась. Бахнул выстрел, за ним второй. Ведьмочка очнулась, отнимая ладони от ушей, когда мимо прошел он с лопатой наперевес. На его измазанном в грязи плече безжизненно болталась туша волкособа.