***
Дилюк снова не спал. Только вот теперь он уже начал считать бессонницу меньшим из всех зол и справедливо опасался того, чем она в итоге может закончится. В тот вечер Кейа действительно не соврал о том, что позовет Барбару на помощь. Прибежавшая утром девушка взволнованно оглядела Рангвиндра, залечила ссадину на виске и мелкие царапины и затем лишь пожала плечами: прочих проблем со здоровьем винодела она так и не обнаружила, но обещала почитать в архивах о подобных случаях. Через несколько дней Барбара вернулась с неутешительными вестями: о проблемах с Глазом Бога было мало что известно. И, по большому счету, никто так толком и не придумал, что же с этим делать. Дилюку было строго-настрого наказано сидеть дома и внимательно прислушиваться к своему состоянию. В ответ на это предложение Рангвиндр лишь презрительно фыркнул и сразу же вернулся к работе. В Модштадте он старался не появляться, но зато с остервенением зарылся в кипу бумаг, которая скопилась за несколько месяцев. Близился конец года, а вместе с ним и финансовый отчет. Вымотанный бессонницей, Рангвиндр заставлял себя работать до такого состояния, чтобы потом буквально отключаться от усталости. Хотя, по правде говоря, это нисколько не улучшало ситуации. Через несколько часов он все равно просыпался от чувства нестерпимого жара и кошмаров, которые с каждым днем становились все более и более яркими. По сути, единственной ночью, когда он смог нормально выспаться, была та самая, в таверне. С фантомным ощущением прохладных пальцев Кейи у себя на лбу. Вынужденное бездействие, порожденное бессонницей, заставило Дилюка пересмотреть свои взгляды на некоторые вещи, казавшиеся раньше неочевидными. Виднодел не раз ловил себя на мысли, что поведение Кейи в ту ночь в таверне затронуло что-то в его душе, всколыхнув давно дремавшие чувства, наличие которых он старательно отрицал. На мгновение ему все-таки удалось заглянуть под привычную маску шута, за которой прятался настоящий Альберих: заботливый и эмоциональный, сочувствующий, утешающий. Совершенно не похожий на тот самый образ предателя, который сложился в голове Дилюка за годы их размолвки. Кому как не ему, в конце концов, было знать, кем на самом деле являлся его брат. Истиная картина происходящего начинала постепенно складываться из десятков мелких деталей: стоящие в глазах Кейи слезы, безотчетная нежность, с которой брат заботился о нем, становившиеся все более нелепыми в его присутствии шутки… Это значило лишь одно: все эти годы Дилюк, похоже, страшно ошибался, продолжая отталкивать от себя того, кто раньше был ближе всех прочих. От мыслей, что, возможно, взращиваемая все эти годы ненависть была лишь порождением его собственных иллюзий, становилось нестерпимо жарко от стыда и чувства вины. Спустя многие бессонные ночи, Рангвиндр наконец-то осознал, что его из-за категоричности и непримиримости он рискует окончательно потерять своего брата. Признание факта того, что извиниться и нормально поблагодарить Кейю все-таки стоит, далось ему непростой ценой. Но сам Дилюк в общем-то никогда и не искал легких путей. Надеясь на встречу с Альберихом, он неоднократно наведывался то в таверну, то в Ордо Фавониус по «деловым вопросам», но капитан кавалерии как будто бы сознательно избегал его, не появляясь ни в одном из указанных мест. Терзаемый накопившейся усталостью и нарастающей с каждым днем тревогой, Дилюк постепенно учился жить заново. Ценить минуты спокойствия, видеть прекрасное в мелочах, быть более спокойным и рассудительным. А самое главное – слушать свое сердце и принимать наличие слабостей и недостатков у себя и окружающих его людей. Одним серым осенним утром, мучаясь от ставшей уже привычной головной боли, винодел спустился на кухню в надежде урвать несколько кусочков льда, чтобы попытаться хоть как-то утихомирить сдавливающее ощущение в висках и затылке. Найдя искомое Рангвиндр собрался было вернуться в спальню, чтобы вновь провести несколько бесцельных часов в надежде отдохнуть, но его внимание привлекло небольшое пирожное, стоящее на столе, на верхушке которого каллиграфическим почерком Аделинды были выведены шоколадные буквы «С днем рождения, мастер Альберих!». − У него день рождения, надо же, − пронеслось у Рангвиндра в голове, − и как только я мог забыть… Точно же, сегодня тридцатое ноября, последний день осени. − Мастер Дилюк, не подумайте ничего дурного, − вдруг раздался из-за его спины взволнованный голос экономки, возвращая мужчину к реальности, − просто хочу поздравить молодого господина. Я знаю, что вы его недолюбливаете, но он хороший мальчик. Мы виделись недавно на могиле вашего отца… И сэр Кейа выглядел таким потерянным, что я решила его немного приободрить. − Я… не злюсь, − тихо произнес Рангвиндр и с удивлением для самого себя понял, что это действительно так. – Он приходит туда? − Да, и похоже, что довольно-таки часто… По крайней мере, там всегда убрано, и то и дело появляются свежие цветы. Лилии калла, его любимые. От этих простых слов Дилюк почувствовал, как к его горлу подкатывает болезненно-горький ком. Впрочем, так было каждый раз, когда речь заходила об отце. Сам Рангвиндр-младший так и ни разу не появился на могиле Крепуса после похорон. Просто не смог. А Кейа, которому вся эта история, должно быть, далась ничуть не легче, чем ему, находил в себе силы день за днем приходить туда. Полоть клумбы, оставлять цветы, разговаривать о Крепусе с Аделиндой… Делать все то, о чем Дилюку и подумать было страшно. Кажется, его младший братишка вырос. И стал куда сильнее, чем казалось на первый взгляд. − Мастер Рагнвиндр, так вы не против, если я на несколько часов отлучусь в город? – вырвал его из размышлений голос экономки. − Нет-нет, конечно. Прогуляйтесь и передайте сэру Кейе мои поздравления… А, впрочем, не стоит, я и сам передам. Аделинда не сказала ни слова, но бросила одновременно обеспокоенный и удивленный взгляд на своего хозяина, но тот уже скрылся за поворотом коридора, так ничего и не объяснив.***
− Барбатос всемогущий, храни Аделинду, подари ей долгих лет жизни и много-много терпения, − довольно выдохнул Кейа, доедая божественное угощение, которое передала ему экономка Рангвиндров. Женщина не только написала поздравления, но еще и добавила в торт любимую с детства прослойку из ягодного джема. − Ладно, возможно, сегодняшний день будет не настолько ужасным, каким показался с утра, − улыбнулся капитан кавалерии, вставая со своего рабочего места и потягиваясь. Ему оставалось всего лишь назначить вечерний патруль, после чего можно было отправляться домой и попытаться добыть по пути хоть сколько-нибудь приличной еды. В приподнятом настроении Кейа вышел из Ордо Фавониус и хотел было направиться в сторону «Хорошего охотника», как вдруг заметил до боли знакомый силуэт с головы до ног затянутый в черное пальто и увенчанный гривой огненно-красных волос. − Вот принесла ж его нелегкая, − чуть слышно прошептал Кейа и попытался тихонько прокрасться мимо. Только вот план его был обречен на провал. Как только капитан кавалерии ступил на первую из ступеней каменной лестницы, его тут же окликнули: − Сэр Кейа, полагаю вы уже закончили с работой на сегодня? − Такие вопросы из ваших уст, мастер Дилюк, звучат особенно заманчиво, − усмехнулся Альберих, пряча в карманы плаща так не вовремя начавшие дрожать руки, − у нас что же, есть совместные планы на вечер? − Все может быть, − неразборчиво пробормотал Рангвиндр, и Кейа не поверил своим глазам, когда увидел, что щеки винодела покрывает неровный румянец. – С днем рождения, Кай. Пусть твои желания сбываются. От этих слов Альберих буквально остолбенел. На мгновение ему даже показалось, что он спит и видит очередной дурацкий сон, где их с Дилюком не разделяет бремя многолетней войны. − Ну не смотри на меня так, − окончательно смутившись произнес Рангвиндр, − у меня всегда было плохо с красноречием. И вообще, я хотел извиниться перед тобой. И поговорить. Не веря своим ушам, Кейа подошел к Дилюку и коснулся ладонью его лба: − Все еще горячий, чего и следовало ожидать. По крайней мере ничем иным, кроме как бредом, я твое поведение объяснить не могу. − И что, здесь даже не будет шутки про то, какой я кретин? – неловко улыбнулся Рангвиндр, и перехватил капитана кавалерии за руку. – Могу я украсть пару часов вашего времени, сэр Кейа? В знак моих добрых намерений, я даже принес подарок. − Не собрание собственных сочинений об ущербности социально-экономической политики Ордо Фавониус, я надеюсь? − Увы, все куда банальней, − усмехнулся Дилюк и достал из-за пазухи две бутылки «Полуденной смерти». − Ну точно, перегрелся, − печально констатировал Кейа, – совсем с головушкой плохо. Пошли уже, несчастье. Скорее всего я об этом очень сильно пожалею, но ты меня заинтриговал. Дорога до дома Кейи заняла не так уж много времени. Но, кажется, это были самые длинные десять минут в жизни обоих братьев. Напряжение, повисшее между ними, можно было резать ножом. Пытаясь открыть входную дверь в собственную квартиру, капитан кавалерии трижды ронял ключи на пол: трясущиеся руки в этом совершенно не помогали. Дилюк, с поразительной для него деликатностью, упорно делал вид, что ничего необычного не происходит. И даже не попытался отобрать ключи и сделать все самостоятельно. За эти чудеса выдержки Кейа мысленно дал Дилюку почетный орден и, в конце концов, победил дверной замок. − Прошу в мою холостяцкую берлогу, − картинно раскланялся капитан кавалерии, − гостей я не ждал, поэтому тут бардак, куча немытой посуды и совершенно нечего есть. Я предлагал сходить в таверну, но ты сам отказался, так что расплачивайся теперь. − Переживу, − неловко усмехнулся Дилюк и окинул квартиру изучающим взглядом, − а у тебя здесь на удивление уютно. − А ты думал, я живу посреди помойной кучи или что-то вроде того? − Да… То есть нет, то есть извини, пожалуйста. Я… Да, чтоб тебя… − Эй, Люк, расслабься. Не маячь. Сядь на диван и выдохни. Я принесу стаканы, мы выпьем, ты обругаешь меня на чем свет стоит, я отвешу парочку идиотских комментариев, и разойдемся на этом целиком и полностью довольные друг другом. В ответ Дилюк лишь закусил губу и кивнул. В непривычной для него обстановке винодел выглядел очень уязвимым, смущенным. Таким трогательным, что Кейе нестерпимо захотелось подойти ближе и взлохматить волосы у него на макушке, пусть даже для этого самому ему и пришлось бы встать на цыпочки. Остановил его лишь внутренний голос, который как всегда был отвратительно прав. Нельзя, Кай, нельзя. Держи руки при себе. Сходи на кухню, принеси стаканы. Будь легок и весел, не дай увидеть то, как тебе больно. Делай вид, что тебе наплевать на то, что он выглядит как оживший мертвец. Не прикасайся, не жалей, это того не стоит. Ты и так уже показал слишком многое той ночью. Кому как ни тебе знать, что Дилюк не умеет прощать ошибки. Ни свои, ни чужие. Не влезай в это, пожалуйста. Второй раз ты этого не переживешь. Стараясь собраться с мыслями, капитан кавалерии какое-то время гремел посудой на кухне, но, в итоге, вернулся с двумя стаканами, штопором и нарезанным на ломтики закатником: последней оставшейся в его доме едой. − Как говориться, чем богаты. Доставай мой подарок, будем праздновать. Дилюк привычным движением открыл бутылку и разлил равное количество практически черной жидкости по стаканам. Дождался, когда Кейа возьмет свою порцию и негромко спросил: − За день рождения? − За него, − усмехнулся Альберих, осушая стакан залпом и ставя его на стол, − ну, так о чем ты хотел поговорить? В ответ на этот простой вопрос Дилюк смог лишь рвано выдохнуть и сделать несколько глотков вина, которое с непривычки показалось ему терпко-горьким. Слова никак не желали складываться в предложения, а сказать стоило очень многое. О том, что он сожалеет. О том, что просит прощения. Надеется на еще один шанс снова наладить отношения. Пусть не как раньше, пусть по-другому, но вместе. Чтобы прикрывать спину, когда потребуется, поздравлять с днем рождения и с наступлением нового года, спокойно засыпать в объятьях друг друга, а затем встречаться утром за завтраком. Чтобы собрать лилии каллы, отнести их, наконец, на могилу отца. Чтобы просто быть рядом в трудную минуту и протянуть руку помощи в ответ. Все эти мысли набатом бились у него в голове, но ни одна так и не попыталась быть озвученной. А Кейа, тот самый, что обычно так раздражал своими дурацкими шутками и самодовольным поведением, как будто бы все понял и без слов. Но ни сделал ни шага навстречу, лишь насмешливо спросил: − Что-то случилось, Люк? Ты сегодня сам не свой. Только не говори мне, пожалуйста, что ты смертельно болен, и теперь пришел изложить мне свою последнюю волю в надежде на то, что я одумаюсь, брошу пить, трахаться направо и налево и вернусь в отчий дом. Это было бы совсем уж по-идиотски. От такого предположения Дилюк лишь нервно усмехнулся: − Даже не надейся, что я доставлю тебе такую радость. Придется жить и мучиться. Просто я тут понял, что, возможно ошибался на счет тебя, когда, ну… − Когда выгнал меня из дома, попытался убить, а потом долгие годы делал вид, что не хочешь иметь со мной ничего общего? Знаешь, а ты мог не и не терзаться сомнениями, просто подойти ко мне и спросить. Я бы многое мог тебе рассказать о том, где ты ошибся. Голос Кейи звучал монотонно и на удивление равнодушно. Он вновь наполнил стакан, сделал небольшой глоток, откинулся на спинку дивана. Взял Дилюка за руку и начал нежно перебирать его пальцы своими, старательно отводя взгляд: − О, я бы рассказал о том, как собирал себя по кускам все эти годы. Любил, ненавидел, пытался хоть чем-то заткнуть пустоту в своей груди. И если ты пришел в мой день рождения в надежде на то, что я разревусь от счастья и прыгну к тебе в объятья, то можешь собираться и проваливать обратно. У меня больше нет сердца, Люк, вместо него в моей груди осколок льда, который больше не знает боли. Тот Кейа, которого ты считал своим братом, умер много лет назад от твоего меча. Всего лишь за то, что впервые за всю свою короткую жизнь решил по-настоящему довериться тебе. Дилюк замер как каменное изваяние. Плечи его напряглись, дыхание участилось. Стараясь не выдать буквально захлестывающих его эмоций, винодел одной рукой до боли сжал пальцы Альбериха, а другой перехватил его за подбородок, заставляя его посмотреть на себя: − А что, если я найду его, Кай? Найду и верну к жизни? Ты никогда не думал о том, что я испытал в ту ночь? Мой отец умер, мой брат оказался предателем. Как я должен был поступить?! Принять тебя таким, какой ты есть? Ты что же, не мог выбрать более удачного дня для подобных признаний? − Какая же ты эгоистичная мразь, − почти ласково прошипел Кейа, придвигаясь настолько близко, что Дилюк почувствовал его теплое дыхание на своих губах, − всегда думаешь только о себе, зацикливаешься на собственных ощущениях, совершенно забывая о том, что люди вокруг тебя тоже могут испытывать боль. И раз уж мы начали говорить о Крепусе, то позволь мне продолжить. Он был и моим отцом, знаешь ли. И, в отличие от тебя, мне хватило сил признать свою ошибку, прийти на его могилу и попросить прощения. Иронично, не находишь, что тот самый человек, который обвиняет меня в предательстве, сам предает память того, кто заботился о нем с самого момента рождения? Дилюк вздрогнул как будто от удара и закрыл глаза. Внутри него бесновался огонь. То самое адское пламя, которое чуть не сожгло Кейю заживо несколько лет назад. Только в этот раз оно решило обратиться против собственного хозяина, испепеляя все те внутренние барьеры, которые он строил все это время. Выпуская из-под замков всю боль, обиду и сожаление, что копились в его душе долгие годы. Рангвиндр изо всех сил старался сделать вдох, но его легкие как будто бы наполнялись раскаленным свинцом. Когда он открыл глаза, перед ними стояла пелена. Он потер лицо руками и понял, что по его щекам текут слезы. Кейа, сидящий рядом, смотрел в самую душу. Растерянно, испуганно, недоверчиво. Точно также, как в день смерти их отца. − Прости, − произнес хриплым голосом Дилюк, − зря я пришел. Только все испортил, впрочем, как и всегда. Ты прав, Звездочка. Тысячу раз прав. − Люк, я… − в голосе Кейи звучало неприкрытое отчаяние. – Я не хотел, правда! − Верю. Но ты все правильно сказал. До последнего слова. Так что не смей себя ни в чем обвинять. Еще раз прости, что испортил твой день рождения. − Люк, стой, не уходи, − Альберих попытался схватить Дилюка за руку, но тот вовремя спрятал ее в карман наспех надетого пальто. − Не надо, Кай. Просто не надо. Как только Рангвиндр сделал шаг в сторону двери, Кейа понял, что если он сейчас позволит ему уйти, то это будет конец. Катастрофа Каэнри’ах. Апокалипсис. После этого не будет больше ничего, лишь выжженная пустыня, да руины, по которым Альбериху придется вечно бродить, собирая осколки своего ледяного сердца, в попытках сложить из них слово «вечность». Поэтому он тоже сделал шаг. Обхватил торс Дилюка со спины. Прижался лбом к его плечу. И отпустил себя, позволяя слезам просто течь по щекам так, чтобы в их потоке растворился весь остальной мир. Рангвиндр вздрогнул от неожиданности. Неуверенно прикоснулся к до белизны сжатым пальцам, вцепившимся в полы его пальто. От его касания хватка чуть ослабла. Дилюк осторожно и бережно высвободился из объятий и, так и не найдя в себе сил обернуться, негромко произнес: − Не плачь, Звездочка. Все будет хорошо. После чего вышел на улицу и закрыл за собой дверь.