Голос былого

Чтобы совершить убийство человека, нужно сначала убить человека в себе. За умение без лишних эмоций отнимать жизнь приходится расплачиваться собственной душой. Притупляются чувства, разум начинает работать лучше, а происходящее перестаёт быть реальным. Убить не сложно. Это лишь первый этап, первый кирпичик на пути в ад. Иногда необходимо сделать так, чтобы тебя умоляли о смерти, необходимо причинить боль, страдание – так эффективнее. Видеть мучения – тяжело, привыкнуть к этому – невозможно. Зато возможно отключить чувства, снова забыть, что перед тобой человек, у которого своя жизнь, свои мечты, люди, которые ему дороги и которым дорог он. Ему необходимо стать простым инструментом, неодушевлённым предметом, одноразовым и биоразлагаемым, который после использования можно выбросить в мусорку. Поэтому лицо Ичиро не выражало совершенно никаких эмоций, когда он смотрел на Жана. – Оденься. Это неприлично. Жан, понемногу приходивший в себя, был в ужасе. Как Ичиро может оставаться таким спокойным, когда… Как вообще может говорить Жану о неприличном поведении? Парень прикрылся одеялом, не смея притронуться к одежде. Может, ему вообще стоит сжечь эти тряпки? Грязные, пахнущие его собственным потом и потом других людей, с влажными светлыми пятнами по краям, скомканные кое-как у кровати. Нет, точно сожжёт. Ичиро говорит ещё что-то, но Жан забывает слушать, снова и снова прокручивая всё в голове, глубже уходя в себя. Морияма, кажется, заметил это. Замолчал, сел рядом. У Жана красивое тело. Кубиков пресса нет, зато руки и ноги накачанные, без чётких вен, но с явными контурами мышц; сам Жан совсем не рельефный: лицо круглое, только глаза и щёки чуть втянуты, наверное, от долгих переживаний, зато нос длинный, острый, не оставляющий сомнений в том, что Жан – француз. Все эти мышцы, вся эта излишняя худоба выглядела на нём как-то уж слишком неестественно. Ему бы набрать килограмм десять, и выглядел бы он совершенно здоровым. – Нескладный ты, – слова Ичиро прорезают тишину, снова возмущая Жана, снова ставя его в тупик. К чему все эти слова? – Тощий, только мышцы нездорово выпирают. Они тебя не за внешность. – Замолчите. Уходите, пожалуйста, уходите! – его голос чуть дрогнул, и Жан, поняв это, постарался вернуть ему привычное звучание. – Вы говорите отвратительные слова. – Нет, если мы будем честными. Ты – моя инвестиция. Мне не нравится смотреть, как мои инвестиции кто-то трахает. У Жана мурашки по коже. А Ичиро всё не прекращает. – Это меня раздражает. Кажется, у нас была сделка, и ты со своей частью явно не справляешься. – Что я могу сделать?! – вскрикивает Жан. Ударить бы его. Вот сейчас, когда он меньше всего ожидает. Жан сильнее, может, у него бы получилось одолеть Ичиро в бою, показать, каково это – быть беззащитным, даже когда гипотетически сильнее, когда имеешь больше власти. – Да хоть что-нибудь. Или, может, они правы? Может тебе так нравится, что ты не хочешь прекращать? Может, ты… Жан всё же замахивается. Животные инстинкты. Тебе причиняют боль – бей в ответ. Даже, есть боль психологическая. Странно работают эти защитные механизмы. Включаются, когда не надо, а когда действительно нужны – молчат. Ичиро, сидевший к нему полубоком, резко развернулся, чтобы перехватить занесённый кулак. Из-за неудобного положения оставить его не получилось, зато получилось перенаправить, и удар прошёл мимо. Не встретившая сопротивления рука подалась вперёд, потянув за собой и Жана, так что Ичиро оставалось лишь быстро, несильно ударить его по спине, чтобы тот окончательно потерял равновесие и грохнулся с кровати на пол. – Нехорошо исподтишка. Жан, распластавшийся на полу, тут же перевернулся. Может, хочешь попробовать ещё? Я даже отвернусь, чтобы ты оделся. Бить голого ещё хуже, чем лежачего. И правда отвернулся. Не думает же он, что Жан в самом деле нападёт ещё раз? Парень быстро натянул одежду, усевшись обратно на кровать. – Простите, господин. – Какой же ты… Ичиро вздыхает. – Дурной. – Тогда почему вы дали мне должность капитана? – Потому что больше некому. Отказаться уже нельзя. – А можно было? Морияма смеётся, глядя на Жана, растирает уставшее лицо. – Я разберусь с ними. Но это первый и последний раз. Мне стоит говорить, что будет, если ты не приведёшь команду в порядок? Тон снова дежурно холодный, такой, что мурашки по коже. Жан вдруг вспоминает, что они, вообще-то, не друзья, а разговор этот был уж слишком неформальным. Его будто снова бросили в ледяную воду, где утонуть – это дело времени, где обязательно пойдёшь ко дну либо за слишком плохую, либо за слишком хорошую работу. – Да, Господин. – И наведи порядок в комнате. Ненавижу бардак. Ичиро уходит, а Жан остаётся сидеть на кровати, глядя на сломанную дверь. Закрыть бы её. Но она чуть покосилась и уже не могла захлопнуться – какая-то небольшая щель всё равно оставалось. Сквозит. Почему, интересно? Окон ведь нет. Или просто Жан дрожит от чего-то другого, нефизического, чего-то смешанного. Каша в голове. Интересно, а Ичиро выполнит обещание, если Жан всё сделает, как надо? Правда поможет связаться с родителями или просто убьёт? Рико бы убил, наверное. Да и Кенго тоже. Жан видел его несколько раз и точно не хотел бы увидеть снова. Оно и хорошо, что не увидит. Он был наслышан о жестокости Ичиро Мориямы. Жан боялся его чуть меньше лишь потому, что Ичиро был молод, а ещё, потому что Ичиро пока ничего плохого не сделал. Не сделал, потому что Жан ему нужен. А что будет, когда перестанет? Надо собраться с мыслями. Помирать он точно не собирается. Только не теперь. Рико остался далеко позади, и Жан ни за что не сломается снова, потому что это означало бы, что все оскорбительные, унизительные слова Рико, всего его мерзкие насмешки – правда. Горькая, с привкусом «Я же говорил, что ты ничтожество», пахнущее разочарованием в себе, встающая комом в горле, который всё на получается сглотнуть, а оттого и дышать труднее, и глаза слезятся. Нет, Жан не даст Рико оказаться правым, попляшет на его метафорических костях, заставит сожалеть о своих словах даже после смерти. *** Слишком много Саке стало в его жизни. Дурацкая привычка. Всё равно алкоголь не в состоянии ни затуманить рассудок, ни притупить старую, но всё ещё острую боль. Интересно, Рико тоже так обходился с Жаном. Конечно. Капризный ребёнок теперь не только бьёт слабых, но ещё насилует, отбирая честь вместо игрушек. «Теперь». Нет никакого теперь. Есть «тогда» и «когда-то», но не «теперь» – для него Рико сейчас слишком мёртвый. Если говорить глобально, то это к лучшему. Рико был страшной обузой, с которой никто не мог справиться. Ичиро бы всё равно не смог бы долго игнорировать эту проблему. Почему тогда так паршиво? – Ты опять тут? – тихий женский голос заставляет его очнуться. Мысли уходят на второй план. – Работа. Девушка садится к нему на колено, оставляя свои оголённые ноги между его. Сквозь тонкий шёлковый халат прекрасно видно её фигуру, полностью составленную из плавных симметричных изгибов. Ичиро приобнимает её за талию, пока она распускает свои длинные, чёрные как смоль волосы, грациозно двигая руками. Эталон настоящей японки. – Работаешь, – эхом повторяет она, забирая полупустой стакан из его рук. – Мой господин. – Я не твой господин, Минори. – Какая жалость. Я бы хотела, чтобы ты им стал, – она наклоняется почти к самому уху. – Хотя бы на ночь. Непонятно, к чему этот шёпот. Всё равно они в доме одни. Впрочем, такое непринуждённое кокетство – её конёк. Даже если кажется, что её слова взяты из дешёвого порно. В глазах у неё адский огонёк. Не уйдёт, пока не получит своё. В Минори, казалось, не было и толики той покорности, которая была в матери Ичиро, но он точно знал, что каждый его приказ она выполнит без лишних слов. Так уж устроены семьи в кланах. – Ты устал. День был крайне, крайне долгим. Голос тягучий, нараспев, но почему-то Ичиро ничего не чувствует. Она сидит на нём, мягко улыбаясь, а ему всё также плевать. – Я и правда устал. Поэтому не хочу тратить силы на что-то. «На тебя». Улыбка пропадает с её лица. Минори не станет настаивать. Подождёт его немного, даст ему шанс передумать (а Ичиро этим шансом пользовался очень часто), оставит наедине со своими мыслями. – Как скажете, господин. И снова этот рядовой официоз. К чему он здесь? Очередная непонятная ему женская метафора? Не думает же она, что он, в самом деле будет тратить своё время на то, чтобы разгадывать все её знаки? Минори воспринимала отказ, как личную обиду – это он знал. Отказали, значит, недостаточно хороша, значит, надо быть лучше, значит, нужно добиться того, чтобы ей невозможно было отказать, чтобы для неё на все вопросы звучало только «да», чтобы Ичиро говорил это без колебаний, потому что в отношении неё всё должно быть однозначно. Но Минори не знала, что без колебаний не получится, что однозначно не будет, потому что Ичиро всегда колебался, когда дело касалось её. Она не ошибка, она – намеренно неправильный выбор с заведомо известным результатом. Она формальность, она необходимость, кто угодно, но не любовь. Потому что тут любви, разумеется, не могло быть и места, потому что Ичиро для неё просто не создан. По крайней мере, для такой любви. Длинные пальцы снова сжали стакан в надежде, что хотя бы в этот раз алкоголь сделает своё дело, позволит избавиться от сладкого запаха женского парфюма на теле, забыть о её прикосновениях, стереть из памяти все пошлости, которые она говорила. Пошлости ему сегодня было достаточно. Та сцена с Жаном в комнате. Конечно, Ичиро и раньше видел такое, видел вживую и очень много раз. Но этот почему-то пошатнул его картину мира. Почему Жан позволял делать с собой всё это? Почему не сопротивлялся, почему даже не кричал? Был напуган, привык или наслаждался? Что из этого отняло у него голос, пока его лишали гордости? Ичиро было интересно. Редко он интересовался людьми и их проблемами. Рико он изучал, словно дикого зверя, которого нужно было приручить и одомашнить. Не вышло. Маленький эксперимент не просто провалился, он вышел из-под контроля и чуть не разрушил немалый источник дохода клана Морияма. Кажется, Ичиро пора завязывать с экспериментами.