Maybe I just wanna be yours

      Нынешний король, Визерис, первый своего имени, был слишком плох и с каждым днём ему лучше не становилось. Мирцелла изредка ходила к нему, вместе со своими детьми, чтобы он мог видеть своих внуков, да и к тому же он сам изъявлял желание, иногда бывало и такое, что она посещала короля на пару с Хелейной и Мэйлором, однако это бывало довольно редко, ибо принцесса предпочитала больше одиночество. И пускай Визерис путает имена внуков, а иногда и вовсе называет саму Мирцеллу совершенно иным именем, но… Крохи былого Визериса I всё еще были где-то глубоко, и время от времени они просыпались. В такие моменты было приятно за ним наблюдать, сразу вспоминались те времена, когда она была его чашницей. Когда у неё всё было совершено по-другому. Тогда внуки могли услышать много историй о древней Валирии, которые сама Мирцелла слушала с упоением, жалея что сторонилась всякой учебы. Временами король делился с ней некоторыми воспоминаниями о Рейнире, когда та ещё была совсем крохой. О тех временах он говорил с особой теплотой. Ещё реже из его уст можно было услышать о своих младших детях от Алисенты. Наверное, такое должно вызывать отвращение и осуждение, потому что нельзя быть таким безучастным к собственным детям, только вот сама она понимала каково это — иметь ребёнка от того человека, которому отдал своё сердце. Она не винила его Величество, потому что просто не могла. Бейлора она любила, честно, только вот у него был любящий отец, а у Визерры с Эйнисом была только она. Посему, чаще всего она возилась и играла с ними, когда Эймонд приходил к их младшему ребёнку. Зато, что было очень приятным открытием, её супруг был очень даже хорошим отцом.       Иногда, когда она устраивала с детьми посиделки у короля, то он мог с ней секретничать. Это бывало приятно, однако не всегда. Потому что слышать некоторое было сложно.       — Знаешь, — слова короля тихие, а голос хриплый до ужаса, почти неживой. Ему явно осталось недолго ходить среди них. Мирцелла видела какие усилия он прикладывает, чтобы с его уст слетало что-то членораздельное. Часть его головы была обмотана бинтами, а левой руки и вовсе не было. Вряд ли его можно было величать королём — дряхлый старик, не более. Только вот Мирцелла знала каким хорошим, на самом деле, он был. Она помнила как он ей улыбался, когда она была его чашницей, она помнила как трепетно он относился к городку, что усердно выстраивал на своём столе. Он был хорошим, жаль только, что от этого человека осталось ничтожно мало. — Я ведь говорил Алиссенте, что с тобой надо было породниться куда раньше, — он заходится кашлем, таким пугающим и жутким, что Мирцелла просит нянек увести детей, а сама внимает каждое его слово, подавая ему кубок с водой. — Вы с Эйгоном казались счастливыми, — набрав в лёгкие побольше воздуха изрекает он, медленно повернув голову в её сторону, чтобы взглянуть ей в глаза. — Но я рад, что ты смогла найти своё счастье вместе с Эймондом.       Что-то разбивается и, кажется, это было её сердце. Мирцелла уже даже не могла сосчитать который раз это происходит.              Более она ничего ему не говорит, так как спустя небольшое количество времени король засыпает, а Мирцелла оставляет его покои, кусая свои губы до крови. Ей нужно всего несколько мгновений, чтобы прийти в себя и направиться к своему супругу. Всего несколько мгновений, чтобы представить совсем иную жизнь. Всего несколько мгновений, чтобы не раздумывая начать целовать Эймонда, попутно помогая ему и себе раздеться. Сейчас она как никогда понимала Эйгона, что только и делал что пил вино и ходил к шлюхам. Проще всего забыться, когда ты либо пьян, либо не один. Правда всякие сомнения вряд ли оставят с концами твою голову, но зато на некоторое время можно ощутить удовольствие, что так просто спутать с счастьем. И неважно, насколько несчастным ты можешь быть.       Другого выхода у неё и нет.        Мирцелла теряется так сильно, что боится разрушить то, что смогла выстроить. Хотелось злиться, кричать, плакать. Она никогда не сможет отпустить это. Ланнистер никогда не сможет перестать воображать на тему того, что было бы, если бы всё сложилось иначе. Слишком много «если» и «бы» присутствует в её жизни в последнее время, и к такому сложно привыкнуть. В тот же вечер она засыпает в покоях своего мужа, на другой стороне кровати. Иногда в Эймонде играло пламя, полностью показывая свою принадлежность к дому. Истинный дракон. Он оставлял на ней куда больше синяков, чем того позволял себе Эйгон. Впрочем, Эйгону она принадлежала лишь сердцем, пока Эймонду она принадлежала по воле богов. Девица вставшая среди двух драконов, в пламени которых она должна сгореть. Кажется, то были слова Хелейны, что она произнесла в каком-то бреду. В такие моменты она искренне боялась принцессу, просто потому что… она знала историю их дома и про дар прорицания. Это не давало ей покоя. Это волновало и будоражило её разум. Хотя, что-то она поняла наверняка, если ей дано умереть от пламени дракона, то примет она эту смерть с достоинством. Потому что теперь это её доля. Только вот было слишком много непонятного в её жизни.       Вообще всякие сомнения одолевают Мирцеллу всю её жизнь, они становятся основными её спутниками. По началу она честно старалась от них рьяно отмахиваться, только вот потом она решила попросту перестать обращать на них внимание. Да и зачем, когда в жизни многое устаканилось, она даже, наверное, могла назвать себя живой… Не бездушной куклой, коей чувствовала себя до рождения Бейлора. Она хотела стать лучшей версией себя и больше не думать о том, что она сделала неправильно; о том, что полюбила не того. Ланнистер хотелось вырасти и стать тем, кем хотел бы её видеть ненавистный отец. Мирцелла не хочет больше терзать себя собственными сомнениями, она устала. И уже слова короля не важны. К тому же, Эймонд, по всей видимости, очень оценил перемены в ней, а это означало лишь то, что делала она всё правильно. Так надо, твердило ей нутро, когда она проходилась по нему взглядом. Так надо, убеждала она себя, когда краем глаза цеплялась за пьющего Эйгона. Если честно, то великая династия не приходилась ей по вкусу, она не чувствовала себя среди них комфортно, она не чувствовала себя защищенной, скорее наоборот, будто бы она была мишенью. И неважно, что у её супруга был самый большой и опасный дракон, потому что, что-то ей подсказывало, он с лёгкостью смог бы скормить Ланнистер Вхагар. Мирцелла более не хотела находится на семейных застольях, говоря, что неважно себя чувствует или ища причину в детях.       Благодаря детям у неё были некоторые поблажки, которыми она не пренебрегала пользоваться. Должна же была быть хоть какая-то выгода из всего её положения. Она жена принца, но таковой она себя не чувствовала. Может сейчас было чуть проще чем раньше, но Эймонд был таким же Эймондом, только снисходительнее. Он замечал, что она всячески избегает его семью и это, признаться честно, совсем его не радовало. Наоборот, злило. Он часто искал с ней ссоры, казалось, что это стало его хобби наравне с тренировками. Мирцелла этого совсем не понимала, потому что она и так была хорошей леди-женой. Она даже покорно принимала все эти конфликты, терпела, выслушивала. Только вот всё это было до рождения их сына, потому что после Ланнистер отыскала в себе смелость и теперь позволяла себе вольность в виде того, что бы ответить мужу. Она ссорилась, пылко отвечала ему, поднимала собственный голос, и не узнавала себя. В жизни Мирцелла бы и не представила, что умеет так.       Это не она вовсе.       А ему нравилось, безумно нравилось наблюдать за такой Мирцеллой. В ней был огонь, которого ранее он не замечал, да и не хотел вовсе. Но только вот их свела сама судьба вместе, поэтому никого другого он не может замечать. Боги не позволили ему выбирать жену, впрочем, эта учесть была у всех членов его семьи, поэтому жаловаться было бы слишком эгоистично. Но только вот если раньше это было для него тяжелым бременем, то сейчас он находил в этом что-то такое, что будоражило его. Эймонд, конечно, никогда не признает себе, только вот Мирцелла смогла засесть прочно в его разуме. Наверное, это немудрено, учитывая, что в браке они много времени, только… надежд он никаких не питал, потому что у него были примеры в виде Эйгона и Хелейны, а также в виде матери и отца. Не всегда время в браке может сплотить кого-то, однако в его случае это сработало. Раньше Эймонду Мирцелла казалась чересчур примитивной, словно абсолютно любое её действие и слово можно предугадать. Правда, чем больше времени они были в браке, тем больше он убеждался в ошибочности собственного мнения. Мирцелла Ланнистер не простая, но и не слишком сложная. Где-то посередине. Она, зачастую, не руководствовалась холодным разумом; ей управляли чувства, что было ему слегка чуждо. Конечно, иногда, и он позволял дать слабости выйти наружу, только те были иные чувства — гнев и злость, что переполняли его, застилали весь разум.       Например мысли о том, что он никогда не заменит ей Эйгона выводили его из себя.       Эймонд искренне не хотел тонуть в болоте под названием «Мирцелла Ланнистер», однако она уже успела вцепиться в него своими тонкими пальцами и начала утягивать на дно. Ему не хотелось верить, что несмотря на все предрассудки он постепенно отпускает её прошлое и почти не боится впустить в своё будущее. Ключевое слово почти, ибо ещё очень многое коробит его на самом деле, просто он перестал уделять этим мыслям должное внимание. Мирцелла красивая, когда надо покорная, а иногда, в те моменты когда он этого желает, строптивая. Казалось она совсем не входила в тот контингент девушек, что нравились его брату, оттого он совсем не понимал как они могли сойтись. Однажды он обещает найти себе ответ на этот вопрос, но только не сейчас. Думать ему более о них не хотелось, уж точно не когда у них с Мирцеллой есть маленький сын, который и на ногах стоять ещё не умеет. Впрочем, Эймонд ещё готов уповать на то, что когда-нибудь эти мысли отпустят его голову, что он никогда не захочет к этому возвращаться.       Наверное, это должно стать явью.       Первое что настораживает Мирцеллу, единственное за долгое время, является новость о ранении Морского Змея — Корлиса Велариона. До этого тихие стены замка заполняются перешептываниями, что скорее напоминало шипение змей. Ланнистер совсем не хотелось в это лезть, вдаваться в подробности, потому что оно было ей не надо. Она жила в собственном мирке и была более чем счастлива. Ей было комфортно и этот комфорт не хотелось нарушать. К тому же Мирцелла не стремилась прослыть той, что слышит абсолютно всё здесь, однако по-другому, казалось, нельзя. Особенно когда твой отец тот ещё игрок, а муж является принцем, которому так и нравилось в это лезть. Пускай он был только вторым, по праву рождения, но вникал он в философию и прочее куда лучше своего старшего брата. Создалось даже впечатление, что дело касалось лично его, словно он был из Дома Веларионов. «Веймонд Веларион явно, в скором времени, к нам заявится с прошением об аудиенции.» Эймонд делится с ней, казалось, совершенно случайно и лишь из принципа, что жена мало что смыслит в этом. Ему просто надо было вылить это на кого-то, чтобы хоть чуточку позлорадствовать, потешить самого себя. Только вот… несмотря на то как сильно сторонилась она политики, старалась не лезть в это, Мирцелла Ланнистер всё равно была приближена к этому. Она была так близко к ней, что осознание что к чему накатило очень быстро. Мирцелла слишком часто слышала от слуг разного рода информацию, на которой не хотела заострять внимание. Мирцелла слишком хорошо полагала, чем может это всё закончится.       Мирцелле Ланнистер хотелось снова начать верить в богов. Она была готова им молиться.       Замок почти что оживился. Только вот совсем не по тому поводу, которому хотелось. Тревога осела в сердце Ланнистер и совсем не собиралась никуда деваться. Всё складывалось слишком скверно. Королю с каждым днём становилось всё хуже и хуже, его буквально можно было прозвать ходячим мертвецом. Иногда она всё ещё удивлялась как он вообще мог дышать, так как на нём и живого места не осталось. Так что это был лишь вопрос времени, когда он испустит свой последний вздох. А теперь… Теперь и у Корлиса были все шансы покинуть этот бренный мир. Чем больше подобных событий происходило, тем отчётливее в голове набатом звучало только одно слово — война, война, война. Мирцелле хотелось выкинуть это из головы и не вспоминать об этом как о страшном сне. Хотелось проглотить неприятный ком и успокоиться. Она себя просто накручивает. После беременности, некоторое время, эмоции ещё на пределе, оттого и реагирует она на всё иначе. Остро. Да и вообще, у неё была не спокойная душа. По крайней мере самой Мирцелле хотелось сетовать именно на это.       Только вот чутьё не обманешь.       Впрочем, она не сильно-то и разочаровывается, когда всё спокойствие просто берёт и разбивается о скалы. В конце-то концов, именно этого она и опасалась. Ей бы хотелось, чтобы Эймонд был не прав, но волею Семерых это всё-таки случилось. Вокруг воцарилась суета, а шепот превратился в громогласные голоса. Оно было и понятно, ведь в Красном Замке новость о прибытии сира Веймонда слишком быстро распространилась. По всей видимости, он хотел всей этой огласки, чтобы о нём и его дерзости услышали. Тщеславный, первое, что думает Ланнистер, когда муж вывел её во двор, дабы поприветствовать гостя. Мирцелла нервно заламывает пальцы, видя ликование на лице своего мужа. Ему нравилось происходящее. Нравилось, что его не благочестивая сестра может получить по заслугам. Только вот этот настрой слишком быстро сменяется, когда к нему наклоняется дед, чтобы донести ещё одну новость. Горячо любимая Рейнира тоже решила соизволить посетить Королевскую Гавань. Он бесится, после приёма, Эймонд совершенно не сдерживает себя. Супруг бьёт по столу, а с его уст срывается слишком много брани. Все бумаги летят на пол и Мирцелла, даже не вздрогнув ни разу, решается собрать их. Эймонд слишком импульсивный, но она привыкла к таким перепадам. Он успокаивается далеко не сразу. Только когда она складывает бумаги в одну стопку и слышит позади глубокий вдох, то понимает что пришло её время. Мирцелла смотрит на него оленьими глазами, совсем ничего не говорит, зная, что словами утешить его не получится. Он всё ещё был для неё тяжелым человеком, и она не всегда могла подобрать нужные слова.       Ланнистер осторожно крадясь, не создавая никакого лишнего шума, подходит к нему со спины и, следуя инстинктам, обнимает его крепко-крепко. Её руки покоились на его груди и она могла чувствовать как сильно бьётся его сердце. Всё ещё зол. Если быть откровенным, то было довольно страшно подходить к нему. Но это всяко лучше, чем бездействовать. Инициативу он, чаще всего, ценит. Особенно, если она заключается в том, чтобы Мирцелла его поддерживала, не оставалась равнодушной. К тому же, она прекрасно знала, что если не вступать с ним в словесную перепалку, то всё должно пройти относительно хорошо. Она может не опасаться его гнева. Эймонд и был, возможно, человеком, что искренне умел ненавидеть всей душой, однако он ни за чтобы не поднял на неё руку. За всё то время, что она научилась с ним ссорится — она осознала это. Он всегда остывал, стоило ей подойти к нему на опасно короткую дистанцию. Его гнева она не боялась. Да и не хотелось вовсе. Они супруги уже достаточное количество времени, однако всё ещё находились на стадии притирания друг к другу. Мирцелле просто хотелось чувствовать в нём опору, только и всего.       Ланнистер уже знала о некоторых его слабостях, оттого осторожно, почти невесомо, целует его в шею – просто потому что это было то место, до которого она доставала будучи на цыпочках – а затем прижимается лбом к его спине. Он не вздрагивает, просто замирает, словно обдумывая что-то. А может его реакция просто запаздывает, ибо в следующие мгновения его движения становятся чересчур резкими. Он срывается. Эймонд страстный и напористый. Принц совсем не жалеет её платье, когда понимает, что не хочет справляться с расшнуровкой корсета. Мирцелла старается также пылко отвечать, держится за него, будто бы боится упасть. Он ведёт её туда, где должна быть кровать, но она не видит, потому что всё внимание было сосредоточено исключительно на нём. Мирцелла слепо доверяется ему, потому что знает, что так нужно. Она оказывается на постели, в следующее мгновение, прижатая его телом. Ланнистер помогает ему расправится с той одеждой, что была на нём. Руки дрожали из-за всех чувств, что поглощали её именно в этот момент. Она отдаётся ему без остатка, уже почти и не вспоминая об Эйгоне. Мирцелла готова сама быть для Эймонда, хотя бы, подобием опоры, ибо иначе бы она и не смела просить того же взамен. Ей хочется сказать ему те слова, что говорила его брату, только вот они застревают в горле. Остаются с ней. А он так и не слышит столь заветные признания, но он уже и не ждёт. Эймонд не дурак, да и ему хватало того, что было между ними сейчас. Чтобы спать с кем-то чувства не нужны.       Вообще, Мирцелла поняла, что если не в тренировках с Кристоном Колем, то в постели он испускал свой пар. И она готова была помочь ему с этим.

***

      Рейниру Мирцелла давно не видела. Принцессы не было на свадьбе, не было ни на одних именинах племянников. Она полностью абстрагировалась от всей этой королевской суеты. Ей не хотелось появляться в этом месте, где ей были не рады, лишь на потеху людям. Впрочем, вряд ли она и сейчас хотела оказаться в Красном Замке, но обстоятельства вынуждали. Рейнира не хочет позволить, чтобы кто-то сомневался в том, что плавниковый трон по праву рождения принадлежит её сыну. И совсем не важно, что по праву рождения её сыну принадлежит Харренхолл, а не Дрифтмарк. Вообще Мирцелле казалось, что уже прошла целая вечность с того момента, когда она видела принцессу в последний раз. Хотя, отчасти так и было. У Мирцеллы уже другая жизнь и всё восхищение прошло, уступив место навязанной ненависти. Хотя, если честно, то по отношению к ней Ланнистер не чувствовала ничего. Абсолютно. Все старания супруга, можно сказать, пошли насмарку. Как можно ненавидеть того, кто совершил такие же ошибки как и ты? Это было бы равносильно ненависти к себе, а от этого чувства Мирцелла ужасно устала. Принцесса прибывает в замок буквально на следующий день после Веймонда с гордо поднятой головой, будто бы все слухи её совсем не трогают. Наверное, если бы она не была обладательницей валирийской внешности, то Ланнистер даже и не узнала бы её.         Сейчас она видела её лишь мельком, но и этого ей хватило, чтобы понять что Рейнира не отступит.        Принцессу не встречают должным образом. По крайней мере на фоне Веймонда Мирцелла видела явный контраст. Все прямо-таки из кожи вон лезли, дабы показать Рейнире, что ей нет места здесь. Сейчас Мирцелле хотелось позавидовать её выдержке, ибо сама вряд ли смогла бы так. Впрочем, видя как всё её семейство окружало её, Ланнистер понимала в чём заключалась сила первой дочери короля. У неё была любящая семья. Становится даже слегка досадно, ибо она видит как всё обстоит у неё самой. Более с принцессой она в этот день не сталкивается, лишь с её сыновьями, которые вытянулись в силу возраста и возмужали. Она почти не знала о том дне, когда Люцерис Веларион лишил глаза её супруга, всё что было ей рассказано, так это то, что разборки были в кругу семьи. Она мало что помнила о том мальчишке, но это было немудрено, ведь тогда ему было около пяти лет, когда Мирцелла, ещё не жена Эймонда и не бывшая любовница Эйгона, Ланнистер видела его в последний раз. О Джейсе воспоминаний у неё сохранилось куда больше. Он был сильным мальчиком, как бы иронично это не звучало.       Однако несмотря на весь интерес, что зарождается где-то в груди, с ними у неё не получается даже поговорить, потому что заметив Эймонда они стараются как можно скорее ретироваться с места. Особенно после того как он заговаривает с ними. Не такие уж они теперь и сильные. А её супругу это только в радость. Ему нравился факт, что племянники его, можно сказать, боялись. Собственное превосходство перед ними застилало здравый рассудок. Завидев свою леди-жену, он заканчивает тренировку с сиром Кристоном, на которого она старается не обращать внимание, после того как здоровается. Мирцелла приняла решение, что будет отвечать Колю безразличием. Хотя, казалось, после того случая он вообще не говорил с принцем о ней.       Королева впервые за долгий срок улыбалась, не переставая, столько времени. Только вот это была далеко не искренняя улыбка, вызванная радостным событием. Эта та улыбка, которой люди хотят показать, что у них всё замечательно, хотя на деле и трещит всё по швам. Они не такие дружные, как семейство Рейниры… Они все тут заложники ситуаций, что не могут сделать ничего для собственного счастья. Поэтому большинство и бесит она, ибо та воротит то, что хочет. Мирцелла видит беспокойство в глазах Алисенты, она видит как Отто Хайтауэр стискивает челюсть при виде принцессы. Они стояли перед ней с высоко поднятой головой, будто бы пытаясь доказать собственное превосходство в стенах этого замка. Только вот, что-то подсказывало Ланнистер, что если бы всё обстояло иначе и Рейнира, от крови дракона, не терпела бы всё это, то никакая семиконечная звезда на груди у Алисенты не спасла бы её. Впрочем, наверное, и не было бы всей этой лживой и нарочитой участливости. Но никто уже об этом не узнает.       Весь оставшийся день Ланнистер, будучи хорошей женой, проводит в обществе супруга. Она пытается выказать ему хоть какую-то поддержку, будь то лёгкий поцелуй в щеку, то её ладонь, сжимающая его руку. Это всё кажется ей такой хорошей идеей. Это так правильно. Только вот она не чувствует совсем ничего, просто делает это скорее интуитивно, надеясь, что он просто не будет её лишний раз дёргать. Ей хотелось к детям, поиграть с ними ну или же просто побыть рядом. Это успокаивает куда лучше разговоров Эймонда, которые Мирцелла почти что не слушает. Супруг с особым энтузиазмом рассказывает о том, что завтра всё должно пройти хорошо, что Рейнире обязательно воздастся за её грехи, потому что теперь никто не сможет поддержать её, так как на троне восседает его дедушка. Она кивает ему, как бы молчаливо соглашаясь с этим. Хотя внутри она и не знает, что на деле чувствует на этот счёт. Мирцелла тяжело вздыхает.       Интересно, а ей воздастся за её грехи? Или же это уже произошло?       Утро следующего дня даётся ей тяжело, потому что ей совсем не хотелось вставать. Признаться честно, мысленно она уже представляла то, как будет сетовать на плохое самочувствие и просто останется в собственных покоях. И ей действительно хочется так поступить, ровно до того момента, пока она не понимает, что тогда поставит всех под удар. Если Мирцелла не соизволит прийти на слушание по вопросу кто же должен наследовать Дрифтмарк, то покажет насколько у них раздробленная семья. Поэтому она находит в себе силы самостоятельно одеться и привести себя в более благоприятный вид. Тебе просто нужно выглядеть счастливой, это не сложно. Уверяет Мирцелла саму себя, смотря на собственное отражение. Она делает глубокий вдох, прежде чем выйти из собственной комнаты и столкнуться с мужем. Он её ждал. Ланнистер замечает оценивающий взгляд Эймонда, будто бы он хотел, чтобы она выглядела идеально, дабы не упасть в грязь лицом. Впрочем, кажется, с этой задачей она справляется хорошо, потому что услышала как одобрительно тот хмыкнул.       Ещё бы ему не понравилось, ведь она надела цвета дома его матери.       Мирцелла почти физически ощущала тяжесть от нахождения в Большом Зале. Ей не нравилось скопление народа, особенно когда повод-то не особо радостный. Первым начал брат Корлиса, что выглядел непреклонно, раздраженно, слишком злобно. Его речи сквозили желчью. Он словно каждым словом пытался уколоть принцессу Рейниру, завуалированно намекая, что её дети совсем не законнорожденные. Создалось ощущение, что Веймонд был палачом, что держал меч прямо над головами мальчишек Рейниры. Это всё было совершенно неприятно, оттого она старалась не заострять на этом всём внимание, не хотела наблюдать за обычными стремлениями принизить ради собственной выгоды. Естественно, в его словах была правда, но… Так всё равно нельзя, как ей кажется. Ланнистер решается пройтись взглядом сначала по Хелейне, что витала где-то не здесь, а затем по Эйгону, что с совершенно безучастным лицом смотрел на это. Ей стало искренне интересно узнать, что он думает по этому поводу. Конечно, явно он не был на стороне Рейниры… Хотя, впрочем, она не могла знать этого наверняка, ведь по сути старшая сестра — гарантия, что трон он не займёт. Но также она является угрозой, потому что существование Эйгона ставит её статус законной наследницы под сомнение. Это всё было чересчур сложно. Мирцелле также захотелось глянуть на лицо мужа, однако он стоял позади неё, оттого это усложняло задачу. Ей не хотелось оборачиваться, чтобы не привлекать лишнего внимания к собственной персоне.        Ланнистер вдруг становится интересно, что же происходит у семьи Рейниры и краем глаза замечает, как тушуется её средний сын, из-за которого, в принципе, это всё сейчас и происходило. Люцерис был ещё испуганным мальчишкой, не больше, которому бремя в виде правления Дрифтмарком и не сдалось вовсе. Он явно не тот кто пытается сыскать славу или власть, скорее наоборот. Что-то ей подсказывало, что он был бы не прочь просто побыть в тени своей матери. Мирцелле становится жалко его, как когда-то было жалко Эйгона, что постоянно бранил собственное положение. Она всегда старалась быть рядом… Только не теперь. Сейчас старший принц вынужден самостоятельно справляться с собственными проблемами. Теперь каждый из них сам по себе и от этого легче не становится. Веймонд заканчивает свою речь тем, что напоминает о том, как важна чистота крови. Он снова подчеркивает репутацию детей Лейнора. Харвина Стронга. Слишком заносчивый. Мысленно она понимает, что должна ратовать за него, потому что так правильно, потому что так бы потребовал её муж и собственный отец, однако у неё просто не получается. Веймонд не кажется человеком чести, коим себя представить он хочет. Вряд ли, будь оно так, он бы на следующий день, после того как его брат получил ранение, отправился в Королевскую Гавань, чтобы оспорить законного наследника Плавникового Трона, что был выбран самим Корлисом.       Впрочем, она понимала, что, скорее всего, Веймонд просто сгорал из-за сей несправедливости. Он второй сын и, по сути, просто не хочет видеть как его род вымирает, а Дрифтмарк наследует совсем не он, а тот кто к их дому не имеет никакого отношения. Естественно, это имело место быть, возможно, именно в действительности он и должен получить все права, но… В голове у неё сразу же возникает параллель с Эймондом. Второй сын и престол достанется совсем не ему, а кому-то менее достойному. Тому кто совсем это не будет ценить. Он любил об этом поговорить, пожаловаться на несправедливость, ибо, по его совсем не скромному мнению, Железный Трон должен достаться ему. Не сестре-шлюхе и сластолюбивому алкоголику-брату. Он искал изъяны в каждом из них и успешно находил. Только вот была проблема в том, что в себе он их совершенно не видел. Может он и был более достойным, однако это не значило, что он мог стать хорошим государем. В нём было что-то тёмное, совсем не здоровое. И если бы он всё-таки сел на этот трон, то вряд ли бы это вытекло во что-нибудь хорошее. По крайней мере, так казалось ей.       Когда из-за массивных дверей появляется Король, то Мирцелла совершенно не верит увиденному. Просто потому что не считала, что Визерис вообще сможет ещё стоять на ногах, однако он был тут. Медленно шёл на своё законное место. В зале моментально воцарилась тишина и лишь стук его трости кое-как разбавлял её. Сердце в её груди гулко забилось, когда она увидела глаза Рейниры, что буквально загорелись из-за появления отца. До Ланнистер начинает доходить что к чему. Король почтил их всех своим присутствием, лишь чтобы заткнуть злые языки и защитить честь собственной дочери. Это всё больше походило на какую-то выдуманную историю, балладу, но никак на реальность. Мирцелла опустила свой взгляд в пол и слегка поникла. Конечно, само зрелище было неимоверно милым, но она вдруг задумалась на тему того, поступил бы её родной отец, Тиланд Ланнистер, также? Навряд ли. Он не сделал этого, когда слухи о ней только зарождались; он не сделал ничего, чтобы остановить это безрассудство; не пресёк, когда ещё было не поздно. Он просто уповал, что всё обернётся в хорошую сторону и, для него, так и случилось. Она прикусывает внутреннюю сторону щеки от досады.       Король хочет решить всё быстро и явно в пользу первой дочери. Единственной, как наверняка думается ему. Визерис вообще искренне недоумевает, почему весь этот балаган начался, когда всё и так было предельно ясно. Его голос был достаточно громким и грозным, что наотрез разнилось с тем голосом, что она слышала когда он рассказывал её детям, своим внукам, всякие сказания. То голос старого человека, которому осталось недолго, а это голос отца, что готов был глотки перегрызть любому, кто посягнёт на его сокровище. Это искренне заставляло Мирцеллу умилиться со всего этого, однако… всё-таки присутствует какое-то неприятное послевкусие. Визерис ставит, по крайней мере как ей кажется, на место Веймонда. И вроде бы они все должны разойтись, а это представление должно закончится, только вот Веймонд Веларион не хотел спускать Рейнире это всё с рук. Он встаёт посередине, прямо перед королём, что возвышался на престоле. Голос Велариона почти сравним с королём — такой же твёрдый и непреклонный. Он точно для себя всё решил и теперь точно не отступится.       Чего бы ему это не стоило.       — Эти дети Бастарды, — он указывает пальцем на каждого сына принцессы и Мирцелла видит как Люцерис теряется от столь грязных слов и поникает. Будто бы что-то в нём ломается. Мальчик опускает свою голову. Отчего-то перед глазами отчётливо мелькает картинка из далекого будущего, где её дети оказываются в такой же ситуации. Где кто-то решит сказать о них всю правду. Становится невыносимо плохо, а в горле застревает неприятный ком. Появилась нужда в свежем воздухе. Она здесь задохнётся, чересчур душно. Кажется, её состояние в этот миг не утаивается от взора супруга, потому что в следующие мгновения он кладёт свои руки ей на плечи, а также шепчет ей те слова, которые она не думала что вообще услышит. Она кивает собственному супругу. Мирцелла потеряна и теряется куда больше, когда пересекается с ехидным взглядом Деймона Таргариена. По коже пробегают мурашки. Сердце готово было выпрыгнуть из груди, кровь пульсировала в висках. Он всё знает. Навязчивая мысль не отпускает её, потому что иного повода этого взгляда она не принимает. Веймонда она не слушает далее, да и вообще хочет абстрагироваться от происходящего, ибо не находит в этом нужды, так как с уст мужчины она вряд ли сможет услышать хоть что-то непохожее на оскорбление.       Впрочем, казалось, с его уст она вообще больше ничего не услышит.       Всё происходит быстро, даже чересчур. Мирцелла понимает, что что-то произошло, когда слышит удивлённые вздохи, что прошлись по залу. Все вокруг встрепенулись. Впрочем, когда осознание к ней приходит, то её тело пробивает дрожь, хотелось обнять себя на плечи. Теперь ей точно не хотелось больше находиться в этом проклятом зале. Голова Велариона лежала отдельно от его туловища и виновник этого смотрел на это с бесстрастным выражением лица. Ощущение такое, что это совсем ничего ему не стоило, будто бы он не человека убил, а совершил какой-то подвиг. Хладнокровный и непредсказуемый. Ланнистер попросту не может оторвать от этого зрелища взгляда, не может и сдвинуться с места, словно её парализовало. Она просто смотрит и у неё возникает неописуемое чувство попятиться назад, однако преграда в виде мужа не даёт ей этого сделать. Он разворачивает её к себе и прижимает, будто бы пытаясь огородить Мирцеллу от этого, а также выказать свою поддержку. Он успокаивающе гладит её по спине, а она сильнее прижимается к нему всем телом. На самом деле, то зрелище не было столь противным, чтобы так сильно на него реагировать, однако её просто сильно подбило происходящее в общем. Мирцелла была в тисках и не знала как это исправить и как из этого можно вообще выбраться. Слишком сложно, почти что нереально.       Простояв – прижимаясь к мужу – так некоторое время она решает отстраниться от него. Мирцелла вбирает себя как можно больше воздуха, чтобы постараться достойно принять эту всю ситуацию. Она не хочет казаться совсем слабой, хотя таковой и является. Ей хотелось разреветься прямо на месте, да и состояние её, в целом, было шатким. Она делает шаг вперёд и приосанивается. Ланнистер чуть не цепляется за чужую руку, что находилась совсем близко, однако вовремя успевает отдёрнуть, когда замечает чья она была. Не её мужа. Эйгона. Сейчас не время. Она смотрит в никуда, по крайней мере как кажется ей. Мирцелла погружается в собственные мысли, пытаясь как-то отвлечься. Она искренне не понимает как дальше будут обстоять дела. А ещё, скорее всего, вся родня Веймонда – возможно даже включая самого Морского Змея – будет недовольна. Дрифтмарк потерял ещё одного Велариона и теперь грозился остаться совсем без законных наследников. По крови. Впрочем, оказывается, эта ситуация разрешается довольно быстро, потому что, сориентировавшись Рейнис Таргариен объявляет о помолвке своих внучек с детьми Рейниры. Безусловно вовремя.       Визерис решает, что весь конфликт исчерпан и все присутствующие могут быть свободны. Алиссента тут же спешит к своему мужу, дабы справиться о его здоровье, а Эймонд выводит Мирцеллу, что срочно хотела оказаться где-нибудь во дворе, ну, или же в детской. Нужно было чуть успокоиться.       Вся эта ситуация ужасно неприятная и оставляет какой-то особый след на ней.