Maybe I just wanna be yours

      — Я хочу организовать семейный ужин, чтобы снова лицезреть всю нашу семью вместе, — слова Визериса, что сегодня был необычайно бодр, – будто бы и не было той болезни, что съедала его день за днём, причем в прямом смысле этого слова – стучали в висках. Если честно, то в этот миг она всецело разделяла настрой супруга, потому что вся эта идея "объединить семью" звучала до ужаса абсурдно. У Мирцеллы не было никакого желания разделять трапезу с семьёй Рейниры. И не то что бы это было из-за ненависти, которая присутствовала у Эймонда, Ланнистер просто не любила этого. Не хотела. Она понимала, что весь вечер будет пропитан лицемерными любезностями и прочей чепухой. Как бы Король не хотел стараться в этот момент, у него не получится склеить то, что раздроблено давно. У этой семьи не будет никакого спасения, потому что они настолько погрязли и привыкли к такой жизни, что сами не сделают шаг навстречу чему-то хорошему. Ненавидеть куда проще, чем почувствовать себя счастливым. Хотя, в своё время Мирцелла рискнула. Впрочем, это ей всё встало боком.       Но зато она ощутила то, чего более не чувствовала. Может она и жалела об этом, однако повторила бы тот поступок, если бы ей снова довелось встать перед этим выбором. В этом Мирцелла теперь была уверена.       Эймонд нервно мерил шагами детскую и, словно почувствовав настрой отца, Бейлор заёрзал у неё в руках, начиная кряхтеть. Их сын был чересчур своенравным и, пожалуй, было в кого. Он совсем не походил на спокойных, в своё время, близнецов. Требовательный к вниманию, вредный и слишком чувствительный. Мальчика можно было считать трудным ребёнком, по крайней мере, как ей думалось. Однако, невзирая на всё это Ланнистер всё равно безмерно его любила; ни что не было сравнимо с чувством материнской любви. Только чтобы у неё были эти дети, она бы повторила всё и снова пошла бы к Эйгону тогда. Если быть откровенным, то когда она всё ещё носила мальчика под сердцем, то думала, что совсем не сможет его полюбить, это сильно терзало её и заставляло каждый день нервничать. Только когда мейстер вручил ей, уставшей и изнеможенной, в руки маленький свёрток, то все сомнения в миг улетучились, словно их и не было. Да и вообще, впервые взять ребёнка после того как носил его под сердцем девять лун чересчур волнительно.       Правда, к Бейлору она всё равно относилась с меньшим трепетом, чем к близнецам, что с каждым днём больше походили на родного отца. Это слишком сильно заставляло её ненавидеть себя. Оттого, порой, она не понимала как Король Визерис мог всегда спокойно делать вид, что младших детей и вовсе не существует.       Нервозность Эймонда начинала знатно её раздражать, потому что сидеть одновременно с детьми, а также как-то поддерживать мужа было слишком сложно. Поэтому Мирцелла приняла простое решение, которое показалось ей на этот момент гениальным. Она подошла к мужу с Бейлором на руках и аккуратно вручила ему, в надежде, что это хоть как-то его успокоит. Впрочем, Эймонд тут же сменился в лице, как только он взял сына, к малышу он отнёсся очень трепетно, так, будто бы это самое ценное что было. Она прикусывает внутреннюю сторону щеки и направляется к Визерре с Эйнисом. Мысль о том, что у них никогда не будет такого отца — тяготила. Единственное, что более менее успокаивало, так это слова Эймонда, произнесённые во время слушания.       «Если кто-то посмеет сказать в слух о твоих детях то же самое, то их постигнет самая наихудшая участь, которую они могут только себе представить.»       Это были те слова, которых она никогда бы не могла ожидать от него. Ей даже кажется, что этого не было и на фоне стресса она просто надумала себе лишнего, но… Это было явью. Он всегда относился к Визерре с Эйнисом холодно, только изредка уделял им внимание, когда те того просили. Ему безусловно нравилось, что эти дети называли отцом именно его, но также ему не нравилось что им, на самом деле, он отцом не был. Даже внешне они были все в Эйгона, кроме, пожалуй, глаз дочери, которые походили на янтарь. А в остальном они с ног до головы были истинными Таргариенами. Хотя разве можно было ожидать что-то другое, если брать во внимание то, что отцы у них от одной крови. Драконьей. Эймонд начал в руках укачивать сына в руках, что-то рассказывая ему, но Мирцелла не вникала. Она безумно устала от всего происходящего. У неё даже не получилось улыбнуться перед старшими детьми, что тут же поникли, завидев лицо матери. Ощущение создалось такое, будто бы они обвинили себя в том, что настроение у неё было паршивое. Ей бы хотелось сыграть при детях, сделать вид, мол, всё замечательно, но она просто не могла. Сил не было. А в голове по прежнему набатом звучали слова Веймонда. Бастарды. То слово, что пришло ей в голову, когда она взглянула на собственных детей. Мирцелла не должна была так сильно себя этим всем изводить, учитывая, что у неё не должно было быть никаких чувств по отношению к Рейнире и её выводку, как говорит Эймонд. Только вот Ланнистер не такая уж и ведомая, поэтому у неё есть свои мысли насчёт старшей сестры супруга.       К Рейнире она ощущала что-то подобное состраданию. Ей не хотелось её ненавидеть, потому что она просто делала то, что считала нужным. Конечно, сейчас это всё и воздаётся, потому что при дворе у неё репутация не шибко и хорошая. Почти все за глаза её прозвали избалованной шлюхой, что не достойна никакого трона. Только вот, если так задуматься, то в этой семье достойных и не было. По крайней мере из тех, кто сейчас находился в Королевской Гавани. Эйгон, а знала она его слишком хорошо, не готов был тащить за собой ту ношу, что возложили на него мать с дедом. Никто почти не считался с его потребностями и мнением, оттого он и находил себя на дне кубка или же вместе с шлюхами в Блошином Конце. Или с Мирцеллой. Он был взбунтовавшимся ребёнком, что так отчаянно хотел обратить на себя внимание, что погряз в алкоголизме и сластолюбии. С Эймондом почти та же история, только вот он избрал путь отличный от брата — ежедневные успехи в тренировках, отличная учёба. Только вот ни что из этого не помогло ему получить любовь и избавиться от ненависти, что плотно застряла в его сердце. Была также и Хелейна, но той и вовсе почти ничего не интересно кроме, пожалуй, насекомых. Естественно, оставался Дейрон, но только вот тот был далеко от всех этих интриг и тихой борьбы за власть. Впрочем, наверное, оно и к лучшему.       Интересно, каким он был сейчас?       — Может в пекло этот ужин? — тихо проговаривает Эймонд, отвлекая Мирцеллу от всех размышлений. Его голос был уже менее сердитым, но всё ещё излучал недовольство. Она вдруг вздрагивает, от столь неожиданного предположения супруга. Мирцелла и в жизни не могла помыслить, что он может сказать такое. Ей кажется, что с этой мыслью он долго не пробудет, в конце концов, он не старший брат, и был более ответственным. А ещё он прекрасно понимал, что если не придёт, то покажет свои слабости. Эймонд не такой, ему не нравится выставлять на показ свою истинную натуру. Кажется, даже она бы никогда не смогла узнать его настоящего, будь они в браке хоть десять лет. — Хотя, эти щенки Стронги явно воспримут всё на свой счёт, — «Стронги» он выплёвывает с особым пренебрежением. Эймонд укладывает, уснувшего на его руках, Бейлора в кроватку и выпрямляется. Он прямо на глазах меняется, надевает свою безразличную и холодную маску, от которой Мирцелла ёжится. — Нам уже нужно начать собираться.       — Мне нужно надеть что-то определённое? — с явным намёком вопрошает Мирцелла, настороженно осмотрев супруга. Обычно определить, что он думает — сложно, а сейчас просто нереально. Её слегка это раздражало, потому что предугадывать действия его брата было куда проще. Когда знаешь что ожидать, то и быть готовому к этому, соответственно, проще. Но это уж точно нельзя сказать про Эймонда. В браке они уже около пяти лет, но всегда раскрываются друг перед другом совершенно по-новому. — Эймонд, — окликает она, когда не слышит от него никакого ответа на протяжении уже длительного времени. Он ушел слишком глубоко в себя.       — Не стоит, можешь надеть то, что будет угодно твоей душе, — Эймонд качнул головой, исподлобья посмотрев на Мирцеллу. Ему нравился ход её мыслей, однако он помнит наказ матушки. Этот день стоит пережить достойно, отбросив всякие предрассудки, чтобы показать что мы куда лучше их. В глазах Алиссенты отражалась гордость за собственного сына, что чаще всего понимал её без слов, не разочаровывал как старший и всегда готов был исполнить свой долг. Конечно, королева безусловно любит всех своих детей, однако любимчики найдутся всегда. Исключением не стала и она сама, выделяя второго сына. Наверное дело было всё же в том, что он напоминал ей саму себя. Самоотверженный, благородный и всегда готов пойти на всё ради семьи.       К тому же Королеву часто мучали мысли и кошмары с того дня, когда она не доглядела за ним. Когда бастард её бывшей лучшей подруги навсегда изувечил её кровь. Тогда она готова была на всё, дабы защитить собственное чадо. И пускай даже цена заключалась в том, что некоторые увидели её как ополоумевшую, безумную. Хотя, какая ей разница? Она просто защищала своего ребёнка, вряд ли кто-то поступил бы иначе, увидев, что собственному ребёнку вырезали глаз. Впрочем, тогда некоторые всё же увидели в ней тот огонь, что был присущим всем Таргариенам. Они увидели, что Зелёная Королева не просто девица, что удачно выскочила замуж и стала бесхребетной куклой. В ней смогли разглядеть личность, Алиссенту Хайтауэр, а не оболочку с клеймом вторая жена Визериса I.       Мирцелла не говорит ничего более, покидает детскую. Нутро твердило ей, что этот ужин лучше всего избежать, как того, поначалу, захотел её супруг. Только вот такие мероприятия не стоит пропускать, особенно, когда это воля государя, к которому Мирцелла питала тёплые чувства. Он просто любящий отец, что чувствовал непомерную вину перед ребёнком, которого он лишил матери. Его бы, наверное, можно было оправдать… только вот он слишком сильно забил на своих младших детей. Казалось, он замечал только Хелейну и, изредка, Дейрона, что уже давно покинул Королевскую Гавань. Временами он называет старшего сына Мирцеллы именем своего младшего сына. По пути в свою комнату, всё что она слышала — доспехи, что были совсем рядом. Сир Аррик, что так услужливо сопровождал её временами. Впрочем, в последнее время это явление было таким частым, что она стала различать их с братом. Не такие уж и похожие.       Мирцелла собирается довольно быстро и совсем не знает как скоротать время до того, когда за ней придёт супруг. Если честно, то ей бы хотелось поговорить с кем-нибудь, просто потому что она искренне соскучилась по какому-либо общению. Большую часть времени Ланнистер ощущала себя одиноко, совершенно одна. И не то чтобы раньше, до замужества, у неё были друзья или что-то в этом роде, просто тогда у неё была хотя бы иллюзия свободы, она могла общаться с Эйгоном, иногда со служанками. Сейчас же у неё был Эймонд, с которым общение почти не клеилось, ибо как только они подходили к чему-то похожему на взаимоуважение и понимание, он предпочитал отдаляться. Ещё, конечно же, была Хелейна, с которой она постоянно ощущала чувство вины. Рядом с ней Мирцелла ощущала себя мерзко. Принцесса совершенно не была похожа на собственных братьев: слишком спокойная, понимающая и всепрощающая. Самое ужасное, наверное, был тот факт, что принцесса прекрасно знала о том, что Ланнистер связывало с её братом-мужем. Более того, ничего негативного к Мирцелле принцесса не испытывала, более того говорила о том, что ей нравилась перспектива того, что Эйгон сильно не интересуется супружеским ложем и жаль, что всё сложилось так, как сложилось. Я рада, что хотя бы кто-то в нашей семье был счастлив какой-то промежуток времени.       После данного откровения Мирцелла на некоторое время сократила встречи с Хелейной до минимума, однако долго это не продлилось, так как обе нуждались в общении. Застрявшие, сломанные и запертые в золотую клетку. Они были похожи, только вот… С Эймондом в роли мужа Мирцелла могла смириться, в отличие от Хелейны, что до сих пор жила в собственном мире, где она не жена Эйгона. Этот её мир, также, включал в себя много того, что Ланнистер искренне не могла понять: пристрастие к живности, в особенности насекомых, говорение загадками и слова, которые иногда материализуются. Это пугало, но в то же время восхищало. У Хелейны была своя отдушина, у неё было дело, которым ей нравилось заниматься, а также замечательный Мейлор. Хотя, здесь Мирцелла была почти в том же положении, потому что собственных детей она любила. Ей нравились собственные дети, нравилось видеть как с каждым днем они взрослели и учились чему-то новому. Пожалуй, это единственное в чем с Хелейной они были схожи, потому что пристрастия к насекомым и любви к вышивке Ланнистер в себе не замечала.       Вышивку же она недолюбливала с тех времён, когда у неё была старая септа Моэлла, что так отчаянно пыталась вбить в Мирцеллу хоть что-то. Только вот у неё были совершенно иные мысли и планы. Сейчас она понимала, что, скорее всего, зря это всё было. Нужно было повиноваться и, может, тогда бы она смогла стать не порочной, идеальной женой. Впрочем, гадать не хотелось. Это и так изводило и забирало полно сил. Так и не найдя себе хоть какое-то достойное занятие – даже чтением ей бы не хотелось сейчас заняться – она просто решает посмотреть в потолок, убивая время совершенно в пустую.       А также, занимаясь самобичеванием, потому что нет ничего лучше чем это. Причинение себе нравственных страданий, обвинение себя с раскаянием за совершённые ошибки, проступки — то без чего она уже не могла жить. Это заставляло чувствовать что она реально живая.

***

      В помещении все собираются довольно быстро, кажется, даже раньше чем нужно. Повсюду слышны голоса, такие родные и, в то же время, чужие. Она замечает, что Алиссента на пару с Рейнирой решили одеться в цвет домов друг друга. Так Рейнира оказалась в зелёном одеянии, что смотрелось так неестественно, словно это какой-то плод избитого воображения. Алиссента же была в чёрном и этот цвет на ней смотрелся довольно-таки хорошо, только создалось ощущение, что она носит по кому-то траур. Может, по собственной гордости. Впрочем, сама сцена была довольно сильной, потому что каждой из них это стоило явно огромных усилий. Они обмениваются любезностями, будто бы возвращаясь в юношество, когда они были подругами, а не мачехой и падчерицей. Мирцелла отвлекается от столь завораживающего зрелища и слышит тихий диалог Веларионов, что шутили друг с другом и вели себя как настоящая, дружная, семья. С другой же стороны слышится как Эймонд проводит нравоучения собственному старшему брату, говоря о том, что Эйгону стоило бы меньше налегать на алкоголь. И, может, она была бы согласна с этим, если бы не знала, почему, в общем, старший принц этим занимался. Эйгон страдал и находил своё утешение, как Мирцелла, временами, находила его с Эймондом. Каждому своё, только вот постоянно бегать всё равно не получается. Да и, на самом деле, не слишком уж это и хорошая тактика, потому что потом в груди что-то щемит, словно паника сдавливает ей все органы внутри. Неприятно и отвратительно. Даже роды, казалось, были чуть лучше по ощущениям. Пускай и больно, зато от этого не хотелось запереться в собственных покоях и реветь, пока голос не охрипнет.       Мирцелла сидела уже за столом, опустив свою голову и просто слушая всё, что происходит в данный момент в этой комнате. Не то чтобы в диалогах было что-то чересчур важное и прямо-таки интересное, скорее, наоборот, всё было слишком беззаботно, несерьезно, забавно. Это нравилось ей куда больше серьезных рассуждений Эймонда, что зачастил с разговорами о том, что его отец может скоро умереть и тогда Эйгон должен будет предъявлять свои права на престол, как первенец Короля. И неважно, что, по сути, это будет считаться узурпированием, так как Рейнира по-прежнему является следующей претенденткой на Железный Трон. Ей не нравились эти разговоры от слова совсем, хотелось верить в то, что Визерис протянет ещё хотя бы пару годиков, потому что, в противном случае, может начаться… Война. Мирцелла всё ещё не являлась политиком, но риски понимала. Они все Таргариены и точно не отступят от своего, они совсем не те, кто готов переступить через себя. Впрочем, смотря на Эйгона, что всё ещё явно не был готов нести на себе бремя в виде короны, она уповает на то, что всё кончится мирно       В войнах всегда страдают самые невинные, именно этому и учит история. Только вот жаль мало кто умеет учиться на чужих ошибках.       Все стихают и садятся на свои места, как только двери зала распахиваются и Визериса вносят на стуле, так как самостоятельно – особенно после дневного представления – он бы точно не смог преодолеть такое расстояние. Как бы Королю не хотелось выглядеть сильным, он всё равно остаётся дряхлым, медленно разлагающимся, стариком. Смотрят на это зрелище каждый по-разному, кому-то чересчур неловко, кто-то привык, а кто-то даже испытывал отвращение. Здесь отразился весь спектр эмоций, который чувствуют люди при виде Визериса. Его сажают во главе стола так, чтобы он мог видеть всех присутствующих, что является довольно естественным. Это истинное место для Короля. Уже не было тех беззаботных диалогов, они погрузились в неловкую тишину. Он внимательно скользит взглядом по каждому из присутствующих, а затем встаёт. Король аккуратно расстёгивает застёжку на маске, что скрывала часть его лица, и снимает, открывая взор на настоящего себя.       Мирцелла смотрит внимательно, со спокойствием, и в глазах её совсем не было ужаса или отвращения. Уже не впервые ей доводилось видеть Визериса таким, без бинтов и маски, посему она прекрасно знала какое зрелище её ждет. Ланнистер хотелось смотреть только на него и внимать каждое его слово, не обращая внимание на окружающий мир. Взгляда она не отводит до самого конца речи Короля и, на крохотное мгновение, ловит на себе взор. Он говорит, на самом деле, прекрасные вещи, которые, ей бы очень хотелось, должны стать явью. Только вот это вряд ли случится, то что так сломано уже починить не выйдет, как ни старайся. Было слишком поздно что-либо предпринимать и попытки Визериса просто-напросто останутся незамеченными. Хотя, пока он здесь, пока может видеть каждого присутствующего, все будут делать вид, мол, всё замечательно, будто и не существует никакой вражды. Лицемерие, не иначе. Но, наверное, стоило отдать должное, потому что так искусно играть — надо уметь. Да и ко всему прочему, может, это слегка обрадует Короля, что последние месяцы был прикован к постели. Ему явно отрадно было от мысли, что вся семья собралась здесь, за одним столом. Он говорит много и, на удивление, чисто. Мирцелла готова была поразиться его выносливости. Если не брать во внимание, что всё его тело разлагается и что на некоторых участках лица уже не было даже кожи, то он выглядел весьма здоровым.        Хотя, кого она вообще обманывала?        Он поднимает тост за всех собравшихся и, Мирцелла замечает это лишь краем глаза, многие тушуются по началу. Но, всё же, против воли государя нельзя пойти, посему, нацепив на себя радостные улыбки, они салютуют ему кубками. Его речь, в самом деле, была воодушевляющей, однако вряд ли смогла поистине кого-то впечатлить. Ланнистер и самой хотелось произнести тост, сделать хоть что-то для Визериса, однако эта идея тонет под тяжестью её собственной неуверенности. Поэтому ей ничего больше не остаётся, как повторить за всеми. Она замечает как Эйгон залпом осушает кубок с вином, она изучает его внимательно, отмечая новые детали. Давно она себе не позволяла таких вольностей, Ланнистер давно не задерживала на нём взгляд дольше чем всего пару мгновений. Старший принц ощущает на себе чей-то интерес и, чисто на интуитивном уровне, понимает откуда он исходит. Эйгон встречается с янтарными глазами Мирцеллы и на его лице расцветает улыбка, посвящённая ей, такая горькая, отчего становится не по себе. Мирцелла смущается и прячется где-то на дне вина. Она не чувствовала себя комфортно, потому ей захотелось снова наполнить свой бокал, однако супруг этого не даёт ей сделать.       Эймонд, до ужаса неприятно, сжимает её колено, тем самым показывая, что недоволен её действиями. Его леди-жена должна быть истинной леди, без пагубных привычек и уж точно без пристрастия к вину. Только вот проблема в том, что она никогда не была такой, да и вряд ли вообще сможет когда-то начать соответствовать всем его стандартам. Хотелось повздорить, выяснить все отношения, учинить скандал. И, может, она бы в действительности смогла решиться на это, однако её останавливает тот факт, что они совершенно не одни. В особенности её смущала Рейнира вместе со своими детьми. А ещё, конечно же, Визерис, которому явно не нужно это. Возможно – говорить о таком не пристало конечно – это вообще последний такой вот ужин в его жизни, может он вообще больше не сможет лицезреть улыбку на устах своих родных. Мирцелла кидает на мужа быстрый, слегка враждебный, взгляд, а затем просто возвращается к трапезе. Пускай есть и не очень-то хотелось, но она понимала, что ей просто надо. Ей неизвестно сколько это всё будет длиться, но ей хочется уповать на то, что совсем скоро они разойдутся. Обстановка нагнетала с каждой секундой всё больше и больше.        — Брат мой, —  раздаётся где-то над ухом и Мирцелла дёргается. От этого голоса сердце заходится в бешеном ритме, и она не сразу решает поднять голову. Однако, когда набирается сил, она всё же поднимает её и замечает Эйгона, что стоял прямо перед ними. Мирцелла прикрывает глаза, вбирая в лёгкие больше воздуха. Вообще, кажется, в последний раз когда ей доводилось быть на таком минимальном расстоянии от него, был еще до рождения Бейлора. Старший принц, словно воспрял духом и совсем не понятно от чего. На его губах играет полупьяная улыбка. — позволь мне поухаживать за дамой твоего сердца, — в его голосе полно иронии, которую он не пытается даже скрыть. На саму Ланнистер он совсем не смотрит. То ли не решается, то ли просто хочет продолжить безмолвную войну с братом. Девушка мысленно бушует от того факта, что всё это вызывает в ней бурю эмоций. Её бесит, что ей всё ещё не всё равно на Эйгона. Эймонд хочет ему что-то ответить, только вот Эйгону не нужно чьё-либо дозволение. Он уже начал действовать, оттого и не отступит.  Он из графина вливает своей невестке вина и она замечает как ему хочется что-то произнести, но он успевает это проглотить. Ещё не настолько пьян.       — Благодарю, мой принц, — она говорит это тихо, почти невнятно. Не хочет навлекать на себя гнев мужа, да и вообще показывать, что это хоть как-то трогает её. Мирцелла кусает нижнюю губу, пока где-то сверху Эйгон усмехается. Он, похлопав брата по плечу, уходит на своё место, попутно говоря что-то Джекейрису. Она чувствует на себе взгляд Эймонда, однако предпочитает молчать. Быть никем — всё что она может сейчас. Ей становится неимоверно душно, словно она сидит прямо перед самым камином. По началу она не хочет пить вино, потому что этого бы не хотел Эймонд, да и если брать в расчет то, как она себя ощущала сейчас, думала, что будет лишним. Только вот проходит немного времени, когда она всё же ломается и подносит кубок к губам. Хочется растянуть удовольствие, но она не успевает заметить как кубок пустеет. Это только для того чтобы расслабиться, не более. Мирцелла делает глубокий вдох, она чувствует как кровь приливает к щекам. Вообще, самую малость, но она ощущает себя иначе, более свободно и расслабленно. Вино вносит, всё-таки, свою лепту. Только вот это спокойствие сразу же можно было похоронить, так как Деймон Таргариен слишком пронзительно смотрел на неё. В груди зародилось чувство паники, что сковывало всё внутри. Её бесил тот факт, что он нарочито смотрел на неё так. Ему хотелось поставить Мирцеллу в неудобное положение.       Сейчас Мирцелла была загнанной ланью. Она попалась в грёбанную ловушку окружив себя драконами. Один дракон — уже не очень хорошо, но справиться ещё можно; два дракона — трагедия, а три и больше… проще было самостоятельно уйти из жизни, чем всё это. Ланнистер, львица, сгорит в пламени, которое сама на себя навлекла.        Обстановка более менее начинает располагать к себе, когда Визерис просит музыкантов сыграть мелодию. Такую расслабляющую, что хотелось уснуть. В самом деле у неё сейчас появлялись мысли о том, что проще будет, сославшись на плохое самочувствие, уйти отсюда. Даже собственный супруг не станет её удерживать, но ей просто не хочется сдаваться. Мирцелла хочет понять для себя, где тот предел её терпения. Она смотрит на своего супруга, взгляд которого был абсолютно пустым. Признаться честно, то становилось даже как-то жутко от этого. Казалось, если бы не его непомерная гордость, то он и сам бы давно покинул сие торжество. Только вот он терпит. Да и так, как бы он сказал, проще приглядывать за щенками сестры, что слишком сильно распоясались. Во всяком случае, Мирцелла с точностью могла сказать что Эймонда раздирает на части злость на Люцериса Велариона, потому что тот совсем не раскаивался. Не ощущал даже малейшего чувства вины за то, что изуродовал его, Эймонда, на всю жизнь. Он стеснялся этого, она могла говорить об этом наверняка. Муж редко расставался с повязкой, желая прикрыть нанесенный ущерб Стронгом, даже при ней – учитывая, что относилась к этому с особым спокойствием – он старался не показывать сапфир, что был в его глазнице.       А она ведь старалась. Правда хотела, чтобы он не ощущал при ней дискомфорт, только вот он постоянно выстраивал между ними преграду. Он был переменчив, слишком нестабилен. Временами Эймонд был, в какой-то мере, собой: без излишеств, разговоров про честь и долг, а также совершенно не агрессивный. В последующие же дни он мог быть полной противоположностью этого. И, признаться честно, от такого она слишком сильно устаёт. Бывает слишком невыносимо. Благо Бейлор как-то меняет его в лучшую сторону. Их сын знает подход к собственному отцу и это было только в радость.       — Миледи, разрешите пригласить вас, — за всеми размышлениями она совершенно не замечает Джекейриса Велариона, что уже стоял подле неё и галантно протягивал руку, как бы приглашая на танец, ведь музыка вполне располагала к этому. Непонимание накрыло Мирцеллу с головой, ибо она здесь не была единственной с кем можно было потанцевать, кого он вообще мог пригласить. Да и вообще, кажется, его уже помолвили с Бейлой Таргариен, его кузиной, так что было бы куда логичнее, если бы он позвал именно её. К тому же, Мирцелла не слыла великим танцором, да и вообще, кажется, в последний раз когда она с кем-то танцевала было на собственной свадьбе, только вот она была слишком пьяна, чтобы запомнить хоть что-то стоящее. Тот день хотелось просто-напросто выкинуть из головы. Вообще её приглашали не так уж и часто, ещё реже она соглашалась. Ланнистер склоняет голову вбок, придавая собственному виду некой невинности. Только, жаль конечно, невинной её считать нельзя было. Мирцелла слишком медлит с ответом, потому что пытается разобраться во всём. Только когда она смотрит на Джейса и понимает, что он сосредоточен больше на двух принцах, нежели на ней, то всё встаёт на свои места. Картина становится полной.        Это было вовсе не из-за дикого желания пригласить её, а просто дабы побесить собственных дядей. Смело, однако. Мирцелла сначала глядит на Эйгона и лишь затем на собственного супруга. Оба, казалось, были поражены вопиющей дерзости племянника. Они никак не ожидали от него того, что он предпочтет более деликатный путь, а ещё решится одним ударом проучить их обоих. Им же хотелось просто разжечь в нём огонь, дабы увидеть насколько же он сильный. Мирцелле хочется улыбнуться собственным мыслям, однако она сдерживается. Джекейрис хочет вовлечь её в игру, а она, на деле-то, не против. В конце концов, она же не прикована к стулу, да и терзать себя она попросту устала. Мирцелле хотелось беззаботно улыбаться, забыться и снова вернуться в детство, когда она ещё не видела в старшем принце любовный интерес. Сейчас девушка как никогда жалела о том, что не позволила своему детству продлиться куда дольше… Ей хотелось скорее вырасти, выйти замуж, родить детей и перестать слушать глупых септ. В принципе, все свои планы она воплотила в жизнь, только вот радости от этого совершенно никакой. Так почему бы не прикинуться снова маленькой девочкой, что так любила побесить окружающих? К тому же, она сможет побесить тех, кто в последние пару лет не даёт ей и глотка свежего воздуха.       Она слишком погрязла.       — Это будет слишком неучтиво, если я откажусь, — в своё оправдание говорит Мирцелла, только вот внимание супруга было обращено отнюдь ни к ней. Это слегка задевало, но она заметила как на заднем плане засуетился Эйгон. Ланнистер кладёт руку на колено супруга и чуть сжимает, чтобы он, своим единственным глазом, посмотрел на неё. Он немного растерян. — Прости, Эймонд, — она виновато улыбается ему, вкладывая свою ладонь в ладонь Джейса, что тут же слабо сжимает её. Рука Велариона была теплой и, видимо, слегка потной. Он нервничал и ей стало искренне интересно по какому же поводу. Ей было слегка непривычно, потому что, зачастую, у Эймонда руки были холодными. Явный контраст. — Но, уверяю тебя, я мигом к тебе вернусь и, если ты тоже захочешь потанцевать, то не откажу, — Мирцелла говорит это специально, словно стараясь пристыдить супруга за то, что он совсем не уделял ей внимание на этом ужине. Эйгон налил ей вино, а Джейс пригласил на танец. Если смотреть на всё это со стороны, то наверняка должно создаваться впечатление, что они, Эймонд и Мирцелла, друг другу совершенно никто, посторонние люди. Впрочем, отчасти, так и было ведь. Всё что их связывает — узы брака, ложе и сын.       И, может, чувства, в которых ни она, ни он не признаются.       — Ты ведь не против, да? — Джейс, по всей видимости, решил отыграться на их нервах по полной и делал так искусно, что этому можно было позавидовать. Все фразы были совсем безобидными и обычными, если не знать, что на самом деле в них кроется. Вызов, не иначе. — Что я приглашаю на танец твою жену, — тут же соизволил пояснить Джекейрис. Он изогнул бровь, в ожидании ответа, однако средний принц так ничего и не ответил. Лишь отмахнулся, мол, делай что хочешь. Это, если честно, было не шибко приятно. Мирцелле пришлось проглотить неприятный ком, образовавшийся за всё то время, что они сидели в этом зале. Она кидает взгляд на довольного Визериса, что явно был счастлив за то, что детки находили общий язык. Хорошо, что он не знал истинную причину всего этого, иначе разочарование было бы сильным. Джейс, казалось, собирался сказать что-то ещё, только вот Ланнистер не позволила ему это сделать, увела прочь.       — Оставь его, не буди в нём дракона, — с долей иронии шепнула она ему на ухо, чтобы уж точно никто не услышал. Мирцелла улыбается собственным словам, а затем, бросив взгляд на Эймонда, что замечательно делал вид будто бы ему всё равно, продолжила: — ты и так задел его гордыню, потому что поступил куда умнее, чем он думал, ну, или чем думал другой твой дядя, — она нарочито не произносит его имени вслух, не хочет. Казалось, за сегодня и так был переизбыток Эйгона. — Они хотели довести тебя и это окончилось провалом, — невзначай бросает она. Мирцелла с Джейсом оказываются на приличном расстоянии от стола, так что теперь можно было говорить более свободно. К тому же, ко всему прочему, их заглушала музыка. Хотя сама она играла не то что бы громко, но этого было достаточно, особенно для того, чтобы уловить ритм, под который можно плясать. Мирцелла встаёт напротив Джейса и, покрепче сжав её ладонь в одной руке, а вторую положив ей на талию, он начинает вести танец. Мирцелла старалась повторять каждое его движение и почти не смотрела на собственного партнёра, уперев взгляд в ноги, дабы не пропустить ничего. Ей очень не хотелось бы отдавить ноги Джекейрису.       В один момент, когда она улавливает все движения и начинает чувствовать себя более уверенно, то поднимает свой взгляд на Велариона, что смотрел на неё почти что без стеснения. Ей ужасно хотелось обернуться, глянуть на Эймонда и посмотреть на всю ту спесь, что отразилась у него на лице, однако вовремя удерживает себя. Джейс решился на данный шаг, чтобы побесить Эймонда и Эйгона, Мирцелла согласилась на эту игру по той же причине. Может, это и ребяческий поступок. Чересчур детский, но… Ей от этого легко. Это совсем не месть. Небольшая шалость, что приносит удовольствия, тем более, чувствуется некая свобода. Джейс не был похож – во всех отношениях – ни на одного из своих дядей, что придавало ему особого шарма. Может быть, если бы у неё не сложился определённый типаж, то он бы ей понравился, но… он просто был юношей, которому не захотелось бы в этом всём участвовать. Ей самой не очень хотелось, но что уже поделать. Джейс слегка сокращает дистанцию между ними и Мирцелла выпрямляется словно струна, слишком уж это было неожиданно. До этого момента всё казалось чересчур невинным, но теперь это набирало новые обороты.       — У него терпение не такое уж и хорошее, на самом деле, — решает вдруг сообщить она, склонив голову набок. Сейчас Мирцелле открылся вид на супруга и его брата. И если второй старался не смотреть, просто сжимал кубок до побеления костяшек, то Эймонд не отрывал от них взгляда. Он был внимателен и сосредоточен, явно отмечал в голове каждую деталь и каждое движения племянника. Ты пожалеешь об этом. Слишком уж очевидная мысль возникает в голове. Это всё чревато. Вообще, казалось, будь на то воля её супруга, то он бы сжёг её с Джейсом одним лишь взглядом и никакая Вхагар не понадобилась. Это было вроде бы забавно, а вроде и страшно. По крайней мере для неё уж точно. — Зачем тебе это? — вдруг вопрошает она. Мирцелла решает обойтись без любезностей, спрашивает прямо. Ланнистер слишком отчётливо осознаёт, что неспроста он решает пройтись по тонкому лезвию меча Эймонда. И вроде бы всё так просто, только вот она не понимает откуда вообще начало этой взаимной неприязни. Конечно, понятное дело, что Люк, младший брат Джекейриса, оставил шрам на лице среднего принца, только вот… Невзлюбили они друг друга ещё до этого всего. Даже Эйгон находил, по-началу, общий язык с племянниками.       Кажется, Мирцелла всё же пару раз наступает на ногу Джейсу. Но тот совсем не подаёт виду, ничего не говорит и даже не морщится, лишь слабо улыбается. Она слышит как на заднем плане Король заходится кашлем и Королева как можно скорее просит стражников вернуть его в собственные покои, чтобы он мог отдохнуть. Они с Джейсом смотрят на это зрелище с грустью, провожая взглядом Визериса. Мирцелла так смотрела, потому что ей действительно было жаль Визериса, Джекейрис же так смотрел потому что так надо было. Считай, это было его долгом хорошего внука.       — Просто вы прекрасно выглядите, — увиливает от ответа он, но как только он ловит серьезный взгляд Ланнистер, то глубоко вздыхает. Понимает, что уже не отвертится, поэтому и решает тоже быть прямолинейным. — Что случилось? — вдруг недоумённо спрашивает Джейс, с таким серьезным лицом, что становится не по себе. Мирцелла по началу искренне не понимает в чём же дело и что на самом деле спрашивает сын принцессы. — То есть, когда мы еще жили здесь, то ты сидела всегда с Эйгоном, поддерживала его шутки, смеялась над твоим уже мужем, — поясняет он. Джекейрис старается быть учтивым и галантным рядом с ней, однако смотрел на Мирцеллу без всякого стеснения, будто его совсем не смущает её супруг, что внимательно наблюдает за всеми их действиями. В её голове даже проскальзывают мысли, дабы наигранно посмеяться – в конце концов, сегодня же все себя ведут неестественно – но она тут же отбрасывает её. Всё равно это не даст ей ничего, кроме эмоционального ( и то не факт ) удовольствия, от которого ей лучше не станет и жизнь не наладится как по щелчку пальцев. Ланнистер уважала своего супруга, пускай и согласилась на предложение Джейса. Хотелось просто поговорить с ним, понять, что осталось от того восьмилетнего мальчишки, что она видела в последний раз достаточно давно.        — Не всё всегда получается так, как мы того хотим, — изрекает Мирцелла положив руку ему на плечо. Джейс танцевал куда лучше неё и стойко терпел, когда она наступала ему на ноги. Всё же танцор из неё никудышный. У него это получалось куда лучше. — К тому же, — продолжает она, — я не смеялась конкретно над Эймондом… шутки и впрямь были у вас паршивыми и, может, даже жестокими, — она на секунду морщится, вспоминая былое. Дети безусловно бывали жестокими и, к сожалению, даже Джейса и Люцериса это не обошло, впрочем как и её саму. Хотя, признаться, большую часть времени ей нравилось сидеть в сторонке. — Я смеялась просто потому что этого хотел Эйгон, — это признание было таким откровенным для неё, насколько же и очевидным. Кто только не замечал их, с старшим принцем, гляделок. Всем просто нравилось наблюдать, чтобы увидеть столь печальный результат. — Мне не хотелось обижать Эймонда, честно, оттого в его присутствии я старалась этого не делать и быть где-нибудь в стороне, ему тогда всего-навсего было десять, — она облизывает пересохшие губы, возникает сильное желание перевести тему. — Однако буду уповать на то, что у вас с Бейлой всё сложится иначе, куда лучше, — Мирцелла прикрывает глаза, понимая, что в действительности хотелось бы, чтобы судьба у него была другой. Лучше чем сложилась у кого-либо здесь. — А вообще, как бы это не звучало, но… следуй зову своего сердца, — ей кажется очень нужным сообщить ему это.       В конце концов, сама она следовала этому совету и знает, что такое — сильные чувства.       — А я буду надеяться, что ты сможешь жить так, как тебе хочется, — он улыбается, так приободряющее, что на душе становится тепло. Мирцелле хочется продолжить их диалог, потому что собеседник из её партнёра неплохой, однако Эймонд чересчур резко врывается в её планы, руша их. Он встаёт из-за стола громко, так, чтобы все точно его услышали и обратили на него внимание. Эймонду хотелось побыть в этот момент важным, в центре внимания. Хотя бы раз в жизни сделать то, что хочет он сам и чего от него точно не ожидают. Он даже не слышит предупреждающие слова матушки. Ему вдруг, спонтанно, хочется поднять тост за своих горячо любимых племянников и Мирцелле искренне хочется уповать на что-то хорошее, однако Визерис покинул их компанию, оттого Эймонду можно было больше не играть в приличного сына. Ланнистер думает даже подойти к супругу, взять его за руку и остановить, но осознание что она его всё равно ничего не сможет предпринять накрывает с головой. Если у её супруга есть что-то в голове, то от этой идеи он не откажется. Пойдёт до конца.       И сейчас этим концом становятся слова о Сильных мальчиках.       Джейс реагирует куда острее прочих и Мирцелла слишком хорошо замечает то, как он напрягается и уже встаёт в какую-то боевую готовность, отходя от неё на пару шагов. Даже то, как она старалась придержать его — не успокаивает и совсем не помогает. Это всё слишком плохо и закончится соответственно. Джекейрис просит дядю повторить его тост, будто бы хочет убедиться в том, что слух его не подвёл. В том, что Эймонд действительно завуалированно назвал их бастардами, мальчишками Стронгами. Обстановка раскалена до предела и, кажется, никому не под силу остановить это всё. Драка неизбежна, оттого все молча предпочитают быть простыми зрителями. Впрочем, средний принц совсем не разочаровывает и услужливо – с напущенной любезностью – повторяет племяннику свои слова, делая пару шагов навстречу. Где-то на заднем плане мельтешит Люцерис, что в любое мгновение готов вступиться за старшего брата.       Всё происходит так быстро, что Мирцелла почти не улавливает ничего. Посуда бьётся, музыки больше нет, есть лишь возмущённые голоса матерей. Джекейрис нападет первым, ударяя по лицу Эймонда, которому, казалось, этот удар был совсем нипочём, он даже не пошатнулся, лишь в ответ наносит удар, от которого Джейс теряет равновесие. Люку хочется как можно скорее помочь брату, но только Эйгон вклинивается в его планы и мешает ему. Он впечатывает в стол среднего сына Рейниры, держа его за шкирку как маленького и беспомощного котёнка. Картина была поистине зверской, потому что в обоих сыновьях Визериса было столько ненависти, что становилось страшно. Почти никто не предпринимал никаких мер, оттого Мирцелла решилась сделать хоть что-то. Она не направилась в сторону супруга, что продолжал драться с Джейсом. Совсем нет. Она решила остановить Эйгона, просто потому что знала, что здесь у неё будет больше шансов победить.       — Прекрати! — её голос был неестественно твёрдым. Сама Мирцелла не признаёт собственный голос, он кажется каким-то чужим. Она кладёт свою руку на плечо Эйгону, надеясь, что сможет хоть как-то привести его в чувства. Всё равно здесь нет посторонних, из-за которых вспыхнут ненужные слухи. Всё равно здесь все знают правду. Это всё кажется неправильным, но в то же время иного исхода она не видит. Если бы полезла к Эймонду с Джейсом, то был бы шанс, что её тоже заденут, потому что оба парня себя совсем перестали контролировать, а к ранениям она не готова. Просто пошла по легчайшему пути. Эйгон смотрит на неё злобно, почти что разочарованно, словно своими действиями она ломает ему жизнь, но он ничего не говорит. Он просто с особой силой бьёт Люцериса об стол и отпускает. Люк заваливается под стол, потеряв равновесие. — Приятно, наверное, причинять боль тем, кто почти в два раза младше тебя, — Мирцелла прикусывает язык, понимая, что сказала лишнего. Это совсем не то, что стоило бы говорить при всех на повышенных тонах и совершенно не своему супругу первому сыну Короля.       Эймонда и Джекейриса также отогнали друг от друга при помощи Деймона, что решил, наконец, защитить пасынка. Конечно, наблюдать за этим всем было куда приятнее, да и веселее. Пожалуй, только за это он любил семейные посиделки — всегда случится либо драка, либо чья-нибудь кровь прольётся. Так всегда было, к сожалению. Но, несмотря на это, Деймона до ужаса привлекала вся эта ситуация, и не только из-за небольшой драки между принцами. Его забавлял факт, что девица Ланнистер была замешана в этом всём, ему нравилось подтверждение слухов, потому что теперь он уверен во всех словах, что нашёптывали ему пташки. Это давало ему преимущество, потому что он тогда знал о слабых местах зелёных. Только ради этого стоило приезжать в это гнилое место. Деймону бы хотелось поиграть на девичьих нервах, сказать что-нибудь из ряда вон выходящего, потому что он видел, что она почти ничего из себя не представляет. Хотя, оказаться в такой ситуации — это надо иметь особый талант. Возможно, если бы всё не закончилось этой потасовкой, то тогда бы, вместо своего племянника, именно он бы сказал тост.       Хотя, всё-таки, быть зрителем приятнее.       Мирцелла чувствует чужой взгляд на своём затылке, но оборачивать не хочет. Ей искренне было не до игр Деймона Таргариена. У неё была своя и куда более опасная, по крайней мере для собственного сердца. Мирцелла не хотела бы обращать внимание на происходящее за пределами этой небольшой зоны. Ей не хочется слышать разочарованное ворчание Отто и Алиссенты, она не хочет замечать Хелейну, что была на какой-то своей волне, и уж точно она не желала видеть собственного супруга. Если честно, то Ланнистер была рада, что Король не видел этой стычки между своей роднёй, это плохо бы сказалось на его самочувствии и на уже слабом сердце. Будь она на его месте, то оно бы точно разорвалось. Она теряется во времени, но уже понимает, что происходящее затягивается. Непозволительно долго. Впрочем, это всё решает средний принц, который и так истерзал себе все нервы во время этого дурацкого ужина. Эйгон всё ещё буравит взглядом Мирцеллу, когда Эймонд кладёт свою ладонь меж её лопаток и выводит прочь из этого зала, не желая больше никого слушать. Он и так хорошо понимал, что это было слишком не зрело, но что поделать, детская обида взяла своё. Тут даже боги были бы бессильны.       Они с Эймондом не разговаривают, идут в нагнетающей тишине по тёмным коридорам этого замка. Вечером замок выглядит куда хуже, чем при дневном свете… В темноте он действительно больше походит на страшную темницу из которой нельзя было выбраться. Ловушка, не иначе. Днём Королевская Гавань выглядела всегда прекрасно, особенно издалека. Это место казалось восхитительным и поистине величественным. Мирцелла помнила тот детский восторг, что испытала, когда впервые оказалась здесь, когда отец решил привезти её с собой. Тогда она была чересчур юна и наивна, думала, что будет жить здесь в своё удовольствие и жизнь станет напоминать красивую балладу, однако реальность куда суровее. Королевская Гавань оказалась не такой уж и исключительной. Красивый фасад, не более. Конечно, если обитать только в Красном Замке, то придраться особо не к чему, но как только ты ступаешь за порог, то осознаёшь насколько же здесь всё было паршиво. Столица перестаёт быть красивой. Признаться честно, она бы многое отдала, чтобы вернуться на Утёс Кастерли к дяде. Там не было Таргариенов, что несомненно было преимуществом. Да и компания лорда Джейсона была бы куда лучше, чем компания отца. Только вот теперь она привязана к этому месту, закованная в кандалы.       Мирцелле хочется к себе в покои, свернуться калачиком и уснуть в такой позе. Лишь бы остаться одной. Только вот когда раздаётся голос супруга, то она понимает, что сейчас совсем не до этого. Она слишком хорошо осознаёт, что сейчас разговор будет не из лучших. Каждое действие имеет своё последствие. Казалось, пора уже усвоить этот урок.       — Если вдруг у тебя есть желание запрыгнуть на член бастарда Стронга, ну, или же вспомнить былое с моим братом, то не смею тебя держать, — говорит он это из-за кипящей внутри злобы. Из-за дурацкого чувства ревности, что Мирцелла Ланнистер заставила его сегодня ощутить. Дрянная девчонка, его леди-жена, что в этот день решила поиздеваться над ним, когда он совершенно того не ожидал. Особенно сегодня, когда ещё утром, на слушании, она прижималась к нему, а он обещал убить за её детей. Ему совершенно не понравилось то липкое чувство, что разрасталось в нём, пока она улыбалась Джекейрису Стронгу и танцевала с ним. У него возникало почти непреодолимое желание увести свою леди-жену из грязных лап Джейса. Только вот он сумел побороть эти порывы, напомнив себе почему вообще женился на этой девушке. Всё из-за долга, не более. К тому же, по итогу, совсем не она стала причиной его агрессии. Малыш Люцерис, что не смог сдержаться и повести себя достойно.       Он насмехался над ним даже после того, как лишил его глаза.       — Эймонд, — в голосе слышится бессилие и нежелание спорить с супругом. Она слишком сильно напортачила, причём и не раз. Подставила себя, свою честь и самого Эймонда. Ему, естественно, было за что её ненавидеть. Он имел полное право злиться и спустить на неё весь гнев, только ей этого не очень хотелось. Принц убирает свою руку и продолжает идти дальше, в собственные покои. Он предоставил ей выбор, решил глянуть, что же она предпочтёт. Избежит ли неприятного разговора, его самого или же нет. Мирцелле до безумия хочется выбрать первый вариант, но она слишком хорошо знала, что потом на душе будет неприятно скрести, оттого, приподняв юбку платья, она спешит за ним. Наверное, это можно считать унижением, только к этому ей не привыкать. — Я не хочу, чтобы ты думал что я готова предпочесть кого-то тебе, — она говорит это только тогда, когда оказывается на небольшом расстоянии. Даже у стен есть уши, оттого стоит быть осторожным. И неважно, что раньше её это мало заботило.       Он усмехается. Горько и ядовито. Бурная смесь.       — Стоит ли мне напоминать, что ты уже это сделала, и не раз, — он спокоен, сохраняет на лице равнодушие, только вот она замечает как на его лице играют желваки. Да и сам по себе он выглядел мрачно. Впрочем, это было и понятно, учитывая произошедшее. Слишком много легло на его плечи и он уже просто не мог этого выносить. Он никогда не славился хорошим терпением. — Только вот мне не нужны твои оправдания, можешь оставить их при себе. Ступай к себе, — по интонации было не сложно догадаться, что это был приказ. Однако она не была его прислугой или просто каким-нибудь гвардейцем. Мирцелла его супруга, а посему могла не повиноваться ему. Точно не в этот миг.       К большому сожалению весь фундамент, что выстраивали Мирцелла и Эймонд основывался у них на физическом контакте, нежели на чём-то духовном, оттого она не видит решения лучше, чем просто встать перед супругом и притянуть его к себе за ворот и накрыть его губы своими. Они почти не разговаривали друг с другом. Казалось, можно было на пальцах сосчитать сколько у них было душевных разговоров за время, проведённое в браке. Потому провести с ним ночь — единственное, что она могла сделать. Это казалось таким верным и правильным решением. Он отстраняется довольно быстро, да и почти никак не отвечает на её действия. Эймонд берёт её за подбородок, внимательно вглядываясь в лицо, будто бы желая запомнить каждую эмоцию, что были у неё сейчас. Мирцелла замечает как что-то опасное, почти что хищное, сверкает в его взгляде, но старается не придавать этому никакого значения. Сегодня он будет явно груб. Скорее всего она услышит много нелестных слов, что будут посвящены только ей. Она старается вдохнуть как можно больше воздуха, предвкушая всё это, пока он тянет её в свои покои.       Только вот явно её мысли будут совершенно в другом месте, рядом с другим человеком.