***
Коронация прошла более чем отлично и превзошла все ожидания и не оправдала тех страхов, что все испытывали. Эйгон завершил весь этот обряд полётом на своём драконе, облетев город три раза. Традиции, в которые Мирцелла и не хотела вникать. Далее всё было более чем спокойно, только вот в прошлый раз такое спокойствие закончилось смертью Визериса. Затишье перед бурей. Первым плохим знаменованием было то, что первенец и единственный сын Эйгона, ныне короля, Мейлор слёг с лихорадкой. Мейстеры говорили, что состояние принца более чем стабильно, однако никаких прогнозов они не могли дать. Поэтому все, включая Мирцеллу, молились семерым, дабы всё обошлось. Вторым же плохим предзнаменованием для Мирцеллы было то, что сир Отто Хайтауэр, вместе с её супругом, появился на пороге её опочивальни. Её голову тут же посетил ураган из самых неприятных мыслей. Хотя, если честно, то на подсознательном уровне она понимала о чём пойдёт речь. Ланнистер не глупая, несмотря на то, что все хотят думать. А ещё она понимала, что Отто Хайтауэр страстно желает решить проблему дипломатией, просто перетащив всех лордов на свою сторону. Тогда бы Рейнире не осталось ничего кроме как принять поражение. Это было бы идеальным выходом. Но вот нигде не было гарантии, что всё сложиться успешно. — Миледи, — он почтительно склоняет голову, сложив руки перед собой. Поза Хайтауэра говорила о его уверенности в себе. Он знал чего хочет и знал, что пойдёт ради этого на многое. На самом деле, за всё то недолгое время что он находился на посту десницы у короля Эйгона II, он успел достаточно. Отто был мастером слова и хорошо работал с пером. Мирцелле нравилось это. Нравилось то, что они пробуют решать всё мирно. — Нам нужно с вами поговорить, насчёт вашего дяди, — сначала Мирцелла нахмурилась, потому что не до конца понимала о чём идёт речь и причём тут дядя Джейсон, но затем, переместив взгляд на мужа, она поняла в чём же дело. Многое встаёт на своё место. Не о том дяде она сначала подумала. По линии матери у неё также была родня. — И что же вы хотите? — осторожно интересуется Мирцелла, слегка выпрямившись. Частично она понимала, что от неё требуется. Просто ей нужно было это услышать. На слух всё воспринимается куда лучше. — Сир Отто, — опомнилась она и в ответ склонила голову. Девушка встала и тихо предложила ему место в кресле у очага. Конечно, Ланнистер понимала, что сейчас эти формальности можно было откинуть. Это будет не милая беседа за чашкой чая. Это внутрисемейнное. Она не любит относить себя к этой семье, однако это всё что она имеет. На краткие мгновения в комнате воцарилась тишина, был слышен лишь треск полен из камина. Он эхом отражался у неё в ушах, хоть как-то заполняя звенящую тишину в голове. Никаким мыслям она не позволяет проникнуть в голову. Сейчас много думать ей не стоит, потому что надумать и предположит можно всякого, что не будет являться правдой. Конечно, так она всё больше начнёт походить на безвольную куклу, но здесь лучше так. Любое неповиновение может быть наказуемо, особенно в такое-то время. Ей не хочется ненужных порицаний, оттого позволять собой помыкать — не самый худший вариант из возможных. Возможно даже самый лучший для неё. Она всё равно не годится ни для чего важного. Её долг — рожать детей мужу, а пока Эймонд не изъявлял желания завести второго, прекрасно помня о том, что роды жене даются крайне тяжело. — Всего ничего, — он расплывается в дружелюбной улыбке. Хайтауэр проходит мимо неё к письменному столу и ставит бутылёк с чернилами. — Тебе нужно написать Лорду Борросу о том, чтобы он склонился перед новым королём, — он говорит размеренно, тихо, успокаивающе. Пытался всячески расположить к себе. Он осторожен и это действительно хорошо, только вот картинка была слишком размытой. Конечно, Отто знал, что Баратеоны всегда поддерживали притязания из-за прямой кровной связи Рейнис с ними. И теперь, по всей видимости, он тоже уповает на кровную связь. Мирцелла же куда ближе ему по крови. Дочь сестры. Мёртвой сестры. Это должно играть определённую роль, только вот вопрос: сыграет ли? Слишком много тонкостей. Мирцелла садится за письменный стол. Ноги ватные, не слушаются. Ей нужно заниматься детьми, собой, а не вот этим вот. Она всегда хотела сторониться подобного, только вот раз за разом оказывалась почти в самом эпицентре. Словно она и неприятности это синонимы. — Если так будет вам угодно, — тихо шепчет она и касается пера и обмакивает его в чернилах. Она прикусывает нижнюю губу, срывая с неё засохшие корочки. Отчасти Мирцелле нравилось, что ей дали свободу слова, однако занеся перо над листом бумаги к ней приходят пару простых истин. Первой являлось то, что она абсолютно не знает, что можно написать. Вторую же она озвучивает, — вы уверены в том, что это будет правильно? — голос нерешителен, впрочем, оно и ясно — от неё и так почти ничего не требуют, так ещё она решает внести какие-то коррективы. Если это таковыми можно назвать. — Мой дядя не славится грамотностью, чтобы проникнуться этим письмом, да и к тому же я бы не сказала, что мы с ним близки. Эймонд лишь заинтересованно наблюдает за всеми действиями дедушки. Он молчалив и терпелив. Старается никуда не лезть. Совсем не тот Эймонд, которого она знает. Хотя… Она его просто-напросто не слишком и знает, чтобы так уверенно судить о чём-то. Он может быть с ней обходителен, говорить приятные вещи, поступать так, как поступил бы любой хороший муж, но… У неё нет уверенности, что это всё является правдой. От Эймонда требуется, чтобы он замечательно вёл себя со своей женой, показывал хороший пример старшему брату как нужно обходиться с собственной женщиной. А заодно это хорошо показывало его права на саму Мирцеллу, что не должна достаться Эйгону, даже несмотря на то, что теперь он Король. Либо же просто Мирцелле хочется так думать, дабы хоть как-то оправдать то, что она не может его искренне полюбить. Она будет любить его как отца их сына, как мужа, как человека, с которым должна прожить свою жизнь, но не больше. Эта не та любовь, что он действительно заслуживает. Отто подходит к Мирцелле почти вплотную и садится на корточки перед ней. Это выглядело максимально странно и совершенно не вязалось с его образом. Он не тот, кто готов оказаться ниже кого-то. Мужчина аккуратно берёт её за руки, заставляя выпустить перо. Он смотрит на неё так, словно она их последняя надежда. Это всё безумно мило конечно, но что-то было не так. И она даже знала что — слишком неискренне. Отто Хайтауэр хорошо умеет играть во все игры, однако Мирцелла, прожив сама во лжи, притворяясь кем-то другим, начала что-то смыслить в этом. Он хорош, но она просто слегка наученная. А ещё знает, что здесь не нужно никому доверять. — Дорогая моя, — он вбирает в лёгкие побольше воздуха, словно собираясь произнести какую-то огромную речь. Однако так он просто собирался со своими мыслями. — Не важно насколько вы близки, главное, что ты дочь его покойной сестры, в которой он души ни чаял, — его взгляд меняется, становится серьезным. Он сильнее сжимает её руки. Это не больно, нет. Это не так как делал Эймонд. Отто просто хочет, чтобы она сконцентрировала всё внимание на нём. — Ты можешь ему рассказать о своей жизни, пообещать скорую встречу и в конце попросить об услуге. — Если он захочет, то обязательно поможет, но дядя слишком непредсказуем, — она освобождает свои руки и устало потирает переносицу. Отто почти сразу же встаёт, выпрямляется. Теперь он снова смотрит на неё сверху вниз. — Он не дед, что поддерживал Рейниру, — Мирцелла поджимает губы и поднимает голову. У Отто лицо непроницаемое, очень сложно понять о чём он думает и какие вообще истинные мотивы у всего этого. — А ещё у него четыре дочери, мои кузины, — она щурится, а лицо Хайтауэра трогает улыбка. Его основной козырь — не она. У Отто по прежнему оставался ещё один не женатый внук. Но, по всей видимости, теперь то он обзаведётся женой. Что ж, никому в этом доме не повезёт жениться по любви, потому что Мирцелла знала нрав своих кузин. Счастье с ними будет сложно найти. В своё время она не смогла найти с ними общий язык и в целом вела себя достаточно отстранённо. — Именно, — он кивает ей. Отто нравится, что она уловила ход его мыслей. — А у нас есть Дейрон, которому нужна невеста, — Отто облизывает пересохшие губы. Он слишком хорошо научился распоряжаться чужими жизнями как своей собственной. — Твой супруг, Эймонд, полетит с твоим письмом в Штормовой предел, — и теперь картина становится куда яснее. Он хотел слегка умаслить лорда Борроса письмом племянницы, потому что жених, к сожалению, не прилетит свататься сам, а дяде нужна будет какая-то уверенность в действиях и намерениях Короны. Иначе в чём смысл тогда был бы выбирать сторону, если тебе не полагается никаких наград. Отто слишком хорошо знал, что от него требуется и также что он может предложить. Мирцелла больше ничего не говорит, выдавливает из себя вежливую улыбку и принимается писать письмо. Она старается чтобы её слова звучали хоть чуточку искренне и также были наполненны приятными воспоминаниями из детства, коих, на деле, было немного. Посему ей приходится знатно напрячься, дабы вспоминать хоть что-то, что могло бы дяде напомнить о той беззаботной девочке, что как-то слишком по деловому расхаживала по Штормовому Пределу… Иногда ей даже не верилось, что прошло более десяти лет и теперь у неё есть собственные дети, а так же что теперь она жена принца. Это всё словно в другой жизни. Она вообще редко вспоминала о прошлом, дабы не делать себе больнее. Она была достаточно счастливым ребёнком, но выросла более чем несчастной. Но ей не хочется давить на жалось, она заслужила. К тому же, у некоторых и детство не было таким беззаботным как у неё. Подростковая жизнь у неё тоже была не несчастной. Мало кто мог похвастаться тем, что спал с старшим принцем. Хотя, это с какой стороны посмотреть… Может, не так уж и мало, учитывая все похождения Эйгона. Мирцелла заканчивает письмо клятвенными обещаниями навестить собственного дядю, дабы справиться о его здоровье и глубоко сожалеет о том, что не смогла лично сказать ему все эти слова. Она чувствует себя самой настоящей лицемеркой, потому что о дядюшке она давно не вспоминала, не задумывалась как живёт и прочее. Вспомнила о нём лишь тогда, когда её настоятельно попросили. Но таковы реалии и с этим ничего не поделаешь. Они не из простых семей и у лордов свои причуды. Они все сборище избалованных, богатых и жаждущих власти. Никаких простых, совсем обычных радостей… Таковые они убивают ещё когда те только зарождаются. Как в Хелейне, самой, пожалуй, нормальной из всех. Всё что ей нужно было — насекомые, хорошие подруги, но все решили, что выдать её замуж за старшего брата будет замечательной идеей. Так они погубили единственное хорошее, что было в Красном Замке. Поэтому, наверное, Мирцелла и не хочет ассоциировать себя с семьей Таргариен. Она никогда не сможет принять имя супруга и неважно, что это её долг. Там где Таргариены, можно ощутить лишь боль, отчаяние, а также кровь с пеплом. Она, по просьбе Отто, ставит печать и передаёт ему письмо. Как забавно сложилось, что теперь Мирцелла была не только гарантией того, что Ланнистеры поддержат притязания Эйгона, так ещё сейчас её просят помочь с Борросом Баратеоном. Это было чем-то уму непостижимым. Хайтауэр застывает на пороге её комнаты и выразительно смотрит на собственного внука, что стоит на месте и не двигается. Эймонд опускает свой взгляд, обдумывая что-то и просит дать ему немного времени, чтобы побыть со своей женой. Он лишь усмехается и Мирцелла тактично выпровожает Сира Отто, что просит Эймонда сильно не задерживаться, так как дела ждут. Она выдыхает. Она застывает у двери, чуть ли не прижимаясь к ней. Возможно, останься она одна, её реакция была бы совершенно иной, однако имели что имели. Хотя отсутствие Отто в её покоях более чем радовало и этого было даже более чем достаточно. Откровенно говоря, ей бы не хотелось ещё раз принимать таких гостей у себя в опочивальне. Ланнистер нравилось быть с ним на расстоянии и никак не взаимодействовать. Эймонд подходит со спины и обнимает её. У Мирцеллы по коже проходят мурашки — слишком неожиданный прилив нежности у её супруга, особенно после разговора с его дедушкой. Его руки скользят по её талии и она чересчур хорошо понимает чем это всё должно кончиться. Она сейчас не чувствовала почти никаких приятных ощущений, лишь жгучий холод в груди. Обычно она совершенно по иному реагирует на него и его прикосновения, они будоражат, но не сейчас. Он целует её в шею и после этого Мирцелла разворачивается к нему лицом, она отступает на шаг назад и берёт его руки. Она делает это всё аккуратно, чтобы он не воспринял её движения как что-то плохое, как отказ. Она не отказывает, просто хочет немного отсрочить. И непонятно что именно. Полёт к дяде или же его желание. — Ты полетишь прямо сейчас? — она знает ответ на этот вопрос, однако не спросить не может. Это было её долгом. Хотелось чуть поговорить, обсудить всё. Мирцелле тоже хочется попытаться всё наладить. Ко всему прочему, ей хочется поделиться мыслями о том, что вся затея с домом Баратеон не такая уж и замечательная. Она не понимает: зачем нужно тратить на это столько сил и отправлять принца, а не ворона. Конечно у Эймонда самый большой дракон и он в, какой никакой, безопасности, но всё-таки это не внушает ей большой уверенности. Она переживает за Эймонда. — У меня есть немного времени, — в его словах проскальзывает явный намёк, который сложно проигнорировать. Она прикрывает глаза на долю секунды. Эймонд сейчас не расположен к разговорам. Хотя, вообще сложно вспомнить момент, когда он хотел с ней просто поговорить. Но это не удивительно. Эймонд не тот человек, что будет обсуждать с тобой погоду и сплетни. Впрочем, Эйгон такой же… Хотя, со сплетнями попроще, ему иногда нравилось выяснить что-то эдакое и обсудить с ней. Он любил лезть в чужие жизни, потому что свою находил не слишком прекрасной. — Думаешь, это всё хорошая идея? — она упрямится, не позволяет себя поцеловать, чем слегка выводит его. Ему кажется, что она его дразнит, однако это было совсем не так. — Тебе кажется, что весь этот полёт увенчается успехом? — она надавливает, ей хочется услышать его мысли на этот счёт. Пускай и шансы не слишком велики, но так она хотя бы будет знать для себя, что пыталась сделать что-то. Пыталась с ним поговорить. Никого не волнует, что решилась она на это не в самый подходящий момент, если быть откровенным. Мирцелла понимает, что если она хочет услышать ответ, то нужно дать ему взамен что-то. А единственное, что она могла бы ему отдать — себя. У них совсем не здоровые отношения. Хотя, с кем они могли бы быть таковыми? Вряд ли в Королевской Гавани, среди жителей Красного Замка, есть хорошие кандидаты. В конце концов, ещё будучи незамужней и не беременной, она со многими здесь познакомилась. Отцу всё же хотелось скорее выдать свою дочь замуж, и повыгоднее… И он многое для этого сделал. Например, забил на неё и отправил в свободное плавание, дабы она совершила множество ошибок. Ну ничего, люди должны на них учиться. И Мирцелла даже многие усвоила. Такие как: все люди преследуют лишь собственные цели. Счастье здесь не построить. Ничего нового, в общем-то. Одни и те же темы. Одни и те же мысли. Мирцелла целует супруга в скулы, внимательно наблюдая за его реакцией. Он немного расслабился и это было замечательно. Ланнистер медленно начинает расстёгивать его кожаный дублет, смотря прямо на него. Выжидающе. Она намекала, что всё ещё жаждет услышать ответ на свой вопрос. — Я пообещал деду, что добуду для нашего Короля Штормовой Предел, чего бы мне это не стоило, — последнее звучит достаточно страшно, потому Эймонд это сказал так, словно пойдёт на любые крайности. И она в этом не сомневается. Девушка рвано вздыхает, когда руки Эймонда тянутся к её корсету, чтобы расшнуровать его. — И я сдержу своё слово, потому что таков мой долг, — Мирцелла, тем временем, расправляется с его дублетом и оставляет Эймонда в хлопковой рубашке. К повязкам на штанах она не спешит приступать. — Это твой долг потому что так сказал сир Отто, или же его Величество? — она вздёргивает бровь, чуть усмехаясь. Делает Мирцелла это всё беззлобно и без определённой цели. Это просто было ей угодно в данный момент. Небольшие игры, если так можно было выразиться. — Так что же? — она задирает голову, полностью останавливая весь процесс. — Уж тебе-то в это лезть не нужно, — он фыркает и закатывает глаз. Эймонд заканчивает со шнуровкой корсета, но тоже не спешит оголять жену. Для начала он просто снимает собственную повязку. — Да и не обязательно вовсе, — обидно слегка, потому что произнесёно было слишком небрежно, словно её существование совсем ничто и ничего не стоит. Она бы, может, сохранила бы остатки гордости, привела бы себя в порядок и ушла, однако… Это не в её стиле. К тому же злить его перед полётом на переговоры, ну или их подобие — опасно. Она не хочет ничем рисковать. — То, что тебя попросили и ты написала лорду Борросу, было твоим долгом. И неважно, что с тебя его Величество это явно не спросил. Позволил бы тебе ничего не делать. Он говорит это специально, пытается поддеть за живое. Намекает на её привелегии и связь с Эйгоном. Его никак не отпустит. Она раздражается с этого, но никак не отвечает, лишь тянет его за собой на кровать. Мирцелла не целует его, она ждёт этого от него. Ей всё ещё не хотелось сейчас спать с ним, потому что настрой совершенно не тот, однако отказываться от ласок – которые она желала получить от супруга – Ланнистер не собирается. И Эймонд не заставляет себя долго ждать. Он снимает с неё платье и после этого целует. Он подминает её под себя и Мирцелла углубляет поцелуй, хватаясь за него как за последние остатки разума. Это не то что ей нужно и не кажется правильным в данный момент, но ничего поделать нельзя. Мысленно всё равно она будет где-то не здесь, за пределами. Потому что теперь ей совсем не помогали такие способы забыться. Поэтому пока Эймонд будет разводить ей ноги, а она, чисто машинально, будет помогать ему справляться со штанами, Мирцелла будет думать что же произойдёт дальше и как же всё это кончится.it's your duty
3 февраля 2023 г. в 15:26
У Мирцеллы было ощущение, что замок застыл на какой-то неопределённый срок времени. Некогда живой Красный Замок выглядел жалким подобием себя самого. Почти никто свободно не разгуливал и повсюду была охрана. Признаться честно, это всё огорчало, однако Ланнистер хорошо понимала, что это предосторожности, дабы принцесса – что должна была стать королевой – Рейнира не узнала о кончине собственного отца до коронации Эйгона. Коронация Эйгона. Это словосочетание оставляло после себя неприятное послевкусие. Может, это было неправильно? Ну, то что она уговорила его остаться и принять это бремя. Судьбу, которую она никогда ему не желала. По итогу, они оба были вынуждены стать теми, кем не желали вовсе. Заложники ситуаций, без права на освобождение. Может побег и был бы выходом, но Мирцелла не эгоистка. У неё есть дети, которым она пока что нужна. Бейлору, например. Мальчик ещё совсем мал и только-только стал говорить элементарные «мама» и «папа».
Кажется, когда Эймонд услышал – Мирцелла всё ещё не уверена в увиденном – как их сын назвал его папой, то он просто растаял. Супруг улыбнулся так нежно ему, как не улыбался прежде. За этим можно было наблюдать вечно.
Если быть откровенным, то после разговора с Эйгоном Мирцеллу ломало. Это совершенно точно не казалось правильным. Всё же нельзя было уговаривать кого-то делать то, от чего человек стремительно убегал. Даже приободряющие слова Эймонда, что она поступила правильно ничуть не утешали её, скорее наоборот, больше накаляли обстановку. Он говорил это без всякой искренности, даже не старался изобразить её. Эймонд сам ещё не считал Эйгона достойным семи королевств. Вообще, отчего-то, её взгляд на супруга изменился, охладел. Всё слишком сложно. Но она уже привыкла к тому, как их отношения двигаются то назад, то вперёд. Только тут всё немного по иному. На её запястьях всё же остались синяки из-за чего Мирцелла была вынуждена носить платья с длинным рукавом, дабы сокрыть это. Бывало, конечно, что он и раньше оставлял на ней отметины, однако они были совершенно другого рода. Эти же для напоминания. Она должна быть послушной женой. Но всяко она должна Эймонду, несмотря ни на что. Он принял её и дал ей ту жизнь, о которой она даже не могла мечтать. Может, не всё гладко, но что уж таить. Казалось, мало вообще заключается браков по обоюдной любви. Особенно среди лордов и леди. Особенно среди принцев и принцесс.
Просто иногда его слишком сильно клинило. Так, что ей местами становилось не по себе.
Тело Короля ещё даже не похоронили должным образом, оставляя гнить в собственных покоях. Даже запах рядом с его комнатой был соответствующий. Слишком неправильно, несмотря на все ошибки, что совершил Визерис за свою жизнь — он не заслужил такого. Ланнистер это совершенно не нравилось, но она понимала, что иного выхода здесь не было. Это была лишь излишняя предосторожность. Она также понимала, что всем не нравится такой исход событий, только вот поделать ничего нельзя. Нужно было ждать, нужно было подготовиться, и лишь затем можно было бы звонить в колокола и отправлять воронов с ужасной вестью. Только вот это всё не отменяло того, что по замку уже ходило слишком много диких слухов. Но Мирцелла всё ещё старалась их не слушать. Хотя и улавливала иногда какие же грязные вещи говорили слуги.
«— Королева Алиссента явно ускорила смерть короля, дабы посадить своего сына на престол.»
«— Говорят Эймонд Одноглазый хотел убить собственного брата, но его остановил сир Кристон Коль.»
«— Слышала Мирцелла Ланнистер легла в койку к Эйгону, после того как узнала что Король Визерис почил, в надежде, что станет его Королевой.»
Слишком много отвратительного она слышала в свой адрес и в адрес своей семьи. Иногда уже доходило до такого абсурда, что просто хотелось закрыть уши и закричать что есть сил. Мирцелле не нравилось это всё, Мирцеллу это злило и выводило из себя до такой степени, что она была бы готова самолично придать их всех казни. Может она и не до конца любила эту семью – свою собственную, получается – но понимала как гнусно и неправдоподобно всё это звучит. Алиссента никогда бы не поступила так с Визерисом, потому что и впрямь питала к нему тёплые чувства. Эймонд же не дошёл бы до того, чтобы убить собственного брата, да, он был скор на гнев и временами завидовал ему, но ни за чтобы не поступил бы с Эйгоном так. Сама же Мирцелла точно знала, что не хотела бы быть королевой и не возлегла с Эйгоном. По крайней мере она не делала этого сейчас, оставляя всё это в прошлом. К сожалению всё что Ланнистер могла делать со слухами — терпеть их, потому что это лучшее что она умела делать. Смиренная и слишком мягкая.
Беспомощная и глупая.
— Всё должно пройти как надо, — на кануне коронации, проговаривает Эймонд. В его интонации, после смерти отца, что-то меняется. Вся холодность исчезает, да и в целом он будто бы становится другим, предвкушающим что-то. Это отнюдь не радует Мирцеллу, потому за всем напускным спокойствием Эймонд скрывал внутри себя грозного дракона, что не терпит пощады. А если, вдруг, случится так, что принцесса – законная королева, вообще-то – Рейнира не примет факт коронации младшего брата, то война неизбежна.
Война… всё ещё неприятное слово, что оставляет за собой только вкус крови и пепла. Мирцелле бы не хотелось познать это всё на собственной шкуре, но с каждым годом, что она была в семье Таргариенов, она ловила себя на мысли, что слишком часто мыслит об этом. Она чувствует неизбежность. Она порицает себя за то, что оказалась в этом болоте, на самом дне. Сделанного не воротишь, в этом-то и состоялась вся проблема. Помимо неизбежности, внутри неё, также находится место и сожалению. Самые отвратительные эмоции, кои знала Мирцелла. Всё это – смерть Визериса – было так некстати.
Ей даже хотелось верить, что смерть Его Величества была глупой и жестокой шуткой, однако… Это просто несбыточные фантазии маленькой, глупой и наивной девчонки. Он мёртв и уже гниёт. Это никак не изменится.
— Всё пройдёт как надо, — вторит ему Мирцелла, без всякого энтузиазма. Почти что безжизненно. Она облизывает пересохшие губы, заглядывая в один, единственный, глаз Эймонда. Ей хочется сходить за Бейлором – казалось, одним из немногих что радовало его – и всучить в руки, дабы на его лице расцвела добрая улыбка. Только вот она понимает, что это не к месту, ибо со всеми хлопотами он слегка отдалился от детей – от Бейлора – почти не навещает. И она не винит его в этом. Вот-вот должна пройти коронация. Со дня смерти Визериса уже почти прошло десять дней и затягивать больше некуда. — Твой брат станет Королём… Ты рад? — вдруг вопрошает она, прекрасно зная ответ. Но сейчас ей просто нужно было услышать ложь, чтобы успокоиться. Она не одна притворяется, что происходящее ей нравится.
Мирцелла поправляет ворот его камзола, пока он молчит. Обдумывает, что ответить. Но Эймонд слишком долго не затягивает.
— Он всяко будет лучше шлюхи Рейниры, — слишком грубо, пренебрежительно, но ничего другого она не ожидала. Мирцелла хмыкает, мысленно не соглашаясь с его словами. Никто не лучше. Ланнистер, приподнимаясь на носочках, оставляет поцелуй на его щеке. Им уже нужно было идти. Сир Отто Хайтауэр просил – а какое, вообще, он имеет право это делать? – всех быть расторопнее, потому что уже сегодня Эйгона должны помазать. Сегодня все семь королевств узнают о кончине Визериса. Мирцелла берёт мужа за руку, аккуратно переплетая их пальцы. Она надеется, что это хоть как-то успокоит внутреннюю тревогу. Мирцелле хочется ощущать себя защищённой. — Да и он ведомый, что является плюсом для короля.
— Он не такой уж и ведомый, — Мирцелла не успевает вовремя прикусить язык, прежде чем обдумать сказанные слова. Это явно лишнее. Они и так, в последнее время, слишком много говорили об Эйгоне, что, откровенно говоря, не нравилось Эймонду. Посему лишнее напоминание о брате из её уст напрягает и оттого он сжимает её руку, предупреждая. Особенно ему не нравились те темы, что касались чего-то личного, что могла знать только она. — То есть, он же слишком фривольный, любит сбегать. Вряд ли он даст себе прогнуться, — она не останавливается, продолжает. Надеется, что эта информация будет Эймонду по вкусу. И неважно, что она так больше зарывает себя. Супруг хмыкает, вздохнув. А Мирцелла решает молчать. Лишнего наговорила достаточно, она ощущает это потому что уже не чувствовала собственную руку. Но это неважно, она сама дала себе слишком много вольности. Тем более, все они взволнованы. В конце концов, прошлой ночью, насколько она знала, произошла первая измена. Сиры Гаррольд и Эррик покинули Королевскую Гавань, забрав с собой корону короля Визериса. Это было, на самом деле, большим ударом для всех. В особенности для брата Эррика. Мирцелла видела, насколько сильно эта ситуация ранила Аррика, пожалуй, до этого ей не приходилось видеть его столь раздосадованным.
Так что все сейчас только и боялись, что всё пойдёт не так как нужно. Если никто не смог предвидеть измену рыцарей, то кто знает что ещё может произойти?
— Я отлично знаю какой мой брат, — раздраженно выдаёт Эймонд, поджав губы. От слов Мирцеллы внутри всё закипает, только снаружи он хочет оставаться с непроницаемым лицом. Он куда выше всего этого. Ему кажется, это элементарная провокация, посему вестись на это нет желания. Да и сил тоже. Однако где-то он всё же понимает, что он больше накручивает себя и она делает это неспециально. Ланнистер далеко не такая, чтобы нарочно бесить его. Хотя это не отменяет того, что сердце у неё мягкое и принадлежит его брату. Только Бейлор помогает это хоть как-то исправить. Он помогает им выстраивать взаимопонимание и чувства. Он как ключ ко всему.
Их маленький, горячо любимый сын.
Мирцелла переминается с ноги на ногу и всё же, скрепя сердцем, решается продолжить диалог, потому что начинает чувствовать в этом жгучую необходимость. Ей нужно прояснить всё сейчас, потому что потом, вдруг, станет поздно. Сейчас всё слишком непредсказуемо и неспокойно. Недомолвок ей не хотелось, да и видела она как Эймонд мечется. Потому оставлять как есть было бы жестоко.
— Слушай… — она отпускает его руку, чисто на всякий случай. Потому что тема приятной не станет никогда. Они оба хорошо осознают это. — Я понимаю, что ты злишься из-за того что у нас был с твоим братом разговор наедине, — она прикусывает внутреннюю сторону щеки, а затем встаёт прямо перед Эймондом. Мирцелла проводит своей рукой по его скуле, желая привлечь его внимание, чтобы он посмотрел ей в глаза. Ланнистер хочется смотреть на него так, как она смотрела на Эйгона — щенячьим, преданным взглядом, чтобы точно отсеять все сомнения. Только вот, она не знает, получается ли у неё. Ей, по крайней мере, хочется уповать на это. — Однако я тебя уверяю, муж мой, ничего не было и я не позволяла себе того, о чём тут стали шептаться.
— Я знаю, — Эймонд поддел пальцами её подбородок, поднимая её голову. Пальцы были у него холодными, а голос стальной — страшная смесь. Это его «знаю» вызывало множество вопросов, да и оно было слишком уверенным, будто бы он самолично был там и всё видел, слышал. Мирцелле думается, что ей попросту чудится это, будто бы это какое-то наваждение. Ей не хочется придавать значение этому, сейчас совсем не время. Она вздыхает и улыбается ему.
Сегодня должен быть великий день.
Переломный день.
Ланнистер пытается перевести мысли в другое русло. Например, возвращается в самое утро, когда ей не хотелось надевать чёрное платье, которое было предложено, потому что оно лишний раз напоминало о трауре. Напоминало о том, что они перешли всевозможные точки невозврата. И снова всё сводится к плохому. Мирцелла не готова была к столь резким переменам в жизни. Всё что хотелось — запереться в комнате с детьми и никого к себе не подпускать. Тем более, Визерра в последнее время стала много разговаривать и, пускай, не всегда разборчиво, но это уже было большим успехом. Эйнис же стал проявлять интерес к чтению, только вот пока у него это не сильно выходило, но здесь дело в его небольшом возрасте. А Бейлор… Мирцелле хотелось поймать все важные моменты его жизни. Он был ещё слишком юн, однако понимал куда больше многих. Например, он понимал настроение собственного отца, по крайней мере так кажется самой Мирцелле. Она, как и любая любящая мать, готова закрыть их от окружающего мира. Ланнистер, будь на то её воля, покинула бы Королевские земли вместе с ними и дело с концом.
Только вот, вряд ли она смогла бы сама дать своим детям хоть что-то. Она бы не обеспечила им ту хорошую жизнь, которую желает. Да и, несмотря на многое, люди всё равно, за глаза, кличут их бастардами старшего принца. Пускай и немного, однако это всё равно есть. Хотя, стоит отдать должное Деймону, потому что после ситуации с Веймондом этого стало ещё меньше. Все боялись. Вдруг, средний принц повторит поступок своего дяди.
Мирцелла пытается держать спину прямо, находясь рядом с Эймондом, направляясь в карету, что должна будет отвезти на коронацию Эйгона, в Драконье Логово. Ей не было спокойно, единственное, ей хотелось надеяться, что всё пройдёт неплохо. Насколько вообще это возможно. С королём, что искренне не желает этой короны. Ланнистер не знала как всё должно происходить, она не лезла в это. Всё что она понимала, так это то, что сир Отто должен позаботиться о том, чтобы всё было так как нужно. Чтобы люди признали в Эйгоне своего короля и после не захотели видеть никого другого в этой роли. Эймонд всю дорогу придерживает её, пытается быть рядом, потому что видит как она мечется. Он хочет, чтобы она поняла, что лучше него у неё никого не будет. Он хочет выглядеть на фоне Эйгона лучше. Хотя бы для неё.
Однако почти всю дорогу он беседу с ней не заводит, погруженный в собственные думы. Он не знает каким королём может быть его брат, а после слов супруги… он действительно напрягается. Потому что знает насколько Эйгон может быть ветреным и эгоистичным. Почему такая важная роль вообще не должна была доставаться именно ему. Это неправильно, но против решения дедушки и матери он не попрёт. В конце концов, Мирцелла могла просто нагнетать, а его Дед действительно умный человек, который сможет совладать с новым королём и нравом старшего внука.
Мирцелле просто хотелось отключиться на какой-то промежуток времени. Напиться, чтобы после не вспоминать этот день, как то было с её свадьбой. Руки дрожали, она не могла унять собственное волнение. Неправильно. Неправильно. Неправильно. Ей кажется, что она ещё долгое время может мучаться на тему того, что не стоило уговаривать Эйгона. Ей этот день сниться будет, она уверена. Девушка слышит, что на улице творился какой-то хаос, шум и гам. Она понимает почему. Люди должны лицезреть нового Короля. Не королеву.
— Успокойся, — голос Эймонда на удивление мягкий, успокаивающий. Как только он выходит из собственных мыслей, то тут же обращает свой взор на жену, что буквально дрожала. Слабая. Если честно, то он поражался ей. Всегда она была разной, то бойкой, то обычной ничем не примечательной леди. В ней будто бы жило две личности. — Ощущение такое, словно на твою голову возложат корону, — в его тоне проскальзывает осуждение. Его бесил факт, что нервничала она из-за его брата. Ему даже стало интересно, будь он в этой ситуации, то чтобы она чувствовала? Ему кажется те эмоции бы не сравнились с теми, что ощущала она сейчас. Казалось пора бы уже привыкнуть. Столько лет вместе, а мысли всё ещё о другом. Обидно однако.
И снова в голове вопрос. Чем же Эйгон заслужил всё это? Он мучает его уже долгое время и не собирается отпускать.
Эймонд почти готов сознаться в слух. Сказать о тех чувствах, что терзают его и действительно попробовать разобраться с этим. Он готов попробовать решить это. Вместе. Как это и должно быть у супружеских пар. Только вот он слишком уже привык держать это всё в себе. К тому же, о своих чувствах говорить странно, да и не для него. Он же не из какой-нибудь баллады сопливой вылез. Хотя, с другой стороны, это могло бы укрепить предрасположенность Мирцеллы к нему, её верность. Просто Эймонд видел долгие взгляды Эйгона на свою супругу и понимал — у них всё действительно взаимно. Было. И так должно оставаться. Посему он пресекал каждую возможность их пересечения. Даже за семейными застольями старался садиться где-нибудь подальше. Брата своего он, конечно, должен был любить, однако сказать что он не испытывал к нему тёплых эмоций — это ничего не сказать. Предвзятость и, даже, некое презрение присутствовало по отношению к брату и с этим уже ничего не сделаешь. Всё же детская обида за все издёвки брала своё.
Правда, разок, по отношению к брату, он дал слабину. Это было в тот момент, когда Мирцелла подарила ему Бейлора. После того как вышел Мейстер и объявил о рождении сына, после того как он увидел своего ребёнка такого маленького и здорового, то что-то перевернулось. Таких приятных ощущений он не чувствовал доселе. Он также видел Мирцеллу, всю измотанную и будто бы неживую, однако прижимающую к себе Бейлора. Эймонд услышал как она шептала ему признания в любви. И отчего-то в нём заиграло чувство долга. Перед ней и даже перед Эйгоном, из-за которого, в целом, всё это и произошло. Ему далось это решение совсем не легко, однако думалось ему, что так он показывает себя с наилучшей стороны. Так бы он выглядел достойней Эйгона. Он, несмотря на все запреты матери и деда, отвёл своего старшего брата к их с Мирцеллой детям. Ему также было просто посмотреть на поведение брата. Эймонду очень хотелось видеть в его глазах безразличие, однако он слишком отчётливо заметил как там загорелся огонёк. Ему было совсем не всё равно, он даже смог подметить что у Визерры глаза матери. Это, признаться, взбесило его, но он сам в этом виноват. Сам возжелал организовать эту встречу.
Охрана, состоявшая из пары рыцарей, отвела их туда, где уже собралась почти вся семья, но без главного героя на этом празднике. Мирцелла пока решила оглядеть местность, чтобы хоть как-то скоротать время и она пришла к выводу, что Драконье Логово впечатляло. Раньше ей, если честно, не доводилось его видеть, да и поводов не было. К драконам она не имела никакого отношения, да и в целом к этим существам она была довольна равнодушна, а дракониха супруга, Вхагар, была слишком большой, чтобы жить в этом месте. Место было красивым, а также чересчур просторным, оно могло вместить себя, наверное, добрую половину жителей Королевской Гавани.
Вообще, не знай она, что под ними находились драконы, то такое и в мысли бы ей не пришло. Это казалось чем-то совершенно нереальным. Впрочем, даже в само существование драконов было сложно поверить. Только вот они жили в таком мире, где они есть. Да и видела Мирцелла их воочию. У её старших детей есть свои драконы, а у младшего яйцо из которого, наверное, тоже вылупится один.
Зал наполнялся народом и девушка была более чем уверена, что многие даже не знали причину по которой их загоняли туда. Мирцелла косится в сторону Отто Хайтауэра, что горделиво стоял чуть поодаль, явно довольствуясь тем как всё складывалось. Его внук займёт железный трон, а сам он будет при нём десницей. По крайней мере, так было в его голове. Он осуществил то, что задумывал… и от этой мысли по коже Мирцеллы прошлись мурашки, потому что добиться всего этого — сложно. Это нужно обладать особым складом ума и ещё некоторыми определёнными качествами. Таких людей стоит бояться куда больше, чем, условно говоря, всяких рыцарей и бойцов.
Мирцелла пыталась унять дрожь, что никак не отступала. Ей хотелось плакать, хотя, казалось, она вообще тут не причём. С Эйгоном её уже ничего – к сожалению – не связывало, они чужие друг другу люди… Но это не отменяло общих детей и былые чувства. На каком-то духовном уровне он всё равно ей ближе супруга. Мирцелла даёт себе некое обещание, что после этого обязательно выпьет, потому что на трезвую голову всё воспринимается крайне сложно. Она чувствует себя никем. Ну, почти. Эймонд берёт её за руку, пытаясь хоть что-то сделать и она ему безмерно благодарна за это. Может, Эйгон был ей ближе в духовном плане, однако Эймонд просто был рядом. И иногда этого хватало. Даже забываются все отвратительные моменты. Такие как синяки на запястье.
Зато он выбирает её. Зато Эймонд надёжнее и стабильнее, он не падок на каждую юбку. Поэтому, она должна просто радоваться, что всё складывается именно так.
Когда все рыцари из гвардии становятся в строй и на другом конце зала появляется белая макушка, то она прикрывает глаза и начинает считать. Один. Два. Три. И так далее. Возможно, это исторический момент. Возможно, это день Эйгона и его восхождения, но она просто не хочет за этим наблюдать. Мирцелла сжимает руку своего супруга, мысленно стараясь хоть как-то отгородиться от всего этого. Она насчитывает чуть больше ста, прежде чем раскрыть глаза и увидеть будущего короля. Он выглядел потерянным и напуганным, словно маленький ребёнок. Впрочем, оно и понятно. Мирцелла смотрит на народ, что по большей части ликовал. Хотя была ли то искренняя радость или же дело просто было в красочности представления — непонятно. Единственное, главное, что в их лицах не было разочарования и никто не молвил о Королеве Рейнире, по крайней мере на всеуслышание. Иначе бы это стало ударом для Эйгона.
И так слишком много всего легло на его, слегка изнеженные, плечи.
Глаза Эйгона метались по сторонам, оглядывая всю родню. Он искал поддержки, взглядом вопрошал правильно ли он вообще поступает. Он ещё не был уверен в том, нужно ли ему это. Может, всё-таки, трон стоило отдать сестре?! Только он почти сразу же отрекается от этой мысли. В голове ещё стучали слова матери о том, что если бы его старшая сестра взошла бы на трон, то она никого бы не оставила в живых. Ни его самого, ни сестру, ни братьев, ни его детей. Только это придавало ему самую малость уверенности. Поэтому он не решился на побег, который предложил жене брата. Хотя, её слова тоже играли в этом некоторую роль. Так что, всё что ему оставалось — подчиниться воле своей семьи и принять то, к чему так и не успел подготовиться.
У каждого есть свои обязанности. И его обязанность — стать хорошим королём.
Он пересекается взглядом с Мирцеллой, что всё ещё не была в восторге от событий. Да и вряд ли будет когда-то. Только вот она чувствует его отчаянную нужду в поддержке, посему она решает дать её ему. Ну или хотя бы попытаться. Мирцелла ему мягко улыбается, слегка склоняя голову. Сейчас она не могла дать ему что-то большее чем это, но, казалось, ему и этого было достаточно. Он делает уверенный шаг навстречу к септону Евстахию, после чего его помазали на царство. Ланнистер смотрит на это, кусая губы. Всё это больше нагнетало, нежели приносило чувство радости. Но она не отворачивается; всё ещё делает то, что от неё требуется. То, что всем будет по нраву.
Она видит как Кристон Коль возложил железную, украшенную рубинами корону Эйгона Завоевателя на чело старшего сына короля Визериса и королевы Алиссенты и слышит как он провозгласил его Эйгоном из дома Таргариенов, вторым этого имени, королем андалов, ройнаров и Первых Людей, лордом Семи Королевств и Защитником Государства. Она чувствует некое облегчение, потому что если раньше ещё можно было уповать на то, что всё сорвётся, то теперь выхода нет. Уже ничего не изменится. Поэтому она может отложить все свои надежды куда подальше и просто смириться.
Мирцелла Смиренная, так её должны прозвать.
Она слышит ликование народа, громкие возгласы: «Да здравствует король Эйгон!» и замечает насколько же сильно Эйгону это нравилось. Кажется восхищение народа опьянило его куда лучше, чем это делал алкоголь. Она уже не видела в его взгляде сомнения, всё это в одночасье испарилось, зато появилась уверенность в себе. Он почувствовал то, что долгие годы не получал и что так и не смогла нормально дать ему Мирцелла. Любовь.
Тут она окончательно поняла, сколько бы она не молила, Боги к её воззваниям были глухи. Но это неважно, потому что как только несчастья заново свалятся ей на голову, она снова начнёт молиться. Так было, и уже не раз. Такова её сущность, от которой она вряд ли откажется. В конце концов, людям всегда хочется во что-то верить. Это то же самое как простолюдины любят молвить о том, что Таргариены ближе к богам. Это мило, правда, однако Мирцелла хорошо знала правду. Таргариены — никакие не боги. Ей приходится с ними жить, а посему в этой истине она была уверена.
Примечания:
😦