Maybe I just wanna be yours

      Её мужа не было достаточно долго и Мирцелла действительно начала беспокоиться. Она знала, что Вхагар чуть медленнее молодых драконов, в силу возраста и того, что она не такая уже изворотливая, однако… День это чересчур, потому что Штормовой Предел находился не так уж и далеко от Королевской Гавани. На кораблях это всё занимает чуть больше дня, а на драконах — пару часов. Если честно, то она не могла и помыслить, что ей будет так тягостно от мысли, что с Эймондом может что-то случиться. Хотя, по сути, это совершенно нормально. Они в браке. Уже долгое количество времени и пора бы свыкнуться с тем, что они должны восприниматься как единое целое. Одно сердце. Одна кровь. Одна душа. Всегда и навечно.       Только заметив в небе знакомую дракониху Мирцелла чуть подуспокоилась и на несколько мгновений позволила себе выдохнуть, однако девичье сердце всё ещё било тревогу. Словно предостерегая её, говоря, мол, не всё так хорошо. Но она старалась не придавать этому чувству никакой окрас. Да и зачем? Эймонд вернулся живым и, кажется, здоровым. Впрочем, выбежав навстречу – ей даже пришлось оставить детей на служанку – и завидев слегка растерянное лицо супруга, Мирцелла поняла — случилось что-то непоправимое. Она пыталась, честно пыталась, выудить из него хоть слово, однако он был нем как рыба, и не то чтобы она не привыкла к такому, но всё это явно не сулило ничего хорошего. Он отмахивался от неё, не позволял даже взять себя за руку. В нём играла злоба и что-то ещё неуловимое. Шаги его были размашистыми и Мирцелла еле поспевала за ним.       — Эймонд, объяснись же! — вопрошала она, на повышенной интонации. Казалось, это было впервые, когда она что-то требовала от него. Признаться, она сама от себя такого поведения не ожидала. Обычно спокойная и тихая, она сейчас бойко старалась расколоть своего мужа. Ей было жизнено необходимо узнать, насколько же всё плохо. — Ты можешь хотя бы притворится, что тебе не всё равно на моё состояние и сказать хоть что-то! — молит она в отчаянии. Ей было абсолютно всё равно на укрожающих, на унижение перед мужем. На всё. Сейчас это не имело место в её голове. Всё равно к этому она привыкла.       — Rōvēgrī qringōntan. — ровным тоном проговорил он на высоком валирийском. Мирцелла его не знала, а посему совершенно не имела никакого понятия что же он ей сказал. Хотя, сам факт, что он решил сейчас заговорить на незнакомом ей языке заставил её чуть успокоиться и уже молча следовать за ним — значит, он просто не хочет, чтобы посторонние люди знали об этом, однако её от себя не отгоняет, что уже было неплохо. Сердце в груди бьётся так, словно норовиться выпрыгнуть оттуда. Всё это не хорошо, совсем не хорошо.       Супруг идёт быстро, а она за ним. Мирцелла хорошо понимала, куда они скорее всего идут — к своей родне, что скорее всего сейчас собрана вместе. Их явно оповестили о том, что Эймонд Таргариен прибыл со Штормового Предела и теперь они ждут вестей. Только вот что-то ей подсказывает, что это будут совсем не те новости, которые они ждут. Никто и никогда, на деле, не ожидает плохого. Внутри всегда будет теплиться надежда на хорошее. Эймонд быстро, даже чересчур, оказывается перед массивной дверью. Они пришли. Но только вот он не спешит распахивать двери. Стоит, мнётся на месте, а после смотрит на неё. Он вбирает в лёгкие больше воздуха.       Столь разбитым ей никогда не приходилось видеть его. Даже когда он лишился глаза, Эймонд стойко держался. Почти не плакал и много храбрился. По крайней мере, так было со слов Эйгона. Тогда он восхищался младшим братом, хоть и не сможет признать этого.       — Я убил Люцериса Велариона, — второе слово она пропускает мимо ушей, ей попросту не хочется его слышать. Мирцелла морщится, пока Эймонд прикрывает глаза. В его голосе нет гордости за свой поступок, но и сожаления она там не особо-то и слышит. Только страх. Страх перед тем, как отреагируют другие. Эймонд сжимает кулаки, а девушка стоит как вкопанная. Дар речи напрочь пропадает. Она предчувствовала, что скорее всего кто-то умер, но… Она и помыслить не могла, что это окажется тринадцатилетний мальчик. Ей хочется кричать и плакать. Её мутит. Ей просто плохо от этого. Мирцелла прикусывает внутреннюю сторону щеки и вздыхает. Она понимает, что в этой ситуации вряд ли многие поддержут его. Он первый пролил кровь в этой войне. Оставил свой отпечаток в истории навсегда. Его запомнят, как и день смерти юного принца. Как и смерть Визериса, что непреднамеренно разжег конфликт в своей собственной семье.       Только вот сейчас ему, Эймонду, нужна она — Мирцелла со своим нежным сердцем. Её сочувствие или хотя бы то, что от него останется. Хоть что-то. Его бесила некая одержимость ею, мысли о ней… Хотелось бы забыться, да вот только он не Эйгон. И никогда на него не станет похожим.       — Эймонд… — голос осип, да и говорить в целом было тяжело. Она ожидала услышать хоть что-то о смерти. О том, что она наконец стала активно стучаться к ним в двери. Сначала был Визерис, следующим оказался Люцерис. Терерь, самое важное, кто окажется новой жертвой и сколько же крови прольётся? Реки… Моря… Думать об этом не хотелось совсем и нет сил, только вот её никто не спрашивает. Да и вообще не было такого, чтобы её воспринимали чем-то большим, чем жена Эймонда Одноглазого. Даже Эйгон чаще относился больше потребительски. Он, конечно, как и Эймонд, что-то чувствовал к ней.       Но то совсем нездоровая любовь. Больная. Похоже, большего она и не заслужила. Она всё ещё слишком рискует сгореть меж ними. Мечется меж двух огней, а посему её будет ожидать расплата. Любить двоих нельзя, да и ненормально вовсе. Хотя, любит ли она их вообще? Можно ли после стольких страданий верить во что-то искреннее помимо любви к собственным детям? Она должна жить ради Визерры, Эйниса и Бейлора, но никак не ради принцев, что губят её день за днём, совсем не переживая, кажется, о ней. Даже сейчас, своим поступком, он ставит Мирцеллу в хрупкое положение. Слухи о ней и так нелестные, а теперь у них у обоих есть клеймо. И одно хуже другого. Хочется кричать, бить стены, Эймонда. Хочется выместить ту ярость, что скопилась в ней за долгие месяцы, годы. Но она не даст себе таких вольностей.       От неё ждут другого и она должна это дать. Долг перед Королевой. Перед Эймондом, что взял на себя позор. Перед всеми, кто позволил ей забраться высоко. Выше чем того она была достойна. Ей хочется продолжить говорить, попытаться сказать что-то приободрябщее. Будто бы после сегодняшнего не будет никаких плохих событий. Ага, как же. Даже уповать на это было слишком глупо. Теперь не глупая девочка, но всё ещё не слишком умная, ведь будь умней, не оказалась бы в такой паршивой ситуации.       — Твоя кузина, она усомнилась в целостности моего достоинства, сказала, что не повезло тебе, а также предположила, что всех детей помог зачать мой старший брат, — он перебивает, не даёт ей и шанса сказать хоть что-то, он просто оправдывается. Перед ней. Странно это даже как-то. Слишком не типично. Мирцелла прокручивает его слова в голове и ужасается. Её поражает больше не сам факт убийства, а то из-за чего же оно произошло. Эймонд, всё же, ещё обиженный ребёнок, который не научился самообладанию. Он не смог обуздать собственный гнев… И из-за этого погубил ребёнка. Не невинного, конечно, однако факт остаётся фактом.       Дело плохо. Дело плохо. Дело плохо.       — Ты же прекрасно знаешь, что Бейлор твой сын, — на выдохе произносит она. Мирцелле тяжело подбирать нужные слова и она говорит первое что приходит на ум. Точнее, самое логичное из того урагана мыслей, что бушевал внутри. Она не знает, что чувствуют люди, когда забирают чужую жизнь. Впрочем, она надеется и не узнать. Это не тот жизненный опыт, который хочется получить. Так что она надеется никогда этого не познать. — Это же была просто провокация, — она старается говорить мягко, без осуждения, что на деле селится где-то глубоко в груди. Он её муж и ей жить с этим бременем. Он её муж и она обязана поддерживать его. — Я в детстве вообще не находила общий язык с ними, поэтому научилась не обращать на такое внимание, — зачем-то говорит она. Мирцелла вздыхает, это всё сложно. До ужаса. Не существует на свете тех слов, которыми она могла описать эту ситуацию. Только семеро, боги в которых нет сил и желания верить, помогут им. И то это под большим сомнением.       Она не знает что можно сказать ещё. В душе пусто, а в мыслях каша. Отчего-то ей захотелось плакать. Ланнистер просто решает перевести свой взгляд на дверь, намекая, что им нужно зайти. Это лучшее, что она может предложить сейчас ему. Мирцелле просто нужно ещё время подумать, услышать чужие голоса, чтобы хоть как-то заглушить бьющее набатом «Я убил Люцериса Велариона». Даже не Стронга. Всем нужно узнать об этом. Он понимает её без слов и только порывается открыть дверь, как она накрывает своей ладонью его руку. Ей кажется, что в этот момент это именно то, что нужно. Если не на словах, то хотя бы так она может выказать ему поддержку. Это всё слишком непросто. Совсем не те трудности, которых ожидаешь в браке, но что поделать. Они — Таргариены, у них всё совсем не так как у людей. Стоило бы давно к этому привыкнуть. Эймонд приосанивается и, наконец-то, входит внутрь, а она просто-напросто проскальзывает за ним. Как будто являясь его безмолвной тенью.       Здесь собралась почти вся семья, за исключением детей и Хелейны, что теперь без остатка отдаётся Мейлору, ухаживая за ним. Ребёнок всё ещё слаб, а у мейстеров не получается сбить у него температуру. Как мать, Мирцелла, естественно, сочувствует Хелейне. Так же как она сочувствует и Рейнире, что потеряла сына. Познать такое ужасно, особенно сразу же после известия о смерти её отца. Семеро… она ей не завидует. Да и никогда не сможет. Они были с ней, отчасти, похожи, только вот у каждого своя история. Однако они обе были с бастардами. Только в этом плане Мирцелле повезло больше. Понесла от одного брата, вышла замуж за другого. Не каждому повезёт так, как ей. Но и счастливицей Мирцеллу не назовешь. Несчастная, но со своими привилегиями. Звучит до абсурдности смешно.       Но жизнь у неё отнюдь не весёлая.       Взгляд Эймонда был понурым, немного печальным, но зато движения были чересчур резкими. Он чувствовал, отчасти, раскаяние. Раскаяние перед матушкой и дедом, которых подвёл, ведь его отправляли с письмом и сообщением для Борроса Баратеона, но никак не за головой среднего из Стронгов Рейниры. Когда он открывает свой рот и из его уст срываются слова о случившемся, то она сразу замечает чуть побледневшее лицо Алиссенты, а также находит осуждение в глазах Отто Хайтауэра. Казалось, только Эйгон нашёл эту новость радостной. Хотя, Эймонд попытался хоть как-то выкрутиться из этой ситуации, сообщив о том, что помолвке Дейрона быть, а ещё то, что дом Баратеонов с ними. Он просто пытался сгладить всю эту ситуацию. Ну или дело было в том, что он хотел услышать хоть что-нибудь хорошее. Мирцелла же, поджав губы, старалась всё это не слушать. Никаких славных и новых вестей она всё равно не услышит. Ланнистер опустила свою голову и стала рассматривать руки, что дрожали. Не будет ничего хорошего. Теперь уж точно.       «— Семеро, смилуйтесь над нами.»       «— Ты был лишен всего одного глаза… как ты мог быть так слеп?!»       Много неприятных слов в адрес Эймонда. Этого всего Мирцелла не выдерживает первая, хотя краем глаза замечает, что Эйгон тоже собирался что-то сказать. Но видя его реакцию на смерть племянника, она предвещает, что его слова совсем ей не понравятся. Ей не нравился такой Эйгон. Развращенный той любовью, что подарил ему народ. Не то, чтобы до этого он не был просто избалованным мальчишкой, но… Власть иногда открывает самое худшее в людях. Потому что за то время, что он был королём, она мало услышала от него дельных мыслей. Хотя оно и понятно, он действует следуя своими эмоциями, а не здравым разумом. Когда Рейнира отказала ему в перемирии, не пошла на компромисс, она услышала много нелестных слов. Его понять можно, естественно, но… ей просто это всё не нравилось. Не могло быть одновременно двух правителей. Голова шла кругом от этого всего.       Вообще, сейчас она слишком отчётливо осознавала, что дрянная это была затея идти сюда с Эймондом. Нужно было идти к себе в покои, либо же к детям. В другие места она и не ходит.       — Нет смысла порицать Эймонда за то, что уже не изменить, — она перебивает разгневанную тираду Королевы Алиссенты. Мирцелла смотрит ей в глаза, но там не было никакого вызова или чего-то такого. Слишком много печали и усталости. На некогда красивом лице сейчас были синяки под глазами, что выдавали бессоные ночи Хайтауэр. Она так же как и Мирцелла не смогла стать Таргариен. Женщина обняла себя за плечи и опустила свой взгляд куда-то вниз, безмолвно соглашаясь с Мирцеллой. Эймонд же удивлённо глянул в сторону своей супруги. — Мы сейчас, конечно, можем его ругать, — она устала сидеть молча. — И ссориться друг с другом, но… что это изменит? Лишь разобщит всех нас.       Корона на голове Эйгона уже всех разобщила.       — Она права, — Эйгон решает встать с насиженного места и подойти к собственному брату. Он обнимает его, так крепко, как только может. Все окружающие совсем не понимают данный прилив нежности. Выглядело это всё слишком неестественно, будто наигранно. Впрочем, может, в какой-то мере так и было. — Эймонд, мой дорогой брат, в конце концов, заключил союз между нами и Баратеонами… Он, в первую очередь, герой! — Эйгон будто бы был воодушевлен, он так говорил, словно сам в это всё верил. Либо же смерть Люцериса действительно доставила ему удовольствие. Будто он рад, что Рейнире воздался её отказ на предложение о мире. Он отстраняется от Эймонда и оглядывает всех присутствующих. — Так что, считаю, это веским поводом, чтобы устроить пир, — он хватает со стола кувшин с вином и наливает себе в кубок. Всё это время Эйгон был в подвыпившем состоянии, и это многое объясняло.       — Эйгон, — у Алиссенты будто земля из-под ног уходит от таких слов. Она теряется сейчас даже больше чем от известия Эймонда. Сама же Мирцелла ничего не чувствует, она лишь сводит брови к переносице, притупив свой взгляд. — Нельзя организовывать пир по случаю убийства… У тебя должно быть хоть какое-то уважение к своей старшей сестре, — Хайтауэр и сама не верит в собственные слова, однако это просто попытка усмирить сына. Она подходит к нему и берёт его за плечи, выразительно смотря прямо в глаза.       В углу же стоял Отто, десница, что отбросил всякие попытки прекратить это безумие. Он вообще перестал понимать собственного внука. Хотя, было ли вообще время, когда он понимал? Вряд ли. Он, вместе со своей дочерью, распустил его. Отпустил надежды воспитать в нём Короля и сейчас он чувствовал насколько же сильно облажался. Только вот, едва ли он когда-либо это признает вслух. Эйгон, вообще, сам себя развратил.       Думать об этом куда проще, чем о том, что это он допустил ошибку.       — Слишком много чести бы было для моей суки-сестры и племянника-бастарда, — он почти что выплевывает эти слова. Слишком пренебрежительно это звучало. Эйгон сбрасывает с себя руки матери и выпрямляется, гордо расправляя плечи. Мирцелла прикусывает внутреннюю сторону щеки и тут же чувствует во рту вкус крови. Ей не нравилось всё это зрелище. Алиссента рвано вздохнула, качая головой. Уже поздно было жалеть обо всех своих действиях. — Всё, что я хочу отметить — это помолвку моего младшего брата! Наконец-то и он отправляется в этот последний путь. Надо разослать воронов!       — Это не похороны, Эйгон, а свадьба, — Эймонд глубоко вздыхает, смотря на брата с осуждением, с которым все смотрели на него парой минут ранее. Ему не особо верилось, что всё это из-за того что, он хочет поздравить Дейрона, о котором то и не вспоминал с момента его отъезда в Старомест. Единственное, почему он ещё не отчитал брата — Эйгон слишком отлично перетянул на себя одеяло.       — В том-то и суть… Как будто все в этой комнате так и наслаждались семейной жизнью, — саркастично произносит он, сначала глядя на мать, а затем на Эймонда. На Мирцеллу он не смотрит принципиально. — Конечно, я верю, что ты выбрал для нашего братца красивую девушку, однако красота это не всё, ведь так? Главное, чтобы она была покорная, скромная, трудолюбивая и, конечно же, невинная, — последнее он говорит специально громко и даже не забывает метнуть свой взгляд в сторону Ланнистер. В его глазах она видит совсем нездоровый блеск. Девушка поджимает губы и сжимает кулаки от бессилия. — Может ему с этим повезёт куда больше, — он хочет это свести на детскую шутку, будто бы то, что он сказал совершенно не задевает гордость Эймонда.       Вообще, будь на то воля Эймонда, он бы схватил своего брата за грудки и хорошо бы потряс. Просто чтобы мозги встали на место, а то кажется они успели у него где-то потеряться. Если они вообще у него имелись. Эймонда бесила эта ситуация, бесило то, что Эйгон так легко это всё воспринимал. Будто бы его брат не убил человека, свою кровь. Понятно, что к Стронгам он не питал никакой любви, они его бесили – потому что были прямым доказательством вседозволенности Рейниры – своим существованием. В нём сейчас кипела злоба, однако внешне он сохранял спокойствие. Он в отвратительном положении, в котором лучше и не рыпаться, а принять всё как есть.       — Прекрати это недоразумение, Эйгон, — голос Алиссенты стал жестче, прямо как и взгляд. Отчасти она не хотела принимать поражение. — И отстань от брата с его женой, нам всем сейчас не до твоих глупых шуток, — она выглядела грозно, что было удивительно. Создалось ощущение, будто бы у неё откуда-то появились силы. Ну или же она просто хотела, чтобы так всё и выглядело. Ей бы хотелось дать Эйгону затрещину, дабы вразумить. Только вот это не помогало раньше и вряд ли бы помогло сейчас.       — Вы её, для начала, спросите хочет ли она, чтобы я от неё отстал, — он указывает рукой на неё и Мирцелла в ступоре. Она вообще не понимает, требуется ли от неё хоть какие-нибудь слова, оправдания. Сейчас в их семье было слишком много распрей – а когда их не было? – недомолвок. Это всё, в сложных ситуациях, отражалось наихудшим образом. Они все готовы перегрызть друг другу глотки.       — По-моему она давала тебе на это ответ, — а Эймонд-таки влезает в эту перепалку, не может держать язык за зубами. И отчасти это хорошо, ведь тем самым он показывает некую искренность, что есть между ними, однако с другой же стороны… Он поддался на провокации Эйгона и это не слишком хорошо. Хотя, что вообще можно ожидать сейчас от Эймонда, когда тот на взводе? Он потрясён, растерян и расстроен реакцией своих родных. Ему просто нужно хоть как-нибудь выпустить внутреннего дракона, которому он не позволял выйти из-за собственной неправоты. Он признаёт, что смерть Люцериса весьма глупый поступок, но он не может сказать, что сожалеет об этом. Ну или то, что ему не понравилось, он испытывал весьма смешенные чувства.       Эйгон хитро сощурил глаза и явно намеревался испустить очередную колкость, но только вот этого не происходит. Отто, решивший наконец-то отмереть, пресекает попытку Короля создать конфликт. Он говорит, что, возможно, пиршество это не такое уж и плохое решение, ведь людям надо показать, что ситуация не такая уж ужасная… Нужно пустить им пыль в глаза. Алисента на это лишь шумно вздыхает, разочарованно качая головой. Она не решается пойти против воли отца и сына. Её всяко здесь не послушают, оставят пустым местом. У них с Мирцеллой вообще здесь и именно сейчас не было никакого голоса, и благо Хелейны здесь также не было, ибо вряд ли всё это ей понравилось. Эйгон же довольно хлопает в ладоши, ведь он только что получил одобрение от деда.       Хотя, нужно ли было ему вообще это одобрение? Теперь-то, казалось, он может не искать его, или чьего-либо ещё, одобрения. Он Король, а это означало, что он мог делать то, что ему заблагорассудится. И совершенно неважно, что как только мельком он отмечает разочарование во взгляде Мирцеллы, что-то трескается внутри. Вообще, какое ему дело до жены его брата, что сама, между прочим, вздумала отказать ему в момент его искренности и альтруизма, ведь он хотел помочь ей сбежать из той жизни, в которой она загибается и которой не желает. По крайней мере, ему проще думать так, нежели сетовать на собственную трусость перед ответственностью. Да и это куда лучше тех мыслей, что изводят его по ночам.       Вдруг у Эймонда и Мирцеллы всё обоюдно?

***

      Весть о смерти Люцериса Велариона расходилась с неимоверной скоростью. Спустя всего несколько дней об этом знал уже весь свет и нарёк её мужа не иначе как Убийцу Родичей. Пожалуй, убить свою кровь — сродни измене, так гласило общественное мнение. Следующая весть же была о том, что Рейнира провозгласила себя королевой и заручилась поддержкой нескольких – достаточным количеством – домов. Это было неудивительно. Совсем нет. Скорее ожидаемо. Впрочем, теперь уже ничего не изменишь. Да и разве вообще можно было что-либо изменить? Ничего бы не было, если бы Визерис избрал иной путь. Не сделал Рейниру наследницей, не женился бы на Алиссенте… столько вариантов, дабы избежать всего этого. Только вот Визерис выбрал то, что считал нужным. К Мирцелле только сейчас приходило осознание, что почивший Король совсем не обладал нужными качествами, чтобы править. У него был какой-то неправильный подход.       Мирцелла слоняется по замку растерянная, потому что совершенно не знает чем заниматься. Визерра с Эйнисом в том капризном возрасте, когда не терпят присутствие матери и заняты играми друг с другом, ну или же со служанками. Как она вообще это допустила? Эти мысли били прямо в сердце, растаптывали её, хотя она и не подавала виду. Она старается быть хорошей матерью, правда… Только это оказывается слишком сложно из-за того, что у неё никогда не было нормального примера того, какими вообще должны быть нормальные родители. Посему компания Бейлора выглядит куда более привлекательной. Пока у него ещё не было вредного характера – что явно будет таким, потому что такой был у Эймонда – и собственного мнения. Только вот в последние дни его общество тоже ей не светит. Эймонд закрылся, и закрылся он вместе со своим сыном. И это логично, только во взгляде собственного ребёнка он не увидит никакого презрения.       Потому что даже несмотря на то, что Мирцелла действительно старалась его поддерживать, он заметил то, что крылось в её самых потаённых уголках. Он видел ненависть. Абсолютно не важно, что она старается не подавать вида. Абсолютно не важно, что на деле, это просто походит на его паранойю, не более. Сейчас ему хотелось думать, что все в этом замке против него. Потому что так было почти всегда.       Потом приезжает Дейрон, что совсем не был похож на своих старших братьев. Теперь у неё был наглядный пример того, что Таргариены бывают совершенно разные. Теперь Мирцелла знает, что вырасти Эйгон или Эймонд за пределами Красного Замка, вдали от Алиссенты и Отто, они бы были другими. Лучшими версиями себя. Дейрон мальчик скромный и тихий, отчего-то Мирцелле кажется, что это даже чересчур. Он смущенно поздравляет её со всеми празднествами, что он был вынужден пропустить из-за обстоятельств и как можно скорее удаляется. Ему явно не нравились прикованные к его персоне взгляды, казалось, он привык быть в тени, и мысль о том, что здесь устраивался праздник в честь него, ему совсем не нравилась. Ланнистер даже не слишком сильно удаётся с ним поговорить, ведь он всегда вместе с кем-то. Будь то собственная мать, то Ормунд Хайтауэр, что воспитывал его всё время отсутствия в Королевской Гавани.       Правда, один раз, ей всё же удаётся выловить Дейрона тогда, когда он был совершенно один. Весь такой поникший и одинокий. Поначалу она даже стесняется к нему подойти, потому что весь его вид кричал о том, что ему нужно побыть наедине с самим собой. Только вот Мирцелла слишком хорошо – по себе – знала — в такие моменты ты больше всего нуждаешься в обществе. Поэтому набравшись смелости, она всё же подошла к нему. Ей было максимально интересно просто побеседовать с ним. Девушка ещё помнила его ребёнком, однако теперь он был юношей, что уже готов был вступить в брак. Тем более, он был чем-то похожим на ностальгию, ведь во всё это смутное время он казался прежним.       — Знаете, — тихо начинает она, когда оказывается на достаточно близком расстоянии. — Вы поздравили меня со всеми праздниками, мой принц, однако не позволили высказать вам мои соболезнования насчёт вашей утраты, — младший принц действительно выглядел как скорбящий человек, словно смерть отца и в самом деле его разбила. И это было удивительным, ибо Дейрон провёл времени с Визерисом куда меньше, нежели его старшие братья. Впрочем, может именно из-за этого его грусть и была искренней? — Ваш отец был достойным человеком, — она поджимает губы, заглядывая ему в глаза.       — Я слышал, что вы часто навещали его, — как-то отрешено произносит он. Дейрон втягивает как можно больше воздуха, а затем пытается выдавить из себя подобие улыбки. Ему трудно. Трудно находиться в месте, что когда-то звалось его домом. Стены замка были ему чужими, он не чувствовал себя здесь уверенно, а также он мечтал как можно быстрее покинуть эти края. — И, наверное, я должен поблагодарить вас за это, миледи, — он слегка склоняет голову. Ей даже непривычно от этих всех манер и это объясняется слишком легко. Она слишком привыкла к его старшим братьям. Они слишком контрастировали на его фоне. — Вы скрашивали его последние дни своим присутствием, — он говорил вежливо и старался не смотреть ей в глаза. Мирцелла искренне не могла понять почему.       Она понимала, что диалог с младшим принцем совершенно не клеится. Дейрон, по ощущениям, совсем не желал с ней разговаривать и где-то в глубине души её это расстраивало. Ей бы хотелось иметь обычные, дружеские, отношения хотя бы с кем-нибудь из всего семейства. Но, по всей видимости, не судьба. Ей хочется думать, что она заслужила всё это. Так проще — искать недостатки в себе. Мирцелле хочется сетовать на свою дурную славу и, наверное, отчасти в этом проблема и заключалась. Главное, не отчаиваться. Главное, думать, что однажды всё будет замечательно и чёрная полоса в её жизни закончится. Но гарантии у неё никакой нет. Друзей тоже не было. И с мужем всё было слишком сложно. Ни туда, ни сюда, их отношения вечно скакали. Никакой стабильности. Мирцелла вбирает в свои лёгкие как можно больше воздуха. По хорошему, ей стоит отпустить младшего из принцев, потому что принуждать его к разговорам, которых он не желает — жестоко.       — Эллин младшая из моих кузин, — зачем-то начинает она. — И она славная, по крайней мере в детстве была таковой, — она ему слабо улыбается и он наконец-то смотрит ей в глаза. Слегка заинтересовано. Взгляд у мальчишки – до мужчины он явно не дотягивал – был щенячьим. Ещё не взрослый и уже во всё это втянут. Впрочем, Эймонд был лишь немногим старше его, когда их с Мирцеллой поженили. — Я буду искренне надеяться, чтобы ваш брак был счастливым, а теперь, пожалуй, мне стоит навестить своих старших детей, — она слегка склоняет голову и как можно скорее удаляется.       В детской детей она не находит. Хотя, чего она вообще ожидала. В последнее время они вообще редко отсиживались в этой комнате. Некое чувство тоски накрыло Ланнистер, слишком одиноко. Всё стало куда сложнее, чем было до коронации Эйгона. Конечно, тогда тоже было не легко, но она не оставалась одна. Мирцелла садится – совсем наплевав на то, что её платье может помяться – на пол и начинает в руках перебирать детские игрушки. Большая часть из них была деревянными драконами, будто бы им живых недостаточно. Впрочем Бейлор был пока лишен этого, оттого, недавно, Эйнис изъявил желание отдать всех своих игрушечных драконов младшему брату. Это было слишком мило, ей нравилось что дети были достаточно дружны и что также уделяют внимание своему младшему брату. Мирцелле хотелось бы, чтобы так оставалось всегда. Только жаль это вряд ли случится.       Время шло достаточно быстро. С каждым днём гости всё прибывали и прибывали в столицу. На какие-то мгновения из головы вылетели мысли о том, что Эймонд своим поступком, скорее всего, развязал войну. Такое ощущение, словно они сейчас находились вне времени — в мире где всё хорошо. Жаль только что это лишь жалкая иллюзия, дабы усладить народ. Сделать вид, что Эйгон замечательный король. Как будто он в действительности сам занимается политикой и прочим. Хотя, моментами, она наблюдала как гневался юный король всякий раз, когда дед-десница пытался помыкать им. Терпение у него не вечное, и она уже видела, что он был почти на грани. Но всё терпит. Пытается, ради матери. Пусть он и не признает это.       Интерьер в зале, запах еды и люди, — всё это говорило о роскоши. Она даже задумалась на несколько мгновений, сколько же денег было потрачено на это. Потрачено впустую, совсем не на то, что нужно. Создалось ощущение, будто других забот и не было… В принципе, на это расчёт и был.       Вообще, когда они все собираются за столом, а зал наполняет музыка, Мирцелле становится не по себе. Эйгон очень хотел показаться добродетельным. Сделать вид, что старается ради младшего брата, устраивая весь этот пир… Только вот она хорошо знала, что всё это — танцы на костях, не более. Помолвка Дейрона была всего лишь прикрытием празднества смерти Люцериса. Мирцеллу гложило это изнутри, потому что она осознавала насколько это всё безнравственно. Он был всего-навсего ребёнком, которому и четырнадцать не успело миновать. Да, у него был дракон, который должен был служить ему защитой, но… перед Вхагар многие драконы меркнут. Да и может Люцерис не был святым, потому что тот факт, что он забрал глаз Эймонда — должен был преследовать его всю жизнь, мучать. По хорошему, он должен был жить с чувством вины за собственное деяние, а не насмехаться, когда подвернулась возможность. Хотя это явно была просто детская жестокость, не более. Только вот жизнь за глаз чересчур огромная плата.       Мирцелла скучающим видом оглядывает всех вокруг. В особенности кузин, которые не сильно-то и были рады встрече с ней. Ланнистер бесил факт того, что она не понимала, почему вдруг они ополчились так против неё. Да, они не были особо близки, но и открытыми врагами не были. Флорис сейчас сыпалась притворно милыми речами, всячески поздравляя сестру, обнимая и оставляя поцелуи на её щеке, играла замечательную старшую сестру. И неважно, что внутри была задета её гордость. Мирцелла не могла быть в этом однозначно уверена, однако чутьё подсказывало, что так всё и было. Эллин же сидела тихо, смущенно улыбаясь и отмахиваясь от всего этого, мол, ей и так поздравлений было достаточно. Ей бы просто хотелось поговорить со своим женихом. Эллин была интересна компания юного принца, да и к тому же им совсем скоро предстоит провести всю свою жизнь вместе. Кассандра же сидела довольно тихо, что было удивительным. Она просто наблюдала за происходящим и иногда с интересом поглядывала на принцев. Она также не светилась от счастья.       — Мирцелла, кузина! — медовым голосом окликает её Марис. Девушка подсаживается прямо рядом с ней, на свободное место. Её движения легки и расслаблены. В целом, она выглядела так, будто это её помолвку празднуют. Только это всё явно не больше, чем фальш. Марис далеко не была тем человеком, что так бы радовался успеху собственной сестры. Дочки Борроса были у него любимыми, однако… все хорошо понимали, что не дочерей желал Лорд Баратеон, однако ничего изменить нельзя. Единственная в чём была их польза, они могли успешно выйти замуж. Как это произошло с Эллин и Дейроном. — Сколько же лет мы с тобой не виделись!       — У меня нет желания говорить, — Мирцелле до ужаса хочется добавить «с тобой», однако решает, что излишняя грубость тут ни к чему. У всех праздник и портить его у неё не было намерений. Хотя Ланнистер признаёт, что если бы Марис не существовало, то этот день был бы в разы счастливее. Слишком мерзкие мысли, однако они прочно засели в голове. Мирцелла взяла в руки кубок, где оставалось немного вина. Она слегка пригубила, но будь на то её воля, выпила бы залпом и подлила ещё, но тогда бы это было неким поражением перед кузиной, оттого приходилось растягивать удовольствие. — Я бы хотела остаться одной, если бы ты была не против.       Взгляд Мирцеллы, на пару мгновений, цепляется за Эйгона. Тот выглядел счастливым. На лице была широкая улыбка, а кубок с вином был полон до краёв, да так, что оно ещё и выплёскивалось. Ей хочется поверить в искренность эмоций Короля. Её Короля. Только, вряд ли человек, коронованный не по собственной воле будет счастлив. Эти все эмоции были вызваны лишь празднеством, что он мог спокойно выпивать, щупать служанок или просто молодых девиц. Сейчас он мог почувствовать себя чуточку свободным и только это его радовало, не больше. Эймонд же, хмурый, был в противоположной стороне от брата. Он сидел рядом с Отто и что-то с ним обсуждал. Но по лицу можно было сказать — ничего хорошего. Средний принц, её супруг, Убийца родичей и просто Эймонд, вдруг, обращает свой взор на неё.       Она пытается улыбнуться ему, но Марис отвлекает её.       — Ну ты чего, мы же столько не виделись с тобой, — она якобы расстраивается, выпячивает нижнюю губу и строит грустные глазки, совсем как в детстве пытается надавить на жалость. Правда, тогда эти приёмы мало на кого действовали, а сейчас, когда лицо Марис вытянулось и перестало быть детско-милым, и подавно. — Помнится у тебя тогда и мужа не было, и детей… и таскалась ты за старшим Таргариеном, а не за средним, — эти слова с её уст слетают слишком просто, будто готовилась она к этому заранее. Мирцелла тут же хочет взять вилку и воткнуть её в небольшую ладонь кузины. Нервы были ни к чёрту и держалась она из последних сил. В горле застряла куча колкостей и грубостей, но она их сглатывает, не давая выйти наружу. — Может ты и на младшего посмотришь?       — Марис, дорогая, было бы идеально, если бы ты замолчала насовсем, по крайней мере, до конца этого дня, — она не выдерживает, однако всё равно старается не переступать черту. Всё ещё хорошая леди. Мирцелла пытается перевести своё внимание, она снова отпивает из кубка, не выпуская его из рук. — А ещё лучше уйди.       — Это всего лишь безобидная шутка, ну ты чего! — она пытается как-то свести это в более позитивное русло, но только вот Ланнистер уже завелась. В ней уже играла злоба.       — Тогда у меня для тебя печальная новость, у тебя скверный юмор, — Мирцела чеканит каждую букву. Она изначально была настроена агрессивно по отношению к кузине. Да и вообще мысленно у неё не было планов с ней пересекаться. Мирцелле хотелось отсидеться до конца праздника где-то в углу, в незаметной тени. И это получалось успешно, ни один из лордов – ну или же это было в страхе из-за её супруга – так и не подошёл к ней и не пригласил на танец. Но, как обычно, все её планы рушатся как волны о скалы. Почему ничего не получается так, как она того хочет.       Маска притворства слетает с её лица. Баратеон наскучивает играть.       — Родила двух бастардов и кичишься так, будто бы сделала что-то важное, — Мирцелла чуть не давится воздухом от таких заявлений. Ей почти что физически становится плохо. Марис говорит не слишком громко, однако тихо говорить она тоже не старается. Отчасти это задевает. Её действительно трогают слова Марис, что специально не подбирает выражений. Слишком грубая и малодушная. — Однако единственное важное, что ты сделала в своей жизни — трахалась с двумя принцами, — если бы в руках у Мирцеллы был бы хрустальный кубок, то он бы непременно треснул. Слышать это всё от незнакомых ей людей это одно, другое же от собственной кузины. — Даже не удивлюсь, если твой младшенький сынок также не от Эймонда, — елейно пропела она ей в ухо. Теперь то Баратеон хотела, чтобы это услышала только Ланнистер.       Её муж то уже слышал эту теорию.       — А что сделала ты, Марис? — Мирцелла старалась говорить спокойно, хотя внутри, признаться, всё закипало. Она уже всей душой и сердцем возненавидела этот день, пока все радостные пируют, танцуют, веселятся, ничего хорошего не происходит. — Оглянись, даже собственные сестры не заинтересованы в общении с тобой, — впрочем, вообще все Баратеоны сидели отдельно друг от друга, даже Боррос не был заинтересован собственными дочерьми. Выпивка была ему сейчас куда важнее. Казалось, только Эллин хоть как-то веселилась, ведь она избавилась от назойливой Флорис и общалась с милым и смущенным Дейроном, которому всё это было в новизну.        В какой-то мере, слова Мирцеллы о том, что их брак должен быть счастливым — воодушевили его. Он действительно боялся этого бремени, потому что видел как сильно братья были опечалены – впрочем, их жёны тоже – собственными браками.       — Ух ты, — голос сочится ядом, в надежде отравить Мирцеллу. Ланнистер вообще не понимала откуда в Марис было столько спеси. Почему она вообще обозлилась на неё и казалась самой обиженной среди своих сестёр. Раньше Мирцелле думалось, что среди всех она была самой благоразумной, умной, однако теперь… Теперь это мнение резко поменялось в противоположную сторону. — Ты умеешь говорить то, что ты думаешь, — чересчур наигранно усмехается она. Создавалось впечатление, что ей просто было скучно и нужно было донять хоть кого-то, а кузина была лёгкой жертвой. Потому что у Мирцеллы не было никого, а вносить лишние раздоры в собственную семью ей не хотелось.       — Я рад, что вы наконец-то соизволили поговорить со своей кузиной, Леди Марис, — голос Эймонда был способен пугать и сейчас он действительно это делал. И причина была слишком проста — он ещё помнил слова этой девушки в Штормовом Пределе. — Однако, мне бы хотелось побыть наедине с моей супругой, — дракон, что был готов сжигать людей одним лишь взглядом. Может быть вывод о том, что у Мирцеллы не было никого — слишком поспешный. Марис молча кланяется и удаляется как можно скорее. Более язвить принцу и его принцессе желания не было. В конце концов, её миссия сорваться на ком-либо была выполнена.       Эймонд занимает то место, где минутой ранее сидела Баратеон.       — Спасибо, — тихо выдыхает Мирцелла, понимая, что в этот момент Эймонд выручил её. Думается ей, что он бы так и разговаривал со своим дедом, если бы не заметил её. А точнее, её недовольное лицо. Ей было лестно знать, что ему не всё равно. Да и это первый знак внимания от него за долгое время. Он сам подошёл, сам помог, по собственной воле. Отчего-то на душе стало легко. Да, она теперь жена Убийцы Родичей, однако она, в первую очередь, его жена. А там, на остальное, уже было без разницы. Сейчас она не чувствовала ничего плохого по отношению к супругу.       — Ты моя жена, и я должен тебя оберегать… даже если это твоя полоумная кузина, — она не зацикливает внимание на оскорблении. Оно было вполне заслуженным. Теперь она могла не одна тихо ненавидеть Марис. У Эймонда были свои резоны, что тесно переплетены с причинами Мирцеллы. — Я бы пригласил тебя на танец, однако знаю как ты паршива в этом, — он тихо усмехается. Он говорит с ней свободно, как со старым другом, которым он никогда ей и не был. Они даже супругами отвратительными были. В любой семье не без недостатков. Так ведь?       Ей хочется завязать с ним беседу, но она не успевает этого сделать. Глазами Мирцелла цепляется за поникшего рыцаря, что с опущенной головой подошёл к Эйгону и начал что-то шептать. Тревога заклокотала внутри Ланнистер. Это всё было не к добру. Она сжимает край стола до побеления костяшек, нервно оглядывая окружающую среду. Она видела лицо Эйгона, Отто, а затем рыцарь подошёл и к её супругу. В горле пересохло и её напрягало, как всем что-то говорят. Напрягали и их лица, после сказанного. Мирцелле казалось, что это был конец. Только она ещё не знает конец чего.