Maybe I just wanna be yours

      Мирцелла внимательно оглядывает Эйгона. То, что от него осталось. Его вид совсем не пугал её, в отличие от Алиссенты, что так боялась захаживать к сыну. Бывшей королеве не нравилось то, что творилось с её детьми. Не нравилось, что все расплачивались за те ошибки, что сотворили их родители. Поэтому смотреть на Эйгона Хайтауэр было тягостно, она опасалась, что он не выкарабкается, ибо его вид действительно пугал. Огромное количество ожогов, что лишь слегка тронули его лицо, однако тело так не пощадили. Мейстеры говорили, что ему повезло. Повезло, что он не ушёл в след за собственным сыном. Всё благодаря Эймонду, что смог быстро сориентироваться. Если бы не он, то грудь Эйгона сейчас не вздымалась и, скорее всего, его останки находились бы вместе с остатками Рейнис Таргариен, которой не посчастливилось пережить эту бойню.       Он был без сознания уже четвёртый день, но это не пугало, совсем нет. По крайней мере, Ланнистер. К смерти она уже относилась более спокойно, успела принять тот факт, что все они уйдут. Рано или поздно. Только вот она отчаянно не верит, что Эйгон в действительности решит покинуть этот мир вот так вот просто, без всякого размаха. Будто он какой-то герой. Нет, он им не был и вряд ли бы стал. Она знала это. А порыв полететь и погеройствовать был не более чем желанием выслужиться перед всеми, мол, показать, что он не такой, каким все его видят. Она видела его насквозь. Ланнистер хотелось в это верить. А ещё ей хотелось с ним сейчас поговорить, после многих пережитых событий. Узнать, что он думал. Понять, изменило ли его правление. Может она ошибается в своих выводах? У неё было множество неозвученных слов, которые ему предстояло бы услышать. Поэтому она знает, что он должен очнуться.       В конце концов, у него есть ради чего жить. У него ещё есть двое – бастардов – детей. Их детей.       Признаться, Мирцелла сейчас желала находится с королём, что храбро боролся со смертью, нежели с супругом, что примерил на себя роль регента. Корону, что не должна быть его. Кажется, корона на голове слегка омрачила его сознание, иначе она не могла оправдать его слова, поступки. Единственное за что он действительно заслужил похвалы — спасение Эйгона, что он ещё дышит, но не больше. Смерть их сына его сломала, а корона добивала. Он не мог найти никакого утешения, Эймонд не мог смириться с тем, что всё идёт не так гладко как ему бы хотелось. Сейчас он как никогда понимал, что просто жалкий мальчишка, коим был всегда… И это его злило, неимоверно бесило. Бесила и Мирцелла, что не желала разделять с ним тягость короны, ложе, а также просто воротила нос и предпочитала не думать о его существовании. Ему претила мысль, что она сейчас сидит с его немощным старшим братом, а не с ним.       И, может, он бы сорвался. Посадил её под замок, как собственность — она его жена, его женщина, что должна будет подарить ему его наследников, ибо у брата нет теперь законного, а бастардов он на трон в будущем садить не собирается. Ведь именно с этим он изначально и боролся, с грязной кровью, что оскверняет существование их дома. Единственное, что действительно останавливает от того, чтобы запереть Мирцеллу подальше от Эйгона - это Алиссента, их мать. Ей нравилась мысль, что кому-то не безразлична судьба Эйгона, что кто-то готов видеть его в таком состоянии. Навещать. Сердце матери больно сжималось при виде старшего сына и своей невестки. Сейчас Хайтауэр как никогда понимает, сколько ошибок успела натворить, сколько судеб успела сломать, включая собственную. Ей не было прощения и поздно было что-либо вымаливать у семерых. Поэтому сейчас ей просто хотелось сделать хоть что-то стоящее.       — Пусть она будет рядом с ним, пока ты занимаешься великими делами, сын мой, — говорила Алиссента, выразительно смотря на сына. Она знала как скор на гнев был Эймонд, а также, что Ланнистер может достаться. Эймонд, её средний сын, что подавал большие надежды, сейчас был совсем не похож на прежнего себя. Он обезумел, но вслух такое сказать она не осмелится. Это сложно было признавать. Она не справилась с воспитанием собственных детей, однако... Это не только её дети были, поэтому часть вины всё же будет лежать уже на покойном Визерисе. — Всяко она бы тебя отвлекала и мешала бы, а это не пристало королю, — она берёт его за руку, привлекая всё его внимание к себе. Взгляд пустой, без единого намёка на эмоции — это не её мальчик. — А твоему брату, чтобы скорее поправиться, нужна поддержка.       Это его не успокаивало, но он хотел продолжать играть хорошего сына. Брата, может, где-то в глубине он и любил, но хорошо Эймонд осознавал, что на троне ему места нет. К тому же, он ведь и не желал его никогда. Так может смерть была бы для него куда более милосердна, чем такая судьба? К тому же, во время битвы Эйгон лишился того немногого, что радовало его. Солнечный Огонь погиб, сражаясь за своего всадника. Достойная смерть для дракона — умереть в битве. Хотелось бы Эймонду позлорадствовать, однако для него это было бы слишком низко... Хотя во всяком случае, сейчас он превосходил собственного брата.       Почти во всём. За исключением детей. Конечно, это всё была не какая-то гонка, но... но тяжесть короны была слишком приятной, чтобы в голове не было никаких мыслей, сравнений с Эйгоном. Дракон внутри него борется, напоминая о собственничестве. Только в этом прока никакого нет. Он хочет дать ей время, всё равно, пока Деймон находился в Харренхолле, насмехаясь над ними — ему было не до своей не очень-то благоверной жены. Проблему с дядей нужно было решать, Деймона Таргариена должна ждать смерть от рук собственного племянника. Эймонд знал, кого нужно винить в смерти своего сына и также был убеждён, что найдёт отмщение, просто нужно время.       Всё шло своим чередом и пока Мирцелла проводила большую часть времени с Эйгоном, читая ему. Эймонд же регентствовал, а Хелейна перестала бороться с болезнью, со слов мейстеров. Она словно чувствовала, что её сын ушел из этого мира... Она будто знала, что лишилась своего смысла жизни, ведь никто не сообщал ей столь ужасную весть. Также как и никто не говорил о том, что произошло в битве у Грачиного Приюта, но, казалось, Хелейна и так всё знала. Она всегда будто была впереди их всех, хотя и предпочитала мирно сидеть в стороне, вместе с любимыми насекомыми.       Эйгону часто снились кошмары. Мирцелла не могла этого знать наверняка, однако по тому как он дёргался, по его вскрикам… Это было крайне очевидно. В такие моменты Мирцелла часто утирала тряпками пот с его лица. Она оказывала ему ту заботу, которой раньше одаривала Бейлора. Ей нужно было стыдиться себя. У неё были дети, которым она также нужна была, но… она слишком неправильно расставляла приоритеты. Так всегда было. Она никогда не была хорошей женой и матерью, и осознание этого заставляло чувствовать себя более паршиво. Она так и не смогла стать той, кем хотели видеть её другие. Но, разве, это плохо?       Единственное что расстраивало — время, убитое впустую. За столько лет она не справилась с такой, казалось, лёгкой ролью. Хотя, если быть откровенной, то всё же иногда она и сама верила в то, что времена изменили её и отношение к окружающим... Только вот смерть её сына разрушила все эти иллюзии.       — Нужно было уезжать, — сокрушённо признаёт она. Мирцелла говорит шёпотом, осторожничает, ведь здесь даже у стен есть уши. Она не может знать точно, слышит ли её Эйгон, однако ей бы хотелось в это ужасно верить. Так куда проще. Она наклоняется к нему и кладёт голову ему на грудь. Делает это Ланнистер в порыве эмоций, это кажется ей чем-то необходимым, жизненно важным. Девушка слышит стук его сердца и это успокаивает. — Как ты того пожелал, однако... я предпочла и дальше строить из себя благоверную жену, — продолжает она, тихо усмехаясь, только вот ей совсем не смешно. Это больше нервное. — И где мы сейчас? Ты прикован к кровати, а я больше ничего из себя не представляю. Впрочем, кажется, так было всегда.       Слышится тихий стук в дверь. Мирцелла тут же отстраняется от него, выпрямляется и смотрит на дверь. На пороге начинает маячить служанка, молодая и тихая девушка. Она мнётся в нерешительности и, в целом, видно как ей неловко прерывать Мирцеллу, что лишь изогнула бровь в немом вопросе. Та тихим, дрожащим голосом, сообщает, что король-регент ожидает её. Видом Ланнистер реагирует весьма равнодушно, словно это совсем никак её не трогает, однако всё её нутро напрягается. Он чаще всего не желает её видеть, за исключением ночей.       Она благодарит служанку, и одарив Эйгона последним взглядом, удаляется. Ей бы не хотелось его покидать, просто потому что рядом с ним, бессознательным, она чувствует себя достаточно спокойно, почти что умиротворённо. Конечно, она не знает, чувствовала бы она себя также, будь он в сознании, но это абсолютно не важно. По крайней мере не в этот момент. Медленными, размеренными шагами она бредёт в сторону зала, где на троне восседал Эймонд. Она старается держать спину прямо, невзирая на то, как внутри всё содрогается. Мирцелла боялась и это она готова была признать. Боялась того, что стало с Эймондом       Эймонд ли это вообще? — главный вопрос, что мучает почти каждого в этом замке. Все знали его как отличного, серьёзного мальчишку, на которого можно было положиться. Сейчас же он держал в страхе многих. Бесился почти с каждой мелочи, даже Кристон Коль не узнавал его, хотя Эймонд и проводил с ним почти всё своё свободное время. Все просто надеются, что всё дело в Деймоне, что обосновался в Харренхолле и что когда вся эта проблема решится, то и он смягчится.       Только это надежды всяких простаков, что не в полной мере осознают происходящее.       Мирцеллу впускают в зал и её шаги становятся тяжелее. Ей не хочется идти дальше, но она пересиливает себя. Всё ещё держит спину прямо и сохраняет холодное выражение лица. Она уповает на то, что Эймонду просто приспичило снова поиметь её. Очередная попытка завести ребёнка. Словно это и в самом деле сможет убить все воспоминания о Бейлоре. Наивно полагает, что это снимет с его души весь груз. Только вот этого не произойдёт. Бейлор всегда будет преследовать их двоих. В хороших снах и в кошмара, везде где только можно.       Иногда Мирцелле снился он. Повзрослевший, возмужавший и так похожий на собственного отца. Её преследовало чувство, что это сам Эймонд, только... Нрав был её и черты лица более мягкие, не такие заострённые. Он часто что-то говорил ей, а она не слушала, смотрела, запоминала черты, словно пытаясь запечатлеть в своей памяти, дабы после нарисовать. Бывают и моменты, когда она обнимает его, вся в слезах. Такие сны, как правило, до боли реалистичные, после них не хочется возвращаться. Остаться бы навсегда. Хочется жить в несбыточной мечте, а не в мире, где царит разруха и идёт война. Обычно, после таких снов она всегда просыпалась в холодном поту с пустотой в груди, такой, будто ей выдрали сердце. Впрочем, в какой-то мере так оно и было.       Лицо Эймонда было бесстрастным, скучающим, разочарованным. Сложно было сказать, что на деле испытывал Таргариен. Он перевёл свой взгляд на неё, с теми же эмоциями. Это не предвещало ничего хорошего. Она прикусывает нижнюю губу, но взгляд свой не уводит. Не хочет давать ему лишних поводов для веселья.       — Вы хотели меня видеть, Ваше Величество? — голос ровный. Мирцелла склоняет голову, пытаясь выразить уважение, которого у неё не было. Его глаза слегка загораются, а на губах появляется усмешка. Он встаёт с трона и это было удивительно. Она даже удостаивается такой чести. Сомнительной, но что поделать. Он делает первые шаги к ней и она вздрагивает. На её коже, пускай и не такой белоснежной как у Таргариенов, оставались отметины после каждой ночи с ним. Мирцелла даже не могла понять, специально ли он их оставляет или же это просто его эмоции застилают ему глаза. Ей не хочется его судить, но не делать этого она не может.       Он сам виноват в этом всём. Им обоим достаётся именно то, что они и заслужили. Не больше и не меньше. Они оба попадут в пекло и оба не увидят собственного сына, ибо тот должен оказаться в лучшем месте. Она на это надеется, по крайней мере. Это одно из немногого во что ей хотелось бы верить.       Визерре и Эйнису нужно было рождаться в другой семье. Как и многим другим. Все заложники ситуаций и ролей, что им выделили.       — Я всего-навсего хотел попрощаться с собственной женой, — он пожимает плечами, сузив свой единственный глаз, явно наблюдая за реакцией Мирцеллы. Создаётся такое ощущение, что он ожидает увидеть в её взгляде ликование. Он всё ещё хочет её ненавидеть, но что-то не даёт ему делать это в мере. Её глаза потускневшие, волосы собраны, а одежда такая, будто бы она желает остаться незамеченной. Мирцелла даже всякие украшения перестала носить. Да и часть из них ушла на то, чтобы сохранить в секрете её выходки с лунным чаем.       Мирцелла вытянулась и изогнула свою бровь в недоумении. Девушка сцепила руки в замок за спиной, нервно заламывая пальцы. Сложно было определить настрой Эймонда, но... От него ничего хорошего она не ждала, однако в это мгновение Ланнистер желала услышать ответы. Отчасти, она была рада, что её догадки не оказались верными... Но его слова слишком интриговали. Она и не знала, что её может ждать. Порадует ли или разочарует его ответ. Все мысли смешались, не позволяя придумать хоть какой-нибудь ответ, что её устроил бы.       Мирцелле сложно в полной мере понять свои чувства и эмоции. Всё что отчетливо она осознавала — она не может унять дрожь в собственном теле и это совсем не устраивало её. Она слабачка. Хотя, наверное она имеет право быть такой, после всего что случилось. Обычно несчастье и такие происшествия закаляют, однако Ланнистер может сказать, что её они убивали без остатка. Хочется снова оказаться двенадцатилетней девчонкой, что была влюблена в принца, а также не думала о последствиях... Жаль в прошлое не вернуться.       Интересно, сколько раз за свою жалкую жизнь она думала об этом. Наверное, на пальцах уже не сосчитать.       — И куда же вы собрались? — она держит дистанцию, нарочито говорит официальным тоном. Её совершенно не устраивало нынешнее положение дел. Ей не хотелось быть с ним наедине и скорее она бы предпочла предаться огню, но несмотря на все невзгоды она всё ещё готова была продолжать жить. Умирать отчего-то не хотелось, то ли неизвестность смерти пугала, то ли... она жаждала увидеть, чем же закончится эта война. Сейчас те воспоминания о том, что она чуть не покончила с собой после смерти Бейлора померкли. Слишком импульсивный поступок, хотя рядом с младшим сыном ей хотелось бы оказаться.       Горькая усмешка появляется на его лице. Это некое ребячество с её стороны весьма поражало. Их отношения всегда были на грани и только сейчас они стали такими... отвратительными. Иного слова здесь и не подберёшь. Теперь они жалкая пародия самих себя.       — Я решил устроить сюрприз собственному дяде, — он улыбнулся, будто бы предвкушая славную битву. Мирцелла же совсем не знала как на эту новость реагировать. Деймон не тот противник, которому Эймонд с лёгкостью сможет дать отпор. И пускай своего супруга она не любила, а славные деньки, когда у них налаживались отношения, уже начали забываться... Она не хотела смерти Эймонду. Уж точно не от рук Деймона Таргариена. — Совсем скоро мы с сиром Кристоном выступим на Харренхолл. Есть какие-либо пожелания? — он растягивает каждую гласную, не отводя взгляда от неё. Уже не такая красивая, отмечает он.       Побитая жизнью.       Мирцелла делает глубокий вдох.       — Не умри, — голос твёрдый, прямо как и взгляд. Мирцелла говорит это искренне, наверное, впервые за очень долгое время. Нижняя губа слегка дрожит и не заметить это сложно. Её нервозность всегда была для него видна. — Ты последний, кто может защитить это место и без тебя оно быстро падёт, — она добавляет это специально, чтобы он понимал, чем же она руководствуется, говоря это. Отчасти ей хотелось его слегка задеть, чтобы он видел, что она мечтает о жизни, где нет его.       — И где же всё то, что было между нами, Мирцелла? — в его голосе, таком наиграно нежном и приторном слышится яд. Он касается её подбородка, заставляя взглянуть на себя. Ей хочется, где-то в глубине души, дать нормальный ответ на его вопрос, только вот… Знает она, чувствует, что всё это не более чем представление. Нежного и милого Эймонда никогда не существовало. Может он и хотел бы быть таким, но детские травмы ни за чтобы не позволили этому бы случиться.       — Было погребено вместе с нашим Бейлором, — эти слова выходят из неё так легко. Кажется впервые она говорит вслух об этом. Так непривычно, странно… а ещё отзывается болью в груди. Имя сына уже такое странное, будто чужое. И ей всё ещё кажется, что лучше бы он не рождался. Прямо как и Визерра с Эйнисом, что теперь проводили почти всё время в окружении слуг и бабушки, что старалась найти в них утешение.       Он наклоняется к ней и накрывает её губы своими. Ему просто хотелось сделать это. Поцеловать и показать, кому же она принадлежит. Он вкладывает в этот поцелуй всё: злость, боль, отчаяние. Ланнистер же стоит как вкопанная не в силах пошевелиться или ответить на столь внезапный порыв. Всё на что она надеется, что это не зайдёт дальше. Он кусает её губы, почти до крови, но она не реагирует, позволяет делать с собой то, что ему хочется. Его это неимоверно раздражает. Несносная девчонка. Бывало он скучал по тому времени, когда она могла хоть как-то с ним спорить. Только такого уже никогда не будет, как ей кажется. Не получая никакой отдачи, он отстраняется, пребывая в слегка расстроенном состоянии.       — Надеюсь, боги мне будут благоволить, — бросает он напоследок, покидая её общество. Мирцелла же проходится языком по собственным губам, слизывая кровь. Совсем скоро Эймонд прольёт ещё немало крови, она уверена в этом.

***

      Пробуждение Эйгона, как кажется всем, становится хорошим знаком. Его раны почти все затянулись и Алиссента была безмерно благодарна мейстерам и Семерым за то, что её сын может теперь говорить и даже двигаться, с трудом, но всё же он восстанавливался. Его хватает даже на язвительность и шутки по типу: "заново родился". Только вот от глаз всё равно не ускользает то, что он делает это больше по привычке, нежели ему действительно смешно. У Эйгона внутри что-то окончательно надломилось, у него нет и желания снова садиться на этот проклятый трон, поэтому он и строит из себя - в том, что это по большей мере игра, Мирцелла была больше чем уверена - немощного и что правлением он ещё не может заниматься. Впрочем, его мать этот вопрос не сильно и волновал, она его почти и не слушала, ей просто было отрадно от мысли, что старший ребёнок был жив.       Что уже нельзя было говорить о Хелейне, которой остались считанные дни.       Алиссента даже стала приходить к Эйгону с Визеррой и Эйнисом, а Мирцелла, в свою очередь, сократила походы к королю. Когда он был в бессознательном состоянии, приходить к нему было проще, потому что она знала, что не услышит от него никаких ответов, а посему много чего рассказывала. Казалось, даже слишком. Сейчас она слегка жалела об этом всём и сильно боялась, что если она заявится, то он непременно заведёт неприятный диалог. Например, об Эймонде или же о том, что ей не хотелось бы и вовсе рождаться.       Хотя с души упал груз, когда ей сообщили о том, что Эйгон пришёл в себя... У неё сердце в то мгновение дрогнуло и ей хотелось искренне улыбнуться, порадоваться, но она сдержанно поблагодарила слуг и продолжила заниматься вышиванием, что в последнее время успокаивало её. Даже когда Мирцелла случайно укалывала себе палец, она не бесилась с этого так как раньше, когда септы ещё пытались что-то вдолбить в её непутёвую голову. По-хорошему, в тот момент, она должна была бы проведать его, но просто не смогла. Испугалась. Может именно это и послужило возгоранию новых слухов - удивительно, что во время войны люди всё ещё не боялись чесать своими языками - что Ланнистер как-то причастна к тому, что Эйгон наконец-таки очнулся. Все говорили о каких-то волшебных методах, к которым она прибегла и здесь не нужно быть особым гением, чтобы догадаться на что они намекают. Мерзкие и бесстрашные. Хотя оно и понятно, что им сделает девица Ланнистер и Король, что не готов пока снова возложить корону на собственную голову.       От Эймонда же с Кристоном Колем не было пока никаких новостей. Тишина, да и только. Казалось, что даже слухов никаких до них не доходило. Это заставляло самую малость напрячься, потому что Королевская Гавань сейчас была слишком беспомощной, открытой для нападений. Бери не хочу. Ни драконов, ни огромной армии, ни короля. Наверное, неплохо было бы написать Дейрону, попросить его о помощи, в которой он бы не смог отказать, только вот в Староместе он тоже был нужен. Да и никто бы просто не осмелился ему написать, потому что тогда бы они точно закрепили за собой статус бессильных, почти бы признали собственное поражение.       Противник оказался куда сильнее, чем все думали. На Рейниру и её бастарда почти никто не ставил, однако те смогли добиться больших успехов... Хотя, может, здесь больше заслуга Деймона, что уже успел поучаствовать не в одной войне. Да и поддержка Корлиса Велариона - что всё ещё был на их стороне, даже после смерти своей супруги - играла немаловажную роль. Удача была на её стороне, когда, казалось, партию зелёных она покинула.       Мирцеллу тревожил факт того, что не было совсем никаких новостей. Её тревожило, что они были как на ладони. Её стали даже тревожить сплетни о них с Эйгоном. Только Алиссента была на её стороне. После того как Мирцелла уделяла слишком много времени её старшему сыну, она оттаяла к ней окончательно, потеплела. Может роль ещё играли близнецы, в которых она души ни чаяла. Это были её последние внуки. Жутко, но факт.       Она решается заглянуть к Эйгону спонтанно, просто потому что её уже начало тянуть туда. Ей хотелось общества, хотя бы каких-то разговоров. С Алиссентой, возможно, они уже и ладили, но это всё равно было совершенно не то, чего ей хотелось. С Хайтауэр было некомфортно молчать и неловко говорить, с её же сыном такого не наблюдалось. Она постучалась к нему в дверь спустя пять дней после его пробуждения. Это было достаточно волнительно, но она боролась с этим чувством. Сама с собой.       Он не успел даже ничего ответить, как она зашла. Он ведь мог и послать, не спрашивая о том, кто же стоит за дверью. Всяко Ланнистер знала, что он не должен прогнать её. Точнее, она надеялась на это. Не стоит делать выводов о человеке, лишь основываясь на прошлом. Они оба изменились достаточно сильно, а посему, можно сказать, они почти что чужие друг другу. Он смотрел на неё долго, не решаясь что-либо сказать. Смотрел и моргал, будто пытаясь определить не галлюцинации ли у него. Она стояла у двери, прижимаясь к ней и смотрела в ответ. Какие-то жалкие секунды, что длились как целая вечность, они оба молчали. Ощущение, словно они дети малые, ничего ещё не смыслящие.       Эти чувства ужасные, а давящая в груди тревога так и вовсе делала паршиво. Может это всё дрянная затея? Зря она так... Ни к чему хорошему это не приведёт, а если Эймонд узнает, то и подавно не стоит рассчитывать на благополучный финал. Мирцелла себя даже не чувствовала так, когда впервые пришла к Эйгону и раздвинула перед ним ноги. Когда лишилась того немногого, что у неё было — чести.       Она открывает рот в попытке что-то сказать, но слова не выходят из неё. В голове слишком пусто. У Короля же взгляд сменяется, он больше не растерянный. Заинтересованный и выжидающий. Вообще, остатки здравого смысла говорили ей о том, что наилучшим выходом из этой ситуации будет уйти и закрыть за собой дверь, но вместо этого она всё же делает несколько шагов на встречу, на негнущихся ногах.       — И как ты? — наконец-то она набирает нужное количество смелости, чтобы произнести эти слова. Мирцелла облизывает пересохшие губы и садится на край кровати. Она смотрит на него, не отводя взгляда.       Эйгон усмехается, а затем заходится кашлем. Ещё не до конца здоров. Мирцелла тяжело вздыхает и встаёт с места. Она подходит к столу, где стоял кувшин. На удивление, там была обычная вода. Не вино. Тот факт, что он ещё не желает напиться слегка успокаивал, значит он в трезвом уме и сохранял ещё свой рассудок. Он более серьёзный и ответственный. Это уже точно не тот Эйгон, которого она знала... Но было ли это плохо, она ещё не осознала.       — Признаться, Мирцелла, я рассчитывал, что ты заявишься куда раньше, — честно сознаётся он. Голос хриплый после кашля. Она протягивает ему кубок, наполненный водой, который он с благодарностью принимает. Таргариен осушает его в считанные секунды. — Однако, по всей видимости, мне стоило чуть преуменьшить свою значимость в твоей жизни, — он пытается звучать так, как раньше, но его голос буквально пропитан усталостью. — На деле, я успел отчаяться, что ты вовсе решишь ко мне не приходить.       Это откровение с его уст срывается так легко, что она поражается. Мирцелла возвращает пустой кубок на место, однако не забывает его пополнить, чтобы в случае чего снова смогла подать с Эйгону. Мирцелла сейчас хорошо осознавала, что своими поступками делает так, что слухов и сплетен станет куда больше. Правда, какая уже разница? От них не избавиться, собственную честь не отбелить, а людей вернуть к жизни нельзя. Она не знает чем вызвана последняя мысль, она просто спонтанно появляется в голове.       — Я хотела, — бессовестно врёт она. У неё на лице было написано, что и сейчас бы она здесь не присутствовала, но... Увидеть его живого, говорящего, она хотела, где-то в глубине души. — Но я не могла, — Она жмёт плечами, больше ничего не поясняя. Это и не нужно как ей кажется. В принципе, оправдываться перед ним она не должна. И приходить сейчас к нему. Она жена Эймонда, его брата. С трудом, но она всё ещё помнила об этом. Помнила о его ревности. И всё же она тут.       — Вышивала или же думала о бренности бытия... а может всё вместе? — он старается, правда старается делать вид, что ничего такого не происходит, будто части его лица не коснулись ожоги. Эйгон часто размышлял о старой жизни, собственных словах и своих действиях. Особенно после случившегося в Грачином Приюте. После того как он наконец-то пришёл в себя. У него достаточно было времени пожалеть о некотором, однако больше всего он жалел о том, что поддался влиянию деда и возложил на себя огромную ответственность, с которой почти не справлялся. Но здесь нет его вины, он почти сразу заявил о том, что будет паршивым королём. Он предупреждал. Правда всегда будет, а ещё и то, о чём он никогда не пожалеет. О выпившем вине, о всех тех похождения в блошином конце, о Мирцелле. И неважно насколько сильно он испоганил ей жизнь, в этом он всё равно будет эгоистом.       Пускай иногда в его мыслях он и будет ещё винить её, потому что когда ему так нужна была её поддержка, когда он осмелился - или просто так сильно отчаялся - на её желание, она отвергла его. Сама, вдобавок, ещё подтолкнула его к короне. Только, к сожалению, он злиться на неё совсем не может.       Она поникает, но не надолго. Выстраивать общение сложно, в особенности после всего пережитого. Говорить с Эйгоном вообще странно, после того что ей приходилось видеть. Какая-то маленькая и непонятная ей часть всё ещё тянулась к нему. Мирцелла всегда будет испытывать к старшему сыну Алиссенты то, что так и не смогла испытать в отношении к среднему. Лицемерно всё это, но она не в силах руководствоваться своими чувствами, они куда сильнее её. Тем более, когда она так уязвима. Она сжимает подол своего платья и это не ускользает от Эйгона. Он слегка хмурится. Наверное, это нормальная реакция на его слова.       — Какие кошмары снились тебе? — вопросом на вопрос отвечает Мирцелла, выразительно посмотрев на Эйгона. Не то чтобы это был способ его уколоть, но никакого другого ответа она и не находит, а молчать было слишком бессмысленно. Иначе в чём вообще суть её прихода. — Они были у тебя постоянно, — как бы невзначай добавляет она.       Мирцелле не хочется вступать с ним в словесную перепалку, но... Она не знает что можно от него ждать, а посему надеется, что он сведёт эту тему на нет. В конце концов, он откровенничать с ней сейчас явно не станет. Да и в целом, наверное, можно на пальцах посчитать все те разы, когда он бывал с ней честен.       — Почему сразу кошмары? — он улыбается, почти искренне. В его голосе появился некий азарт. А ей становится легко от того факта, что он всё же сменил тему. — Может быть это были эротические сны, — продолжает он, вскидывая бровь. Он звучал максимально серьёзно.       Она усмехается. Это, наверное, было то, что нужно в этот момент. Она не сможет пока быть с ним беззаботной, но это не столь важно. Главное, что она хочет научиться перестать жалеть о собственных действиях и провести некоторое время с Эйгоном. Ровно до тех пор, пока не будет её супруга и жизнь её снова не станет отвратной. К тому же в общении же нет ничего такого. Она тешится этим.       И спустя пару дней её выловит Ларис Стронг и она получит первую, если это так можно назвать, весточку из Харренхолла, которая будет гласить о том, что Эймонд, её муж, возлёг в постель с Алис Риверс.