…
Ему нисколько не страшно, на самом деле, нет, потому что испугаться, признать в себе страх – значит согласиться со страшными последствиями. В голове блаженная пустота, как и каждый раз, когда он собирается сделать что-то дурацкое. Ненормальное, глупое, богопротивное. Опасное. Но опасность всегда только подразумевается, потому что если иметь ее ввиду слишком серьезно – то последствия точно тебя коснуться, а если играть в дурачка, то можно их не заметить. Тайлер может быть достаточно тупым, чтобы не замечать, как разрушается мир. Он проверял. Вселенная благосклонна к дурачкам. Все их мантры про /ничегонепроисходитвКоламбусе/ – детские сказки, которые, в общем то, и были созданы их ребячеством. Просто дети, не повзрослевшие, сочинившие себе успокаивающий набор слов, возомнив, что это теперь их заклинание, что оно их от всего сбережет. И они твердили это друг другу, снова и снова. Тайлер еще никогда не чувствовал такого единения со всеми жалкими, отвергнутыми, напуганными, бессмысленными, наивными детьми этого города. Повзрослели, но продолжили играть в индейцев. Ты только помани их прочь из реальности, и они прыгнут ради этого с обрыва. Но вселенная благосклонна к дурачкам. И теперь Тайлер верит только в это, свою личную утешающую сказку....
В клубе так душно и жарко, и синие и красные огни разрезают темноту, пока он танцует. /в клубах всегда так душно и жарко, и влажные горячие тела вообще везде, вокруг, так хорошо, можно танцевать и никто не заметит, как ты умираешь/ Не прерывая ритмичных движений, он стирает пот со лба, надеясь не смазать, прости Господи, грешен, подводку с глаз, но на самом деле это отголосок порыва стереть собственное лицо. /что, блять, это так странно что я начал краситься? да иди ты нахуй, ты просто душишь мое самовыражение/ Он будет танцевать сегодня, до потери сознания, если нужно. И следующую ночь тоже. /о, это так охуенно, просто, как мечта, можно ничего не чувствовать до определенного момента, только жар, и бесконечная энергия, и можно только и делать, что трахаться и танцевать, и еще долбить, и бухать, и…/ /каждую ночь/ Он не собирается пить, возможно, даже воду. И лучше ему сегодня пореже появляться в очереди у сортиров – потому что в таких местах, как это, эти злоебучие очереди – утроба сомнений и соблазнов, порождающая ошибки. /ты не… ты не понимаешь, чел, да я таким воцерковленным не был бы, даже если бы жил в церкви, я сейчас ближе к богу, чем когда-либо/ Он кричит прямо вместе с дропом странного ремикса, вибрирующего по залу. Биты такие громкие, что никто его не услышит, даже прижимаясь сзади своей потной грудью к его лопаткам. Прожекторы великодушно смазывают человеческий облик каждого здесь. /он наконец-то научился кричать/ Он одевался так откровенно, кажется, в прошлой жизни. И двигался. И красился. И жил. Но сегодня он давит в себе все сомнения, неуверенность и неловкость, и будит где-то во внутренностях костей это забытое обличье, и горит заживо. И он знает, что этой его версии даже нет нужды следить за тенями, мечущимися на танцполе, те кого он сегодня ищет сами к нему приползут. /онхочетвэтоверить/ И когда взмокший, сбивший дыхание, он хватается руками за барную стойку, как за спасительный круг, они действительно его находят. “Под самым явным подозрением – вот эти три. Конечно, прямых улик нет, никто тебе просто так не скажет, где видел их последний раз, и что это на самом деле, безразличие местных или господство нашего босса – я хуй знает. Выбирай любое, не прогадаешь.” – Эй, малыш, – Тайлер, горящий заживо, не откликается сразу, даже не смотрит, потому что, хах, блять, может он и выглядит как дешевка, но это еще нужно доказать. – Ты потрясающе двигаешься, тебе говорили, – он чувствует, как его плеча касаются, и мысленно благодарен, что липкая ладонь не задерживается на коже, невесомо соскальзывает. Он платит надменным взглядом, и тот соскальзывает с лица собеседника так же быстро. Незаинтересованность – это оружие. – Слушай, – собеседник наклоняется ближе, и старается кричать ему все это сквозь музыку как можно дружелюбнее, – Ты правда охуенно двигаешься, ты знаешь. – Я знаю, – Тайлер даже не напрягает голос, просто смотрит куда-то сквозь танцующие силуэты людей. – Я бы- Я бы хотел тебя угостить, ну, – он кричит ему прямо на ухо. – Валяй, – Тайлер кивает в сторону бара за его плечами. – Не это- У меня есть кое-что крутое- Круче, чем здесь могут налить- “Скорее всего, это простая схема.” “Найти одиночку, накачать и похитить.” “И с первым не так сложно, ты же у нас умеешь быть конфеткой для педофилов. Блять, это было грубо? Я хотел сказать, что ты секс в этих своих тряпках и мэйке… Просто, блять, ты справишься.” “А вот настоящие проблемы начинаются сразу со второго пункта.” “Самый лучший вариант для тебя, это таблетки, потому что ты можешь их просто не глотать, но возможно, придется держать их во рту какое-то время. А там слизистые, сам понимаешь. Постарайся сразу от них избавиться, но нужно это сделать незаметно.” “И, ну, чем дольше ты не сможешь от них избавиться, тем сложнее будет сделать это незаметно.” Тайлер идет в сторону черного выхода, и высокий, подкаченный парень с неприметным лицом косится на него, как на произведение искусства. Он все время оглядывается, будто проверяя, не передумал ли Тайлер, не съебался ли. Тайлер терпит взгляды, потому что от предложенной руки отказался в самом начале. Но все равно кривит губы. “Да, и, очевидно, одна из вероятностей – это может оказаться левый придурок, ищущий острых ощущений и нетрезвого перепиха за углом клуба. Мы не можем знать, на скольких ты успеешь нарваться.” Из-за стучащего в ушах сердца, глаза то и дело теряют фокус, и Тайлер кусает губы и почти позволяет себе пройтись по телу ладонями, просто чтобы успокоиться. Может быть, даже прошелся бы по больно трущемуся в узких скинни стояку. Боже, как же блять стыдно. Он слышал что-то об адреналиновых маньяках. Если это похоже на героиновых зависимых, то он точно один из них. ”В общем, если марки – все не сильно сложнее таблеток. ” “Но вот порошки и шприцы почти сто процентов закончатся для тебя плохо.” Его пара на сегодня – и как же его тошнит от этого словосочетания – достает что-то из кармана в темноте огней. И Тайлер думает, успеет ли он разглядеть шприцы. Это что-то блестящее. – Пройдемся до моей машины? – он выше его на голову, и он улыбается как ребенок, немного туповатыми от алкоголя глазами разглядывая Тайлера. Тайлера тошнит. В его руках ключи. Тайлер мысленно хочет орать от ужаса, потому что он идет с незнакомцем к машине, все дальше от клуба, и делает это добровольно. “Скорее всего, это будет что-то вырубающее из сознания. Ну, или в таких дозировках. Будем надеяться, наш босс экономный малый. Тогда ты успеешь выплюнуть.” Парень перед ним уже открыл машину, пропал там на секунду, и теперь протягивает Тайлеру таблетки. Тайлер мысленно выдыхает. Они стоят у старой развалюхи, Тайлер не разбирается в машинах, но машина широкая и стекла на ней затенены пленкой так, будто за ними черная дыра. Тайлер берет таблетки из крупной ладони, закидывая их в рот так, чтобы сразу прижать к боку щеки. Теперь надо думать, как выплюнуть, ведь парень не переставал открыто пялиться на него еще с клуба. Он успевает подумать об этом, когда его резко начинают запихивать в машину. Туда, где еще несколько рук уже ждут его и хватают до синяков. ”Только… Только не нарвись на простых уебков-насильников, окей?” “Прости, Брендон. Кажется, я облажался.”