We were hopeless romantics. How did this happen? Baby, our love was beautiful, now it’s tragic. We were hopeless romantics. But I can’t imagine Falling in love with anybody else Anybody else…
-James Tw — Hopeless Romantics-
Это то самое чувство, когда слезы успевают вырваться наружу еще до того, как разум поймет их причину. А поймет ли вообще? Перед глазами все плывет, а склеенные ресницы еле разлипаются. В помещение через жалюзи с прорезями падает солнечный свет, на который поначалу больно смотреть. Сонхун прекращает попытки и снова теряется в прострации, смыкая веки и чувствуя, как соленые дорожки стекают по обе стороны лица. Он бы и не пытался снова открыть глаза, но хлопающая неподалеку дверь нарушает покой и, если честно, сильно раздражает. Потому что кажется, что все звуки слишком неестественно громкие. А еще хочется снять с себя мешающую дыхательную маску, плотно прижатую к лицу и подающую кислород со специфичным запахом в нос. Все тело сдавлено, словно парень вновь находится в одном из своих кошмаров. Организм находится на стадии сильного изнеможения, словно его мышцы онемели от большой нагрузки. В углу происходит какое-то копошение, а уши едва различают удивленный женский возглас и какие-то более тихие фразы. Сбоку от него отдергивается штора, и показавшийся размытый силуэт склоняется прямо над лицом, аккуратно прикладывая ткань к щекам и вытирая слезы. — Мне нужно, чтобы вы посмотрели на меня. Что говорит эта женщина? Сонхуну тяжело понять, но когда перед глазами зажигается растекающееся пятно света от чертового фонарика, то это немного помогает протрезветь. — Отлично. Зрачки замечательно реагируют, — говорит она себе под нос, а после срывается с места, набрав кого-то по телефону у выхода из комнаты. — Палата 232, они очнулись! Пак не до конца осознает происходящее до тех пор, пока через некоторое время зрение не приходит в норму, переставая искажать предметы. Теперь он видит белый потолок и прижатую к переносице ненавистную маску. Руки плохо его слушается, но Сонхуну все же удается нелепыми движениями сорвать ее с себя и вдохнуть нормальный кислород. Маска оказывается где-то на полу, так как пальцы неконтролируемо разжимаются. Парень на это лишь издает разочарованный выдох, понимая, что сейчас он больше похож на тряпичную куклу, не способную даже самостоятельно нагнуться и поднять предмет. В палату заходят сразу несколько пар людей, но к Сонхуну приближаются только двое. — Господин, тут родители рвутся, — медсестра тянет телефон к мужчине, однако врач отказывается принимать. — Сейчас не разрешаю. Много народу ему сейчас ни к чему. — Назначу им встречу на завтра, — женщина обходит кровать и открывает на проветривание окно, параллельно улаживая дела по телефону. — Не думал, что ты очнешься так скоро, — говорит врач, поднимая с пола маску и довольно усмехаясь себе под нос. — Даже можешь шевелить руками. С ногами будет посложнее, но ничего, справимся. Сонхун, ты понимаешь, что я говорю? Ответь или кивни. — Д-да, — больше похоже на непонятный хрип, но мужчина остается более чем удовлетворен. — Так… можешь задействовать речевой аппарат. Прекрасно! — мужчина нажимает сбоку кровати на какую-то кнопку, которая медленно поднимает верхнюю часть матраса и самого Пака в полусидящее положение. Дернувшись чуть вперед, Пак принимает попытку нормально сесть снова, но ему не удается, и он бессильно упирается спиной обратно в постель. — Лучше лежи. Твое тело отвыкло даже от таких простых активностей. — Сколько я был без сознания? — спрашивает Сонхун, пугаясь такой своей невероятной изнеможенности и не замечая суету на другом конце палаты. — Два с половиной месяца. — Как?.. Почти три месяца?! — Ты был в коме, парень. А вот твоему соседу повезло меньше — он пролежал два с половиной года. Радуйся, что отделался таким мелким сроком. Сонхун поворачивает голову в то место, куда врач указал на соседа, и ловит взгляд невозможно красивого и одновременно до ужаса бледного измотанного парня с глазами цвета темного меда, смешанного с деревом. Наверное, у него самого видок был не лучше. Он не знает почему, но его, как и соседа, будто перестает интересовать все вокруг. Проходит минут пять, и тому парню несколько человек начинают надевать кислородный респиратор, закрывая собой и прерывая загипнотизированную игру в гляделки. Врач снова обращается к нему, но Сонхун слишком измотан, чтобы среагировать, и снова проваливается без сознания.***
Джейк. Он все еще слышит это имя…и оно звонче стреляет ему в сердце, нежели в уши. Джейк. Он помнит теплые прикосновения. Джейк. Помнит бархатный голос, что ласкал слух. Успокаивающие объятия, забота, неподдельное беспокойство, милая улыбка, невыносимое притяжение, нежные поцелуи, доводящие сердечный ритм до своего пика, безумная поддержка, чистая любовь — это ему дарил самый любимый человек, назвавший его однажды «моя единственная и самая настоящая падающая звезда». Он помнит парня по имени Д… Кого он пытался вспомнить? Сонхун без понятия лежит уже добрый час посреди бела дня на больничной койке, борясь со странными ощущениями в душе. Это уже другая палата — видимо, после отключки перевезли. Комната чуть меньше, и место только для одного. Никаких соседей или кого-либо, с кем можно было пообщаться. Краем глаза он замечает стоящий на подоконнике лоток с несколькими бутылками питьевой воды, поэтому предпринимает попытку подняться самому и взять одну. Пак осознает, что это плохая идея, но уж лучше переживет очередной приступ слабости, чем будет ждать помощи от врачей, которые навестят его неизвестно когда. Несмотря на то, что у него получается контролировать мышцы и неспеша вставать с койки, в глазах все равно темнеет на несколько минут. Чтобы не повалиться к чертям на пол, Сонхун подрывается к окну и упирается руками в подоконник, прислоняясь лбом к холодному огромному стеклу. Какое же это паршивое чувство. Холод окна немного помогает, но ему бы не помешало умыться. Ноги сильно подкашивает, будто там переломаны все кости, однако по внешним признакам они в полном порядке. Только почему-то больше не держат так, как минуту назад. Удерживая свое тело на руке и молясь, что подоконник не обломится, он разрывает пальцами упаковочную пленку, вынимает оттуда одну бутылку и выпивает всю залпом, приятно смачивая иссохшее горло. — А ты у нас из неугомонных, — раздается за спиной голос того самого врача, которого Сонхун видел накануне. — Наслышан о преемнике главного кардиохирурга Чхве. Не будь таким шустрым и стой на месте. Ты проспал сутки с нашей первой встречи, но все равно еще слаб. Мужчина катит перед собой инвалидное кресло и оставляет его перед кроватью, чтобы взять Пака под локоть и спокойно усадить на белые простыни. — Твое новое средство передвижения, — показывает врач на коляску. — Ты, конечно, герой, что уже второй раз пытаешься самостоятельно подняться, однако тебе необходим период восстановления. Некоторое время ты не сможешь двигаться самостоятельно, будешь тренироваться разрабатывать мышцы, и я бы не рекомендовал это делать без помощи приставленного к тебе медбрата. Давай без самодеятельности, а то Чхве отрежет мне руки, если с его лучшим ассистентом еще что-нибудь случится. — Как долго я не смогу нормально ходить? — В лучшем случае около месяца. Ты везунчик, ведь после операций на позвоночник неплохо восстановился. Ходьба тебе будет под силу, не переживай. Лучше скажи, ты помнишь, что с тобой произошло? — Я помню… как попал в аварию. — Что было до аварии помнишь? — Я собирался к своему другу. Вроде бы в клуб, чтобы поговорить. — Отлично, мне так и сказали. Значит, мыслительные процессы не повреждены. Впрочем, как и показывал аппарат, что мозговая активность в коме у тебя наблюдалась. Итак, план такой: соблюдаешь все назначенные указания, обращаешься за помощью к медбрату и не создаешь проблем. Пройдешь реабилитацию и все наладится. Если у тебя есть какие-либо вопросы, можешь задать. — Вообще-то есть. — Слушаю. — Кажется, я иногда слышал голос мамы, да и обоих родителей. А еще, вроде, мне снился какой-то сон, но, честно, не помню, о чем он был. Такое могло быть? — В состоянии комы ты вполне можешь слышать и понимать устные сигналы, хоть и не реагируешь на внешние раздражители. К тебе приходили и родители, и друзья, поэтому ты вполне мог их отдаленно слышать. Ты даже пару раз плакал во время комы — это нормально, ведь отделы мозга обрабатывают полученную информацию и это вызывает слабую реакцию. А насчет сна — исключено. — Почему, если я, по сути, находился в долгом сне? — Нет, Сонхун. Кома — это не сон. Человек не может там видеть сны. Если бы тебя вводили в искусственную, то тогда да — во время летаргического сна твой организм продолжает функционировать настолько, что ты даже дышать в состоянии. Однако у людей, находящихся в реальной коме, нарушены жизненно важные функции. Пак потирает заспанные глаза и смотрит некоторое время в одну точку на стене, стараясь переварить услышанную информацию. При оповещении о приходе мамы парень обещает не быть слишком эмоциональным при встрече с ней и другими близкими, которые разрывали с утра телефоны больницы и скомканно прощается с врачом. Наверное, как бы странно это ни звучало, но мама — это последний человек, к кому у Сонхуна могут быть эмоции. Он ощущает себя разбитым вдребезги. Мама заходит очень тихо. Аккуратно присаживается на край кровати, ставя рядом пакет, наполненный свежими фруктами, и смотрит неверяще, словно на приведение. — Ты узнаешь меня, сынок? — Да. — Какое облегчение, — выдыхает женщина и берет его ладонь в свою. — Мы с папой сильно переживали за тебя. Принесла тебе витамины, чтобы быстрее поправлялся. Сонхун просто молчит. Он так давно не общался с мамой, что уже отвык от ее запаха, ласкового обращения к себе и теплого взгляда. Стоило ему попасть в аварию, как его родители наконец-то вспомнили о нем. Разве такой ценой он должен добиваться любви к себе? Ему не нужны вкусные подачки, регулярные приходы в больницу. Сонхуну нужно, чтобы его любили просто за то, какой он есть. — Какие хорошие люди с тобой работают. Я рада, что ты устроился в таком замечательном месте. Не знаю, что бы я делала без поддержки всех этих людей, пока ты был без сознания. Когда все случилось, то не оставалось свободных палат, но врачи нам пошли на уступки и поместили тебя в VIP-палату к еще одному пациенту, а плату потребовали, как за обычную. Хорошо, что ты теперь будешь отдыхать в отдельной комнате — так мы с твоим отцом сможем приходить в любое время, не состыковывая время с чужими родителями и другим врачом. Если бы Сонхун был тем ребенком, что только заканчивал школу, занимался любимым хобби и грезил о перспективном будущем, то его грудь мигом бы налилась радостью от того, как беспокоятся о нем родители. Но он потерян… Потому что к нему относятся так, словно никто никогда не ссорился. Только почему родители не наладили отношения раньше? За то время, пока они были порознь, их ребенок успел вырасти. Зачем так необходимо было обвинять в неправильности суждений на видение будущей профессии, продолжать навязывать свое мнение, создавая один лишь негатив и увеличивая пропасть взаимопонимания? — Я не хочу, чтобы вы постоянно навещали меня здесь. — Не говори так, Сонхун, — улыбается женщина, кладя свою ладонь на щеку сыну. — Мам, вам не было дела ни до меня, ни до места, где я работаю. Просто не нужно сейчас разыгрывать спектакль идеальной семьи, — Пак отстраняется, прерывая физический контакт. — Я и дальше справлюсь со всем сам. — Я сожалею, что ты так думаешь. Это моя вина. — Мы поссорились из-за чертовых коньков. Ты считаешь, что это того стоило? Да, я не известный фигурист, каким ты хотела меня видеть, но я стал тем, кем хотел видеть себя сам. — Безусловно, я это понимаю. Мне очень тебя нахваливали в Асане, и, похоже, это действительно то дело, в котором ты достойно смотришься. Так может будет лучше, если ты спрячешь свои колючки, и мы вместе вернем все так, как было раньше? — Как раньше уж точно ничего не будет. Я уже взрослый и живу самостоятельной жизнью. Я понимаю, что вы мои родители и не хотели мне ничего плохого, когда решили выбрать мне профессию и пресечь мои личные стремления, однако тогда мне было тяжело это принять. Никакой обиды к вам у меня нет, просто нужно двигаться вперед. Будет хорошо, если ты не будешь из кожи вон лезть, чтобы вернуть прошлое, а лучше поддержишь мое настоящее. — Хорошо, так и сделаем, — соглашается женщина. В дверь палаты стучат, и на пороге показывается Джей, заполучая всеобщее внимание к своей персоне, от чего парень слегка мнется у входа, но все же решает зайти внутрь. — Сынок, я могу прийти после твоих процедур ближе к девяти вечера. Мне остаться потом с тобой? — Все в порядке, мама. Для этого есть медперсонал, — произносит Сонхун, понимая, что звучит холодно, но для него это, скорее, похоже на безмолвную тоску. Когда вроде отдаленно щемит в груди, но чувства давно притупились годами. — Хорошо, тогда мы в следующий раз придем с отцом днем, как у него получится отпроситься с работы. — Здравствуйте, — Джей кланяется проходящей мимо него женщине, и, немного обескураженный натянутой атмосферой, остается наедине с Сонхуном. — Я не вовремя? — Порядок, — Пак закатывает глаза и зачесывает пятерней волосы, качая головой. — Ты как, друг? — Живее всех живых. Врач сказал, что я, в отличие от своего соседа по прошлой палате, еще легко отделался. Джей садится на то же самое место, где сидела раньше мама, только вот теперь становится гораздо комфортнее. Хочется много сказать, расспросить друга о том, каково ему было все это время и не винил ли он себя ненароком в том, что позвал в бар в ту ужасную погоду. Сонхун приглашающе раскрывает руки в стороны, а Джею и не нужно больше ничего, так как он подсаживается ближе и крепко обнимает его. — Вот же блядство, я обещал себе не распускать сопли, — крепко зажмуривается фельдшер, чтобы подступившие слезы не начали позорно стекать по лицу. — Каждый день говорил себе, что ты проснешься, готовился морально к каждому дню, но все же не был готов. — Извини, что так и не дождался меня той ночью. Пак проснулся лишь вчера, и для него дружеская разлука не должна отдаваться какой-то острой горечью. Но ему кажется, что это он был тем, кто на самом деле лишился товарища и уже мысленно попрощался. — Лучше бы я сам вызвал такси и приехал к тебе. — Никто не мог предугадать, что такое случится. В этом вообще нет твоей вины. — Я понимаю, что не я сбил тебя на дороге, но…был не в себе, стоило узнать от знакомого из другой бригады скорой помощи, что тебя увезли в реанимацию после ДТП. Никогда еще мне не доводилось трезветь так быстро. Я места себе не находил, когда ты не очнулся на следующий день. Когда того же не произошло ни через еще сутки, ни через неделю… В глазах Сонхуна снова происходит дезориентация, принуждающая разомкнуть объятия, дабы не поплыть рассудком прямо на плече друга. — Погоди, Джей, секунду, мне нужно лечь, — Пак приподнимает кнопкой спинку кровати, располагаясь в полулежачем состоянии и сильно зажмуривая глаза, чтобы сбить находящее помутнение. — Что случилось? — Голова резко закружилась. Ничего серьезного. — Если ты решишь упасть в обморок, то давай это будет уже без меня, — друг вглядывается в лицо Сонхуна, а затем осторожно помогает подложить мягкую подушку под голову. — Спасибо, Джей, — тепло отзывается он на помощь, и уже с ощущением некоего укола смирения от того, что оставил друга справляться со всем в одиночку, добавляет, — и спасибо за то, что был сильным все это время. Темно-карие глаза неверяще продолжают сканировать его собственные, а губы вот-вот собираются что-то произнести…но с них не слетает ни звука, а после они вовсе сжимаются в тонкую ниточку. Парень дает себе передышку и потупляет голову вниз, сжав белое одеяло в кулаках от того, что больше не в силах удерживать соленые слезы. — Это я тебе должен такое говорить, ненормальный, — вначале усмехнувшись, на последнем слове интонация Джея падает вниз и хрипотцой сходит на полушепот. — Когда ты научишься думать прежде о себе?! Сонхун мирно ждет, пока Джей снова заговорит, понимая, что не нужно лезть лишний раз в такой момент. Один оценивающий взгляд на друга в улучшенной физической форме говорит о том, что со здоровьем Джея хотя бы все в порядке. — У меня все было хорошо. У меня был Чонвон. Я приходил и рассказывал тебе, буквально изливал все, что было на душе, — Джей слегка усмехается, и это помогает ему взять себя в руки, — но ты был в отключке. Честно, иногда было жутковато, ведь ты только и мог, что тихо вдыхать поступающий кислород через маску, и совсем не шевелился. Но врачи советовали говорить с тобой. Видимо, они не рассчитывали, что я приму их совет так близко, что меня буквально выпихивали из палаты. — Неужели вы все-таки… — Да. Ты заставил меня переживать больше всех, поэтому я решил, что терять уже нечего. Попробовал первым признаться Яну и не был отвергнут. Чонвон значительно помог мне не дать слабину. — Я рад. Для меня все было словно вчера, но я ценю твою заботу за эти месяцы… Мне так с тобой повезло. — Что еще хочешь мне сказать кроме своих странных извинений и бесконечных благодарностей? Мы так давно не болтали, Сонхун. — Не терпится увидеть голубков в действии, — заговорщицки прищуривается Пак, а после смеется, забавляясь тем, как краснеет друг. — Тебе весело? Ну молодец, лучше веселись и поскорее встань на ноги, чтобы уже я нашел над чем поиздеваться касательно тебя. У Сонхуна немного давит в груди, когда он продолжает посмеиваться с нелепых угроз Джея, чьи глаза едва обсохли от слез. Всего одно маленькое позитивное мгновение, которое он старается перетерпеть. Удивительно, но от этой боли Сонхун облегченно ощущает, что жив. — Обещаю усердно работать, чтобы поскорее восстановиться. — Давай, борец, — одобрительно кивает Джей. — Кстати, тут еще есть человек, который хочет с тобой поговорить. Ты как, устал? Если что, могу сказать ему, чтобы пришел позже. — Лучше сейчас. Хочешь, не верь, но даже после стольких месяцев в отключке мне до жути хочется спать. — Верю. Тогда сейчас же позову — он тут, сидит прямо за дверью. Как только Джей впускает гостя в палату, Сонхун неуверенно косится в сторону вошедшего в халате сотрудника, не припоминая, видел ли его когда-либо раньше. Черные волосы, забавные лисьи глаза, которые начинают словно улыбаться гораздо раньше, чем на лице образуется и сама улыбка, наполненная облегчением и искренней радостью. Красующийся на груди бейджик должности медбрата с именем «Ким Сону» не говорит ему ровным счетом ни о чем. Ни о том, зачем парню нужно с ним поговорить, ни о том, почему он выглядит так доброжелательно, хотя они совершенно незнакомы. — Добрый день, меня зовут Ким Сону, — парень задорно кивает Джею, что остается стоять у стены, и кланяется, встав напротив кровати Сонхуна. — А вы… — парень был явно помладше, но Пак все равно предпочитает сохранить формальность, — вы пришли по назначению моего лечащего врача? — И это тоже, господин Пак Сонхун. Рад нашей встрече, наконец-то мне удалось с вами познакомиться. Я буду помогать вам с реабилитацией. — Сону, да какой он тебе господин? — усмехается Джей на подобные любезности. — Вы знакомы? — не совсем догоняет Сонхун. — Да, — отвечает друг. — Сону помогал присматривать за тобой все это время и, к тому же, тебе стоит поблагодарить его — ведь именно он вызвал скорую, когда ты попал в автокатастрофу. — Господин Пак, — вновь обращает на себя внимание медбрат, — для прояснения ситуации скажу, что во время происшествия я стал свидетелем всего этого и когда вытащил вас из автомобиля, вы еще дышали, в отличие от другого водителя, что в вас влетел. К счастью, моя первая помощь хоть немного помогла сохранить то несчастное время, пока не подъехала бригада. А после того, как вас доставили в Асан, здесь искали людей с сестринского дела, и так получилось, что в итоге меня приставили к вам. — Я…даже не знаю, что могу сделать…я очень вам благодарен. — Господин, ответьте мне, вы же собираетесь вернуться в Асан кардиохирургом? — Определенно. — Тогда давайте мы сблизимся, и я должным образом прослежу за правильным течением реабилитации. Вы забудете об этом инвалидном кресле быстрее, чем успеете к нему привыкнуть. Договорились, Сонхун-хен? — протягивает руку младший. — Хорошу, Сону, — Пак отвечает на рукопожатие, вкладывая в свою улыбку свое уважение этому парню, который при всем своем невинном виде не испугался самолично вытащить пострадавшего. — Я в твоем распоряжении.***
Сонхун не думал, что это будет так тяжело. Поначалу это было что-то по типу пассивной гимнастики, когда тебе поочередно сгибают ноги в коленях, пока ты даже не встаешь с постели. Но уже через несколько суток Пак должен был пытаться сам, будучи в сидячем положении и свесив ноги, имитировать ходьбу, задействуя мышцы стопы. Далее каждый день после завтрака Ким Сону отвозил его на коляске в тренажерный реабилитационный зал, находящийся в противоположном крыле, из которого он уезжал совершенно измученным, принимал пищу и засыпал до тех пор, пока его вновь не разбудят на вечернюю тренировку. Пак не желает себя жалеть, но как же позорно трясутся его ноги при попытке нормально пройтись, держась за поручень металлического стула на колесиках. И после этого лицо Кима все еще сияет ярким лучом надежды, когда он ожидает выполнения нового упражнения в их списке, который младший держит в папке в руках, постоянно что-то там помечая. Сонхун же неуверенно продолжает цепляться за поручень, стоя напротив и не совершая больше ни единого шага. — Сначала сядь, хен, — Сону недовольно дуется на старшего, опираясь о ручку велотренажера, зная, что тот будет всячески упрямиться, выдохшись после несчастных попыток ходьбы. — У меня еще никогда так сильно не отваливались ноги. — Это нормально, что даже небольшой спорт дается тебе непросто, при том, что ты очень долго вообще не мог шевелиться. — Мы торчим здесь все утро и вечер. Каждый день делаем растяжку, но я после всех тех дней даже не могу нормально пересечь и половину зала с этим стулом. — То есть ты хочешь сказать, что вместо велосипеда мне тебя посадить на тренажер, где ты будешь ногами поднимать груз? — Сону, я готов выполнять тренировки, но для меня настоящая пытка смотреть, что ничего не выходит. — Как же ничего, — возмущается Ким, поднимая брови и широко раскрывая глаза, — помнится, раньше тебя мучали бесконечные головокружения от попыток даже просто принять сидячее положение. Поэтому, раз ты уже что-то умеешь — подойди к тренажеру и сядь на седло велосипеда. Давай, мигом! Не жди помощи. Кое-как Сонхун ковыляет к тренажеру и уже под смягченным взглядом младшего старается крутить педали, чувствуя привычную боль в мышцах. — Я понимаю, что тебе тяжело, хен. Можешь не верить, но у тебя замечательные успехи. Я же вижу. — Просто я не привык быть такой обузой. Даже уже сомневаюсь, что точно я ли был тем человеком, кто некогда мог бегать и даже просто ходить. — Гарантирую, ты вновь в это поверишь. А пока…может, хочешь о чем-нибудь другом поговорить? — Скажи, а я действительно плакал в коме? — Да, было такое. Перед тем как ты очнулся, и еще один раз, не помню точно когда. — Так интересно, что это вообще было. Врач сказал, что никаких снов мне не могло сниться, тогда с чего такие рефлексы? — Кто знает. Только тебе известно, на что так реагирует организм. Но не забивай особо голову, хен, — улыбается Сону, поправляя горло свитера и ворот своего халата. — Ну как, передохнул? — У меня по вискам стекают капли пота, когда мне передыхать, если наша тренировка никак не заканчивается? — Пак следит за тем, как Ким склоняется над экраном с режимами и мигом напрягается. — Не ставь! Я больше не смогу. Младший несмотря на протест нажимает пару кнопок, настраивая необходимый режим, после чего педали крутить становится чем-то на грани возможного. — Хен, мы договаривались, что ты будешь выполнять все нагрузки. — П-по-бробовал бы сам, — Сонхун с еще большим усилием вжимает ноги в педали, а те не сказать, что готовы подчиняться такому отчаянному напору. — В отличие от тебя я профессионально гоняю на велосипеде. Бери пример. — Нашел чем хвастаться инвалиду. — Терпение, хен. Вот увидишь, через время ты напрочь забудешь о существовании этого слова.***
И вот, через три недели он уже более-менее уверенно стоит на ногах и может даже обходиться без коляски несколько часов. Сегодня у него определенно хорошее настроение, ведь впервые за все время он может себе позволить обычную прогулку на свежем воздухе во внутреннем дворе больницы. Конечно, Сонхун еще не настолько самостоятельный, чтобы делать это в одиночку, но с ним будет Сону, который не переставал верить в него — и оказался прав. Если честно, то этот двор больше напоминает собой огромный сад. Кругом усажены молодые деревца, которые однажды разрастутся в великолепные зеленые деревья. Ну а сейчас в середине прохладного декабря они вынуждены позволять прогуливающимся просматривать всю территорию сквозь голые веточки без листвы. Так Сонхун замечает в глубине двора свободную скамью и устремляется в ее сторону, шагая по мощеной камнем дорожке и наслаждаясь от ощущения каждого шага под своими кроссовками. — Я могу тебя оставить ненадолго, если хочешь, — обращается к нему Ким, когда они достигают выбранной старшим цели. — Гуляй, наслаждайся, а после снова заберу на тренировку. — Хорошая идея. А то порой мне кажется, что я что-то вроде твоего питомца. — Хм, — Сону игриво делает вид, что задумывается на мгновение, хотя в лисьих глазах искорки блещут поиздеваться над старшим, — знаешь, всегда хотел песика, которого буду хорошо воспитывать и тренировать. Сонхун не верит своим ушам, а младший, довольный подобной реакцией спешит помахать рукой и удалиться к группе своих знакомых, общающихся между собой у входа во двор. Свежий воздух приятно охлаждает голову. Это определенно чувствуется лучше, чем просто возвращаться после тренировок в проветренную палату. Наверное, именно таким ощущается хороший день — радость от улучшения функции передвижения, приятная погода, ощущение, когда вместо постоянной загруженности кардиохирурга, находится миг уединения с собой. Было бы хорошо достаточно восстановиться до первого снега. Сонхун не особо верил в примету, что как встретишь первый снег, так и проведешь целый год… но даже такая простая вера сейчас придает ему сил. Хотел бы он провести год, вернувшись в Асан не калекой, а нужным сотрудником, окунувшись в прежнюю жизнь, и… — Скучаешь? — раздается слева приятный мужской голос, и Пак узнает в нем того парня, который был в той же палате, когда он очнулся. — Могу присесть? — Конечно, — Сонхун немного подвигается на край, чтобы освободить побольше места для парня. — Спасибо, — собеседник слегка улыбается и садится рядом, протягивая руку для знакомства. — Шим Джеюн. Можно просто Джейк. А ты? — Пак Сонхун, — сжимает он чужую ладонь, покрытую затянутыми ранками на костяшках. Задавать лишние вопросы не кажется уместным при первом знакомстве, поэтому Сонхун переводит взгляд на чужие глаза, искрящиеся неприкрытым любопытством — они будто выжидают, скажет ли он что-нибудь или нет. Но Пак, уже успев наполовину провалиться куда-то, расцепляет рукопожатие. — Приятно познакомиться. Наконец-то могу хоть с кем-то поговорить, кроме медсестры и своего тренера, — Джейк облегченно выдыхает и, натянув рукава больничной рубашки из-под куртки почти до кончиков пальцев, прикрывая ранки, хватается за сердце рукой. — А разве не медсестра должна помогать тебе с тренировками? Мне помогал все время медбрат. — Она должна была, но было решено, что мне нужен специальный тренер, который не будет просто следовать плану тренировок и писать отсчеты. — А в чем отличие? — посмеивается с такого ответа Сонхун. — Без понятия… просто ощущал себя как в армии, а не на реабилитации. Платили родители и ни о чем меня не спрашивали. — Из богатых, значит? — Я этим не горжусь. — Я тебя не видел в тренировочном зале, — задумывается Пак. — Занимался в своей VIP-палате? — он спрашивает из чистого любопытства и ничуть не преследует желание и далее затрагивать, по всей видимости, неприятную для Джейка тему. — Меня скорее держали в закрытом блоке спортзала, чтобы я ни на что не отвлекался, но давай не будем об этом больше, — Шим залезает в карманы своей оверсайз куртки и вынимает оттуда две небольшие баночки молока со вкусом дыни. — Хочешь пить? Угощаю. — Мне тоже нравится такой вкус, — с радостью принимает молоко Сонхун и резким движением протыкает трубочкой крышку, наблюдая, как то же самое делает и парень. — О, значит, у нас есть что-то общее, — улыбается ему Джейк. — Как думаешь, это повод стать друзьями? Мы даже одногодки. — А разве нужен веский повод, чтобы подружиться? — он приятно тянет через трубочку вкусный напиток и решает пойти навстречу этому парню. — Я не против нового приятеля. И спасибо, что угостил. — Вообще… — Шим поворачивается в пол-оборота к Паку, — была причина, по которой я хотел заговорить именно с тобой. — Что, не мог выпить обе баночки молока в одиночку? — пытается съязвить Сонхун, смущаясь того, что глубокие глаза устремлены прямо на него. — Я, конечно, мог, но тогда эффект был бы не тот. — Шутник, значит. — Пытаюсь оставаться позитивным несмотря ни на что и разрядиться в общении. Если тебе неудобно, то я могу прекратить. Как бы ни было неловко, Сонхун признает, что чужая широкая улыбка его определенно обезоруживает. — Продолжай, — Пак и сам замечает, как от разговора ему становится легче, а поэтому действительно хочет, чтобы Джейк продолжил. Может, у него появится друг с ярким характером, у которого он сможет многому научиться. — Мне тоже сильно не хватает такой нелепой разрядки, когда можно говорить ни о чем. — Мой врач сказал, что мы были в одной палате по одинаковым случаям. Мне сейчас достаточно тяжело осознать все произошедшее, но думаю, что ты — это единственный человек в стенах Асана, кто может меня понять. — Ты же тоже был в… — Коме, — с полуслова понимает Шим, поджимая губы и кивая то ли себе, то ли Сонхуну. — Да. Мне рассказали все, стоило проснуться в более-менее нормальном сознании. — Полагаю, нам крупно повезло. — Кстати, мне интересно, ты что-то помнишь, пока был в коме? — спрашивает Джейк. — Мне снился сон… — отвечает ему Сонхун. — Ну точнее мне так казалось, но это просто бред, потому что врач сказал, что это невозможно. — Сон? И почему это должно быть бредом? Не думаю, что мы оба спятили, если у меня похожие ощущения. — Как раз могли, Джейк, — поправляет свои волосы Сонхун, отмечая, что начинает замерзать, проходясь холодными пальцами между прядями. — Мы оба вышли из комы всего около месяца назад. — Какой сон? Расскажи, — заинтересованно просит Шим. — Я не могу вспомнить. — Я вот тоже. Не думаю, что можно что-нибудь запомнить, когда потерял два с половиной года своей жизни. Gosh, you know, — с некой долей обречения выдыхает Джейк, но выпускает смешок, мгновенно замечая, что неосознанно сменил язык, — прости. Знаешь ли, это похоже на горькую иронию. Когда я пришел в себя, то мое настоящее и будущее превратилось в жестокую правду из разряда «поздравляю, Джеюн, ты выжил, но теперь живи с травмой, что потерял почти три года жизни». — Я тебя понимаю, я тоже упустил время. — Это не одно и тоже, Сонхун. По твоему небольшому сроку, тебе должно быть намного легче. Легче. Сонхуну ничуть не легче. Одна секунда столкновения другой машины с его автомобилем поставила его на грань жизни и смерти, а чтобы приблизиться к прошлой жизни — нужно приложить неимоверные усилия. — Джейк, ты не прав. Ты не знаешь, как я себя чувствую на самом деле. — И как же? Расскажи мне, Сонхун, — Шим будто меняется в лице, начиная своим заговорщицким тоном раздражать Пака. И почему-то начинает казаться, что тот далеко уходит от своей тактики найти в Паке собеседника на важную для обоих тему. Сонхуна пытаются проверить на прочность? Или таким образом Джейк требует к себе внимания, чтобы кто-нибудь его пожалел? — Мы еще не на той стадии знакомства, когда я могу открывать тебе душу. — У тебя хотя бы есть надежда двигаться в будущее, а я отныне для своей родни сын, который не смог обезопасить себя от аварии. Еще тогда я приехал в Корею из другой страны, чтобы поменять свою жизнь. Как итог после всех событий — меня забирают обратно, и всем плевать. Все думают, что они могут так меня защитить. Но я не хотел себе такой путь, а эти два с половиной года отдаются в ушах настоящим приговором. Тебе же, — парень выделяет начало небольшой паузой, — не нужно ничего менять — всего лишь вернуться к старой жизни. Да какого черта Шим выдумал, что все так легко?! — Не смей говорить такое, — Сонхун берет Джейка за воротник. — Никто не в праве мерить чужие беды. Я, как и ты, потерял часть жизни. Я хотел тебя приободрить, а ты вздумал указывать мне, что я не имею права жаловаться и иметь проблемы из-за того, что мой срок меньше твоего?! Классный, конечно, ты выбрал способ для разрядки. Видно, что давно не общался с людьми. — Я не указывал тебе, что за бред? — возмущается Джейк, крепко сжав плечи Сонхуна, чтобы отстраниться, но не делает этого. Лишь замирает, пугаясь ледяного взгляда темных глаз, что словно замораживает все тебе изнутри и припечатывает к месту. Сонхун места себе не находит. Странно, но он как будто потерял что-то важное, что никак не может вспомнить. Наверное, вполне объяснимо, когда несколько месяцев жизни ушли в никуда. Он не утверждает, в отличие от парня, что ему было хуже принять действительность. Может и нет — кто знает? Но мысленно Сонхун все еще находится в моменте, когда едва не умер. И пусть он фактически жив, но внутри…словно то небьющееся сердце в короткий период клинической смерти и вовсе разбилось, не подлежа восстановлению. — Мы точно не оба сошли с ума, — Паку больно. Их лица разделяет короткое расстояние, но ему дико больно, и какой-то едва знакомый человек не заслужил вытягивать напоказ его душу, заявляя полную чушь. — Посмотри на себя со стороны — сошел с ума только ты. Чем дольше он смотрит на Джейка, тем больше все внутри сжимается от желания заглушить свою неизвестную тоску. Глаза с темной медью на дне притягивают к себе, только еще сильнее обескураживая Пака. Однако это чувство стирается, стоит Джейку открыть свой рот. — Ну и катись к черту, Сонхун. Шим выходит из себя, окончательно портя атмосферу, и Пак желает прекратить все это сию же минуту. — За знакомство, придурок, — Пак звонко выбрасывает упаковку молока в металлическую урну и оставляет Джеюна, не желая более с ним разговаривать.