Влюбленные

Мунихион, 2775

      Ошибка… Потеря связи с сервером… Критическая температура… Повторное подключение… Ошибка… Принудительная перезагрузка…       Тусклый желтоватый свет обжигал глаза. Ноги пульсировали мешком с иголками. Лампочка рвано мигала где-то под потолком, холодные стены промозглостью оседали на коже, а жёсткий матрас асинхронно впивался в ребра своими пружинами. Кажется, она слышала мерное тиканье настенных часов, — жаль, полуслепые глаза так и не смогли найти ничего, что оставляло после себя в ушах назойливый стрёкот.       Только раскачивающегося перед кроватью мужчину с белёсыми волосами, ярко-синим планшетом и облачёнными в черные перчатки руками — единственное, что она смогла рассмотреть, не прищуриваясь.       — Привет.       Кажется, он улыбался. Да, наверняка именно так оно и было. Его голос показался немного высоким для его возраста. Слишком молодым для отжившего свое человека. Он с силой отталкивался от пола, замирал на несколько мгновений и опускал стул на все четыре ножки так, чтобы грохот падения эхом отражался от влажных стен. Нет, он точно улыбался — она видела это, видела то, как исказилось его размытое за мутной линзой близорукости лицо, как он подался вперёд и оперся локтями о лежащий на коленях планшет.       — Мне сообщили, что ты пришла в сознание, — он заигрывающе цокнул, а его белеющий склерой глаз на секунду скрылся в складках кожи: кажется, он ей подмигнул, — и я тут же поспешил проведать нашу гостью. Надеюсь, тебе здесь нравится. Не пятизвёздочный отель, но… — мягкий смешок разлился по комнате, — в целом сойдёт. Наверно. Я не слишком силен в человеческих предпочтениях. Итак, у меня будет к тебе пара вопросов. Для начала, — он перелистнул записи на планшете и, снова прищурившись, вгляделся в него, — как тебя зовут?       Как ее зовут? Что за глупые вопросы. Она точно знает, кто она, какое носит имя и сколько ей лет. Или… Она точно это помнила.       Имя. Глупое имя, вертящееся на языке, как маленькая острая юла, царапающая своей иглой его кончик. Имя, за которым, кажется, скрывалось слишком многое, чтобы забыть его. Но как бы она ни силилась, вместо себя в голове раздавался шум ушедшего на профилактику телевизора. Навязчивый, жужжащий, как шмель, он нарастал, заполняя собой каждую мысль. Неожиданно она обнаружила себя сидящей на кровати, вцепившись пальцами в волосы: ногти впились в кожу головы, но эта боль только на мгновение заставила жгучее жужжание отступить, давая путь единственному имени, которое она помнила.       — Эйлин… Маккензи.       Лицо белобрысого мужчины — или скорее юноши? — оказалось совсем рядом с её лицом, и она, подняв голову, чуть было не столкнулась с ним лбом. Он лыбился, должно быть, еще шире, чем раньше, пока Эйлин щурилась до боли в глазах, силясь рассмотреть его получше. Длинный шрам, рассёкший серебристую бровь и глаз с неожиданно черным зрачком, — не такой аккуратный и детский, как ее собственный от падения на горку деталей конструктора, но рука все равно дёрнулась и пальцы спешно огладили щеку…       …Не обнаружив на ней криво заросших краёв.       Парень еще немного поразглядывал ее лицо, а затем резко отпрянул, щёлкнул вытащенной из кармана ручкой и сделал несколько пометок на своём листке, вновь превратившись для Эйлин в бесформенное размытое пятно. Она подалась вперёд — и тут же вцепилась пальцами в холодный край кровати-кушетки, едва не повалившись на пол.       — Замечательно. Какое красивое имя. Греческое? — взгляд метнулся на Эйлин, но она смогла только рассеянно повести плечами. Незнакомец спросил что-то еще, но она не разобрала ни слова — голос накрыла волна жужжания, заставившая её зажмуриться и сильнее вцепиться в металлический каркас. — Что ж, ладно. Перейдём к следующему вопросу. Где ты родилась, Эйлин?       Ошибка подключения… Переадресация…       Метель. Обрывистый утёс. Разбивающиеся об него внизу волны. И пронзительный ветер. По… полицейский? Да, офицер лежал на снегу в окружении алых роз, скрытый ото всех длинной тенью указателя. До Инвернесса шестьдесят девять миль. Если не сворачивать и не отвлекаться на еду. Почему… почему ей так холодно, глядя на безвольно замершего офицера, пусть чьи-то тёплые руки и согревают плечи, несильно сжимая их? Почему на ней дурацкий клетчатый плед? Она… Кажется, его зажевал барабан стиральной машинки. Она уже давно избавилась от него.       Эйлин обернулась. За спиной была только обитая заплесневелой тканью стена, от которой тянуло кладбищенской тоской и безнадёжностью, и она поспешила обхватить себя руками, нервно растирая предплечья — они все еще горели, как и плечи, от невидимых прикосновений. Эйлин хмурилась. До Инвернесса было шестьдесят девять миль, но название городка словно кто-то нарочно замалевал черным уродливым граффити. Она поёжилась: по коже пробежался морозный сквозняк, хоть в комнате и не было ни одного окна. Только надоедливо мигающая лампочка, покосившийся стол и кровать, с которой Эйлин свесила ноги. Она вглядывалась в лицо человека напротив, но оно исчезало в потухающем свете, а затем вспыхивало физиономией замершего у обочины полицейского.       Нужно было только подойти поближе и рассмотреть. Нужно было только…       …смазать ладонью закрывающую надпись черную краску.       — Шотландия, Ин… — Эйлин осеклась и, зажмурившись, мотнула головой, — Хелмсдейл. Это на севере.       Она попыталась проморгаться, но вместо этого ее глаза потянула липкая солёная плёнка, которую она спешно стёрла. Еще несколько секунд она смотрела в пол, видя только свои ноги-пятна, сжимала пальцами кушетку и считала удары собственного сердца, как неожиданно подпрыгнула и, выпучив глаза уставилась на незнакомца. Кажется, ей стоило раньше задать вопросы, от которых могла зависеть ее жизнь, но мозг работал слишком медленно: каждая мысль проходила несколько кругов, прежде чем быть утверждённой внутренней бюрократией разума Эйлин Маккензи. Голова налилась ртутью, она гудела и пульсировала в висках, на затылке и макушке. Швы, сцепляющие череп, скреблись друг о друга, словно пытались спилить сломанный ноготь о наждачку.       Еще несколько секунд наедине со своими мыслями, и Эйлин сойдёт с ума.       Загрузка компонентов…       — Простите, кто вы? И где мои очки? — она рассеянно заозиралась, водя руками по кушетке.       Со стороны незнакомца раздалось удивлённое хмыканье, но через мгновение чужая рука протянула знакомый нежно-голубой футляр. Судя по раздавшемуся в нём от столкновения с раскрытой ладонью Эйлин грохоту и последовавшему звону, очки были на месте. Футляр щёлкнул замком, а новенькие дужки блеснули в тусклом свете лампочки. Она едва не выронила очки дрожащими пальцам, но еще секунда — и носовые подушечки мягко обняли переносицу. Теперь Эйлин могла во все четыре глаза рассматривать мужчину напротив, подтверждая свои предварительные наблюдения. Правда, улыбка его теперь была более мерзкой, чем она могла представить: мужчина напоминал школьного учителя, допрашивающего её о том, кто макнул новенькую девочку головой в унитаз, и почему Эйлин сняла все, кроме лица «преступника».       — Вопросы тут задаю я. — В мягком голосе скользнуло раздражение, и он, положив планшет на колени, нехотя стянул перчатку с руки. Черная, она показалась Эйлин обуглившимся куском мяса. До того момента, как парень вытащил платок и протёр ее от мнимого нагара. — Кто послал тебя, Эйлин Маккензи?       — Кто меня… — не отрываясь от того, как он методично протирает каждый палец, Эйлин поперхнулась воздухом и подняла взгляд выше, — послал? Я… я не понимаю.       — Эйлин. Не нужно играть. Ты скверная актриса, знаешь ли.       Если бы от возмущения можно было задохнуться, эта незавидная судьба несомненно бы её постигла.       Поджав губы, Эйлин одним пальцем резко насадила сползающие очки обратно на переносицу и с подозрением продолжила повторять взглядом движения незнакомого ей мужчины. Который так и не назвал своего имени. Верх некультурности!       — Наверно, я немного неверно выразился. — Он отряхнул платок, натянул на очищенную руку перчатку и стащил вторую с другой руки, принявшись так же методично стёсывать чернь с тонких узловатых пальцев. — Мы хотим знать, какая группировка послала тебя к нам, Эйлин Маккензи. Видишь ли, твоё появление носило несколько… — он замер, разглядывая грязные ногти, и вздохнул, — спонтанный характер. К тому же, твой вероятный сообщник, как ни прискорбно, сбежал. Поэтому вся надежда на тебя. Пойми, — он посмотрел на Эйлин серебристыми глазами, яркими и пустыми, словно ребёнок закрасил радужку единственным серым карандашом, — если ты ничего не расскажешь, я не смогу тебе помочь. Чем дольше ты упорствуешь и молчишь, тем больший гнев на себя вызовешь. Тебе лучше рассказать, как ты попала в этот мир. Видишь ли, гости у нас бывают не так часто. А если выражаться точнее, у нас ни разу не было подобной… ситуации. Как ты осталась жива?       Жива? Почему Эйлин должна… Она нахмурилась, резко оборвав поток всколыхнувшихся зелёной пресной водой воспоминаний. Скользкие мостки, рыжие всполохи на берегу, скрипящие доски. Она была там, пыталась сделать вдох, но вместо этого глотала воду. Ноги сдавило невидимыми водорослями, а вверх подлетели полупрозрачные пузырьки газа, лопаясь прямо перед лицом Эйлин. Мостки, пиво и гроза. Кажется, накануне был дождь. Мэлли. Она сидела прямо перед ней, болтала ногами в воде и смотрела на закат. Кто-то еще… Там был кто-то еще. Брови сильней сдвинулись к переносице; а отточенным за годы движением она поймала попытавшиеся слететь от такого очки и водрузила их обратно на положенное место. Огненно-рыжие всполохи сквозь мутную поверхность воды. Она уже видела это лицо, но чем больше напрягала память, разбрасывала все невидимые записи в голове, тем призрачней оно становилось.       — О чем вы? Я помню… — Эйлин осеклась, уставившись на свои ноги, а затем сумбурно выдохнула, дёрнувшись, как от электрического разряда от стойки с продуктами в молочном отделе магазина: — Я помню, как упала в озеро.       — Да, это согласуется с показаниями выехавшего за тобой отряда. Тебя нашли на берегу озера Мичиган. Абсолютно… — рот мужчины исказился в чем-то похожем на усмешку, и он даже оторвался от почерневшей руки, чтобы посмотреть на Эйлин и хмыкнуть: — голой. Не слишком располагающая к плаванию погода, ты так не считаешь?       — Я не умею плавать.       Интересно, она говорила это больше для себя? Она говорила это, чтобы убедиться в том, что и так прекрасно знала все эти годы? Эйлин Маккензи не умела плавать, а единственных исходом ее встречи с водными поверхностями мог быть морг. Не самое привлекательное свидание — она вздрогнула и с силой сжала металлический каркас кровати, с удивлением отметив, как он легко продавился в нескольких местах под ее пальцами. Словно картонный.       — Вот как. — Серебристая бровь незнакомца надломилась, и он со скучающим видом продолжил вычищать ногти от черни. — Занятно. Так что же подтолкнуло тебя прыгнуть в озеро? Несчастная любовь?       — Я оступилась. Помню, что хотела… — Эйлин судорожно втянула воздух, бегая взглядом помещению, — хотела над кем-то подшутить. Или нет… Мы немного выпили, понимаете. А потом… потом… Там была Амелия. Она сидела прямо на мостках. И… Лана. Я пошла к ней, да. — Она нахмурилась, сморщила острый прямой нос и сжала губы, бессильно цепляясь за ускользающие воспоминания. — Двое парней. У них были идиотские красные стаканчики. Они… толкнули меня. Они знали, что я не умею плавать, но все равно толкнули меня!       Кулак с силой ударился о кровать, оставив небольшую вмятину под удивлённым взглядом сидящего напротив мужчины. Увлечённая бессмысленной погоней за собственной памятью, Эйлин не заметила, как он надел вторую черную перчатку и методично записал все, что ему говорили вплоть до этого момента. Он следил за ней — так же, как она следила за ним, — но его взгляд напоминал хищника, готового вцепиться в лицо своей жертве в любую секунду. Во рту пересохло. Эйлин болезненно сглотнула, схватившись рукой за горло, и царапнула изломанными ногтями по коже.       Как будто это могло помочь ей избавиться от застрявшего комка воздуха.       Ошибка…       — Это определённо достойно осуждения, но вопрос остаётся открытым: как ты прошла через барьер? — Кончик ручки нетерпеливо постучал о бумагу, оставляя на ней несколько ярких цветных дыр.       — Прошла через что? — Висок Эйлин запульсировал; боль растеклась от него по лбу, стягивая глаза и кожу, а затем перебросилась на затылок, обхватив раскалённым обручем всю голову. В ушах зазвенело, под кожей зачесалось, а из-за стены донеслись тихие отдалённые голоса. — Послушайте, это определённо очень глупая шутка. Если это больница, то вам стоило бы навести небольшой порядок в палатах. Аскетизм — это хорошо, но не настолько же. Кстати, а где мы?       Почти пустая комната ничего не говорила Эйлин о ее расположении, на стене не висело огромного цифрового табло, как в аэропортах, чтобы поприветствовать, а единственное маленькое окошечко где-то под потолком навевало мысли о катакомбах. Слишком очевидно и банально, но голова от этого болеть начала только сильнее. Она гремела клубными басами, взрывалась неоново-оранжевыми кругами перед глазами, и людских голосов вокруг становилось все больше: они перешёптывались, хихикали, что-то рассказывали Эйлин, но она не понимала ни слова, цепляясь одной рукой за голову, а другой царапая горло. Словно эта боль могла отпугнуть голоса.       — Я уже говорил, что вопросы тут задаю я. — Щелчок ручки хлопнул, а шорох листов походил больше на шум самолётного двигателя. — Но на этот могу ответить. Мы в крипте Ордена белой лилии. В Париже.       — В Па… Но как?       — Как что?       — Как я оказалась здесь? Я очнулась в мотеле. И тот парень!..       — Какой парень?       Эйлин замерла на мгновение. Мотель, парень, их поездка. Она помнила каждую деталь, но не знала, что из этого было правдой. Голоса не смолкали. Некоторые из них внезапно заговорили на английском, перекрикивая друг друга, отражая от стенок черепа и растворяясь в разуме, опутывая своими длинными черными щупальцами. Эйлин… не помнила внешности того парня: кто-то одёргивал нить, стоило ей только потянуться пальцами к очередному кусочку мозаики, — но чужое имя легло на язык в ожидании, когда же его назовут.       — Джеймс. Его звали Джеймс.       Сидящий напротив мужчина напрягся: его плечи распрямились, спина натянулась тетивой, а секундный испуг во взгляде был готов в любую секунду сорваться с невидимого лука и стрелой пронзить Эйлин.       — Джеймс. Это весьма… — он что-то чиркнул, закинув ногу на ногу, — интересная информация. Но мы все еще не выяснили главное. Как ты оказалась здесь? Как прошла через границу?       — Почему они не замолкают?       Казалось, вопрос Эйлин застал ее «инквизитора» врасплох. Он открывал и закрывал рот, как рыба, пока она стискивала виски пальцами. Да, это определённо могло помочь избавиться от боли — не сдавливай сейчас собственная рука дыхание, Эйлин бы без сомнения посмеялась собственной глупости. Но обруч сжимался, кости черепа хрустели, а голоса становились только громче. Они окружали Эйлин, дотрагивались до ее плеча и обращали на себя внимание. Они хотели, чтобы она заметила их, ответила и… Нет, это было бредом. Ладонь судорожно дотронулась до ледяного лба — у Эйлин не было жара, а значит и бредить она не могла.       Парень на стуле оглянулся и, не найдя никого, обвёл её скептичным взглядом.       — Кто? Мы здесь одни.       — Голоса. Эти, — Эйлин оперлась локтями о колени, снова схватилась руками за голову и зарылась пальцами в короткие волосы, — голоса. Они не затыкаются. Я не хочу их слышать. Почему они просто не могут заткнуться.       — Что они говорят?       Ей хотелось взвыть от боли. Хотелось стянуть с черепа этот бесполезный волосатый кусок кожи, разломить кости по швам, как орех, и выкинуть. Лишь бы только эта пытка прекратилась. Ногти впивались в кожу, входили в неё, оставляя раны, и Эйлин чувствовала, как по пальцам потекли тонкие струйки крови. Голоса становились громче, сливались в единую какофонию уродливой суспензией. Они царапали ее сознание, разрывали его яркими всплесками и подпитывались болью. Они гоготали, кричали и плакали, сцепляясь в единое целое. Как маленький ребёнок, что не в силах определиться, чего он больше хочет: есть или новый подгузник. Кто-то снова пытался окрикнуть Эйлин в этой толпе звуков, но она слышала только собственный воющий от боли голос.       — Я… пусть они просто заткнутся. Это так сложно? Вы можете мне помочь? — Она резко вскинула голову, едва удерживая себя в сознании, и уставилась на незнакомца. — Прошу.       Ошибка…       — Как же больно.       Повторная инициализация…       — Пусть оно прекратится.       Слабое соединение с сервером…       — Хватит!       Связь прервана…       Темнота оказалась спасением. Она тонула в ней, пока та вытягивала из неё боль. Темнота была другом, в котором даже мягкий пушистый снег был способен смыть с рук всю кровь. Эйлин смотрела на указатель перед собой, нервно поправляла очки и выпускала вверх колечки сигаретного дыма. До Инвернесса шестьдесят семь миль, а машина назло заглохла. Полицейский остался где-то там, в двух милях от неё, он лежал в снегу, припорошившем его тёплым одеялом. Наверно, нужно было помочь ему. Но вместо этого Эйлин продолжала тонуть, цепляясь пальцами за полы кофейного пальто.       Темнота была для неё спасением.       Но ненадолго.       — О, ты снова очнулась! — незнакомый голос раздался в ее голове интонациями диктора во время матча.       Чья-то рука мягко похлопала ее по щеке, заставляя распахнуть веки и уставиться в незнакомые ярко-голубые глаза. Темные каштановые волосы, ямочки от лёгкой полуулыбки, застывшей на лице, и внимательный взгляд — кажется, он уже успел остановиться на каждой детали Эйлин Маккензи, прежде чем вернуться к ее вытаращенным глазами.       — Отлично. — Мужчина распрямился, нависая над распластавшейся на койке Эйлин и скользя взглядом по всему ее телу: она только сейчас поняла, что кроме идиотской больничной рубахи на ней абсолютно ничего не было. — С тобой хотят поговорить. Очень срочно. Прости, я бы хотел, чтобы это отложили на некоторое время, но… — он притворно поднял взгляд к потолку и вздохнул, — у нас его практически нет. Они знают о тебе, и хотят больше информации. Лучше расскажи, как ты прошла через барьер.       — Прошла через что?       Если бы Эйлин давали доллар каждый раз, как она слышала сегодня про какой-то барьер, шоколадный батончик из ближайшего автомата уже был бы ее. Она вытаращилась на стоящего перед ней человека сквозь толстые стекла очков, ощущая, как ноги слабо вибрируют маленькими иголочками, прежде чем заметить возникшую позади него серебристую макушку ее предыдущего дознавателя. Тот уверенно отодвинул своего коллегу от кровати Эйлин и, склонившись к ней, свёл брови к переносице и впился бледными глазами в ее собственные.       — Через барьер. Я пытался расспросить тебя об этом, но ты заговорила о каких-то голосах и упала в обморок, — он резко вцепился Эйлин в плечи и поднял на кровати. Еще несколько пар рук тут же подхватили ее и поставили на ноги. Она только и успела, что заметить мелькнувших за спиной людей, облачённых в странные тёмные балахоны. Словно они с какого-то собрания «Ку-клукс-клана наоборот» пришли выпить кофе и помочь старому другу. — Мне жаль тащить тебя куда-то в таком состоянии, но приходится. Долг превыше всего. А долг перед этим миром заставляет меня поспешить. — Он щёлкнул пальцами, и дверь за его спиной распахнулась. — Она твоя, Шарль. Постарайся не ударить в грязь лицом. Снова.       Темноволосый мужчина поёжился и нервно сглотнул. Он недовольно покосился на Эйлин и, махнув фигурам в балахонах рукой, широкими шагами направился прочь из комнаты. Или правильней будет назвать это камерой? Эйлин не успела определиться с ответом, потому как тяжелый кусок металла за ее спиной захлопнулся — она едва успевала шлёпать босыми ногами и озираться, разинув от удивления рот.       Они действительно были под землёй: прежде чем Эйлин начала пристальней всматриваться в окружающую обстановку, они успели пересечь несколько «перекрёстков», из которых отходило по пять, а то и шесть длинных темных коридоров. В воздухе тянуло сыростью, мхом и плесенью — Эйлин громко чихнула и недовольно хлюпнула носом. Иногда мимо промелькивали яркие фонари, освещавшие небольшие лесенки, ведущие к современным дверям с табличками. Увы, рассмотреть надписи она не успевала, но запоминала цвета дверей. Непонятно, зачем — это вряд ли помогло бы ей выбраться из этого непонятного места.       Быть героиней дешёвого фэнтези-романа было не так здорово, как могло показаться. А задавать вопросы не было ни сил, ни возможностей — любая попытка пресекалась недовольным цоканьем и вскидываемой вверх рукой. Шарль быстро шагал вперёд, подгоняемый брошенным в спину напутствием светловолосого дознавателя. Иногда они останавливались, и Эйлин досматривали встречающиеся по дороге охранники в черной форме. Что веселило и раздражало её одновременно, потому как под непонятным куском ткани в горошек, в который ее нарядили, не было абсолютно ничего. К тому же, один из сопровождающих уж очень тщательно исследовал ее грудь, мял так, будто внутри могло что-то храниться. Трижды. Эйлин считала, гадая, через сколько они начнут проверять, не спрятала ли она что-то внутри себя. Правда, тогда жанр книги, в которую она попала, резко бы сменился. Да и увы, но Шарль не походил на горячего и властного мужчину. Скорее, на его лучшего друга.       Наконец, длинные земляные коридоры сменились неожиданно высоким светлым холлом. Стены медного цвета были отделаны листами металла с огромными уродливыми заклёпками, потолок поддерживали высокие прямые колонны, а в нишах рядами располагались стеклянные сосуды с зеленоватой жидкостью, в которых плавали… люди. Эйлин вздрогнула и попыталась попяться назад, но ее удержали, толкая вперёд за Шарлем. Некоторые из людей в колбах были похожи на саму Эйлин, другие скорее могли претендовать на место экспоната в музее уродцев: две головы, три глаза или шесть рук поворачивались, следили за ней или махали вслед. Кожа покрылась мурашками — трудно сказать, от чего больше: холода или глядящих на неё живых «экспонатов». Казалось, этот холл бесконечен, он тянулся вслед за Эйлин, то расширяясь на несколько проходов, в каждом из которых стояли зелёные сосуды, то снова сужаясь. Помещение давило на Эйлин, сгущалось над ней, угрожало сделать одним из своих постояльцев, если она не расскажет про какой-то «барьер».       На выходе, когда они практически уже шагнули на уходящую вверх винтовую лестницу, плавающий в одной из «чаш» парень приветливо улыбнулся и помахал Эйлин. Его грудная клетка была вскрыта, на месте сердца виднелась маленькая коробочка с проводами, а от спины вверх отходили трубки, подающие внутрь него тёмную, почти черную жидкость.       — Где мы? — охрипший голос Эйлин едва слышно вырвался из горла, но этого хватило, чтобы Шарль остановился.       Он обернулся и, сжав губы в тонкую обескровленную полоску, покачал головой.       — Не задавай вопросы, ответы на которые ты не хочешь получить.       — Не решайте за меня, что я хочу знать, а чего нет.       — Ты…       Соединение с сервером установлено…       — Что за срочность? Почему нас вызвали?       Снова чужой голос, прорвавшийся сквозь вспышку яркого света. Эйлин моргнула. Она уже не стояла около лестницы вместе с Шарлем, но ее ноги сгибались в коленях, словно она поднималась по ступеням. Она шагала на месте, а вокруг вместо отливающего зелёным холла вырос просторный отделанный слоновьей костью зал. Высокие витражные окна тянулись вдоль стен, люстры под потолком переливались золотом и хрусталём, а выложенный черно-белой шахматкой пол блестел. Посреди зала тянулась отороченная золотом бордовая дорожка, в конце которой возвышался постамент с шестью бронзовыми креслами. Казалось, этот зал выскочил прямо из эпохи рококо, грозя затащить и Эйлин в это безумие вычурности и безвкусицы. Она продолжала куда-то идти, но видела лишь этот светлый зал и вырисовывающиеся в воздухе фигуры. Облачённые в длинные мантии с капюшонами, они кружили в пространстве, поправляя маски, как у чумных докторов, пока не замерли, заняв отведённые им места, словно кто-то из съёмочной команды пометил их идиотскими крестиками на полу.       — Шарль Делакруа. — Облачённая в синюю мантию фигура с мужским голосом быстро прошла мимо Эйлин, слегка задев плечом. — Парижский департамент. Утверждает, что у него есть для нас очень важная и срочная новость. Надеюсь, оно того стоит. Его репутация подпорчена за последние несколько лет. Слышал, он не справляется. — Фигура остановилась около одного из кресел, — Эйлин только сейчас заметила, что каждой мантии соответствует свое место на «пьедестале» — и опустилась на него, опершись локтями об один подлокотник и закинув ноги на второй. — Сначала история с восточным департаментом, затем восстание элементалистов в Афинах. Кажется, были еще небольшие вспышки волнений по Империи, но они были подавлены, а все мятежники преданы суду и казнены. Увы, среди бедолаг это не прибавило очков в пользу Шарля.       — Как будто ему есть до этого дело. — Жёлтая фигура недовольно повела плечами, распрямляясь в своём кресле. И почему Эйлин не заметила ее сразу? Ее женский голос казался искажённым маской, и все же было трудно не расслышать в нем мягкие девичьи нотки. — Он выполняет нашу волю. Он несёт людям нашу волю.       — Людям плевать на нашу волю. Они хотят слышать голос всемилостивого и всепрощающего бога. И мы им его даём.       Фигуры замерли, их силуэты замерцали, как на изношенной кассете, а затем поменялись местами, — Эйлин не успела даже моргнуть, как диспозиция на шахматном поле преобразилась, будто кто-то вставил в проектор новый слайд с фотографией. Теперь на постаменте восседали все та же синяя фигура и присоединившаяся к ней бордовая. Даже за маской Эйлин чувствовала надменное выражение лица и презрение к окружающим — до того у неё была ровная и втянувшаяся по струнке спина, что позвонки Эйлин заныли от боли. Жёлтая фигура теперь стояла в центре. Подёрнутая рябью, она ходила из стороны в сторону, заложив за спину руки, и трясла головой.       — Все протоколы нарушены, все правила перевёрнуты с ног на голову.       Фигура приблизилась к Эйлин, и поднявшийся порыв ветра донёс до ее обоняния вонь, словно кто-то страдает от несварения или решил приготовить себе яишенку из тухлых яиц. Но уже через мгновение, вновь зарябив, жёлтая фигура оказалась почти у самых кресел, обращённая к ним своей уродливой маской.       — А дальше что? — прошипела она, всплеснув руками, и из-под широких рукавов показались изящные женские запястья в ярких золотистых татуировках. — Будем выходить к людям и жить среди них, как свои?       — Королева драмы в здании. — Синяя фигура запрокинула голову, глядя на жёлтую снизу вверх. — Ты слишком бурно на все реагируешь, сестра. Тебе бы охладиться чуть-чуть. И не встречаться в ближайшее время с нашим дражайшим братом, а то мало ли что. Еще, не дай я, взорвёшься. — Юноша хохотнул, но смех этот больше походил на карканье, вырывающееся из-под его маски облачками бледно-бурого дыма.       — Язык отрастил, а изъясняться им так и не научился. Шут горо…       — Я смотрю, здесь все по-прежнему. Не думал, что за моё короткое отсутствие все настолько сильно… не поменяется.       Эйлин вздрогнула и на мгновение остановилась. Голос показался ей знакомым. И это… было безумием. Она все еще не знала, где она, как она здесь оказалась и через сколько она сможет вернуться домой, где за неё непременно переживает отец. От мысли о страдающем без неё Алане в компании тройной гавайской пиццы с двойной порцией пеперони внутри Эйлин все сжалось от жалости к беспомощному отцу. Единственной надеждой был дядя Уилл, — он бы точно не позволил Алану посадить желудок вредной едой и сигаретами перед завтраком. Как минимум потому, что лечить отца пришлось бы именно мистеру Беллу.       Кто-то толкнул ее в спину, и Эйлин обернулась, снова не найдя никого позади себя. А вот фигуры в зале снова поменяли свое расположение. К ним добавились две новые: одна, в серой мантии появилась рядом с бордовой, другая же, фиолетово-зелёная, стояла теперь рядом с жёлто-золотой, возвышаясь над ней минимум на голову. Синяя подскочила на кресле, опуская ноги с подлокотника, и с нескрываемым интересом подалась вперёд.       — О, возвращение блудного брата. Как тебе твоё маленькое путешествие? — едко протянул парень в синем, откинулся на спинку такого же синего кресла и сложил на груди руки. — Узнал, что люди живут и за пределами Парижа, и у них даже нет вшей, ручных медведей и третьего глаза посреди лба?       — Ты все так же туп, как и раньше. Я все еще не понимаю, почему ты здесь. Может, мне попросить Сэма вывести тебя из игры? — облачённый в фиолетовое гость, повёл плечами, и вся его фигура напряглась. — Хотя бы на время.       — Замолкните!       Высокий женский голос раздался из-под бордовой маски, а длинные тонкие пальцы сжали подлокотники, выдавая плохо скрываемое раздражение. Несколько ярких розовых прядей — кажется, Эйлин и сама красилась в похожий цвет, — выглядывали из-под капюшона, спадая на плечи.       — Ведёте себя как стайка драчливых людей. Проявили бы хоть немного уважения к этим священным стенам.       — Священным? — фиолетовая фигура обернулась к ней, выплюнув это слово с большим презрением, чем дядя Уилл зачитывал выдержки из гомеопатических журналов и новости астрологии. — Они таковые лишь потому, что ты назвала их священными, сестра. Мы все знаем, что это бред. Церковь, запретные тексты, предсказания апокалипсиса и Страшного суда. Как мы вообще до этого додумались? Сколько еще мы будем играть в эту иудохристианскую чепуху, изображая непорочных ангелов?       — Не волнуйся так. Не тебе же приходится их изображать. — Синяя маска хмыкнула, на этот раз закинув ногу на ногу, и кивнула в сторону серого балахона. — Это вот нашему твёрдому любителю блистать охота нарушать все запреты. Которые сам же и придумал.       К удивлению Эйлин, фигура в сером никак не отреагировала на замечание в свою сторону. Она медленно поднялась со своего места и, подойдя к фиолетовой, посмотрела снизу вверх, вздёрнув острый вороний нос.       — Религия есть самый верный способ управлять толпой. Тебе ли этого не знать, Фос. До меня тут донеслись некоторые слухи о твоей связи… — из-под полумаски Эйлин впервые заметила сверкнувшую победную ухмылку, — с нежелательными элементами.       — Да? А я-то думал, почему ты проткнул мою несчастную тушку и отправил на гибель в эту мясорубку.       — Для фарша ты выглядишь весьма… цельно.       — Вы выглядите жалко.       Высокая фигура, скрывавшаяся до этого в тени, отлипла от стены и шагнула на свет. Светлые волосы, почти пшеничные, холодные голубые льдинки вместо глаз, остро очерченные черты лица, правильные пухлые губы и надменный взгляд. Она не видела, чтобы кто-то еще нёс себя с такой же статью, сложив за спиной руки, чтобы смотрел на всех свысока с такой же уверенностью во вздёрнутом подбородке, отчуждённостью во взгляде и раздражением в поджатых губах. Даже ее отец на сцене выглядел менее… пафосно, чем этот человек, вышагивающий среди облачённых в причудливые наряды фигур. Единственный, кто не скрывал свое лицо и предпочёл остаться в светлом сером костюме, — его красная мантия висела на спинке одного из кресел, возвышавшихся на постаменте, рядом с явно скучающей от происходящего розововолосой женщиной.       Он остановился перед собравшимися, медленно повернулся на каблуках и размеренной походкой подошёл к стоящему в углу, позади кресел, зеркалу, посмотрев сквозь него на стоящую за его спиной Эйлин.       — Дайте мне терпения. — Тяжелый, полный усталости вздох. — Вы все полнейшие идиоты, если не заметили, что за нами подглядывают.       Он стоял прямо напротив Эйлин, заглядывал ей в глаза и ухмылялся. По телу пробежали маленькие электрические разряды, кожа начала гореть, и Эйлин вздрогнула. Быстро заморгав, она отпрянула и врезалась в спину своих сопровождающих. Тихий вскрик — Эйлин обернулась, встретившись лишь с черными пустыми масками, а затем ее резко развернули. Шарль выглядел обеспокоенным. Он вглядывался в ее лицо, кусал свою щеку и хмурился.       — Ты в порядке?       Голос парня доносился до Эйлин как из-под толстого слоя воды. Он был приглушенным, раскатывался по коже жирными каплями, собирался в более крупные и затем стекал вниз, прячась за дурацкой больничной одеждой, в которой легко можно было заболеть. А значит, ни о каком барьере они в принципе не смогут у неё узнать. Но, вероятно, забота о подопечных здесь была не в почёте. Им больше нравилось притаскивать людей в просторные холлы, отделанные мрамором и сусальным золотом, походившие на интерьеры Букингемского дворца. Как Эйлин оказалась здесь — оставалось только догадываться и уповать на то, что хоть немного из пройденного пути отложилось в ее голове, пока она случайно подглядывала за таинственной встречей не менее таинственных фигур, которые были ни разу не подозрительными.       Француз вкрадчиво говорил что-то еще, а Эйлин только рассеянно кивала, потрясая светлыми волосами, лишь бы отделаться от него, как от назойливого учителя танцев, вечно кружащего вокруг неё мухой.       — Да. — Она перевела взгляд сначала на массивную дверь за спиной Шарля, а затем снова на его лицо и уже более уверенно повторила, заметив сомнение в его глазах: — Да, все в полном порядке.       — Ты витаешь в облаках. Соберись. Твоя судьба решится через несколько минут.       — Не делайте вид, что от меня тут что-то зависит. — Эйлин закатила глаза с такой силой, что стало физически больно, но вид вычурной старинной лепнины на потолке немного притупил это ощущение.       Шарль цокнул с раздражением и едва не топнул ножкой по полу, заламывая руки, как какая-то барышня из девятнадцатого века. Эйлин была с ним всего несколько минут, но манерность, с которой он делал все, казалась ей… чрезмерной. Он был немного навязчивым — если не в поведении, то в интонациях, пафосных словах и репликах, за которые иному сценаристу наложили бы за шиворот тухлых яиц и в таком виде отправили на вручении очередной антипремии. Возможно, пройди еще минут пять, и Шарль бы нацепил на нос прищепку, как у пловцов, надел на голову стоящий в углу металлический мусорный бак и, драматично дыша через рот, сообщил о их неожиданных родственных связях.       Главное обойтись в этот момент без отрубленных рук.       Почему-то мысль о Шарле с мусорным баком на голове заставила Эйлин прыснуть от смеха во весь голос, и она неловко подавилась слюной, тщетно пытаясь задержать ее плотно сомкнутыми губами. Вместо этого тонкие струйки потекли по подбородку, и Эйлин вырвала руку из хватки сопровождающего, тут же вытирая похолодевшую от влаги кожу. Она даже смогла найти в себе силы проигнорировать тяжелый вздох Шарля и скрещённые на груди руки, — правда, это не спасло ее от нового приступа слюноизвержения при мысли о Шарле в костюме плейбоя и филантропа.       — Зависит, — сухо бросил он, разворачиваясь в пол-оборота. — А если ты считаешь иначе, то ты глупа, как пробка. Впервые вижу настолько же самонадеянного человека.       — А я впервые вижу человека, который ходит на работу с засосами на шее. Вы бы хоть галстук затянули потуже. Не бойтесь, вы не задохнётесь от этого. Возможно, вам даже понравится.       Щеки Шарля можно было сравнить разве что с красным платком в нагрудном кармане его пиджака или рубинами на запонках. Он нервно одёрнул воротник, пытаясь скрыть следы весело проведённой ночи, расцветавшие на смугловатой коже, но сделал только хуже. Теперь Эйлин открылся вид на уверенную дорожку из покусываний. И если бы она могла еще сильнее играть бровями, чтобы смутить француза, то без промедления этим бы воспользовалась. А пока что она удовлетворённо следила за тем, как лицо Шарля покрывается неровными пятнами, как он тяжело дышит, сопит, пытается поднять воротник и закрепить его старомодным узлом галстука. Кажется, Эйлин уже где-то видела такой спо…       Короткую попытку вспомнить прервал быстрый стук каблуков. Только сейчас Эйлин заметила небольшой коридор, откуда к ним быстрыми шагами семенила ссохшаяся от времени старушка. Черная юбка-карандаш, белая блуза и увесистая брошь, скрепляющая две половинки светлой ткани вместо пуговицы — она напомнила Эйлин секретаршу очень важной секретной организации. На ходу вытащив лист из толстой папочки для документов и вчитавшись в написанное, старушка подбросила его в воздух. Повиснув на несколько мгновений перед её лицом, лист сначала вспыхнул по краям, а затем, по мере того как пламя тлеющими оранжевыми полосами наступало в его центр, медленно опадал на пол. И, к удивлению Эйлин, когда последний кусочек пепла осел на белом жилистом мраморе, на месте старушки стояла уже девушка, и пуговицы её блузы — хлипкая линия обороны — едва удерживали выпяченную вперёд грудь.       Не будь у Эйлин пары и не стой она сейчас под конвоем, она бы предложила сходить вечером выпить кофе. Но, кажется, единственный напиток, который ей сейчас светил, был из ее же нервов и мозгов.       — Они готовы вас принять. — Девушка остановилась около Шарля, нарочито облизав вымазанные алой помадой губы и тряхнув черными волосами. — Но будьте осторожны. У них… не самое хорошее расположение духа.       — Понял. Спасибо, Луиза.       Они несколько долгих мгновений играли в гляделки, прежде чем Шарль медленно вздохнул, потёр пальцами переносицу и, потянувшись в карман, не вытащил из него сизую куриную ножку. Зрачки Луизы тут же расширились, и девушка нетерпеливо переминалась на месте, пока Шарль не бросил ножку в сторону двери, из-за которой та появилась несколько минут назад. Эйлин моргнула — лёгкий ветерок прошёлся по коже, и Луизы перед ней уже не было. Даже папки или хотя бы листика бумаги не осталось. Как и пепла на полу.       Краем зрения Эйлин заметила, как Шарль покачал головой и жестом отдал людям за ее спиной приказ. Затёкшие и ноющие от грубого обращения предплечья отпустили — ощущать себя беспомощной Эйлин Маккензи предпочитала только в постели, остальное время оставаясь занозой в заднице для всех окружающих. «Маленький Алан в юбке», — кажется, именно так однажды высказался кто-то из знакомых отца в ответ на очередную выходку Эйлин. Что послужило причиной, никто уже не сможет вспомнить, но ощущение единства с Аланом с того момента становилось только сильнее, и на взгляды окружающих Эйлин стала обращать меньше внимания.       Сейчас же она чувствовала внутри пустоту. Резко оборванные нити, казавшиеся до этого натянутыми чьей-то невидимой рукой.       Она обернулась: фигуры в темных балахонах бесшумно отошли на значительное расстояние, оставив Эйлин один на один с Шарлем. Он оказался близко слишком неожиданно, чтобы можно было среагировать, схватил Эйлин за запястье и, нервно поправляя галстук, потащил ее к высокой двустворчатой мраморной двери. Через каждый шаг он останавливался, отчего Эйлин врезалась в его спину, и проглатывал скопившуюся во рту слюну — его кадык каждый раз при этом забавно дёргался. Они не могли преодолеть несколько метров около десяти минут, пока из-за маленькой двери в углу снова не появилась голова Луизы и не шикнула на них с заметным раздражением. «Депешэ-ву!» — кажется, она советовала им поторопиться. К несчастью, Эйлин прогуливала в школе уроки французского, предпочитая вместо этого зависать на заднем дворе школы и скрываться от заместителя директора с очередным ухажёром.       Когда же дядя Уилл пытался помочь ей исправить все «E» и «F» и научиться грассировать, она только скучающим взглядом прожигала учебник, закатывала глаза и решала, достаточно ли вульгарно будет набить где-нибудь на пояснице ядовито-розовую бабочку. К счастью, Уильям Белл обладал удивительным даром убеждения. Хотя это не спасло Алана от наказания в виде десятка баночек мороженого, когда единственная и любимая дочь все-таки добралась до салона пирсинга несмотря на протесты дяди.       Штанга в языке резко врезалась в зубы, напоминая Эйлин о своём существовании.       — Не смотри на них, пока они не позволят.       На этот раз Шарль остановился около самой двери, подняв руку и замерев в нерешительности. Он колебался несколько мгновений, прежде чем снова посмотреть на стоящую рядом Эйлин.       — Немного склони голову. — Он наконец отпустил ее запястье, но только чтобы надавить ладонью на затылок, заставляя опустить голову, и растянул губы в довольной ухмылке. — Да, вот так. Теперь просто прекрасно. И самое главное: отвечай только когда они тебя спросят. Никакой инициативы. Только почтение и кротость.       — Это точно собрание с начальством, а не религиозная секта? — ехидно с сомнением протянула Эйлин, искоса поглядывая на Шарля.       — Советую воздержаться от подобных замечаний. Не у всех такое тонкое чувство юмора, как у меня.       — Я бы поспорила, что у вас тонкое, мсье… как там вас?       — Невоспитанная девчонка.       — Невоспитанный тут только вы, — пожала плечами Эйлин, одёргивая загнувшийся край больничной робы. — Вы облапали меня трижды, пока проверяли, не пронесла ли я с собой парочку кинжалов. Увы, нет. Найти их в комнате с мягкими стенами, где есть только матрас, достаточно проблематично. Особенно, когда ты только пришёл в себя, а тебя уже допрашивают. Если вам так хотелось оценить мои си… мою грудь, могли просто попросить. Мне не жалко.       Эйлин пожала плечами и, не дав Шарлю возможности ответить, резко дёрнула ткань робы вверх. Реакция француза была молниеносной: его широкая ладонь ударила ее по руке, — пальцы сами разжались, выпуская материю. Эйлин обиженно ойкнула, сведя к переносице светлые брови, и хмуро покосилась на Шарля. Его лицо оставалось невозмутимым, хотя красные от недовольства пятна переливались градиентом по его щекам, подбородку и лбу, расползались и прятались где-то в волосах. Он прокашлялся, подтянул узел галстука и взялся за ручку двери.       — Постарайся не высказываться в таком же тоне перед ними. И не делай ничего… аналогичного. Ты мне нравишься, но отскребать тебя от пола будет весьма грустно. Еще и рапорт придётся писать о потере подозреваемого.       Ответить Эйлин не успела. Уверенным движением человека, ступающего на эшафот, Шарль повернул ручку: замок тихо скрипнул, щёлкнул, а затем по периметру двери поползли маленькие змеи, которых до этого Эйлин не замечала. Белые мраморные створки были усеяны прожилками, оказавшими на деле изображением планет, созвездий и мифологических картин. Они сменяли друг друга, гипнотизируя и заставляя голову Эйлин идти кругом. Проступившие в мраморе образы двигались: девушка бежала, держа в руках яркую сияющую звезду; трещина растекалась, поглощая другие объекты; планеты вращались вокруг солнца. Изображения сменялись слишком быстро, чтобы Эйлин могла рассмотреть их подробней, а затем двери распахнулись, ослепляя ярким дневным светом…       …помещения, в котором Эйлин была не больше получаса назад.       Рука Шарля снова схватила её за запястье и потянула за собой. Сам француз согнулся почти пополам и мелко засеменил вперёд, уставившись на бордовую бархатную дорожку. Он не смотрел перед собой и только сбивчиво прошептал:       — Ниже. Наклонись ниже. Быстрее. И стой позади. — Он отпустил Эйлин, как только двери за спиной щёлкнули замком. — Я махну тебе рукой, чтобы ты подошла.       — Какие все-таки французы странные.       Шарль промолчал. Быстро оглянувшись на Эйлин, он поспешил пройти вперёд, где стоял уже знакомый постамент с шестью креслами-тронами. На этот раз каждый из них был занят мантией соответствующего цвета, и Эйлин заметила, с высоты своей четырёхглазости, что на месте серого дорогого костюма теперь восседала кроваво-красная мантия, лениво закинув ногу на ногу и игнорируя бросаемые бордовой в ее сторону взгляды. Почти все, кроме фигуры в красном, сидели словно приколоченные — спины идеально ровные, подбородки вздёрнуты — и походили скорее на кукол, дурацких марионеток, выставленных в витрине магазина, нежели на живых людей.       — У тебя должна быть веская причина, чтобы выпрашивать встречи с нами, Шарль. Некоторые из нас… весьма скептично относятся к подобного рода нарушениям протокола.       Шарль остановился. Он склонился еще ниже, отставил назад левую ногу и приложил к груди правую руку. Постояв в такой позе несколько секунд, он продолжил двигаться к постаменту, пока его не остановили поднятой рукой: мощный поток ветра вырвался из ладони, едва не снеся Шарля с ног, и раздул ночнушку Эйлин. Пришлось спешно придерживать ее руками, ощущая себя героиней идиотского фильма про женатых семь лет мужчин, которым захотелось пощекотать нервы интригой на стороне.       — Прошу прощения, — лебезяще отозвался Шарль, снова застыв в театральном поклоне, — но вы знаете, что ситуация носит безотлагательный характер. Я, как ваш поверенный, храню равновесие и мужественно несу возложенные на меня обязательства. Я помню каждое слово клятвы и знаю, чем для меня грозит потеря вашего доверия. Но сейчас… все зашло уже слишком далеко. Этот мир, — он склонился еще ниже, прижимая к груди руку и отставив ногу так далеко, что еще немного и он несомненно растянулся бы в шпагате, и с придыханием бросил: — вы находитесь в несомненной опасности. И мой долг, как магистра, за…       Смех вырвался из Эйлин раньше, чем она смогла протолкнуть его обратно в грудь, а на ресницах повисли маленькие слезинки. Ее высокий чистый голос разнёсся по залу, врезавшись во вскочившего и развернувшегося на каблуках Шарля, забывшего обо всех правилах приличия, о которых сам рассказывал до этого Эйлин, и замершие с интересом в своих креслах фигуры. Секунда — и Шарль подлетел к ней, схватил за плечо и несколько раз тряхнул, пока смех не смолк, раскатистым эхом отразившись где-то под арочным потолком.       — Ты что делаешь? — склонившись к ней, прошипел Шарль.       — Ну это же смешно. Магистр. У вас тут типа орден? Как у тевтонцев? А нет, постойте, мы же в Париже. Значит, — Эйлин подавилась еще одним смешком, — вы тамплиеры?       — Что ты себе позволяешь? Ты…       — Достаточно, Шарль. Мы вняли твоему беспокойству. А теперь ответь, что здесь делает эта девица?       Голос бордовой фигуры не допускал ответного сопротивления. Уверенный и мягкий, он прокрадывался в каждую клеточку сознания и оттого пугал до ужаса. Эйлин ощущала этот голос своей кожей, чувствовала, как он с другого конца зала ласкает ее лёгкими порывами воздуха. Она попыталась отступить обратно к мраморным дверям, но оказалась удержана от этого Шарлем. Тот неожиданно резво стукнул каблуками друг о друга и потащил Эйлин к шестёрке. Остановившись примерно в паре футов от них, он толкнул ее в спину и прочистил горло.       — Это и есть причина, по которой мне пришлось просить вашей аудиенции. «Объект 1». Найден несколько дней недель назад в Иллинойсе и спешно переправлен сюда. Она… оттуда.       Перед последним словом Шарль сделал нарочито драматическую паузу. Он произнёс «оттуда» таким голосом, что Эйлин невольно представила себе выпученные глаза на его лице и взгляд, как у городской гадалки бомжеватого вида, что пристаёт у метро в надежде заполучить пару долларов или вытащить у тебя из кармана телефон в обмен на обещания богатого жениха и счастливого будущего, где ни казённого дома, ни дороги извилистой. Вот только убедиться в этом Эйлин не могла. Направленные на неё сквозь прорези масок взгляды приковывали к босые ступни к полу, и она могла только переминаться с ноги на ногу, ёжась и растирая покрывшиеся мурашками от холода плечи.       Наконец, жёлтая фигура отлипла от кресла и закинула ногу на ногу.       — Ты бредишь. Оттуда еще никто не приходил. Оттуда нельзя прийти, вы ведь тщательно заделываете все трещины. Или нет? — Маска слегка перекосилась, выдавая вздёрнутую вопросительно бровь.       — Что вы, что вы. — Шарль шаркнул ногой и тут же оказался рядом с Эйлин, снова склонившись в глубоком реверансе. Она же покосилась на него, затем с подозрением обвела взглядом остальных и небрежно присела в лёгком книксене, оттянув края больничной рубашки в стороны. Несколько фигур дёрнулись, а Шарль едва слышно зашипел; его лицо снова покраснело, и он сбивчиво продолжил, отвлекая от Эйлин внимание: — Орден послушно выполняет возложенную на него обязанность уже больше полутора тысяч лет. И готов служить вам еще столько же. Но элементалисты, они… В последнее время мы получаем слишком много информации о диверсиях с их стороны. Они пытаются нарушить равновесие. Мы работаем на износ, и все же…       — Значит плохо работаете, — рявкнула жёлтая мантия. — Если для вас сложность — разобраться с кучкой недомерков, возомнивших себя богами.       — Смею заметить, что за эти полгода мы потеряли ряд лучших сотрудников в стычках с этими, — Шарль едва слышно хмыкнул, не поднимая на шесть фигур перед ним взгляда, — недомерками. Лучших сотрудников, отдавших свои жизни за…       — Видимо они были не такими уж и лучшими. Орден распустился. Без должного управления. Если бы кто-то лучше за ним следил…       — Я слежу за Орденом, как положено. Мой Орден, мои правила, сестрица. Не тебе решать, что мне с ним делать.       Резко раздавшийся голос заставил Эйлин вздрогнуть, а колени подогнуться: он был знакомым, пробирающимся в каждую мысль и распутывающим клубок сбивчивых воспоминаний. Серая маска не смотрела на неё, но она слышала теперь этот голос намного отчётливей. Он не был искажён кривым сознанием и пространством, в котором оказался заточен разум Эйлин на несколько долгих минут. Теперь он звучал предельно чисто и громко, чтобы она могла с уверенностью сказать, что знает это. Поэтому она просто не могла не посмотреть на фигуру в сером, надеясь на ответный взгляд. Увы, вместо этого она получила только короткий мазок по своему лицу и выглядывающие из-под маски поджатые губы.       — Вы всегда можете оставить свое недовольство в книге жалоб и предложений. Шарль с удовольствием вам ее предоставит. Только попросите. Так чего ты от нас хочешь? Зачем она нам?       — Ну, как же… Она… Барьер… — неожиданно значительно тише начал мямлить Шарль.       — Полагаю, Орден столкнулся с неразрешимым противоречием. Вся его работа оказалась напрасной, поскольку трещины расползаются и из них уже поползли твари.       — Эй! Я все слышу! — обиженно вскрикнула Эйлин.       Если бы она могла, то несомненно топнула бы ножкой. Но вместо этого Эйлин только смотрела в прорези глаз бордовой маски, гадая, кто скрывается за этим нежным женским голосом, и почему исходящие от неё волны заставляли все внутри неё сжиматься от незнакомого ей до этого мгновения ужаса.       — Как это… — голова слегка наклонилась набок, а уголки губ дернились в полуулыбке, — очаровательно. Займёшься ей?       Фигура повернулась к сидящей рядом алой мантии, что все это время молчала, просто наблюдая за разыгрывающейся сценой. Лениво потянувшись, как сонный кот, мантия подалась вперёд, отлипнув спиной от резного дерева, и неопределённо взмахнул рукой.       — Я похож на палача?       — Ты похож на того, кто знает об этом больше, чем мы, — хмыкнула бордовая фигура. Пожалуй, Эйлин стоило бы назвать ее «сливой», а соседнюю с ней «клубничкой». Главное, случайно не сказать это вслух. — Я бы сделала это и сама, но, боюсь, могу случайно лишить Орден их новой игрушки. Ты же у нас… — «слива» наклонилась и, вытянув руку вперёд, пощекотала ногтями алую фигуру под подбородком, — мастер пыток и наказаний.       — Только в фантазии людей. — «Клубничка» резко дёрнулся от чужой руки, как от заразной.       — Брось, я знаю, на что ты способен и в реальности. Не скромничай. И не преуменьшай свои способности. Будет жаль, если такой талант, как у тебя, будет пылиться на полке.       Бордовая и алая фигуры еще несколько секунд играли в гляделки, пока последний не хлопнул ладошами по подлокотникам и не вскочил со своего места, в несколько широких шагов оказавшись перед Эйлин. Он был выше ее, намного выше. Его холодные глаза внимательно изучали каждый сантиметр ее лица, а холодные пальцы аккуратно взяли ее за руку, скользя по пупырчатой от мурашек коже и обводя краснеющие следы от чужих рук. Фигура в сером едва заметно дёрнулась, когда мужчина поднёс запястье Эйлин к своему лицу и, практически уткнувшись в запястье носом, втянул воздух смешно расширившимися от этого ноздрями. Пришлось призвать всю выдержку, чтобы не засмеяться снова.       Второго раза Шарль не переживёт.       Буквально.       Алая фигура подняла голову, на этот раз заглядывая в глаза Эйлин. Губы стянулись, и он шагнул ближе, заправляя светлую прядь ей за ушко.       — Кто ты?       Слабый сигнал…       — Ну, отвечай.       Повторная попытка соединения…       — Эйлин Маккензи.       — Э-эйлин.       Он протянул ее имя таким тоном, что оно стало противно ей самой. Он протянул имя Эйлин так, словно оно было сокровищем, за которое можно было убить, которое нужно было узнать любыми способами. Говорят, зная истинное имя, можно управлять другим человеком, но Эйлин никогда в это не верила. Сейчас же, продолжая находиться в непонятной комнате, совершенно без сил задавать какие-то вопросы, начинало казаться, что назваться этому мужчине было самой большой ошибкой в ее жизни.       — Ты ведь знаешь, Эйлин, что обманывать не хорошо? — Его бархатистый голос укутывал и согревал. — Ложь — это смертный грех, за который ты будешь гореть в Аду. Так говорят люди. Мы же даём тебе возможно искупить вину за все, что ты могла вольно или невольно сделать в этой жизни. Покаяться и рассказать нам, как ты прошла с той стороны.       — Я… Я не понимаю о чем вы.       — Барьер. Как ты через него прошла? Что ты здесь делаешь? Тебя послал… он?       — Да бросьте опять нести чушь, про него! Придумайте что-нибудь поинт… — жёлтая фигура не успела договорить, потому что «клубничка» резко остановил ее, вскинув руку.       — Тише, сестра. — Он посмотрел на сидящих на тронах и коротко мотнул головой. Когда же алая мантия обернулся к Эйлин, он несколько секунд молчал и вдруг щёлкнул пальцами, словно что-то вспомнил. — Может быть ты хочешь… Как там говорят люди? Сделку? Информация в обмен на твою свободу. Что может быть заманчивей?       — Я не знаю, о чем вы. — Казалось, Эйлин уже убедила в этом только себя. Почему-то окружающие продолжали неустанно игнорировать тот факт, что она не знает, она ничего не может им дать и они ничего не могут от неё требовать в ответ. — Я не знаю никакого барьера, никакой той стороны и уж точно не знаю никакого его, который, кажется, наводит на вас страху больше, чем пауки на Мэлли. Большие и серьёзные, а боитесь, кажется, даже собственной тени. Я не знаю, о чем вы, и, если позволите, хотела бы отсюда уйти. Тут прохладно. Выбирайте в следующий раз более отапливаемое помещение для конференц-залов. Сидеть на холодных камнях опасно. Так и до цистита недолго.       — Азазель уже допрашивал ее таким образом, — осторожно подал голос Шарль. — Она… она ничего не ответила. Говорит, что не знает, не помнит, не понимает. Мы в тупике.       Тишина прокатилась по залу, чтобы уже через секунду взорваться смехом алой фигуры. Он смеялся, запрокинув голову, как сумасшедший. И от этого внутри все сжималось. Обычно после такого главному герою приходилось мужественно превозмогать и спасаться от очередной трудности на своём пути. Сейчас же Эйлин могла разве что расшибиться о закрытые за спиной двери, надеясь, что силы ее разбега хватит для того, чтобы превратиться в лепёшку и героически растечься по полу.       — Вы, — смешок, — люди, — еще один смешок, на этот раз уже полный яда, — такие забавные в своих ограничениях. Не бывает тупиков. Бывает отсутствие возможностей. На колени.       — Что?..       Возразить приказному тону «клубнички» оказалось просто невозможно: алая фигура резко оказалась за спиной Эйлин, схватила ее за плечи и надавила на них, роняя ее на холодный пол. Колени пронзила боль, а в глазах Шарля Эйлин на мгновение успела заметить сочувствие. Но только на мгновение, потому что уже вскоре мир подёрнулся молочным туманом, а силуэт Шарля скрылся, — чужие руки схватили Эйлин за голову, впились ногтями в виски и прорезали тонкую кожу.       — Сейчас будет больно. Очень больно. — Прошептал мужской голос где-то над ухом Эйлин, шёл рябью, кряхтел и шипел, как телефон, пытающийся найти сеть рядом с колонками. — Возможно, твой мозг расплавится до состояния каши, но это всего лишь маленькая плата за спасение этого мира. Ведь, ты действительно очень хочешь нам помочь разобраться в этой ситуации. Не правда ли?       Даже если Эйлин и хотела помочь — она не представляла, чем.       Что-то липкое скользнуло по ее ушной раковине, и Эйлин подпрыгнула на месте, поняв, что это был кончик чужого языка. Что за сборище маньяков-извращенцев? Она не видела такой же концентрации отвращения и стыда со времён братств в университете, где каждый участник пытался перещеголять другого. Сейчас же фигура в алом делала непонятные для разума Эйлин манёвры. Когда же к кончику языка добавился и второй, касающийся той же самой раковины с другой стороны, Эйлин рванула, пытаясь вырваться из налипающего на кожу наваждения. Впившиеся в виски ногти удержали ее. Сердце забилось быстрее. Чужие пальцы медленно пробирались внутри расплывающегося от подскочившей температуры сознания. Жар внутри нарастал, низ живота сжимался и завязывался в тугой узел. Хотелось сдвинуть ноги, зажав между ними идиотскую короткую больничную ночнушку и скинуть копящееся напряжение.       Это допрос или съёмка порно?       Выполняется дефрагментация…       — Вот дьявол!       Перезапись файлов памяти…       — Что?.. Что это за?..       Доступ запрещён…       Накатившее на Эйлин оцепенение резко исчезло, оставив после себя пустоту. Растворилось так же, как и пальцы алой фигуры: мужчина быстро отпрянул от Маккензи. Воздух застрял в груди Эйлин. Она повалилась, громко кашляя, слизывая с губ металлический привкус и сплёвывая тянущиеся нити белой слюны. Легкие горели, желудок ныл от изжоги, пальцы била мелкая дрожь. Виски пульсировали, а потянутое туманом сознание никак не хотело проясняться. Эйлин вело, пол перед ней кружился, и расползающаяся по лбу боль уже перекинулась на макушку и затылок. Похмелье от текилы на голодный желудок и то было более милосердно к Эйлин.       Чья-то мантия зашуршала, и следом взволнованный пробормотали:       — Ты что-то видел?       Жёлтая фигура. Да, это определённо была она. Ни у кого больше Эйлин не запомнила столько же желчи и ядовитого любопытства в голосе.       — Черта с два. — Мужчина за спиной тяжело дышал. Его хриплый голос вырывался из-под маски всхлипами клокочущей в венах крови. — Я едва успел коснуться ее сознания. Это… Энергия блокирует меня. Она выдавливала из ее сознания. Я никогда не…       — Давай я попробую. — Жёлтая фигура сделала несколько шагов, взмахнув полами около самого лица Эйлин.       — Нет! — О, а вот и серый «кардинал» присоединился. Интересно, насколько ему было сейчас безразлично то, что происходит с Эйлин? — Мы не будем рисковать второй раз. Уж точно не тобой.       Низкий хриплый рык вырвался из горла алой фигуры, и через секунду Эйлин схватили за шкирку, поднимая над полом и ставя на ноги. На этот раз маски на алой фигуре не было, и она могла рассмотреть сквозь линзы очков замершее около ее собственного лицо намного лучше, чем в искажённой картинке их «предварительного собрания». Да, он без сомнения был слишком красив. Пусть все и портил то и дело по-змеиному выскальзывающий из приоткрытого рта язык.       Эйлин моргнула. Бывший раздвоенным секунду назад язык сейчас был обычным человеческим, но уже через мгновение снова был располовиненным. Мужчина, ровесник Эйлин, высовывал его, словно пытался поближе изучить свой «объект».       — Я хочу знать больше, — по-змеиному прошипел алая мантия. — Я этого хочу. И не вздумайте меня останавливать. Ни один из вас. Даже ты, сестра. — Он сверкнул взглядом на вставшую со своего места бордовую фигуру, продолжая удерживать Эйлин за грудки. — Каждый член этого Совета равен друг другу. Я имею полное право решать, что мне сейчас делать.       — Но некоторые из нас немного равнее, — скучающе протянула фиолетовая фигура.       — Ты что-то сказал?       — Нет, валяй. Покажи всем, какой ты большой и грозный папочка. Расплавь ее мозг, пытаясь самоутвердиться. Просто признай, что сегодня у тебя не встал и все. Делов-то. — Фиолетовая мантия едко хохотнула, пожала плечами и развела руками, явно насмехаясь над своим «братом». — С кем не бывает. Только не пытайся произвести на нас впечатление. Это выглядит… жалко.       Глаза мужчины напротив на секунду вспыхнули алым, и он тут же вернул все свое внимание к притихшей Эйлин. Нет, она никогда не хотела оказаться в подобной ситуации. Не то чтобы она и до этого не напрягалась из-за пробуждения в непонятной палате, странных людей вокруг и того улыбающегося ей парня в зелёной жидкости, но сейчас… Мужчина напротив был опасен. Его пальцы цеплялись за Эйлин, обжигая кожу даже сквозь ткань, а горящий безумием взгляд сводил с ума и ее саму.       — Ну же, куколка, последний раз предлагаю рассказать мне свои маленькие секретики. Что ты скрываешь? Что хранится в этом маленьком человеческом мозге такого важного, что ты прячешь это от меня?       — Я… Я ничего не знаю.       — Все вы так говорите. Пока не начинаете умолять меня прекратить ваши мучения. Пока не начинаете разбалтывать даже то, о чем никогда и не подозревали. Ну же, Эйлин Маккензи, откройся мне.       Его лицо приблизилось слишком быстро. Ощущать чужие губы на своих собственных казалось чем-то привычным, но сейчас вместе с этим пришло чувство страха. Сердце снова заколотилось, пытаясь выпрыгнуть из костяной клетки рёбер. Пальцы онемели, маленькие иголочки пробивали их насквозь, пускали кровь и оставляли уродливые шрамы. Неожиданно даже губы Эйлин онемели и казались теперь чужими, оторванными от ее тела.       Алая мантия жадно целовал ее, покусывал губы, царапал неожиданно острыми клыками и слизывал капельки крови. Он прижимал ее к себе, пытаясь своими длинными невидимыми пальцами пробраться глубже ей в голову.       Ошибка соединения…       Ноги свело судорогой. Колени подкосились. Держаться самой и дальше становилось практически невозможно. Эйлин вскрикнула и повисла на чужих руках. Пальцы изломились в суставах, мышцы непроизвольно сокращались, а мужские губы продолжали ее терзать, выдыхая воздух в ее рот. Кровь шумела в ушах. Кто-то с постамента пытался его окликнуть, но Эйлин не могла разобрать ни слова. Вместо этого она слышала гул голосов — почти как в палате. Но теперь вцепиться в волосы, рвать их из себя вместе с наваждением и кричать о помощи она просто не могла. Только безвольно висеть на чужих руках, пока ее мозг медленно растекался внутри головы и сворачивался в комочки, которыми тут же перекидывались незнакомые голоса. Они умоляли, они плакали и взывали к ней ураганом слов и интонаций.       Слишком много запросов…       Руки не отпускали ее. Гул накатывал волнами, пока неожиданно не стих, и среди него не раздался тихий язвительный смешок, больше похожий на кашель или фырканье.       «Э-эйлин… Как… Интересно… И бестактно с моей стороны… Вот так вот врываться… Тебе должно быть очень… больно…»       Больно? О нет, ей не было больно. Эйлин ничего не чувствовала. Кажется, ее лёгкие превратились в два маленьких уголька, от которых вскоре совсем ничего не останется. Пальцы не слушались, уродливыми сломанными ветками свисая с кистей. А расширившиеся зрачки мешали сосредоточиться на лице напротив.       В отличие от вновь раздавшегося в голове мужского голоса:       «Ты же можешь это прекратить… Убей его… Ты ведь именно так решаешь все свои проблемы?..»       Еще один болезненный укус губы. Дрожащая рука — Эйлин удалось с ней совладать, — ткнулась алой мантии в грудь. А затем снова вспышка. Спину пронзила боль, на голову повалились куски дешёвой лепнины, и Эйлин поспешила свернуться в калачик. Пол под ней задрожал от ринувшейся в противоположную сторону группы — Эйлин слабо приподняла голову, но и этого было достаточно, чтобы заметить оставшегося около своего трона-кресла серого «кардинала».       «А здесь ничего не меняется…»       — Сэм!       Жёлтая фигура первой подлетела к мужчине в алом, но он отмахнулся от неё, как от навязчивой мухи, поднимая на ноги и отряхиваясь.       — Я в полном порядке. Тупая девчонка. Ненавижу людей.       — Ты слишком резок. Иногда они бывают весьма… — хмыкнула серая фигура, — полезными.       Сэм ничего не ответил, тяжело дыша и прожигая дрожащую на полу Эйлин взглядом. Пальцы продолжали мелко трястись, сердце иногда останавливалось, чтобы затем сбивчиво нагнать упущенный ритм, а кровь медленно собиралась на кончике подбородка, опадая каплями на пол. Да, вид у неё был сто процентов самый привлекательный из всех возможных, — мечта любого подростка на выпускном вечере. Сегодня Эйлин Маккензи определённо была королевой вечера. Или дня? Она только сейчас осознала, что не знает, какое сейчас число и месяц.       Бордовая мантия развернулась, взмахнув полами, посмотрела на Шарля и кивнула в сторону Эйлин.       — Вы свободны. Она абсолютна бесполезна. Уверена, ты знаешь, где ей найдут применение.       — Ты спятила? Она нам нужна.       — Она нам не нужна такой. Это моё решение. Вы получили указания. Так выполняйте.       — Да. Приношу… свои извинения.       Шарль шаркнул ногой в последнем глупом реверансе, и Эйлин вздрогнула, проваливаясь во внезапно обступившую ее темноту, в последний раз увидев перед этим вспыхнувшую в сознании противным компьютерным писком надпись.       Связь с сервером потеряна…       — Шарль, тот греческий артефакт, он у тебя?       Очередной незнакомый голос прорвался сквозь окружившую Эйлин толщу воды, раздражая мягкостью и слишком наигранной вежливостью. Каждое слово незнакомки сочилось льстивостью и фальшью. Звуки складывались в слоги, а слоги сплетались в предложения алыми нитями, за которыми не было ничего. Только отстранённость и равнодушие.       — Не уверен, я не брал его…       — Проверь свои штаны. Наверняка, опять завалялся где-то в карманах. Не понимаю, зачем тебе вообще штаны. Ходи без них. Глядишь, найдёшь себе богатую невесту. Или жениха.       Кто-то подавился воздухом, и следом раздалось несколько размашистых ударов по спине. Веки вздрагивали в такт каждому хлопку, но Эйлин не решалась открыть глаза, прекрасно осознавая, что не увидит ничего дальше своего прямого и надоедливого носа: очков на переносице не ощущалось, а значит она снова осталась один на один с размытым сломанным фокусом миром.       — Почему они отправили ее сюда? — Через мгновение кончики чужих волос защекотали щеки Эйлин. — Говоришь, они были напуганы?       Тяжелый вздох.       — Первый раз видел страх в их взглядах за этими уродливыми масками. У них даже голоса дрожали. Всего секунду, но… — Шарль замолк. Что-то звякнуло, как подброшенная вверх связка ключей. — Она не на шутку их напугала.       — Тогда зачем? Не лучше было бы держать ее где-то под боком и наблюдать?       — Кажется, они не знают, что она такое. И это выводит их из себя. По крайней мере их вспыльчивую часть. А когда ты не знаешь, с чем имеешь дело и боишься этого… ты хочешь поскорее от этого избавиться. Как от назойливого таракана.       — Прихлопнешь — и проблема решена, — понимающим тоном пробормотала под нос женщина, продолжая щекотать лицо Эйлин.       — Именно.       Повисшая пауза напрягла Эйлин. Она изо всех сил пыталась понять, где находится, не выдав вернувшегося к ней сознания. Кажется, идиотская больничная ночнушка-наволочка все еще была на ней. Запястья что-то сдавливало — Эйлин попыталась пошевелить руками, но обнаружила, что они прикованы к поверхности, на которой она лежала. Как и лодыжки. Попыталась слабо повести головой в сторону — острый край кожаного ошейника опасно уперся ей в горло, не позволив двигаться. Оказаться связанной вот в таком положении никогда не входило в планы Эйлин, но и выдать себя, поцарапавшись из-за щекотки, она сейчас просто не могла.       Наконец женщина отступила, в последний раз мазнув кончиками волос по подбородку и открытому кусочку кожи на шее Эйлин.       — Ты ведь знаешь, да? Ну, — незнакомка слегка замялась и значительно тише, понизив голос до едва различимого шёпота, продолжила: — что они здесь делают.       — Теоретически, — неохотным зевком отозвался Шарль. — Информация засекречена, но у меня есть доступ к некоторым данным. И я с радостью поделюсь ими с тобой. Не за просто так, разумеется. Мне не хочется оказаться на эшафоте по твоей неосторожности или из-за слишком длинного языка без козырей в кармане.       — И чего же хочет твоя подлая французская душонка? Поддержки на очередной забастовке? Напомнить, чем закончилась ваша последняя попытка поднять себе зарплату? — не скрывая скептицизма, хмыкнула женщина.       — Ой, ну вот зачем начинаешь опять этот разговор? — в голос простонал Шарль. — Нормально же общались! Нет, приспичило вспоминать этот инцидент. Просто найди информацию по своему напарнику. Координатору. Хочу знать все. Где родился, кто родители, сколько родинок на теле, когда первый раз лишился девственности…       — Первый?       — Ты меня поняла.       — Разве этого нет в личных делах?       Кажется, очевидный вопрос загнал Шарля в тупик. Эйлин слегка повернула голову и приоткрыла один глаз, сквозь маленькую щёлочку наблюдая за размытыми силуэтами фигур. Толку от этого было мало, но определить, где сейчас находятся ее «компаньоны» не составило труда: Шарль восседал на краю стола, качая длинными ногами, на месте которых были просто размытые пятна, а невысока женщина с тугим хвостом расхаживала из стороны в сторону, то и дело останавливаясь и мотая головой. Рядом с собой Эйлин заметила небольшой медицинский столик с несколькими металлическими медицинскими чашками, упаковкой новых шприцев и заполненными жидкостью ёмкостями. Не сказать, чтобы это заставило Эйлин расслабиться: дышать стало тяжело, а соотнести два и два в голове оказалось намного проще, чем она могла себе представить.       Женщина тем временем, наконец, перестала маячить, позволив Эйлин сосредоточиться на своём образе. Шарль наклонил голову набок, вертя на пальце связку ключей, и пожал плечами.       — Я не верю ни единому слову оттуда. Поэтому мне и нужно, чтобы ты узнала про него больше. Ты ведь ведущий следователь. Скоро и до верховного доберёшься такими темпами, Саша. М-м-м, разве это не предел мечтаний для рядового сотрудника? Доступ ко всем знаниям мира, проход во все отделы. Даже… — он сделал многозначительную паузу, — сюда.       — Мне нравится и на моем месте. Ремонтники меня пугают.       Мягкий раскатистый смех Шарля пронёсся по прохладному помещению, укутывая Эйлин в свои объятия, успокаивая и словно говоря, что все будет хорошо. Или ей просто хотелось в это верить, потому что холодные иголки в его голосе впивались в кожу, царапали ее и оставляли после себя длинные разрывы, сквозь которые наружу проступали маленькие багровые капельки.       — Жаль. Ты ведь знаешь, что последнего верховного обезглавили неделю назад. За профнепригодность. И убийство. Второе, разумеется, не столь важно. Жаль, он мне искренне нравился. Трудно найти другого человека, готового посреди рабочего дня запереться в подсобке и читать с тобой личные дела других сотрудников, чтобы найти на них компромат, — рассмеялся Шарль. Саша же с раздражением не то шикнула на него, не то рыкнула, но тон мужчины сразу стал серьёзней: — Шучу-шучу. Не надо испепелять меня взглядом, Саша. Так ты поможешь?       Секундная заминка.       — Да.       — Замечательно! — хлопнул в ладоши Шарль, но Саша тут же подняла вверх руку.       — Теперь твоя очередь. — Она опустилась на стоящий рядом стул, откинулась на его спинку и, сложив на груди руки, оттолкнулась ногой от пола, балансируя на двух оставшихся металлических прутьях стула. — Что за проект так тщательно скрывает Орден? Наших местных ремонтников сорвали с места, и мы их уже полгода не видели. А работа стоит, между прочим. Стену латать надо. Да и в конце концов, вся деятельность филиала оста…       — Медиумы.       — Прости, что?       — Они создают медиумов. Шестёрка решила, что будет неплохо обзавестись собственными кадрами, а не вылавливать их среди элементалистов в надежде успеть раньше, чем им вырежут сердце и принесут в жертву. Это надёжней и определённо практичней. Медиумы нынче мрут, как мухи. Даже не успевают сознание перенести. К тому же, — Шарль соскочил с края стола, — как я уже говорил, мы лишились части сотрудников. Тебе прекрасно известно, насколько медиумы редкие кадры. Найти одного за десять лет это уже большая удача. А вы лишись около десятка. Там даже были старожилы. Видели еще восстановление Штатов в виде колоний Англии в девятнадцатом веке. Это были… сильные медиумы. Очень. Поэтому… — он вздохнул, — проект был ускорен. Всех, кто хоть немного подходит, отправляют сразу сюда. Без разбирательств. Поэтому, красавица, ты оказалась здесь. Прости, я бы хотел тебе помочь, правда. Но долг зовёт.       Эйлин не заметила, как размытое пятно Шарля где-то в нескольких футах от неё неожиданно превратилось в достаточно чёткие плечи, ехидную ухмылку и лицо, склонившееся прямо над ее собственным. На долю секунды в его взгляде проскользнула… жалость? Нет, ей должно быть показалось.       — Шарль, артефакт, — нетерпеливо повторила Саша, встав с боку от мужчины, и протянула руку ладонью вверх, несколько раз согнув пальцы в требовательном жесте.       — Ах да.       Он тут же спешно зашарил руками по карманам, но не успел ничего из них достать: дверь на другом конце помещения распахнулась, и сквозь неё внутрь стремительно влетело фиолетовое пятно. Точно такое же, как Эйлин видела на собрании шестёрки. Следом за этим комнату наполнило несколько подозрительного вида людей: разобрать хоть что-то со своим «минус восемь» она едва ли могла, но голубую медицинскую форму она узнала бы, даже если полностью ослепла. Как и запах латексных перчаток.       Маленький голос внутри ее разума кричал, что это все не к добру, но Эйлин могла лишь следить за фиолетовым ураганом, разносящимся по… операционной? Она только сейчас заметила яркую лампу, возникшую прямо над ее головой, как в кабинете у дантиста, перемигивающиеся длинные палки на потолке, кажется, бывшие еще одним источником освещения, и ударивший в нос запах спирта. Во рту пересохло, язык прилип к нёбу — она хотела бы закричать, но голос беззвучным сипением застрял в горле. Сухой кашель вырвался из него, царапая когтями слизистую, а кожаный ошейник тут же поцарапал ее кожу. Рядом тут же появилась фиолетовая фигура.       — Отлично! Она очнулась. Можно начинать! Подготовьте все к операции.       Голубые медицинские пятна засуетились за спиной фиолетовой фигуры. Он стоял над Эйлин, нависал над ней, изучал взглядом и кажется… раздевал. Нет, это было бы уже слишком для одного дня. Очнуться в непонятном месте, практически голой, было полбеды. Подвергнуться двум допросам — тянуло на просто плохой день. Но злодей-извращенец было уже из ряда вон выходящим. Читать женские романы Эйлин любила, но всегда предпочитала горячим альфа-злодеям милых и начитанных барышень, с которыми можно было хоть поговорить по душам, а не выслушивать по двухсотому кругу, насколько «он» был сегодня хорош, сколько героев убил, сколько женщин покорил и сколько сыновей у него родится в будущем.       — Маленькая, маленькая глупая пташка в клетке. — Эйлин дёрнулась, уворачиваясь от протянутой руки, но та все равно опустилась ей на голову и, как собаку, погладила по волосам. Голос мужчины был резким, скрежещущим и шипящим. Его рука в перчатке холодила кожу даже сквозь пожирневшие от нескольких дней без душа пряди, а дыхание душило своим зловонием. — Тебе стоило ответить на все вопросы сразу. Зачем ты упрямишься, Эйлин? То, что сделал мой брат, покажется тебе комариным укусом по сравнению с этими ребятами. Они хоть и люди, но… Мы все знаем, что самые ужасные преступления совершаются людьми. Во имя высшего блага. С именем бога на устах. И с абсолютной убеждённостью в непогрешимости тех, кто эти деяния совершает. Так ответь мне, Эйлин Маккензи, — он наклонился ниже, заглядывая ей в глаза, — стоит ли оно того, чтобы продолжать упрямо хранить молчание и отнекиваться? Мы ведь все равно узнаем все, что нам надо. Разница лишь в том, останешься ли при этом нетронутой ты.       «Смею заметить, что отвечать на вопросы незнакомцев в первые пять минут, да еще и привязанной к койке — не самая очевидная и оригинальная идея. Впрочем, это лишь моё скромное замечание, и решать определённо долж…»       — Поцелуй меня в зад. — Эйлин не знала, кому она отвечает в первую очередь: елейному голосу в своей голове или оказавшему совсем близко от неё лицу. Но молча ждали продолжения оба из них. — Сколько еще раз мне нужно повторить, что я ничего не знаю, чтобы вы мне поверили?!       Кожаный край впился в шею, затёкшие позвонки подозрительно хрустнули, а лоб с силой встретился с носом фиолетовой фигуры. Размах был слабый, но небольшого расстояния между лицами хватило, чтобы из носа мужчины хлынула кровь, и он отшатнулся, прижимая ладонь к носу.       «Впрочем, такой вариант ответа вполне подойдёт…»       Мужчина в фиолетовом молчал несколько мгновений, несколько долгих мгновений, во время которых единственным, что слышала Эйлин, было биение сердца в ее груди. Казалось, что даже оно стало звучать тише, замедлило свой ритм, лишь бы подстроиться под замершие фигуры вокруг. А затем резко сорвалось вперёд, врезаясь в ребра. Часы на стене защёлкали секундной стрелкой слишком быстро. И разлившийся поверх этого хохот обжигал кожу на руках невидимыми прикосновениями, — хотелось выть от боли, и, приподнявшись, Эйлин заметила на запястьях расползающиеся пятная пенящейся кожи.       — Сколько страсти. Побереги силы. Они тебе понадобятся, когда они, — он обернулся и кивнул на группу людей за спиной в черных монашеских балахонах и голубых костюмах врачей, — с тобой закончат. Я был любезен, они не будут.       — Это что, хороший и плохой полицейский?       — Считай, что да.       — Тогда боюсь, вы в пролёте, — хмыкнула Эйлин, надеясь, что ее сжатые в кулаки пальцы дрожат не слишком сильно. — Предпочитаю плохих парней.       «Не поверишь, я тоже», — невозмутимо протянул голос в голове.       Интересно, он издевался или серьёзно считал, что это поможет Эйлин продержаться еще несколько минут без накатывающей на неё истерики?       — Чего вы ждёте?! Приступайте! — рявкнула фиолетовая фигура.       Эйлин не видела ничего, но чувствовала суетящихся вокруг неё «сотрудников», ощущала на коже ветерок от их движений и нервно водила глазами, пытаясь уследить за их торопливыми действиями. Черный круг неожиданно перекрыл свет от ярко горящей над Эйлин лампой, а затем две латексные руки растянули веки на правом глазу. Легкие струйки воздуха и прорывающегося сквозь маски дыхания сушили роговицу и покалывали ее раздражением. Эйлин лежала неподвижно, слабо дёргая руками, словно пыталась вырваться; ее глаза непрерывно вращались, пытаясь уследить сразу за всеми.       Пальцы держали ее веки еще около минуты — так сказали часы на стене, — а затем на смену им пришёл холодный металл. Он царапал глаза, впивался в кожу и растекался по вискам слабой болью. Черный круг исчез. Теперь на его месте снова была яркая лампочка, на которой Эйлин безуспешно пыталась сфокусировать взгляд. Теперь латексные пальцы принялись за левый глаз. Что-то блеснуло в свете лампы, и Эйлин едва успела заметить длинную иглу, впившуюся прямо под правым глазом.       — Что… что вы делаете? — она пошевелила глазами, но к своему ужасу поняла, что может теперь смотреть только вперёд, на идиотскую яркую лампу, от которой вокруг теперь плясали оранжевые круги. Игла снова воткнулась в неё, на этот раз где-то под скулой. Зрачки расширились, и теперь перед Эйлин было уже несколько кружащихся в хороводе ламп. — Нет. Нет, нет, нет. Пожалуйста, нет. Прекратите!       «Какой печальный… конец…»       Бить кулаками по койке бессмысленно — она от этого не развалится, а наручники неожиданным образом не превратятся в пыль. Сердце выскакивало из груди, разгоняло по телу кровь и только иногда замирало, чтобы вновь пуститься в бешеный пляс. Эйлин стало жарко, щеки горели, и по телу прошёл озноб. В районе солнечного сплетения завязывался тугой узел. Мышцы сводило судорогой, каждая клеточка тела напрягалась, готовая в любую секунду взорваться. И когда ей показалось, что сейчас яркая вспышка ослепит каждого в этой комнате…       Ничего не произошло.       Только низкий смех над ухом Эйлин. А затем чужая ладонь опустилась ей на живот.       — Помещение защищено от любых возможных всплесков энергии. Не пытайся вырваться. Это бессмысленно. О, вы еще здесь? — мужчина, кажется, только сейчас заметил Шарля и Сашу. — Жаль, наказание за наблюдение за ремонтниками отменили. А то бы вы последовали за бедняжкой.       Вторая игла прошла совсем рядом от левого глаза и с лёгким уколом вошла в плоть. Эйлин видела, как палец надавил на поршень, чувствовала, как жидкость распирает себе путь изнутри и как ее дёргающийся глаз замирает в ожидании чего-то, о чем Эйлин предпочла бы никогда не знать.       — Нет, — умоляюще захныкала она. В уголках глаз нестерпимо жгло солью, но ни одна слезинка не стекла вниз по носу. — Пожалуйста, не надо!       — Нравится? — мужчина над ней снова посмотрел на замершую за спиной парочку. — Мне безумно. Приятно осознавать, что этот полусгнивший Орден продолжает работать хотя бы на небольшую часть. Наслаждайтесь. Не каждому дано увидеть работу ремонтников вживую и не умереть после этого!       — Прошу. Отпустите. Я ничего не знаю. Ни-че-го. Хватит!       — Знаешь, что самое забавное? — он обернулся к Эйлин, и его троящееся лицо приблизилось, скрывая прожектор лампы. — Элементалисты считают медиумов осквернёнными без права на жизнь. Мы же считаем выродками элементалистов. И вот ирония — чаще всего медиумы рождаются в чистокровных семьях элементалистов, в тех кланах, что ведут свои родословные от самых первых хранителей стихий, от тех, кому, как они утверждают, сами Верховные вручили силы, чтобы управлять стихиями. Смешные, ты так не считаешь? То, чего больше всего боятся элементалисты, пожирает их изнутри. Увы, развязки ты не увидишь — все медиумы слепы, как новорождённые котята. А вот твои милые глазки хоть и близоруки, но все еще прекрасно видят этот мир. Это… несколько усложняет твою связь с другими медиумами. Кто знает, может быть ты станешь первым удачным экспериментом?       — Что вы несёте? — оторопев, пробормотала Эйлин, и вздрогнула, когда крышка бутылька в руках одного из «монахов» отщёлкнула.       Лица людей плыли, их кожа оранжевела, меняла свои цвета за секунду, а затем они все исчезали в цветастом калейдоскопе. Эйлин должна была бежать, все кричало ей об этом, но она могла только хрипеть, умолять и жалко дёргать конечностями, пока ее голос не сорвался на беззвучный плач.       «Нет! Отпустите меня! Прошу! Не делайте этого! Нет!»       «Они тебя не слышат, Э-эйлин…»       Толстая прозрачная капля сорвалась с кончика замершего над ее глазом пластикового бутылька, но прежде чем роговица Эйлин зашипела неощущаемой болью, за спиной мужчины в фиолетовом мелькнул серый плащ, заставляя сердце сжаться.       Джеймс?