Незнакомство

Хидан просыпается, поморщившись, проводит ладонями по лицу, испытывая жгучее желание не открывать глаза, желательно никогда. Первое, что он чувствует – холодный, моросящий дождь, крохотные капли сыпались с неба как пыль, плащ промок, земля тоже, казалось, будто он лежит в луже. Тяжело вздохнув и тут же закашлявшись, Хидан садится, мысленно проклиная гребанный дождь, злоебучего Какузу, сраных Акацуки и тот день, когда он согласился на все это дерьмо. – Ты оторвешь уже свою жопу от земли? – раздается голос Какузу поблизости. Ну конечно, старая недовольная куча уже давно пробудилась от своего старческого сна и вовсю собирается в дорогу. Хидан шипит, пытаясь подняться, но рука скользит на сырой земле. – Почему нельзя было просто остаться в той деревне? – задает Хидан риторический вопрос, зная, что ответа либо не будет, либо он ему не понравится. Это уже стиль общения, выработанный временем – Хидан спрашивал, Какузу в рот ебал отвечать. Иногда Хидан вспоминает те беспечные деньки, когда он был предоставлен сам себе, никто не говорил ему, куда идти, что делать и кого убивать (а кого нет), что говорить, где спать и что есть. Он был свободен. И он думал, что никто не сможет ограничить его свободу, даже Лидер, который, к слову, обещал ее не ограничивать. Но Какузу, похоже, был сам себе Лидер, и ему было абсолютно насрать, что там Пейн наобещал Хидану. И как бы это не бесило, ограничения просто как-то плавно появились, переплетаясь с просьбами, приказы Пейна звучали не грозно, а мягко и льстиво, Хидан просто повелся на… да черт его знает, на что он повелся, ему с этой организации выгоды никакой. На Какузу он повелся. Дурак. Ну правда, Хидан так наивно предположил, что это все не случайность, что какое-то божественное провидение свело их в одну точку, ведь не бывает таких совпадений. Первое впечатление пугало и заставляло благоговейно замирать, а чем больше Хидан узнавал о способностях Какузу, тем сильнее укреплялся в своем мнении – это не просто так, что два бессмертных существа оказались рядом. Какузу, конечно, эту точку зрения не разделял, упрямо повторяя – бессмертия не существует, а Хидан болван. Со временем это понял и Хидан, даже, кажется, согласился с тем, что он болван и признал собственную наивность. Сдавать назад, впрочем, было уже поздно, хотя он и думал о том, чтобы уйти. Говорят, из Акацуки живыми не уходят, но Хидан не может умереть, а значит, как бы они не старались, они его не удержали бы. Но теперь, спустя почти год, как-то уходить уже и не хотелось… Хидан не хотел оставлять несчастного, древнего Какузу одного – бедный старина точно помрет от тоски. Обычно после этой мысли Хидан заливался смехом, хихикая себе в воротник плаща и косясь на Какузу со смесью жалости и издевки. С каждым днем Хидан все реже вспоминал о свободе. Он так лелеял ее, так дорожил – и так же легко забыл, напрочь смирившись с текущим положением дел. Ему стало просто все равно. Едва ли он бы признал, что быть полезным и нужным ему понравилось больше, чем свободным, но одиноким и бродящим бесцельно. В конце концов, он все так же несет свою веру, вершит больную справедливость и совершает ритуалы, но теперь у него есть с кем попиздеть, разделить обед, перемыть Пейну с Конан косточки и пообсуждать Какузу за его спиной. Из всей своры этих брошенных, бешеных псов, Кисаме и Дейдара нравились ему больше всего – с ними можно было поболтать ни о чем, проваляться до вечера под деревом у Убежища или прохуесосить напарников, выпустив пар. Кисаме, конечно, был более здравомыслящим и иногда душнил, как Какузу, но хотя бы умел посмеяться. А Дейдара и вовсе, в силу своей молодости и возраста, близкому к Хидану, всегда с готовностью соглашался на какие-то идиотские авантюры и совершенно не боялся подшутить над своим напарником, таким же занудным мудаком, как Какузу. Впрочем, глядя на Сасори, Хидан содрогался от одной мысли о возможной совместной работе – по градусу игнорирования, скуки и молчания он был выше Какузу на две головы, так что старина Бабло-сан казался не таким уж плохим напарником. С ним хотя бы подраться можно было. Хидан все реже вспоминал свою прошлую жизнь. Казалось, перечеркнув знак своей деревни на протекторе, он просто вырезал все, что было раньше. Связал себя с другими людьми, обрел какие-то обязательства и забыл, каково это – жить иначе. Он быстро адаптировался, быстро привыкал и смирялся, даже словно заставляя себя полюбить то, чем был окружен. Легче принять неизбежное, если попытаться проникнуться к нему симпатией. Свобода осталась в далеком прошлом, впереди только неизвестность и какая-то высокая, благая цель, о которой вещал Лидер и которую Хидан, в целом, в рот ебал. – Вставай уже и пошли. Часов через пять будем на месте, – гундит Какузу, присыпая костер листвой и ветками. Заметает следы, не иначе, бдительный старый пёс. – Если мы не остановимся в гостинице в следующий раз, отвечаю, Какузу, я тебя задушу во сне, – Хидан кряхтит, поднимаясь с земли. Мерзкое ощущение мокрой ткани сковывает движение, он морщится, расправляя тяжелый плащ и взмахивает руками, только раскидывая вокруг себя брызги и грязь. – Хидан, ты когда-нибудь получал по ебалу в шесть утра? – Неа. – Вот и не надо начинать. Пробубнив себе под нос «Самое время», Хидан все-таки более-менее пришел в себя. Прицепил на спину косу, катушки на пояс, снова попытался отряхнуться и выжал полы плаща, хотя это не особо-то помогло. Плащ стал мятым и каким-то скомканным к низу, но Хидана это слабо волновало – все и так хуево, а смятый плащ хуже не сделает. Он поднял взгляд к небу – безбрежно серая мудовая муть и не думала рассасываться, так и будет моросить весь день. Как же хочется кого-нибудь убить, чтобы вырубиться на молитву хоть на часок. – Мы точно идем в Убежище? – спрашивает Хидан, размявшись. Он медленно тащится за Какузу, который тоже не особо-то спешит, потому что тропу размыло и идти быстро едва ли получится. – К чему вопрос? Хидан фыркает, усмехнувшись. – Не ты ли, херов безбожник, говорил мне, что отвечать вопросом на вопрос – отвратительная привычка? Какузу шумно вздыхает: – Мы точно идем в Убежище. – Без сраных пунктов обмена? Без двух-трех убитых мудачков ради бабла? Прям вот точно в Убежище, не сворачивая, – Хидан тараторит деланно удивленно, словно нарочно пытается разозлить. Конечно, он издевается, намекая Какузу на его вечные не пойми откуда берущиеся подработки, из-за которых они опаздывают (а вовсе не из-за долгих ритуалов, нет). Какузу закатывает глаза, потихоньку теряя терпение. Он прекрасно знает, что Хидану просто скучно, он раздражен, недоволен, голодный наверняка, не выспался и вообще. Не стоит вестись на это. – Хидан, прекрати выводить меня, иначе я придумаю, как удлинить наш путь. – Ни один закат не сравнится с закатом твоих глаз, Ка-ку-зу, – мурлыкает Хидан, толкая напарника плечом. Он обожает поддевать Какузу любыми способами, любит следить за реакцией, наблюдать, как меняется выражение глаз и запоминает, на что тот реагирует, а на что нет. Например, на этот пошлый пассаж Какузу только вздохнул устало и на миг опустил взгляд на чавкающую под ногами грязь. Наверно представил, как было б хорошо утопить в ней Хидана. Оставшийся путь провели практически в тишине, если не считать редких возгласов Хидана на тему погоды, грязи и прочего, что вгоняло его в тоску. По пути не попалось ни одного поселка, ни одного путника или странствующего шиноби – впрочем, неудивительно, чем ближе к главному Убежищу Пейна, тем меньше вокруг цивилизации. В этой стране, конечно, был город, и деревни были, но Хидану сразу запретили устраивать свои кровавые игрища на этой территории. Едва он ступал через границу, приближаясь к деревне Дождя, как тут же появлялось ощущение всевидящего ока, которое за ним наблюдает. Отвратительное чувство. Взгляд Какузу, сверлящий спину, ощущался гораздо приятнее. – Есть кто? – громко рявкает Хидан, заходя в Убежище. С первого взгляда кажется, что оно пустует, только Лидер наверняка тусуется на крыше, но с ним общаться у Хидана никакого желания нет. Из-за угла показывается блондинистая макушка, а следом и весь Дейдара – он взмахивает руками и строит крайне замученное лицо. – Ну наконец-то хоть кто-то! – восклицает он, подходя к Хидану и хлопая его по плечу, – Я так задолбался сидеть тут с этим козлом. Пусть старикашки потусуются, – Дейдара бросает на Какузу насмешливый взгляд, – Погнали че покажу. Хидан с энтузиазмом отзывается смехом, закидывает руку Дейдара на плечо и, сделав неопределенный жест рукой в сторону Какузу, сваливает прочь по коридору. Они о чем-то негромко переговариваются, периодически прерываясь на смех, схожий с лаем гиен, и уходят за угол, исчезая из поля зрения. Какузу только сейчас осознает, что так и стоит посреди коридора, зачем-то наблюдая за процессией двух инфантильных кретинов, до которых ему, вообще-то, дела нет. Он злобно щурится и идет к своей комнате, думая, что перекинуться парой слов с Сасори, в целом, неплохая идея, но он не попрется к нему специально. И так дел хватает. Какузу зависает за столом на пару часов. Он копается в бумагах, подыскивает оптимальный маршрут для следующего задания, просматривает Бинго на предмет выгодных беглецов, и все это время он слышит где-то на периферии, как белый шум, чертов ржач. О чем можно пиздеть без остановки два часа к ряду, так еще и ржать, как ебучие кони? Какузу почему-то нутром чувствовал, что его имя тоже там всплывает и не в самом выгодном контексте, херова религиозная тварь наверняка жалуется, изливает душу и свои сраные переживания, которые ему некуда деть, потому что Какузу не уперлось слушать эту чушь. Очередной взрыв визгливого смеха бьет по ушам, Какузу сжимает в руке бумагу. Его это раздражает. С чего бы. Закончив с бумагами, он решает пройтись по Убежищу, найти Пейна, отчитаться и перетереть с ним пару моментов. Проходя мимо широкой арки, ведущей в столовую, Какузу мельком замечает этих двоих идиотов – Дейдара валяется на полу, закинув на Хидана ноги, пиздит о чем-то, жестикулирует как всегда эмоционально и улыбается. Хидан слушает его с таким странным выражением лица, типа ему реально интересно, проводит рукой по шее, приглаживает волосы, а другая рука лежит на бедре Дейдары. Какузу моментально ловит приступ гнева, необъяснимый, но импульсивный. Он не может объяснить себе, что его бесит конкретно, такое чувство, что все сразу. – Хидан, – рявкает он, – Уходим. Дейдара недоуменно таращит голубые глазищи, заткнувшись на полуслове, Хидан закатывает глаза и бросает на Дейдару многозначительный взгляд, типа «Я же говорил». – Мы только пришли, дай отдохнуть, твою-то мать, – огрызается он, – Ты говорил, что выдвигаемся к вечеру. – Обстоятельства изменились, – уже тише говорит Какузу, совершенно не понимая, что вообще заставило его все это сказать. Он не собирался уходить сейчас, да и это бессмысленно. Их следующая миссия привязана ко времени, так что являться на нужную точку слишком рано тоже глупо. – Мудила… – бубнит Хидан и начинает лыбиться, заметив, что Дейдара принимается хихикать. Они будто понимают друг друга без слов, читая чужое настроение и эмоции. Это невероятно бесит. Как же хочется схватить эту смазливую морду и вытрясти из него все, всю душу, вывернуть наизнанку и повесить под потолком Хидану в назидание. Почему-то Какузу хочется знать, о чем они говорят, что Дейдара льет в уши этому идиоту, на что он ведется в конце концов. Не то, чтобы это какое-то жизненно необходимое знание, Какузу это даже не интересно, он просто хочет знать. Может, конечно, дело в том, что эти двое из одного поколения, они молоды и порывисты, у них херова тьма энергии, которую они тратят на бессмысленный пиздеж. Эта мысль неприятно кольнула в районе печени, словно укол совести, Какузу поморщился и отвернулся, уходя в сторону лестницы. Какого хрена он вообще парится об этом, какая разница, с кем и о чем трындит этот поехавший, пусть делает, что хочет, лишь бы в дороге молчал и слушал, что ему говорят. Хидан никогда не слушал Какузу с таким выражением лица, не улыбался просто так. В чем же суть? В сказанном или в том, как именно оно сказано? И с какого, собственно, хрена этот вопрос не желает выходить из головы? Какузу то морщится, то хмурится, пока, размышляя, поднимается по лестнице. Он само собой признавал – характер у него беспробудно отвратный, он безэмоционален и расчетлив, словом, реалист до мозга костей. После событий, сломавших ему к чертям жизнь, его перестало волновать, кто что о нем думает, перестали заботить чужие чувства и, в особенности, мнение. Он не искал скрытых смыслов – он и в своей-то жизни особо смысла не видел, потому что вечное стремление заработать денег это не смысл, это просто путь, который он избрал за неимением чего-то получше. Деньги не предают, в конце концов, а в его жизни предательства было слишком много, больше просто не вынести. И при всем этом он ловил себя на мысли, что среди прагматизма и жажды наживы зародилось что-то новое – собственничество. И ладно бы его парили только деньги или дорогие трупы, так нет. Напарник вдруг записался в категорию «личного имущества», которое ни с кем делить не хотелось. Хидан стал инструментом, дополнением к основному оружию и приносил определенную пользу, этого не отнять, но каким-то немыслимым образом «имуществом» Хидан начал считаться весь, целиком, а не только его способности. Какузу сократил эту мысль, чтобы перестать перевирать самого себя – это жадность, причем недопустимая и аморальная, потому что нельзя пытаться обладать кем-то единолично. Как ни странно, на крыше Пейна не обнаружилось, да и присутствия Конан Какузу тоже не чувствовал. Это странно, ведь Лидер обычно предупреждал об отсутствии, но, в целом, Какузу это слабо волновало. Он все равно вышел на крышу, осмотрелся, лениво обводя взглядом серый, металлический город. Дождь лил бесконечно, капюшон и плащ тут же промокли, но Какузу не спешил уходить. Просто задумался и оперся плечом на одну из надстроек. Черт знает, сколько он так простоял. Поймал что ли ту волну, на которой постоянно болтается Пейн, когда сидит тут часами и пялится в серые кучевые облака. В целом, довольно умиротворяюще – монотонный гул воды, мерный стук капель по железным карнизам, это все своего рода тишина, зацикленная и расслабляющая. Голова очистилась, мысли перестали шебуршать и Какузу просто тупо залип, не думая ни о чем. Но это, конечно, не могло продолжаться вечно. – Так мы идем или че? – возмущенный голос разом нарушает эту идиллию. Хидан не отличается терпением. Оставшись в столовой, он высказал Дейдаре все, что думает об этом «жадном до денег безбожнике», прошелся по нему всеми возможными словами, но в итоге довольно быстро успокоился. Вспышка злости прошла и Хидан пошел к выходу из Убежища, ожидая Какузу. Простоял там какое-то время, заебался ждать, дошел до его комнаты и не обнаружив Какузу там, поперся его искать. Найти его здесь – на крыше, под дождем – было странно и, поднявшись наверх, он даже сначала растерялся. Огляделся, но не обнаружил никого, кроме Какузу, который как-то блаженно замер под всей этой льющейся с неба водой, и залип сам, стоя под навесом у лестницы. Но его терпения хватило ненадолго. Какузу, услышав голос Хидана, который, впрочем, даже не казался таким уж раздражающим, закрыл глаза и глубоко вздохнул. Честно говоря, злость уже давно отпустила, да и в целом стало как-то все равно. Хватит тратить нервы на такую ерунду, в конце-то концов. – Выходим вечером, – говорит он, практически ощущая шестым чувством, как у Хидана ползут наверх брови от удивления, – Проваливай. – А ты это… – Хидан как-то не находится с достойным ответом, но и уходить не хочет почему-то, – Че тут делаешь? Он выходит из-под навеса, тут же ёжась от холодных капель дождя, так неприятно стекающим по волосам на шею. В нем снова играет любопытство – он видит Какузу в каких-то несвойственных ему обстоятельствах, это настолько странно, что хочется разобраться, исследовать и препарировать, чтобы разглядеть изнутри. У Хидана абсолютно неподконтрольное ему любопытство, он просто не может его сдержать, а потому идет вперед, подходя к краю крыши. Он смотрит вниз, оглядывает горизонт и оборачивается. Ну, чисто внешне с Какузу все в порядке – глаза все такие же скучающие и холодные. – Отдыхаю, – говорит Какузу, не особо заморачиваясь с ответом. Ему бы хотелось, чтобы эта бледная морда съебалась отсюда и не отсвечивала, потому что он прекрасно тут себя чувствовал, наедине с единственным разумным человеком – самим собой. – Че, ебнулся все-таки, да? – Хидан сочувственно сводит брови и тут же фыркает насмешливо, – Ну я знал, что в таком возрасте у тебя фляга засвистит рано или поздно. Это почему-то задевает. Какузу не думал, что его вообще можно как-то задеть, тем более на тему возраста – это не было его слабой стороной, напротив, такая гора опыта за плечами только на пользу. Но сейчас в голове сложилась какая-то идиотская логическая цепочка – причиной возраста была Джионгу, а Джионгу появилась из-за предательства, которое так сильно искалечило его когда-то давно. Хидан не мог даже догадываться об этом, конечно, но мысль уже закрутилась сама по себе, вызвав волну ярости, которую не удалось подавить. Мгновенным движением Какузу выбрасывает руку на нитях вперед, просто сталкивая Хидана с крыши. Он успевает увидеть растерянный взгляд округлившихся глаз и ворох капель, словно в замедленной съемке выстроившихся в линию вслед за падающим с края Хиданом. Тот даже ничего выкрикнуть не успел от неожиданности, просто как-то судорожно-удивленно вздохнул и исчез из поля зрения. Стало ли от этого легче? Вовсе нет.