Незнакомство

Открывать глаза под проливным дождем второй раз за день – это слишком. Хидан испытывает острое чувство дежавю, с трудом приходя в чувство, и едва собирает в кучу мысли, которые, казалось, рассыпались и перепутались, как горох в банке. Встряска получилась, конечно, знатная. Затылок разъебывало от боли, хотя, в общем-то, болело абсолютно все. Медленно подняв голову, Хидан осмотрелся – валяется тут посреди улицы на спине, раскинув в стороны поломанные конечности, и хер бы кто помог. Хотя тут и людей-то нет, жители деревни не подходят сюда на пушечный выстрел, так что глупо ожидать какой-то помощи. Ноги и руки успели срастись, пока он лежал в отключке, но вот череп зарос не до конца – осколки ощутимо раздражали, шея хрустела, а от первого же резкого движения горизонт так расхуячило, что Хидан едва устоял на ногах. При ходьбе дергался мизинец на правой руке и нервным тиком сводило глаз. Повреждения мозга это все-таки не шуточки. Но адским пламенем полыхающее желание начистить Какузу ебало вставляло сильнее любых недомоганий. Прихрамывая, Хидан шел к крыльцу, уже в красках представляя, как выдавит собственными пальцами эти глаза паршивые и знатно повеселится, подарив Джашину сразу пять жертв за раз, медленно, методично убивая одно сердце за другим. Это же зачтется за пять жертв? Или это не так работает?.. – Где эта старая рухлядь!? – вопит Хидан, завидев у крыльца зависшего Кисаме. Тот поднимает взгляд, пожевывая какую-то соломинку, и расплывается в своей стандартной, дурацкой улыбке. – Нормально тебя помотало. На крыше поскользнулся? – скалится Хошигаки. – Эта падла меня скинула, – рычит Хидан, проводя по волосам рукой и с явным раздражением обнаруживая на них кровь, – Куда он делся? Расчехлю его потроха во славу Джашина, блядь. – Ушел, – Кисаме пожимает плечами. – Что значит «ушел»! Куда? – На задание. – Какого хуя!? – Хидан с досадой пинает какой-то камень, отслеживая взглядом его полет, – Ну и нахер. Пусть там один ебется как хочет. – Не пойдешь? – подначивает Кисаме, хмыкнув. Его прикалывает общаться с Хиданом и Дейдарой на самом деле. Они оба такие дурные, что наблюдать за ними так же забавно, как за сворой диких щенков, которые только и делают что грызутся. – А нах мне это надо. Я вообще… Мне это всё не надо, сечешь, Хошигаки? – Ну не надо, так не надо, – Кисаме снова пожимает плечами, отвечая равнодушно. Он уж точно знает, равнодушие бесит Хидана сильнее всего, и тот наверняка сейчас ждет какого-то одобрения или хотя бы осуждения, чтоб было за что зацепиться. В идеале он, конечно, хочет услышать, что он прав в своем протесте. Не, от Кисаме он этого не дождется, нахер надо, с него потом Какузу спросит, а пиздеть Кисаме не умеет. – Че-т я раньше не замечал, что ты такой же амебный мудила, как и Какузу, – бубнит Хидан, не услышав того, чего хотел. Ну его знатно корежило от досады, и он никак не мог принять окончательное решение – идти или не идти. Хошигаки только усмехается в ответ, качая головой и вроде как говоря «ну и болван ты, седой» – это можно даже не озвучивать, Хидан и без слов понимает. Понимает и чувствует себя каким-то провинившимся пиздюком, который не желает признавать, что это он виноват. А че он сделал-то? Ну подумаешь, подъебнул Какузу на тему возраста, вот же ж новость! Сколько раз он уже так шутил? Да и похлеще фразочки бывали, но Какузу так никогда не реагировал, так что изменилось-то? Чего-то старина стал больно обидчивым. Из темноты коридора убежища показывается Учиха, словно выплывает, настолько плавно он идет. Он вообще как восковая кукла какая-то, за почти целый год Хидан едва ли видел хоть какое-то проявление эмоций на этой бледной точеной морде. Правда Кисаме в разговорах не жаловался никогда, да и вообще отзывался о напарнике довольно-таки добродушно, значит, эти двое хотя бы ладят. Хидан как-то криво ухмыльнулся и кивнул Итачи, состроил невнятную рожу Кисаме, и развернулся в сторону выхода из деревни. Ладно, он пойдет по маршруту, который Какузу проложил еще вчера, а там видно будет. Может ему придет в голову занятие поинтереснее, и он свернет с дороги, кто знает, но желание все-таки отплатить Какузу за эту выходку жгло очень сильно. Хидан был злопамятен, как слон, и принципиально не желал отказываться от возмездия. Вряд ли Какузу успел уйти далеко. Он вечно плетется не спеша, словно на прогулке, черт его дери, к тому же Хидан припоминал, что условленное место находится довольно близко к деревне Дождя, и им нужно быть там около восьми вечера. Сколько сейчас времени Хидан понятия не имел, так еще по небу хер поймешь – солнца не видать, сплошняком тучи прутся. Разве что стемнело немного. Вполне возможно, что Какузу как всегда «использует свободное время с пользой» и поперся ловить какого-нибудь обмудка, чтобы срубить бабла. Что ж, пусть так, Хидан будет поджидать его на нужном месте, так даже получится эффектнее. Пока Хидан ковылял по очередной размытой тропе, он пытался понять, на кой хер все это делает. Ну в конце-то концов – он понял, что Какузу абсолютно неисправимый козел уже через пару месяцев их совместной работы. То, что Акацуки, по сути, занимаются какой-то херней, он понял немного позже. Его ничто тут не держало, более того, все эти миссии, отчеты, долгие дороги то под дождем, то под палящим солнцем, ночевки в лесу и вся эта дичь неимоверно раздражали. Каждая третья молитва после ритуала нагло прерывалась – у Какузу же шило в жопе, не даст ни единой лишней минуты провести в покое. Зачем? Почему он все еще здесь? Зачем тащится по убогой тропе мимо пшеничного поля, зачем мокнет под дождем в тысячный раз? Он судорожно пытался найти ответ в сумбуре мыслей, недовольства и проклятий в своей голове, но ничего толкового будто бы и не было. Никакой достойной причины. Раньше его держало любопытство, теперь… Зависимость, наверно. Поля закончились, начался небольшой лес, резко оборвавшийся перед плешивым холмом, поросшим кустарником и колючками. Поднявшись на него, Хидан видел железнодорожные пути на небольшом отдалении, где-то там должен быть Какузу. Миссия на самом деле предстояла плевая – запрыгнуть на ходу в один из вагонов и спиздить что-то важное и до чертиков необходимое Пейну и не спалиться в процессе. Однако оглядываясь, Хидан замечает за кронами деревьев поднимающийся дым в районе путей, неужели уже паровоз тащится? Он, получается, опоздал? Хидан ускоряется, скользя вниз по склону на ногах, старательно балансирует и ловко объезжает камни. Спустившись, тут же срывается на бег – наверняка он еще может успеть, тут совсем недалеко. Как только начинается лес, Хидан запрыгивает на ветки и ему приходится приложить не мало концентрации, чтобы не наебнуться – все скользкое от гребанного дождя. Чем ближе он к путям, тем сильнее запах гари и раскаленного металла. Это заставляет его насторожиться и взволнованно сжать зубы. Сквозь стволы деревьев начинают мелькать яркие вспышки – это определенно полыхает огонь, значит, что-то точно пошло не так. Запах горелого усиливается, воздух ощутимо обдает кожу жаром и, выпрыгивая из леса на просеку с путями, Хидан едва успевает сориентироваться, чтобы не влететь в покореженный вагон, лежащий прямо на склоне. Хидан приземляется на него, сильно пошатнувшись, и чуть не проваливается в разбитое окно, чудом сохранив равновесие. Зрелище, конечно, впечатляет. Поезд, очевидно, сошел с рельс, состав разметало по сторонам, какие-то вагоны разорвало на части. Это не пассажирский рейс, так что людей здесь нет, зато разнообразный груз разлетелся по всей округе – станет добычей мародеров, как только они пронюхают о катастрофе. Однако до этого всего Хидану дела не было совершенно, его волновал вопрос посерьезнее, а вот желание устроить с Какузу разборки резко куда-то улетучилось без следа, сменившись тревогой. – Какузу! – кричит он, осматриваясь. Никакого движения, кроме пламени, тут и там вспыхивающего. Трещали доски, ныл металл, скрипели перекрытия вагонов. В этом равномерном гуле ничего не было слышно, возможно, и Какузу даже его не слышал. Хидан спрыгивает на насыпь, подходит к лежащему на боку паровозу. Из него высыпалась целая гора угля, тела машиниста видно не было, труба лопнула, развалившись на две половины. Все измазано углем, все черное, словно какая-то черная дыра разверзлась вокруг. Разглядывая кабину, Хидан чуть нагибается, рассматривает паровоз и замечает, что среди кучи угля что-то шевелится. Он всматривается, настороженно хмуря брови, тянется рукой к косе на всякий случай. Вдруг снова шевеление – угольки посыпались вниз. Хидан настолько сосредоточился, что не заметил, как слева от него из-за паровоза выползло что-то черное, непрерывно шевелящееся и абсолютно бесформенное. И все же он почувствовал – обернулся, вздрогнув, и отошел на пару шагов назад. Это он уже видел, сомнений быть не может, через пути переползла одна из масок Какузу, только какая-то тощая. Нитей слишком мало, да и самой маски не видно, но это точно его нити, которые сейчас, к слову, пытались подползти под паровоз, разделяясь на пучки. – Че за хрень! – восклицает Хидан, обходя паровоз сбоку. Теперь он видит (лучше б не видел) – у колес еще больше нитей, они копошатся бесконечно, спутываясь и расслаиваясь, но постепенно обретают какую-то форму. Они собираются в силуэт и Хидан вдруг замечает среди них конечности – вот рука со знакомыми татуировками, нога, а вдруг выпущенный из клубка пучок нитей тянется к лежащему на земле плащу. Хидан просто не в силах отвернуться, наблюдая, словно загипнотизированный, как Какузу собирается практически по кусочкам, с каждой секундой обретая свой привычный вид. Ужасающе хтоническое зрелище, сковывающее по рукам и ногам – Хидана передергивает дрожью. Последним собирается лицо, нити привязывают нижнюю челюсть, накидывают на плечи плащ и Какузу, пусть и без маски, поднимает руки вверх, разминая их. – Ебануться, – тихо произносит Хидан, качая головой. Честно говоря, выглядело это все реально жутко, а уж он-то знает в жути толк. Какузу поворачивается на его голос, поморщившись, и сразу хмурится. Он застегивает плащ до конца, скрывая половину лица за воротом, но Хидан уже видел достаточно. Это, пожалуй, поразило его не меньше всей этой процессии – лицо Какузу совершенно не соответствовало ожиданиям. Ему же девяносто лет! Хидан представлял себе морду брюзжащего старика, или какое-то благородное ебало состарившегося шиноби, такое, типа, суровое, но никак не лицо тридцатилетнего, точеное и, че уж там, красивое. Да еще и длинные волосы! Как можно ожидать от Какузу длинные волосы, это ведь лишняя непрактичная деталь – будь у Хидана такие патлы, Какузу уже выжрал бы ему весь мозг своими едкими комментариями. Все это вообще в голове не укладывалось. – Серьезно, мужик, какого хера тут случилось? – спрашивает Хидан, облизывая губы. Горло напрочь пересохло от сухого, жженого воздуха и угольной пыли. – Не имеет значения, – отвечает Какузу и Хидан улавливает в его голосе настоящую усталость. Не ту, которая у него всегда – деланная и показная, нет, эта усталость была живой, дрожащей на губах и отдающейся глубоким, хриплым вздохом. – Тебя че, поезд сбил? Или… ты его? – Хидан говорит осторожно, почему-то медленно и тихо. Тишину-то здесь он точно не нарушит – все вокруг скрипит, шипит и стонет, но все равно его голос делается тише. – Я не хочу обсуждать это с тобой, – говорит Какузу с нажимом и бросает такой язвительный взгляд, что Хидан невольно отшатывается назад, словно опасаясь удара. Какое-то время ничего не происходит, Хидан не знает, что сказать, так что просто стоит, как дурачок, на куче угля и тупо пялится на Какузу. Тот роется в карманах плаща как-то медленно и заторможенно, но, похоже, не находит того, что искал. Он осматривается, опускает голову, вздыхает и шагает от паровоза в сторону леса, но через пару шагов нога будто проваливается, он клонится вперед и почти касается земли кончиками пальцев. Хидан успевает вовремя, подставив плечо и обхватив Какузу за руку. Даже сквозь плащ чувствуется, что тот какой-то холодный – это трудно не заметить, когда обычно от Какузу тащит жаром как от печи из-за его сердец. – Отвали, – огрызается Какузу, дернувшись, но Хидан его не отпускает, просто толкая вперед. Только оказавшись у склона насыпи он убирает руки и позволяет Какузу сесть самостоятельно. Все это очень дурно выглядит и встревоженный взгляд Хидану скрыть не удается. Какузу откидывается на спину и закрывает глаза, пытаясь привести дыхание в норму. – Так что случилось? – вкрадчиво, но упрямо спрашивает Хидан, скрестив руки. Он стоит прямо перед Какузу, загораживает яркое пламя и отбрасывает тень, возвышаясь над ним, требуя ответа. Непозволительное положение, но у Какузу банально нет сил вышибить ему мозги. – АНБУ явились сюда раньше меня. – И что? Ты не смог справиться с кучкой этих слабаков? – Хидан усмехается, но его это вовсе не веселит. Он не издевается, не называет Какузу слабаком, наоборот – он поражен, что Какузу проиграл. Какузу не проигрывает, черт возьми. – Тебя здесь не было. Хидан открывает рот, застывая с растаявшим на языке вопросом. Он не понимает, как толковать это – как укор или обиду? Или это типа «Откуда тебе знать»? Неоднозначная фраза загоняет Хидана в ступор, и он мотает головой, словно неверяще. – Не понимаю, – произносит он, всматриваясь Какузу в глаза. – Не удивительно, – ворчит тот в ответ и отворачивается. – Так задание провалено? – Тебе-то какая разница? Тебя не волнуют задания. Зачем ты вообще пришел? – Какузу вдруг впивается взглядом Хидану в глаза, глядя как-то вопросительно и издевательски, – Я думал, ты решил наконец свалить. – Куда? – не понимает Хидан, – С чего бы мне… – С чего? А не ты ли постоянно ноешь, как все тебя бесят, как заебали задания, что это не твой путь? Тебе ведь не нужны напарники, не нужна цель и какой-то смысл, ты просто мясник. Такое многословие от Какузу Хидан никак ожидать не мог. Редко, когда Какузу произносит за раз больше трех слов, предпочитая отмалчиваться и игнорировать вопросы. С ним точно что-то не так – похоже, его знатно потрепало и сейчас он пребывал в шоке, путаясь в собственных мыслях и ощущениях. Нетипичное поведение характерно для стрессовых ситуаций, но это же Какузу, черт возьми! Он же непоколебимая скала, невозмутимый и хладнокровный. И все же его зверскую усталость можно заметить даже внешне – его глаза блестят, а если они блестят, значит они побледнели. Белок не такой красный, как всегда, это ненормально. – И быть предателем тебе бы очень подошло, – спустя почти минуту молчания выдает Какузу, глядя куда-то себе под ноги. – Если бы я не пришел, ты бы счел меня предателем? – Хидан озадаченно склоняет на бок голову, – А, так ты на это надеялся? Какузу не отвечает. Глядит на огонь, что пожирает вагоны, и совершенно ни о чем не думает, хотя стоило бы. Сюда ведь кто-нибудь скоро явится, здесь нельзя оставаться. Но у него настолько нет сил, что не хочется двигаться, не хочется выдумывать, что делать дальше. Он охренительно устал. И охренительно проебался. Попался в какое-то сраное гендзюцу, из которого его выкинуло только когда тело ощутило неописуемую боль, сбитое поездом. Как он оказался на рельсах? Неужели не почувствовал АНБУ, не ощутил чакру, не насторожился совсем от того, что поезд опаздывает, выбиваясь из расписания? Настолько был занят собственными мыслями, то и дело вспоминая то растерянное лицо Хидана, падающего с крыши, те слова, которые почему-то задели за живое. Был занят ненавистью и досадой, переживал предательство в очередной раз, решив, что Хидан не пришел, потому что просто обиделся и съебался куда глаза глядят. Два сердца чудом выжили, ценой остальных троих, опутавших их со всех сторон и защитивших от удара. Хорошо, что одним из выживших оказалось огненное сердце, а в составе поезда было до черта огнеопасных материалов. Все это могло бы стать фатальной ошибкой просто потому, что Какузу отвлекся. Или потому, что Хидана здесь не было? Одно вытекает из другого, так что причина все равно одна. – Короче, – Хидан садится на корточки перед Какузу, глядя требовательно и серьезно, – Надо сваливать отсюда. Давай, командуй уже, блядь, хватит рассиживаться. – Сваливай, – Какузу пожимает плечами. Хидан вдруг делает резкое движение – снова не успев обдумать – бьет наотмашь Какузу по лицу и чувствует, словно дежавю, тот темный коридор, который вел в первое убежище. В тот раз Какузу здорово разозлился, но сейчас Хидан не отказался бы и от этого, его бесит, что сейчас Какузу ведет себя так безвольно. – Слышь, ветошь, – вкрадчиво произносит Хидан, скалясь, – Я не предатель. И пусть до твоей грешной башки дойдет – я не собираюсь никуда, блядь, без тебя сваливать. Пиздец! – восклицает он вдруг в пустоту, удивляясь самому себе, – Да для меня, походу, это все значит больше, чем для тебя! Какузу определенно пришел бы в ярость, и пустая черепушка этой религиозной швали давно бы треснула, встретившись с рельсой, если бы не эта бескомпромиссная слабость от потери трех сердец сразу. Слушать это все было до отвращения погано, понимать, что чертов Хидан прав – еще поганее. Но это означало только одно. Какузу должен попросить помощи и позволить ему помочь – нонсенс, от которого сжимало горло каким-то беспробудным стыдом. – Просто скажи мне, что делать, как всегда. Вместо слов Какузу просто поднимает руку, позволяя Хидану схватиться за нее и помочь ему встать. Каждое движение отдается невероятной тяжестью, каждое прикосновение обжигает, зудит, как укус крапивы и Какузу морщится, стискивая зубы. Хидан перехватывает его руку, закидывает себе на плечо и тащит через пути к лесу. Идти получается вполне неплохо, даже взобраться на склон удается сразу – Хидан оказывается довольно-таки сильный, раз уж с такой легкостью помогает подняться вверх, хотя, учитывая потерянные сердца, и Какузу стал легче. – К Лидеру? – спрашивает Хидан, зачем-то прижимаясь к Какузу сильнее, чем необходимо, и плотнее сжимая его запястье в своей руке. Он кажется сосредоточенным, Какузу не видел его таким ни разу, что неудивительно – Хидан всегда действует безрассудно и даже не пытается сконцентрироваться на чем-то одном, распаляясь на все подряд сразу. – Нет, – выдыхает Какузу, – Направо, в поселок у тракта. Мне нужны сердца. – Сколько? – Три. – Мать твою, – бубнит Хидан с долей возмущения в голосе, – Как ты умудрился-то их просрать. – Не твое дело, – упрямо огрызается Какузу. Ему не хочется признавать, что он ошибся, дал волю чувствам и тупо потерял бдительность. Хидану ни к чему это знать, это слабость, а слабостями нельзя делиться. Особенно с этим конченным психопатом. Сейчас, правда, Хидан производил совсем другое впечатление, он казался вдумчивым и серьезным, будто бы даже способным на нормальный разговор без приплетания своего сраного божка, но Какузу был уверен – это все видимость. К тому же он совершенно не видел причин для подобного поведения, все это не сращивалось в чужом образе, потому что один человек просто не может вести себя таким кардинально противоположным образом. – Так бля и знал, что нельзя тебя одного оставлять, – рассуждает Хидан вслух будто с самим собой, – На хуйню опоздал и вот, взгляни на тебя, чуть ласты не склеил. Староват ты уже для… Хидан вдруг затыкается на полуслове, закашливается, шмыгая носом. У него в памяти всплывает то, из-за чего все началось – та глупая фраза, шутка, понятая то ли неправильно, то ли слишком близко к сердцу (или ко всем пяти сразу). Кто бы мог подумать, что в Какузу, этом бездушном пне, найдется брешь, найдется что-то, что выведет его на эмоции и Хидан со всем своим хуевым везением непременно в нее попадет. Или у Какузу просто закончилось терпение? Что, впрочем, тоже казалось нереальным. – Что с твоими глазами? – тут же меняет тему Хидан, чувствуя необходимость разговаривать с Какузу. Где-то глубоко на подкорке его пропитанного религией мозга теплилась информация, что с тяжело раненными нужно разговаривать, чтобы они не теряли сознание. Понятно, что Какузу не отрубится после такого, но все же… – Низкое давление, – коротко отвечает Какузу. Из-за потери трех сердец давление упало слишком резко, на самом деле он удивлен, что не отключался. Похоже, огненное сердце действительно сильное, жаль, что он даже не помнит, чье оно. – Больше не делай так, – говорит вдруг Хидан с необычайной серьезностью в голосе. Какузу удерживает вопрос «Как», он только поджимает губы, ощущая привкус крови в районе шрамов. Какого черта он чувствует себя виноватым? Словно они с Хиданом поменялись местами на миг – он сотворил хуйню, а Хидан его отчитывает, и это, вообще-то, абсолютно неправильно. И все же ему любопытно, что имеет в виду Хидан. Что же в его голове творится сейчас, что он так старательно строит из себя ответственного напарника. Но Хидан замолкает и оставляет Какузу теряться в догадках.