Закрытая Империя

— Те-о! Те-о! Те-о! — хором раздавались басистые и хрипучие выкрики, стучали решётки клеток, и Тео оглядывался кругом, смотрел на эти болезненные, но отчего-то радостно возбуждённые лица. Больные подданные поддерживали его, хотели, чтобы он их вылечил, — от этой мысли в груди разливалось тепло. Среди криков и гула Тео чувствовал себя, как после своей самой первой и успешной операции: ему хлопали, поздравляли, благодарили его, — и Тео словно вновь оживал, забывал про усталость и был готов работать всю ночь напролёт, чтобы спасать людей и видеть их благодарные счастливые лица. — Призвание нашей семьи — это чинить, — постоянно говорил отец Тео, не отрываясь от работы и лишь изредка поглядывая на него поверх оправы толстых очков. И Тео даже не сомневался в его словах. Сколько Тео себя помнил, отец всегда чинил часы: он мог весь день и всю ночь просидеть в своей мастерской, сгорбившись, закручивать и смазывать шестерёнки, и постоянно ворчал, когда мать настойчиво просила оторваться хоть на пару минут и пообедать. Тео нравилось сидеть рядом с ним в лавке, слушать размеренное тиканье стрелок и тихо наблюдать, как ловкие пальцы отца оживляют застывший механизм. А иногда, когда заказов было мало, он становился подмастерьем и собирал с отцом собственные маятниковые часы на продажу. — Чинить и создавать — твоё призвание, — с еле заметной улыбкой однажды сказал отец. Тогда Тео пообещал, что обязательно продолжит семейное дело. Через пару лет отец занемог. Он начал кашлять и иногда так сильно, что почти задыхался, а потом ещё долго не мог отдышаться, но всё отмахивался от взволнованной матери, прикрикивал на неё, заявляя, что всё с ним в порядке. — Я просто воздухом подавился! — вечно твердил он. Матери не нравилось, как он хрипел и тяжело дышал, понимала, что он чем-то болен, но отец всё упрямился и не хотел приглашать врача. Тогда мать через знакомых подруг нашла доктора, который согласился осмотреть отца, а тот заперся в мастерской и не впускал никого, кроме Тео. Тео до сих пор помнит тот день. То, как отец снова разошёлся жутким кашлем, весь побледнел, хватился за рот и, рухнул на пол, долго и сильно закашлялся. Тео окутал ужас. Он отшатнулся от упавшего на колени отца, уставился на него перепуганными глазами и не слышал ничего, кроме удушливого кашля и бешеного стука своего сердца. А когда кашель на мгновение прекратился, и отец с тяжёлым хрипом вздохнул, убирая руку, на его дрожащей ладони растекалось красное пятно. Кровь. Тео выскочил из мастерской на улицу, прорвался мимо матери и врача, стоявших у двери, и побежал прочь, не оборачиваясь на переполох и крики позади. Только через квартал остановился, запыхавшись. В висках пульсировала кровь, сердце бешено билось, болел бок, и скребло в горле, а перед глазами так и стояли кашляющий отец и его окровавленная рука, и в ушах раздавался этот душераздирающий звук, словно долетал до него из дома. Тео дрожал. Он стоял посреди шумной улицы и не понимал, чего так сильно испугался. Нет, всё он понимал — просто не хотел признавать. Он побоялся, что отец умрёт у него на глазах. Но теперь, вдали от дома, больного отца и встревоженной матери, Тео сгорал от стыда. Ему казалась, что он предал отца, бросив его одного, ничего не сделал, а ведь наверняка мог помочь ему подняться, дать воды, успокоить мать, чтобы та не волновалась, — ведь мог же! Но он просто сбежал. Решив не мешкать ни секунды, Тео побежал обратно, на ходу придумывая, как извинится за свою трусость и чем сможет помочь, но когда вошёл в дом, там царила звенящая тишина — слышен был лишь ход стрелок. В доме Тео всегда было тихо и спокойно, но эта тишина была совсем другая — плохая, давящая. В гостиной никого не было, на кухне тоже — Тео пошёл к спальне родителей и, услышав приглушённые голоса, осторожно приоткрыл дверь. Мать тут же обернулась, подлетела к нему и, тяжело вздохнув, заключила в крепкие объятья, а Тео смотрел поверх её плеча то на отца, лежащего в постели будто спящим, то на мрачного доктора, стоявшего возле него. В голову полезли дурные мысли. — Отец… он… — пытался спросить Тео, но как только собрался произнести вслух это страшное слово, неведомая сила цепко сжала его горло, не давая издать и звука. — Он спит, — поняв его, тут же успокоила мать, посмотрев на Тео снизу вверх. Отстранилась и понурилась. — Но он болен чахоткой, и неизвестно, сколько ещё проживёт. Ещё жив, но точно когда-нибудь умрёт… Какая же это двоякая новость. Тео стоял в исступлении, не зная, облегчённо ли ему выдохнуть или поддаться тяготящей душу печали. Сейчас, зная, что однажды кашель убьёт отца, он не мог представить, как сильно изменится жизнь, как они с матерью будут жить одни, без отца. — Неужели ничего нельзя сделать? — с отчаянием в голосе спросил Тео у доктора. Тот лишь еле заметно мотнул головой. — Мне очень жаль, — ответил он тихо и смиренно. — Это не лечится. Сложно было сказать, что именно тогда чувствовал Тео. Печаль, злость, обиду. Всё казалось несправедливым. Не лечится? Всё это чепуха! Лекарство наверняка есть, просто его ещё не нашли, Тео был в этом уверен. Отец всегда говорил, что нет безнадёжно сломанных часов, всё можно починить или заменить, нужно лишь быть внимательным и терпеливым, чтобы найти поломку. Разве с людьми не так же? Разве доктора не такие же, как отец, мастера, которые чинят больных людей? Тео думал об этом, когда, прощаясь с матерью, уходил доктор, когда Тео смотрел на спящего хрипящего отца, когда радовался его пробуждению и сидел возле его кровати, когда обедал, когда выполнял вместо отца заказы, когда ложился спать и просыпался. И чем дольше он об этом думал, тем больше понимал, что не сможет спокойно жить, если ничего не сделает. Рано сдаваться, рано опускать руки! Если врачи ещё не нашли лекарство от чахотки, то это сделает сам Тео — он тоже станет врачом и сделает невозможное, чтобы вылечить отца. С этой уверенной мыслью Тео начал изучать биологию. Он часами сидел в библиотеке, читал медицинские атласы и труды учёных и каждый раз всё больше убеждался в своих мыслях: человеческое тело — такой же сложный, но логичный механизм, как и часы, и если правильно наблюдать за ним, то можно найти неполадку, а после и способ её починки. Когда Тео было восемнадцать, он так и не стал врачом, а его отец умер тёплой летней ночью. Жизнь словно застыла на месте. На похоронах, слушая речь старика-священника, Тео думал о том, что его цель была полной глупостью — у него не было нужных компонентов, нужного оборудования и, самое главное, нужных знаний, — и теперь корил себя за то, что часами сидел в библиотеке, а не проводил драгоценное время рядом с отцом. У Тео не осталось никого, кроме матери. — Я собираюсь продать мастерскую, — сказала она однажды за обедом. Тео не сразу уловил смысл её слов, а когда понял, уставился на неё обеспокоенным взглядом. — Но зачем? — Это наше с отцом решение. — Тео хотел возразить, что это опрометчивое решение, ведь если не будет мастерской, им станет не на что жить, но мать не дала и слова сказать. Положила теплую ладонь на руку Тео и настойчиво произнесла: — Ты не можешь просидеть всю жизнь в мастерской, как отец. И мы оба это знаем. Тео молчал. Он обещал отцу продолжить его ремесло, но дела в мастерской стали совсем плохи: Тео не хватало опыта в сложных заказах, починка занимала много времени, да и количество заказов сократилось вдвое, — и Тео не мог перестать думать об отце и всё корил себя, что не смог и сейчас не может ничего изменить. Мать приняла смелое решение за них двоих. Как и хотела, продала мастерскую, переехала с Тео в Рочестер и нашла работу, а Тео пошёл учиться на врача. Он понимал, что ему это необходимо: он должен был сделать всё возможное, чтобы и мать не умерла от болезни, и другие люди не теряли надежду на выздоровление. Как иронично. Тео с невероятной скоростью добился большого успеха: пусть он так и не нашёл лекарства от чахотки, он с отличием отучился на хирурга, устроился в клинику Мейо — самую авторитетную и передовую клинику страны, — спас десятки жизней, проводил научные исследования и выступал перед именитыми докторами Соединённых Штатов, — но провалился на самом ответственном моменте в своей жизни и, решив, что навсегда забросит медицину, снова стоял среди подданных, которым нужна его помощь. Тео хотел спасти отца, но не успел. Хотел спасти мать, но не смог. Получится ли у него спасти невиданных ранее сверхъестественных существ от загадочной болезни? Тео не был уверен наверняка. Он всего лишь хирург, а не чумной доктор, но… он не мог оставить подданных умирать. Лечить и создавать — его призвание, да?.. Может, помогая другим, Тео сможет искупить свои грехи перед матерью и отцом? Он согласился стать подданным, чтобы спасти подданных. Дожидаясь, пока Гас принесёт ему человеческого мяса, Тео осматривался в отдалённой тёмной комнате, в которой не было ничего, кроме стула, цепей, прикованных к стене, и толстой решётки вместо двери, и пообещал себе, что даже будучи подданным не отступится от своих принципов и останется прежним гуманным человеком. Но, вновь почувствовав запах крови, увидев мясо перед собой и с брезгливыми мыслями положив первый кусочек в рот, словно потерял рассудок. Кровь казалась сладкой, а мясо сочным — Тео не мог оторваться от этого вкуса, жадно хватал и горстями проглатывал, не замечая ничего, кроме глубокой тарелки перед собой. Это было единственное, что Тео отчётливо помнил: остальные полторы недели словно стёрлись из памяти. Не помнил, что делал и о чём думал, только, кажется, чувствовал лёгкий зуд по всему телу и изредка невнятно слышал Гаса, который теперь смотрел на него как-то иначе… будто с опаской. Тео лишь оставалось надеяться, что он не натворил ничего плохого: Гас так и не рассказал, что с ним происходило всё это время. Зато теперь Тео знал наверняка — он полноценный подданный. Он это чувствовал. Мир словно преобразился: стал ещё шире и чётче и настолько сильной волной обрушился на Тео, что это одновременно пугало и воодушевляло. Теперь он сам подданный, такой же, как Гас или Призрак, и его исследования наконец-то сдвинутся с мёртвой точки — он знал это. Новые мироощущения, загадочные круглые клетки в крови поданных, неизвестная болезнь в империи — вот чего предвкушал Тео, когда Гас знакомил его с ещё одним подданным — Хели. По внешности было сложно понять, сколько ему лет — скорее всего, не более тридцати, — но было очевидно, что он точно индус: густые чёрные волосы и брови, прорезающаяся щетина, большой нос с широкими ноздрями, а также выразительные, необычайно серые глаза, которые казались чужеродными светлыми пятнами на смуглом лице. От Хели прямо-таки веяло загадочным и чарующим духом востока. Некоторое время Тео заворажённо осматривал одежду Хели — красочную и лёгкую. На нём была надета белого цвета рубаха с расшитыми узорами на воротнике и рукавах, которая доходила почти до колен, а из-под неё торчала красная переливающаяся, как шёлк ткань, которая была словно обмотана вокруг его ног и торчала как мешок с лоскутами. — Намасте, — сдержанно и приглушённо произнёс Хели, при этом поднеся ко лбу сложенные ладонями руки и не глубоко поклонившись, пока Тео не мог оторвать взгляда от его причудливых туфель: тряпичных, вышитых разноцветными нитками и с закрученным кверху носком. — Он поможет тебе адаптироваться, — холодно сказал Гас. Наконец, оторвавшись от разглядывания пёстрого наряда, Тео неловко посмотрел сначала на хмурого Гаса, который с неприкрытым отвращением косился на отчего-то до невозможности счастливого Хели, у которого даже глаза смеялись. Очевидно, что из-за Тео, который так глупо и невежливо таращился на настоящего индуса с настоящего востока. Гас сказал что-то ещё, отстранённо объясняя, что ждёт Тео в ближайшем будущем, пока тот не особо вслушивался и вникал, потому что постоянно ловил на себе заговорщические и довольные взгляды Хели и безмолвную улыбку. Это обеспокоило Тео. В голову полезли мысли, что может, этот Хели не знает английского, так же, как сам Тео индийского, а вслед за ними тревожные вопросы, как же они будут понимать друг друга. Возможно, конечно, что им и вовсе не придётся разговаривать, но всё же… — Спасибо, Гас, что сделал за меня мою работу, — внезапно произнёс Хели, когда Гас закончил свой блёклый монолог. — Я всегда знал, что ты трудолюбивый малый. От этих слов Гас чуть не взорвался от злости и испепеляюще уставился на безмятежного Хели, а Тео чуть ли не в открытую выдохнул с облегчением. Оказалось, что Хели говорил очень даже неплохо, даже довольно бойко и дерзко, и почему-то с назальным французским акцентом. Выходит, Хели был не таким уж и настоящим индусом из настоящего востока, каким выглядел… Впрочем, для Тео это не имело ни малейшего значения. Он просто был счастлив. Сейчас у него появилась настоящая возможность изучить природу подданных на самом же себе и дальше продвинуться в своём исследование, отчего его переполняло дикое желание приступить прямо сейчас, не медля ни секунды. — А можно мне взять образцы вашей крови? — не сдержавшись, спросил Тео. Гас и Хели, которые бы вот-вот точно бы вцепились друг другу в шеи, озадаченно посмотрели друг на друга, а потом на Тео. — Ну… это для моих исследований… — робко пояснил тот и радостно просиял, как ребёнок, когда Гас после долгого напряжённого молчания звучно выдохнул и покорно спросил, что нужно делать. Тео был в восторге. Новые исследования, наблюдения за больными, тренировки — казалось, Тео открылись все двери в изучении подданных, и теперь он был даже благодарен тому, что может не отвлекаться на сон и еду. Сами тренировки Тео не очень нравились: они беспощадно и нерационально забирали драгоценное время, да и не испытывали ничего, кроме силы воли и выдержки. — Постарайся не убить их за эти два часа, — с усмешкой в голосе сказал Хели, запирая Тео в клетке наедине с тремя девушками. Тео этого не понимал. Сначала его дразнят человеческими девушками, желая, чтобы он на них напал и убил, а теперь хотят, чтобы он их не трогал… невероятные методы дрессировки. Но в этом задании и правда был смысл. Жажда крови никуда не делась: она утихла, но всё равно постоянно преследовала Тео и усиливалась, когда поблизости появлялся человек. Это как ароматный запах еды, которую готовила мать на обед: ты уже чувствуешь запах сочного жареного мяса и тушёных овощей, у тебя уже текут слюни и урчит в животе, но блюда ещё не готовы и тебе приходится на что-то отвлекаться и терпеливо ждать, когда позовут за стол. Здесь логика та же — вот рядом с Тео сидели беззащитные девушки, и он уже волей-неволей начинал на них пялиться, облизывать губы и подумывать, а что, если… ну совсем чуть-чуть… и тут же одёргивал, корил и ругал себя. Он же пообещал себе остаться человеком. Он должен держать сущность монстра под строжайшим контролем. Тогда в нём просыпались другие мысли и другие желания, которым он уже не мог противостоять. Заламывая пальцы и зачем-то звучно прочищая горло в неловкой и абсолютной тишине, Тео искоса поглядывал на смирных тихих девушек, сидевших возле стены. Они просто сидели и молчали. Так совершенно не годится — это нерациональная трата времени. Тео снова прочистил горло. — Эм… — издал первый звук и тут же засмущался под взглядами девушек, как по команде одновременно посмотревших на него. — Вы… не против дать мне своей крови?.. Это для моих исследований… Девушки улыбнулись и быстро согласились. Совершенно не боялись забора крови и с оживлением и неподдельным интересом расспрашивали об исследованиях и что Тео собирается делать с их кровью, даже попросили своих подруг по ту сторону решётки принести им микроскоп и посмотрели в него, когда Тео всё настроил. А потом, хлопая и смеясь, радовались вместе с Тео, что его версия и правда верна. Но стоило Тео заговорить о подданных, девушки сразу приутихли. — Нам нельзя об этом говорить, — извиняясь, робко ответила одна из них. — Это закон Империи. Тео так и не понял, о каких законах шла речь, но невольно и крепко задумался, а не насильно ли этих девушек здесь держат. И, как всегда, выяснять всё ему придётся самостоятельно… В любом случае, самовнушение работало, и Тео довольно быстро справился с большим количеством испытаний и научился сохранять самоконтроль и трезвость ума даже в толпе людей — это вызывало неподдельную гордость у Хели и мимолётное облегчение на лице Гаса. Наконец-то Тео мог посвятить себя науке без остатка. Он каждый раз чуть ли не бежал в подземелье, ещё раз прокручивая всё, что знает о болезни. — Сколько их здесь? — спросил Тео у Гаса, во второй раз в жизни спустившись в эту жуткую и мрачную часть подземелья, и приготовил лист бумаги с карандашом, чтобы всё записать. — Я не считал, — с неожиданным безразличием ответил тот, плетясь позади. — Около тридцати, наверное. Неточность раздражала, но на вид подданных и правда было не так уж и много. Если эти подданные и есть все больные, то их болезнь не такая уж и повальная, по крайней мере сейчас, а значит, ещё есть шанс её остановить. Но пересчитать подданных в любом случае придётся — Тео поставил знак вопроса возле первого пункта. — И как давно заболел первый подданный? — задал второй вопрос, заглядывая вглубь клетки. Большинство подданных валялись или сидели на полу, словно трупы, но лишь по редким дерганным движениям было понятно, что они ещё живы. Почти полностью сгнили заживо, но всё ещё в сознании. Неужели даже такая смерть не может убить безнадёжно больного подданного?.. — Года два назад. Может, больше, — Гас пожал плечами. — Мы обнаружили это, только когда он уже очень сильно сгнил, но искусно скрывал это. — Он ещё жив? — Тео с надеждой взглянул на Гаса. Если этот подданный окажется нулевым пациентом, то распознать болезнь получится гораздо быстрее. — Нет. Макс убил его. — Гас тоже заглянул в одну из клеток, но даже и не думал подходить к ней ближе, чем на расстояние в три шага. Возможно, не хотел запачкать свой новый розово-рыжего цвета костюм. — Он стал очень… агрессивным и на всех набрасывался без разбора, так что Макс его публично казнил. — Почему вы не осмотрели его? Подумали, что он был простым девиантом? — Ну, можно и так сказать. Подданные раньше никогда не болели, только некоторые из них сходили с ума и тоже гнили, потому что просто не подходили для такой жизни, — рассказывал Гас, пока Тео попутно пересчитывал подданных в клетках. — Таких мы называем самоедами, в честь самого первого Ноа-самоеда. Гас замолк, а Тео уставился на него в изумлении. Даже подданные в клетках затихли, и некоторые подошли к решёткам послушать. — К-кто это? — с непониманием спросил Тео, бегло смотря на подданных вокруг. На лицах каждого читались страх и печаль. — Это история о подданном Ноа, который решил покончить с собой, — заговорил подданный, опёршись рукой о прутья клетки. Он выглядел вполне здоровым, пока Тео не заметил два его опухших синюшно-красных пальца на руке. — Стал подданным, всё хорошо, жил себе и радовался жизни, говорят, хорошим и дружелюбным парнем был, пока не решил, что ему всё надоело. Подданных не убьёт ничего, кроме отрубленной головы, но Ноа этого не знал и перепробовал все возможные способы. Он калечил себя, отрубал руки, выкалывал глаза, но оставался жив и потом так сильно отчаялся, что начал жрать самого себя, а потом гнить. Его вскоре поймали, и Макс, наконец, отрубил ему голову. Вот такая вот байка. — Это не байка, — прошипел Гас, отчего-то с небывалой злобой уставившись на подданного. — Это реальные истории, которые кровью пишут законы Империи. — Но я-то никогда самоеда не видел, — насмешливо ответил подданный и развёл руками. — И тебе в этом очень повезло, — не отступал Гас, и если бы его с подданным не разделяла решётка, наверняка бы, схватив того за грудки, прижал к стене и не выпускал из рук до тех пор, пока не получил бы согласия, что это чистая правда. Тео будто не замечал намечающейся драки. Еще когда он был недообращенным, те двое работяг говорили о Ноа… о том самом Ноа-самоеде? И сравнивали Тео с ним. Боже… Неужели Тео тоже может так закончить? Что, если эта болезнь подданных не инфекционная, а психологическая, что-то по типу массового ухудшения здоровья на фоне нервной почвы? Что, если Ноа был провокатором болезни? — И… как много таких самоедов?.. — робко вмешался в ссору Тео. — За всю историю подданных всего три. Три, значит… — А что случилось с остальными дву… — Это сейчас неважно, Тео! — с каким-то отчаянным бессилием закричал Гас, всплёскивая руками. — Ноа — суицидник, а они, — указал на подданных в клетках, — просто больные! И ты их должен вылечить, а потом делай, что захочешь, понял?! Тео оцепенел в изумлении и молчаливо уставился на не на шутку взбесившегося Гаса. Он же просто спросил… К тому же в случае Тео любая информация будет полезна, потому что сейчас он по сути лишь пальцем в небо тычет. Так и не дождавшись ответа, Гас звучно выдохнул и, буркнув, чтобы Тео продолжал работать над болезнью, поспешно ушёл прочь. Все: и Тео, и другие подданные, — ещё долго смотрели ему вслед, наверняка думая об одном и том же. В последнее время Гас стал слишком психованный. Закипела работа. Сперва Тео решил посчитать и осмотреть всех подданных. Вооружившись каучуковыми перчатками и матерчатой маской, он принялся прощупывать поражённые места больных и заводить на каждого личную карту, расспрашивая, как давно и как они заразились. Дело шло долго, и уже с этим возникли проблемы: большинство подданных находились в настолько запущенном состоянии, что ни на что не реагировали и уже не в силах были подняться с земли, другие же передвигались самостоятельно и даже были чересчур активные для больных, но оказались довольно агрессивные. — Эй, доктор! Выпусти меня! — срывался на рычащий крик подданный со вспухшей лысой головой. Тот самый, который кричал на Гаса в прошлый раз. Удручающее зрелище… С того дня он стал выглядеть ещё хуже: нижняя челюсть обвисла, отчего подданный говорил очень невнятно и пускал зловонные слюни, а одна из его рук полностью атрофировалась и болталась убогим хвостом при каждом его дёрганном движении. — Выпускай, говорю! — не успокаивался он, набрасываясь на Тео через клетку. Работать с такими наедине было явно небезопасно. По итогу, из всех тридцати двух подданных хоть что-нибудь внятно сказать могли лишь семеро. Могли — но не все стали. Многие из них были сломлены и подавленны. Сидя перед Тео, они обречённо смотрели в пустоту и заторможено отвечали на его вопросы. — Как давно ты болеешь? — спрашивал Тео у поникшего подданного, прощупывая его гниющую руку. — Не знаю, — помедлив, ответил тот. — Как ты себя чувствуешь? — Плохо… — Где-то болит? — Не знаю. Тео звучно вздохнул. Это бесполезно. Он возился с осмотром подданных уже второй день, но разузнал не так уж и много, как хотелось бы, — отчасти потому что сам мешал себе. В последние дни ему начали мешать звуки. Чужие разговоры и шаги. Они были повсюду и раздавались так отчётливо, что Тео путался, не понимал, какие раздаются далеко, а какие близко, на какие ему стоит обращать внимание, а от каких можно оградиться, — и это уже начинало выводить из себя. Это всё от стресса. Тео был в этом уверен. Никто не вмешивался в его дела и не помогал ему — все только и делали, что постоянно наблюдали за ним и по несколько раз на дню спрашивали, нашёл ли он лекарство. На него давили со всех сторон. Тео хватался за всё сразу, распылялся и, не находя ничего полезного, хоть какой-нибудь зацепки, что это за болезнь, начинал паниковать и словно разваливаться. Эта болезнь… её симптомы слишком неспецифичные, чтобы с чем-то путать, но за свою врачебную практику Тео ни разу не видел чего-то подобного и даже представить не мог, как это можно лечить. Это совершенно точно не чума, брюшной тиф или любая другая массовая болезнь. Некоторые симптомы похожи на Антонов огонь — подавленное состояние, помутненное сознание, ишемия стоп — но у больных нет температуры, тремора рук, головных болей и головокружения или кишечных расстройств. Да и вообще этой болезнью заражаются только через еду, которая подданным не нужна. Тео однозначно что-то упускает. Но что? Он обязан абстрагироваться от всего вокруг, чтобы ещё раз всё с самого начала пересмотреть и осмыслить. Но это казалось невозможным. Тео затыкал себе уши руками — и это помогало, звуки доносились словно сквозь воду, — но так было невозможно работать. Отчаявшись, он уже понасрывал мха со стен подземелья и, промыв, забил им себе уши, и пришил к рабочей рубашке лист бумаги с надписью «Не беспокоить!» — отчётливо слышать Тео не перестал, но так его хотя бы перестали тревожить лишний раз, явно считая уже обезумевшим. Тео сейчас это было только на руку. Он запирался в комнате Полди и, разговаривая с ним, снова и снова переваривал всё то, что находил. Тео отчётливо видел все четыре этапа болезни. Первая: начало заражения. Подданный чувствует себя, как обычно, и совершенно случайно замечает на теле гнильные пятна. Такие подданные находятся в клетках лишь пару дней. Второй этап: заторможенность. На подданного нахлынывает апатия, и периодически он начинает видеть галлюцинации. Один из подданных сказал, что начал видеть несуществующие вещи и твердить, что это конец. Но, скорее всего, галлюцинации — признак перехода к третьей стадии: агрессии. На этом этапе большая часть тела подданного сгнила, но несмотря на это, он проявляет самую активную мышечную деятельность. Подданные двигаются рывками, дёргаются, словно их сводит судорога, и ведут себя неадекватно и агрессивно. Возможно, на этом этапе они уже не осознают, что говорят и делают. И четвёртый, финальный этап: неподвижный. Если бы подданные были людьми, то это состояние наверняка означало бы смерть, но будучи в самом безнадёжном состоянии — с полностью сгнившим телом, смрадящими органами, выделяющейся слизью и разрушающимися костями, — они всё ещё считаются живыми. И Тео не знал, получится ли ему хоть кого-то из них спасти. Нет. Тео был обязан хоть кого-нибудь спасти. Даже если на это уйдут годы. Исходя из всех своих наблюдений, Тео попросил Гаса распределить больных подданных по отсекам и создать карантинные зоны разного уровня. Внимательнее всего Тео наблюдал за больными на первом этапе — Саллиманом, Ямамото и Лиамом, — потому что им можно сделать ампутацию, чтобы остановить процесс разложения и заодно проверить, поможет ли это. — То есть… ты предлагаешь мне стать Лиамом-беспалым? — мешкая с решением, уточнил Лиам, тот самый подданный, который рассказал историю о Ноа-самоеде. Тео неуверенно кивнул. На первом этапе болезнь прогрессирует с невероятной скоростью: ещё пару дней назад у Лиама была лишь сильная ишемия, но теперь у него появился чёрный отёк и деформировались ногтевые пластины — если ничего не сделать, то гангрена распространится на всю руку, и тогда Тео помочь точно уже ни с чем не сможет. — Поверь мне, это звучит гораздо лучше, чем Лиам-гнилой, — с издёвкой в интонации ответил Саллиман, который моментально согласился расстаться с гниющей ступнёй. Ещё недолго поразмыслив, Лиам тоже согласился на ампутацию, и теперь Тео посмотрел на Ямамото, зажато сидящего в стороне. — А ты так и не передумал? — с грустью спросил он. Ямамото наотрез отказался от операции, заявив, что в этом нет никакого смысла. — Проблема не в моей руке, а в крови, — сказал он. — Гас травит нас. Эту фразу Лиам и Саллиман встретили с неоднозначными звуками и переглядываниями, а Тео с трудом находил взаимосвязь между болезнью, Гасом и какой-то отравленной кровью. Заражённая кровь… Если так подумать, переносчиком болезни и правда может быть кровь. Но как и от какой крови может заразиться аж тридцать подданных? Тео подскочил с места и тут же подлетел к Ямамото. — Откуда берут эту кровь? — Без понятия, — с претензией ответил Ямамото, глядя куда-то поверх плеча Тео. — Но я знаю, что, пока Гасу не отрубят голову, мне свою руку отрезать бесполезно. — Твоё право, — раздалось громко в ответ, и Тео вздрогнул от неожиданности и ошарашено обернулся на стоявшего в коридоре Гаса. Гас травит подданных?.. Но зачем? Если так подумать, Тео и в самом деле не знал, чем занимается Гас, но тем не менее все девушки подземелья подчиняются именно его приказам, словно принадлежат ему как собственность. Но Тео лично осматривал этих девушек ещё во время тренировок — они были абсолютно здоровы. — Пойдём, Тео, ты мне нужен, — приказал Гас и, покосившись на Ямамото, который с неприкрытой ненавистью и презрением пялился на него, решительно прибавил: — Сейчас же. Это очень плохо. Такие холодные взгляд и интонация Гаса пугали, и Тео даже представить не мог, что он хочет от него, но… Тео врач, и его долг — найти причину болезни и вылечить больных. Ему нужно вывести Гаса на чистую воду. Пообещав больным, что скоро вернётся, Тео закрыл их на замок и поспешил догонять Гаса. Уже несколько дней подряд Гас выглядел потухшим и словно потерянным: свои яркие цветные костюмы заменил на серый и чёрный, мало с кем разговаривал и только и делал, что пил у себя в комнате или пропадал где-то. Тео однажды попытался у него спросить, что случилось, но Гас только глянул на него исподлобья и, чуть ли не шипя в лицо, приказал идти заниматься своими делами. Излить кому-нибудь душу ему явно не хотелось. А теперь Тео тихо шёл вслед за ним и гадал, куда они идут. Он не знал этой части подземелья: бесконечный слабо освещённый коридор казался пустым, но явно не заброшенным, хотя тут не было ни единой двери, как на других этажах. Только вдалеке виднелось что-то неотчётливое, похожее то ли на тупик, то ли на решётку. Только подобравшись ближе, Тео понял: это такая же тёмная комната, в которой он был, но только с письменным столом и кроватью. В кровати кто-то лежал. Гас гулко защёлкал замком и, отворив дверь, пропустил Тео внутрь. В почти кромешной темноте он отчётливо видел крупное широкоплечее тело, светлые волосы и густую бороду… Это тот самый викинг с фотографий, напарник Гаса — Тео в этом был уверен. — Роберт, я привёл к тебе врача, — приглушённо сказал Гас. Прикрыл за собой дверь, но вглубь комнаты не прошёл, лишь мотнул головой в сторону кровати, когда Тео на него взглянул, мол, иди лечи. — Я же сказал, что мне это не нужно, — хрипло раздалось в ответ. Голос Роберта звучал ослаблено, да и сам он лежал неподвижно, словно не хватало сил и пальцем пошевелить. Только вовсе не от болезни, а от своего упрямства. Умирающий отец Тео был абсолютно таким же. Тео бесшумно вздохнул, приготовившись к худшему, и, подойдя ближе, склонился над Робертом, коснулся его крепкой руки и осторожно спросил: — Можешь подняться? Я осмотрю тебя. Роберт пристально посмотрел Тео в глаза, и в его серо-зелёном взгляде отчётливо читалась фраза: «Я не хочу лечиться», но Тео не мог не осмотреть его, потому что позади притаился Гас и внимательно наблюдал за ними, наверняка желая выздоровления Роберта так же отчаянно, как когда-то желал выздоровления своего отца сам Тео. — Пожалуйста, — кротко прибавил Тео. — Я просто посмотрю. Помедлив, Роберт послушался. Не без помощи Тео он стянул до пояса одеяло и, плотно стискивая губы, сел на кровати, поднял подол рубахи. Тео с трудом сдержал тяжёлый вздох и сочувственно прикрыл глаза. Как можно более бесшумно выдохнул. Роберт гниёт, и далеко не первый день — всё его туловище опухло и почернело, и Тео лишь для верности принялся прощупывать мягкий вздутый живот, чтобы убедиться в том, что понятно и невооружённым глазом, пока Роберт, сжимая челюсти, изо всех сил старался не издать болезненный стон. — Ещё на ногу его посмотри, — словно отчитывая, произнёс Гас. Тео покорно убрал одеяло с ног и ещё раз тихо вздохнул. Одна из ног сгнила уже до бедра, а вторая — чуть выше колена. Ампутировать их не было уже никакого смысла. Да и вылечить Роберта, как тот и хотел, будет непросто: он на второй стадии заражения. — Ты… видишь какие-нибудь галлюцинации? — Моя жена и дети, — кивнув, с тёплой улыбкой на лице ответил Роберт. — Они ждут меня и нуждаются во мне. Гас недовольно фыркнул. — Это бред. — За несколько больших шагов подошёл к кровати и угрожающе навис над неподвижным Робертом, зашипел ему в лицо: — Ничего ты не видишь, а просто выдумываешь, чтобы было оправдание для собственной слабости. — Ты не я, чтобы знать, что я вижу, — зарычал в ответ Роберт. Но Гас его будто больше не видел и не слышал — посмотрел теперь на Тео и с небывалой надменностью сказал: — Вылечи его. — Гас… — не отступал Роберт. — Это приказ, Тео, — не замечал того Гас. — Выполняй. На мгновение всё затихло и Роберт с Гасом одновременно посмотрели Тео в лицо. Время словно застыло на месте. Перед глазами всплыли былые воспоминания, как Тео так же отчаянно приставал к врачу, хотел получить лекарство, хотел вылечить отца, а тот всё упрямился и даже не собирался его слушать. И сейчас Тео сам был тем врачом, который видит безысходность больного, даже понимает его упрямство, но в то же время искренне сострадает здоровому близкому и правда хочет ему помочь. Какую сторону выбрать? Как поступить? Если смотреть объективно, то у Роберта мало шансов на выздоровление: да, он не умрёт, но и живым, здоровым, не сгнившим его тоже будет сложно назвать, и Тео не знает, получится ли у него это хоть как-то исправить. Но… говорить в лицо Гасу: «Это не лечится», — тоже тяжело. Тео знает это как никто другой. — Я сделаю всё возможное, — звучно сглотнув, уверенно ответил Тео. — Но на это понадобится время. Гас и Роберт одновременно вздохнули. Гас — с надеждой, что всё наладится. А Роберт — с уверенностью, что «всё возможное» Тео может и не сделать, раз не дал однозначного ответа. — Нет, так не годится. — Мимолётное облегчение сошло с лица Гаса, и тот вновь посерьёзнел. — Ты должен поклясться, что выполнишь мой приказ в кратчайшие сроки. — Гас, это уже перебор… — заговорил Роберт, но Гас перебил его: — Клянись, Тео. И пристально, с решительным, даже злым блеском во взгляде, посмотрел Тео в глаза, и Тео чувствовал его власть и силу над собой, понимал, что отступать и увиливать бесполезно, а объяснять, что сейчас Тео абсолютно беспомощен, — уж тем более. — Клянусь… — тихо ответил он и пристально посмотрел Гасу в глаза. — Но и ты будь со мной честен в ответ.

***

В детстве Тео нравилось читать детективные истории, но он даже не думал, что когда-нибудь сам станет Шерлоком Холмсом. Пришлось. И сейчас, сидя в кресле посреди богатой комнаты Гаса и наблюдая, как тот снова пьёт вино, растёкшись по дивану, Тео не должен был молчать — он должен был устроить допрос с пристрастием. — Ямамото уверен, что ты травишь кровь… — заговорил Тео, только его голос прозвучал не настолько властно и требовательно, как хотелось бы. — Почему он так сказал? — Ямамото… — на выдохе повторил Гас, задумчиво разглядывая что-то на бокале с вином. — Он не один так считает, потому что… ну, у каждой знаменитой персоны есть свои ненавистники, — не без гордости на лице сказал он, мимолётно взглянув на Тео. — Хотя это иногда надоедает. — Они обвиняют тебя в серьёзном преступлении. Гас нарочито фыркнул. — Пару десятков лет назад в Империи часто горели леса и соседние деревни, и меня тоже обвиняли в их поджоге. Но я никогда ничего не поджигал раньше и никого не травлю сейчас. Какая мне от этого выгода? — развёл Гас руками и залпом осушил бокал. Наливая себе новую порцию вина, он мрачно прибавил: — К тому же, если бы я и правда кого-то травил, то это были бы мои враги, а не лучший друг. Воцарилась тишина. Наполнив бокал, Гас снова разлёгся на диване и уставился куда-то в пустоту — Тео сочувственно смотрел на него, почему-то почти полностью уверенный, что Гас и правда никого не травит. Он не выглядит как преступник. Да, он заносчивый, эгоистичный и явно считает себя выше других, но сейчас он по-настоящему встревожен из-за болезни Роберта и вряд ли играет на публику. У Тео не было ни малейшего доказательства невиновности Гаса, но ему искренно хотелось сострадать и верить ему. Только делу это никак не поможет: нужна какая-нибудь зацепка, причина, из-за которой начала развиваться болезнь. — А почему твои… ненавистники считают, что отравлена именно кровь? Девушки в подземелье выглядят вполне здоровыми. После этой фразы Гас посмотрел на Тео так пристально и сурово, что тому стало не по себе. — Я никому не скармливаю своих людей и даже не собираюсь этого делать. Для этого есть другие люди, — пробурчал под нос Гас, запрокидывая голову на спинку дивана. Люди, значит… — А какие люди? — запоздало спросил Тео. — Особенные. — В том плане, что больные? — Нет, наоборот, настолько идеальные, что достойны пожертвовать своей жизнью и телом ради благополучия подданных Империи. По интонации Гаса было сложно уловить, сарказм его слова или правда, но от них Тео стало по-настоящему мерзко. Если подданные не только поедают невинных людей, но ещё выбирают себе самых лучших… это просто отвратительно. Не хотелось даже думать, какие критерии они учитывают. Но отвратительней всего было от мысли, что сам Тео недавно без зазрения совести, как настоящий монстр без рассудка, возможно, сожрал одного из таких особенных людей. — Ещё что-то? Равнодушный, но в то же время немного раздражённый голос Гаса вернул Тео к реальности, заставив тут же растерять все важные мысли. — А, да… ещё… — бормотал Тео, судорожно вспоминая, на чём вообще остановился разговор. — В империи… здесь есть какие-нибудь больные люди? Ну, которые заболевали чем-нибудь и умирали, например. — Есть, но я этим не занимаюсь, — отмахнулся Гас, и потянулся к колокольчику на кофейном столике. — Со своими врачебными вопросами приставай к Матеушу, а не ко мне, — сказал он и зазвонил в колокольчик. От этого пронзительного тонкого звона у Тео заболело в ушах, и он машинально сожмурился и крепко зажал уши руками. Как же невыносимо… Тео с этим срочно нужно что-то делать, иначе он скоро точно сойдёт с ума. — Что-то не так? — настороженно спросил Гас, не без любопытства осматривая Тео с головы до ног. Тео тут же поспешно выпрямился, убрал руки от головы и скомкано пробормотал в ответ, что всё в порядке. К счастью, расспрашивать Гас не стал: на пороге появилась красивая девушка и, лучезарно поприветствовав Тео, внемлющим взглядом посмотрела на Гаса. — Отведи его к Хели и скажи, чтобы тот познакомил его с Матеушем. Девушка покорно кивнула и, дождавшись, когда Тео встанет и выйдет из комнаты, повела его по коридору вслед за собой. Она шла быстро и уверенно, отчего тщательно закрученные локоны каштановых волос забавно пружинили на плечах, и совсем не оборачивалась на Тео, словно знала, что он беспрекословно пойдёт за ней куда угодно. За всё то время, что Тео провёл в подземелье, он понял одну важную вещь: эти девушки как секретные агенты, которые выполняют особую миссию. Они много молчат, используя лишь дежурные фразы, редко решаются сказать своё имя и уж тем более ответить на какие-нибудь более личные вопросы, связанные с их работой в подземелье или с порядками и жизни в империи: они с улыбкой на лице тактично отвечают, что не могут об этом говорить. Это настораживает и интригует. Что в этих ответах такого секретного, что их нельзя дать на довольно простые и логичные вопросы? В этом подземелье слишком много вопросов и так мало ответов… Но… в какой-то мере это даже нравилось Тео: эта как одна большая хитросплетённая загадка, до решения которой Тео должен дойти самостоятельно — и эта загадка была бы в разы скучнее, если бы не болезнь подданных. Что это за болезнь? Что её вызвало? Как с ней бороться? Эти вопросы зажигали в Тео азарт, и иногда он незаметно улыбался робкой наивной мысли, что, возможно, это новая ещё никому не известная болезнь и только Тео способен победить её. И для этого он не должен сдаваться, а должен спрашивать, спрашивать и спрашивать, смотреть внимательно и внимательно слушать, пока не заметит маленькую, но важную деталь, которую не замечают другие. Тео нагнал девушку и, заламывая пальцы, аккуратно спросил: — А этот Матеуш… он тоже где-то тут в подземелье? — Нет, он работает в родильном доме наверху. — Тео замедлился и почти замер, уже не придавая большого внимания другим словам девушки: — Вы скоро сами всё увидите. Родильный дом?.. Так он — акушер? Всё-таки это не совсем то, что Тео ожидал. Хотя акушер же тоже врач и наверняка сможет поделиться наблюдениями хотя бы о том, как развивалась болезнь, — это очень пригодится. Тео ещё попытался разузнать об «особенных людях», но девушка, проигнорировав его вопрос, сказала: — Мы пришли, — и постучала в одну из дверей. Никто не ответил. Девушка подошла ближе к двери и приложила ухо, вслушиваясь, а Тео отчётливо улавливал какое-то невнятное певучее бормотание одной и той же фразы, а в воздухе витал теплый, окутывающий запах с легким оттенком воска и цветов. Тео мало что знал об индусах и их традициях, но ему сразу стало очевидно, что Хели медитировал или молился. — Думаю, надо подождать, — сказал он не без радости: у него есть шанс разузнать у девушки ещё что-нибудь полезное. Только девушка, косо посмотрев на Тео через плечо, была явно против предложения и застучала в дверь ещё громче и дольше, требуя у Хели, чтобы он вышел немедленно. Вновь тишина. Девушка рьяно стучала и вслушивалась так несколько раз, но в ответ получала лишь молчание и полное бездействие, словно Хели ещё не слышал или делал вид, что не слышит, а у Тео всё перевернулось с ног на голову от этой ситуации. Почему эта девушка себя так ведёт? Тео уже видел её несколько раз, но никогда не замечал, чтобы она была так воинственно настроена: она и другие девушки всегда были тихими, спокойными и покорными с ним и особенно при Гасе… Так почему же она чуть ли не выламывает дверь Хели, не желая и минуты подождать? Наконец, щелкнул замок, и в приоткрывшейся щели появилась голова Хели. — Ты невежливая, — было первым, что он недовольно сказал, когда вышел в коридор и поспешно закрыл за собой дверь, будто что-то скрывал. Внешне он выглядел спокойным и пах приятным расслабляющим запахом ладана, который хотелось вдыхать снова и снова, но глаза Хели так и блестели от злости. — Отведи его к Матеушу. Это приказ Гаса, — даже не извинившись, отчеканила каждое слово девушка и, развернувшись на каблуках, без прощания быстро ушла прочь. В тишине коридора раздавалось лишь звонкое эхо её шагов. — Прости её за это, — кротко сказал Тео, чувствуя себя виноватым в этой ситуации. — Я не замечаю мелких собачек, которые тявкают по приказу хозяина, — ответил Хели с таким видом, словно цитировал глубокомысленную цитату. — Значит, ты хочешь к Матеушу?.. Тео запоздало кивнул, растерявшись от того, что Хели с подозрительным прищуром принялся оглядывать его с ног до головы. Смотрел долго, пристально и внимательно, пока внезапно чуть ли не выкрикнул: — Ладно! Думаю, ты готов выйти в люди, — и широко улыбнулся. Пока они шли к лестнице, Тео не покидал неприятный осадок после недавней сцены, и он аккуратно, издалека спросил, почему эта девушка была так груба с Хели. Ответ себя ждать не заставил: Хели тут же принялся рассказывать, как недолюбливает Гаса за его характер и раздутое эго, причём так рьяно и с удовольствием, что Тео даже не приходилось задавать наводящих вопросов. — Не понимаю, чем он такой особенный, что Макс даёт ему право всеми тут командовать, — жаловался Хели, чуть ли не крича на весь коридор. — Он слишком много из себя строит и считает, что для всех лидер. Но нет! Его мало кто вообще за главного считает. Это вот Роберт в лидеры годится, это у него в характере, но из-за того, что он Гаса всегда слушал, все по его указке всё и делают. И что теперь с Робертом стало!.. Теперь-то Гасу будет некем командовать! — с издёвкой воскликнул Хели и неожиданно зловеще хохотнул, заставив Тео невольно дёрнуться и натянуто посмеяться в ответ. Всё-таки они оба друг друга стоят… Чем выше Тео поднимался по лестнице, оставляя в мраке позади себя голые, холодные каменные стены, тем больше в нём разгоралось любопытство. Как выглядит империя? Как она устроена? Как его встретят другие подданные? Но… среди этих воодушевляющих мыслей просачивался и страх. Всё ли с Тео будет хорошо, не натворит ли он чего? Привыкнет ли к такой новой жизни? Волнение сжимало грудь, душило и, как кандалы, сковывало ноги — Тео уже заставлял себя подняться на ступень выше, подгонял себя, чтобы совсем не остановиться. Из подземелья лишь один выход: деревянная дверь перед ним. Только Хели не спешил отодвинуть затвор — приложил ухо к двери и, недолго так постояв, проворчал: — Они всё ещё здесь… Тео тоже слышал за дверью размеренное дыхание и вздохи, тихие шаги по скрипучему полу и приглушённое шептание женских голосов — Тео не мог разобрать, о чём именно говорили голоса, но их незнакомый язык звучал певуче и отчего-то очень печально, — и воздухе витал манящий запах людской плоти и крови. — Кто они? — спросил Тео шёпотом. — Жители нескольких деревень, — Хели отстранился от двери и тяжело вздохнул. — Они тоже начали болеть, умирать, и теперь в Империи не хватает рабочих мужских рук, а эти старики и женщины днями сидят тут и молятся. Гас не соврал: больные люди всё-таки тоже есть. Раз так, то это одновременно хорошо и плохо. Хорошо, потому что Тео — врач для людей и наверняка сможет понять, чем они болеют и, возможно, заражают через кровь подданных. А плохо, потому что несколько деревень — уже эпидемия. Пока Тео думал об этом, Хели практически бесшумно отворил дверь и высунул голову. Тео стало не по себе. Запах пота, пыли, старых тряпок, дерева, людей и горящих свечей — всё это словно в закрытой банке накапливалось, перемешивалось, и теперь потоком спёртого воздуха просочилось в щель и окутало Тео со всех сторон. К счастью, ни на кого наброситься ему не захотелось, но то, насколько чувствительным к окружающим факторам он стал, начинало тревожить: чем больше он замечал и ощущал, тем сложнее ему от этого было абстрагироваться. Распахнув дверь, Хели вышел наружу — Тео за ним. Он оказался в часовне. Совсем небольшой, мрачной, тихой, полной молитв. На лавочках, выставленных рядами, то тут, то там дремали или тихо молились люди — и правда одни женщины и старики, — а Тео стоял перед ними на амвоне и смотрел сверху на них. Некоторые из молившихся заметили его, встали и посмотрели печальными и заплаканными глазами, и Тео, охваченный их болью, пообещал себе, что забудет обо всём и не успокоится ни на секунду, пока в кратчайшие строки не опознает болезнь и не вылечит всех больных. Хели коснулся его плеча и быстро повёл вперёд, мимо рядов лавочек, к выходу из часовни. А Тео смотрел по сторонам, беглым взглядом цеплялся за лицо морщинистого, совсем поседевшего и сгорбившегося старика, за веснушчатое и опухшее лицо тучной женщины с полными губами, за заношенные и явно не первый раз перешитые штаны сопящего с приоткрытым ртом белокурого мальчишки и за круглый живот хрупкой, совсем тощей и измученной девушки, который она заботливо накрыла шалью и обвила руками. И все они желают чуда, хотят, чтобы их близкие выздоровели и жизнь вновь стала прежней. — Не останавливайся, — приглушённо сказал Хели и, отворив парадную дверь, пропустил Тео вперёд. На улицу. Прохладный порыв ветра обдул лицо, и Тео полной грудью вдохнул этот свежий ночной воздух. Совсем другой запах. Пахло свежестью, травой и деревьями, хотя был разгар января. Площадь перед часовней пустовала, но вдалеке темной улицы в некоторых зданиях горел свет, откуда раздавались басистые голоса, а если прислушаться, то можно было услышать шелест листвы и редкие спешные шаги по мощёной дороге где-то в стороне. Это какой-то маленький город, очень несуразный на вид. Тео словно попал в прошлое. Улицы выглядели совсем по-старинному: выложенная камнем дорога, старомодные на вид дома, которых уже не встретишь в крупных городах Штатов, причём совсем непохожие друг на друга — есть и белые, ровные, словно замки, и резные с цветными узорами, и совсем скромные, полностью деревянные с множеством мостиков и балконов. Хели повёл Тео вниз по улице, мимо разношёрстных домов. Это точно дома подданных. Тео отчётливо слышал множество голосов, говорящих на незнакомых языках, но совершенно не чувствовал присутствия людей — возможно, поэтому ему так легко и свободно дышалось. Он не боялся за безопасность окружающих. Когда они завернули за поворот, улица сменилась небольшой площадью, окнами на которую стоял один-единственный дом. Красный кирпичный дом с возвышенной резной стеной, закрывающей двускатную крышу, и с какими-то странными чёрными железками, словно скрепляющими скобами. В темноте ночи от вида этого дома было не по себе: он словно следил за этой площадью и всем городом. — Нам сюда, — Хели указал на небольшой двухэтажный побеленный дом со скромной табличкой «Родильный дом, амбулатория, аптека» над дверью. — Так… это местная больница?.. — помедлив, спросил Тео. Здание выглядело в разы проще и беднее, чем его громкое название, но Тео надеялся, что внешний вид лишь обманчивая обёртка, да и кроме этой амбулатории наверняка должны быть имперские больницы, более… внушающие доверие. — Да, она самая. — Хели, остановившись, озадаченно окинул Тео взглядом и без лишних церемоний спросил: — Что, талантливому хирургу из Америки такая больница по статусу не подходит? — Как грубо, — только и успел сказать Тео. И глупцу же понятно, что чем лучше больница оснащена, тем больше возможностей она даёт для исследований квалифицированному доктору! А если тут, в этом маленьком здании находится всё сразу, то очевидно, что там не всё идеально, как-то требуется от передовых больниц, родильных домов и аптек. Но Хели не дал даже и слова сказать: лишь насмешливо хмыкнул и бросил через плечо: — Работай, где дают. Эта фраза ввела в ещё больший ступор, чем предыдущая. Это что, шутка какая-то? Сначала Тео чуть ли не на коленях умоляли вылечить больных подданных, а теперь так дерзко и грубо заставляют работать где попало… Да с таким отношением он вообще никого лечить не станет! — Ну уж нет, — упёрто проворчал Тео, догоняя уходящего Хели. — Я имею право выбрать любую больницу во всей империи и… — А других нет, — перебил Хели. — Эта — единственная. — К-как?.. Тео не хотел верить, что во всей империи, целой стране, нет больше ни одной другой больницы, но Хели одним своим серьёзным, даже немного сочувственным взглядом убеждал в обратном. — Я раньше тоже думал, что эта Империя какая-нибудь могучая и огромная страна, — приглушённо произнёс он, с каждым новым словом переходя на шёпот, — но это всего лишь название маленького острова в Тихом океане. Наверное, так быстро Тео ещё никогда не разочаровывался. Причём не в словах Хели, а в своих мечтах: всё это время он наивно воображал, что наверху его ждёт красивая мощная страна, и упорно отвергал то, что видел и узнавал. Даже если бы это и была страна, она не может быть огромной и контролироваться сверхъестественными существами, пожирающими людей: за два века о делах Макса тогда бы точно узнали и уже разнесли бы эту новость по всему миру жёлтой прессой. Но раз уж это маленький остров в океане… тогда такую «империю», наверное, и правда можно построить. Тайную страну подданных. — Но тут хорошо, — ободряюще добавил Хели. Замялся. — Ну, по крайней мере, пока не началась болезнь. — Да… конечно, — блёкло ответил Тео и зашагал в сторону больницы. Безусловно, он был неприятно удивлён и разочарован, но с другой стороны для него особо ничего не поменялось: у него есть болезнь, больные и цель их вылечить. Сейчас это главная задача, и в каких бы условиях Тео ни находился, он должен выполнить свой врачебный долг. А потом… обо всём остальном он подумает позже. Когда Тео вошёл внутрь, то тут же невольно вдохнул такой родной и привычный запах карболки и травяных отваров. Тео соскучился по этому запаху, соскучился по коридорам, ведущим в палаты, соскучился по пациентам, которые днём и ночью нуждаются в заботе и надзоре. Ему не хватало этого в подземелье, и сейчас он бы не отказался остаться здесь навечно. Они прошли вглубь коридора и по указу Хели остановились возле двери без номера и названия. Хели постучал и открыл дверь, сказал дружелюбно: — Матеуш, к тебе гость. Тео прошёл в кабинет — такой тесный, что даже негде было развернуться, — и посмотрел на русого мужчину за письменным столом. Поздоровался. Матеуш тут же встал и бодро пожал Тео руку, хотя в его взгляде отражалась вселенская усталость. — Я очень рад, что ты в порядке, Тео. Я очень надеюсь, что ты мне поможешь, — с забавным акцентом произнёс Матеуш. — Взаимно, — улыбнулся Тео в ответ. Недолго медля, Хели попрощался и ушёл прочь, а Тео и Матеуш уселись за письменным столом друг напротив друга. Тео был несказанно рад встретиться и поговорить с таким же, как и он, врачом, хоть и акушером, и, увлечённый разговором, принялся делиться мыслями о неизвестной болезни, но с каждой секундой всё больше замечал непонимание в глазах Матеуша. — Я что-то упускаю, да? — догадавшись, спросил Тео. — Нет-нет!.. то есть, я не знаю, — затараторил Матеуш и заёрзал на стуле, растерянно потупил взгляд. Прибавил смущённо: — Прости… Но я не понял и половины твоих слов. — Но… ты же врач, а всё, что я сказал, общеизвестные симптомы. Тео даже не нашёлся, что ещё сказать. Он что-то не понимает? Может, у него слишком высокие запросы? Но Тео ведь не сказал ничего сверхъестественного: в университетах наверняка даже акушерам читали лекции о болезнях и их симптоматике. Может, медицина в Штатах развита гораздо лучше, чем во всём другом мире? Или этот акушер просто бездарный врач? — В том-то и дело, что я не врач. При жизни я был журналистом, но тут, в Империи, очень нужны акушеры, а моя мать как раз была повитухой, так что я хоть немного, но знал, как принимают роды. К сожалению, на замену мне ещё никто так и не проснулся — словно чувствуют, что тут тяжко придётся. — Я роды принимать не буду! — тут же выпалил Тео и вскочил с места. — Я хирург! …и то бывший. — Нет-нет, я об этом даже не думал! — Матеуш тоже встал, словно пожелав схватить Тео за руку, но так и не сдвинулся с места. — Я знаю, что ты занимаешься болезнью, поэтому в моих интересах помочь всем, чем смогу. Матеуш развернулся к книжному шкафу за столом и принялся рыться в бумагах на одной из полок, а Тео, всё ещё негодуя, недоумевал, чем сможет помочь акушер-самоучка из единственной во всей Империи больницы. Матеуш достал большой свёрнутый вдвое лист бумаги и разложил его на столе. Карта. И, конечно же, самодельная. — Вот. Это места, где жили заразившиеся люди, — Матеуш указал на чернильные точки: большая часть из них находились группами и лишь некоторые одинокие точки находились в совершенно далеких местах карты. — Как видишь, это небольшие фермерские или производственные деревушки на севере и западе Империи. А на востоке, юге и в центре Империи заболевших единицы. Понимаешь, к чему я клоню? — Источник болезни где-то на севере или западе, — ответил Тео, не в силах оторвать взгляда от карты. — Раз так, то это значительно сужает круг поиска. — Не совсем. — Матеуш перевернул карту низом вверх: на новой схеме чернильных точек было в разы меньше, но они были разбросаны по всей территории, особенно в центре. — А это — заболевшие подданные. И там, где заболело больше всего людей, их почти нет. Всё-таки легче не стало… Невольно Тео задумался, а не разными ли болезнями болеют люди и подданные? Может, они между собой вообще никак не связаны? — Но я могу объяснить, почему так, — бодро ответил Матеуш, посмотрев Тео в глаза. — В центре Империи, то есть где мы сейчас, живут в основном подданные, а людей здесь очень мало и то только достаточно богатые и отчаянные торговцы. Все остальные люди приезжают сюда с окраин, — Матеуш обвёл пальцем север, восток, юг и запад карты, — чтобы чем-нибудь закупиться или что-нибудь продать, а потом снова уезжают к себе домой. — Значит, приезжие люди с севера и запада Империи могли заразиться в центре и разнести болезнь по своим деревням… — Или, наоборот, заразить нас, — Матеуш многозначительно пожал плечами. — Ты тоже считаешь, что кровь отравили? — Не отравили, а взяли у больных людей. В последнее время у нас начались большие проблемы с едой: отбор идёт медленно, а те, кто им занимался, теперь гниют в клетках. Ты не в курсе, но все знают, что Ян, занимавшийся этим, любил слопать больше положенного, может, сам и поплатился за свою халатность в отборе. Или же его хитро отравили. — И кто же, например? — Гас. — Матеуш ответил с такой уверенностью, словно сказал очевидный и общеизвестный факт. — Но почему он? Матеуш вздохнул и принялся складывать карту. — Говорят, он хочет устроить революцию и свергнуть Макса. С самого начала это была его идея построить Империю, и, конечно же, ему хочется быть у власти — вот он и пытается подорвать доверие к Максу болезнью. — Но его друг Роберт тоже болен, и Гас из-за этого совсем подавлен… — Ты не знаешь Гаса, — перебил Матеуш и добавил с абсолютной уверенностью: — Он из тех, кто не против пойти даже по головам названных друзей, если это необходимо. Повисла тишина, и Тео не был уверен, стоило ли её прерывать. Даже если Гас и правда решил устроить революцию, то он бы вряд ли проигнорировал количество своих ненавистников, которых за последние пару дней Тео встретил в несколько раз больше, чем сторонников. Слишком рискованно и опрометчиво. Да и то, как Гас волновался за Роберта и требовал Тео поклясться, что он его вылечит, никак не выходило из головы. Ну не может Гас быть настолько жестоким!.. Или может?.. Тео совсем запутался. — Допустим, что подданные и правда заразились от людей через их кровь… — принялся размышлять Тео вслух и медленно шагать из стороны в сторону. — Но я знаю не так уж много болезней, которые переносятся таким путём, и все их симптомы совсем не подходят под симптомы больных подданных. — Значит, это какая-то новая болезнь, — пожал плечами Матеуш и уселся за стол. Тео тяжело вздохнул. Это нехорошо. Болезнь быстро прогрессирует и может вскоре заразить абсолютно всех, а в одиночку разработать новое лекарство в таких условиях, да ещё будучи хирургом… это невозможно. Империя полностью вымрет за это время. — Как много подданных и людей в Империи? — Ну, по недавнему пересчёту подданных было около трёх тысяч, а людей около сорока тысяч, но уже многие заболели или вообще умерли, так что… Матеуш не договорил: и так понятно, что всё очень плохо, и если ничего не сделать, то живых людей может вообще не остаться. Страшно даже представить, как поведут себя оголодавшие подданные: побегут с этого острова и, как саранча, начнут убивать беззащитных людей в других странах? Возможно, именно таким и будет конец света… — Зато они не мучаются так сильно, как мы, — воодушевлённо сказал Матеуш, видимо, решив так подбодрить Тео и себя заодно. — У многих лишь болят животы, лихорадка и судороги с чувством жжения, и лишь единицы начинают гнить. Тео замер, пристально уставился на Матеуша, насторожив его. — А диарея у них есть? Или тошнота? — Э… ну да, жаловались и на такое, да… — осторожно ответил тот и дёрнулся от неожиданности, когда Тео подлетел к столу и с грохотом навис над ним. — А галлюцинации есть? Или резкое изменение настроение: либо агрессия, либо, наоборот, подавленность? Матеуш озадаченно кивнул, и Тео отстранился, замер неподвижно. Лихорадка, диарея, боли в животе и чувство жжения на коже, а ещё галлюцинации и агрессивное или депрессивное поведение… Да, это очень похоже на симптомы подданных, только немного видоизменённые. И если Тео ничего не путает… то Империя спасена! — Мне срочно нужно осмотреть больных людей! — тщетно стараясь не радоваться раньше времени, воскликнул Тео и подлетел к двери, выскочил в коридор, оглянулся по сторонам. — Куда мне идти? — Сейчас три часа ночи, — неуклюже подорвался за ним Матеуш, — ещё все спят… Тео резко развернулся и, посмотрев в самые глаза Матеуша, упёрто ответил: — А медицина никогда не спит. Возможно, сейчас, со мхом в ушах и бумажной табличкой на рубашке он выглядел настоящим безумцем, но когда дело касалось спасения десятков и сотен жизней, это было последним, что его волновало. Несмотря на слова Матеуша и его тщетные уговоры дождаться хотя бы утра, Тео собрал все необходимые ему инструменты и ворвался в первую же палату. Он разбудил в ней абсолютно всех и всех тщательно осмотрел, и теперь был уже практически полностью уверен в диагнозе, но всё же взял несколько анализов для проверки и некоторым больным, находившимся в сознании, промыл желудки. Сначала Матеуш и его медсёстры помогали ему, но они всё это делали так медленно и неловко, что Тео их попросту выгнал из палаты и в который раз искренне поблагодарил себя из прошлого за то, что он не пропускал ни единого занятия и всегда уделял особое внимание практике. Знал ведь же, что пригодится. Провозившись почти до обеда, Тео бережно собрал все свои склянки с анализами и сердечно поблагодарил недоумевающего Матеуша. — И не смейте давать им кашу или хлеб! — сказал он вместо прощания и поспешил скорее в подземелье. Призрак, отчего-то ошивавшийся возле комнаты Полди, сначала заинтересованно наблюдал за суматохой Тео, а потом и вовсе предложил помочь. Тратить время на ещё одного помощника Тео не хотелось, но и отказать любопытству ребёнка у него тоже язык не повернулся. К счастью, Призрак оказался гораздо внимательнее и проворнее Матеуша и всё быстро запоминал на лету. Разложив и подписав все образцы, Тео, выдохнув, отошёл на несколько шагов и посмотрел на свой заставленный письменный стол, как на новое гениальное произведение искусства. Пусть ещё ничего не подтвердилось, но Тео уже ликовал от счастья. — И что нам теперь делать? — не разделяя воодушевления, спросил Призрак. — Ждать. Если на наших образцах прорастёт грибок, то это значит, что люди больны эрготизмом. — И их можно вылечить? — с надеждой спросил Призрак. — Всё верно, — улыбнулся Тео. — Причём довольно быстро. — И подданных тоже? А вот это спустило Тео с небес на землю. Но не стал разочаровывать Призрака и сказал, что подданных тоже можно вылечить, но на деле с ними всё было гораздо сложнее. Тео всё ещё не мог понять, как они заразились. Точно не через кровь больных людей — алкалоиды быстро разрушаются, да и наверняка гиперрегенерация подданных не позволила бы так легко их скосить. Тео точно что-то упустил…

***

— Что? Снять с продажи весь хлеб? — напрягся Гас, подавшись вперёд. Он даже моментально протрезвел, хотя за сегодня выпил так много, что больше видеть вино не желал. Гас плохо разбирался в болезни и как её лечить, но запретить продажу самого ходового продукта — уже явный перебор. — Да, — кивнул Тео с непоколебимой уверенностью во взгляде. — И муку с крупами тоже. В центр Империи постоянно съезжается куча людей и многим торгует — возможно, кто-то продал плохой товар, который разлетелся по деревням. Поэтому разумно остановить все продажи… по крайней мере, пока я не убежусь, что они безопасны. Рискованно, да… Но Тео, кажется впервые выглядел таким серьёзным и звучал так убедительно, что у Гаса рука не поднималась отказать ему. К тому же, Тео был единственным, кто хоть как-то мог контролировать ситуацию, и, возможно, и правда сможет всё прекратить. Под свою ответственность Гас согласился изъять всю муку имперских пекарен, только тревожное чувство росло лишь сильнее — особенно когда он заходил в пекарни, в которых покупал Призраку его любимые пироги и кексы. Не успел Гас переступить порог, как девушка за прилавком тут же приветливо защебетала: — Здравствуйте, господин Гас! — И прибавила, не дав даже слова сказать или головой мотнуть: — Вам как обычно? Тео замер — и Гас застыл под его пристальным подозрительным взглядом. — Что значит «вам как обычно»? — раздался его недоверчивый растерянный голос в тут же воцарившейся тишине. Девушка молчала, поняв, что сказала лишнего, и Гас молчал — только не потому что его угрызала совесть, а потому что его ответ не был нужен. Тео сам догадался. — Я не понимаю… Ты и Макс, вы сами мне говорили, что подданным больше не нужны человеческая еда и сон, — недоумевал Тео, торча на крыльце пекарни. — Да, но это не значит, что мы не можем есть еду. Все полностью обращённые подданные это могут, даже ты, и это, к твоему сведению, то немногое, что делает нас похожими на людей и хоть немножко радует. — Чудесно! — вспылил Тео и всплеснул руками. — Но почему я об этом узнаю только сейчас?! Вместо того, чтобы всех давно вылечить, я целыми днями сидел и изобретал велосипед! — Если бы ты спросил, я бы ответил. — Так это ещё и я виноват! — возмущённо крикнул Тео на всю улицу. — Ну да, конечно, я же сам, дурак, зацепился за отравленную кровь, вместо того, чтобы спросить Гаса, едят ли подданные яблочные пироги на завтрак! Выглядел Тео просто смехотворно: почему-то его злость вызывала лишь усмешку, а его внешний вид со мхом в ушах и запиской, пришитой к спине, так и подначивал хохотнуть в кулак — благо, все люди делали вид, что его не замечали, — но Тео всё ворчал и нарезал круги перед пекарней, что уже изрядно начинало раздражать. Безусловно, Тео имел полное право злиться, но ведь ни Гас, ни кто-либо ещё не ясновидящие, чтобы знать, что Тео нужно сказать, а что нет. У Гаса даже и мысли не было, что этот дурацкий хлеб мог на что-то повлиять. — Как эта болезнь могла появиться? — спросил Гас, когда Тео наконец выдохся и затих. — Спорынья — это грибок-паразит, — ответил Тео, но таким тоном, словно делал одолжение. — Он развивается на злаковых растениях, особенно пшенице и ржи, в дождливую и влажную погоду. Его очень легко заметить на колосьях, но если их измельчить, заражённую муку отличить будет непросто. Влажно и холодно… Мука… Гас долго и пристально смотрел в пустоту, пока его мозг был готов вот-вот взорваться от судорожных размышлений. Впервые эта болезнь появилась примерно два года назад, а ещё примерно в это время был неурожай и кто-то из подданных на вылазке помог Максу закупиться мукой… Чёрт, неужели… — Ну конечно… — тяжело вздохнул Гас и потёр переносицу. — Чёрт… Вся картинка тут же сложилась, и всё стало до безобразия банально и очевидно, что теперь Гас чувствовал себя полным идиотом, раз не додумался до этого раньше. Взглянул на насторожившегося Тео и пояснил: — В последнее время в Империи выдавались очень дождливые и холодные года, и урожай был просто мизерный. Совсем недавно, как раз пару месяцев назад, последние запасы иссякли и люди начали голодать. Но здесь, в центре Империи, были ещё запасы пшеничной муки. Она была только для подданных, потому что считалась более отборной и дорогой, поэтому не все люди могли её себе позволить, но Макс решил её раздать в нескольких деревнях, чтобы хоть как-то побороть голод. Гас замолк и, глубоко вздохнув, опёрся о стену пекарни. Он же ещё тогда, два года назад, чувствовал, что что-то было не так с этой мукой: не зря же «дорогую и отборную» так легко продали оптом почти задаром. — А те деревни на севере и западе? — почему-то воодушевившись, спросил Тео. — На севере и западе, — кивнул Гас. — Тогда это точно та мука. И её нужно срочно проверить и уничтожить. Гас был согласен с таким решением, но, чтобы перестраховаться, приказал собрать абсолютно всю муку Империи и отдать её Тео на проверку. Сам же Тео поспешил скорее в подземелье, чтобы всё подготовить, а Гасу досталось самое неприятное дело: доложить обо всём Максу. Идти по мрачному коридору с голыми стенами — неприятно, а говорить Максу, что, по сути, он своими руками заразил пару десятков подданных и сотни людей — уже небезопасно. Нет, Гас не боялся Макса, просто знал, как именно в последнее время такие истории заканчиваются. Когда Гас зашёл в кабинет Макса, тот словно ждал его: читал какую-то книгу без особого интереса и тут же отложил её в сторону, опёрся локтями о стол. — Слышал, ты выносишь из пекарен всю муку, — приглушённо сказал он. Без укора, но с таким надменным взглядом, словно отчитывал Гаса за самовольность. — Да, я помогаю Тео, — нисколько не смутившись, ответил Гас и сел на диван с краю от двери. — Он считает, что болезнь вызвал грибок-паразит, и чтобы вылечить всех, испорченную муку нужно уничтожить. — И ты мне сообщаешь об этом только сейчас? — Я сам лишь пару часов назад узнал. А ещё я узнал, какая именно мука оказалась испорченной. Гас замолчал и во время возникшей паузы поёрзал на месте, тщетно пытаясь усесться хоть сколько-нибудь удобней: всё же у Макса вкус ужасен не только в одежде, но ещё и в выборе мебели. А Макс словно даже моргать перестал, всё таращился на Гаса исподлобья и ждал продолжения, но молчал, словно вся его гордость разобьётся вдребезги, если он заговорит первым. Так забавно. — Та, которую ты урвал по дешёвке и недавно отдал северным и западным деревням. Отборная. Самая лучшая. Высший сорт. — Гас хмыкнул. — И с феноменальной способностью сократить и так небольшое население. — Пытаешься обвинить меня во всём этом? — почти что шипел Макс, сжимая перед лицом ладони в один большой кулак. — Вовсе нет, — певуче ответил Гас и встал: сидеть на этом наижесточайшем диване было невыносимо. — Просто говорю, что ты раздал людям испорченную муку и несколько лет разрешал пекарням печь из неё всякую хлебную лабуду для подданных. Хорошо, что ты сам не заболел: гнить живьём не самое приятное дело. — Гнить живьём — удел слабаков, — холодно и с угрозой в голосе ответил Макс. — А теперь иди, делай то, что просит Тео. Вот так всегда: стоило лишь пару минут поговорить с Максом, а настроение уже испорчено. Тео выяснил, какая болезнь гуляет по Империи, и знает, как её остановить, — это же прекрасная новость! — но на душе всё равно было тяжело. Призрак… у него было так много шансов заболеть, причём по большей части из-за самого Гаса, но ему словно везде сопутствовала удача, и, видимо, Призраку всегда доставались пироги из безопасной муки. Хотя бы его это всё обошло. Но Гас не оставлял надежды, что и Роберт скоро поправится, и всё вернётся на круги своя. Только когда Гас спустился в подземелье навестить Роберта, обрадовать его, все надежды превратились в наивные несбыточные мечты. Роберт больше не лежал в постели, а шаркающими шагами бродил вдоль решётки и, издалека услышав Гаса, принялся жалостливо и хрипуче бормотать: — Я не могу так больше… Не могу… Гаса словно схватили за горло и, с силой сжав пальцы, принялись душить и прижимать к стене — Гас вцепился в неё, не в силах устоять на ногах. Роберт… ему стало только хуже!.. День ото дня его глаза серели, теряли цвет, могучее крепкое тело дрябло и скрючивалось на глазах, и в волосах и густой бороде Роберта начинали появляться проплешины. Это печалило и беспокоило Роберта. Он вечно говорил, что больше этого не вынесет, что не может больше бороться, что считает всё тщетным, и просил, нет, почти умолял Гаса закончить его мучения. А теперь кожа Роберта начала покрываться гнойными пятнами на руках, шее, лице, и они в глазах друг друга читали одну и ту же мысль: «Лучше уже не станет». Но Гас не хотел убивать своего друга. Это слишком жестоко. — Это гуманно, — упёрто твердил Роберт из раза в раз, и на этом всегда заканчивался их диалог: Гас тут же вскакивал с места и, обругав Роберта, демонстративно уходил прочь и закрывался в своей комнате, сидел там часами и топил свои мысли сначала в одной бутылке вина, потом в другой, потом в третьей… Он понимал, что так будет лучше. Лучше для Роберта. Всю свою подданческую жизнь он грезил о том далёком дне, когда должен был умереть, как его жена и дети, и жить на небесах вместе с ними, — и сейчас у него появился на это шанс. Болезнь убивает, но не до конца: больные подданные уже не в сознании, но и всё ещё не мертвы, и, наверное, никогда не смогут самостоятельно вырваться из этой бренной гнилой оболочки, если кто-то не приложит к ним руку с топором. И Гас хотел помочь Роберту, хотел исполнить его мечту… Но… если Роберт умрёт, то кто останется рядом с Гасом?.. Никто. Бесполезно врать самому себе, внушать себе, что все его либо уважают, либо боятся. Нет, его ненавидят — иначе не стали бы тут же сваливать на него все беды Империи. Лишь только Роберт всё это время был рядом с ним, но… чем дольше Гас в пьяном угаре думал об этом, тем больше ему казалось, что даже Роберт, и тот его не любил. Ведь если бы он правда дорожил их дружбой, хотел бы быть другом Гаса на века, то тогда бы не грезил о своей умершей семье, а боролся бы с болезнью и своими мрачными мыслями, не отказывался бы от помощи. Роберт просил о слишком большой услуге. — Потерпи ещё немного… — с трудом подбирая подходящие слова, сказал Гас. — Тео уже борется с болезнью и совсем скоро тебя вылечит… Гас остановился в паре шагов от клетки: что-то словно мешало ему подойти ближе, коснуться плеча Роберта и долго пристально посмотреть в его глаза… Гасу было мерзко. Так же мерзко, как среди клеток с закрытыми в них больными подданными. От них воняло смрадом и гнилью, причём так сильно, что, казалось, этот запах толстым слоем оседал на коже, а от одного взгляда на них у Гаса начинало крутить желудок, и он не мог заставить себя посмотреть на них больше нескольких секунд. — Мне поможет только одно. — Замолчи! — крикнул Гас, одновременно с силой ударив по решётке. — Я же уже сказал, что Тео тебя вылечит! — Это ты замолчи! — с небывалой злостью и мощью взревел Роберт и налетел на решётку, заставив Гаса тут же ошарашено отпрянуть. Выглядел, как настоящий раненый загнанный зверь. — Это ты не имеешь никакого права держать меня здесь, как убогую зверушку! И никакой ты не друг, каким себя считаешь! Ты ходячий комок комплексов и только душишь и тянешь меня на дно! — хрипел, рычал и сипел Роберт, скаля пожелтевшие зубы и оголяя кровоточащие гнойные дёсны. — И можешь даже не показываться мне на глаза, если не собираешься помогать! Нет… Гас отступил на один робкий шаг. Нет, это не Роберт. Снова шаг назад. Ещё один. И ещё. Роберт так никогда не скажет!.. Он… он не мог так думать!.. Это точно не Роберт, он просто болен и уже не понимает, что говорит. Вот именно! Его просто нужно вылечить. Отступая шаг за шагом, Гас развернулся и побежал по коридору. Побежал к тому, перед кем был готов пресмыкаться, и сделал бы всё, что угодно, чтобы он излечил Роберта, который просто бредит. Спустившись на этаж ниже, Гас поспешил к комнате Полди. Начиная с поворота, весь коридор был завален мешками муки со всей Империи, и Гас пробирался сквозь них, рвался к ненавистной комнате, слыша такой раздражающий, неуверенный, торопливый голос Тео. — Теперь промывай экстракт эфиром. Да, вот так… — кому-то говорил он. — И если экстракт станет розовым или фиолетовым, то в муке есть частицы спорыньи. — Ничего не изменилось, — раздался знакомый голос, и Гас замедлил шаг, остановился. — Отлично! Значит, этот мешок муки безопасный. Раздались звуки возни и радостные выкрики, смех Призрака, а Гасу почему-то стало… обидно?.. Умом он понимал, что Призрак просто помогает Тео разобраться с мукой быстрее да и новому учится, но… где-то в глубине подсознания его заскребла тревожная мысль, что Призрак его предал. Он никогда не говорил, что стал общаться с Тео… Хотя, конечно, ребёнку же в разы интересней проводить опыты с мукой, чем довольствоваться уборкой подземелья и поеданием пирогов. Весь запал Гаса тут же иссяк. До этого он хотел ворваться к Тео в комнату и долго и настойчиво просить его ещё раз осмотреть Роберта, может, дать ему лекарств и не отставать до тех пор, пока Тео бы не согласился, но… Гасу не хотелось говорить при Призраке, что Роберту плохо: как-никак он за него тоже волнуется. — Тео, подойди сюда, скажу кое-что, — произнёс Гас, застряв в проходе. Пробираться вглубь комнаты у него не было никакого желания: в комнате Полди мешков было так много, что не вымазаться с ног до головы мукой, как Призрак и Тео, было просто невозможно. Призрак, завидев Гаса, начал восторженно хвастаться, что сам проверяет муку, и издалека показывать, что где происходит в замысловатых цилиндрических самодельных устройствах. Когда он закончил, Тео, ползавший по полу среди мешков, осторожно спросил: — Это что-то срочное? — зачерпнул ложкой муку из мешка и принялся сосредоточенно взвешивать. — Я просто тут занят… немного. — Нет, — сухо, даже немного грубо ответил Гас. — Просто хотел напомнить о подданных в клетках: твоя главная задача вылечить их, а не людей. — Ох, да-да, конечно, — затараторил Тео и, вскочив с места, виновато посмотрел Гасу в лицо. — Я помню, просто у меня нет времени на всё сразу. Я займусь ими сразу же, как закончу с мукой. Гас молчаливо кивнул и пошел обратно в свою комнату. Он решил дать Тео три дня: этого достаточно, чтобы закончить с мукой, осмотреть Роберта и начать его лечить. И лучше бы Тео поторопился. День сменялся ночью, а ночь сменялась днём. Для всех пара дней пролетела незаметно — для всех, кроме Гаса. Он лениво валялся на диване, пьянствовал в одиночестве и, тупо наблюдая за медленным ходом стрелок на расписанном циферблате часов, изредка вслушивался в бестолковые разговоры в коридоре. Удивительно, но к нему вдруг постучался Хели и с язвительной претензией в голосе через дверь сообщил, что Макс собирается прилюдно казнить Патрика, который и организовал покупку заражённой муки. — Сегодня на главной площади в три. — Помолчав и так и не получив ответа, прибавил: — На твоём месте я бы швырнул в него пару камней за Роберта. Гас не знал, кем был этот Патрик, да и кидаться в него камнями тоже не особо хотелось. Макс просто сделал его козлом отпущения для всех обозлённых и обиженных за то, что их друзья и родственники сами съели отравленный хлеб. Такие зверства точно не для Гаса — он выше всего этого. Но… с другой стороны, Гаса подняла мысль, что, наверное, сейчас ему и правда станет легче, если он посмотрит в глаза того, кто сподвиг Макса завезти в Империю поганую муку, и убедится, что его голова далеко укатится от обмякшего тела. К тому же сейчас как раз было почти три часа дня. Площадь кишела толпой, большей частью подданными, но всё равно то тут, то там, как обездоленные сироты, стояли группки людей и встревоженными, мокрыми от слёз глазами смотрели на возвышающуюся над ними гильотину. Гасу не нравилось это шоу. Слишком уж много чести — и неважно, достоин ли будет этого преступник или нет. Убийц, преступников и шарлатанов лучше убивать в глухом дворе, чем ещё больше прославлять их прилюдно казнью, но всё, что творилось сейчас на площади, не было и не будет правосудием, так что, возможно, тот запуганный, затравленный и уже побитый и ободранный парень, которого пинками и тычками гнали под лезвие, вовсе никакой не злодей, а лишь безмолвная жертва, растерзание которой так необходимо бушующей и ревущей Империи. — Подданные и подданцы! — громко и уверенно заговорил Макс, выступив вперёд, и вся площадь мигом затихла, завнемлила его голосу. — Перед вами стоит Патрик, — указал на парня позади него, — и именно он убил болезнью наших друзей и близких! И сегодня он искупит свои грехи собственной кровью и жизнью! Патрика толкнули вперёд, подбили под колени, заставив рухнуть на землю, и за волосы потянули под лезвие — площадь снова взревела, стала освистывать и обругивать Патрика, не замечая и не слыша, как он отчаянно пытался вырваться из цепкой хватки и наверняка не переставая молил о пощаде. — Стойте! Что вы делаете? — проблеял чей-то голос, и в толпе сбоку начались возня и толкучка. — В этом же нет никакого смысла! Это верещание утопало в окружающем гуле, и Гас бы его даже не заметил, если бы надрывной отчаянный голос не показался ему отдалённо знакомым. Вот же ж… в каждой бочке затычка. Всмотревшись в зашевелившуюся толпу, Гас заметил прорывавшегося сквозь тела Тео, который не переставал кричать: — Он никого не убил и не подстрекал на это! Болезнь появилась сама, и никто в этом не виноват! Просто так сложились обстоятельства! Часть толпы, услышавшая его, на мгновение затихла, но тут же разразилась новыми свистами и выкриками. — Вот именно! — закричал из толпы кто-то ещё. — Патрик хотел сделать для Империи как лучше! Откуда ему было знать, что мука отравлена! — А нечего было тогда в торговлю нос совать, раз ничего в ней не знает! — злостно раздалось в ответ. — Его развели, как дурака, а он этого даже не заметил! Толпа начала закипать всё больше, и подданные, пару минут дружно внемлившие Максу и желавшие Патрику смерти, лаялись друг с другом, а потом и вовсе начали толкаться и петушиться. Настоящий цирк. Гас не собирался смотреть и уж тем более участвовать в этом безобразии, поэтому быстро прорвался мимо через уже неуправляемую толкучку и, лишь мельком взглянул через плечо на оторопевшего Макса, довольно ухмыльнулся. За последние дни Тео стал всеобщей легендой, героем, а новость о том, что он всех вылечит, разлетелась по всей Империи за считанные часы. Кто-то из подданных предложил устроить медицинскую почту, чтобы каждый, кто болен, мог написать Тео и знать, что он к ним обязательно придёт. Чудесная идея, полезная, но не сейчас. Утопая в собственной славе, Тео забыл о самом важном — о Роберте, которого поклялся вылечить. А что же делал Тео? Отрезал руку и ногу Лиаму и Саллиману, собрал и просматривал в свой микроскоп какие-то анализы подданных из клеток, развлекал Призрака медицинскими фокусами и фактами, каждый день часами сидел в больнице Матеуша, но ни разу — ни разу! — не заглянул к Роберту. Он о нём попросту забыл! Гас дал ему три дня, и сегодня этот третий день закончился. Глупо было надеяться, что Тео что-то изменит — он оказался ненадёжным и безалаберным врачом, — так что, как и всегда, Гасу пришлось решаться на всё самому. Заглянув в одну из кладовок подземелья, Гас выбрал топор покрепче и спустился на этаж к Роберту, который по-прежнему топтался возле решётки, шаркал и хромал на наломанной гниющей ноге, и продолжал бормотать под нос: — Я так больше не могу… Не могу… Нет, это уже был не Роберт. Это было бредившее и изуродованное нечто, лишь отдалённо похожее на Роберта. Гас открыл замок клетки и, ворвавшись внутрь, рывком схватил нечто за мягкую, мерзкую на ощупь шею и толкнул его в сторону кровати. Оно грузно рухнуло на скрипучий матрац и неслабо ударилось головой о стену. Захрипело. Если Роберт и правда где-то внутри этого убогого нечто, то лучше и правда прекратить всё сейчас раз и навсегда. Гас занёс над головой потяжелевший топор… Глубоко вдохнул через нос… И замахнулся. Гас не слышал, как с хрустом сломались позвонки Роберта, и не видел, осталось ли обезглавленное тело неподвижно лежать на кровати, — всё закрутилось и потемнело в глазах, и Гасу стало дурно. Он словно задыхался и терял сознание в этой мрачной зловонной клетке. А в ушах звенел голос Роберта. — Думаю, мы станем неплохими друзьями на века, — произнёс он, улыбнувшись, и выдохнул едкий дым папиросы. Он сказал это в тот осенний вечер, когда после долгих ссор и взаимных проклятий они вместе добились нового закона Империи и решили, что будут оба присматривать за Призраком, как за младшим братом. Как жаль, что многие не способны сдержать своих обещаний. Гас лежал на диване часов… впрочем, какая уже разница? Он не следил за временем и тем, что творилось вокруг: ему было лень сменить запачканный кровью костюм и вскрыть новую бутылку вина, и уж тем более посмотреть на вечно плаксивое, неуверенное и жалкое лицо Тео, который осмелился войти в его комнату. — Гас, там Роберт… — затараторил он, но затих. — Что, наконец-таки вспомнил? — с каким-то особым наслаждением съязвил Гас, видя, как глаза Тео округлялись и наполняются страхом с каждой секундой. — Как жаль, что твои услуги уже не нужны. Тео молчал. Судорожно забегал взглядом по полу, дивану и Гасу, явно не найдясь, что ответить. Удивительно, что ещё не упал на колени и не начал вымаливать прощения. Которое никому не нужно. — Ты лучше скажи, как дела у Патрика. Ты его спас? Тео понурил голову, и по одному только помрачневшему его виду всё тут же стало понятно. — Макс без предупреждения просто молча убил его… Гас невольно засмеялся: такое решёние Макса было в его стиле. — Знаешь, в чём ирония, Тео? Ты, наверное, считаешь, что ты герой, что ты всех спас от страшной болезни… — Мне просто повезло, — перебил Тео. — Нет, тебе не повезло. Ты не сделал ничего, чтобы заслужить хоть чью-то благодарность. А знаешь, почему? — Гас приподнялся на локте и хищно уставился на совсем сжавшегося Тео. — Ты должен был вылечить подданных, а не бесполезных людей, которых через пару десятков лет станет ещё больше, чем пару лет назад. А вот подданные не рождаются и не обращаются по несколько раз в год. Они только гниют в клетках, пока ты с этим ничего не можешь сделать. Ты бесполезен, Тео, и только и можешь на коленях ползать среди мешков муки. Так что даже не надейся, что тебе здесь будет сладко житься. Уж Гас-то свои обещания держит.