Пиф-паф, Такер

10 декабря, до 10 декабря — все ещё целый год Весомым преимуществом старшей школы перед всеми предыдущими ступенями обучения для Твика оказалась близость учебного здания от его собственного дома. Твик на самом деле считает, что школьные автобусы — это что-то типа пробной версии ада на земле. Концентрация юных злобных гоблинов в школе уже критическая, а в таком тесном пространстве, как автобус, и вовсе становится невыносимой. В младшей и средней школе само словосочетание «дорога до школы» заставляло Твика поежиться. В старшей «дорога до школы» — это всего пять музыкальных композиций усредненной длины зимой, или всего два трека — весной и осенью, когда можно проехаться на лонгборде. Комфортное одиночество, ветер в лицо и музыка в наушниках — идеальное начало дня или великолепное его завершение! И этих пятнадцати минут, в течение которых они с Бебе добирались до его дома, ей вполне хватило, чтобы ввести его в курс дела. На самом деле, все оказалось не так уж и плохо — просто единственным источником финансирования, который она нашла для того, чтобы поставить «ну самый глобальный и масштабный спектакль за всю нашу жизнь» оказалась какая-то там христианская организация. Вообще Твик и сам не совсем осознает, каким образом он однажды оказался со-президентом клуба драмы. То есть, конечно, в этом была как-то замешана Бебе, но сам Твик точно к этому не стремился. Твик думает, что Бебе просто чувствует себя комфортнее, когда может разделить с кем-то ответственность — и он прекрасно ее в этом понимает. Поэтому она советуется с ним, когда ей нужно принять особо важные решения, касающиеся внутриклубной рутины. И, как будто, ей действительно важно мнение Твика. «Твик, я знаю, как ты ко всему этому относишься, но кажется, у нас действительно нет другого варианта». И Твик действительно не фанат молодежных христианских организаций. Однако, если у них есть безудержное желание занести клубу драмы денег на безвозмездной основе — то серьезно, кто он такой, чтобы их останавливать. Ну да, список сюжетов для спектакля будет весьма ограничен, а так… Вот что они могут сделать, заставят их носить кольца непорочности для поддержания имиджа, как заставили Бритни Спирс? Так это даже смешно, как будто Твику действительно нужно прикладывать титанические усилия для того, чтобы оставаться девственником. — Окей, Бебс, — смеялся он, — надеюсь, из меня выйдет достаточно достоверный Иисус. И Бебе шутливо пихала его в плечо, и отвечала, что вообще-то, они действительно могут найти какую-нибудь интересную и не совсем избитую историю и в Библии, и что они обязательно справятся. — В крайнем случае, — хихикала она, — отстроим декорации и разбомбим Содом и Гоморру прямо на сцене. Уровень голливудских блокбастеров, все всегда в восторге от разрушений! Твик думает, что если бы бог действительно существовал, то клал бы он и на Содом, и на Гоморру. Если бы бог существовал, он бы давно уже спалил Южный парк. Когда они дошли до дома, Твик сделал себе и Бебе по предвечериночному коктейлю ( восемьдесят процентов бейлиса на двадцать процентов кофе), они попрощались (ага, скоро встретимся у Токена!), и Твик зашел в соцсети минут на пятнадцать (на самом деле на два часа). Потом он долго решал что надеть, попеременно склоняясь то к одной рубашке цвета хаки, то к другой. В итоге, устав от невыносимых мук выбора, нацепил сверху еще и первый подвернувшийся под руку свитер. Получился образ потрясающей степени отвязности. «Ладно, — уязвленно думал Твик, — зато, если не срастется с вечеринкой, меня пустят и в церковь, и в библиотеку». После этого он спустился в кофейню, чтобы поинтересоваться, нужна ли там сегодня его помощь. — Спасибо, Твик, — ответил отец, грустно почесывая подбородок, — но, кажется, сегодня вообще никто не придет. — Видишь, — он указывал рукой на пустой зал, по которому разве что не летало перекати-поле, — кажется, всех наших гостей замело где-то по пути сюда. Твик согласно кивал, не понимая, стоит ли ему радоваться или расстраиваться от этого факта. Потом он снова вернулся в свою комнату, протер несколько книг от пыли, походил туда-сюда, снова протер те же самые книги, полежал на кровати, покрутился в компьютерном кресле, чуть не доведя свой вестибулярный аппарат до полного изнеможения, а себя — до премии Дарвина в номинации: «глупый школьник умер, задохнувшись в собственной блевотине, из-за того, что вертелся на стуле, как полоумный». Да, Твик тянул время изо всех сил, на самом деле все пытаясь принять окончательное решение. «Серьезно, может не идти?» «Я просто останусь дома, и точно не произойдет ничего плохого» «А вдруг произойдет что-то плохое, если я не пойду?» Поэтому Твик добирается до Токена уже в самый разгар вечеринки. Музыка играет настолько громко, что, кажется, ее можно расслышать и за милю. Однако, это никогда не было проблемой для Токена — к шикарному поместью прилагается огромная территория и полное отсутствие соседей поблизости, поэтому никто не волнуется, что полицейские нагрянут в самое неожиданное время. На крыльце у входа стоит чудом исцелившийся Картман, оживленно спорящий о чем-то со Стэном. — Эй, Твик, — вместо приветствия Картман протягивает ему пустой пластиковый стаканчик, — налей мне чего-нибудь по-братски, а? Твик недоуменно смотрит на него. — Да ладно, ты ведь постоянно занимаешься этим в кофейне своих предков, тебе что, сложно? — Мне не сложно, — из дома выходит Крэйг и на ходу перехватывает стакан, протянутый Твику. Твик думает, что сейчас стоит сказать что-то вроде: «Привет Крэйг, привет Стэн, иди нахуй, Картман», но аура Крэйга почему-то всегда накладывает на него проклятие немоты, и над головой как будто высвечивается плашка «Вы попали под действие ОСТОЛБЕНЕНИЯ на тридцать секунд. Ожидайте». — Ты чего это такой добрый, Такер? — подозрительно спрашивает Картман. Крэйг пожимает плечами и идет куда-то в сторону зимнего сада. — Але, бар в другой стороне! — кричит ему в спину Эрик. — Да мне что-то просто отлить захотелось, — усмехается Крэйг. — Блядь Такер, — Картман бросается за ним, — верни стакан, сука! Твик все еще молча наблюдает за этой сценой. — Все уже очень пьяные, — объясняет ему Стэн, — Токен попрятал от нас свои мажорские сервизы, и у нас внезапно закончились стаканчики. Николь скоро принесет новые, а пока можешь взять мой, кажется, мне уже хватит. То, что сам Марш выглядит трезвым в середине вечеринки — это уже подозрительно. То, что он способен сознательно остановиться и контролировать себя — событие из ряда вон. Обычно Стэна можно использовать, как измеритель времени на тусовке: если Марш шатается, хватаясь за стены, или его тошнит где-то в кустах, значит сейчас — середина вечеринки. Если его выносят в состоянии полной отключки — значит скоро всем уже по домам. Возможно, Венди все-таки удалось прополоскать ему мозги? Стэна точно нельзя назвать подкаблучником, но только по одной причине — Тестабургер никогда не носит каблуков. Она поднимает ногу в своем начищенном до блеска Мартинсе, а Стэн умоляет: «Да, детка, наступи мне на лицо!». В любом случае, Твик благодарит Стэна и заходит внутрь. В полумраке гостиной Хайди Тернер сосется с Рэд. То есть, судя по всему, происходит традиционная игра в бутылочку, и традиционно — подсчетом секунд занимается Джимми. А когда подсчетом занимается Джимми, каждая секунда превращается в десять. У Джимми действительно есть проблемы с заиканием, но Твик уверен, что сейчас он намеренно заикается еще больше, и, в итоге, девчонкам суждено целоваться еще минут пять — как минимум. Людей внутри — очень много. Твик считает, что даже слишком много. Здесь не только их одиннадцатый класс, но и двенадцатый, и десятый, и много лиц, вообще Твику незнакомых. Твик думает, что находиться в таком месте трезвым — преступление против себя самого, поэтому подходит к столу с пуншем. Рядом стоит девчонка с густо подведенными глазами и волосами, собранными в высокий хвост, почему-то кажущаяся Твику знакомой. — Эй, — говорит она, дергая его за рукав, — ваш Маккормик вылил в этот чан три бутылки водки, налей из другого! — Триша? — удивляется он. — Да блин, — она прикладывает указательный палец к губам, — я только что спасла тебя от алкогольной комы, поэтому не говори Крэйгу, что меня видел! Твик обещает, что не будет. На самом деле, он вообще не собирается разговаривать с Крэйгом. Но все равно наливает себе усиленный напиток «от Кенни», потому что ему кажется, что три бутылки водки в пунше — это как раз то, что ему сейчас нужно. Сам Кенни, кстати, то и дело появляется то тут, то там, поддерживая разговор со всеми, до кого успевает докопаться. Твик не следит за ним специально, но его сложно не заметить — Кенни умеет занимать собой все пространство. И Кенни явно не нуждается в стакане — у него в руке мелькают то бутылка водки, то виски, то банка пива. При всем при этом, он выглядит на удивление трезвым, что вообще невозможно для нормального человека. Быть может, Маккормик никогда и не был нормальным человеком. Быть может, его предки, в приступе алкогольной горячки, просто однажды выкрали банку с эмбрионом из кунсткамеры, вылакали оттуда весь спирт, и из этого самого эмбриона каким-то невероятным образом развился Кенни. Твик решает, что ему нужно найти место поспокойнее. Да, он просто посидит где-нибудь в отдалении. Наблюдать, но не участвовать — его всегда это устраивало. В процессе бесцельного перемещения из комнаты в комнату он натыкается на Кайла с Венди, сидящих на диване в коридоре. — Сиэтл! — Ларедо! — Омаха! — Две секунды промедления, Кайл, ты пьешь! Арлингтон! Твик думает, что он не самый странный человек на вечеринке. К ним подбегает Кенни, видимо, уже успевший освоить искусство телепортации и будто появившийся из ниоткуда, и дергает Кайла за плечо. — Вот ты где, Кайл! Кайл! Кайл, Кайл, Кайл! Тот отмахивается от него, как от назойливой мухи, не прерывая странный диалог с Венди. Кенни обиженно хмурится и смотрит на Твика. — Нет, и вот так всегда! Понимаешь, — он указывает рукой в сторону гостиной, — вон там, простая челядь, быдло, ведомое первобытными инстинктами, играющее в свои примитивные игры, а это, — он указывает на Кайла с Венди, — золотой генофонд великой Америки, да, Кайл? Кайл игнорирует этот выпад, и Кенни продолжает: — Конечно, зачем обращать внимание на бедного Кенни? — Маккормика слегка шатает, и Твику приходится его поддержать. Все-таки умудрился напиться? — У Кенни нет вообще никакого будущего, чего уж сравнивать с таким блестящим и многообещающим, как будущее Кайла, да Кайл? Кайл снова игнорирует, и Кенни не останавливается: — Знаешь, почему они не могут оторваться от своей высокоинтеллектуальной игры? — обращается он уже к Твику, — потому что у таких важных людей всегда на кон поставлено что-то очень значимое. — Что-то очень значимое? — Твик вообще не понимает, к чему он ведет. — Да, — хихикает Кенни, — тот, кто проиграет, должен отсосать Картману, я угадал? — Кенни, блядь! — Маккормик! Кенни дотрагивается указательным пальцем сначала до носа Кайла, а потом до носа Венди. — А вот и не правильно, таких городов не существует, вы проиграли! Кайл встает и подхватывает Кенни за руку. — Серьезно, — вздыхает он, — иногда ты так бесишь. Кайл тащит смеющегося Кенни к выходу, а Твик смотрит на Венди. — Вообще не представляю, что там между ними произошло, — предугадав его невысказанный вопрос, говорит ему она. Венди тоже встает, разом допивает напиток, остававшийся у нее в стакане, и снова обращается к Твику: — Бебе где-то на втором этаже, найди ее, она хочет с тобой поговорить. — Поговорить со мной о чем? — Твик думает, что Бебе и так сказала ему уже все, что хотела. — Она сама тебе расскажет, — загадочно отвечает Венди. Твика это раздражает. Почему Венди не может сказать ему прямо? Теперь, пока он не найдет Бебе, он будет бесконечно себя накручивать, думая о том, что же такого важного могло произойти за те несколько часов, пока они не виделись. Твик думает, что нужно разобраться с этим как можно скорее для собственного спокойствия, поэтому поднимается на второй этаж. Бебе сидит на кровати в гостевой спальне, прижавшись к стене, и, кажется, она явно перебрала. На ней — короткое и очень пышное платье из фатина, напоминающее бутон розы, а волосы крупными локонами спадают на плечи, и она похожа на цветочную фею из сказки. На очень-очень пьяную цветочную фею. — Твик! — она резко вскакивает и едва не падает, — Прости меня, Твик! — Что случилось? — Твик подходит к ней ближе, аккуратно усаживая на обратно кровать. — Я ведь совсем не думала о твоих чувствах! Но я не знала, правда! Я ведь, знаешь, — тихо говорит она, всхлипывая, — очень плохо считываю отношение людей… Твик все еще не понимает, к чему клонит Бебе, но почему-то к горлу подкатывает тошнота. — И, пока Венди мне не сказала… Ведь все сходится, да? И что я постоянно говорила о своих чувствах к Крэйгу тебе, даже не думая, что могу сделать больно… Твик чувствует, как тощие холодные пальцы страха сжимают его шею. Венди не могла понять. Венди не могла понять. Венди не могла понять! — Я должна спросить. Можно ли разбиться, выпрыгнув из окна второго этажа? А если он очень постарается?? Кажется, все внутренние органы Твика покрываются тонкой коркой льда, и еще немного — и он станет хладным трупом прежде, чем вообще успеет умереть. «Я могу все отрицать. Я просто буду все отрицать!» — Твик, я тебе нравлюсь? — выпалив это, Бебе прячет лицо в ладонях. Твик моргает. Твику приходится потратить несколько секунд на то, чтобы осознать, что вообще сейчас сказала Бебе. Твик очень старается не рассмеяться, во первых, потому что это совсем неуместно в этой ситуации, во вторых, потому что он знает — это будет не смех, это будет истерика. Сейчас он действительно понимает, что могли бы чувствовать люди, помилованные за считанные мгновения до расстрела. — Ты мне нравишься, — выдохнув, охотно соглашается он. И это, кстати, чистая правда. Бебе действительно ему нравится, правда не в таком смысле как Крэйг. Бебе нравится ему как теплые весенние вечера, как новогодние комедии, как пушистые котята. Крэйг нравится ему совсем не так, как хотелось бы. — Прости, Твик, — тихо говорит она, — я люблю Крэйга. — Я знаю, — отвечает Твик. «Мы в одной лодке, — добавляет он про себя, — но, кажется, у меня все равно больше шансов пойти ко дну». — Ты не сердишься? — осторожно спрашивает она, — Мы же сможем дальше общаться, правда? — Конечно, — улыбается Твик, — никаких проблем, Бебс. — Я должна… ему рассказать, — шепчет Бебе, — это больше не может так продолжаться. Может быть, он просто пошлет меня, и я успокоюсь. Бебе пытается встать, а Твик снова чувствует надвигающуюся панику. И он снова представляет, как Бебе признается Крэйгу. И как Крэйг отвечает ей взаимностью. И как они начинают встречаться. И… Твик просто не может этого допустить. — Но Крэйг точно уже ушел, — говорит он подрагивающим голосом, — Знаешь, сюда как-то пробралась Триша, и ему пришлось вернуть ее домой. Я видел, как они прощались с Токеном. Представляешь, она упиралась с такой яростью, что Крэйг в итоге вынес ее на руках! Ага, чем больше мелких деталей — тем убедительнее ложь. — О, я, кажется, тоже видела ее, — хихикает Бебе. — Жаль, что Крэйг ушел. Наверное, мне уже тоже стоит пойти домой. — Бебе, — Твик останавливает ее, пытаясь сохранять спокойствие, — посиди пока здесь, я спущусь ненадолго, а потом вернусь за тобой, и мы вместе поедем, ладно? — Ладно, — говорит она, обнимая его, — Твик, ты такой хороший друг… «Не говори так, Бебе!» «Черт, да я кто угодно, но точно не хороший друг!» И Твик сбегает вниз по лестнице, и на душе почему-то так паршиво, и он точно думает, что пора все это прекратить. И пусть Бебе встречается с гребаным Такером, и пусть они вдвоем катятся куда подальше и живут своей счастливой жизнью, плевать! Но… Только не сегодня. Сегодня Твик подождет, когда Крэйг свалит, и проводит Бебе до дома. Или даже сам, действительно, расскажет ему про Тришу, если он не собирается уходить слишком долго. Он же и так уже солгал Бебе, так что это будет просто нелепо — забирать свои слова обратно, верно? Но Крэйга нигде нет. — Твик! — его окликает Токен, — ты что, потерялся? — Да ладно, Токен, не начинай, — искренне улыбается Твик, — не так уж и давно я был у тебя. Когда-то Твик и правда был частым гостем у Блэка. В детстве они собирались здесь вообще практически каждый день, да и потом, после всей этой истории с Крэйгопомешательством, Токен никогда не забывал пригласить Твика, расстраиваясь, когда тот по разным надуманным причинам отказывался. — А что тогда бегаешь туда-сюда? — А ты не знаешь, где Крэйг? — отвечает Твик вопросом на вопрос. Может быть, он действительно уже ушел, и Твик сейчас вообще зря беспокоится. — Ааа, — протягивает Токен, — так он на улице. Там, с внутренней стороны двора, выход в сторону леса. Твик кивает и бежит к указанному выходу. Это — тайная дверь, а за ней — место, о котором знают только близкие друзья Токена. В его доме вообще очень много всяких скрытых уголков — в большей степени потому, что дом такой огромный, что до них просто никто и не добирается. Но про этот выход Токен рассказывает не слишком часто, так как за дверью — островок спокойствия, где можно спрятаться, когда устаешь от толпы. Твик знает это, потому что в детстве они часто играли там, когда к родителям Токена набивались гости. Твик тихонько открывает дверь. Крэйг сидит на деревянном настиле террасы. Твик может видеть только кусочек его профиля, мягко освещаемого разноцветными лампочками новогодней гирлянды. Много-много мерцающих огоньков — здесь, внизу, на земле, и много-много ярких звезд — высоко на небе. Это слишком ослепительно. Твик не в силах оторвать взгляд, он жадно смотрит, боясь пошевельнуться. Этот момент, — он точно знает, — станет одним из самых любимых его воспоминаний, самой ценной коллекционной голографической карточкой среди остальных в его колоде. Твик заставляет себя сделать шаг назад. Он должен просто уйти. Пока Крэйг здесь — он успеет незаметно сбежать вместе с Бебе, не попавшись ему на глаза. «Подумай о своих крыльях, Икар!» «Не подлетай близко к солнцу, Икар!» Крэйг оборачивается. — А, Твик! — Крэйг улыбается, и в его глазах отражаются то ли огоньки, то ли звезды, и, кажется, все это заставляет глаза Твика слезиться, — иди сюда. И Твик идет, потому что не в силах сопротивляться. Кролик цепенеет, когда удав собирается его съесть. Любит ли кролик удава перед смертью? Согласен ли кролик умереть — вот так? Потому что Твик, кажется, согласен. Он явно должен думать о чем-то другом. Твик садится рядом с Крэйгом. — Твик, ты разучился со мной разговаривать? — тихо говорит он с какой-то печальной интонацией, — Почему ты говоришь со всеми, кроме меня? Твик должен что-то ответить. В голове пустота, но Твик должен что-то ответить. Точно, он же может поговорить с Крэйгом о кино? Он же знает обо всем, что любит Крэйг, он буквально готовился к этому разговору, как к экзамену. Да, Крэйг, посмотри на меня, мне нравится все, что нравится тебе, я здесь, Крэйг, я всегда был здесь! Твик делает глубокий вдох. — Знаешь что, — начинает Твик, — я, блядь, реально ненавижу «Донни Дарко». Крэйг смотрит на него в полном недоумении, Твик отвечает ему таким же взглядом, но его несет, он уже не может остановиться. И Твик рассказывает, как его бесят все идиотские фильмы, которые смотрит Крэйг, и что большинство кинокритиков, их рецензирующих, полнейшие недоумки, занимающиеся только тем, что пердят в бокал и потом нюхают свой пердеж. Твик говорит, что все теории о линейности, нелинейности, условности времени — вообще ничего не объясняют и существуют только для того, чтобы вгонять всех подряд в меланхолию, и что он, может быть, совсем бы и не хотел знать о том, что вселенная бесконечная и постоянно расширяется, потому что это очень страшно — осознавать, что существует что-то настолько гигантское, что даже представить невозможно. Крэйг кладет голову Твику на колени, но Твик уже не замечает этого, он продолжает говорить, и говорить, и говорить, и останавливается только тогда, когда понимает, что чувствует, как дрожат плечи Крэйга. Твик осознает, что только что наделал. Твик с ужасом опускает глаза вниз. Он только что довел Крэйга, мать его, Такера до слез? Крэйг прикусывает щеку, издает какой-то сдавленный хмыкающий звук, и уже через секунду хохочет так, будто у него припадок. Кажется, в его глазах действительно появляются слезы, и Твик смотрит на него, как заворожённый. Отсмеявшись, Крэйг приподнимается, оперевшись на руку, и его лицо оказывается так близко от лица Твика, что тому приходится напоминать себе, что человеку необходимо дышать хотя бы для того, чтобы выжить. — Твик, — спрашивает он серьезно, — неужели ты действительно меня ненавидишь? «Да, Крэйг» — мог бы ответить Твик. «Нет, Крэйг, я нормально к тебе отношусь» — мог бы ответить Твик. — Я тебя… Люблю, вроде как, — зачем-то отвечает Твик. «Мне пиздец» — думает Твик с каким-то отчаянным равнодушием. Он мысленно отсчитывает секунды, и наступившей тишине они оглушительно тикают в его голове, будто таймер на бомбе. И в момент, когда Твик уже собирается вскочить и позорно сбежать куда-нибудь в направлении штата Флорида, чтобы жить там под вымышленным именем, Крэйг хватает его за рубашку, наваливается всем телом, и Твик не может удержать равновесия, так что они оба оказываются распластанными на полу — Твик на деревянном настиле, а Крэйг сверху, на Твике. Твик думает, что ему совсем не хочется умирать зимой, потому что зимой почва такая твердая, и могильщикам будет так тяжело копать. Они, возможно, даже поломают несколько лопат об эту замороженную землю, а ведь им никто не возместит ущерб. Твик не хочет причинять никому лишних неприятностей, поэтому жаль, что Крэйг не может повременить и покончить с ним хотя бы в марте. Твик зажмуривается, приготовившись ко всему на свете. И Твик чувствует, как Крэйг слегка дотрагивается своими пальцами до его шеи — его рука такая теплая, но почему-то дрожит. И Твик ощущает дыхание Крэйга совсем рядом со своим лицом, и чувствует, как его волосы, выбивающиеся из под шапки щекочут щеку. А потом — Крэйг целует его, и к этому Твик оказывается совершенно не готов. В этот же момент Твик ошеломленно открывает глаза, не в состоянии поверить в то, что сейчас происходит. Твик думает, что он все-таки окончательно сошел с ума, но отвечает на поцелуй, потому что не хочет, чтобы это безумие заканчивалось. Крэйг целуется жадно и торопливо, как будто боится куда-то опоздать, Твик целуется отчаянно и неистово, опасаясь, что это все – невзаправду, что стоит ему замешкаться, и морок спадет, все это приводит к тому, что они то и дело сталкиваются зубами, и языки работают невпопад. Твику не совсем удобно лежать на деревянном настиле, но Крэйг запускает свою вторую руку в его волосы, и проводит большим пальцем по его скуле, и Твику кажется, что если бы у него было несколько жизней, то все бы они сгорели прямо в этот момент. И Крэйг особенно яростно впивается в его губы, так, что Твик слегка ударяется головой о пол и сдавленно стонет. Крэйг отстраняется, не отрывая взгляда от Твика, возвращается в сидячее положение и протягивает ему руку. Шапка съехала набок, щеки раскраснелись, и его губы чуть подрагивают. Твик хватает его за руку, и Крэйг рывком поднимает его, и вот они уже снова сидят рядом. Крэйг будто пытается что-то сказать, но Твик теперь сам завлекает его в поцелуй, обхватив его лицо дрожащими пальцами. «Пожалуйста! — умоляет он всех богов, которых успевает перечислить в своей голове, — я готов отдать все, что угодно, чтобы это никогда не заканчивалось!». И Твику кажется, что его мир, покрытый трещинами и собирающийся вот-вот развалиться, собирается воедино. Что все разломы затягиваются, как по волшебству, и все, наконец-то становится нормальным. Да, точно. Он никогда еще не чувствовал себя так нормально. И в этот момент, возможно, где-то умирают цивилизации, где-то рождаются звезды. Где-то заканчиваются войны, кто-то пишет свой главный шедевр, что потом останется в веках. Кто-то признается в вечной любви, кто-то засыпает вечным сном. Но здесь и сейчас — все это не имеет никакого значения, потому что Твик целует Крэйга, и этого достаточно. И спустя целую бесконечность, Крэйг лежит на коленях у Твика, и смотрит прямо ему в лицо, и в его глазах, — теперь уж точно, — отражаются звезды. — Эй, Твик, — смеется он, — хочешь расскажу тебе что-нибудь о своей дурацкой вселенной?