Пиф-паф, Такер

— Твик! — окружающая действительность перед глазами Крэйга уже норовит обернуться черной бездной, в голове — какофония звуков от гула до скрежета, и, кажется, что он вот-вот обнаружит себя в самом адском пекле, среди остальных грешников, корчащихся в вечной агонии. Какая же идиотская метафора. Просто Крэйгу еще ни разу в жизни не приходилось умирать от асфиксии, но Твик так старательно сжимает пальцы на его шее, будто твердо вознамерился подарить ему и этот бесценный жизненный опыт. — Твик! — Крэйг не слышит собственного голоса, но готов поспорить, что слоги, вырывающиеся из его горла вперемешку с хрипением, уже мало напоминают человеческую речь. «Черт, ты же не сможешь узнать ответы на свои вопросы, если убьешь меня, включи логику, чел, хотя бы, блядь, раз в жизни!» Крэйг собирает последние силы в одно движение и обеими руками обхватывает запястье Твика. Удивительным образом это срабатывает — тот одергивает руку как ошпаренный и резко отстраняется. За этим следует глухой звук удара, но достаточно громкий, чтобы Крэйг смог услышать его даже через фантомный шум в своей голове — видимо Твик навернулся с кровати. Крэйг постепенно, сквозь слезы и кашель, приходит в себя. Кадр за кадром, секунда за секундой — мир вокруг наконец-то фокусируется, и он снова может видеть очертания своей комнаты. Он приподнимается, облокотившись на руку, и пытается отыскать взглядом знакомый силуэт. Твик стоит около окна, вжавшись спиной в стену с таким отчаянным усердием, словно каждый дюйм, приближающий его к Крэйгу, может причинить ему физическую боль. Он держит ружье, точнее, пытается держать — тремор рук явно мешает ему, но он не сдается. Смотрит прямо в лицо Крэйгу, не отводя взгляда, и держит его на прицеле. — Доброе утро? — сипло выдает Крэйг, не в состоянии выдумать более адекватный способ нарушить молчание. Он слишком давно не общался с настоящими людьми, слишком давно ему было не безразлично на реакцию собеседника. И он мог бы сказать что-нибудь более осознанное, если бы вообще представлял, что уместно говорить бывшему парню, который ненавидит тебя до такой степени, что каждый раз пытается убить. Волосы Твика, кажется, пребывают в максимальной возможной степени их растрепанности. Одна из его ладоней перебинтована — слишком много слоев, слишком тугой узел, он явно делал это самостоятельно. Черные круги под глазами, намеренно подчеркнутыми карандашом, неаккуратно, будто он пытался накраситься вслепую, выделяются на бледном, чересчур худом лице слишком сильно, отчего его взгляд кажется еще более безумным. Впрочем, именно так Твик выглядит каждое, блядь, осточертевшее десятое декабря. Вот только это настолько контрастирует с его образом, отпечатанным где-то в счастливых воспоминаниях Крэйга, что тому кажется, что он просто упустил момент, когда кто-то забрал его старого Твика и зачем-то перерисовал его в мрачноватом стиле Тима Бертона. Ярко-розовая куртка. Белая футболка с розовым треугольником. В голове Крэйга бегущей строкой проносится отрывок из доклада про холокост этого двуличного мудака Брофловски: «Нашивки в виде розовых треугольников использовались в концентрационных лагерях для идентификации гомосексуальных мужчин… Печальный факт, но и после освобождения от нацизма эта категория граждан подвергалась преследованию на законодательном уровне и не была реабилитирована долгое время…» Печальный факт — из столетия в столетие мир остается несправедлив. Печальный факт — из десятилетия в десятилетие люди остаются тупыми ублюдками. Печальный факт — всем на самом деле плевать. И двуличному мудаку Брофловски в том числе. Твик смотрит на Крэйга, не моргая. Крэйг отвечает тем же, словно опасаясь, что может разрушить все, что и так давно превратил в руины. Раунд, претендующий на звание самой бесполезной игры в гляделки в истории человечества. — Твик, ты можешь спросить, если хочешь? Твик дергается, зажмуривает глаза на долю секунды, и снова широко их раскрывает, будто выйдя из оцепенения. — Хорошо, Такер, — очень тихо отвечает он, — объяснишь, что происходит? И Крэйг рассказывает все, что знает сам, а Твик слушает его молча, даже не пытаясь перебить. И чем больше Крэйг говорит, тем больше осознает, насколько ему это было нужно, вот так вот выговориться кому-то, кто сможет понять, поверить и не забыть на следующий день, оставляя его в бесконечном одиночестве. Или даже не так. Как важно чтобы этим кем-то был Твик. Да, Твик все еще стоит у стены, направив дрожащими руками ружье прямо на него, и Крэйг даже не старается втянуть себя в тщетный самообман, представляя, что этот разговор хоть немного может напоминать те, что были между ними чуть меньше года назад. Но у него появляется надежда. Крэйг не смог бы толком сформулировать, на что именно, даже если бы очень постарался — он на самом деле не понимает, что происходит в этой петле и как вообще все это исправить. Это, очевидно, полная тупость — надеяться непонятно на что, когда все факты указывают: происходит полный пиздец. Крэйг отдает себе в этом отчет. И улыбается — как конченый идиот. — Все должно было быть не так, — подождав, пока Крэйг закончит, говорит Твик, — верно? Крэйг согласно кивает, хотя и не имеет понятия, что конкретно подразумевает Твик под этим. Но действительно — все должно было быть не так. Все должно было быть не так с самого начала. — Но если ты действительно не знал, что это так сработает… Зачем тогда поцеловал меня? И Крэйг, не думая слишком долго, выдает самый честный ответ, на который способен: — Потому что я люблю тебя. Твик совершенно не умеет скрывать свои эмоции. Даже когда он пытается это делать — по его мимике всегда можно проследить всю дико сложную для него внутреннюю работу по усмирению собственных чувств. Но сейчас на его лице отображается настолько очевидная гримаса отвращения, что Крэйг на самом деле предпочел бы получить очередной фатальный выстрел вместо этой реакции. «Ты действительно так сильно меня ненавидишь?» Твик опускает ружье, запрокидывает голову назад, и просто стоит так молча какое-то время. — Послушай, мы обязательно что-нибудь придумаем. «Все не так плохо» «Все не так плохо, как могло бы быть» — Я не хочу больше верить тебе, Такер, — снова глядя ему в глаза, отвечает Твик, — ты даже сам не веришь в то, о чем говоришь. Твик отворачивается и идет в сторону выхода. Крэйг смотрит на его спину и задерживает дыхание, будто это каким-то невероятным образом поможет ему замедлить и время. Он действительно не знает, что должен делать. Чувство абсолютной беспомощности душит, и Крэйг ненавидит это состояние больше всего на свете. Но как только он поднимается с кровати, чтобы сделать хоть что-то, Твик, уже у самой двери, резко оборачивается и снова наставляет на него ружье. — Даже не вздумай ходить за мной! — шипит он, но выходит скорее отчаянно, чем угрожающе. — Твик, нам нужно поговорить. У Твика дергается глаз, и уголки губ то приподнимаются, то опускаются, и это выглядит так, будто он каким-то образом преодолел весь спектр человеческих эмоций, но почему-то деградировал до уровня сломанного андроида. Крэйгу становится страшно — не от того, что все это напоминает эффект зловещей долины, и даже не потому, что у Твика все это время в руках огнестрельное оружие. Просто он не знает, как помочь, не знает, как исправить, просто… Непереносимая беспомощность. — Я не хочу с тобой разговаривать, Такер! Если что-то нужно тебе, это не значит, что это нужно мне, не значит! Просто дай мне уйти! — Твик, пожалуйста… — Хватит смотреть на меня так, как будто тебе меня жалко! — Твик срывается на крик, — Сколько раз, ты говоришь, я убивал тебя? Клянусь, я сделаю это еще раз, если ты! Ты! Не оставишь! Меня! В покое! Крэйг вообще не представляет, что сейчас творится в голове у Твика. Возможно, ему и на самом деле ничего не стоит просто выстрелить в него еще раз. Крэйг все равно делает шаг вперед. И снова упирается в этот взгляд, отвратительно знакомый, на котором заканчивается каждый его день в проклятом цикле. Как будто Твик борется с собой, и доведен до отчаяния, и на самом деле — словно он сам собирается спрыгнуть в пропасть, а не убить кого-то другого. Что ж. Видимо, финал всегда будет один и тот же. Но Твик разжимает пальцы, и ружье падает к его ногам. И Крэйг испытывает облегчение, но лишь на мгновение — потому что буквально в следующую секунду Твик бросается к столу, хватает ножницы и приставляет их к своему горлу. — Нет ведь никакой разницы, правда? — срывающимся голосом произносит Твик, — я просто могу убить себя, и тогда для меня день начнется заново? Ты хочешь, чтобы я сделал это? И Крэйга пронзает такой мощной вспышкой ярости, что челюсти сводит, и он непроизвольно прикусывает язык до крови. Крэйг ненавидит себя, ненавидит весь этот мир и ненавидит все, что сейчас говорит ему Твик. Ненавидит — до тошноты, этот гребаный день и собственную никчемность. А эти сраные эмоциональные качели доводят его окончательно, и даже не потому, что он совсем к этому не привык. Просто ему уже начинает казаться, что на самом деле это совсем не качели, а какая-то эмоциональная виселица, и он застрял горлом в петле, и раскачивается совершенно бессмысленно, даже без шанса все-таки стать мертвецом. — Сука, ты, психованный придурок, — рычит он, — нихрена у тебя не получится убить себя этими тупыми ножницами для бумаги! Твик замахивается. Крэйг, кажется, приобретает какие-то паранормальные способности в этот момент и преодолевает расстояние в несколько футов со сверхчеловеческой скоростью, выбивая у Твика ножницы из рук прежде, чем тот успевает опомниться. Твик вскрикивает, но отвечает незамедлительно и бьет Крэйга в солнечное сплетение, отчего на глаза наворачиваются слезы , и он практически сгибается пополам, но все равно успевает вцепиться в куртку Твика. Твик пытается вывернуться, выползти из куртки по-змеиному, будто сбрасывая шкуру, но Крэйг перехватывает его за обе руки и прижимает к стене. — Успокойся! — Крэйг выплевывает это, обращаясь больше к себе, чем к своему сопернику, потому что уверен — если Твик не хочет слушать, то достучаться до него попросту невозможно. И все крэйговы «успокойся» всегда, всегда приводят к эффекту максимально противоположному ожидаемому. А Твик смотрит на него с такой всепоглощающей ненавистью, что у Крэйга перехватывает дыхание. Главное не отчаиваться. Крэйг просто заставит его себя выслушать. Твик пытается его оттолкнуть, а Крэйг только сильнее прижимает его к стене. Твик явно находится в более уязвимой позиции, но когда он со всей силы лягает Крэйга в колено, тот просто не может сохранять равновесие. Он падает, но не ослабляет хватки, поэтому Твик падает вслед за ним. Твик никогда не был слабым соперником, и Крэйг это знает. Твик может быть чертовски упорным, когда он хочет, Твик, блядь, может с двух выстрелов уложить его и Картмана без особых затруднений. Но сейчас, кажется, ни перед одним из них не стоит цели драться до смерти — Твик просто хочет вырваться, а Крэйг, Крэйг должен его удержать. И Крэйг уверен, что рано или поздно уступит Твику в скорости, поэтому ему остается рассчитывать только на силу — а значит, нужно одержать победу как можно раньше. И они перекатываются по полу, и Крэйг уже ничего не замечает, он сконцентрирован только на движениях Твика. Не дать вырваться. Держать. Терпеть боль. Что-то падает с грохотом, что-то рвется, Твик пытается ухватиться за ножку стола, и стол, и так держащийся уже добрые десять лет на божьей милости, окончательно разваливается. Где-то рядом с головой Крэйга разбивается маленький стеклянный глобус, чудом не зацепив того осколками. Мир разбился вдребезги — очередная идиотская метафора. — Что, черт возьми, за шум? Голос отца заставляет Крэйга замешкаться на секунду, но и этого хватает, чтобы Твик резким движением сбросил его с себя и вскочил на ноги. — Мистер Такер, этот… он только что пытался убить меня! «Что?» Отец стоит в дверном проеме, и даже не пытается задержать Твика, который, схватив ружье, все это время валявшееся где-то на полу, стремительно выбегает из комнаты. Крэйг бросается за ним, но Такер-старший сгребает его за плечи. — Объясни, что у тебя тут происходит? «Да если бы я знал!» — Отпусти, мне нужно догнать его! — Крэйг настойчиво вырывается, понимая, что сейчас каждое упущенное мгновение стоит целого состояния, неумолимо отдаляя его от Твика. — Откуда у тебя в комнате ружье? Почему Твик сказал, что ты пытался убить его? — Ружье принес с собой Твик! Зачем мне могло понадобиться убивать его в своей комнате, в этом вообще нет никакого смысла! И когда Крэйгу удается вызволить себя из отцовского захвата, он, босиком и в пижаме, сбегает по лестнице, практически вышибает входную дверь и понимает — он проиграл. Ничего, никаких следов, Твик как будто испарился, как будто никогда его здесь и не было. Гребаное бессилие. Твик просыпается раньше него. В этом ебаном дне — у Крэйга нет никаких способов самостоятельно разбудить себя до того, как прозвенит будильник. А значит, он всегда будет на шаг позади Твика — и если тому захочется избегать его, он сможет прятаться бесконечно. Самое паршивое — он каким-то образом затащил в свою петлю Твика, и даже посмел этому радоваться. И Твик теперь будет вынужден переживать все то, от чего Крэйг чуть не свихнулся. Твик, моральное состояние которого на данный момент и без этого — тотальная катастрофа. Конечно, есть вероятность, что однажды Твик устанет от этого дня так сильно, что у него все-таки появится желание, даже сквозь ненависть, объединиться с единственным человеком, разделяющим с ним этот кошмар. Ну или он просто сойдет с ума. «Если еще не» Крэйг умудрился сделать безысходное положение еще более безысходным. Он снова все только испортил. — Этот парень… Он же был безответно в тебя влюблен? Крэйг тупо пялится на своего отца, он совсем не заметил, что тот вообще находится где-то рядом. — Нужно вызвать полицию. — За то, что он безответно в меня влюблен? — Потому что он вломился к тебе в комнату с ружьем, Крэйг, — отец смотрит на него, хмурясь, и это вызывает только раздражение. «Что ты вообще понимаешь?» — Это было небезответно. Такер-старший недоуменно наклоняет голову. — Это было небезответно, — спокойно повторяет Крэйг. — Мы встречались полгода. Соболезную, кажется, ты все-таки провалился в роли отца. На самом деле — из тебя такой же никчемный отец, как и никчемный брат. И в ответ этот старый дурак только и может, что открывать и закрывать рот, даже не в силах что-то ответить. Крэйгу плевать на чувства своего отца — тем более, и не отец он ему вовсе, очередная бесполезная декорация ко дню сурка. Нет никакого смысла выплескивать на него свою злость, все равно от этого не становится легче. Нужно найти Твика. Крэйг заходит домой только для того, чтобы взять ключи с тумбочки в прихожей, идет к машине, садится, захлопывает дверь. Отец пытается остановить его, но не успевает, и теперь бешено стучит в стекло. — Крэйг! Что бы ни произошло между вами, это может быть опасно! Он вломился к тебе с ружьем! Прекращай, я вызываю полицию! Крэйг прислоняет к стеклу руку и демонстрирует ему средний палец. Даже если отец и правда решит вызвать полицию, это станет проблемой всего на один день, а учитывая эффективность работы экстренных служб в Южном парке, они даже за это время среагировать не успеют. В любом случае, уже завтра это не будет иметь никакого значения. Крэйг давит на педаль газа. Старый автомобиль мчит на пределе своих возможностей и отзывается гулким скрежетом, ведь у Крэйга не было времени даже толком прогреть двигатель. Не было времени в гребаной бесконечности — слишком жестокая ирония. Никакого плана, никакой стратегии. Непонятно, куда торопиться, когда нет даже примерной точки назначения. Мысли путаются, и Крэйг не понимает, за что он может ухватиться. Он не способен контролировать абсолютно ничего, а страх неотвратимо оборачивается лютым ужасом, выгрызая внутри пустоты. Крэйг не может даже прикинуть, какова вообще вероятность найти Твика — но, может, это и к лучшему. Потому что если бы он действительно осознал, какое количество нулей отделяет от него эту возможность, то страх-паразит сожрал бы его заживо. Сделать хоть что-то. Нужно успокоиться. Мыслить хладнокровно. Если он продолжит бездумно гнать в пустоту и разобьется насмерть, это приведет только к тому, что полдня будут потрачены бессмысленно. Твик точно не вернется домой, надеяться на это было бы нелепо. Но, может быть, если Крэйг отправится туда, где Твик был последний раз, у него получится что-то узнать? Да, это лучшее решение. Даже если он найдет Твика, тот может убить его, или убить себя, избежав таким образом их встречи. Может быть, Крэйгу стоило солгать Твику про этот день с самого начала, тогда он бы смог выиграть немного времени. Сейчас поздно об этом сожалеть, это ни к чему не приведет. Капитан очевидность — самый бесполезный супергерой на планете. Крэйг тормозит у кофейни Твиков. Ричард Твик расчищает снег перед входом в свой дом, ловко орудуя лопатой. Кофейня находится совсем рядом, напротив дома — что, видимо, позволяет мистеру Твику не беспокоиться об опозданиях на работу, спокойно занимаясь утром личной рутиной. Крэйг переходит дорогу, но замирает на полпути. Все выглядит, как обычно. Все совсем не так, как раньше. Лето было таким жарким, что, кажется от асфальта валил дым. Южный парк насквозь провонял паленым асфальтом, и они прятались от этого удушающего безумия в комнате у Твика. Эта комната в некотором смысле тоже была безумием, хаотичным всплеском всех цветов радуги на полотне художника-абстракциониста, пишущего свои шедевры исключительно в моменты бэдтрипов. Иногда у Крэйга возникало спонтанное желание переставить тут все хоть в сколько-нибудь логичном порядке — когда какой-нибудь корешок учебника по истории, почему-то сиротливо ютившийся среди стопки журналов «National Geographic», слишком откровенно обращал на себя внимание. Но Твик был до нелепого органичен в своем бардаке, а Крэйгу, парадоксально, на самом деле это нравилось. Крэйг развалился на кровати Твика, а сам хозяин этого хаоса сидел на компьютерном кресле, раскачивая себя ногой, и пытался объяснить ему, почему выходить из комнаты — это ошибка. — Крэйг, асфальтовые испарения — это самый настоящий яд! Если дышать ими слишком долго, можно сжечь легкие! Крэйг смотрел на Твика, который, кажется, говорил это с абсолютной серьезностью, и пытался сдержать улыбку. — Там больше девяноста градусов по фаренгейту, ты схватишь солнечный удар прежде, чем дойдешь до дома! — Знаешь, ты можешь просто сказать прямо, если хочешь, чтобы я остался. — Эй! Я вообще-то серьезно! — Твик сделал два очень возмущенных оборота на кресле. Крэйг на самом деле и не собирался уходить, но слушать как Твик его уговаривает, было до смешного приятно. — Хорошо, что тебе хотя бы не нужно сегодня работать в кофейне. — Даже мои родители этого не выдержали, — фыркнул Твик, — свалили все на стажера. Бедняга сдался им в полное рабство, так как слишком хочет накопить себе на колледж. — Они же не собираются вернуться сюда? — это предположение очень не нравилось Крэйгу. — Да ладно, можешь не волноваться об этом, — грустно улыбнулся Твик, — даже если вернутся, просто скажешь, что ты мой одноклассник. Или что мы ебемся. Или что мы подельники в преступной банде и занимаемся распространением марихуаны. Вообще все что угодно — все равно им будет плевать. Твик встал с кресла, легонько пнув его, так, что оно откатилось куда-то в середину комнаты, и подошел к окну. — Знаешь, можно было бы поставить лестницу прямо сюда. Мне повезло, что моя комната находится на теневой стороне. Так можно было бы выходить из дома, не боясь сгореть заживо. Очевидно, что Твик просто пытался перевести тему, но разговоры о родителях в любом случае никогда не были чем-то заслуживающим внимания. — Ага. Я по ней буду пробираться к тебе под покровом ночи, в надежде урвать хотя бы один поцелуй… Твик поспешно отвернулся, скрывая стремительно краснеющие щеки. — Да ладно, — Крэйг прыснул в кулак, — ты на самом деле думал об этом. — Нет. — Тебе стоит перестать читать свои любовные романы, знаешь. — Это не любовные романы, это янг эдалт! — Ага, любовные романы про школьников, спасибо что уточнил. Твик обиженно поджал губы, и Крэйг испугался, что перегнул. На самом деле, у него никогда не было цели по-злому высмеивать его интересы. Твик нравился ему целиком и полностью, со всеми неотделимыми от него привычками. Просто подначивать Твика, выводя его на эмоции, доставляло Крэйгу отдельное удовольствие. Но Твик лукаво улыбнулся, с разбегу запрыгнул на кровать, примостившись рядом с Крэйгом, и укусил его за мочку уха. — Ну, извините, ваше снобейшество, меня за мои плебейские пристрастия, — прошептал он так близко, что теперь покраснел уже сам Крэйг, — я обязательно начну читать что-нибудь более серьезное, например все выпуски комиксов «Красного гонщика», начиная с семьдесят третьего года. — «Красный гонщик» это классика! — совсем неискренне возмутился Крэйг. — Я знаю, — хихикнул Твик, забираясь руками под футболку Крэйга, — когда покупал тебе выпуск, нашел его в специальном отделе книжного «очень серьезная литература для самых взрослых людей», на полке между «Государем» Макиавелли и «Поэтикой» Аристотеля. И Крэйг смеялся, уткнувшись носом в волосы Твика. Они пахли летом — не пылью и бетоном, а солнцем, ромашками и чем-то еще, чем и должно пахнуть лето. — Крэйг? Парень, у тебя все в порядке? Мистер Твик смотрит на него слишком обеспокоенно. Крэйг стоит босиком, в пижаме, посреди дороги, а на его щеках тают снежинки, тонкими струйками стекая к подбородку. У Крэйга вообще ничего не в порядке.