На тебе сошелся клином

Морская болезнь не желала отпускать будущего хозяина Дрифтмарка. В этом он был вылитый дедушка Визерис, шутила Рейнира. Между приступами тошноты Люк даже пытался смеяться над шуткой, а еще он всеми силами старался придать себе достойный вид. По плану корабли обоих семей должны были пристать к берегу в одно время — идти на виду у своих дядей с помятым из-за морской болезни видом Люк не хотел. Он похлопал себя по щекам, прежде чем сошел на берег, пряча покрасневшие глаза. Джекейрис великодушно встал между Люком и кораблем из Королевской гавани. — Просто глубоко дыши, и все пройдет, — тихо шепнул ему он. Путь до замка был долгим, процессии шли медленно и степенно. Ни одна из семей не желала показать своего нетерпения, и вплоть до самых ворот никто из них не обменялся приветствиями, которых Люк ждал как самого страшного наказания. Ему казалось, что он чувствует на себе взгляд, который прожигает его не жаром, а холодом. Как режут кожу иглы, когда ты умираешь от обморожения. Желание посмотреть на Эймонда, распахнуть свой плащ так, чтобы был виден кинжал на поясе, съедало Люка, но ему оставалось только смиренно следовать за матерью в тени своего брата. Корлис Веларион держал свое слово. Он был абсолютно безразличен ко всем, вошедшим в двери его замка. Ни одна из семей, ступивших на порог, не получила от Морского Змея особых почестей. Он не назвал Эйгона королем, он не назвал Рейниру королевой. Процессии разошлись в разные стороны от Плавникового трона. Люк повернул голову, оглядываясь, старясь ухватить чужие спины, прежде чем Джекейрис подтолкнул его, заставляя скрыться в сумраке коридора. Брать оружие за стол было запрещено, но перед обедом им еще предстояло провести первую встречу. Прощупать друг друга, понять, на что готов противник ради нужного ему исхода. Люку стоило огромных сил не положить ладонь на ножны, когда он встал прямо напротив матери Эйгона, вдовствующей королевы Алисенты, и второго ее сына. Спина Рейниры и плечо Джекейриса должны были надежно прикрывать, но Люк ощущал себя, как и в Штормовом пределе — обидно беззащитным. Алисента не вспоминала о нем, Эйгон тоже. Лицо Эймонда, когда Люк осмелился и посмотрел на него, не выражало ничего. Но потом он чуть прищурился, взгляд соскользнул вниз, и его дядя ожил. Люк не понимал, как это получалось, ведь ни одна мышца на лице Эймонда не изменила своему безразличному напряжению. Рукоять кинжала, который Люк неосознанно держал, выступала вперед, демонстрируя себя миру. Сапфир призывно сиял, и Люк представил, как также ответно сияет драгоценный камень дяди, скрытый под повязкой. Впервые в жизни Люка произошло что-то настолько личное. Скрытое от чужих. С невидимым диалогом. И ощущение этого показалось таким прекрасным, что рука сама расслабилась, а кончики пальцев нежно погладили сапфир. Люк сделал то, что уже приносило ему проблемы на семейных встречах. Люк усмехнулся. Все, что говорила Рейнира. Все, от чего отмахивался Эйгон. Над чем насмехался Деймон, на чем вкрадчиво-нудно настаивал Отто Хайтауэр, на что нервно заламывала руки Алисента. Все слилось в один поток, в одну бурю. Слова, обвинения, старые распри и нежные чувства свистели в ушах Люка, а он несся мимо переговоров на своем драконе с огромной скоростью. Где-то вдалеке сияла луна, впиваясь в него внимательным взглядом. Холодный дождь охватывал тело, а глаза слезились из-за встречного ветра. Единственный, кто мог бы обратить на него внимание, Джекейрис, стоял почти вровень с матерью, и ему некогда было оглянуться на Люка, который был готов вот-вот упасть со своего дракона. Горизонт исчез, и единственным мерилом оставалась луна. Люк резко выдохнул и забегал взглядом по спинам родных, но никто из них не заметил слабости и приступа паники. Будь они дома, это бы оскорбило, но сейчас Люк почувствовал облегчение, что никто не стал свидетелем того, как позорно он долгие минуты обсуждений пытался себя побороть. Он поднес руку к лицу, чтобы стереть пот, и понял, что ухмылка так и не сошла с его губ, успев превратиться страдальческий оскал. Дыхание восстанавливалось, и Люк честно постарался вникнуть в разговоры. Со стороны «зеленых» только Хелейна никак не участвовала в беседе, стоя позади брата и мужа и рассеянно смотря на их шумное сборище. Она встретила взгляд Люка легко и искренне, как делала всегда с каждым членом его семьи. — Зачем пауку есть муху, если он так долго ее ловит? Разве ему не станет одиноко? Разговоры смолкли и все в зале посмотрели на Хелейну. Неуверенная улыбка тронула ее губы, побуждая не обращать ни на что внимания и продолжать обсуждения. К внезапным размышлениям Хелейны привыкли все, даже Люк и Джекейрис, но все равно ее поведение порой заставляло нервно напрягаться в попытке понять сказанное. Только Эймонд, повернувшийся к сестре, не вернулся к разговору. Он стоял к Люку своей слепой стороной, и о его настроении говорили только поджатые в неясном беспокойстве губы. Понимал Эймонд свои движения или нет, но его рука дернулась, поднимаясь, пока пальцы не легли на повязку. Хелейна продолжала мечтательно смотреть свозь них. Сам Эймонд, когда вернулся к спорам, наткнулся на взгляд Люка. На секунду они схлестнулись в яростном молчании, но Эймонд, был ли он смущен или растерян поведением сестры, уделил Люку невыразимо мало презрения и ненависти в их битве взглядов. Люк почувствовал себя обманутым, когда Эймонд равнодушно отвернулся от него и что-то сказал Эйгону. — Может быть, нам с Эйгоном следует поговорить наедине? — разрезал споры голос Рейниры. Люк удивленно посмотрел на мать, что не отводила прямого спокойного взгляда от младшего брата. Она почти никак не отреагировала на возмущение Отто, но, когда возразила Алисента, чрезмерно мягко пояснила: — Вы называете королем Эйгона. Отец назвал наследницей меня, — Алисента на этих словах отшатнулась, а Отто нахмурился, когда Рейнира следом выделила его имя. — По вашим же словам, уважаемый Отто, мой муж влияет на меня, как желает влиять и на трон. Что же, я согласна говорить без него. Но тогда и Эйгон должен остаться без тех, кто нашептывает ему в уши свои желания. Данной перспективе меньше всего был рад Эйгон, но он ничего не сказал против. Вместо этого он выпрямился, расправил плечи и кивнул. С недовольством, но кивнул. — Я король, матушка, — сказал он, когда Алисента что-то сказала. Люк благословил Семерых и богов старой Валирии, должно быть, им на руку играло то, как самовлюблен и злобен был Эйгон. — Я должен решать проблемы сам. Единой толпой они покинули зал, не оставив там даже слуг. Рейнис, изумленно встретившая их в коридоре, лишь упомянула о скором обеде, но не стала поддерживать дальнейших бесед. Отто отвел вдовствующую королеву Алисенту в сторону, принявшись что-то убедительно ей нашептывать, но их уединение прервал Деймон. Нахмурившийся Джекейрис встал рядом, видимо желая уравнять счет. Остались трое. Эймонд, Хелейна и Дейрон, о котором Люк забывал даже, когда оставался с ним в одной комнате, стояли отдельно. Они вели свой разговор, и краем уха стоявший у окна в одиночестве Люк улавливал обрывки фраз. Все в их речи казалось незнакомым, пока Хелейна не выступила вперед, шепча что-то про детей. Младшие члены семей на время переговоров оставались в разных частях замка, под присмотром своих нянек, но Хелейна, судя по всему, не могла надолго оставлять детей одних. Джекейрис повернулся, когда она пошла мимо него, и перевел удивленный взгляд сперва на Эймонда и Дейрона, а потом что-то вопросительно шепнул Деймону. Джоффри и маленьких Эйгона и Визериса привели следом за Джейхейрисом и Джейхейрой. Близнецы держались за мамину юбку, с любопытством оглядываясь, пока Мейлор мирно спал у Хелейны на руках. Люку и Джекейрису пришлось уделять внимание своим младшим братьям, пока Джекейрис вновь не ушел к Деймону, на этот раз оставив Люка с Джоффри, болтающем о замке и о том, что он уже взрослый для того, чтобы присутствовать на переговорах, и полусонными Эйгоном и Визерисом. Люк даже не думал о том, как в этой детской гурьбе выглядит со стороны, пока, отвлеченно слушая щебет братьев и милостиво позволяя им дергать себя за штанины, не наткнулся на взгляд Эймонда. Его лицо в первую секунду сохраняло маску безразличия, но потом он демонстративно указал взглядом вниз, туда, где у Люка находился кинжал, и поджал губы. Вынырнув из забытья, Люк проследил за его взглядом и успел нежно перехватить руку Эйгона, прежде чем тот коснулся сияющего на рукояти сапфира. Когда он вновь посмотрел на Эймонда, тот уже продолжал беседу с братом. В это же мгновение двери зала распахнулись, и в коридор вышли Рейнира и Эйгон. Они ничего не сказали, лицо Эйгона было непроницаемым, таким, что мог позавидовать даже его брат и какое у него видели редко. Рейнира, впрочем, выглядела не более открытой. Единственное, что прозвучало по итогам их переговоров, это заверение, что они также продолжатся вечером, когда каждый обсудит отдельные детали со своими семьями. Твердый и уверенный голос матери поселил у Люка надежду, что переговоры могут закончиться в их пользу. Темнота тренировочного поля не могла помешать Люку ощутить чужое присутствие. Но, поглощенный мыслями о переговорах, минувшем обеде и следующим за очередным сбором ужине, Люк оказался слишком беспечен. Тем более, глупо расслабленный тем, что находился на почти своей земле. — Выбрать оружие такая проблема? Люк так и замер с рукой, занесенной уже над третьим мечом. Он несколько минут ходил около стенда с тренировочным оружием, не в силах решить, чем именно колотить манекены. Он даже не мог решить, а хочет ли их колотить или в нем говорит потребность забыться и представить, что никого из «зеленых» здесь нет. Ощущение капель дождя на лице оказалось ложным, ночное небо было чистым, с прекрасными яркими звездами. Люк сжал пальцы и неловко отвел руку от оружия. — Дядя, — глухо сказал Люк, поворачиваясь. — Не лучше ли научиться обращаться с тем оружием, которое уже есть, мой лорд Стронг? — Эймонд обошел его, остановившись с другой стороны стенда. Глаз Эймонда блестел в лунном свете, и Люк автоматически опустил взгляд, оценивая, как блестит сапфир у него на кинжале. Шею начало покалывать на последних словах Эймонда, как будто он обратился не в лицо Люку, а шепнул «мой лорд Стронг» куда-то в затылок. С тихим звоном Люк вынул кинжал из ножен и замер, еще не понимая, что должен делать. Яркой мыслью было то, что в спальню он хочет вернуться с двумя глазами, но не было никакой надежды, что Эймонд разделит это пожелание. — Валирийская сталь, — довольно сказал Эймонд. — Он хорошо заточен и должен войти в плоть так мягко, что кисть даже не почувствует сопротивления. Сглотнув вязкую слюну, Люк беспомощно напомнил: — Наши семьи здесь на переговорах. Нельзя, чтобы кровь… — Замолчи! Резкий окрик Эймонда пронесся по тренировочному полю и отскочил от стен. Люк взмолился, чтобы кто-то пришел на шум. — Жалкий бастард, — уже тише выплюнул Эймонд, а Люк понял, что все это время пятился от него и сейчас упирается спиной в манекен. — Сперва прячешься за юбкой своей матери-шлюхи, потом за Баратеоном, который все равно принял сторону моего брата. Теперь, как и ожидалось, хочешь спрятаться за спиной Морского Змея? — правая рука Эймонда мягко опустилась на один из мечей, пальцами ведя по затупленному лезвию. — Ты носишь оружие, как дама — украшения. Люк смолчал. — Хотя я слышал, что ты неплохо владеешь мечом, бастард. Эти слухи можно было проклинать хотя бы по причине того, что они на деле были правдивы. Люк мечи и кинжалы держал в руках уверенно, может, только с арбалетами и копьями он не мог найти общий язык. Деймон, который не имел привычки хвалить кого-то попусту, особенно, если этот кто-то не носит юбки, несколько раз одобрительно подмечал умения Люка после тренировок. Но сходиться в бою с Эймондом от этого не хотелось. Он прекрасно помнил тренировочный бой с Кристоном Колем, то, как был заворожен и восхищен движениями, с какой жаждой запоминал положение рук и ног, пока один из бойцов не повернулся и не открыл свое лицо. Он бы хотел учиться у кого-то с такими же умениями, чтобы перекрыть свои слабые стороны, но не хотел, чтобы его убили во время тренировок. Но Эймонд без каких-либо лишних намеков берет со стенда один из мечей, а Люк все еще сжимает в руке кинжал. Следом Эймонд достает из-за пояса нож. Тонкий, блестящий и несомненно острый, не такой, как эти тренировочные мечи. Меньше кинжала, такой нож было бы уместно всадить ему в ребра где-нибудь в пустых коридорах замка. Дублет не послужит даже малейшей преградой для смерти. — Если ты носишь с собой кинжал не как бабские цацки, мой лорд Стронг, то докажи это. Или ты трус даже для легкого боя со своим дядей? Каждое обращение Эймонда «мой лорд Стронг» заставляло волосы на голове шевелиться, а тело деревенеть. Гораздо проще было переносить ядовитое «бастард», это напоминало о годах унижения, но не заставляло вспоминать иррациональный страх Штормового предела, когда он впервые столкнулся с гневом Эймонда один на один. — У меня только кинжал, — возразил Люк. Он постарался вернуть самообладание, отступая от манекена и выпуская себя из ловушки. — А у тебя и меч, и нож. Сухой смешок Эймонда дал понять, что тот не принимает к сведению замечание. — Этот меч так плохо заточен, что им с трудом можно перерубить манекен, — Эймонд демонстративно выставил руку вперед и чуть взмахнул, будто Люк должен был согласиться с утверждением при блеске старого металла. — А нож, мой дорогой племянник, всего лишь дань уважения слухам о твоем мастерстве. Если бы было так, то в голосе Эймонда было бы меньше презрения — Эймонд бы просто молчал. Сцепив зубы, Люк кивнул и встал в стойку. Он ощущал себя неуверенно, в темноте напротив Эймонда, держащего в руках оружие с таким пафосным видом, что сомнений в его способности работать двумя руками одновременно не возникало. Целостность Люка, грустно понимал он, зависела от того, на какой исход боя была готова пойти гордость. Затупленный меч унизительно оставил бы на теле синяки, не позволяя приблизиться для быстрых ударов кинжалом. А вертлявость и небольшой рост Люка, которые всегда были преимуществом против врагов с громоздким оружием, толкали его прямиком к острию короткого ножа. Позорный проигрыш даже без попыток проявить себя или достойное сопротивление с угрозой серьезного ранения? Люк бросил взгляд на сапфир и блеск валирийской стали. Если это Эймонд прислал его, то у Люка был шанс. Первые несколько минут боя казались самыми тяжелыми. Эймонд язвил, подначивал и унижал, Люк уворачивался от атак мечом, старался парировать некоторые удары и приглядывался к уязвимым точкам. Полноценный бой был бы легче хотя бы потому, что там не приходилось так усердно думать. Они сходились и расходились, примерялись друг к другу, кружили по всей площадке, а Люк так и не мог решить, хочет ли рисковать. Сама мысль позорно отступать была невыносима, к ней толкал только страх, который выветривался усталостью, болью в теле и поглощением битвой. Когда Эймонд замолчал, а Люку удалось достаточно удачно проскользнуть под взмахом меча, их схватка достигла своего апогея. Удары ножом как правило быстрые, ты успеваешь их только осознать, там не бывает долгих подготовок, потому что шанса отступить нет. Особенно, когда у твоего противника есть равноценная возможность всадить в тебя клинок. Люк знал, что Эймонд сможет отвести руку в сторону, не позволив вспороть свой дублет. Хотя бы потому, что он не целился так, чтобы пустить кровь. Безопасней было бы пережить собственную рану, а не давать Эймонду еще один повод для ненависти. Но, когда лезвия встретились, Люк осознал, что даже если бы он хотел ранить, Эймонд все равно смог бы увернуться. Их сцепленные руки описали высокий полукруг, и Люку пришлось встать на носки, чтобы сохранить соприкосновение кинжала и ножа, не позволяя Эймонду ударить его в ответ. Так они и остановились, с руками, отведенными в сторону, контролируя друг друга, и мечом Эймонда, которой уже не мог решить исход боя. Люк как мог сохранял положение, в котором его было невозможно достать затупленным лезвием. Он выдохся. Горло горело, а тело как будто кинули в покрытую льдом реку. Эймонд дышал ровно, но то, что он молчал весь остаток боя, Люку льстило. Да, он оказался не так вынослив, еще и против человека, который прекрасно вел бой сразу с двумя видами оружия, но он не проиграл. Почти проиграл. — Я бы предложил тебе проявить себя с мечом, — ровно сказал Эймонд. — Но ты выглядишь так, будто свалишься на землю от одного его веса. Люк моргнул. На самом деле, Эймонд был не так далеко от правды, в этом и состоял проигрыш. — Прыгаешь по полю, как блоха, — бросил Эймонд следом тем же тоном. Что-то в том, как он это сказал, в той эйфории, которая всегда бурлила в теле после хорошей тренировки, лишило Люка разума. Глупость — позволять себе вести себя так, будто ты в безопасности. — Такому высокому человеку как ты, дядя, должно быть утомительно ловить блох. Ты хорошо держишься, — ответил Люк и почувствовал новое давление на руку с кинжалом. Люку хватило ума не отшатнуться, а продолжить стоять на месте, чтобы не дать Эймонду шанса в гневе причинить ему вред. Эймонд хмыкнул. Давление ослабло, и в следующую секунду Люк уже стоял один, а его противник закреплял меч обратно на стойке. Он двигался так быстро, что это пугало. Люк осторожно вернул кинжал в ножны и вытер вспотевшую ладонь о штаны. Пальцы легко дрожали, от страха и напряжения. — Найди этому кинжалу достойное применение, — Эймонд обернулся, возвращая своему голосу привычную презрительную насмешку. — Бастард. Проводив его спину взглядом, а это заняло достаточно времени, так как Эймонд никуда не спешил, Люк опустил голову. Ко лбу у него прилипли пряди волос, он потер глаза и, стараясь восстановить крупицы спокойствия, накрыл ладонью гневно сверкавший в свете луны сапфир.