Топливо для писателя

Утром, пришлось встать с постели. Но не потому что хотелось и даже не потому что было нужно что-то делать. А просто потому, что сегодня ехать в Петербург. Потому что такой был план ещё буквально меньше суток назад. Меньше суток назад они были уверены, что убили всадника. Меньше суток назад всё было запутанно и наполнено событиями и смыслом. Меньше суток назад он чуть не умер буквально, а сейчас...сейчас ему кажется, что лучше бы умер. Пусть всё так бы там у сарая и закончилось. Потому что, когда умираешь сам, тебе не больно. Тебя просто больше нет для этого мира. Больно тем, кто остаётся. Да так больно, что кажется, будто вместо сердца — чёрная дыра. И казалось бы, чему там болеть? Но она затягивает, всё больше и больше. И стоит только попытаться не думать, то резко сводит спазмами так, что и остаётся сил, только что разве свернуться калачиком где-нибудь в уголке и молиться, чтобы хотя бы видение накрыло и можно было бы сбежать в мир, где человек, ради которого он готов был на всё, был бы жив. Просто жив. А лучше рядом. С ним. Чтобы подошёл по скрипящему полу в своих новых сапогах, которые пахнут свежей кожей, присел рядом и коснулся плеча. А всё это, оказалось ночным кошмаром. Но этого не происходит. Гоголь смаргивает и спускается во двор. Он может себе это придумать, но не может увидеть. Даже видения, его бросили с этой болью одного. Когда карета готова и уже нужно только сесть и ехать, подходит начальник полиции - попрощаться. А точнее, убедиться, что он уедет. -никуда я не поеду! Слова вылетают раньше, чем он успевает придумать для них весомые аргументы. -Яков Петрович, был великим человеком, легендой. А Вы…. -нам нужно поймать всадника. «Он бы этого хотел. Я уверен.» И он остаётся. Несколько дней всё было тихо. Гоголь по прежнему лежал на кровати и больше гипнотизировал бутылку с алкоголем, чем пил. Обжигающая жидкость никак желала лезть в глотку. Он тяжело вздохнул и повернулся на бок. Его взгляд зацепился за пальто Якова Петровича, которое висело в самом тёмном углу комнаты. Как и все остальные его вещи, которые принесли после разгрузки. Необходимости во второй комнате больше не было. Пальто манило. Мир будто бы отключался, погружаясь в черноту, а пальто так и оставалось висеть на стене в неясном свете пламени свечи. Пролежав в раздумьях ещё с пол часа, он осторожно встал с кровати и тихо подошёл к двери, прислушиваясь к звукам в коридоре. Равномерный храп, свидетельствовал о том, что Яким крепко спал. Тогда Гоголь подошел к пальто, благоговейно снял его с гвоздика и зарылся носом в воротник, заглушая складками ткани стон боли и отчаяния. Ноги подкосились и Николай Васильевич поспешно сел на кровать, крепко прижимая к себе пальто. Но эмоции, что всё это время были заблокированы, разом высвободились под триггером — запахом, и, слёзы полились сами собой бесконечным потоком. Когда слёзы закончились, а истерика нет, он нашёл взглядом бутылку и сделал глоток. Потом ещё и ещё. Сознание начало расплываться. Он лёг на подушку, крепко прижимая к себе пальто. Запах будоражил воображение. И на этот раз, оно не подвело и подкинуло яркий образ. Не ожидав такого, он открыл глаза, но рядом конечно же никого не было. Гоголь не хотел в холодную одинокую реальность, а потому закрыл глаза и позволил сознанию уплыть в мир грёз. Перекатившись на живот, коснулся плеча пальто, будто рядом и в самом деле был дорогой сердцу человек. Провёл носом о борт воротника, сходя с ума от запаха и тянущей боли внизу живота. С тихим стоном придавил член собственным весом, чтобы не мешал воображению. Шерсть под пальцами приятно колется, когда он ведёт ладонью по ткани. Гоголь зажмуривается сильнее и инстинктивно делает фрикционное движение бедром, а с губ срывается жалобный скулёж: -люблю, не могу. Мотает головой, пытаясь сбросить наваждение. Чуть перекатывается на бок и открывает глаза на пару секунд, но опять проваливается в фантазию. Сжимает в ладони пах и с нажимом проводит пальцами по члену, через ткань штанов. Стонет громче, но тут же закусывает губу и оттдёргивает руку, в надежде, что возбуждение спадёт само собой. Отрывисто дышит, желанно перекатываясь обратно на живот и утопая в знаком запахе, особенно сильно придавливает член, до ощущений покалывания шерсти в особенно чувствительных участках и кончает прямо в штаны. После чего тут же крепко засыпает. Утром к нему заходит Яким и застаёт его в обнимку с пальто. -я….я…. Да что тут скажешь? Яким качает головой и садиться на кровать рядом с ним. -а как же дивчина? -Лиза? Лиза хорошая. Гоголь виновато опускает голову и прячет лицо в ладонях. -что мне делать, Яким? - голос насквозь пропитан безнадёжностью. -нужно отправить вещи Якова Петровича в Петербург. -но! - Гоголь в испуге поднимает лицо и смотрит на Якима, а потом скашивает взгляд на пальто. -вот поэтому и надо, барин. Помимо того, что я мог бы Вам сказать, но Вы и так знаете, Яков Петрович умер. Нельзя жить прошлым. Нельзя. Николай Васильевич кивает и подчиняется. Ближе к полудню, последний раз вдохнув такой родной запах, он решительно относит пальто Якиму и уходит к себе в комнату. В запой. В эту же ночь произошло убийство. Утром Яким разбудил его подозрительно радостный. -Николай Васильевич, вставайте! У Вас появилась работа! Она точно Вас отвлечёт от мыслей.