Зимнее утро

Город кажется таким далёким, когда смотришь на него из окон. Восходящее солнце своими ещё еле теплыми утренними лучами нежно и аккуратно касается окон, домов - серых и неприметных на самой окраине, и стеклянных небоскрёбов в престижных районах центра. Воздух ещё холодный и влажный, мажущий своими тонкими ледяными пальцами по обнажённым хрупким плечам мужчины, стоящего у распахнутого окна и смотрящего вдаль: на далёкие, еле заметные высотки. Ему до них, как до облаков. А вокруг лишь старые, маленькие, потрёпанные временем пятиэтажки, с кирпичными стенами, краска на которых почти полностью облупилась и осыпалась ещё лет десять назад, с серыми и тусклыми, будто безжизненными окнами. Ещё серый, мирный и спящий город обнимает его своей приятной пустотой, вселяя некое чувство свободы. Вставать рано-рано утром и подолгу смотреть в окно, наслаждаясь свежестью и чистотой ещё не тронутого трудностями непрожитого дня, стоять наедине с собой, пока первый прошедший мимо человек не станет мимолётным знаком того, что безмятежность момента закончилась, и ей на смену пришла будничная рутина. За спиной у мужчины, на мягких простынях, в тёплой постели спит любимый человек. Его мерное дыхание, разрезающее приятную тишину – единственный и самый правильный сейчас звук. Юра вчера остался с ним, разделил ночь, эмоции, любовь: согрел своими открывшимися чувствами обычно холодную и одинокую постель Екатеринбурга. Он показал ему большой и необъятный омут своей распахнутой души, смотрел в глаза, нашёптывал на ухо слова любви. Все сумасшедшие сны и будто наяву: он сейчас рядом, с ним. Так правильно, до неприличного честно и откровенно, без скрытых мыслей и помыслов. Костя чувствует, наконец, пришедшее спокойствие: последние кусочки пазла уюта и необъятного тепла находят своё место в нём. Ворвавшийся в комнату холодный ветер заставил спящего Челябинска нахмуриться во сне и заворочаться на постели в поисках тёплого тела рядом. Его глаза резко распахнулись, ещё мутные ото сна, и в замешательстве заозирались по комнате, бегло перемещаясь с одного предмета интерьера к другому. Заметив мужчину у окна, что улыбался и обнимал себя за плечи, стараясь хоть как-то согреться (из одежды – только нижнее бельё, а отлучаться хоть на минуту не хотелось), Юра облегчённо выдохнул. Осторожно встав с кровати и, прямо так, нагим, подойдя к Косте, он обнял его за талию, прижимая его спиной к своей тёплой груди, стараясь согреть. Губы осторожно коснулись лопаток, нежно и невыносимо приятно оставляя на них поцелуи, поднимаясь к тонкой шее, которая пестрела доказательствами прошедшей ночи. — Почему не спишь? — Голос ещё хриплый ото сна – это заставляет Костю тепло улыбнуться, прикрыв глаза. Так вот, какой Юра по утрам. Приятно. — Потому что это моё время – самое лучшее за весь день. Не хочу его упускать, — окончательно продрогшие пальцы накрыли сильные и жилистые руки на своей талии, голова откинулась на плечо, и это ощущалось хорошо. — Замёрз ведь. — Немного. — Иди ко мне… Екатеринбург развернулся в родных объятиях, обнимая Юру за шею и гладя пальцами затылок, перебирая пряди волос. Губы коснулись губ напротив неуверенно, мимолётно. — Я люблю тебя, кажется... пока не уверен. Но ты мне очень дорог, Катюха. Тёплые ладони Уралова накрыли мягкие округлые бёдра, аккуратно сжимая (а с виду его тело невероятно грубое и угловатое, и Костю ведет от этого контраста), а сухие губы – покусанные, обветренные и самые любимые, даря нежный утренний поцелуй, окончательно унесли с собой все недавние тревоги и сомнения. Юркий язык коснулся припухших губ, проталкиваясь в приоткрытые губы Юры, который тяжело дышал и еле заметно дрожал. Лёгкое возбуждение снова начало завладевать телом, приятно скапливаясь на кончиках пальцев и стягивая все внутренности в узел. — Костя, подожди... — дрожащие руки упёрлись в широкие плечи Екатеринбурга, несильно и даже немного неохотно. — Ты не хочешь? — мужчина обхватил Челябинск под бедрами и поднял на руки, смотря прямо в глаза. - Не то, что не хочу, нет... просто... тебе что, ночью не хватило? — Мне всегда будет тебя не хватать. Двести лет, Юрочка. Щёки Екатеринбурга окрасил лёгкий румянец, отчего тот прикусил нижнюю губу (не привык вечно спокойный и уверенный в себе Костя ощущать подобное смущение) и лишь крепко прижал любимого к своей груди, наклоняясь к его лицу и глубоко целуя, снова отдаваясь в родные руки. Неозвученное "я доверяю тебе" так и потонуло в поцелуе, смазалось на любимых, желанных губах. Произнеслось на другом, более красивом языке.