Гогот ворона

      Снег падал за окном, словно нарочно мучительно медленно. Белые хлопья насмехались над ним, давая неумолимый отсчёт до конца столь скоротечной жизни: всё падали, падали, падали… медленно, плавно вальсируя, до невозможности нагнетая одной лишь мыслью о своём существовании.       Таков был снег поздней осенью. Он не приносил былой радости того самого, первого и такого желанного снега. Падающие хлопья уже не были столь прекрасны своей робкой белизной, они не парили, как поднятые в воздух невесомые перья, а тяжелым грузом опускались всё ниже и ниже…       Оттого так не хотелось смотреть в окно. Но Рабан попросту не представлял, как ещё себя отвлечь хоть на минутку…       В королевской спальне был хаос. Запах горьких трав смешался с ароматом старых книг, древних свитков, разбросанных в спонтанном порядке по всей комнате: на полу, на полках, даже на столах. Широкое окно — и то было наполовину завешано тёмными шторами, так что в комнате царил полумрак.       В усталом отчаянии двадцатилетний паренёк взял флакон с темно-зелёным снадобьем внутри и поднёс его к бутыльку с водой: он спешно и аккуратно развёл лекарство, а после подвинул стакан к измождённой королеве.       Рабан нанёс разведённый раствор на свои голые ладони и приложил их к руке королевы, усеянной мелкими чёрными «каплями». Их становилось всё больше с каждым днём — своими стараниями Рабан лишь откладывал итак неизбежное!       Тяжёлый вздох. Нельзя сдаваться! Пока есть хотя бы один шанс её спасти, он его не упустит. Рабан мысленно напрягся, прикрывая глаза — парень почувствовал, как ворон плавно вспорхнул с плеча к его рукам, — и после этого магия чёрно-золотыми нитями вспыхнула в ладонях. Маг контролировал свою силу, не давая той воли — стоит переборщить, и лекарство станет смертельным ядом.       Ниточки становились шире, мягче, походя уже скорее на едва-едва разгоравшийся огонёк пламени — он охватил руку больной королевы, перескакивая с ладони своего создателя. Маленькие солнышки вспыхивали то и дело на фоне чёрной материи — именно они проникали внутрь, исцеляя, тьма — лишь проводник.       Когда Рабан почувствовал, что лекарство полностью усвоилось, он расслабился и отозвал заклинание. Тут же на его ладонях вместо огонька появился чёрный ворон, вскарабкавшийся на плечо мага по его мешковатой чёрной одежде. — Хорошо поработали, Чернокрыл, — печально улыбнулся пернатому товарищу паренёк, пускай умом и осознавал — птица его не могла понять. Зеркалец — лишь олицетворение твоей собственной магии и души, но иногда поговорить было больше попросту не с кем.       Рабан тяжело опустился на деревянный стул. Магия отняла у него незначительную часть сил, и всё-таки — парень искренне надеялся, — оно того стоило, и хотя бы немного облегчило жизнь королеве Асмите.       Хотя… сейчас она была без сознания. Бледная, исхудавшая, больше походящая на обтянутый кожей дряблый скелет — ни былого «свечения» в карих глазах, ни сияющих на солнце волос — те померкли, словно лишились жизни. А ещё ужасные чёрные пятна по всему телу: Чёрная мгла терзала королеву вот уже больше месяца.       Обычно она убивала быстрее, гораздо — хватало пары недель, чтобы лишить жизни взрослого крепкого человека. То ли огромный запас жизненной силы и магии, то ли лечение Рабана — неясно, отчего Асмита продержалась так долго и продолжала бороться с Чёрной Мглой и сейчас, однако парень чувствовал — энергия её покидала, быстро и стремительно.       Верный зеркалец королевы, сова Ночевзора, не появлялась с начала её болезни. Это был самый достоверный знак того, что магия правительницы практически затухла — Рабан чувствовал ауру Чёрной Мглы, щупальцами захватывавшей «рабыню», когда прикасался к руке королевы. Эти чёрные пятна вытягивали из больной всю жизненную силу, все соки: оставляли лишь самую маленькую каплю, чтобы бедняжка продолжала страдать ещё какое-то время, прежде чем неизбежно умереть.       Как бы то ни было, Рабан не собирался бросать начатое. Он один из немногих — чего скромничать, единственный во всём Крылатом дворце, — мог касаться заражённой Чёрной Мглой. Всё благодаря редчайшей магии врачевателя, которая была ему дана от рождения.       Когда семилетнего запачканного мальчонку только-только забирали во дворец, они ещё даже не представляли, какую сильную «птичку» впустили в своё уютное гнёздышко…       Неясно, откуда у него взялась такая сила. Отец был простым торговцем, Рабан хорошо это помнил, а вот кровную маму он никогда не видел — да и на вряд ли бы увидел теперь! Быть может, этот дар передался ему от неё? Магия переходила от родителя — стоит хотя бы одному из них иметь дар, — к ребёнку, и так из поколения в поколение. Сила только крепчает и усиливается, становится всё мощнее и разнообразнее. Вполне возможно, что его врачевание — лишь сдвиг в крови другой, более распространённой, силы. Кто мог знать наверняка? Конечно же никто!       С каждым годом магов становилось всё больше — а значит, всё больше даров, больше различных вариаций магии, больше пернатых птиц на плечах…       Сейчас это совсем не волновало придворного врачевателя. Рабану хотелось лишь одного: чтобы королева поправилась… а если это невозможно — пусть бы уже отмучалась! Как бы больно ему не было её терять. Как никак, она была его мамой — не по крови, но всё же такой родной и любимой.       Королева Асмита спасла его в тот кровавый день от неизбежной гибели — явилась в последний миг, как внезапно сверкнувший лучик надежды! А потом…       А потом первый день во дворце. Рабан хорошо его помнил. Помнил грязного диковатого мальчонку шести лет — он шагал по мраморным коридорам, казалось, бесконечного дворца: своими чёрными глазёнками замечал каждую детальку вычурного интерьера, будь то статуи или резные изящные лепнины на стенах, или же люстры! Он никогда не видел ничего подобного раньше. Они с отцом жили очень бедно, а здесь, во дворце, такая красота была повсюду! Мальчонка восхищался ею и одновременно недоумевал, для чего богатые украшения вообще были нужны. Помнил свой трепетный, по-детски наивный восторг при взгляде на каждую мелочь во дворце — искренний, настоящий…       Он помнил, как принцесса Асмита шагала с ним совсем рядом, словно «скрывала» сироту от посторонних глаз, которыми всегда были заполонены шумные коридоры дворца. Однако богатенькие прохожие всё равно обращали на него внимание — Рабан помнил их удивлённо-презрительные взгляды. — Не бойся, — Асмита ласково положила ладонь ему на плечо, — тебя здесь не обидят. Я не позволю. — Неужели всё это теперь — мой дом?.. — робко спросил Рабан, по-новому взглянув и на статуи, и на лепнины, и на богатый убор дворца — неужели он будет жить здесь? Рядом с королём и старшей принцессой Асмитой? Малыш не понимал, почему всё так происходило. Пару дней назад он, забившись в угол, в ужасе жмурился и закрывал ладонями глаза, только бы не видеть кровавых убийств! А теперь Рабан был во дворце, шагал рядом с принцессой, и, возможно, станет частью их семьи… — Ну конечно! — Асмита нисколько не сомневалась в своих словах, она всё вела Рабана за собой, петляя из коридора в коридор. Кто бы не проходил мимо них, всегда отдавал свой почтительный поклон, потому что Асмита — старшая принцесса. Тогда ещё только будущая королева. — Я хочу, чтобы ты считал это место своим домом. А меня — матерью… если, конечно, сможешь простить за то, что я натворила.       За что принцесса извинялась? Мальчик не знал. Это ведь не она отдала кровавый приказ о подавлении бунта, не она убивала своими руками итак умирающих людей — он мельком услышал это, из того самого разговора под дождём. И хорошо запомнил.       Асмите было не за что извиняться.       Рабан помнил, как впервые вошёл в шумную тронную залу. Музыка играла громко и торжественно — это оркестр «разливал» мелодию в сердца празднующих людей, словно художник краски! богатый убор состоял из лёгких бело-голубых шатров, серебристых фигур, блёсток, искристых вспышек… мальчик никогда не посещал подобных праздников. Он смотрел на всё происходящее с затаённым дыханием, а в чёрных глазах мелькали отражения сказочных искр, паривших в воздухе. Воронёнок на плече пытался неуклюже схватить их клювом, однако вспышки сразу же исчезали, стоило к ним прикоснуться зеркальцу. — Ты совсем как маленький птенец, Чернокрыл, — с теплом усмехнулся Рабан, однако он прекрасно понимал своего пернатого друга, сам чувствовал то же самое — то же восхищённое биение сердца, тот же «полёт», то же восхищение и трепетное ожидание какого-то чуда. Чему же был посвящён такой замечательный праздник?       Он узнает позже.       Появление принцессы и неизвестного мальчика, конечно же, не осталось незамеченным. Гости разбушевались, засуетились, с любопытством подходя ближе к вошедшим и окидывая неизвестного худощавого мальчонку критичными взорами       Рабан помнил, как смолкла музыка в зале. Все гости застыли в недоумевающем интересе, а Рабан лишь боязливо прятался за спиной Асмиты, пытаясь понять, почему его неприметная персона вдруг стала так интересна этим странным, разодетым в богатые одежды людям.       И лишь Асмита, хоть немножко прикрывая мальчишку плащом от чужих глаз, оставалась подобающе принцессе спокойной. — Друзья, дорогие гости Крылатого дворца, — громко провозгласила кареглазая принцесса, предупреждая удивлённые возгласы широким взмахом руки, — сегодня я приняла решение, которое, бесспорно, сильно повлияет на нашу жизнь и жизнь всего Авилума в целом! Этот мальчик, — принцесса указала на застывшего от удивления Рабана, — этот мальчик выжил среди Чёрной мглы, болезнь удивительным образом не затронула его. Я считаю, что именно он должен стать нашим символом борьбы с ужасным недугом! Поприветствуйте почётного жителя Крылатого дворца, принца Рабана!       Народ возликовал, громко захлопав в ладоши и приветствуя прибывшего во дворец громкими возгласами «Рефуло Видэтэ, Рефуло Видэтэ, Рефуло Видэтэ!»       Рабан не знал, почему они вдруг так жарко приветствовали его. Что он такого сделал, нищий мальчишка, чтобы заслужить такое приветствие богатых особ? Что он сделал, чтобы принцесса Асмита провозгласила его принцем? Неужели просто потому, что он выжил… сохранил свою никому ненужную жизнь, чтобы вдруг все смогли ею восхититься? Нет, всё явно было не так просто…       Мальчик прижимался к Асмите, крепче хватался за её ладонь, и всё наблюдал за людьми вокруг, радость которых постепенно сходила на нет. В толпе всё чаще раздавались нервные шепотки: — Да он же воронёнок! — У него на плече ворон… — Он принесёт нам смерть!       Почему люди то радовались, то вновь кидали на него высокомерно-презрительные взгляды? Рабан взглянул на своё плечо: воронёнок боязливо съёжился, вновь пытаясь скрыться с глаз подозрительных людей, зарыться под плащик мальчишки. Рабан помнил, как ему хотелось спрятаться вместе с Чернокрылом.       А ещё он помнил, как впервые встретился с ней… той самой виновницей торжества.       Из толпы, шагая немного неуверенно, но всё же довольно плавно и резво, навстречу принцессе вышла темноволосая девочка. Она была примерной ровесницей Рабана — быть может, на год помладше, — а ещё походила чем-то на Асмиту немного острыми, выпирающими очертаниями лица, худеньким телом. Её беленькое платье с кружевами и умилительным бантиком за спиной так подходило к глазам девчушки: большим, округлым, небесно-голубым. — Мама, — чуть крикливо вымолвила малышка, обхватывая себя ручками в белых перчатках. Асмита откликнулась мгновенно. Лишь тогда Рабан окончательно понял, что эта девчушка — её дочь… — Да, Арлекина? — грустно улыбнулась дочери принцесса, покрепче перехватив Рабана за руку и мягко потянув того за собой — мальчик безропотно повиновался, и они с Асмитой приблизились к темноволосой девочке вплотную. Рабан встретился взглядом с Арлекиной: та тоже смотрела на него с большим недоверием и какой-то даже злобой, словно он обидел или в чём-то провинился перед ней. Арлекина жалобно ответила, вновь посмотрев на маму: — Я так ждала, когда ты вернёшься… мы ведь из-за твоей миссии отложили Праздник Оперения на несколько дней! Это же… мой праздник…       Рабан знал о Празднике Оперения — он случался всего один-единственный раз в жизни мага. Это день, когда у ребёнка впервые появлялся зеркалец — та самая птица-отражение, твой верный друг и магический спутник. Так значит, эта девочка — Арлекина, — и была виновницей всего торжества? Это был её День Оперения? — Прости, милая, я очень старалась попасть вовремя! Но я опоздала… — Асмита опечаленно опустила глаза, протянув свободную руку навстречу дочери, дабы погладить ту по голове, но девочка лишь отскочила, отвернувшись от матери и пряча искристые слёзки. Этот праздник был важен для неё, и, похоже, девочке очень хотелось, чтобы мама пришла вовремя, а не под его конец. По крайней мере, Рабану так казалось. Его День Оперения никто не праздновал — отец даже не подозревал, что у его сына может появиться магия и зеркалец. Наверное, это здорово — отмечать праздники… — Из-за него?       Внезапно полный злобы и слёз взгляд Арлекины устремился на Рабана — мальчик даже съёжился от обдавшей его волны холода, которой наградила его голубоглазая девчушка! Однако Арлекина и не думала останавливаться — она сильнее сжала кулаки, и, громко всхлипнув, воскликнула: — Это из-за него ты опоздала на праздник, да?! Из-за этого «символа», ворона?! — Милая, что ты… — Асмита рванулась навстречу дочери, попытавшись ту успокоить, но малышка не далась и пуще прежнего залилась горькими слезами обиды. — Я так ждала тебя, так надеялась, а ты пришла под конец торжества… не видела, как я даю имя своей орлице, не пробовала торта, не танцевала со мной и с дедушкой — всё из-за него!       Принцесса попыталась снова обнять и успокоить кроху, однако та не давалась. Рабану хотелось помочь своей маме, искренне того хотелось. И вот он, набравшись смелости, преградил путь попытавшейся убежать Арлекине, схватив ту за руку: — Не уходи! — жалобно протянул мальчик, вновь встретившись глазами с ней. Да только девочка с большей злобой одёрнула свою руку и оттолкнула от себя Рабана: — Не лезь ко мне, ворон! Ты не должен быть здесь, я не просила брата!       Принцесса Арлекина…       Столько лет прошло с того далёкого дня, а он всё ещё помнил её слова. Арлекина сразу невзлюбила Рабана. Нет, она никогда не боялась его — считала ниже себя, недостойным, недо-принцем…       Арлекина была будущей королевой, и, конечно же, в Авилуме её очень любили, как и во всём Крылатом Дворце. Но порой Рабану казалось, что эта любовь была какой-то… незаслуженной. Она ведь просто родилась принцессой! Ей повезло с королевской кровью!       Где же сейчас принцесса Арлекина, когда её родная мать находится при смерти?

***

— Рефуло Видэтэ, Рабан!       Врачеватель раздраженно стиснул зубы. Вот и опять нагрянули эти надоедливые дворцовые гвардейцы — бесполезные бездари, которые только и могут, что наводить суету да распускать слухи. Однако он не мог не ответить на этот раз.       Парень поднялся с места, и следом за ним снежным вихром пустился белый плащ — традиционный элемент одежды врачевателей, столь неудобный, но обязательный. На фоне его основного тона одежды — чёрного и алого с золотом, — этот белый смотрелся каким-то абсолютно чужим и лишним. Оттого Чернокрыл отчётливым горбящимся силуэтом виднелся на белоснежном полотне.       Рабан отворил высокие грузные двери, и перед ним предстал низенький, пухленький старичок в богатой складчатой одежде. Маленький монокль, вылитый из золота, венчал его вечно прищуренные голубые глаза. На плече, суетливо оглядываясь по сторонам, расположился маленький воробушек. За спиной старичка стояло ещё с десяток точно таких же магов-гвардейцев — по своей сути никчёмных, но тоже очень «важных». Рабан не любил — ещё очень мягко сказано… — королевскую гвардию по весьма понятным причинам. — Рефуло Видэтэ, Ардалион, — вежливо, но намеренно сухо поприветствовал старичка Рабан, тенью опершись на резную коридорную стену. Гвардейцы кидали на него презрительно-боязливые взгляды, и про себя Рабан лишний раз усмехнулся: они боялись его. Маг, способный противостоять Чёрной Мгле, с поразительной силой и зеркальцем-вороном — и пусть они боятся! Быть может, хоть немного уважают?       Хотя на вряд ли. Они всё еще помнят его грязным мальчишкой-сиротой, над которым по доброте сердечной сжалилась принцесса и приютила под своим надёжным крылом. У них ведь была другая, лучше него. А главное, с королевской кровью!       Некоторое время неловко переминаясь с ноги на ногу, Адралион решился продолжить разговор — он нервно натянул на нос округлые очки: — М-мы по вопросу состояния её величества… королеве Асмите не становится лучше, верно? Она так и не вернулась в сознание?       Ещё одна причина, по которой Рабан терпеть не мог — что уж говорить, он действительно ненавидел! — королевскую гвардию: они не спрашивали, становится ли лучше королеве. Их гораздо больше интересовало, стало ли ей хуже.       Пустые клятвы верности правительнице, когда единственное, чего они желают — прибить к своим рукам побольше её богатства… — Королева находится в прежнем состоянии, — сквозь зубы отчеканил Рабан, крепче сжимая кулаки — он почувствовал, как ворон на его плече раскрыл два чёрных крыла, словно изготовившись к рывку. Мама не должна умереть! По крайней мере, для того, чтобы эти двуличные твари подавились своими словами, желаниями и, конечно же, деньгами! — Не лучше, не хуже. Всё стабильно. Есть надежда на её выздоровление, пускай она и не велика. — Какова же эта надежда? — с горечью протянул Адралион, мрачнея на глазах. Казалось, они оба знали ответ и оба понимали, насколько же он был абсурден. Однако Рабан решился его лишний раз озвучить вслух, дабы все они поняли — их королева ещё жива! — Королева Асмита все четырнадцать лет искала способ избавить Авилум от Чёрной Мглы. Вполне возможно, что ответ лежит где-то среди её рукописей — хотя бы мельчайший намёк на разгадку тайны, которая может спасти десятки тысяч гибнущих людей!       Адралион лишь с тяжелым вздохом покачал головой, махнув короткой, словно кукольной, ручонкой. Чернокрыл вконец обозлился на плече своего хозяина — зеркалец загоготал во весь голос, страшно и угрожающе распушился, возрастая на глазах, — гвардейцы испуганно отшатнулись в сторону, пытаясь скрыться от грозного взгляда матово-чёрных глаз — Чернокрыла или же Рабана?.. — Врачеватель Рабан, вы всё не так понимаете! — в испуге выкрикнул Адралион, дрожа всем телом и пятясь в дальний угол витого коридора. — Нет смысла надеяться на исцеление королевы! Надо возвращать во дворец принцессу Арлекину — её величество Асмита может в любой момент умереть, некому будет управлять Крылатым дворцом и всем Авилумом!       «Принцессу Арлекину? — с ненавистью процедил где-то в глубине своей души Рабан, стиснув зубы до скрежета, до ноющей боли — нет, только не её… — Ту, что сейчас убивает людей своими руками, подавляя бунты? И это она будет править Авилумом после своей матери?»       Рабан замер на месте, словно раздумывая. Взгляд его был страшен. Он исподлобья наблюдал за испуганными гвардейцами: сказать или не сказать? Хуже наверняка уже не будет.       Парень во весь рост распрямился, чёрные глаза его похолодели, и даже Чернокрыл на плече присмирел, горделиво глядя на паникующих вокруг него людишек. Вороны знали себе цену. — А что, если управлять возьмусь я? — сухо осведомился Рабан. О, именно такой реакции он и ожидал — ошарашенные, полные страха взоры непонимания! Только такие, не иначе! Он один знал их истинный облик — двуличных тварей, желающих нажиться на чужой смерти! Ну почему же на их плечах не могли восседать крысы? — Я тоже сын королевы Асмиты, и старше принцессы Арлекины на год.       Адралион начал задыхаться от опоясавшего его страха и возмущения — кроха-воробей стрелкой взвился вокруг своего суетливого хозяина, но старичок сумел собраться с духом. Он поправил свои очки и, серьёзно глядя на врачевателя, произнёс: — Принцесса Арлекина — истинная наследница престола Авилума. Её готовили на эту роль все девятнадцать лет, практически с самого рождения! Она родилась королевой. Разве такой, как ты, может править, когда есть такая, как она?       Парень злостно усмехнулся. Как же они были предсказуемы… — Неужели королевская кровь так много значит для вас? — с иронией протянул Рабан, хищно осклабившись — всё его заострённое лицо вновь словно погрузилось в тень. — Неужели вы так боитесь моего внутреннего ворона? Такого… неправильно справедливого для вас? — Что это значит «неправильно справедливого»?! — пуще прежнего возмутился Адралион, с презрением глядя на врачевателя. Но Рабан успел заметить мелькнувший в его глазах страх и сомнение — Адралион знал, на что идёт, осознавал, что он делает. — Я не глупец, Адрали, — небрежно бросил Рабан, отстранившись от гвардейцев в сторону спальни королевы — он со скрежетом приоткрыл высокую деревянную дверь, и напоследок снова обратился к Адралиону: — И ты тоже. Так что знай — пока я здесь, то буду делать всё, чтобы королева Асмита выжила. Чего бы мне это не стоило.       Он не любил людей, потому что, зачастую, они не понимали его и боялись.       Рабан грузно вздохнул, вновь опустившись на пресловутый деревянный стул, с которым он вот уже как месяц встречал рассветы и закаты. Его ждала новая бессонная ночь у постели королевы Асмиты, но что поделать — иного пути не было, как и иной надежды.       Врачеватель с тоской посмотрел на неё. Ему так хотелось вернуть маму… его маму — родную, любимую, самое близкое ему существо во дворце! Он больше был никому не нужен, кроме неё, у остальных была Арлекина. Рабан просто не хотел стать окончательно одиноким.       Он лечил королеву, лечил раненных гвардейцев, тоже бился изо всех сил и пытался создать лекарство от Чёрной Мглы в перерывах между лечением! Он не помнил, когда в последний раз хорошо спал, не помнил, когда отдыхал. Парень делал всё, что было в его силах. И чем он хуже Арлекины, убивающей бунтовщиков где-то на другом конце Авилума? Чем хуже юной наследницы престола, бросившей родную мать на произвол судьбы?!       Это было так больно и так несправедливо… почему ей, жестокой и бездумной, неспособной на заботу и хоть капельку тёплых чувств, доставалось всё? Почему все ненавидели Рабана, но любили Арлекину? Потому что он ворон, а она орлица?..       Рабан взял в свою ладонь ладонь матери: она была сухой и нездорово горячей. Королеву снова охватил жар, понемногу доходили и злополучные судороги, начинавшиеся с мелкой тряски в кончиках пальцев…       Врачеватель подозвал Чернокрыла к своим рукам. Снова придётся спасать Асмиту магией, снова цепляться за мамину жизнь всеми возможными способами! Но всё это будет бессмысленно, если он не найдёт способ раз и навсегда избавиться от Чёрной Мглы! Ему так хотелось вернуть маму, избавить простых людей от смерти и страдания, получить признание… так не хотелось одиночества.       Он скосил взгляд на деревянный столик около постели королевы: в тусклом вечернем свете, лившемся из окна, блеснул резной золотистый ключик. Тот самый, передававшийся из поколения в поколение королевской династией, отпиравший замок от некой тайны.       Быть может, это и был ключ к уничтожению Чёрной Мглы?..