Замок из стекла

Карлос долго смотрит на свое отражение в зеркале, прослеживая за тем, как скатываются со лба на нос и щеки капли воды. Яблоко стремительно делится на два. Остается только сирень и комья грязи. Сирень невозможно описать иначе, на вкус она горькая как лекарство, а на запах сладкая, как сахар. Грязь пахнет сыростью и пылью, а на вкус отдает медью. Разрушение собственного мира на нечто неведомое, невозможное и абсурдное дается Карлосу болезненно. Он умывает лицо еще раз, чистит зубы и откладывает в сторону электробритву. В отражении на него смотрит ученый, который с трудом может поверить собственным глазам. Факты теряют свою материальную ценность, просвечиваются, как тонкая рисовая бумага и стремительно тонут где-то глубоко на дне реки из песка, на набережной Найт Вейла. Карлос старается не считать себя сумасшедшим. Каждое утро, он умывается, чистит зубы, откладывает в сторону электробритву и на минуту закрывает глаза, склонив голову. Он пытается поверить в то, во что по определению поверить невозможно. Сирень имеет цвет уходящего за горизонт несуществующих гор солнца. Грязь похожа на безграничное ночное небо, иссеченное таинственными огнями. Карлос выбирает рубашку дольше обычного – сегодня он встречается с Сесилом, чтобы выпить кофе и поговорить о некоторых, понятных только жителю города, вещах. Ученый разглаживает складки на темно-зеленой клетчатой рубашке и не думает о том, почему он выбрал именно радиоведущего из нескольких сотен других горожан. Его подсознание знает почему, но осознанно думать об этом совсем не хочется. Утренний воздух Найт Вейла пахнет как все те же комья грязи – сыростью и пылью. Улицы высечены из камня, дома сбиты из дерева, а люди словно бы сделаны из угля. Карлос время от времени оборачивается, продолжая свой путь, и закрывает глаза. Картинка возвращается в нормальное состояние, и он облегченно выдыхает. Такие видения просто следствия бесконечной череды невозможного. Ученый торопливо шагает в сторону кафетерия, больше не оглядываясь по сторонам. Через прозрачные стекла заведения трудно не заметить знакомую спину: Сесил сидит за столом, немного склонившись вперед, и тычет пальцем в меню. На нем белая рубашка, черные брюки, жилет им в тон, и сирень цвета галстука. Галстук, который пахнет сладким сахаром. -Привет. – Карлос садится напротив и приветливо улыбается. Сесил одаривает его улыбкой в ответ, и в свете утреннего солнца кажется Карлосу невозможно счастливым. Они оба заказывают по чашке кофе. Разговор может идти о чем угодно, только не о деле, которого нет. Карлос долго пытается подобрать слова, которых нет, чтобы объяснить то, чего нет, чтобы понять то, что понять невозможно. Сесил время от времени смеётся, добродушно улыбается и отвечает загадками, от которых по коже ученого бегут мурашки. Он видит в глазах собеседника странный блеск, отражающийся от галстука. Сирень. У Сесила острые черты лица, тонкие бледные губы, высокий лоб. Волосы выцветшие, но выглядит он ровесником ученого. Карлосу тридцать восемь, Сесилу, как он сам говорит, тридцать пять. -Со временем ты сам все поймешь. То, что ты можешь считать невозможным, имеет место быть, даже если ты этого не хочешь. – произносит Сесил и делает глоток кофе. Он смущен, и Карлос смущается в ответ, обхватывает кружку ладонями и смотрит в неё, на едва тронутый кофе. Глупая улыбка трогает его губы. Он все еще верит в то, что невозможно создать образ мира из противоречивых составляющих, а у них разный кофе, в разных кружках. У Сесила “Американо” в большой кружке, с пышной белой пеной. У Карлоса холодный “эспрессо” со льдом. Радиоведущий пьет напиток охотно, но неторопливо, а ученый едва ли может заставить себя выпить хотя бы половину. Утро сменяет поздний вечер, стремительно или нет, Карлос не замечает, он смотрит только на часы. Ученый долго думает о том, что ему стоит тщательнее изучить теорию Шредингера. Он смотрит на разобранные часы, которых на самом деле нет, детали которых находятся где-то вне понимания, и могут рассыпаться, стоит к ним только прикоснуться. Сесил завершает эфир и выходит из здания радиостанции, зябко кутаясь в пальто. Карлос открывает перед ним дверь, слышит в ответ веселое “спасибо” и сам улыбается тому, чего сам не понимает. Они едут по темным улицам медленно, и Карлос имеет возможность рассмотреть фигуры в капюшонах как можно тщательнее. Хотя он все равно не видит ничего, кроме фигуры и капюшона. Сами собой забываются часы, которых на самом деле нет, и Карлос время от времени поглядывает на Сесила, прислонившегося щекой к запотевшему от контраста температур, стеклу. Они фактически не выезжают из города, но останавливаются на пустынной поляне с одиноко стоящим засохшим деревом. Карлос выключает фары и выбирается из машины, чтобы тут же запрокинуть голову вверх. Сесил следует за ним неохотно, садится на капот машины боком и так же поднимает взгляд вверх, но для него россыпь невозможных звезд не столь необычна и невероятна. Карлос же видит такое огромное, такое прекрасное, такое странное небо, впервые. Без внимания не остаются и таинственные мерцающие огни. -Почему ты приехал сюда? – Сесил кутается в пальто сильнее и поднимает воротник, тяжело выдыхая, и от губ его клубится пар. Карлос недоуменно оглядывается на него и видит в глазах знакомый блеск живой сирени. -Чтобы изучать этот город. – он пожимает плечами и смотрит на часы. Секундная стрелка движется в привычном направлении, и часы показывают ровно одиннадцать часов вечера. Он приехал сюда, чтобы изучать этот город. Изучать ли? Вопрос застревает в горле, слова томятся на языке, но Карлос встряхивает головой, все так же глядя на свою руку с часами. Он расстегивает ремешок, снимает их с запястья и поворачивается к Сесилу. Радиоведущий недоуменно смотрит на протянутую вещь. Ученый долго бьется над проблемой часов, но, в конце концов, замечает, что его собственные часы, на его руке, существуют. Карлос дарит Сесилу часы, которые существуют в мире, где они не существуют.