5. Первый взгляд
Ирука никогда, никогда не узнает, но долгое время Какаши крепко держался за образ пухлого, в основном веселого ребенка, который требовал от Какаши поцелуев, любил дергать Какаши за волосы и был склонен кусать Какаши за любой доступный участок кожи, когда капризничал. Они отдалились друг от друга, и Какаши винил в этом себя (не то чтобы он пошел и извинился, скорее всего, Ирука даже не помнил день смерти Сакумо). Даже когда они выросли, вежливо признавая друг друга всякий раз, когда их пути пересекались, Какаши все еще был склонен думать о нем как о Маленьком Руке, который был одним из немногих людей в мире, кто любил его всем сердцем… не потому, что он был сыном Белого Клыка, а просто потому, что он был Какаши. Даже до того самого момента, когда Какаши оттолкнул его, он был уверен в этом неистовом чувстве. Иногда он думал, что бы с ними было, если бы он не был таким глупым, упрямым болваном. Что ж, такова жизнь. Вопреки распространенному мнению, Какаши действительно пытался учиться новому, а не просто позволял Шарингану копировать и запечатлевать важные уроки в своем сознании. На самом деле он был просто хорошо обученной машиной для убийства, чему немало способствовала вся та суровость, которую он пережил; и Какаши следовало быть более рассудительным: они были всего лишь детьми, и такое случалось. Люди отдаляются друг от друга и становятся другими, вот и все. Иногда, правда, ему нравилось вспоминать, как пухленький Рука смеялся ему в лицо, когда Каши приносил ему что-то особенное и сладкое. Эти воспоминания, а также воспоминания об отце (те, что были раньше, и Какаши держался за них, как бульдог держался бы челюстями со всей силой) были дороги его сердцу. И да, что бы кто ни говорил, у него действительно было сердце. Иногда ему даже нравилось разбивать его самому. Какаши размышлял над этими воспоминаниями о своем отце и Руке, возвращаясь однажды домой с задания по сбору данных, устало перепрыгивая с ветки на ветку, когда услышал негромкий смех и плеск. Он уже собирался продолжить свой путь, когда услышал чей-то окрик: — Ирука! Это нечестно! Любопытно, что человек, о котором он только что думал, находится так близко. Он преодолел расстояние в своей обычной тихой манере и заглянул сквозь листву к двум молодым людям. Вода переливалась через гладкие камни в чистый и глубокий бассейн, а Ирука стоял на краю крошечного водопада и со смехом дергал другого юношу. Они были одеты только в брюки, а волосы Ируки выбились из высокого хвоста, который он теперь носил почти постоянно. Его волосы были гораздо длиннее, чем казалось, когда они были распущены, и спадали чернильно-темными волнами до плеч. Он выглядел совершенно иначе; Какаши вспомнил, что сейчас он преподаватель Академии, хотя… и тут Какаши сделал несколько быстрых расчетов… да, Ируке сейчас было девятнадцать, и с его волосами, спадающими вот так, резинка для волос явно проигрывала в этом сражении, он казался почти таким же юным, как и его подопечные. Неудивительно, что он всегда держал волосы собранными. Сейчас на его лице была озорная ухмылка, сильно напоминающая Какаши выражение, которое он изображал в детстве, когда пытался обмануть Какаши; он схватил своего товарища за руку и оттащил их от водопада, с криком прыгнув в бассейн. Тотчас же другой парень поднялся, изрыгая проклятия и направляясь к мелководью, но Какаши заметил Ируку, плывущего к нему, гладкая фигура быстро двигалась под прозрачной водой, пока он не всплыл на поверхность; он разжал губы и послал струю воды изо рта в лицо другого парня. — Прекрати это! — Ах, не стоит так бояться воды, Мизуки, — насмехался Ирука, все время ухмыляясь. Это был далеко не тот холодно-вежливый молодой человек, которому Какаши время от времени кивал; Какаши был заинтригован. — Люди могут подумать, что ты никогда не принимаешь ванну. — Почему, ты… — Мизуки бросился за ним, но Ирука снова скользнул под воду. Мизуки злобно захрипел и закрутил руками по кругу; он снова плюхнулся в воду, булькая от ярости. Когда Ирука появился вновь, в руках у него были брюки Мизуки, и он смеялся от души. Рот Какаши под маской дернулся при звуке его смеха. — Ты всегда вытворяешь такое дерьмо, — ворчал Мизуки. — Ты всегда смеешься надо мной. — Прости. — Ирука подплыл к нему и вернул одежду, улыбаясь, когда Мизуки нагнулся и втащил их обратно под воду. — Я бы никогда не стал смеяться над тобой, ты же знаешь. — Тем более, что я твой единственный друг, — возвышенно заявил Мизуки, постучав сжатым кулаком по одной стороне своей головы, чтобы избавиться от воды из противоположного уха. — Точнее, твой самый первый друг. «Нет, не первый», — мысленно проворчал Какаши, но Ирука лишь продолжал нежно улыбаться Мизуки, который шагнул ближе к нему, положил большую руку на его плечо и притянул его вперед. Какаши удивленно поднял брови, когда Мизуки поцеловал его прямо в губы, одной рукой ухватившись за мокрые блестящие волосы. Какаши сдвинулся с места, а Ирука отстранился от резкого поцелуя Мизуки и посмотрел вверх на густой полог листвы. Его глаза настороженно оглядывали извилистые ветви; под таким углом Какаши заметил, что он удивительно похож на свою мать Мичиё: те же тонкие черты лица, те же темные глаза, даже то, как солнечный свет освещает светло-каштановые пряди его волос. Какаши уставился так, словно только сейчас увидел Ируку. — Пойдем, — наконец сказал Ирука, все еще глядя вверх, как будто знал, где скрывается Какаши. — Нам нужно проставить оценки. Мизуки заворчал на это, но Ирука уже вскарабкался на берег, натянул свою темную рубашку и искал в карманах бронежилета резинку для волос, прежде чем Мизуки успел одеться наполовину. Наконец, Мизуки пустился бежать и запрыгнул на ближайшее дерево; Ирука бросил последний подозрительный взгляд через плечо, а затем тоже пустился в путь. Какаши улыбнулся про себя, успев мельком увидеть мокрые пряди волос Ируки, пытающиеся вырваться из недавно затянутого хвоста, прежде чем они оба полностью скрылись в листве. Значит, Ирука-сенсей не возражал против поцелуев других мужчин, ха? «Некоторые вещи никогда не меняются, а, Рука-тян?», — размышлял он, следуя за ними, его ухмылка становилась все больше.6. Первый контакт
Какаши старался внушить себе, что он просто пытается заставить Ируку забыть о том, что его друг-тире-бывший любовник был готов увидеть его смерть из-за запрещенного свитка. Правда. К сожалению, Какаши слишком хорошо знал себя. На самом деле он делал это ради внимания, а именно, одного темноволосого чуунина, у которого все еще были большие темные круги под глазами, и он сидел, застыв, за столом миссий. Улыбка Ируки все еще была на своем месте, но теперь она была окрашена своего рода горьким подтверждением того, что жизнь может преподнести шиноби. Какаши обнаружил, что ему совсем не нравится эта слегка самоуничижительная улыбка. После того, как Ирука поправился настолько, что смог снова приступить к своим обязанностям, Какаши завел привычку смотреть на шрам, пересекавший нос Ируки. Никому не нравится, когда на него долго смотрят, и Какаши знал, что у него выработалась очень тревожная манера смотреть на людей, как бы сквозь них. Это заставляло людей нервничать, а некоторые особо впечатлительные личности, как правило, разражались слезами. Возможно, они думали, не использует ли он на них Шаринган. В любом случае, он не сводил глаз с Ируки, когда сдавал свои отчеты. Ирука смотрел в ответ, принимая из протянутой руки Какаши скомканный бумажный лист. Какаши задумчиво сужал глаза; в зависимости от настроения Ирука либо сужал глаза в ответ, раздражаясь, либо просто краснел, взволнованный до потери речи. Какаши всегда забавляло, когда он краснел. Однажды он увидел, как этот шрам морщится при движении носа Ируки, выражая глубокий ужас перед состоянием текущего отчета Какаши. — Не дотягивает, да? — дразняще спросил Какаши. Ирука пристально посмотрел на него, а затем мило улыбнулся. Какаши убрал «Ича Ича» в карман и наклонился так, чтобы одно бедро прижималось к краю длинного стола. — Как только мне удастся перевести его с тарабарского, — сухо ответил Ирука, — я уверен, этого будет вполне достаточно, Какаши-сан. — Он сказал это, не меняя своей улыбки, слегка резкий тон контрастировал с его выражением лица. Однако улыбка его потеплела, и Какаши усмехнулся под маской, испытывая странное удовлетворение: мало того, что Ирука выглядел веселым и расслабленным (насколько вообще ниндзя Конохи могут быть расслабленными), так еще и впервые за много лет они обменялись чем-то большим, чем «здравствуй, Ирука-сенсей» и «добрый день, Какаши-сан». — В следующий раз я постараюсь сделать лучше, Ирука-сенсей, — промурлыкал Какаши, а Ирука разрывался между покраснением и насмешкой. — Обещания, обещания. — Он наконец принял бодрый тон, расправил отчет Какаши и быстро прочел его. — Я слышу подобные отговорки почти каждый день, Какаши-сан. И эти обещания всегда нарушаются. — Я не нарушаю важные, — легкомысленно сказал ему Какаши. — Кроме того, как ты видишь, я не студент Академии. — На ваше счастье. — Ирука поставил печать на отчете, открыл синюю папку и аккуратно положил его в нее. — Иначе мне пришлось бы отправить вас на подготовительные курсы, чтобы выправить ваш почерк. — Он посмотрел на Какаши с очень маленькой улыбкой. Какаши снова уставился на его шрам и усмехнулся, когда на щеках Ируки появился легкий румянец, несмотря на его попытки выглядеть собранным. — У меня что-то на лице? — хмуро спросил учитель; краем глаза Какаши заметил, что его пальцы слегка подергиваются, как будто он хочет пошевелить рукой и потереть лицо… или, может быть, схватить кунай. Учитывая печально известный нрав Ируки, последнее было вполне вероятно. Какаши продолжал смотреть, его видимая бровь изогнулась вверх, как будто он проверял новое дзюцу и хотел, чтобы оно было полностью правильным. — Уйди с дороги, Какаши, — громко пожаловался Генма позади Какаши, и облегчение на лице Ируки стало ощутимым, когда Какаши отошел в сторону. — Нет, Ирука-сенсей. — Какаши снова достал свою книгу и спрятал за ней озорную ухмылку, выходя из комнаты миссий. — На твоем лице нет ничего, кроме сильного румянца. Это мило. Он быстро вышел в коридор, но почувствовал, как нечто сродни Намерению Убийства искажает воздух вслед за ним. Ах, да. Теперь это был Ирука, которого все знали и любили. Какаши поставил себе около ста очков «Крутости», Ичибан Шиноби, заставляющий людей забыть о том, насколько отстойна жизнь, сосредоточившись на типичной странности Какаши; довольный собой, он зарылся носом в «Ича Ича» и уплыл в закат.