Принцесса выбирает дракона

      Перед первой встречей с Пчёлкиным после аварии, ею самой устроенной, Вера волновалась.       Изнутри грызло неприятное чувство, которое испытываешь, когда оправдания поступкам становятся с каждым днём всё более зыбкими и сомнительными, сам-то веришь им уже с трудом; а придумывать новые — всё равно что с собственным разумом играть в напёрстки: кто кого вокруг пальца обведёт.       Яркость эмоций, которые управляли ею тогда, в машине на безлюдной трассе, затёрлась и поблекла, увязла в мареве тумана; и оставалось безнадёжно смотреть в лицо сухим фактам. Неприглядным фактам. Пугающим фактам.       Что бы он ни сказал ей тогда, чего бы ни сделал, всё равно, как ни выкручивайся, выходило, что Вера сама на кон поставила человеческую жизнь – да, жизнь Пчёлкина, по бессмертной душе которого вряд ли кто скучал в раю – но жизнь же, чужую жизнь.       Каждый ли, кто берёт в руки оружие, чувствует себя богом, способным судьбы вершить?       Каждый ли поддаётся пьянящей власти, умопомрачающей силе?       Каждый ли — или она, Вера, из какой-то особой породы людей? Яблоко с червоточинкой?       Быть может, с Пчёлкиным её уже что-то роднило — что-то куда бóльшее, чем косные формулировки брачного договора?       Понимать всё это было неприятно, гадко, досадно; но ещё – страшно. Чего стоили все её принципы, её убеждения, которые Вера несла с гордо поднятой головой, в пику ставила всему своему окружению, если она с такой лёгкостью чуть не переступила через них сама?       Если ей хватило для этого всего лишь лёгкого толчка? Случайности?       Боялась себя, как зверя, от которого и не знаешь, чего ждать.       К машине Пчёлкина шла, точно на эшафот: с тем обречённым волнением, когда ни на что хорошее надеяться не приходится. Вопрос лишь в том, насколько плохим будет исход: голову отрубят или пальцы – по одному? Может, сразу все?       И что хуже – не знаешь.       Сам Пчёлкин за руль не сел – машину вёл бритоголовый парень с крепкой бычьей шеей. Он, услужливо выскочив на улицу, распахнул перед Верой заднюю дверцу машины: приглашал сесть рядом с Пчёлкиным.       Она помялась нерешительно, пока не услышала из глубины салона хрипловатый голос:       – Вперёд я тебя больше не пущу, – бросил Пчёлкин насмешливо, – садись.       Вера опустилась на самый край сиденья, виском подпирая холодное стекло и едва ли не вжимаясь в дверцу всем телом. Пахло в салоне слишком тяжёлым парфюмом, а вот табаком – не пахло. Она даже принюхалась удивлённо: действительно, едкое сигаретное амбре не раздирало слизистые носа.       Глухое молчание разлилось между ними тягучим дёгтем, только мотор тихонько урчал. Они даже не поздоровались друг с другом: Вера – потому что на языке все слова будто отмирали и тяжёлыми камнями скатывались обратно по горлу; Пчёлкин – потому что витал в каких-то своих, ей неизвестных, мыслях.       Она, украдкой скосив взгляд в его сторону, увидела, как он мял нижнюю губу между большим и указательным пальцем, локтем упёршись в дверцу. Черты лица, расслабленные в обманчивом спокойствии, полнились мрачной задумчивостью; а глаза, подозрительно прищуренные, невидящим взглядом упирались куда-то в пустоту перед собой.       Эта его напряжённость эхом откликнулась в самой Вере, хотя казалось, что мышцы во всём теле от тревоги и так до предела свело.       Так и ехали молча, пока вязкую тишину не нарушил его мягкий голос:       – Вынужден тебя расстроить, – с ироничной усмешкой протянул он в темноту салона и лицом повернулся к Вере, – но придётся отменить свадьбу.       Он раздосадовано цыкнул чуть вздёрнутым краешком губы. Вера ошеломлённо на него оглянулась, вскинув брови в недоумении. Рот сам собой разомкнулся: не знала, верить ли его словам – хотелось поверить, но страшно было обмануться.       Пчёлкин, её недоверчивость считав, криво ухмыльнулся и мазнул по Вериному лицу насмешливым взглядом.       – Чё-то ты не рада, принцесса, – с напускным удивлением произнёс он, чуть запрокидывая подбородок и глядя на неё из-под полуопущенных ресниц. – Теперь придётся тебя уговаривать не выходить за меня замуж?       Вера наблюдала за ним с пристальным вниманием, точно пыталась мысли прочитать за сквозившей в его взгляде издёвкой. Закусив в задумчивости нижнюю губу, она медленно опустила взгляд с его лица куда-то на широко разведённые колени Пчёлкина; заметавшиеся беспокойными мушками мысли приводила в порядок – прямой контакт глаз трезво мыслить только мешал.       – Почему? – коротко спросила она и нахмурилась, скосив взгляд в сторону.       Пчёлкин откинул затылок на подголовник, чуть опустив веки и равнодушно сморщившись.       – Обстоятельства изменились, – просто ответил он, поджав губы. — Дело не в тебе, дело во мне, и всё такое, — отмахнулся с небрежной улыбкой.       Вера, превратившись в один сгусток напряжённых мышц, выдохнула медленно и устремила взгляд перед собой. Пальцы с глухим стуком непроизвольно побарабанили по лакированной поверхности клатча на коленях.       Значит, план Верин всё-таки сработал и у Ольги получилось Пчёлкина уговорить? Сердце от внезапно охватившей радости пропустило удар и тут же забилось быстрее, разгоняя брызнувший в кровь пьянящий адреналин.       Вера украдчивым движением слегка расправила плечи, откидываясь на спинку сиденья.       – Отец знает? – стараясь сохранять ледяное равнодушие в голосе, поинтересовалась она.       – Ещё нет, – ответил Пчёлкин равнодушно. – Завтра обсудим. Решил, – он склонил голову к плечу, глядя на Веру с искорками иронии в прищуренных глазах, – тебя первой обрадовать.       Губы Веры напряглись в натянутой улыбке. Она вернула ему настороженный взгляд, о который исходящие от Пчёлкина волны беспечности разбивались, точно о неприступную скалу.       – Если он не согласится? – уголки по-прежнему сведённых напряжением губ опустились, конвульсивно дрогнув.       Он, задумавшись, скосил глаза к потолку и сквозь усмешку протянул непринуждённо:       – Ну, у тебя же есть запасной вариант, – внимательный прищур скользнул по её лицу вниз, к шее, где отражением приглушённого света сверкала мелкая россыпь камней.       Лицо Пчёлкина дёрнулось в мимолётной недоброй какой-то гримасе, и Вера, отвернувшись, склонила голову набок, завесой распущенных слишком коротких волос прикрывая обожженную его взглядом кожу.       – Тогда мне необязательно с тобой ехать, – тихо произнесла она, опуская взгляд на сцепленные в замок на коленях руки. – Если мы…       Пчёлкин мягко усмехнулся, обрывая её сбивчивое бормотание.       – Не хочешь Космоса сразу обрадовать? – цыкнул он языком, вопросительно на неё уставившись.       Вера мрачно на него покосилась.       Пчёлкин протянул к ней руку, заправляя заслонивший лицо локон волос за ухо.       – Брось, принцесса, – протянул он ласково, – некрасиво будет не прийти, раз позвали. – Пчёлкин закрутил прядь её волос на палец, снова обнажая смуглую кожу шеи, – И потом, – он, чуть склонившись к ней, внимательным взглядом обвёл её лицо и улыбнулся с нежностью, – не отказывай мне в удовольствии появиться с такой шикарной спутницей, – голос его с лёгкой хрипотцой падал на плечи мягким бархатом, соскальзывал вниз, лаская кожу, и тонул в полумраке, – напоследок.       Веря тяжело сглотнула, ощутив тепло его руки слишком близко – так близко, что хотелось вжаться в дверцу машины, просочиться сквозь металл и сбежать; но даже отодвинуться, казалось, совсем было некуда. Она урывком втянула наэлектризовавшийся вдруг воздух. Тёмный салон стал внезапно настолько тесным, что даже кислорода в нём хватало с трудом на короткий ворованный вдох – Пчёлкин всё пространство собой заполнил.       Она облизнула пересохшие – наверное, от помады – губы и вцепилась пальцами в собственное запястье, почувствовав, как под кожей бешено бьётся тонкая венка.       Пчёлкин руку, наконец, убрал и усмехнулся своим мыслям, взгляд устремив перед собой. Вера покосилась на него нерешительно и кашлянула, прочищая сухое горло.       – Как ты… – начала она тихо и осеклась, поджимая губы. – Как ты себя чувствуешь? – голос дрогнул.       Глупо так себя почувствовала от этого неловкого вопроса, прозвучавшего какой-то фальшивой репликой в низкосортной театральной постановке.       Пчёлкин равнодушно пожал плечом, вернув к ней мрачный взгляд.       – Твоими молитвами, – голос ни одной его эмоции не выдал.       Вера шумно вдохнула, растирая между холодными пальцами мочку уха.       – Я не хотела, чтобы так вышло, – выдохнула она бесполезную отговорку, ничего не объясняющую ему и никак не оправдывающую её. Не оправдывающую прежде всего перед самой собой: как мантру эту мысль повторяла каждый раз, когда думала о произошедшем, и смысл слов успел уже стереться, потерять всякую силу.       Он рассмеялся невесело, смяв пальцами переносицу.       – Вышло как вышло, – Пчёлкин улыбнулся устало, – не направляй больше оружие на человека, – он цокнул языком, – по крайней мере, без необходимости.       Вера болезненно сморщилась, ощутив в руке, которой когда-то сжимала холодную сталь пистолета, чугунную тяжесть.       – Я думала, что попала в тебя, – жалобно выдохнула она.       Пчёлкин был единственным человеком, с которым она могла поделиться этим своим липким страхом, не отпускавшим с того злосчастного вечера. А поделиться хоть с одной живой душой очень хотелось; выпустить тревогу наружу, отскрести со дна души и выбросить. Как будто обратившись в слова, это гадкое ощущение тут же покинет мысли и не оставит после себя ни следа, ни горького послевкусия, и время вспять обратит.       Пчёлкин повернул к ней голову, тяжёлым взглядом исподлобья вцепившись в Верино лицо. Уголки губ дрогнули с толикой сочувствия:       – В окно ты выстрелила, – пояснил он мягко, как будто пытался её мрачные мысли развеять. – Но могла и в меня, конечно, – он внезапно повеселел, широко улыбнувшись. – Зато твоя проблема сразу бы решилась, – качнул подбородком, лукаво сощурившись.       Вера заслонила ладонью лоб, будто пыталась отгородиться от снова всплывшего перед глазами лица Пчёлкина, испещрённого багровыми струйками крови. Пугающе спокойного лица, не такого, как сейчас – живого, нагло ухмыляющегося.       – Да ты не переживай, – хохотнул Пчёлкин, – я бы всё равно к тебе во сне приходил. И так, знаешь, – он, свободно откинувшись на спинку, растопырил пятерню, – заунывно бы спрашивал: «За что, Вера?», – он уставился на неё с искренней радостью в глазах.       Вера поджала губы, не найдя в нём ни грамма сочувствия и как будто виня Пчёлкина в том, что легче после этого её скомканного признания совсем не стало.       – Уверена, есть, за что, – огрызнулась она, нахмуренно вперившись глазами в сиденье перед собой.       Пчёлкин глухо рассмеялся, качнув головой.       – Есть, за что, – повторил за ней он в угрюмом согласии.       Оставшаяся дорога прошла в тяжком молчании. Вера бесцельно наблюдала за бегущими мимо улицами, сливающимися в одну длинную полосу огней витрин и оконных проёмов. Пчёлкин снова о чём-то размышлял, и Вера на каждое его движение едва ни вскидывалась, как настороженный зверёк: всё ждала, что Пчёлкин рассмеётся сейчас и признается в обмане.       Неужели и правда отменит свадьбу? Неужели Вере удалось из чуть не захлопнувшегося капкана выскочить целой?       Рассказать ли об это Космосу сейчас – или дождаться, пока Пчёлкин обсудит всё с отцом?       От воспоминания о Холмогорове что-то в сердце болезненно сжалось. Вера это щемящее чувство, едва заметной тенью скользнувшее на фоне остальных тревог, отогнала от себя – и так мысли разбегались в разные стороны, едва сил хватало с волнением совладать.       Машина припарковалась возле входа в двухэтажное здание ресторана, сиявшее глазницами широких окон, и Вера выскочила, как ошпаренная, глубоко вдыхая пыльный запах ночного города – словно глоток свежего воздуха мог хоть чуточку отрезвить и прочистить голову, мысли собрать в крепкий кулак.       Рука Пчёлкина почти сразу же опустилась ей на талию, стирая в пыль тщетные попытки вернуть себе самоконтроль, и Вера поёжилась, ощущая тяжесть его тепла на теле. Он настойчиво потянул её за собой к высокой арке дверного проёма главного входа, не давая даже опомниться, как будто без его руководства Вера того и гляди сбежала бы.       Они поднялись неспешно по гранитным ступенькам крыльца – стук каблуков набатом отдавался у Веры в голове, – и Пчёлкин, чуть подтолкнув её к двери, произнёс над ухом:       – Поднимайся на второй этаж, – он пожал руку курившему возле дверей коренастому незнакомцу в полурасстёгнутой на груди рубашке, который мазнул по Вере оценивающим взглядом и сально Пчёлкину улыбнулся, – я сейчас.       Вера мужика смерила презрительным взглядом из-под вздёрнутой надменно брови и коротко оглянулась на Пчёлкина через плечо, закатив глаза. Он, уловив в её лице недовольство, только расплылся в самодовольной ухмылке и сам распахнул створку двери тёмного дерева.       Скользнув в устланный тёмно-бордовым ковром холл, она скинула пальто на руки подскочившему швейцару и, оглядев собственное отражение в золочёной рамке огромного зеркала, глубоко вдохнула. Расправила плечи и выпрямила спину; каждый мускул лица под её собственным придирчивым взглядом послушно расслабился; и даже тень путавшейся в мыслях тревоги испуганно соскользнула с исполнившихся царственной величественностью черт.       Вера, размеренно цокая тонкими каблуками, поднялась по выложенной белым мрамором лестнице.       Для торжества Беловы арендовали на втором этаже отдельный зал, и сквозь стеклянные перегородки открывался вид на полнившееся разряженной в пух и прах толпой помещение: стекло глотало звук, превращая в картину из немого кино людскую праздную суету.       Вера нерешительно замерла на верхней ступеньке лестницы, ладонью хватаясь за холодный камень перил: входить туда в одиночку не хотелось.       Взгляд её сам собой выловил из толпы широкоплечую фигуру Холмогорова и тут же, напротив него, чету Беловых. Александр, широко осклабив белозубый рот, слушал Космоса, энергично размахивавшего руками: тот, видимо, распинался в поздравлениях.       – Вера, – позади раздался голос Пчёлкина. Как-то опасно вкрадчиво прозвучало её собственное имя из его уст: Пчёлкин будто его на вкус пробовал, гласные растягивая.       Она обернулась, скользнув по нему рассеянным взглядом.       Пчёлкин, засунув руки в карманы брюк, вальяжно преодолел несколько разделявших их ступеней и остановился плечом к плечу с Верой, задумчиво глядя поверх неё куда-то в сторону.       – А он знает? – вытянув губы, поинтересовался Пчёлкин, переведя взгляд за стекло двери и опуская подбородок. Сощурил один глаз чуть сильнее второго, как будто дыру в спине Холмогорова просверлить хотел.       – Я ещё не успела… – начала Вера неуверенно, но Пчёлкин её резко прервал:       – Да не про это, – непринуждённо махнул он рукой. Провёл языком по зубам, пристальным прищуром впиваясь в её лицо. – Про Олю-то ты ему сказала?       Повисший в тишине вопрос заставил сжавшееся от страха сердце пропустить удар – или несколько, потому что секунды её молчания – подозрительного молчания – растянулись, казалось, на мучительные минуты.       Вера напряжённо сглотнула, поджимая губы и пряча взгляд под полуопущенными веками.       – Что я ему должна про неё сказать? – голосом слишком тихим, чтобы убедить Пчёлкина в непонимании вопроса, выдохнула Вера.       Он расплылся в иезуитской улыбке, склонив голову набок и наблюдая за тем, как теряется под его взглядом её уверенность.       – Ну, как? – скупо усмехнулся он. – Например, как ты рассчитывала, что я откажусь от свадьбы, – с нажимом произнёс он, чеканя слова, – если ты подсунешь мне жену его лучшего друга, – он поддел её подбородок пальцами, заставляя поднять голову и посмотреть ему в глаза. – Это он знает?       Вера с молчаливым упрямством выдержала его пристальный взгляд, сцепив зубы.       – Не знает, – подытожил он, обводя её лицо глазами.       – Никого я не подсовывала, – начала Вера твёрдо, вырывая лицо из его хватки, – а просто попросила её поговорить и…       Пчёлкин расплылся в елейной улыбке и качнул подбородком в сторону Холмогорова.       – Тогда иди, так ему и скажи, – протянул он насмешливо. – Он, может, тебе и поверит.       Вера развернулась к дверям, сжав пальцами клатч до побелевших костяшек. В несколько широких решительных шагов преодолела расстояние до отделявшей их от остальных гостей прозрачной перегородки и опустила ладонь на металлическую ручку – почти такую же холодную, как и её кожа.       Шумно втянула воздух носом, набираясь духу, чтобы створку распахнуть – но замялась всё-таки, открыть не хватало храбрости.       Космос, по-дружески приобняв за плечи Белова, который на голову был ниже него, оживлённо что-то тому рассказывал – и улыбался так широко и так искренне, что Вера с досадой ощутила укол совести где-то под сжавшимся сердцем.       Она замерла, наблюдая за Холмогоровым, до боли закусив нижнюю губу. Холмогоров краем глаза её, застывшую за стеклом, заметил, и улыбка на его лице чуть померкла, брови едва заметно нахмурились.       Плечи Веры поникли от бессилия, ладонь соскользнула с дверной ручки. Она затравленно обернулась обратно к Пчёлкину, пряча опустившийся к ногам взгляд.       Он, наблюдая за ней с живым интересом в глазах, победно ухмыльнулся – такого исхода и ждал. Обвёл глазами помещение, равнодушно пожав плечами и ленивой поступью приблизившись к Вере.       – Ну, раз не хочешь говорить, – его рука скользнула под полу пиджака и выудила из внутреннего кармана алую бархатную коробочку. С тихим щелчком крышка распахнулась, в свете электрических ламп сверкнул яркими гранями прозрачный, как слеза, камень в серебристой оправе.       Пчёлкин кольцо аккуратно снял с бархатной подушечки и, другой рукой подхватив её повисшую безвольной плетью кисть, только что сжимавшую дверную ручку, аккуратно надел его Вере на безымянный палец. Сжал её ладонь, ласковым движением оглаживая холодный камень.       Вера подняла на него полный безысходной тоски взгляд. В глазах Пчёлкина, напротив, плескалось осознание собственной полной и безоговорочной победы; и ладонь её он из своих рук не выпускал.       Вера дрогнувшие в болезненной гримасе губы поджала и опустила голову, уткнувшись невидящим взглядом исподлобья ему в плечо.       – А если скажу? – обречённо спросила она полушёпотом.       – Пожалуйста. Я тебя всё равно не отпущу, – просто ответил Пчёлкин с мягкой улыбкой. – А он зато, — обвёл оценивающе её глазами с головы до ног, — поймёт, с кем имеет дело.       Вера опустила веки. Нет, не удалось ей выскользнуть из капкана – она, напротив, только в бо́льшую ловушку себя загнала.       Пчёлкин взял её под руку, лицом разворачивая к дверям. Вера сквозь стекло встретилась взглядом с Холмогоровым, который напряжённо за ними наблюдал. Пчёлкин, взглядом с ним пересёкшись, криво ухмыльнулся и как будто передумал дверь открывать.       Он, остановившись, обернулся к Вере и опустил глаза к её шее, скользнув большим пальцем к ключице и отодвигая в сторону плотным кольцом обхватывающее шею ожерелье. Склонил к ней голову и произнёс с тихой угрозой:       – И кстати, – его пальцы, до этого ласково гладившие кожу, внезапно крепко сжались на шее. – Чтобы этого, – он с силой надавил на побледневший синяк и отчеканил: – больше не повторялось. – Он уставился ей в глаза взглядом, потемневшим в угрожающей близости от Вериного лица. – Ты меня поняла?       Он не расцеплял железной хватки; её ресницы дрогнули в испуге. Пчёлкин криво ухмыльнулся, приняв её молчание за согласие, и его рука, уже мягче, но всё ещё слишком сильно сдавливавшая горло, скользнула к подбородку, бесцеремонно сминая щёки и заставляя губы разомкнуться.       Притянув к себе ближе, он жёстко впился своими губами в её, неподвижно замершие в напряжении. Вера зажмурилась, ощущая на себе его короткий властный поцелуй – не поцелуй даже, а заявление прав на обладание.       Он, слегка прикусив нижнюю губу, оттянул её и, наконец, выпустил из требовательного захвата.       Вера, опустив голову, скользнула взглядом перед собой, увидев, как за стеклом Холмогоров резко опрокинул бокал с золотистым шампанским.       Внутрь зала они вступили под руку: Пчёлкин шёл, а Вера волочилась за ним, как кукла. Он тут же потянул её к Беловым.       Ольга, стоявшая поодаль мужа, пытавшаяся как будто держаться от него на безопасном расстоянии, скользнула по Вере настороженным взглядом, приложившись губами к краю бокала.       – Са-аня, – протянул Пчёлкин в радостном приветствии и щёлкнул пальцами кому-то из маячивших за спиной подручных. Молчаливый крепкий паренёк тут же подскочил с букетом белоснежных лилий и квадратной коробкой в пёстрой праздничной обёртке, перевязанной широким атласным бантом.       Пчёлкин перехватил у него цветы в шуршащей фольге и вручил Ольге; не вручил даже, а сунул ей в руки, как обременительный груз. Он мазнул по ней взглядом небрежно, даже, как показалось Вере, с подчёркнутым равнодушием; и кому он эту безучастность демонстрировал – Ольге, Белому или самой Вере – она не понимала.       Ольга цветы приняла с натянутой улыбкой и отвела взгляд в сторону, снова прикладываясь к тонкому ободу стеклянного фужера. Не поблагодарила даже, только головой коротко кивнула, не глядя на Пчёлкина.       – А это имениннику, – махнул Пчёлкин на замершего с коробкой в руках амбала и обратился к нему: – отнеси к остальным. Ты только это, – он ткнул пальцем в Белова, – упаковку запомнил? Во, это от меня.       – Цветы тоже отнесите, – тихо пробормотала Ольга, возвращая букет амбалу, словно так и не терпелось ей от подношения Пчёлкина избавиться. Тот кинул на неё мимолётный взгляд и опустил руку на талию молча наблюдавшей за ними Вере.       – Я красиво говорить не умею, поэтому вот, – он чуть подтолкнул Веру вперёд, – взял с собой профессионала.       Вера, сняв с подноса у подскочившего официанта бокал и глотнув шипучего шампансого, разлившегося лёгкой кислинкой на языке, обернулась к Пчёлкину с елейной улыбкой на лице.       – Поздравляю, – сладко пропела она, взглянув на склонившего ухо к плечу Белова, и отсалютовала фужером, перекатывая в полом стеклянном нутре играющую золотыми бликами жидкость. Белов вздёрнул уголок губ, коротко кивнув, и пригубил алкоголя.       Пчёлкин тихо усмехнулся где-то над ухом.       – Краткость – сестра таланта, – насмешливо качнул он головой, слишком крепко сжимая пальцы на Вериной талии.       Вера ножку бокала стиснула так, будто хотела стекло в мелкую труху раскрошить, и расплылась в приторной улыбке.       Взгляд скользнул за плечо Белова, и уголки губ едва заметно нервно дрогнули. Вера поспешила спрятать за прозрачным стеклом фужера скользнувшую по лицу тень напряжения.       Пчёлкин рядом чуть опустив подбородок, вцепился взглядом исподлобья в приближающегося Космоса.       – Чё, выздоровел уже? – процедил сквозь зубы тот, растянув рот в асимметричной гримасе, которой, должно быть, предназначалось стать улыбкой, а не звериным оскалом.       Пчёлкин равнодушно ухмыльнулся, причмокнув краешком губы ему в ответ. Холмогоров взгляд с лица Пчёлкина обратил к Вере; та виновато улыбнулась в молчаливом приветствии, опустив глаза.       Космос одним глотком осушил полный бокал, и Белов из его рук полое стекло выдернул, руку на плечо Холмогорову положив в успокаивающем жесте.       – Хоро́ш уже, а, – протянул он, вцепившись в лицо Космоса ледяным взглядом, – вечер только начался.       – А ща закончится, – дёрнулся Холмогоров в сторону Пчёлкина. Белов, сжав губы в тонкую нить, преградил ему дорогу, вытянув вперёд руку.       Пчёлкин на Холмогорова смотрел с непроницаемой маской равнодушия на лице, только Веру к себе ещё теснее прижимая. Хотя теснее уже, казалось, некуда было.       – Кос, – жёстко осадил его Белов со стальными нотками в голосе. Холмогоров губы сжал, лицом отвернувшись в сторону. – Пошли-ка перекурим, – примирительно предложил Белов, цепкий взгляд с Космоса переводя на Пчёлкина.       Тот мимолётно вздёрнул уголки губ. Нехотя руку со спины Веры убрал и посмотрел на неё, сощурившись и с хитрецой скользнув по её лицу глазами:       – Пошли, – не глядя на Белова, ответил он и, криво Вере усмехнувшись, поддел её подбородок указательным пальцем и тихо шепнул возле уха: – Не дури.       Она лицо отвела, подавив желание закатить глаза, и приложилась губами к бокалу. Холмогоров шумно шикнул сквозь зубы, за ними наблюдая, и нервно выхватил из внутреннего кармана пачку сигарет. Развернулся рывком на все сто восемьдесят и, печатая широкий шаг, устремился к окутанной тьмой террасе за панорамными окнами в противоположной стороне зала.       Белов, закусив губу и внимательно глядя на Пчёлкина, тоже зажал между зубов ещё не подожжённую сигарету. Махнул подбородком себе за спину, настойчиво призывая Пчёлкина последовать за Холмогоровым.       – Кос, чё за концерты? – потянув прозрачную створку двери, прикрикнул Белов и чиркнул зажигалкой возле губ, подпалив край сигареты.       Пчёлкин в ночную мглу за ним нырнул, расправляя плечи в глубоком вдохе. Курить всё ещё толком не мог, только короткими затяжками; но сигарету между пальцев всё равно мусолил.       – У него, вон, спроси, – запальчиво вскинулся Холмогоров, резко оборачиваясь за окрик Белова.       Белов большим пальцем потёр уголок губы и вопросительно вскинул бровь, обращаясь лицом к Пчёлкину. Тот измятую сигарету к глазам поднёс, внимательно рассматривая, и прикурил всё-таки от тлеющего огонька между пальцев Белова. Голову от затяжки чуть повело, как будто в первый раз курево пробовал; но не так сильно, как раньше.       Дым он втянул аккуратно, небольшой порцией, чтобы головокружение мыслить чётко не помешало.       – Да ломает его, чё, не видишь? – выдохнул слова вместе с дымом, прищурено уставившись с насмешкой на закипавшего Холмогорова. Пчёлкин плавным движением свободную руку в карман брюк сунул; все мышцы его тела в обманчивом спокойствии расслабились в противовес тому, как сдавленной пружиной напрягся Холмогоров.       Белов, между ними стоявший непреодолимой преградой, помолчал, задумчиво втянув в лёгкие новую порцию едкого дыма, и с места сдвинулся, прислоняясь к металлическому ограждению парапета. Не говорил ничего, только ситуацию пытался проанализировать, оценить.       – Сань, я ж его по-человечески просил, – Космос, ждавший от Белова то ли решения для себя какого-то, то ли вердикта, всплеснул размашисто рукой в сторону Пчёлкина. – Пусть отвяжется от Верки.       Белов, хохотнув, присвистнул и на Пчёлкина, угрюмо хранившего молчание, уставился. Потёр подбородок, в уме что-то прикидывая.       – Ты из-за бабы бесишься, что ль? – глумливо улыбнулся. Вокруг глаз его собрались морщинки искренней радости: ситуация Белова, казалось, только забавляла.       Пчёлкин ему в ответ брезгливо сморщился, закатывая глаза и шумно выдыхая от раздражения. Белов цыкнул понятливо языком.       – Кос, ну, тут ты не прав, получается, – протянул он ровным тоном, цепко окидывая Холмогорова взглядом и склонив голову набок. – У людей свадьба вон уже намечается, а ты лезешь. Или я чё-то не понял?       Холмогоров, сделав пару широких шагов в сторону Пчёлкина, сплюнул ему под ноги, но непоколебимое спокойствие того этим не нарушил.       – Свадьба, – процедил он сквозь зубы, не отрывая взгляда от лица Пчёлкина. – Подстава это, а не свадьба, понимаешь? – он обратил ожесточённое гневом лицо к Белову, пытаясь в нём поддержку себе найти.       Тот молча глубоко затянулся, выпуская дым уголком губ и сквозь полупрозрачную завесу вглядываясь в Холмогорова.       – Не понимаю, – мотнул головой Белов, прищуриваясь.       – Договорнячок у них с Профессором, понял? – выплюнул Космос. – Пчёла у нас теперь большим человеком станет, – он грубо дёрнул лацкан пиджака Пчёлкина, будто хотел поправить.       В глазах Пчёлкина сверкнули искры холодного гнева; он руку Холмогорова за запястье перехватил и от себя отбросил резко. Порывистое движение на секунду обнажило закипающую злобу, плескавшуюся под непроницаемой маской равнодушия.       Белов понятливо хмыкнул и поймал потяжелевший взгляд Пчёлкина, схлестнувшись с ним в немом диалоге.       – Дела-а, – протянул он, обнажая зубы в ехидном оскале.       Пчёлкин опустил подбородок, контакта глаз с Беловым не прерывая: выжидал дальнейшей реакции, по мимолётным сокращениям мускулов лица считывая его мысли.       – А Верка за него не хочет, – продолжил Холмогоров, – она за меня хочет, понимаешь?       – Блять, – Белов прыснул весело, роняя лоб на ладонь, – драмтеатр на выезде.       – Кос, – невозмутимо протянул Пчёлкин, возвращаясь к нему глазами и склоняя голову набок, – а ты пойди, ещё разок у неё спроси. Чё-то мне подсказывает, – он прервался на короткую затяжку, – что она передумала, – выпустил дым в лицо Холмогорову и вцепился в него пристальным взглядом.       Белов со скользнувшей по лицу вкрадчиво-хитрой улыбкой уставился на Пчёлкина. Холмогоров, скривившись в злобной гримасе, вздёрнул верхнюю губу.       – Чё сказал? – выплюнул он, всем телом дёрнувшись, и Пчёлкин устало прикрыл веки: надоедали уже попытки Холмогорова воздух сотрясать бестолковыми наездами.       – Иди, говорю, – повторил он бесстрастно, – сам у неё спроси, чё она там хочет. А то вдруг зря тут распинаешься.       Холмогоров подбородок вздёрнул, охватывая Пчёлкина напряжённым взглядом.       – Кос, – позвал его Белов, большим пальцем задумчиво растирая подбородок и на Пчёлкина сосредоточенно глядя, – ты, правда, иди, что ль, проясни ситуацию.       – Бля, Сань, – дёрнул головой Холмогоров, – я тебе говорю, она сама мне сказала.       – Так ещё раз спроси, – Белов со спокойствием удава расплылся в широкой улыбке, – а то у баб сегодня одно на уме, завтра – другое. Мы тут без тебя пока перетрём, – в голосе сталью лязгали приказные нотки.       Пчёлкин снова сделал короткую затяжку, подмигнув Холмогорову и криво ухмыльнувшись. Тот зубы сжал до скрипа, тяжёлой челюстью двинув от злости. Он отбросил скуренную до фильтра сигарету, раздавив подошвой лакированного ботинка.       Смерил улыбающегося Белова тяжёлым взглядом и, дёрнув губой, рывком распахнул дверь, ныряя обратно в тепло ресторана.       Пчёлкин, проводив его мрачным взглядом, щелчком пальцев сигарету тоже отбросил за металлическую перегородку парапета. Алая искорка непотушенного окурка утонула в ночной мгле.       Белов одобрительно хмыкнул, смерив Пчёлкина повеселевшим взглядом.       Отвернувшись, посмотрел куда-то вбок и ухмыльнулся своим мыслям, разминая между пальцами ватную мягкость фильтра. Расслабленные черты исказила гримаса тяжёлой задумчивости.       Белов шумно выдохнул, раздувая щёки и вглядываясь в раскинувшуюся перед ними Москву, кипевшую ночной жизнью.       – Тесно нам стало, да, Пчёл? – не глядя на Пчёлкина, бросил он короткий вопрос как будто даже не ему, а сгустившейся ночной тьме, точно она могла бы ему сейчас ответить.       Белов возвёл глаза к небу, звёзд на котором не видел уже очень много лет – так много, что аж невыносимым казалось.       Пчёлкин только плечом пожал, исподлобья наблюдая за Беловым и облокачиваясь на парапет. Закурить снова хотелось, глотку от желания глотнуть дыма обжигало. Но голова снова начнёт кружиться.       – Да я всё понимаю, – Белов цыкнул языком, возвращаясь глазами к Пчёлкину. Склонил голову набок и растёр затылок ладонью. – Так даже лучше будет. Дружба дружбой, бизнес врозь. С Косом только разберись, – усмехнулся он, качнув головой в сторону двери, – он мне всех гостей распугает.       Белов протянул Пчёлкину согнутую в локте руку. Сцепив в замок ладони, они встряхнули друг другу руки в примирительном жесте.       – А чё Черкасова? – спросил Белов, развернувшись лицом к панорамным окнам зала и находя глазами между расставленными в шахматном порядке круглыми столиками широкую спину Холмогорова, замершего возле Веры. – Правда не хочет?       Пчёлкин усмехнулся невесело и потёр переносицу, глядя в том же направлении.       – Просто выкобенивается, – ответил он сухо, пристальным взглядом вцепившись в тронутые беспокойством черты лица Черкасовой. Губы её шевелились в сбивчивых объяснениях; она под скалой нависнувшем над ней Холмогоровым вся как будто сжалась, обнажённые хрупкие плечи вместе свела, отчего тонкие ключицы проступили чётко очерченными штрихами теней.       Холмогоров напротив неё резко дёрнулся, и Вера зажатую в пальцах сумочку крепко к груди прижала в защитном жесте. Пчёлкин дёрнул щекой и оттолкнулся от холодных перил, приблизившись к стеклянной двери.       Белов на него тяжело посмотрел, пожевав губы.       – Ну, может, по расчёту и правильней, – усмехнулся он хмуро своим мыслям. – Слышь, Пчёл, – окликнул он уже положившего руку на дверную ручку Пчёлкина, – только если я про вас с Олькой чё-нить узнаю, – он сделал паузу, смерив того предупреждающим взглядом, – башку откручу.       Пчёлкин вздёрнул уголок губ в кривой ухмылке и, коротко кивнув, распахнул створку.       Вера, в замешательстве проводив взглядом спину Пчёлкина, обернулась к замершей Ольге. Та, тяжело на неё посмотрев, пожала плечами:       – Не вышло, – произнесла она тихо, поджав смоченные шампанским губы. – Извини.       Вера тяжко вздохнула, горько улыбнувшись и качнув головой.       – Я уже поняла, – ответила она обречённо, продемонстрировав Беловой тяжёлым грузом повисшее на пальце кольцо.       Та скользнула по сверкнувшему брильянту глазами и опустила подбородок, отводя взгляд с вымученно-натянутой улыбкой.       Что ещё ей сказать, Вера не знала, поэтому снова приложилась губами к краешку фужера – как будто пыталась занять чем-то онемевший рот. Ольга вернула к ней задумчивый взгляд, в котором, как Вере показалось, скользнула ни то бессильная злоба, ни то тихая зависть.       – Ты вернулась к мужу? – спросила, пытаясь сменить хоть как-то тему, прервать неловкое повисшее молчание.       Ольга усмехнулась совсем невесело и помотала головой:       – Просто праздник сыну не хотела портить, – грустно выдохнула она. – И Саша настаивал, чтоб мы вместе были.       Вера понимающе покачала головой.       В отношении Ольги к Вере что-то неуловимо поменялось; она это кожей ощущала. В том, как Белова отводит взгляд, как стискивает и катает между пальцами тонкую ножку стеклянного бокала, как поджимает губы, будто не решаясь высказать Вере что-то нехорошее. Белова могла бы уже от Веры просто отойти – хозяйке вечера и оправдываться для этого не нужно. Но Белова замерла угрюмо напротив, терзала этот несчастный почти опустевший фужер с исступлённым ожесточением и не уходила.       Вера, как будто ощущая себя перед нею чем-то обязанной, тоже сдвинуться с места не решалась.       Чувствовала ли Белова, что по просьбе Веры мужа предавала?       Или – мысли Веры озарила внезапная и пугающая догадка – душу Беловой жгла обида на то, что ей предпочли другую женщину?       Теперь собственный план, на который она возлагала большие и напрасные надежды, показался ей дурным каким-то, глупым, слишком зыбким. Неизвестно зачем она поставила всё на сентиментальность Пчёлкина, хотя даже толком не знала, как он сам к Ольге относится. Зато теперь, кажется, нажила себе в лице Беловой, может, не врага, но недоброжелателя – уж точно не друга.       Но других шансов, других возможностей всё равно ведь не было. Или она их не видела: схватилась за слишком тонкую соломинку, а та и переломилась под тяжестью возложенных ожиданий; и теперь Вере оставалось только продолжать тонуть.       И с Космосом придётся теперь объясняться: говорить, почему его помощь больше Вере не нужна, просить отойти в сторону. И что ему сказать? Правду?       Нет, правду сказать слишком сложно – правда его ранит.       Или эта правда ранит её саму?       – Зато он поймёт, с кем имеет дело.       Резкие слова Пчёлкина, эхом отдавшиеся в голове, прозвучали приговором самой последней инстанции. Приговором самой себе – если она объяснит Холмогорову всё, как есть.       А с кем он имеет дело? Сама не знала, не могла найти ответа; но где-то он, этот ответ, всё-таки прятался – там, на самом дне души. Он проглядывал под мутными воспоминания о том, как уверяла Холмогорова, что сама всё решит, нарочно не объясняя своего плана; как просила Ольгу помочь с подспудной надеждой, что та просто уйдёт к Пчёлкину от мужа.       Но ведь Вера сама стала заложницей обстоятельств: просто делала всё, чтобы из них выпутаться. Только вина острым когтем изнутри нутро всё равно поскрёбывала – деликатно так, осторожно, но настойчиво. Теперь, когда Вера собственными глазами лицезрела, что натворила, вина внутри налилась силой, плечи расправила и заполнила собой всё нутро.       – Вер, – окликнул её бас Холмогорова. – Ты-то мне хоть объяснишь, чё происходит?       Вера, сморщившись в болезненной гримасе, смяла переносицу между пальцами и повернулась на его голос. Ольга, бросив взгляд на Космоса, как будто вдруг отмерла и с вежливой улыбкой ретировалась, пробормотав что-то извинительное.       – Космос… – начала Вера и замялась: так и не успела толком придумать, что ему сказать. Гадко было от того, что его уже обманула; ещё гаже – от того, что снова собиралась душой кривить, как угодно ужом на горячем песке извиваться, потому что на правду храбрости не хватало. Эта ядовитая трусость, с которой Вера впервые нос к носу столкнулась, скалила злорадно лицо – и это было её собственное, Верино, лицо.       – Он если тебе чё-то сделал, ты так и скажи, – Холмогоров сжал её ладонь в своей огромной лапе, как будто пытался показать, что готов стать для неё опорой при любом раскладе.       Вера отвела потерянный взгляд, закусив губу. Аккуратно высвободила ладонь из его крепкой хватки, судорожно сжав пальцы в кулак. Он от этого жеста вздёрнул с неприязнью уголок губы.       – Да нет… – протянула она тихо, заслоняя лоб рукой. – Просто… Зря это всё, Космос, – она посмотрела на него с вымученной улыбкой, – всё равно ничего не получится. Я просто подумала, что… Пчёлкин, может, не такой уж и плохой вариант.       Вера всеми силами старалась заставить голос звучать убедительно, уверенно. Так, чтобы никаких сомнений у Холмогорова не возникло. Чтобы он решил, что она и правда передумала, что ей совсем не нужны его попытки её спасти.       Он не нужен.       Холмогоров вцепился в её лицо напряжённым взглядом; Вера каждый свой мускул сейчас, кажется, чувствовала и не давала ему не дай Бог дёрнуться, выдать её с потрохами.       – Ты чё говоришь-то? – опешил Холмогоров, скривившись в недоверчивой ухмылке. – Сама мне сказала, что не хочешь с ним…       – Передумала, – перебила его Вера, вскидывая брови. – Правда, Космос, мы ведь с тобой просто… – Вера прочистила пересохшее горло и отхлебнула маленький глоток шампанского, – …ну, друзья. – Вера запустила руку в копну волос, – Я испугалась просто. Не знала, что делать. Ты ведь будешь ждать от меня чего-то, – она неосознанным порывистым движением скользнула по шее, где отпечатался его поцелуй, – а я так совсем не хочу. Не могу. Мне просто… неприятно, – выдохнула она, уставившись на него из-под сведённых напряжённо бровей.       Даже почти не кривила душой – вспомнила его аккуратные поцелуи, которые на коже ощущались какими-то ненужными.       Холмогоров дёрнул плечами, крылья носа в разъярённом вдохе дёрнулись угрожающе.       Бросив взгляд за спину Холмогорова, заметила приближающегося Пчёлкина. Он с кривой ухмылкой преодолел расстояние между ними и по-хозяйски опустил ладонь Вере на заднюю часть шеи.       – Разобрались? – насмешливо оглядев Холмогорова, поинтересовался равнодушно. Желваки на челюсти Космоса приобрели слишком резкие очертания; лицо его стало вдруг каменным, будто из мрамора высеченным. Он от Веры глаза оторвал и перевёл на ухмылявшегося Пчёлкина. – Ну и прекрасно, – подытожил тот. Рука его с затылка скользнула к виску, ласково заправляя локон за ухо. Вера сама как будто обратилась в статую, взглядом уткнувшись в бокал, в который вцепилась сведёнными пальцами. – Так чего, Кос, свидетелем-то будешь?       Ноздри Холмогорова снова раздулись в резком выдохе, верхняя губа вздёрнулась: он оскалился по-звериному. С лица Пчёлкина маска самодовольного равнодушия так и не сходила, но глаза в лице Космоса как будто дыру пытались пробурить.       Холмогоров молчал; и Пчёлкин, Космосу демонстрируя ещё наглядней его же собственное поражение, оставил на виске Веры короткий поцелуй и притянул к себе ближе за талию. Вера губы растянула в вымученной улыбке, не сопротивляясь его бесцеремонным действиям.       Космос, со злобой прыснув куда-то в сторону, одарил Пчёлкина напоследок уничтожающим взглядом и, намеренно задев его плечом, прошёл мимо них, снимая с подноса официанта новый бокал с игристым.       Вера опустила веки; лицо скривила мучительная гримаса.       – Умница, – хрипло шепнул Пчёлкин на ухо, опаляя кожу тёплым дыханием с примесью запаха табака. Она возвела затравленный взгляд к его нависшему над ней лицу и горько выдохнула. Он поймал её подбородок пальцами, не позволяя отвернуться. – Ты сама это устроила, – качнул Пчёлкин головой в сторону отдалившегося Холмогорова, спустившись прищуренным взглядом от её глаз к губам, – вот и пожинай плоды.       Вера обречённо взглянула в его глаза, наполнившиеся чем-то, отдалённо напоминавшим сочувствие. С губ сорвался рваный выдох, грозивший превратиться в судорожный всхлип. Снисходительность на лице Пчёлкина вдруг растворилась в мягкой улыбке.       – Хочешь совет? – он большим пальцем невесомо коснулся её нижней губы, – не ищи себе врагов среди друзей, – прищурил лукаво глаз и цыкнул языком, – ищи лучше друзей среди врагов, – и протянул Вере раскрытую ладонь.       Она, на секунду в нерешительности замерев, осторожно вложила свои пальцы в его. В тёплом свете блеснул прозрачными гранями камень на безымянном пальце.       Пчёлкин, поймав её ладонь в свою и стиснув в крепком замке, завёл её руку под локоть и потянул за собой к небольшому круглому столу во главе зала, где уже на слишком почтительном для супружеской пары расстоянии сидели Беловы.       Вера опустилась на галантно отодвинутый Пчёлкиным стул, сам он умостился рядом с ней.       – Я там где-нибудь с пацанами упаду, – к столу подошёл Холмогоров, мазнув напряжённым взглядом по Пчёлкину и сцепляясь в рукопожатии ладонями с Беловым. – Оль, – кивнул он с натянутой улыбкой Ольге.       Вера, схватив уже наполненный фужер, сделала большой глоток, отводя от Холмогорова взгляд.       – Утрясли? – коротко обратился Белов к Пчёлкину, провожая отдалявшуюся спину Космоса взглядом.       Пчёлкин угукнул.       – Ща нажрётся и отойдёт, – махнул рукой он, повернувшись к Вере лицом и весело ей подмигивая.       Ольга скользнула по Вере взглядом исподлобья поверх бокала и отвернулась в сторону. Белов, это цепко заметив, дёрнул щекой и шумно выдохнул, надувая щёки. Встал, руку с зажатым фужером поднимая и постукивая по стеклу ножом.       – Друзья, – раскатисто прогремел его голос. Белов, удостоверившись, что присутствующие затихли, готовые внимать его словам, откашлялся. – Отпраздновать мы ещё успеем, но сначала… – он, широко улыбнувшись, обвел взглядом зал и подмигнул Пчёлкину, – …сначала о грустном. Мой друг, убеждённый холостяк, которого вы все прекрасно знаете, – Белов осёкся, нахмурив брови и тяжко вздыхая, – решил сегодня проститься со своей свободой, в чём мы его конечно, – он поднял указательный палец вверх, – не поддерживаем, но сердечно поздравляем и торжественно клянёмся напиться до синих чертей на свадьбе, – он с громким звоном чокнулся бокалами с Пчёлкиным, расплескав шампанское по белоснежной скатерти. – Дам попрошу рыдать исключительно в уборной: не портьте невесте настроение.       Пчёлкин, поднимаясь, по-дружески сцепил с Беловым руки в замок, хлопнув того по плечу, и, отсалютовав гостям бокалом, посмотрел на Веру, дёрнув подбородком: приказывал и ей встать. Она, отложив в сторону салфетку, которую в охватившей тревоге мяла леденеющими пальцами, медленно выпрямилась на подкашивающихся ногах, ощутив, как его рука снова скользнула на талию, удерживая от падения.       Она выдавила измученную улыбку, отводя в сторону взгляд – меньше всего сейчас хотелось приковывать к себе внимание.       – Спасибо, брат, – обратился Пчёлкин к Белову и остановился, двинув челюстью. – Чё сказать? Всё правда, – хохотнул он с задором, – запомните меня молодым и счастливым, – его рука скользнула к затылку Веры.       Он, слегка потянув за волосы, запрокинул её голову, разворачивая к себе, и опустился на её лицо коротким поцелуем. Вера, губы чуть разомкнув, отвечать не стала, но ощутила терпкий привкус алкоголя на языке. Он, оторвавшись, наконец, от её губ, чуть отстранился и заглянул пронизывающим до костей взглядом ей в глаза – будто удав на кролика.       Опрокинул бокал, осушив одним глотком, и встряхнул его размашистым жестом, выплёскивая стекавшие по стеклу капли алкоголя.       Под шум раскатившихся по залу аплодисментов и улюлюканий, Вера на ослабевших ногах осела обратно на стул, затравленным взглядом найдя в самом дальнем уголке угрюмо застывшего Холмогорова. Он пил вместе со всеми, но не хлопал, не кричал поздравлений, не улыбался – смотрел только на них с Пчёлкиным тяжело.       Вера, подперев лоб рукой, угрюмо опустила глаза на ещё пустую тарелку перед собой.       Праздник, только сейчас начавшийся, её совсем не занимал: она угрюмо ковырялась в то и дело сменяющихся блюдах, не погружаясь в доносившиеся будто сквозь плотную пелену обрывки чужих разговоров, тостов, поздравлений – все они слились в одну громкую навязчивую какофонию звуков.       Голова тяжелела то ли от выпитого – она прикладывалась к бокалу намного чаще, чем стоило бы себе позволить, – то ли от невесёлых мыслей. Этот вечер рукой Пчёлкина подвёл для неё жирную черту – размашистую такую, которую уже ничем не сотрёшь. И Пчёлкин с удовольствием наручники у неё на запястьях защёлкнул.       Вера поднялась, ощутив, как мир вокруг слегка покачнулся; щёки горели от прилившей к ним горячей крови.       Пчёлкин мазнул по ней настороженным взглядом.       – Воздухом подышу, – пробормотала Вера и нетвёрдым шагом двинулась к стеклянной двери за спиной, где располагалась терраса с сиротливо пустовавшими на осенней прохладе столиками.       Выскочив наружу, она оперлась локтями на холодный металл парапета, окуная лицо в чуть отрезвляющий свежий ночной воздух. Прижала ледяные ладони к горевшим щекам, почувствовав под пальцами влажные дорожки слёз.       С губ сорвался предательский всхлип, когда она почти до боли зажмурила глаза.       На голые плечи, успевшие покрыться на холоде мурашками, опустилась мягкая ткань мужского пиджака: не услышала, как сзади подкрался Пчёлкин.       – Если решила с крыши бросаться, лучше повыше заберись, – протянул он, прислоняясь к парапету рядом с ней. Обвёл её взглядом и покрутил в пальцах металлическую зажигалку. – Чего ревёшь?       Вера, молча помотав головой, стёрла подушечками пальцев влагу под глазами.       Поёжилась зябко, крепко вцепившись в полы его пиджака и сводя их вместе на груди.       Пчёлкин усмехнулся коротко, смяв лицо ладонью как будто от усталости.       – Ну, не такой уж я ужасный, чтоб прям реветь, – произнёс он бархатным голосом, – так, по шкале от одного до десяти максимум на пятёрочку. Живьём не съем.       Она горько рассмеялась, возводя глаза к непроглядной темноте неба и ладонью проводя по лицу.       – Пчёлкин, – позвала она тихо, – ты сказал, если всё Космосу расскажу, он поймёт, с кем имеет дело, – она опустила глаза на его сосредоточенное лицо и помолчала пару секунд. – А с кем он имеет дело?       Он, уставившись вдаль, постучал зажигалкой по парапету.       – Если скажу, – хохотнул он с невесёлой иронией, – велишь голову не рубить, а миловать, принцесса?       Вера то ли усмехнулась, то ли всхлипнула отрывисто и вцепилась в него внимательным взглядом. Помотала головой, ощутив, как краешки губ едва дёрнулись в нервной улыбке.       Пчёлкин, развернувшись, облокотился на перила спиной, продолжая вертеть между пальцев зажигалку. Скосил глаза в сторону, серьёзно над чем-то задумавшись.       – Вокруг тебя все чего-то носятся, – протянул он в полумрак террасы, – спасают, берегут, не дай Бог чё случится и ты как сахарная растаешь, – он прищурился, посмотрев ей прямо в глаза, – старик твой на ладан дышит, а думает, как бы дочке жизнь устроить. Космос, вон, на крыльях любви помогать тут же кинулся. Даже Ольку ты впрягла. У неё, может, и свои мотивы, но она ж тебе всё равно искренне сочувствует, – он остановился, глубоко втянув воздух носом, запрокинул голову и цыкнул языком, – только ты, Вера, никого вокруг себя не любишь, – он посмотрел на неё исподлобья так проницательно, будто насквозь видел и все мысли мог прочесть. – До лампочки тебе чужие старания. Ты вон, – он кивнул подбородком в сторону зала ресторана за стеклом, – даже сейчас Косу правду не сказала, потому что боишься, что рыцарь твой в тебе разочаруется.       Тело била крупная дрожь. Вера скрещенные на груди руки, в мягкую ткань пиджака вцепившиеся сведёнными пальцами, прижала к себе сильнее, как будто хотела отгородиться от его слов.       – Он только вроде с порошком завязал, – продолжил Пчёлкин тихо, – а ща, может, снова сорвётся.       Вера вскинула на него распахнувшийся в удивлении взгляд.       – Я не… – промямлила она осипшим голосом.       – Не знала? – усмехнулся Пчёлкин. – Ну, вот, знаешь теперь. Может, подумаешь в следующий раз, прежде чем его в свои интриги втягивать.       Она закрыла лицо ладонями, втягивая воздух в судорожном всхлипе. Пчёлкин за ней наблюдал молча, сжав губы в тонкую нить.       Вера, отняв руки от лица, шумно выдохнула, откидывая голову назад, чтобы слёзы не стекали по щекам вниз.       – Чего, опять себя жалеешь? – спросил Пчёлкин с невесёлой усмешкой, склонив голову набок.       Она помотала судорожно головой, сглатывая тугой ком возле горла.       – Ну и правильно, – Пчёлкин снова развернулся лицом к ночному городу, мириадами мерцающих огней раскинувшемуся под их ногами. – Всё у тебя хорошо, принцесса. И будет хорошо, – как будто в подтверждение стукнул он зажигалкой по металлу парапета и посмотрел на неё, ободряюще подмигнув, – обещаю.       Вера взглянула на его чётко очерченный в ночных огнях спокойный профиль, закусив губу.       – Извини меня, – пробормотала едва слушающимся языком, будто со стороны услышав собственный голос, срывающийся на писк, – что пистолетом махала и аварию эту устроила, – она запнулась, поймав на себе его задумчивый взгляд. – Я не хотела, правда. Не знаю, что на меня нашло. Я теперь, – Вера оперлась локтями на ограждение, снова пряча в ладонях лицо, – я теперь себя сама боюсь.       Пчёлкин мягко рассмеялся, сунув зажигалку в карман брюк. Опустил ей на плечи тяжёлую руку, притягивая к себе и утыкаясь носом в макушку. Его расслабленный смех увяз в шёлке её волос, когда Вера лицом прижалась к его шее.       – Все ж живы, принцесса, – протянул он тихо, погладив Веру по спине. Ладонь его замерла где-то между лопаток, и Вера сжала между пальцами шелковистую ткань его рубашки. – Так что давай, – он чуть отстранился, приподнимая её лицо за подбородок и большим пальцем стирая дорожку слезы на щеке, – прекращай сырость разводить. Лучше вот что мне скажи, – прищурился он внимательно и выставил перед ней кисть тыльной стороной, – перстень-то мой куда делся, не видела?       Вера скользнула взглядом по его кисти и облизнула солёные губы.       – У меня, – выдохнула она виновато, – врач сказал, МРТ делать будут, а туда нельзя с… – она замялась, глядя на его расплывшееся в усмешке лицо.       – Вот оно как, – криво ухмыльнулся он, скользнув по её щеке большим пальцем. – Так это я зря на кольцо тратился? Всё равно у тебя уже есть одно, — его рука с лопаток скользнула к талии, и Вера ощутила, как Пчёлкин остановившейся в районе живота ладонью слишком тесно прижал её спиной к своей широкой груди.       Его дыхание, опалившее мочку уха, уже опустилось ниже, где рваным ритмом забился пульс в тонкой венке. Голова всё ещё кружилась, только сама не понимала: от искрящегося ли пьянящими пузырьками шампанского; или от горячих губ, прочертивших на покрывшейся мурашками шее влажную дорожку.       Вера, зажмурившись, голову чуть в сторону отклонила, и теперь обе его ладони, как будто получив полный карт-бланш, скользнули выше, бесцеремонно сминая шёлковую ткань платья. Пчёлкин прошёлся жёсткой хваткой пальцев по рёбрам и остановился под грудью, стискивая мягкие полушария, ещё крепче вдавливая её тело в своё.       — Поехали ко мне, — услышала бархат его хриплого голоса, мягко скатившегося по плавившейся от электрических разрядов коже.       Она опустила руки на его запястья в слишком слабой попытке от своего тела их оторвать, но его хватка от этого стала только крепче.       Остатки трезвых мыслей путались, вязли в тягучей пелене опьянения и желания растаять под твёрдым натиском, раствориться сейчас в его желании, которым Пчёлкин всё её существо сейчас окутывал; но Вера, с силой зажмурившись, попыталась отстраниться, отвоевать у него хотя бы миллиметр пространства, отделившего бы её от пахнущей тяжёлым парфюмом и табаком груди Пчёлкина.       Вера ощутила с мимолётно скользнувшей досадой, как стиснутые на рёбрах пальцы чуть расслабились, отпуская её на свободу, и Пчёлкин тихо усмехнулся ей в шею.       — Ладно, тогда домой, — едва касаясь её уха губами, выдохнул он.