Принцесса выбирает дракона

      — Ладно, — Лиза, умостив на коленях раскрытый свадебный журнал, потёрла ладони. — Теперь самый важный вопрос: кто свидетель?       Она немигающим взглядом лукаво уставилась на Веру, ожидая ответа.       Вера только пожала плечами:       — Это вроде вне моей юрисдикции, — протянула без особого интереса, переворачивая шуршащую глянцевую страницу. — Хочешь, сама у Пчёлкина и спрашивай.       В гостиную с посеребрённым подносом на руках вплыла Таня. Две аккуратных белоснежных чашечки костяного фарфора — на свет подними и просвечивать будут — чуть стукнулись донышками о блюдца, когда она опустила на лакированный журнальный столик обвитый по кромке искусным металлическим плетением поднос. Принялась разливать молча чай; и из носика пузатого чайника потянулась тонкая струйка пара.       Лиза хмыкнула задумчиво, поджимая под себя босые ноги, и перевела взгляд с Веры на Таню.       — Тань, а ты-то хоть видела этого Пчёлкина? — кожа — такая же тонкая и бледная, как фарфор сервиза — собралась на лбу складками. — А то из Верки, — Лиза потянулась к чашке, — ничего толком не вытянешь.       Вера недовольно цыкнула языком, стрельнув в Лизину сторону убийственным взглядом.       — Что? — вскинула тёмные, не в тон пшеничным волосам, брови. — Мне для дела. Я вам всё-таки свадьбу устраиваю.       Таня, чайник на поднос отставив, опустилась в обитое пурпурным велюром кресло.       — Хороший молодой человек, — вынесла она вердикт, и Вера закатила глаза: Пчёлкин-то не просто так комплименты Таниной стряпне отпускал. — Обстоятельный, самое главное. Всё-то у него чётко и понятно. Вера Леонидовна с ним как за каменной стеной будет, — почтительно кивнула она седеющей головой. — А что ещё от брака-то надо? Ничего, девочки, и не надо, так я вам скажу, — потрясла она перед ними указательным пальцем в назидание и весом всего тела оперлась на подлокотник, к ним с Лизой придвинувшись. — Только знать всегда, что опора рядом есть.       Вера запрокинула голову, затылком укладываясь на мягкую спинку дивана и прикрывая глаза.       Да знать бы ещё, что вообще от брака надо — и кому надо? Ей, Вере? Или отцу её? Тут ведь, как и в любом деле, цель пути определяет по нему идущий.       Сама она и не задумывалась никогда о браке, и уж подавно не имела никакого представления, зачем он ей может быть нужен. Социальный конструкт, общественный институт — придумали же его для чего-то?       Любовь? Не было у Веры никогда такой любви, чтобы о свадьбе мечтать; да она и не знала, случается ли вообще и случится ли у неё такая любовь. Материальное благополучие? Тут уж и без брака всё у неё сложилось замечательно.       Воспоминания об отношениях мамы и отца, далёкие, а оттого совсем мутные и поверхностные, как смазанные неудачные фотокарточки, ничего ей не давали и тем более ни в какую целостную картинку — образ, который, может, и захотелось бы воспроизвести — не складывались.       У неё был отец, была она, были их странные, больше официальные, чем родственные, отношения; была, в конце концов, Таня — вот всё, что она могла бы назвать семьёй. И представлять, что когда-нибудь у неё появится другая, своя, попросту не приходилось. Течение этой их совместной жизни, расписанной по дням, казалось монолитным и оттого несокрушимым, вечным и незыблемым.       Но отец, кажется, умирал; и одно это уже в корне меняло весь расклад. Хотя бы потому, что Вера совсем не представляла, как будет жить дальше — без него.       Если бы не эта затея со свадьбой, то, может быть, впервые в жизни она стала бы свободной. Но такой ценой, ценой жизни отца, эта свобода, конечно, совсем не была Вере нужна — да и что бы с ней потом делать, она тоже, на самом деле, плохо представляла. Одно дело — место работы себе по душе выбрать, совсем другое — своей жизнью полностью от и до распоряжаться.       Так Вера жить не умела.       Но свадьба всё-таки состоится, и теперь место отца, выходит, займёт муж. В том ирония и состояла, что эта их новая потенциальная семья казалась ровно такой же странной и ненастоящей, как и Верина нынешняя.       Только вот чего ждать от отца она понимала прекрасно: играть по его правилам научилась давно и даже приняла для себя, что движет им своеобразная, но всё-таки любовь; что отец может причинить ей вред, Вера даже представить не могла.       Но муж — муж, который был для неё абсолютно чужим человеком — другое ведь совсем дело. Если отец — она поклясться могла — руководился в первую очередь её же интересами, то что во главу угла поставит Пчёлкин? Какими будут правила его игры?       — Любви, Тань, надо, — беззаботно прозвеневший голос Лизы отвлёк Веру от размышлений. — Большой и чистой.       Таня сцепила пальцы в замок под грудью, утонув всем своим сухопарым телом в мягкой кресельной обивке.       — Молодые вы ещё, — качнув головой, по-старчески упрекнула она Лизу. — Любовь-то, что, разве в кино и на танцы походить? Не-ет, Лизонька, — махнула она рукой. — Ты вот лет десять с человеком проживёшь — и тогда, может, и сможешь сказать, что любишь. А такого человека, как Виктор Павлович, — она перевела взгляд поблёкших от старости глаз на Веру, — очень даже можно полюбить.       — Таких людей, как Виктор Павлович, — передразнила Вера, опустив голову и безразлично уткнувшись в цветастую страницу журнала, — лучше вообще за семь вёрст обходить и не связываться — целее будешь.       Рядом раздался Лизин хрустальный смех.       — Ну, тут ты уже, — она молнией метнула глаза к потолку и снова опустила к Вере, — не справилась. Хоть что-нибудь выбрала? — Вера этот пухлый журнал листала уже битый час — и совершенно безрезультатно. — Платье бы уже сейчас заказать, чтобы всё как надо сделать успели. Времени в обрез.       К организации свадьбы Лиза и правда подошла с недюжинным энтузиазмом. Да она, по правде, и была единственным человеком, которого бесконечный ворох организационных вопросов вообще волновал: к Вере она заявилась с длиннющим списком из предстоящих хлопот.       У Веры-то при одном взгляде голова закружилась. Ресторан найди, меню утверди, торт — Гос-споди, торт удостоился аж отдельной строки, и не где-нибудь, а в верхней части списка — выбери, приглашения напечатай, платье сшей — а дальше Вера и читать не стала, в глазах рябило от сливающихся в кашу рукописных букв. Зато Лиза деловито проблемы щёлкала, как орешки, и по каждому пункту у неё уже заготовки были: вот тебе десяток подходящих ресторанов, а вот бархатистые наощупь открытки-приглашения с вензельками и голубками — образцы, то есть.       Вера потому в её знающие толк руки все бразды правления без сомнений и передала — а Лиза за дело взялась рьяно, ей всё в радость было: и распоряжения всем вокруг отдавать, и мотаться по Москве из одного свадебного салона в другой, и шуршать страницами бесконечных каталогов — вот, дескать, такие будут скатерти, с жемчужным сатиновым переливом, а вот — кольца для салфеток, непременно позолоченные.       Увесистую стопку каталогов и журналов она притащила, чтобы Вера, наконец, под её чутким руководством платье выбрала. Сама Вера этот момент оттягивала, как могла, но Лиза на порог дома заявилась без предупреждения, исполненная решимости не дать Вере в этот раз увернуться.       Кипой ярких закладок-стикеров Лиза пометила уже страницы с платьями, которые сама сочла стоящими внимания, но каждый из предложенных вариантов у Веры вызывал только гадливое отторжение.       — Не хочу всех этих рюш, кружавчиков каких-то, — Вера резко захлопнула журнал и кинула раздражённо на столик, — как баба на самоваре. Ну что это такое, Лиз? — она выхватила из Лизиных рук раскрытый выпуск «Бурды» и загнула разворот с моделью, затянутой в увитый кружевами корсет, переходящий в атласные фолды юбочной накладки. — Меня-то ты в этом вообще как себе представляешь? Я в жизни такое не напялю, — Вера брезгливо отбросила захлопнувшийся журнал Лизе на колени.       Лиза, «Бурду» аккуратно подхватив, разворот снова раскрыла и оценивающе прищурилась, окидывая Веру взглядом.       — Ну, объёма в юбке чуть убавим, если хочешь, — она задумчиво закусила губу, — и хорошо будет. Знаю такую портниху — в лучшем виде сделает. Ткань итальянская. Сестре на свадьбу тоже платье шила.       Вера раздражённо закатила глаза, шумно выдыхая. Ни портниха ей не нужна, ни ткань её итальянская — а только что с того? Всё равно ведь Лиза с неё живой не слезет.       – Вам, Вера Леонидовна, всё к лицу, — подала голос Таня, заглядывая близоруко сощуренными глазами в журнал.       Вера потянулась за отложенным на дальний край столешницы «Космополитеном», не Лизой принесённым, а Верой самой купленным накануне и краем глаза просмотренным на заднем сидении машины.       Вера нащупала заранее загнутую вчера страницу и ткнула пальцем в простенькое атласное платье-комбинацию с фривольным разрезом до бедра на широко по-голливудски улыбающейся блондинке.       — Вот пусть и сошьёт такое твоя портниха, — распорядилась Вера. — Из итальянской ткани.       Лиза, схватив журнал, недовольно нахмурилась, разглядывая картинку.       — Оно ж даже не свадебное, Вер, — сморщив носик, протянула она, переводя на Веру сомневающийся взгляд.       — Какая свадьба, такое и платье, — отбрила Вера, равнодушно пожимая плечом. — Всё, баста. Не обсуждается.       Лиза на неё покосилась недоверчиво и тяжко вздохнула, устало прижимая ладонь ко лбу.       — Ладно, придумаем что-нибудь, — обречённо выдохнула она, — но имей в виду, если ты захочешь шить чёрное, я тебя вот этими руками придушу, — вскинула она растопыренные ладони.       Она «Космополитен» сердито закрыла, пометив закладкой нужную страницу, и отложила в сторону.       — Так со свидетелем что? — вернулась она к прежней теме, которая, судя по всему, больше всего её и волновала. — Я на правах свидетельницы имею решающий голос в выборе кандидатуры. Ты же за Космоса больше замуж не собираешься?       Вера хмуро усмехнулась.       — Как видишь, — произнесла тихо и отхлебнула остывшего чаю.       — Ну вот. А я не гордая, — всплеснула Лиза руками и заговорщицки ухмыльнулась, — я подберу. — Она мечтательно закатила глаза, подперев указательным пальцем щёку и откинувшись на спинку. — Думаю, мы хорошо будем вместе смотреться.       Вера вскинула брови со скептической усмешкой.       — Он не согласится, Лиз, — умерила она пыл некстати размечтавшейся подруги.       Лиза на неё искоса хитро уставилась и скривилась.       — Кто бы его ещё спрашивал, — бросила она небрежно, — как миленький согласится, если я с ним поговорю. В конце концов, — лукаво улыбнулась Лиза, — раз на мне ответственность за крепость брака моей лучшей подруги, я выложусь на все сто.       Вера смущённо поморщилась, пряча лицо за чашкой с чаем.         Лиза унеслась только к глубокому вечеру, кипу макулатуры с собой не захватив — так и оставила раскиданные журналы валяться в гостиной на столике.       Вера бесцельно листала очередной выпуск заграничного «Brides» (и где только Лиза достать успела?), с переменным успехом борясь с окутывающей её своим тяжёлым пологом дремотой, когда громкий глухой стук заставил резко всполохнуться: упало что-то тяжёлое, кажется, в кабинете отца.       Вера журнал положила на грудь, заметив в дверном проёме, как из кухни в сторону кабинета скользнула встревоженная Таня.       — Вера, — спустя минуту окрикнула её домработница, — Вера, в скорую звони!       Вера вскочила с дивана, в два прыжка преодолевая расстояние до коридора, откуда сквозь распахнутую дверь кабинета увидела отца, схватившегося за сердце и осевшего на пол, а возле него — опустившуюся на корточки Таню.       Рот раскрылся от шока, но крика она не услышала: голосовые связки будто одеревенели неподвижно. Вера схватилась за дверной косяк, ощутив, как земля под ногами шатнулась угрожающе.       — Звони в скорую, — повторила Таня, помогая отцу подняться и сесть в кресло, — с сердцем плохо.       Вера судорожно нащупала телефонную трубку прямо здесь, в прихожей, на тумбочке под широким зеркалом, и зажала две цифры телефонного номера, вслушиваясь в длинные гудки.       Сбивчиво назвала адрес, не сводя глаз с хватающего воздух губами отца. Диспетчер на том конце женским безразличным голосом уверил, что скорая сейчас приедет, и Вера не глядя опустила трубку на базу, срываясь с места.       Она, подскочив к отцу, опустилась возле кресла на мягкий ворс ковра. Его лицо с полуопущенными веками посерело, крылья носа широко раздувались от частых вдохов, а на лбу крупными каплями выступила испарина.       — Посиди с ним, — велела Таня, распахивая окно и выскакивая из кабинета, оставив Веру один на один с отцом, в миг обессилевшим и бестолково блуждавшим полными ужаса глазами по кабинету, и собственными мыслями, суматошно разбегающимися от растерянности.       — Пап… — позвала Вера тихо. Его веки слабо дёрнулись, и Вера похолодевшей ладонью сжала его безвольно повисшие пальцы.       Отец оттянул ворот рубашки, и Вера принялась судорожно расстёгивать выскальзывающие из пальцев пуговицы, с трудом протискивая их в слишком мелкие петли.       — Сейчас, пап, всё хорошо будет, скорая едет...       Отец разразился тяжёлым грудным кашлем, от которого плечи его свело судорогой.       — Виктору позвони, — осипшим голосом выдавил он сквозь хрипы, — пусть едет в больницу. С юристом.       В кабинет снова внеслась Таня, опустившись подле Веры и просовывая локоть отца в манжету тонометра. Вера, вскочив на ноги, наполнила пустой стакан на столе водой из графина и поднесла его к губам отца, поддерживая его голову.       Таким отца она видела впервые. Слабым и беспомощным, тщедушным стариком; он вдруг одряхлел внезапно, всю свою силу растерял, будто стальной стержень внутри него надвое с хрустом разломился и больше не держал мешковатую телесную оболочку. Отец ртом хлопал, как выброшенная на берег рыбина с мутным бессмысленным взглядом в жалкой предсмертной корче; и узнать в нём всесильного Профессора, слову которого подчиняться привыкли все окружающие, стало вдруг невозможно.       И Вера с отрезвляющей отчётливостью внезапно поняла, что он — живой, живой сейчас и здесь, что он из плоти и крови сотканный человек, и что эта плоть и кровь уязвимы ровно так же, как и всё живое в этом мире, и что время грубым кирзовым сапогом и его неотвратимо раздавит под тяжёлой своей подошвой.       Вера снова опустилась рядом с ним на пол, зажимая его руку в своих ладонях, встревожено наблюдая за Таней.       Та, казалось, чётко себе представляла, что делать: измерила давление, стащила с отца тесный пиджак, расстегнула полностью пуговицы его тёмно-синей рубашки, широко разводя полы в стороны.       — Пап… — снова позвала Вера, словно со стороны слыша, как беспомощно звучит её собственный голос.       Тонкие побледневшие губы отца слабо дёрнулись в какой-то ободряющие улыбке, он взглянул на неё сверху вниз, и в глазах его разлилось серое спокойствие. Его пальцы легонько сжали ладонь Веры, и она прижалась лбом к его предплечью, крепко зажмурившись.       Скорая, и правда, приехала быстро. Вера, заслышав вой сирены, точно выдернувший её из транса, подскочила и вынеслась во двор как была, босиком. Ворота уже распахнул Макс, и Вера, замерев на каменных ступеньках крыльца, позвала выскочивших из сверкавшей голубыми огнями газели медиков:       — Сюда, — сипло крикнула она, — он в кабинете.       — Снова вы, — поравнявшись с Верой, расплылся в кривой ухмылке мясистых губ коренастый лысеющий мужик — тот же самый, что приезжал на место аварии. — Укокошила всё-таки жениха, что ли?       Вера только болезненно сморщилась от этой циничной колкости, брошенной невпопад и неизвестно зачем.       — Отцу с сердцем плохо, — скупо ответила она, проскальзывая внутрь дома и слыша топот массивных ботинок медика за спиной.       — Ща поглядим, — хмыкнул он с неуместным задором, опустив объёмный чемоданчик на пол возле отца и щёлкнув замком на пластмассовой створке. — Таблетки какие давали? — обратился к Тане, заприметив разворошенное нутро ящичка с домашней аптечкой на полу.       — Аспирин дала. Нитроглицерин под язык, — выдохнула Таня, оседая на кожаный диванчик подле распахнутого окна: с появлением врача и силы, и решительность как будто тут же её покинули. — Нас учили так. Инфаркт, да?       Мужик промычал в ответ что-то нечленораздельное, и Таня зажала в немом ужасе рот ладонью, испещрённой синей сеточкой вен.       Вера, обхватив себя руками, молча наблюдала за врачом, цепко осматривающим отца. Из недр чемодана показался, опасно блеснув острой иглой, шприц и впился в оголённую по локоть руку отца, безвольно покоившуюся на подлокотнике.       — Госпитализируем, — припечатал врач категорично, поднимаясь с колен. Оглянулся на Веру, смерив проницательным взглядом. — Я так понимаю, снова в центральную. Вы ж в другую, — он обвёл глазами вычурно-дорогое убранство кабинета и хитро подмигнул, — не поедете?       Вера теснее обхватила себя за плечи, закусывая губу.       — С ним всё будет нормально? — спросила тихо, наблюдая, как Таня вместе с врачом подхватывают отца под локти и помогают подняться.       — Будет-будет, — ободряюще прокряхтел врач. — Эхо сделают, потом стент поставят, там делов-то — в центральной быстро управятся. — Вера, хоть и ловила с напряжённым вниманием каждое его слово, всё равно толком ничего не понимала, только семенила растерянно вслед за ним мелкими шажочками. — Жених-то твой что, живой?       Вера согласно промычала ему в ответ. Не глядя схватив с вешалки пальто и просунув ступни в первые подвернувшиеся туфли — неудобные и не по сезону совсем, — выскользнула из дома в студёную ночную мглу.       — Набери Пчёлкина, — обратилась к маячевшему во дворе Максу, который, казалось, в общей суете и не знал, куда пристроиться. Протянула к нему требовательно руку, чтобы тот телефон передал.       По-хорошему, можно было приказ отца ему просто передать: пускай сам Пчёлкина среди ночи вызванивает.       Но отчего-то самой хотелось сейчас его голос услышать — нет, не услышать даже, а приткнуться, опереться, как на каменную стену, потому что больше не на кого было рассчитывать: отца, который раньше Вере служил опорой, сейчас самого волокли, как безвольную тряпичную куклу, к заляпанной осенней грязью газельке.       А у Пчёлкина голос обычно так же звучал, как у отца — твёрдо. На него опереться можно было.       Макс, выудив из нагрудного кармана трубку, потыкал в кнопки и вложил телефон в ладонь Веры. Длинные гудки слушала долго, слишком долго — хотя, может, и прошло не больше половины минуты, — про себя проклиная всё на свете, и отчаянней всего — не спешившего отвечать Пчёлкина.       — Да, — наконец, раздался на том конце его хриплый голос. Раздражённый, будто оторвали его от чего-то; а на фоне контрастом — заливистый женский смех.       У Веры на секунду перехватило дыхание: все слова тут же замерли на языке. Она шумно втянула холодный воздух.       — Да говори быстрей, чё такое? — с бóльшим нажимом произнёс Пчёлкин.       — Отцу плохо, – наконец, выдавила она.       — Вер, ты? — тон его стал чуть сдержанней. — Чё случилось?       — Сердце, — с губ сорвался куцый обрывок фразы. — Везут в центральную. Он просил тебя приехать, — Вера сглотнула подкатывающий к горлу ком, — с юристом.       — Ща буду, — коротко бросил Пчёлкин. — Чё врач сказал?       Вера зажмурилась, опираясь локтями на холодный металл крыши стоящей во дворе машины.       — Наверное, инфаркт, — пропищала она жалобно. — Сказали, кажется, стент поставят. Я не знаю, что это такое, — едва ли не хныча, Вера уронила лоб на оледеневшие ладони. Пальто, наброшенное на плечи, чуть не соскользнуло на землю, но Макс позади его придержал у Веры на спине. — Я не знаю, насколько серьёзно…       Там, по ту сторону телефонной связи, Пчёлкина кто-то капризным женским сопрано позвал пошло растянутым «Ви-и-ить», и Пчёлкин выругался коротко и глухо, будто трубку в сторону отвёл:       — Отъебись, — Вера услышала его резкий шумный выдох. Мгновение спустя он обратился уже к ней: — Успокойся, — в ответ на её прерывистый вдох на грани всхлипа, бросил он. — Я ща сам в больничку наберу, там на контроль возьмут. Надо будет операцию — всё чётко сделают. Езжай с ним и меня жди, — твёрдый голос и уверенный, какой Вера и хотела услышать. Пчёлкин сразу сориентировался, а Вере только и оставалось, что его решениям следовать.       Короткие гудки зазвенели в голове набатом, и будто в такт им тело забила мелкая дрожь.       — Поехали за скорой, — вернув трубку Максу, выдохнула она, кутаясь в пальто.       Макс щёлкнул брелоком ключей от машины, усаживаясь за руль, и Вера скользнула на заднее сиденье, ощутив, как плавно трогается под ней машина.         Сидя на низком кожаном диванчике в приёмном покое, Вера невидящим взглядом уставилась в одну точку на бледно жёлтой стене.       Отца на каталке увезли в операционную, и теперь они с Таней, прижавшись друг к другу, как бездомные котята, беспомощно ждали хоть каких-нибудь вестей, то и дело встревожено подхватываясь, когда тяжёлая дверь отделения распахивалась и мимо равнодушно проскакивала очередная медсестра в голубом чепчике.       Но сухопарый хирург в свободной медицинской пижаме синего цвета, под короткими рукавами которой тонули его смуглые жилистые руки с тонкими нервными пальцами, перед ними возник внезапно — словно из воздуха материализовался.       — Вера Леонидовна? — обратился он к ней, и Вера подскочила с места, поправляя полы белого халата. Вцепилась встревоженным взглядом в его подёрнутое усталостью лицо, пытаясь предугадать, какую он принёс весть. — Операция прошла успешно. Выполнили ангиопластику, поставили стент. Пациент стабилен, в сознании, — хирург сцепил руки в замок перед собой, — прогноз хороший, дальше будем смотреть динамику. Терминальная онкология, к сожалению, часто даёт осложнения на сердце. Придётся постоянно наблюдаться.       Терминальная онкология, так обыденно произнесённая хирургом, по слуху резанула чуть ли не до физически ощутимой судороги где-то в горле. Вера болезненно сморщилась.       — К нему можно? — дрогнувшим голосом просипела она, едва ни поперхнувшись.       — Ненадолго, — разрешил он, — медсестра вас проводит.       Вера скользнула за молчаливой девушкой, маячившей позади хирурга.       Отец лежал на высокой больничной койке в окружении мониторов и размеренно пикающих датчиков; бледное лицо почти сливалось цветом с белой тканью наволочки.       — Пап, — тихо позвала Вера, придвигая стоявший возле белой стены стул ближе к его кровати. — Ты как?       Отец приоткрыл смеженные веки, обводя её рассеянным взглядом, и слабо улыбнулся.       — Жив, — просипел он, разомкнув сухие потрескавшиеся губы, — ты позвонила Виктору?       Вера тяжело сглотнула, прочистив горло.       — Позвонила, он приедет, — выдохнула она и замялась, закусив губу. — Врач сказал, это может быть из-за рака.       Отец втянул воздух ртом, и его грудь под белой простынёй медленно и тяжело поднялась. Он отвернулся лицом от Веры, сокрушённо утыкаясь глазами в глухой потолок.       — Ты не так должна была узнать, — мрачно подвёл он.       Вера не стала ни отвечать, ни говорить, что о раке узнала сильно раньше — ни к чему сейчас было.       Она только напряжённо впилась взглядом в его измождённое лицо. Отец растянул уголки губ в печальной улыбке, снова на Веру со скорбью посмотрев, и высунул из-под края простыни ладонь с тонкими длинными пальцами, неуверенно протянув её в сторону Веры.       Не в их это правилах — вот так вот за руки держаться; несвойственны были её отцу тактильные проявления эмоций, а Вере — хоть, может, и хотелось иногда таких простых и тёплых прикосновений — преодолевать незримый барьер никогда не удавалось.       Она, судорожно всхлипнув, вложила кисть в его руку, вдавливая большой палец в выемку на его мягкой ладони.       — Почему ты не сказал? — беспомощно пискнула она, зажмуриваясь.       — А зачем тебе переживать раньше времени? — чуть сжав её руку, ответил отец и легко погладил её запястье ослабевшими пальцами.       — Пап, мы же время теряем… Свадьба эта, бизнес… Давай в Швейцарию поедем, не знаю, в Германию — там хорошие врачи, они вылечат, и всё будет как раньше, — запустив ладонь в волосы, сбивчиво начала Вера. — Поедем сразу, как тебя выпишут, пап. Сейчас прямо врача найдём, позвоним…       Отец смежил веки, резко и надсаженно выдыхая, как будто бы хотел усмехнуться — но не мог.       — Мне больше пары лет ни один врач не даст, я был уже у них, Вера, — ответил он тихо на её суматошное бормотание. — Девочка моя, послушай, — он чуть сдвинулся к ней корпусом тела, сминая под собой простыни, — ты за многое на меня злишься, я знаю, но я только хочу о тебе позаботиться, чтобы ты одна не осталась. Ты с бизнесом не справишься, а Виктора я сделаю со-учредителем, он всем управлять будет после меня. Дай мне только обещание, — он закашлялся, и Вера смахнула влагу с ресниц, — знаю, ты хотела, как мама, журналистом быть, я понимаю всё, — Вера уставилась ему в глаза сквозь застилающую взор пелену невыплаканных слёз, и отец потянулся к её лицу рукой, скользнув подушечками пальцев по коже. — Ты на неё правда так похожа, моя маленькая, — его губы тронула мимолётная горькая улыбка; Вера потёрлась щекой о его ладонь, снова всхлипывая, растроганная то ли его внезапной нежностью с горьким привкусом смертельного приговора, то ли словами про мать, о которой он, казалось, впервые при Вере вспоминал с такой лаской. — Я себе её смерть не простил, Вера, я её не спас, но тебя уберегу. Обещай мне, что не будешь больше ни во что лезть. Не будешь жизнью рисковать, обещай, — его рука поймала в пригоршню Верин подбородок, а в глазах застыла безнадёжная мольба: это был не приказ, к которым Вера привыкла, а просьба — обречённая какая-то, безутешная.       Верино лицо искривила болезненная гримаса, она сипло втянула воздух в полувсхлипе и запустила руки в спутавшиеся волосы.       — Обещай, Вера, — повторил отец, опуская обессилевшую руку на постель. — Об остальном Виктор позаботится. Он тебя не обидит, будешь жить, как и раньше, — с ноткой горькой иронии выдохнул он.       Вера с силой растёрла веки, под которыми снова скопились предательские слёзы — сколько их ещё, почему они не кончаются? — и судорожно покивала головой. А что ещё могла она сейчас сделать, сидя возле его постели и вдыхая больничный воздух с душком смерти?       — Обещаю, пап, — пробормотала она, с болью глядя на него. — Пап, — тихо позвала она снова, когда отец смежил веки, — ты не виноват, что он её убил, я никогда тебя не винила…       Его лицо дёрнулось от мучительной судороги.       — Всё, что я делал — я делал, чтобы защитить тебя, — произнёс он, медленно, точно с трудом, приоткрывая глаза и тяжело глядя на Веру, — чтобы ты не осталась одна. Как мог. Она бы сделала то же самое.       Вера смотрела не него в повисшем молчании, сведя к переносице брови в гримасе невыносимой боли. Столько не высказанных за долгие годы слов между ними повисло, что и жизни бы не хватило наговориться; а отца, казалось, едва хватало сейчас на этот короткий разговор, неспособный объять и сотой доли того, что ей хотелось бы ему сказать и от него услышать.       Позади раздался стук, и дверь палаты раскрылась.       — Леонид Георгиевич? — осторожно позвал из-за её спины Пчёлкин, появляясь в дверном проёме.       Вера, ощутив, как ускользает это эфемерное, едва нащупанное самыми кончиками пальцев чувство близости с отцом, раздосадовано обернулась на голос Пчёлкина и одёрнула полы халата.       Пчёлкин окинул её цепким прищуром и ступил внутрь палаты. За его спиной тенью маячил невысокий человек с тёмной копной вившихся мелким бесом кудрей. Он, поправив массивную чёрную оправу очков на горбатом носе, прижал к животу кожаный дипломат.       Вера поднялась с места.       — Он ещё слишком слаб, – начала она, обеспокоенно мазнув глазами по откинувшемуся на подушку отцу. — Может быть, вы зайдёте позже…       Пчёлкин поджал губы, делая пару шагов внутрь и опуская руку Вере на предплечье, осторожно сжимая.       — Оставь нас пока, Вера, — донёсся до неё тихий, но требовательный голос отца.       Пчёлкин провёл ладонью по её руке, качнув головой в сторону двери.       — Подожди в коридоре, — попросил он, мягко подталкивая её к выходу.       Очкастый — юрист, по всей видимости, как решила Вера — так в дверях и мялся, не решался войти, пока Пчёлкин не поманил его рукой.       Вера, не сдвинувшись с места, продолжала стоять, взгляд переводя то на отца, то на Пчёлкина.       — Вер, — повторил Пчёлкин настойчивей, — подожди снаружи.       Она напряжённо поджала губы.       — Он же только после операции, — почти взмолилась она жалобным голосом, — разве это… — Вера покосилась на зажатый в руках юриста дипломат, скривившись отчаянно, — не подождёт хотя бы до завтра?       Пчёлкин тяжело уставился на неё исподлобья, дёрнув щекой, и молча перевёл мрачный взгляд на отца.       — Вера, — отец осадил её уже жёстче, — нам нужно решить дела. Иди.       Смерив долгим взглядом отца, Вера вернулась сощуренными глазами к нависающему над ней Пчёлкину и раздражённо выдохнула, принимая собственное поражение. Пчёлкин, скользнув к её запястью ладонью, легко огладил его подушечкой большого пальца и коротко кивнул.       Она, свою руку из его захвата вырвав, стремительно прошагала к двери и едва ею с громким стуком не хлопнула — еле сдержала силу.       Резко опустилась на стул возле двери палаты, вперившись в стену мрачным взглядом.       Сколько так просидела – не знала: то ли пара минут, то ли полчаса, то ли сутки прошли. Счёт времени потерялся, пока она с болезненным упоением окуналась в топкое болото обиды.       Внутри на медленном огне закипал гнев: да, Пчёлкин, конечно, без раздумий бросился в больницу, только вот совсем не из-за беспокойства за здоровье отца, и не от желания помочь.       Нет, не ждала Вера от него таких порывов, не могла ждать — сама себя в том рьяно убеждала. Минутную слабость только допустила, когда в телефонной трубке ловила так необходимые ей тогда нотки твёрдой уверенности в голосе.       Вера с места вскочила, бесцельно меряя коридор шагами, заметавшись в раздумьях. До двери отделения — и обратно, к палате; и снова тем же путём, считая шаги, чеканя их цокотом каблуков неудобных туфель.       — Всё? Получил, что хотел? — бросила она с плохо скрываемой злобой, когда из-за наконец-то распахнувшейся двери показался Пчёлкин.       Он равнодушно вздёрнул бровь на её слова, пропуская вперёд засеменившего к выходу юриста.       — Твой отец сам меня позвал, если помнишь, — ответил он холодно, устало сминая ладонью лицо и с силой моргая — отгонял сонливость.       — А ты, если бы про юриста не услышал, — процедила Вера, враждебно уставившись на него исподлобья, — даже не подумал бы приехать, да?       Пчёлкин цыкнул языком, утомлённо поморщившись, и приблизился к Вере.       — Домой сама доедешь? — спросил спокойно, пропуская мимо ушей её упрёк.       Вера, тяжело выдохнув в бессильном гневе, сделала шаг назад, чтобы от Пчёлкина отдалиться.       — Макс отвезёт, — едва ни выплюнула она, отворачиваясь.       Пчёлкин смерил её непроницаемым взглядом и, кивнув согласно, пожал плечом. Сделал несколько шагов, намереваясь уйти, но Вера, ртом нервно дёрнув от бессильной злобы, бросила ему в спину:       — Стервятник, — вздёрнула она верхнюю губу в брезгливом оскале.       Пчёлкин замер, дёрнув шеей, его сведённые плечи заметно напряглись. Он медленно к Вере обернулся, опуская подбородок, и вцепился в неё немигающим взглядом, сощурив глаза до узких щелей — таких, что и цвет глаз невозможно было разглядеть; казалось только, что вот-вот молнии из них посыпятся. Крылья его носа угрожающе раздулись.       Пчёлкин в два шага преодолел расстояние между ними, и Вера увидела, что зрачки на его внезапно приблизившемся лице потемнели так зловеще, как темнеет свинцовое небо перед надвигающейся грозой, и только сверкнувшая искра ледяной ярости осветила их на короткое мгновение.       Пчёлкин недобро осклабился, словно готовый вцепиться в неё клыкастой пастью зверь, и окинул взглядом пустой коридор.       Ни души вокруг, только они двое — и воздух, едва не бившийся электрическими разрядами.       Его пальцы резко вцепились в Верино горло, и Пчёлкин прижал её всем телом к холодной стене, не разрывая контакта глаз. Вера схватилась за его запястье обеими руками, пытаясь ослабить крепкий захват.       — Если такая умная, — прошипел он, глядя ей в лицо со слепой яростью в глазах, — иди, блять, и сама всем рули, — он дёрнул головой в сторону двери, за которой минуту назад скрылся юрист, — с бизнесом разбирайся, врачей ищи. Ты ж лучше всех всё знаешь, всё умеешь, да?       Лёгкие жгло от нехватки воздуха. Вера раскрывала рот в тщетной попытке вдохнуть хоть немного кислорода, но всё крепче сжимавшаяся на шее рука Пчёлкина не позволяла урвать ни единого вздоха.       Вера уперлась ладонями в его грудь, пытаясь оттолкнуть от себя, но лишь сильнее вжалась от этого в бетон холодящей спину стены.       — Отпусти, — прохрипела она из последних сил, бесполезно растрачивая последние запасы воздуха.       Пчёлкин сжал губы в тонкую белёсую нить и опустил веки, расправляя в глубоком вдохе сведённые напряжением плечи. Пальцы свой охват чуть ослабили, и Вера судорожно ухватила ртом порцию спасительного кислорода, приникнув к стене. Она бы сейчас так и сползла по ней вниз, прямо на бледно-голубой пол, если бы не его рука на шее. Пчёлкин своей смертельной хваткой её ослабшее тело надёжно удерживал в вертикальном положении.       Вера снова схватилась за его запястье, но уже как будто не в бесплотной попытке его руку убрать, а чтобы повиснуть на нём, не упасть.       — Думаешь, мне лишний головняк сейчас нужен? — произнёс он спокойней, возвращаясь к её лицу глазами. — Пиздец хотелось среди ночи подрываться на другой конец Москвы, ещё и очкастого этого из постели вытаскивать?       Вера молча смотрела на его заострившееся от гнева лицо и не находилась с ответом.       Его ладонь скользнула с шеи к подбородку, приподнимая в крепком захвате её голову.       — Прекращай вести себя, как сука, Ве-ра, — вкрадчиво, но со звеневшими в голосе нотками стали пригрозил Пчёлкин, чеканя слова. — Ты уже не в том положении, принцесса. Вот сюда себе запиши, — он постучал пальцем по её виску, — что со мной нужно разговаривать нормально. И лучше меня слушаться. Иначе, — Пчёлкин приблизился губами к её уху, резким движением отвернув её подбородок в сторону, — слушаться я буду заставлять. Поняла меня?       Он снова развернул Верино лицо к себе и обвёл его свинцовым от злобы взглядом, вздёрнув бровь. Вера, сжав зубы, отвечать ему не спешила.       Он усмехнулся куда-то в сторону, по-звериному осклабившись, и встряхнул её голову за подбородок.       — Ещё раз спрашиваю: поняла? — повторил он с сочившимся в голосе тихим бешенством.       Вера, вперившись в его плечо безнадёжным взглядом из-под дрожащих ресниц, кивнула, подавив тихий всхлип.       — Вот и славно, — острота его черт разгладилась, сменившись улыбкой — добродушной, но ничего хорошего не сулящей. — Домой езжай. С врачами я сам поговорю.       Да, правила его игры Вере ещё только предстояло выучить.