Принцесса выбирает дракона

      — О чём думаешь? — бархатный полушёпот Пчёлкина раздался над ухом, и её ресницы едва заметно дрогнули. — Я же вижу, что не спишь.       Вера, распахнув веки, аккуратно втянула пахнущий терпким запахом его тела воздух и потёрлась щекой о тёплую кожу мужского плеча. Шея от высокой, набитой пухом подушки затекла; Вера ею устало пошевелила, ощутив, как Пчёлкин сгибом локтя прижал её к себе сильнее.       — Боишься, что придушу? — мягко усмехнулся он ей в волосы.       Вторая рука под толстым одеялом скользнула с талии к обнажённой груди, а губы едва ощутимо прошлись по линии челюсти.       Тело, хранившее совсем ещё свежие воспоминания его намного более настойчивых прикосновений, податливо откликнулось на ласку и теперь: спина выгнулась будто по собственной воле, уперевшись бёдрами ему в пах, а голова откинулась назад, затылком прижимаясь к плечу. Пчёлкин, воспользовавшись представившейся возможностью, спустился ставшим напористее поцелуем ниже, к рвано забившейся венке на шее.       — Не знаю, — выдохнула сквозь полуразомкнувшиеся губы Вера. — Боюсь, что ничего не знаю. Не знаю, кто отца убил, не знаю, кто хочет убить меня.       Пчёлкин, скользнув ладонью с груди к шее, подушечкой большого пальца провёл прямую линию от челюсти к впадинке между ключиц, и Вера услышала его тяжелый вздох.       — Разберёмся, — коротко подытожил он, носом уткнувшись в ворох её волос на затылке.       Вера горько усмехнулась.       — Почти полтора месяца прошло, — нахмурившись, она приподнялась, сев на недовольно скрипнувшей старой тахте, и уставилась в яркий диск горевшей в са́мом зените луны. — До сих пор не разобрались.       Она устало прижала запястье ко лбу, точно хотела заслониться от льющейся серебристой кисеи света, и сомкнула чуть повлажневшие ресницы: события дня, точно стекляшки, отразившиеся причудливыми узорами в зеркальных сводах трубы калейдоскопа, заплясали перед глазами.

***

      Первый солнечный декабрьский день в Москве и окрестностях выдался — к удаче ли, или, напротив, к несчастью — именно сегодня. Полмесяца плотная серая пелена безнадёжно заслоняла солнце: Вера уже было решила, что его больше и не существует вовсе, как не существует её прежней жизни, как нет больше на свете отца; и сизая эта пелена до боли напоминала ей свинцовые от ледяной ярости радужки Пчёлкина, единственного оставшегося рядом с нею человека.       Вера, с трудом разлепив веки, с силой пару раз моргнула и упёрлась мутным ото сна взглядом в ясную гладь хрустально-голубого неба за стеклом.              Утро — подумалось ей с впервые за долгое время трепыхнувшимся в груди ощущением лёгкости — выдалось каким-то пушкинским: мороз и солнце, и — с удивлением про себя это поняла — даже день, можно сказать, чудесный: не то чтобы на все сто процентов, но что-то тёплое и ностальгическое шевельнулось внутри; давно потерянное и чистое, как покрывало свежего снега, откликнулось наивно-детским предвкушением сказки.              Так, очень давно, только многократ сильнее, ощущался когда-то канун зимних школьных каникул. Жива была ещё мама, в середине декабря у неё был день рождения, и они всегда уезжали загород, на дачу, в старый деревянный домик с резными наличниками на узеньких окнах, своим нехитрым убранством совсем непохожий ни на их московскую квартиру, ни на теперешний дом, в котором поселились после маминой смерти Вера с отцом — и в котором, после смерти отца, поселился теперь с нею Пчёлкин.       Вера, опустив босые ступни на мягкий ворс ковра, сладко потянулась и зевнула, взбив беспорядочные после сна пряди волос. Приобняв себя за плечи и едва смяв пальцами приятно холодящий шёлк пижамы, прошла к окну, чуть сдвигая занавеску и прижимаясь лбом к ледяной глади стекла. Губы тронула мимолётная улыбка, нахально сама собой расцвётшая: нетронутая снежная гладь сугробов поигрывала золотистыми искорками ещё тёпло-жёлтых с утра лучей — солнце только-только показало из-за горизонта круглое брюхо.       По ступенькам крыльца быстро соскочил Пчёлкин, и Вера проследила, как он, закуривая и печатая по расчищенной дорожке размашистые шаги, приблизился к уже выехавшей из гаража машине и распахнул заднюю дверцу.              Пчёлкин остановился, сжав между пальцами подпаленную сигарету, и, развернувшись, поднял голову, щурясь от солнца: посмотрел прямо туда, где в окне маячило Верино лицо — она так и улыбалась, сама не понимая чему: то ли солнечному дню, то ли вдруг накатившим детским воспоминаниям, а то ли даже Пчёлкину, который, сложив локти на верхней части рамы дверцы, сам довольно и широко вздёрнул края губ вверх, собрав возле глаз короткие лучики морщинок.              Опустив подбородок на рукав чёрного пальто, он постоял так с минуту, не прерывая контакта глаз — улыбка с его смягчившихся черт тоже не сползала, отражаясь и на Верином лице, точно блик пойманного зеркалом солнечного зайчика, — и довольно Вере подмигнул, щелчком пальцев отбрасывая скуренную наполовину сигарету прямо в сугроб.       Вера, закатив на это его движение глаза, склонила осудительно голову к плечу, вскидывая брови и скрещивая на груди руки. Пчёлкин только мотнул в ответ головой, вновь расплывшись в широкой улыбке и вскидывая перед собой ладони — извинялся; правда, без тени сожаления — и скрылся в салоне авто.       Вера, ощутив укол досадного раздражения, шумно выдохнула и сердито покачала головой: бычок, конечно, уберут, но лучше бы Пчёлкин потрудился выбросить его не в этот белоснежно-чистый снег, так её этим утром обрадовавший.       За этот месяц между ними установился негласный паритет — или, по крайней мере, то, что его напоминало. Пчёлкин, казалось, в отцовском доме обосновался теперь прочно: оставался здесь почти каждую ночь, освоился в кабинете отца и, к тихой радости Веры, в гостевой, а не в её, спальне.       История с завещанием подвисла в воздухе. Вера теперь могла претендовать на всё оставленное после отца имущество: а его, имущества этого, как выяснила, было немало — и в России, и заграницей. Всё это — квартиры, дома, виллы на средиземноморском побережье, машины, коллекции картин и драгоценностей — принадлежало ей одной; и если уж до недвижимости Пчёлкину дела, казалось, никакого не было, то вопрос с контрольным пакетом «СтройИнвеста» встал живо.       — Ну как? — развалившись в кресле напротив неё, лениво поинтересовался Пчёлкин, побарабанив пальцами по дубовой столешнице.       Воцарившееся в помещении молчание наполнялось иногда только шуршанием толстой кипы бумаг да звяканьем стекла бокала, которым Пчёлкин от задумчивости или раздражения то и дело постукивал по пузатому гранёному боку хрустального декантера.       Вера попытки вникнуть в смысл столбцов неизвестных терминов и чисел бросила ещё минут десять назад — странице, кажется, уже на второй финансового отчёта, который с надменным видом вручил ей Пчёлкин на следующий день после визита Кагановича. Попытки-то бросила, но вот бумаги ему не вернула: так и сидела, с умным видом скользя по строкам цепким взглядом. Наблюдала краем глаза за сосредоточенно уставившимся на неё Пчёлкиным, иногда поджимая губы — то ли от досады, то ли от своего бессилия.              Сам Пчёлкин представлялся ей сейчас ровно таким же непонятным и непостижимым числом — каким-нибудь большим и длинным, обязательно не круглым, может быть, даже с запятой: таким, которое сложно произнести, сложно представить и воплотить материально, сложно перемножить, сложить или вычесть — но числом, точно обозначающим баснословную сумму денег.       Долистав внушительную стопку, наконец, до последней страницы, она откашлялась и подняла на Пчёлкина прямой непреклонный взгляд, пожав плечом.       — Что скажете, Вера Леонидовна? — насмешливо протянул он, глядя на неё цепким прищуром поверх бокала с янтарным коньяком. — Ваше экспертное заключение? В каком направлении будем двигаться?       Вера, облизнув кончиком языка губы, тяжело на него посмотрела и медленно выдохнула, нахмурившись. Положила увесистую папку на стол перед собой и утомлённо откинулась на спинку кресла.       — Говорите, Вер Леонидовна, не стесняйтесь, — Пчёлкин без зазрений совести довольно скалился, скрестив пальцы перед собой домиком и уперевшись локтями в ручки кресла. — Я-то теперь без вашего повеления и шагу не могу сделать, — он склонил вбок голову, закусив уголок нижней губы. Тихо хохотнув в себя и криво ухмыльнулся. — Телефон дать? Наберёшь этому очкастому — может, он чего подскажет.       Вера, устало прижав пальцы к виску, закатила глаза с тихим цоканьем.       — Ты прекрасно знаешь, что я не собиралась ничем управлять. И не смогла бы, — выдохнула равнодушно: его попытки уколоть вопреки обыкновению попадали всё куда-то мимо неё и ничуть не задевали — включился внутри какой-то сберегающий скудные ресурсы режим.       — Ну, а комедию тогда чего тут ломаешь? — сквозь мягкий смешок спросил он, забрав папку с отчётом и раскрыв её где-то на середине. Пробежался по строкам задумчивым взглядом, пошевелив губами, и отбросил документы обратно на стол. — Судиться-то когда будем, Вера Леонидовна? — качнул он подбородком, задорно подмигнув Вере. — У меня вон, — он поддёрнул пальцем стопку бумаг под светом настольной лампы, — график плотный, надо бы заранее договориться.       Вера, забравшись с ногами на кресло, подтянула к себе колени и спрятала в ладонях лицо, шумно от усталости выдыхая. Прижала холодные пальцы к щекам, скосив невидящий взгляд куда-то в сторону и до боли прикусив губу: на языке почувствовала металлический привкус. Пыталась что-то сообразить, придумать, найтись с каким-то ответом, но в голове точно зияющая дыра образовалась — наверное, тоже где-то промеж лба, — через неё-то все мысли, должно быть, и улетучились.              Судиться… Пчёлкин, кажется, на полном серьёзе предполагал, что у неё хватит сил и смелости и правда начать с ним судебную тяжбу; только вот сама Вера думала о таком варианте развития событий с каким-то внутренним содроганием: это значило бы для неё взвалить на себя такую тяжеленную глыбу ответственности, под какой её треснувший уже хребет точно бы окончательно переломился.              И вчерашний слишком назойливый энтузиазм Кагановича в этом отношении только вызвал у неё неясное отторжение, желание отгородиться толстой глухой стеной — чтобы не лез, не трогал, не приставал: ей толком даже не хватало выдержки снова не разреветься по-детски в кабинете отца, где занимал теперь его место Пчёлкин — и именно от него, а не от чужака-юриста в доме, она ждала бы сейчас опоры.       — Слушай, не я ведь это завещание писала, — вернувшись к нему глазами, безучастно произнесла Вера и угрюмо опустила взгляд.       Пчёлкин потёр пальцами подбородок, исподлобья глядя на неё в тяжёлых раздумьях и мимолётно прищурив один глаз.       — Не ты, наверно, — согласился он с сомнением в голосе, и Вера раздражённо вздохнула, запрокидывая назад голову. — Делать-то чего будем, принцесса?       Она только неуверенно пожала плечами, беспомощно посмотрев на Пчёлкина. Ей-то уж точно неоткуда было знать, что делать: Вера уже и смириться успела с выпавшими на её долю обстоятельствами, с тем, что вся власть после смерти отца окажется в руках Пчёлкина — по части управления бизнесом она этому даже была рада.       Понимала она только одно: ей, даже не садившейся за карточный стол, вдруг совершенно внезапно выпали на руки самые, кажется, важные в этой игре козыри — и этими козырями надо попытаться хоть с минимальной для себя выгодой распорядиться, нельзя просто так выпустить их из пальцев, как бы ни хотелось.       Вера, наконец, обладала тем, что позарез сейчас нужно было Пчёлкину — не её отец, не кто угодно ещё, а Вера, сама Вера: вот он, единственный плюс нынешней ситуации. Слишком важный ресурс очутился у неё в руках.       — Договариваться? — помолчав, едва заметно вскинула бровь, обратившись лицом к застывшему в ожидании Пчёлкину.       Тот, дёрнув щекой, коротко кивнул и повертел перед глазами бокалом с плещущимся на дне коньяком. Пригубил слегка, цыкнув повлажневшими губами, и тихо усмехнулся.       — Ну, можем попробовать, — скривился в невесёлой ухмылке. — О чём будем договариваться?       — Всё о том же, — сжав плечи тонкими пальцами, Вера обвела глазами потолок. — О чём вы договаривались с отцом. О чём мы договаривались с тобой, — она, горько усмехнувшись, взглянула на потяжелевшие черты лица Пчёлкина из-под полуопущенных ресниц. — Ты всем рулишь, я не мешаю. Но… — она облизнула пересохшие губы, сведя в напряжённой паузе брови к переносице. — Я хочу свободы. В свете раскрывшихся обстоятельств, имею право её потребовать, — Вера поджала губы, кивнув головой для убедительности.       Пчёлкин, звучно хохотнув, уронил лоб на раскрытую ладонь, уперевшись локтем в тёмную поверхность столешницы. Проведя пальцами по лицу, зажал губы кулаком и сощурился.       — Разводиться собралась, то есть? — непринуждённо переспросил он, задорно улыбаясь; только глаза оставались донельзя серьёзными.       Вера закусила внутреннюю сторону щеки, вытянув губы вперёд буквой «о» и напряжённо вглядываясь в обманчиво расслабленное лицо Пчёлкина.       — Для начала хочу, чтобы каждый мой шаг перестали контролировать, — Вера замерла в ожидании его реакции, сцепив в замок пальцы перед собой.       Крылья его носа нервно дёрнулись от шумного выдоха, и Пчёлкин откинулся на кожаную спинку кресла, чуть покрутившись на нём из стороны в сторону, не выпуская из захвата пристального взгляда замолчавшую Веру.       — Сейчас неподходящий момент, — разомкнув, наконец, напряжённые губы, протянул Пчёлкин мрачно. — Мы уже говорили, что с тобой может случиться, если ты останешься единственной наследницей всего, — он обвёл глазами кабинет, — этого великолепия.       — Я же не прошу полностью убрать охрану, — раздражённо прервала его Вера. — И опять запугивать меня тоже нет необходимости, — она, зажав между пальцами переносицу, с силой зажмурилась. — Ты, в конце концов, рискуешь не меньше меня, — Вера уставилась на Пчёлкина пристальным взглядом. — Но ты ведь никому не обязан отчитываться о своих действиях. И я тоже не хочу.       — Чё ты опять задумала? — поведя в сторону подбородком, подозрительно прищурился Пчёлкин и растянул губы в настороженном оскале.       — Ничего, — твёрдо уверила она его, упрямо сцепив зубы. — Это моё условие. И если ты его принимаешь, я скажу Кагановичу, что… — она, растерев пальцами веки, помассировала следом правый висок. — Что… не знаю, что договор пока остаётся в силе… или что там нужно в таком случае сделать? Подписать какую-нибудь новую бумажку? — Вера вопросительно уставилась на Пчёлкина, покачав с сомнением головой. — Значит, подпишу новую бумажку.       — Отпишешь мне часть своего пакета? — переспросил её Пчёлкин с едва проглядывающей в добродушном тоне издёвкой. — Мы с твоим отцом так договаривались.       Вера, опустив голову, покрутила на безымянном пальце металлический ободок обручального кольца, задумчиво шевеля губами.       — Не знаю, — осторожно выдохнула она, мотнув в сторону подбородком. — Мне надо будет с кем-то проконсультироваться на этот счёт.       — Не, Вер, так не пойдёт, — растянув губы в иезуитской улыбке, склонил он вбок голову. — Если мы договариваемся, то называем чёткие условия. Иначе у меня интереса нет.       — Пока у тебя ничего нет, кроме интереса, — отбрила Вера твёрдо, дёрнув щекой — как будто его собственную манеру копировала.       Пчёлкин, проведя языком по зубам, довольно ухмыльнулся с искренним весельем в глазах, смерив Веру оценивающим взглядом.       — И учредительства в компании, — вскинул он брови с пропитавшей расслабленные черты лица иронией. — Ты ведь даже не знаешь, что это значит, — протянул участливо и снова плеснул в опустевший бокал коньяка.       — Поэтому и хочу консультации с юристом, Пчёлкин, — процедила Вера сдержанно, прикрыв на секунду веки. — Я хочу, чтобы мы говорили на равных — это моё главное условие. Может, потому отец и составил такое завещание. Чтобы я могла свободно защищать свои интересы. От тебя, в том числе.       — Я и есть единственный человек, который может защитить твои интересы, Вер, — Пчёлкин, посерьёзнев, вперился в Верино лицо внимательным взглядом и закусил губу. — Подумай хорошенько, прежде чем доверять этому очкастому. Больно прытко он взялся тебе помогать.              Вера уронила подбородок на руку, задумчиво прикрывая ладонью рот и глядя Пчёлкину в плечо. Вспомнились последние слова отца, сказанные ей на свадьбе: он, за несколько часов до смерти, просил её почти о том же самом — не отвергать защиту Пчёлкина. И кому среди всего разворачивающегося безумия она могла доверять, если не отцу? Всю сознательную жизнь доверяла — так должно ли было что-то измениться после смерти?       — Прекрасно, — спокойно подытожила Вера, качнувшись в его сторону всем телом. — Раз доверять я могу только тебе, покажи мне это. Дай самой разобраться. Я могу найти и ещё одного юриста. Не твоего, — заметив, как он одобрительно качнул головой, отрезала Вера. — У Космоса наверняка есть…       Пчёлкин усмехнулся, проведя по нижней губе подушечкой большого пальца.       — Чё-то мне подсказывает, что Кос после вашей последней встречи не очень захочет тебе помогать, — оскалился он лукаво, цыкнув уголком рта.       Вера досадливо выдохнула, заслонив ладонью лоб, и провела пальцами по волосам.       — Неважно, — отрезала она уверенно. — В Москве юристов пруд пруди. Кого-нибудь да найду. И у кого попросить рекомендации — тоже. А если ты и правда хочешь… — она осеклась, встретившись своим растерянным взглядом с его — твёрдым, и медленно вздохнула. — Правда хочешь, чтобы я тебе доверяла, дай мне возможность самой принимать решения. Начнём с того, что я не буду выпрашивать разрешения сходить с подружкой в кино, — недовольно скривившись, закончила Вера. — Это унизительно, чтоб ты знал.       Пчёлкин потёр заднюю сторону шеи, задумчиво уставившись в окно, и пошевелил губами в сомнении.       — И чё ты всё никак не успокоишься? — протянул он как будто себе под нос, с досадой скривившись. — Села бы на жопу ровно и жила спокойно, разве плохо?       — Пчёлкин, — позвала вкрадчиво Вера, поднявшись из кресла и уперевшись вытянутыми руками в стол, склоняясь к нему лицом: так близко, что кроме серовато-голубых глаз ничего не видела. — Ты сам разве доверяешь людям просто потому, что они поклялись тебе в искренности намерений, а? — уставилась на него сверху вниз, обводя цепким взглядом каждый миллиметр озадаченного лица.       Он поморщился, мотнув головой, и скептично прищурил один глаз.       — Не, — коротко бросил в ответ, цыкнув языком и склонив вбок голову. — Я вообще мало кому доверяю.       — Тогда чего ты от меня хочешь? — просто спросила Вера, вопросительно качнув подбородком. — У меня ещё меньше поводов для доверия. Макс, которому доверяли мы все, убил моего отца. Я ничего в этом, — она скосила глаза на оставленную на столе папку, которую только что бестолково пролистывала, — не понимаю, а значит, тебе обмануть меня ничего не сто́ит. Я всего лишь хочу убедиться, что ты не станешь этого делать.       Пчёлкин, опустив глаза на бумаги, дёрнул щекой. Скользнул рукой к её пальцам, упиравшимся в столешницу, и накрыл Верину ладонь своей; но она, едва заметно поджав губы, выпрямилась, разрывая контакт кожи. Нет, не хотела, чтобы мысли от его прикосновения снова суматошно сбились, потекли в каком-нибудь ненужном направлении, потому что эти его касания именно такой необъяснимой силой над ней и обладали. Они сбивали — что Пчёлкин, кажется, прекрасно понимал.       — И ещё одно условие, — скрестив на груди руки, произнесла она не дрогнувшим голосом и сглотнула. — Ты меня не трогаешь, — и это не трогаешь, сказанное тоньше обычной её интонации, относилось не столько даже к мимолётным касаниям ладоней. — Не надо.       Её пальцы, спрятанные под локтями и прижатые к бокам, сжались в кулаки, впившись в ладони ногтями, и Вера затаила на миг дыхание, нервно дрогнув ноздрями и наблюдая за реакцией Пчёлкина.       Его губы дёрнулись в мимолётной невесёлой улыбке. Пчёлкин отвёл от неё глаза, вскинув бровь, озабоченно сощурился.       — Как знаешь, — негромко протянул он почти сквозь зубы, едва шевеля напряжённым ртом, и снова взглянул на неё исподлобья, двинув челюстью. — Пока договоримся так. Но без лишних рисков. Охрану не уберу.       Вера согласно кивнула и, развернувшись, направилась к двери. Надавив на ручку и приоткрыв створку, замерла, обернувшись на окликнувшего её Пчёлкина.       — Вер, — он сидел, подавшись корпусом вперёд и облокотившись на тёмную столешницу, потирая о запястье подбородок, и смотрел на неё прищуренными глазами. — Может, тебя на свидание позвать, а?       Она в ответ тревожно улыбнулась, только обведя его отрешённым взглядом, и вышла из давящего на плечи пространства кабинета.       Вера растёрла лицо ладонями в попытке отогнать назойливо липнувшую пелену дремоты — хоть кошмары с течением месяца постепенно её оставляли, приходили уже совсем редко, но многочасового ночного сна всё равно будто не хватало: всё чаще днём то и дело проваливалась в короткую прерывистую дрёму, едва выдавалась возможность.              Возможности выдавались часто: на пары в университет она поначалу почти не ездила, прикрывшись оформленной не без помощи Пчёлкина бумажкой о болезни. А с подкатывающим концом семестра и вовсе отпала такая необходимость — учебники штудировала дома, только совершая короткие вылазки в город в дни зачётов. Тогда даже чувствовала себя живее, чем дома, потому что ныряла в кишащие чуждой ей суетой коридоры журфака, и собственные мрачные мысли отступали с каждым разом всё покорнее.       Вера, спустившись из комнаты вниз, вплыла в объединённую с гостиной столовую, усаживаясь за длинный коричневый стол. Таня принесла горячий чай — листовой, свежезаваренный и ароматный. Вера, подув на жидкую тёмную поверхность, сделала маленький аккуратный глоток. Приятное тепло разлилось внутри, и она глянула в большое окно напротив стола: белизна снежного покрова за стеклом едва не слепила глаза. Тёплый фарфор чашки грел пальцы, и Вера удовлетворённо вздохнула, опустив веки.              Сегодня ей определённо было хорошо. И спокойно. Как в детстве.       — Хочу съездить к маме, — произнесла тихо суетившейся рядом Тане. — У неё день рождения сегодня… — она напряжённо сглотнула и глянула в нахмурившееся лицо домработницы. — Ну, был бы.       — Я позвоню Виктору Павловичу, чтобы… — начала Таня, сцепив перед собой руки в замок.       Вера недовольно закатила глаза. Таня своих пресмыканий перед Пчёлкиным так пока и не оставила — не привыкла ещё, что Вере теперь самой дозволялось хоть что-то за себя решать.       — Мы ведь уже говорили об этом, — нахмурив брови, выдохнула Вера раздражённо. — Пчёлкину отчитываться нет необходимости. Скажи, чтобы просто через полчаса подали машину.       Таня, на секунду нерешительно замявшись и робко кивнув, поджала губы.       — Мне нужны ключи от дома, — зевнув и помассировав слипающиеся веки, произнесла Вера. — От старой маминой дачи. Ты вроде знаешь, где они у отца лежат, — она нахмурилась, задумчиво почесав подбородок.       — Знаю, Вера Леонидовна, — кивнула Таня. — Там давно никого не было, дом, наверно, холодный.       — Ничего, — отрезала Вера категорично, пресекая возражения домработницы, и снова глотнула горячего чая. Вернулась глазами к белым шапкам деревьев за окном. — Оденусь. Я ненадолго. Просто… захотелось вспомнить. День сегодня такой… — Вера с неясной тоской вздохнула, закусив губу. — Как в детстве.       Таня ей мягко улыбнулась и качнула подбородком.       — Конечно, Вера Леонидовна. Я скажу, вас отвезут.       Вера, укутавшись в тёплую шубу, опустилась на заднее сиденье вовремя и беспрекословно поданной машины. Это была маленькая — совсем, наверное, незначительная, — но всё-таки победа: самой решить отправиться в дом, где столько времени проводила в раннем детстве, не спрашивая на то ничьего позволения. В груди шевельнулось едва ощутимое чувство благодарности Пчёлкину: он слово своё держал. Вспомнилась и подаренная ранним утром по-мальчишески беззаботная улыбка, искрившаяся, может, даже ярче снежной глади сугробов.              А мороз, и правда, стоял трескучий: Таня всучила ей всё-таки на выходе вязаные варежки и неказистую меховую шапку. Вера уже давно ни варежек таких не носила — предпочитала элегантные перчатки, ни шапок; но сейчас сжала в руках светло-бежевые нити пряжи, тепло самой себе улыбнувшись.       — Останови тут, у цветочного, — бросила она новому водителю, крепкому темноволосому парню в кожаной дублёнке, которого к Вере приставил Пчёлкин. Тот только кивнул: разговорчивостью он тоже не отличался, как и Макс, при мыслях о котором по коже пробегала неприятная дрожь. — После кладбища ещё в одно место заедем, загород. Потом скажу адрес.       Водитель покосился на неё сквозь стекло заднего вида. Вера его осторожный взгляд поймала и отвернулась к своему окну, откинувшись затылком на подголовник. Знала, что он Пчёлкину про её вылазку донесёт, конечно; но сделает это как-нибудь тайно, прямо при ней звонить не станет — потому и адреса сразу не назвала, чтобы тот не отзванивался Пчёлкину уже с кладбища, отдалившись на почтительное от Веры расстояние.              Пускай постфактум узнает — так Вера за собой ещё больше свободы ощущала.       Машина остановилась, и Вера, подхватив сумочку и снова нахлобучивая неудобную шапку, выскользнула из распахнувшейся дверцы на декабрьский мороз, пробравшийся под не застёгнутые полы шубы.       — Гвоздик красных. Штук… — она прикусила губу, задумчиво уставившись на охапки пёстрых бутонов. Цветы тоже впервые выбирала сама — поэтому слишком долго примерялась к ним взглядом: раньше готовый букет всегда ждал её на заднем сидении машины. — Десять давайте.       Молчаливая продавщица в буром передничке услужливо потянулась к крепким зелёным стеблям, но едва только успела вытащить один цветок: пластиковое белое ведро — все пластиковые белые вёдра, полнившиеся яркими шапками роз, гвоздик и лилий, — плашмя опрокинулось, выплеснувшись на пол смесью воды, цветов и стеклянных осколков витрин, разбившихся после оглушающего хлопка где-то позади Веры.       В спину ударила резкая волна, едва не сбившая Веру с ног; звон стекла заставил её машинально съёжиться, прикрываясь плотным меховым пологом шубы. Вера, животом налетев на возникший неожиданной преградой прилавок, только рукой инстинктивно надвинула шапку на уши — чёрт знает, почему не сняла в помещении — и ссутулила спину, услышав громкий визг отлетевшей к противоположной стене продавщицы из-за пелены противного звона, распиравшего голову и давящего на уши.       Вера, сжавшись, выждала несколько секунд и опасливо глянула в полоборота через плечо сквозь подрагивающие ресницы.       Уличные витрины цветочного ларька зияли пустотой: пол покрывало крошево из стекла, смешавшегося с цветочными лепестками. Но из оконных дыр, казалось, не тянуло зимним морозом, и снежная белизна не слепила глаза: на месте припаркованной в отдалении от ларька машины, из которой Вера выскочила несколько минут назад, полыхал столб горячего пламени.       Вера зажала ладонью рот, полностью развернувшись лицом к только что взорвавшейся машине и уперевшись рукой о прилавок, едва не съехав на ослабевших ногах на землю. Стекло под подошвами сапог опасно хрустнуло, и Вера обезумевшим взглядом обвела развороченное ударной волной помещение.       Продавщица за её спиной с видимым трудом поднялась с пола, крепко вцепившись в прилавок побелевшими от напряжения пальцами. Её круглое, румяное ещё мгновение назад, лицо перекосила гримаса ужаса, смывшая с побледневшей теперь кожи все краски жизни. Вера скрестилась с её серыми — то ли от страха, то ли от природы — радужками; но съехавшая уже ниже бровей шапка почти полностью загораживала обзор.       Вера бестолково раскачивала головой из стороны в сторону, вцепившись в женское искривлённое страхом лицо глазами.       — Там же был… — с трудом шевеля неслушающимися губами, проблеяла она, но ощутила вдруг на своём локте цепкую хватку пальцев женщины по ту сторону прилавка.       Она потянула Веру за собой, скользнув к задней дверце крохотного ларёчка, спрятанной от посетителей за холодильной цветочной камерой.       — Шевелись, вдруг ещё рванёт, — бросила через покатое плечо цветочница, едва не волоком таща за собой по хрустящему стекольному крошеву не сопротивляющуюся Веру.       Вынырнув на широкую, расчищенную от снега уличную площадь, на которой и стоял ларёк, Вера запахнула расхлеставшиеся полы шубы, ёжась то ли от пробирающегося снаружи холода, то ли от прыснувшего в кровь адреналина, вызвавшего крупную дрожь по всему телу. Обзор на проезжую часть, где возле обочины полыхала машина, теперь загораживала одноэтажная компактная коробка цветочного, у задней стены которого они, пытаясь отдышаться, и оказались.       Цветочница, облокотившись на хлипкую постройку ладонью, вцепилась в плотно обвивающую шею горловину махрового свитера и хватала губами воздух, вздымая объёмную грудь.       — Не видела, что за тачка? — удалось произнести ей низким голосом сквозь сбивчивые вздохи.       Вера расширившимися от страха глазами бестолково озиралась из стороны в сторону, замечая всполошено засуетившихся вокруг людей, и отрицательно помотала головой, придерживая съезжающую на брови шапку. Вцепилась сведёнными пальцами обеих рук в ремешок кожаной сумочки, которую почему-то даже не уронила, и прижала её к груди.       — Н-нет, — суматошно пробормотала она в ответ, делая несколько шагов назад. — Не знаю. Мне надо… где вокзал? Мне нужен… — Она беспомощно огляделась, морща лоб в напряжённых попытках вспомнить нужное название. — Ленинградский, мне нужно на Ленинградский вокзал…       Цветочница, выпучив недоумённый взгляд, медленно кивнула головой куда-то Вере за спину.       — Вон метро, там пара станций по кольцу, — ответила она с сомнением, прижимая к уже не так сильно колышущейся груди руку, и Вера обернулась в направлении её взгляда, скользнув глазами по остроконечной красной букве «М» на круглой крыше павильона станции, подпираемой ребристыми белыми колоннами.       Вера, повернувшись лицом обратно к цветочнице, конвульсивно покивала и, неосознанно сжав губы тонкой нитью, спиной попятилась по граниту дорожки к метро, не отводя почему-то глаз от следившей за ней женщины. Та как будто подалась вперёд, чтобы нагнать Веру, и даже окликнула её негромко:       — Погоди ж ты…       Но Вера, вцепившись в меховые края шубы на своей груди, уже успела развернуться на невысоких каблучках сапог и, едва ни срываясь на бег, бросилась ко входу в подземку. Тяжёлая дверь с трудом поддалась, когда Вера потянула её на себя, и в лицо, наконец, пахнуло спасительным теплом помещения станции.       — Мне до… — приникнув к окошку кассы, сбивчиво начала она и нахмурилась, сунув шуршащие купюры в выдвижной металлический лоточек. — До Ленинградского надо. Это какая станция?       — До «Комсомольской» вам, — равнодушно ответила билетёрша, выудив деньги, и с негромким щелчком вернула лоток обратно: там уже сиротливо белел бумажный билет.       Вера, стащив шапку, благодарно кивнула и проскочила сквозь турникет, ступив на тёмно-серые рубчатые ступени эскалатора, и, привалившись к движущемуся быстрее полотна лестницы поручню, поплыла вниз под сводчатым выбеленным потолком туннеля.       Оказавшись на глубине нескольких десятков метров под землёй, наконец, почувствовала себя спокойнее. Прислонилась к облицованной красным мрамором стене, сжав у груди объёмную шапку и глубоко вдыхая креозотный запах станции, прячась за струившемся по вестибюлю ровным потоком толпы: казалось, кто-то за нею гнался. Заслонила лоб горячей ладонью, и квадратная сумка съехала по предплечью к локтю.       Вера осмотрелась в поисках указателей, отталкиваясь от холодного камня стены, и шагнула в арку проёма нужного пути. Уже в поезде опустилась на самый короткий из диванчиков в конце вагона, вжимаясь спиной в самый угол — чтобы сзади никто не подобрался, — и настороженно уставилась в двери. Громкий стук, с которым они захлопнулись, напомнил звук недавнего взрыва, и Веру конвульсивно передёрнуло.              Дрожало всё: подбородок, губы, пальцы, ноги, даже, кажется, кончики волос едва ощутимо подёргивались; с губ срывались короткие отрывистые вздохи, грозившие перетечь в сбивчивые всхлипы. И в голове до сих пор дребезжал тихий, но навязчивый писк — отголосок того звона, что раздавался в ушах в первые секунды после…              После того, как она едва не умерла?       Она откинула голову назад, вжимаясь затылком в твёрдое стекло, и крепко зажмурилась, точно наяву снова вглядываясь в зловещие всполохи оранжевого огня перед глазами.       От этого огня Вера бежала — инстинктивно, иррационально, не разбирая дороги; просто бежала в попытке спрятаться, скрыться аж под самой землёй, потому что, кажется, это её обугленную плоть должны были облизывать сейчас горячие языки пламени. Она распахнула полы шубы, спуская её с плеч, ощутив на коже невыносимый жар — то ли от того самого призрачного огня, то ли от духоты вагона.       Дыхание, всё такое же рваное, никак не удавалось выровнять, как бы глубоко Вера ни пыталась втягивать тёплый воздух салона в нежелающие разжаться лёгкие. Сердце, ставшее как будто размером со всё тело, билось и пульсировало сразу везде, грозилось выскочить наружу и не оставить после себя внутри ничего, кроме нарастающего страха.       Её машина взорвалась. Машина, в которой должна была быть она сама.       Нет, не взорвалась. Только сейчас эта мысль сверкнула молнией, прокатившись по телу электрическим разрядом. Не взорвалась — взорвали. Как и отец не застрелился — его застрелили.       Вера запустила пальцы во взмокшие на затылке волосы и до боли их оттянула, блуждая ошалевшими глазами по тускло освещённому вагону. Поймала на себе несколько подозрительных взглядов и поспешно отвернулась к окошку по правую руку от себя, лбом вжимаясь в прохладную стеклянную гладь.       Был ли это снова Макс, которого, кажется, пока никому — ни милиции, ни Пчёлкину — найти не удалось? Человек, на чьих руках уже запеклась кровь Вериного отца, вернулся, чтобы теперь отобрать и её собственную жизнь?       Но… жизнь ли? Нужна ли ему была её жизнь — или нечто другое, нечто намного более ценное для людей, каждый день окружавших Веру? Всполошенные страхом мысли метались в голове, точно юркие мушки перед застланными пеленой ужаса глазами.       Если её и хотели убить, чтобы что-нибудь отобрать, то вряд ли это была всего лишь жизнь; Вера, осознав это, распахнула глаза, уставившись в трясущийся за двумя слоями окон от неё салон соседнего вагона. Её взгляд упёрся в чужие радужки, и по коже вдруг пробежались холодные мурашки, точно эти чужие серо-голубые глаза — не глаза, а скованные зимним льдом озёра — обдали её стылой могильной сыростью, пусть секунду назад она и задыхалась от гнетущей духоты.       Нет, напротив неё, на точно таком же месте в самом углу вагона, сидел не Пчёлкин, как показалось Вере в первый момент, но вот в ледяном взгляде именно его призрак она и разглядела.       Если её и хотели убить, чтобы что-то отобрать, то кто лучше него подошёл бы на роль убийцы? Разве не Пчёлкин, чью внезапную готовность идти с Верой на компромисс она приняла за чистую монету, не догадавшись, что он мог всего лишь затаиться — и нанести удар, когда она совсем того не ждёт? Смертельный удар, последний для Веры.              Ведь что Вера поедет на кладбище, он знал — она каждый год ездила к маме в этот день, сама ему об этом и сказала накануне, вернувшись с назначенной, наконец, встречи с Кагановичем.       Мужской голос объявил ту же станцию, на которой Вера зашла в вагон: поезд завершил круг по кольцевой ветке. Она перевела глаза на указатель над раздвижными створками дверей.       Вера нахмурилась, будто силясь вспомнить, как и зачем оказалась здесь, под землёй. Скользнула пальцами в сумочку, нащупав холодный металл ключей, и мазнула глазами по синему брелоку: ключи от маминого дома не потерялись. Хорошо, что умудрилась не уронить сумку в ларьке, не оставить её в машине, когда выскакивала, чтобы купить цветов. Хорошо, что теперь, когда направлялась в единственное место, где хотела спрятаться от мира, крошащегося на осколки вокруг неё, ключи всё-таки были под рукой.       Хорошо, что смутно помнила даже, как добиралась в детстве вместе с мамой на перекладных до дачи: на метро сначала, до вокзала, а там — на пригородной электричке; только не помнила точно названия нужной станции, где следовало сойти: начиналось вроде на «р» и как-то связано было с литературой. А уже там, загородом, короткой дорогой через лес до небольшого посёлка — Вера, прокрутив в памяти помутневшие воспоминания, ощутила неясный прилив сил: да, она справится, всё вспомнит и доберётся до маминого дома. Сама, одна.              Понимала, куда, понимала, как, но вот зачем — решит потом. Сейчас просто выскользнет из стальных лап смерти и спрячется там, куда она точно никогда не дотянется: в своём глубоком-глубоком прошлом.       И никто ведь не будет знать, где Вера и как её найти: дача даже не принадлежала маме по бумагам, а значит, вряд ли значится в каких-нибудь базах. Нет адреса и в завещании отца, потому что дом был тётиным, а тётя — не родной: так, седьмая вода на киселе, а не тётя. Это Вера её так называла, но кем она на самом деле приходилась матери и самой Вере — даже не помнила. Тётя давно уже эмигрировала заграницу, а ключи с синим брелоком отдала отцу.       Вера в дом заезжала изредка, но местность помнила. Смутно, но всё-таки — помнила. И память эта становилась как будто свежее, яснее, проступала чёткой картинкой в сознании с каждым новым шагом — по привокзальной площади, по брусчатой дороге к кассам вдоль желтоватой стены здания вокзала, и, наконец, по железнодорожной платформе.       И даже название нужной станции вспомнила, едва сдержав внутреннее ликование, когда водила пальцем по столбику перечисленных населённых пунктов — маршруту пригородной электрички, в которую ступила уже почти полностью уверенная в собственных силах, решительно откинув в сторону всякую растерянность.       Электричка в середине дня была полупустой, и Вера умостилась в одиночестве возле окна, вперившись блуждающим взглядом в пробегающий за стеклом серый городской пейзаж, сменившийся постепенно белоснежным — загородным. Здесь, в бегущем среди деревьев, а не под землёй, поезде стало, наконец, спокойно и уютно; не хотелось даже, чтобы дорога заканчивалась — Вера так бы и ехала в неизвестном направлении, прижавшись лбом к стеклу и вперившись в однообразную картинку снаружи.       Сойдя на нужной станции, огляделась, замерев возле спуска крутой металлической лестницы. Перед нею раскинулась глухая пелена леса, и Вера теснее прижала к себе локтем повисшую на плече сумку.       Для верности спросила дорогу к посёлку у выскочившей из разъехавшихся дверей электрички женщины со здоровенным клетчатым баулом; та неопределённо махнула рукой в сторону леса, велев Вере следовать за ней — оказалось, что им по пути. Вера аккуратными шажками спустилась по замёрзшим жестяным ступенькам, стараясь не поскользнуться и крепко держась за тонкую ограду поручня, цепляясь вязанными варежками за успевшие оледенеть кристаллики снега.       Вдоль леса вправо, к узкой неасфальтированной дорожке, а потом, по её обочине, несколько сотен метров пешком — за сгорбившейся фигуркой попутчицы в китайском дутом пуховичке с серой опушкой по кайме мешковатого капюшона.       — Ты это к кому такая красивая? — бросила неожиданный вопрос женщина, оглянувшись на семенившую позади Веру. Под сапогами хрустел снег, и Вера, чуть ускорившись и ощущая, как квадратные каблуки продавливают мягкий настил, беспечно ответила:       — Дача здесь, — она неловко улыбнулась в хмурое лицо случайной попутчицы и спешно заправила выбившийся из-под шапки локон волос.       Та недоверчиво хмыкнула, покрепче перехватив матерчатую ручку своей сумки, и чуть дёрнула плечами.       — Не дачное время-то, — они уже свернули с обочины просёлочной дороги вглубь деревьев, из-за которых показались запорошенные снежным пологом крыши деревянных домов. — Вон, и нет никого тут почти.       — А вы? — невозмутимо оспорила её слова Вера, неуклюже ступая по узкой колее дорожки, протоптанной между сугробами. — Раз никого нет, кто же тогда тут ходит?       Тётка, скинув на плечи капюшон, из-под которого показались скрученные в тугой пучок седые волосы, цокнула языком.       — Разве что я да, вон, Савелич, — она всплеснула ладонью в сторону самого дальнего дома на противоположном конце посёлка, выходившего к автомобильному шоссе. — Мы и ходим. Ты-то в какой дом?       Вера поёжилась, остановившись, и оглядела два ряда стоящих друг напротив друга одноэтажных деревяшек за редкими колышками невысоких заборчиков.       — Вон в тот, — ткнула пальцем в третий по счёту дом, узнав его по тёмно-зелёному цвету стен.       — К Розе, что ль? — качнула подбородком тётка, близоруко сощурившись, вглядываясь в Верино лицо. — Так она уехала давным-давно. Родственники только иногда приезжают вроде как.       — Так я и есть, — Вера поправила кожаный ремешок на плече, разведя руками, — вроде как племянница.       Тётка обвела Веру пристальным взглядом с головы до ног, будто только сейчас её толком рассмотрев.       — Вера, что ль? — узнала её, радостно улыбнувшись. — Ну, надо же, — тётка едва взмахнула руками. — А я тебя совсем маленькой помню. Вы же вроде на машине всегда приезжали? Видела, у забора оставляли.       Вера только пожала плечом, едва заметно растянув губы в ответ; и сегодня бы приехала на машине, если бы не… Чуть было не перекосившую лицо гримасу удалось сдержать, натянув на лицо обманчиво спокойную улыбку.       Вера потянулась к хлипкой щеколде задвижки на калитке, подёргав металлический рычажок и с трудом расшевелив промёрзший нехитрый механизм. Сапогом раскидала мешавший дверце открыться снег, потянув её на себя и придерживая съезжающую на глаза шапку.       — Ну, ты заходи, если надолго приехала, — позвала наблюдавшая за Вериными неловкими манипуляциями новая — или старая? — знакомая и снова накинула на голову капюшон, кинув долгий взгляд на пустующий дом. — А то чего тебе там одной? Дом-то, вон, холодный. И есть нечего, наверно. А ты налегке, смотрю, — она кивнула на одиноко болтающуюся в Вериных руках сумку и тихо рассмеялась, изумлённо качая головой каким-то своим мыслям.       Вера покивала, шаря в холодном нутре сумки в поисках ключей, и шагнула за ограду: сапоги утонули в снегу по щиколотку. Оперевшись на острые деревянные колья забора, она уткнулась глазами в спину удаляющейся негаданной попутчицы, и вот теперь-то ощутила, как медленно растворяется наполнявшая её до этого уверенность.       Развернулась, наконец, лицом к пустующему крыльцу с посеревшими от времени досками половиц, по которым она радостно скакала ещё совсем девчонкой и по которым давно уже никто и не скакал, и даже не ходил.       И правда ведь: на дворе зима, в доме ничего нет, кроме старинной печки, которую Вера и топить-то не умела, а весь двор заметён ровным толстым слоем декабрьского снега. Добраться-то она досюда добралась, даже самостоятельно; но дальше-то что? Что ей тут теперь делать и как долго вообще находиться? Нет ни еды, ни даже воды с собой: снег — и тот как-то пришлось бы растопить.       Вера с досадой цокнула языком, шумно выдохнув и, стащив шапку, устало смежила веки, запрокинув лицо к небу.       Внутри дома было чуть теплее, чем на улице, но Вера шубу снимать не стала, спрятав руки в карманах. В сенях с низким потолком, в который она едва не упиралась макушкой, пахло пылью и затхлостью. Она обречённо оглядела стоявшие неровным рядком пузатые вёдра и жестяные бидоны, горько вздохнув и шагнув по скрипящим под ногами половицам в жилую комнату, потянув выкрашенную белой уже облупившейся краской дверь.       Всё, и правда, осталось ровно так же, как она с детства и помнила. Каменная стенка печи по правую сторону и тёмный закуток за нею; круглый, укрытый цветастой клеёнчатой скатертью столик с плотно придвинутыми деревянными спинками стульев вокруг, старая тахта под бязевым покрывалом и сервант с керамическими чашечками в красный горох — вот и всё простенькое убранство. Сразу за печкой проём, скрытый застиранной занавеской: он вёл в небольшую импровизированную спаленку с продавленной полутораместной кроватью — Вера помнила, как неудобно всегда было спать на жёстком матрасе и как противно поскрипывала под ним панцирная сетка.       Но сразу за сервантом лакированными чёрными боками блестело древнее мамино пианино — Вера сама, под её чутким руководством, училась на нём когда-то играть, тыкая неопытными пальцами в скользкие клавиши; и от этого воспоминания губы тронула лёгкая улыбка.              Она, бросив сумку на колченогую лавочку возле печи, прошагала к инструменту, придвинув к нему вытащенный из-за стола стул с недостающей в спинке перекладиной. Такой в дни редких посещений маминого дома у Веры всегда был ритуал: она со старинным пианино будто здоровалась, как со старым и позабытым другом, и оно осторожно откликалось тонким дрожанием струн на ласковые движения пальцев.       Подняла клап, из-под которого показался ряд чуть пожелтевших от времени белых клавиш. Пробежалась по ним, едва скривившись от дребезжащей в нотах фальши — конечно, за годы простоя чистота звука потерялась.       Вера пошарила рукой по пыльной поверхности серванта и нащупала на привычном месте длинную ручку настроечного ключа. Сняла лакированную крышку пианино, отвернув задвижки на боковой доске вверх и аккуратно её сняв, прислонив к стене, и провела рукой по рядам тёмных заострённых колков, от которых тонкой тетивой попарно расходились натянутые струны.       Вера снова прошлась пальцами по клавишам первой октавы, настороженно вслушиваясь в до боли знакомые переборы: даже сейчас, расстроенное, мамино фортепиано звучало по-родному, как не звучало ни одно другое — потому что Вера как наяву слышала не дребезжание нот, а лившийся незамысловатой мелодией мамин голос. Она, подцепив колок фальшивящей «ми», легонько повернула ключ в сторону, снова вдавливая до упора клавишу и удовлетворённо улыбаясь.       Знакомые действия отвлекали от пугающего чувства навязчивой неопределённости: делать нужно было бы что угодно, кроме никому не нужной настройки старого пианино, на котором и играть-то некому; но Вера, мысли эти пока отгоняя прочь, погружалась в порядок известных манипуляций. Извлечь звук, повернуть рычажок, снова надавить на податливый и скользкий прямоугольничек из дерева, вслушиваясь в звучание чистой ноты.       Склонившись над распахнутым перед собой фортепиано, она скользнула взглядом в сторону от натянутых струн, заметив вдруг белый целлофановый свёрток в самом углу на дне нутра инструмента, и убрала с клавиатуры руку. Зажатым в пальцах ключом подцепила плотно свёрнутый шуршащий пакет, подтаскивая его к себе вверх по лакированной деревянной доске внутреннего бока фортепиано.       Свёрток, наконец, оказался в руках, и Вера, пыхтя, чуть распахнула шубу, снова опустившись на стул подле пианино. Уже было сложила нетяжёлый пакет на колени, чтобы изучить содержимое, но отвлеклась на донёсшийся с улицы шум мотора. Оглянувшись, она подскочила, кинувшись к окну и пригнувшись возле него: там, возле забора, остановилась слишком хорошо знакомая чёрная машина.       Вера, чертыхнувшись, сунула пакет за пазуху и, стремительно отбежав от окошка, схватила брошенную на скамье сумочку, юркнув в закуток без окон за печкой. Тут, в темноте, на ощупь нашла зазор между гипсокартоновой стенкой и каменным боком печи, втиснувшись в пахнущее пылью и необитаемостью узкое пространство, где с трудом бы поместился, кажется, и ребёнок.       Затылком упираясь в холодный камень, зажала рукой рот, чтобы незваный гость не слышал её сбившегося дыхания, и настороженно вслушалась в звуки потревоженного дома. Входную дверь на крыльце она закрыть догадалась, но вот внутреннюю, в комнату, оставила распахнутой; и теперь с замиранием сердца слушала скрип старых половиц под тяжёлыми шагами.       Откуда кому-то знать, где Вера может находиться?       Она, с досадой зажмурившись, ощутила, как ухает вниз сердце: знала Таня, Вера сама ей о своих планах рассказала. А Таня могла сказать…       Вера в бессильном раздражении легко стукнулась затылком о каменную стену печи, болезненно скривившись.       — Вер? — донёсся до неё приглушённый голос Пчёлкина — это его шаги отдавались скрипом половиц в необитаемом доме.       Никто не мог узнать, где её теперь искать, и никто никогда, видимо, уже не сможет узнать, если Вера в своих подозрениях окажется права; если взрыв — его рук дело.              Но его ли? Перед тёмной пеленой прикрытых век снова всплыло его улыбающееся утром лицо.              Если это, и правда, так, то она потеряет последнюю и без того хлипкую опору, не позволяющую своду мира, грозившему обрушиться на неё каменной глыбой, намертво придавить Веру к земле.       Вера услышала его шумный выдох, а за ним — снова тяжёлые шаги куда-то вглубь комнаты. Скрип ножек стула по полу.       — Там следы на снегу. И дверь открыта, — наконец, снова донёсся до неё тихий голос. — Так что можешь не прятаться. Я знаю, что ты здесь.              «Я знаю, что ты здесь» — слова эти отдались в голове глухим эхом. Была ли это угроза? Или — таилась под рёбрами робкая надежда — всё-таки спасение?       Вера, стараясь не издавать никакого шума, дышала медленно и осторожно, и казалось, будто бы он может вычислить место её нахождения по звуку так громко и так тяжёло забившегося сейчас сердца.       Он чем-то постучал — пальцами по столу, должно быть; и Вера повернулась лицом в сторону, чуть высовываясь из-за печи, чтобы уловить каждый шорох, каждое его движение. Но больше всего хотелось услышать сейчас его мысли, научиться читать их на расстоянии; хотя куда там — она ведь, и глядя в его непроницаемые глаза, никогда не могла толком понять, что кроется за этими ледяными осколками.       — Ладно, — шумно вздохнул Пчёлкин и цокнул языком. Снова раздался глухой стук. — Я оставлю пушку на столе, Вер. Она заряжена, можешь проверить, — произнёс он громче. Стул скрипнул, и до Веры донёсся шорох его одежды: Пчёлкин встал. — И выйду. И ты давай, — он выдержал паузу. — Тоже выходи. Я с миром пришёл, — усмехнулся он негромко.       Вера даже не думала пошевелиться, вслушиваясь в его отдаляющиеся шаги, и до боли закусила нижнюю губу. Постояла так ещё немного, прикидывая в уме, правда ли он вышел — или только сделал вид, оставшись где-нибудь в сенях, чтобы подкараулить её, когда она покажется из своего укрытия.       Наконец, сделала аккуратный шаг вбок, выныривая из послужившего убежищем закутка, вынув из-за пазухи добытый целлофановый свёрток, сунув в сумку и оставив здесь же, на полу. Прижимаясь к печи настолько плотно, насколько было возможно, она сделала несколько осторожных шагов к проходу, медленно опуская подошвы сапог на скрипучие половицы, стараясь их не тревожить.       Выглянула из-за каменной стенки, вцепившись взглядом в маленькое мутное окошко напротив, завешенное полупрозрачным тюлем. Фигура Пчёлкина в тёмном пальто и правда мелькнула снаружи — значит, он всё-таки вышел на улицу. Она, не отрывая ладоней от холодного камня, кинула вороватый взгляд на круглый стол: на цветастой клеёнке и правда поблёскивал чёрным металлом пистолет.       В несколько шагов перепрыгнув короткое расстояние, она вцепилась в рукоять, спрятав руку с оружием в карман шубы и опустившись на отодвинутый Пчёлкиным стул. Глянула в окно, выходящее на калитку забора, и никого возле машины больше не увидела: значит, приехал один?              Для того, чтобы не было свидетелей?       Вера сжала губы в тонкую нить. Пистолет холодил пальцы, придавая так не хватавшей сейчас уверенности. Зачем он оставил ей оружие, если и впрямь намеревался от Веры избавиться? Неплохо бы, правда, проверить, заряжено ли оно; только громкий хлопок выстрела тогда точно её выдаст.       Помощи здесь тоже ждать неоткуда: соседка только эта, женщина преклонных лет — чем она ей поможет против наверняка вооружённого бандита? Да неизвестный Вере некий Савелич: мужчина, судя по прозвищу, но откуда знать, кто он такой и можно ли просить у него защиты?       Она снова оглянулась в сторону окна. Можно выскочить из дома и попытаться добежать до дороги, не той, по которой она сюда пришла — там совсем безлюдно; а до шоссе с другой стороны от посёлка, по которому Пчёлкин, видимо, и приехал. Там трасса оживлённая, и можно попытаться остановить какую-нибудь машину.       Сам Пчёлкин, судя по всему, сейчас обретался на заднем дворе дома — Вера, пригнувшись, выглянула в выходящее на придомовую территорию окно и его фигуры ни возле крыльца, ни возле забора не обнаружила.       Если она побежит, то он, конечно, сможет догнать её на машине; только если она не успеет незамеченной спрятаться в доме у той самой тётки — но и тут, выходило, проблема: Вера не знала даже, в каком доме та живёт и куда ей стучаться.              Да и надо ли бежать?       Она снова сжала рукоять пистолета, скользнув пальцами по заострённому спусковому крючку, и поднялась со стула, отворяя прикрытую Пчёлкиным дверь.       Морозный воздух на улице обжог пазухи носа, и Вера, заслонив рот рукой, тихо чихнула в ворот шубы, чтобы заглушить звук. Спустилась по трём ступеням крыльца, вытаскивая из кармана пистолет, направив дуло в землю, палец со спуска не убирая.       Замерла в нерешительности на развилке двух едва протоптанных тропинок: одна, сотканная из их с Пчёлкиным следов, вела к калитке забора; другая одинокая пара следов — за дом, на задний двор. Она оперлась рукой на деревянные доски, царапнувшие облупившейся краской ладонь, и тыльную сторону запястья прижала ко лбу.       Сделала всё-таки несколько осторожных шагов вдоль стены дома, вытягивая шею и пытаясь настороженно заглянуть туда, где ждала увидеть Пчёлкина — неизвестно, правда ли пришедшего, как сам он и заявил, с миром.       Он сидел, чуть съёжившись, с зажатой между зубами тлеющей сигаретой на лавочке посреди двора, с которой загодя смахнул снег, и с сосредоточенным видом утрамбовывал подошвами ботинок небольшую площадку в сугробе перед собой.              Кажется, убийца так бы не выглядел — по крайней мере, не тот, что заявился бы убить Веру в Богом забытом медвежьем угле.       Она, крепче сжав пальцами пистолет, чуть приподняла его на вытянутой руке, но дуло на Пчёлкина не направила — просто приготовилась, опустив большой палец на курок.       Пчёлкин спрятал в карман золотистую «Zippo» и, оторвавшись от утаптывания снега, цепко оглядел Веру с головы до ног.       — Ну, — протянул, удовлетворённо кивнув головой, — рад видеть живой и невредимой.       Вера крепче перехватила рукоять пистолета, дёрнув щекой в недоверчивой гримасе.       Пчёлкин усмехнулся. Отвернулся, покосившись на лес за участком, и вернул к ней прищуренный взгляд, склонив подбородок вбок.       — Отвечая на вопрос, который ты хочешь задать, — он почесал щёку и сделал замысловатый пасс рукой, — это не я.       Вера сдвинула назад шапку, снова съехавшую на брови, дулом пистолета, не отрывая от его лица напряжённых глаз: пыталась на лице считать малейшие признаки лжи.       — Блять, — прыснул неожиданно Пчёлкин, заслонив ладонью глаза, — ты бы себя видела.       Вера упрямо сцепила зубы, отчего эмаль едва, казалось, не раскрошилась в мелкие осколки, и раздражённо втянула раздувшимися ноздрями холодный воздух: пересохшие слизистые от мороза чуть слиплись.       Пчёлкин, помрачнев, глубоко затянулся, уперевшись локтями в колени и роняя лоб на ладонь.       — Тачка в мясо, — он провёл языком по зубам и вздёрнул верхнюю губу. — Водила тоже.       Вера, подавив тихий всхлип, прижала к глазам запястье, порывисто помотав головой.       — Как ты меня нашёл? — спросила первое, что пришло в голову; хоть ответ и так сама знала.       — По хлебным крошкам, — невесело хохотнул Пчёлкин, и Вера озадаченно нахмурилась. — К подружке твоей людей отправил, но вроде там ты не появилась. Сам сюда: Таня мне ещё утром настучала, куда ты намылилась. Ну и, — он огляделся, — вот. Элементарно, Ватсон, — лукаво подмигнул, отщёлкнув в сторону скуренный бычок. — Ну а тут ясно всё — ты вон как наследила, — взгляд его тут же помрачнел, подёрнувшись изморозью. — А если б не я пришёл?       — Никто про этот дом не должен знать, — Вера, недовольно сморщившись, с раздражением выдохнула, мазнув глазами по небольшому углублению, где утонул фильтр сигареты.              Пчёлкин невесело усмехнулся.       — Честно говоря, я думал, что искать-то уже некого, — уставившись исподлобья тяжёлым взглядом, продолжил Пчёлкин, вытянув из пачки свежую сигарету. — Никто ж не знал, что тебя в машине не было. Тачка с охраной на светофоре отстала. Мне просто звякнули, говорят, жену вашу подорвали, Виктор Палыч, чё делать? — он усмехнулся, откидываясь на деревянную спинку.       — Обрадовался? — Вера скептично вскинула бровь, поджав нижнюю губу.       Пчёлкин, усмехнувшись, глянул себе под ноги и помотал головой.       — Дура ты, — в сдержанном голосе бряцнули стальные нотки. Он выдохнул облачко сероватого дыма, прикрывшее полупрозрачной завесой помрачневшее лицо. — Знаешь, чё тогда подумал? — он криво ухмыльнулся с зажатой между губами сигаретой, покручивая в обтянутых кожаными перчатками пальцах золотистую зажигалку и опуская на неё задумчивый взгляд. — Хоть в последний раз тебя видел, когда ты улыбалась. Чё ты? — качнул он подбородком в её сторону, заметив, как недоверчиво сморщилась Вера и обхватила себя за плечи ладонями. — Красивая же. Когда улыбаешься. Мне нравится, — Пчёлкин подмигнул, цыкнув уголком губы, и посерьёзнел. — И когда живая, тоже нравится.       — Зато выгодней, если мёртвая, — упрямо опустив голову, отчеканила Вера.              — Не-е, — протянул Пчёлкин скептически и снова затянулся, подняв к небу пристальный взгляд. — Ты лучше по-другому посмотри. Кому-то, — с нажимом произнёс, опустив подбородок, — выгодна не твоя смерть, а то, что в первую очередь её повесят на меня.       Вера отвела полный сомнений взгляд в сторону, облизнув кончиком языка обветрившиеся губы.       — Мы ж уже обсуждали, что мне тебя убивать себе дороже, — донёсся до неё голос Пчёлкина, и Вера снова на него оглянулась. — А так открыто подставляться вообще полная дурость. Легче было тогда при следаке тебе мозги вышибить, чтоб прям сразу и закрыли. Я чё, по-твоему, совсем кретин, чтобы со всех сторон себе проблемы наживать? И от ментов, и от бати твоего, — он снова скосил взгляд к небу с тяжёлым вздохом, — царствие ему там… и всё такое.       Вера угрюмо уставилась на Пчёлкина, вертевшего в руках бликующую от солнечных лучей зажигалку. Устало опустила веки, пытаясь осознать всё им сказанное и сопоставить с реальным положением дел: и правда ведь, в первую очередь подумали бы на Пчёлкина, как недавно все заподозрили её саму в убийстве собственного отца — но и выгода для Пчёлкина всё равно была, а уж с интересом правоохранительных органов он бы, наверное, как-нибудь сумел разобраться.       — Как будто для тебя проблема откупиться, — возразила она, пытливо на Пчёлкина посмотрев.       Он пренебрежительно хмыкнул.       — Мог бы — уже б откупился, — ответил он невозмутимо с долей удручённости в голосе. — Следак в дело вцепился, как цербер. Тебя, как видишь, в покое оставил, а до меня докапывается. И глубоко роет, собака, старается. Вот и думай, Вера, кому на руку дать ему лишний повод ко мне приебаться, — Пчёлкин, настороженно сощурившись, вцепился в Веру внимательным взглядом.       Она, поджав губы, сунула руку с оружием в нутро глубокого кармана и огляделась вокруг себя, как будто где-нибудь в глубоком сугробе могла найти ответ, и озадаченно свела к переносице брови. Вернулась глазами к молча уставившемуся на неё Пчёлкину, утопившему в снегу скуренный до фильтра бычок. Он, повертев бумажный обрубок в пальцах, задумчиво покосился на Веру и, рассеянно покрутив им перед глазами, сунул всё-таки в карман чёрного пальто.       — Так значит, — Вера, безмолвно пошевелив губами, сделала к нему несколько шагов и смахнула с досок скамьи возле Пчёлкина толстый слой снега. Умостилась рядом, зябко поёжившись и поплотнее кутаясь в шубу. — Ты хочешь меня убедить, что кто-то пытается тебя подставить?       Пчёлкин согласно хмыкнул, наблюдая за её движениями, и качнул подбородком.       — И как, гражданин начальник? — весело осклабился он. — У меня получается?       Вера, вцепившись в его лицо глазами, пробежалась взглядом по расцвётшему на его щеках лёгкому румянцу, и уголки её губ едва заметно дрогнули в ответ на его почти что обезоруживающую улыбку — в переносном, конечно, смысле: Вера всё-таки сжала пальцы покрепче на потеплевшем от непрерывного контакта с кожей металле пистолета.       — Дай-ка угадаю, — пропела она беззаботно, скосив к верху глаза. — И за всем этим стоит, конечно… — она почесала лоб и деланно нахмурилась, в миг сбросив с лица намёк на напускную весёлость. — …скажем, Космос.       Вера старалась уловить мельчайшие изменения в чертах его лица, вдруг как будто немного отяжелевших. Пчёлкин отвернулся, склонив корпус тела над коленями, и щёлкнул колёсиком зажигалки перед глазами.       — Не, он не мог, — произнёс уверенно, коротко пожав плечом.       — Почему это? — невозмутимо передёрнула его Вера, обескураженно качнув головой. — Когда убили отца, ты ведь и на него думал. Сам мне говорил.       Пчёлкин помолчал, погасив крохотный огонёк, и уставился куда-то перед собой, выпустив шумный выдох из раздувшихся щёк.       — Потому что мы братья, — покосился на неё с долей лукавства в глазах. — С первого класса вместе. А братьев в таких вещах подозревать — не дело. И Профессора не он того, — подмигнул он хитро и беззаботно махнул рукой. — Это я так, тебя разговорить хотел.       Вера недоверчиво сощурилась.       — Но им ведь ничто не помешало тебя в таком заподозрить, — вкрадчиво произнесла она, едва заметно сглотнув. — Космосу и Белову.       Пчёлкин с толикой изумления вскинул брови, уставившись на Веру в упор, и приподнял уголок губ в кривой усмешке.       — Ты и про это знаешь, — выдохнул он сквозь тихий смешок, помотав головой и прикрывая пальцами веки. — Ну, подозревали, — Пчёлкин равнодушно пожал плечами; голос его будто бы покрылся на морозе корочкой льда. — Но ошиблись же. А нахера повторять чужие ошибки? — склонив вбок подбородок, чуть приблизился к Вере и коротким беглым движением пальца поддёрнул кончик её носа, уже онемевшего на холоде. — Ничё хорошего из этого обычно не выходит.       Вера озадачено нахмурилась, опустив глаза к собственным коленям.       — Ну и кому тогда это всё может быть нужно? — протянула с сомнением в голосе.       Пчёлкин негромко усмехнулся, растирая ладони друг о друга, и выпустил облачко белёсого пара изо рта.       — Ну, если мы говорим откровенно, — растягивая гласные, ответил он и на секунду замолчал, многозначительно причмокнув. — До сегодняшнего дня я думал, что, в общем-то… — прервался, облизнув губы. — Тебе. Вон и завещание как удачно подвернулось. Чё, прихлопнула папку? — задорно цыкнул уголком губы, вцепившись немигающим прищуром; и Вера с досадой поймала себя на мысли, что даже сейчас не понимала, шутит ли он — или снова спрашивает всерьёз.       — А теперь? — горько усмехнувшись, вскинула на него глаза.       — А теперь, — Пчёлкин потёр пальцами подбородок, — теперь у меня появились к тебе вопросы. Ты каким-то чудом выжила в покушении, и мне бы очень хотелось понять, случайно ли так вышло, — он повернулся к Вере лицом, не отводя пронизывающий до костей взгляд.       Вера чуть сгорбилась, зябко поведя плечами под меховым пологом.       — Ты думаешь, я это покушение подстроила, что ли? — ответила недоверчиво и поджала губы. — И что дальше? Поехала в полузаброшенный холодный дом, чтобы посреди зимы тут отсидеться?       Пчёлкин хмыкнул, глянув на деревянную стену за Вериной спиной, и согласно кивнул.       — Да уж, удивительно непродуманно для такого продуманного плана, — склонив к плечу подбородок, он покосился на небольшой сарайчик напротив скамьи, и Вера, оглянувшись, заметила дорожку следов к его покосившейся двери. — На твоём месте я бы нашёл место потеплее. Дров вон, — он кивнул на деревянную постройку, — мало, да и те, что есть, уже отсырели. — Он, замолчав, перевёл на неё ставший насмешливым взгляд и ухмыльнулся. — Ты и печку, небось, топить не умеешь? — Вера удручённо поморщилась, и Пчёлкин довольно цыкнул языком. — Да, не бьётся чё-то. И убегать тебе оттуда вообще было необязательно. На месте бы на меня ментам накапала, и всего делов-то. Уже б в браслетах, наверно, сидел, — его рука скользнула Вере на спину. Крепкая ладонь, чуть смяв мех шубы, притянула её ближе к Пчёлкину. — Чё, правда испугалась? — спросил он над её ухом, когда Вера ткнулась носом в мягкую шерсть обмотанного вокруг его шеи шарфа.       Она рвано и шумно вдохнула показавшийся почему-то приятным тяжёлый запах табака, въевшийся в ткань, и прикрыла веки.       — Не каждый день машины на глазах взрываются, — тихо пропищала Вера, ощутив вибрацию короткого смешка в горле Пчёлкина. Она, оторвавшись от пахнущего куревом плеча, заглянула ему в лицо. — Ты там был?       — Не, — мотнул Пчёлкин головой и, снова надавив Вере на спину, теснее прижал к груди. — Ехал. Потом ребята позвонили, сказали, что тебя там нет. Баба из цветочного сказала, что ты вроде как в метро сиганула, — он цыкнул уголком губы. — Ну, может, так даже лучше.       К чему относилась последняя его фраза, Вера не поняла и уже было хотела переспросить, но Пчёлкин вдруг, отстранившись, поднялся, потерев ладони в кожаных перчатках друг о друга, и тут же продолжил:       — Чё, тут кто живой вообще есть? — переступил он с ноги на ногу, зябко ёжась. — Холод, правда, собачий, дров бы хоть раздобыть.       — Зачем? — непонимающе нахмурилась Вера, поднимаясь со скамьи вслед за ним.       Пчёлкин насмешливо на неё покосился, опуская руку на талию и утягивая вслед за собой к передней части дома.       — Ночью замёрзнем, — раскатисто хохотнул он, поднимая ворот пальто. — Или ты предпочитаешь согреваться как-нибудь по-другому? — подмигнул лукаво, и Вера спешно опустила ресницы.       — Соседку видела, — пробормотала она смущённо, — Она меня сюда от станции проводила. Не знаю только, в каком она доме. Но к себе приглашала.       Пчёлкин с неудовольствием подозрительно сощурился, кинув на Веру быстрый взгляд, и качнул в сторону подбородком.       — Ну, пошли тогда к соседке, — оказавшись возле забора, он оглядел противоположный ряд домиков, тонувших в белоснежных сугробах. — Вон, — махнул рукой в сторону одного из них. — Дым из трубы. В тачку садись, погреешься.       Он распахнул перед ней дверцу, и Вера нырнула в тёплый салон так и оставшейся заведённой машины. Пчёлкин опустился рядом с ней на водительское сидение, стаскивая с рук перчатки и подув на пальцы в попытке отогреться.       — Мы в соседний дом на машине поедем? — недоумённо вскинула Вера брови, и Пчёлкин кивнул на собственные ноги в лакированных ботинках — слишком лёгких для такого мороза.       — Это ты в полной экипировке, — надавив на педаль, ответил он и повернул баранку руля. — А я вообще-то в офис с утра собирался. И так уже жопу там с тобой отморозил.       — Ну и зачем тогда нам здесь оставаться? — спросила она озадаченно, глядя, как медленно плывут за окном деревенские дома. — Поехали домой.       Пчёлкин весело хохотнул, повернувшись к ней расцвётшим довольной улыбкой лицом: на щеках всё ещё играл беззаботный румянец, и от этого Пчёлкин казался ей каким-то даже… родным?       — Да ладно, принцесса, — протянул он невозмутимо и прищурил один глаз, цыкнув краешком губы. — Снег белый, воздух чистый. Ни души вокруг, даже труба не ловит, никто не заколебёт. Романтика. Считай, это я тебя на свидание позвал.       Вера неопределённо пожала плечом, откинув голову на спинку сиденья. Пейзаж вокруг и правда навевал умиротворение: чистый снег, совсем не похожий на городскую буро-коричневую кашу, искрился под лучами уже опускавшегося к горизонту тускнеющего солнца, красящего небо над покатыми деревянными крышами нежно-розовой дымкой. И дом мамин, хоть пустой и холодный, всё равно пропитан был тёплыми детскими воспоминаниями; наверное, если и правда растопить в нём печь, отогреть осиротевшее нутро, в нём станет так же уютно, как было много лет назад.       — Нас ищут, наверно, — с сомнением протянула она, когда машина замерла возле реденького заборчика соседкиного дома.       — Ну, завтра и найдут. Пошли, а то мне одному она не откроет, — ответил Пчёлкин легкомысленно, распахивая дверь салона и впуская внутрь пахнущий морозом воздух. — Хозяйка! — зычно окликнул он, привалившись локтями к забору, когда Вера, последовав его примеру, тоже вылезла из машины.       Из-за выкрашенной голубой краской двери показалась сгорбившаяся женская фигура, кутавшаяся в грязно-зелёного цвета телогрейку.       — Зашла всё-таки, — спускаясь по ступеням крыльца, близоруко сощурилась тётка, неуклюже ступая валенками по расчищенной от снега и утрамбованной дорожке, ведущей к калитке.              — Виктор, — улыбнулся Пчёлкин, протянув женщине руку и кивнув в сторону остановившейся сбоку от него Веры. — Муж.       Вера утвердительно кивнула, неловко улыбнувшись соседке, и скрестила на груди руки.       — Нам бы дровишек, что ли, — продолжил Пчёлкин, скользнув рукой за пазуху кашемирового пальто, доставая кожаный бумажник и вытягивая несколько зеленоватых купюр. — И, может, еды какой, — он протянул соседке доллары, и та, вытянув в приятном изумлении лицо, смяла в кулаке шуршащие бумажки.       — Это сколько угодно, — одобрительно кивнула она, отодвигая щеколду на калитке и пропуская их внутрь. — Я только вот картошки сварила.       Пчёлкин довольно ухмыльнулся, поманив Веру за собой пальцами, и сам зашагал следом за кутающейся в телогрейку соседкой.       Охапку дров, мелких щепок и ворох газет, раздобытый у сердобольной соседки, он закинул в пустой багажник, с силой хлопнув крышкой. Вера уже вернулась в тёплый салон, глядя, как Пчёлкин за окном снова сунул тётке деньги, перегнувшись через забор и что-то ей сказав, опуская на плечо руку. Он махнул ладонью в сторону машины, и соседка, внимательно оглядев авто, утвердительно покивала; Пчёлкин в ответ сам довольно качнул головой и распахнул дверцу у водительского места.       — Слышь, мать, — позвал он напоследок, облокотившись на крышу машины. — А чем у вас тут ещё согреваются?       Тётка, лукаво ухмыльнувшись, ткнула пальцем в противоположный конец посёлка.       — У Савелича спроси, — ответ её прозвучал так же для Веры туманно, как и вопрос Пчёлкина. — Он промышляет.       Но Пчёлкину её слова явно были понятны: он кивнул в благодарность, снова оказавшись за рулём, и цокнул языком, трогаясь с места.       — Значит, у Савелича, — машина направилась туда, куда показала соседка: во второй обитаемый зимой в посёлке дом.       На этот раз из салона Вера выходить не стала, только наблюдала через окно, как Пчёлкин, отодвинув ничем не запертую калитку, поднявшись по крыльцу, постучал в грязно-серую дверь маленького дома, выглядевшего совсем не так ухожено, как тот, который они только что посетили. Глаза слипались, и Вера, разморенная теплом, откинулась на сидении и глубоко вздохнула, прикрыв веки.       Снова хлопнула крышка багажника, и Вера устало потёрла ладонью лицо, когда Пчёлкин вернулся в салон. Он достал из-за пазухи круглую жестяную баночку, гордо продемонстрировав добычу Вере.       — Ну, всё, от голода не умрёшь, принцесса, — протянул он весело и, заметив непонимающее выражение на её лице, пояснил с тихим смешком: — Чё, шпротов никогда не ела? — Вера в ответ помотала головой. — Вот и попробуешь.       Вера отчего-то искренне улыбнулась, выдавив тихий смешок, и снова прикрыла слипающиеся глаза, сладко зевнув. Так и осталась спать в согретой машине, пока Пчёлкин, скрывшийся в доме, развивал бурную деятельность — растапливал печь. Вера только иногда приоткрывала глаза, выныривая из уютной дремоты, про себя отмечая, как с каждым разом за окном становится всё темнее.       Солнце уже окончательно опустилось за горизонт, оставив после себя только синеватые сумерки, когда Веру снова разбудил тихий стук в окно. Она глянула сквозь ресницы на тонувшее в полумраке лицо Пчёлкина за стеклом и озадаченно нахмурилась, отворяя дверцу.       В доме стало ощутимо теплее — Вера даже скинула шубу, успев умоститься на поскрипывающей тахте и с сомнением потянувшись к куску хлеба с не вызывающим доверия куском рыбы, которые Пчёлкин предусмотрительно оставил на подложенном куске газеты. Только сейчас поняла, как сильно хотелось есть — и даже сомнительная консерва показалась едва ли не манной небесной.       — Не такой уж дом заброшенный, — кивнул Пчёлкин на горевшую приглушённым жёлтым светом люстру в розовом абажуре над обеденным столом. — За электричество, по крайней мере, платят.       Вера пожала плечом, дожёвывая нехитрое угощение.       — Отец, наверное, распорядился, — она растёрла холодными ладонями щёки и, довольно зажмурившись, полной грудью вдохнула потеплевший воздух, который теперь, отогревшись, запа́х чем-то до боли родным. — Здесь тётя жила, а потом уехала и нам вроде как на попечение дом отдала.       — Чё за тётя? — без особого интереса спросил Пчёлкин, отодвигая стеклянную раздвижную дверцу серванта и доставая с полки две усыпанные красным горохом чашки, внимательно в них заглядывая.       — Мамина родственница, — Вера забралась на диван с ногами, спрятав подмерзающие ступни под бёдрами. — Так что, Пчёлкин, технически… — она уставилась на него с напускной серьёзностью, наблюдая, как он, плеснув в обе чашки воды из стоявшего на столе ковшика — воду тоже достали у соседки, — поболтал жидкость в керамическом нутре и вылил в пустующую вазу на серванте. Пчёлкин, заслышав выдержанную Верой театральную паузу, сощурено покосился на неё, откупорив пузатую бутыль с мутной беловатой жижей внутри. — Технически, раз дом отцу не принадлежал, хозяйка тут я, — она довольно ухмыльнулась, обведя небольшое помещение глазами.       Пчёлкин рассмеялся, звонко бряцнув горлышком бутыли о керамический край кружки, и Вера услышала равномерное бульканье льющегося пойла неизвестного происхождения.       — Так себе из тебя хозяйка. Ни печь растопить, ни мужа накормить, — насмешливо подмигнул он и, наполнив обе чашки, подхватил их за тонкие ручки. Опустился возле Веры на диван. — На, согревайся.       Вера недоверчиво принюхалась: в нос ударил едкий запах спирта.       — Это что? — покосившись настороженно на скривившегося Пчёлкина, который осушил свою чашку одним махом и зажал рот кулаком, она осторожно пригубила обжёгшую обветренные губы жидкость.       — Давай-давай, — Пчёлкин, прижав ладонь к дну Вериной чашки, внезапно ту слегка приподнял, и Вера, ощутив, как в рот вливается порция жгучего спирта, машинально его проглотила. — Народное средство от переохлаждения.       Вера резко с шумом выдохнула, передёрнувшись от прожигающего язык и нёбо вкуса спирта.       — Такого тоже не пробовала? — усмехнулся Пчёлкин, лениво откидываясь на жёсткие подушки тахты.       Вера обернулась на него с важным видом, гордо вздёрнув подбородок.       — Лучше пробовала, — прищурилась она с насмешкой. — В Штатах текилу пила.       Пчёлкин одобрительно хмыкнул.       — Так вот чё ты ничего про свою Америку не рассказываешь, — протянул он издевательски. — Оказывается, Вера Леонидовна ушла в отрыв вдали от отчего дома. Ну, я так и планировал, — подмигнул задорно, легко скользнув костяшками пальцев по её спине от лопаток ниже, к талии, где Вера на тонкой полоске оголившейся кожи между поясом джинсов и чуть задравшейся водолазкой ощутила касание его тёплой руки, отозвавшегося стайкой пробежавших мурашек.       Вера, опустив ресницы, нервно сглотнула, закусив нижнюю губу, и отрицательно помотала головой, изобразив на лице маску напускного равнодушия.       — Да ладно, — хмыкнул он тихо, — мы, знаешь, как в молодости кутили. Тоже на таких вот дачах, — он обвёл глазами потолок, грустно усмехнувшись. — А за Америку, кстати, это ты мне спасибо скажи, — Пчёлкин, привстав, снова плеснул себе мутного спирта, отсалютовав ей импровизированным бокалом и откинулся обратно на подушки. — Профессор бы тебя не отпустил. Я его, можно сказать, уговорил, — Пчёлкин, выдохнув через плечо, снова приложился к керамическому ободку чашки.       — Да прям, — недоверчиво поморщилась Вера, упираясь ладонью в мягкое сиденье и разворачиваясь к нему корпусом.       Пчёлкин качнул подбородком в сторону, склонив голову вбок.       — Он тебя дальше универа не пускал, а тут вдруг забугор отправил, — Пчёлкин, многозначительно сощурившись, пощёлкал пальцами у виска. — Ничё не настораживает?       Вера, заслонив ладонью лоб, запрокинула голову назад и сама упёрлась спиной в обивку подушки.       — Ну, спасибо, благодетель, — протянула она, тряхнув волосами, и, перекатившись на затылке, посмотрела на его очерченный тёплым светом лампы профиль. — Это ты себе так ещё годик холостяцкой жизни выменял, я так понимаю? — Вера заговорщицки прищурилась, поймав его внимательный взгляд.       — Ну, не без этого, конечно, — криво ухмыльнулся он в ответ, тоже положив голову на верхнюю часть подушки так, что Вера смогла ощутить его дыхание. Кончик её носа почти соприкоснулся с его, и она прикрыла глаза, вдохнув исходящий от Пчёлкина терпкий запах алкоголя и табака, снова не показавшегося сейчас почему-то неприятным. Ощутила, как его рука, скользнув по щеке, заправила прядь волос ей за ухо. — Пианино ты разворотила или до нас кто постарался?       Вера, подняв голову и моргнув, посмотрела на так и оставшееся раскрытым фортепиано напротив тахты. Она размяла пальцами переносицу, точно пытаясь вспомнить, как ещё при свете дня снимала лакированные крышки инструмента.       — Думала настроить, — усмехнулась собственной былой глупости, как будто от стыда заслоняя ладонью лоб. — Вообще не знала, что делать. Вот, — она всплеснула рукой, — нашла занятие. Глупость такая… — она беспомощно оглянулась обратно на него, и поймала внимательный чуть захмелевший взгляд. Такой, может, был и у неё самой: голову едва ощутимо уже кружило после внушительного глотка спирта почти что на голодный желудок.       — Ну, так сыграй, раз настроила, — протянул Пчёлкин в ответ, снова приложившись к ободку чашки. — Зря что ль старалась?       — Да я ничего не успела толком, — Вера прошагала к оставленному возле пианино стулу, опускаясь на жёсткое сиденье и сноровистым движением пальцев пробегаясь по клавишам.       Она снова поднялась, встав на цыпочки и заглядывая на заваленную бумажками и ненужными мелочами поверхность серванта. Потянулась к вороху пожелтевших нотных листов, стряхивая с них слой пыли, и опустилась обратно на стул, пробегаясь внимательным взглядом по выцветающим чернилам.       — Помню, ты чё-то играла пару лет назад на дне рождения у бати Коса, — раздался голос Пчёлкина из-за её спины, и Вера рассеянно на него оглянулась. — У них на квартире ещё. Помнишь?       Вера, нахмурившись, отделила три самых первых листка из толстой кипы желтеющих бумаг и сосредоточенно вгляделась в рябевшие нотными закорючками записи.       — Пассакалию, наверно, — едва заметно улыбнувшись, ответила с тоской в голосе, и, не глядя на клавиатуру, пробежалась плавным неотрывным движением по клавишам, наигрывая знакомую мелодию партии правой руки, чуть сбившись в конце и, досадливо поморщившись, обернулась вопросительно на Пчёлкина.       — Её, — кивнул он согласно, чуть опустив веки. — Сыграй.       — Оно же расстроенное, — слабо возразила Вера и, мягко улыбнувшись, снова заглянула в ноты, всё-таки сбивчиво наигрывая продолжение.       — Всё равно, — откликнулся Пчёлкин, прикладываясь губами к показавшейся сейчас до невозможности смешной белой чашке в этот нелепый красный горох, из которой Вера пила, жмурясь от удовольствия, в детстве чай с душистыми смородиновыми листами — а теперь он сидел и, обводя Веру масленым взглядом, потягивал самогон, добытый у деревенского забулдыги.       Вера усмехнулась, пожав плечами, и тряхнула нотными листами.       — Тогда держи ноты, — велела она капризно, протягивая ему бумажки, и Пчёлкин, криво ухмыльнувшись, поднялся, придвинув к ней второй стул, выхватывая из рук ноты и едва ощутимо коснувшись своими пальцами её запястья.       Вера, настороженно помотав головой, опустила на клавиатуру и левую руку, прищурено вглядываясь в записи и нащупывая нужные аккорды.              Пальцы только как будто сами всё помнили, хоть и сбивались иногда — и тогда музыка робко прерывалась на мгновение, чтобы продолжить вновь литься из-под изящно порхавших кистей рук. Фальшь, звучавшая то и дело в растянутых нотных струнах, даже вопреки опасениям не коробила Вериного чуткого слуха; не волновала она, кажется, и Пчёлкина, слишком близко склонившегося над её плечом — так, что Вера ощущала, как щекотало чувствительную мочку уха его тихое дыхание.       — Переверни, — произнесла она полушёпотом, чуть к нему обернувшись лицом, и с неясным трепетанием в районе сердца осознав, как близко оказались сейчас его губы.       Пальцы, по въевшейся в мышцы памяти всё равно продолжившие свой бег, чуть дрогнули, когда Вера почувствовала в уголке рта невесомое касание. Его рука скользнула по щеке, чуть приподнимая подбородок, и Вера сама, прикрыв веки, нашла его чуть важные губы своими, снова ощутив, как кругом идёт голова — кажется, от выпитого недавно алкоголя.       — Тогда тоже так хотел сделать, — выдохнул он ей в рот, крепче сжимая ладонью подбородок, и углубил поцелуй.       Вера оторвала от клавиатуры руку, скользнув пальцами к его горячей шее, запутавшись в коротких волосах на затылке и притягивая ближе к себе. Его ладони оказались на талии, сминая тонкую ткань водолазки и обнажая поясницу, покрывшуюся мурашками от контраста прохладного воздуха и тепла его кожи.       Пчёлкин её водолазку тут же стянул, разорвав поцелуй, и ласково приник губами к рвано бившейся венке на шее, спускаясь ниже, туда, где от ставшего тяжёлым дыхания вздымалась грудь. Её пальцы на его плече судорожно сжались, и Вера, запрокинув голову, нащупала пуговицы на вороте рубашки, в сбивчивых попытках протискивая их сквозь тугие петли.       Она коротко простонала сквозь сжатые зубы, едва царапнув его оголившуюся кожу, когда Пчёлкин, опустив натянутую бретельку лифчика, прижался губами к напрягшемуся соску. Сжав её талию в крепком обхвате ладоней, он поднялся, увлекая за собой Веру, снова опускаясь на её губы требовательным поцелуем, и её руки в порывистом движении сами собой опустились к металлической бляшке ремня на его брюках.       — Какая сноровка, — усмехнулся он тихо ей куда-то в шею, когда Вера уже ловко расстегнула ширинку. Она только недовольно поморщилась в ответ, подталкивая его обратно к дивану и ощущая, как Пчёлкин, пятясь назад, последовал её же примеру: пояс джинсов ослаб, и Вера едва не оступилась, запутавшись в спустившихся к коленям штанинах, но Пчёлкин её удержал, крепким обхватом снова сжимая талию.       Оседлав откинувшегося на подушки Пчёлкина, Вера заглянула в его блеснувшие масляной плёнкой глаза: то, как нагло он смотрел, как тонул в поволоке нескрываемой похоти его взгляд, обводивший каждый сантиметр её обнажённого тела, откликнулось волной прожигающего кожу изнутри упоения — самой собой, своей над ним властью, и тем, как нетерпеливо скользят его пальцы по телу в бесплотных попытках заставить Веру прижаться ближе.              Она закусила, облизнув, нижнюю губу, коварно ухмыльнувшись, и обхватила отвердевший член рукой, с удовлетворением наблюдая, как в тонкую напряжённую нить сжимается его рот, испустивший похожий на раздражённое шипение выдох.              Мужские пальцы на её бёдрах почти до боли вцепились в нежную кожу в бесцеремонной попытке придвинуть к себе и опустить на дрогнувший от скользящего движения ладони член, и Вера недовольно шикнула сквозь зубы, обеими руками упираясь в крепкие мышцы его груди: не хотелось отдавать ему ни грамма власти.       Он послушно чуть ослабил хватку, подняв ещё мгновение назад прикрывающие глаза веки, и сосредоточенно вгляделся в её лицо. Вера, скользнув к его плечам ладонями, потёрлась влажными складками об упиравшуюся в неё твёрдую головку члена, раздразнивая то ли его, то ли себя, и почувствовала, как напрягаются под пальцами сведённые до предела мышцы.       Его ладони скользнули выше, к лопаткам, прижимая к себе ближе, только вознамерившись, наконец, опустить её на всю длину твёрдого от её ласк органа; но она, не позволив ему перехватить инициативу, резко опустилась на него сама, замерев и поймав губами его сдавленное ругательство, раздражённо выдохнутое ей в рот.       Едва ощутимо двинув бёдрами в круговом движении, Вера запрокинула голову назад, сжимая мышцами полностью вошедший внутрь член и снова подаваясь бёдрами вперёд — медленно, неспешно, так, чтобы не подарить ему наслаждение, а только больше раздразнить, заставить ещё сильнее её желать. Руки на талии сжались так крепко, что ему ничего бы сейчас не стоило, казалось, переломить её хрупкое тело пополам — сто́ит только надавить чуть сильнее; и Пчёлкин, тихо рыкнув во впадинку у ключиц, заставил её приподняться и снова резко опуститься, отчего тугой узел внизу живота, там, куда до упора погружался с каждым новым движением всё глубже его член, закручивался сильнее.       Вера срывающихся с губ громких стонов сдержать уже не пыталась, и когда Пчёлкин с силой вжал палец в податливую и влажную плоть, уже едва не закричала, ощутив, как мелкая дрожь сводит вдруг ослабевшие бёдра. Он, одним движением опрокинул её на спину, накрывая своим телом, и Вера, безропотно уже поддавшись его напору, вжалась лицом в пахнущую терпкой смесью пота и табака шею, выгибаясь от пронизывающих глубоких толчков. Пчёлкин, впившись в её губы не поцелуем, а требовательным захватом, продолжил грубо вбиваться внутрь, круговыми движениями массируя набухшие складки.       Затянутый донельзя узел, крепкий стальной канат, наконец, как будто треснул и разорвался, и Вера с надсадным криком выгнулась ему навстречу, сжав бёдрами его торс, почувствовав выступившую под ресницами влагу. Его руки скользнули ей под спину, прижимая теснее — хотя ещё ближе, казалось, уже было невозможно, — отчего ей не хватало воздуха; и Пчёлкин, входя в неё размашистыми рывками, глухо рыкнул ей в шею, замедлившись и покрывая короткими отрывистыми поцелуями вздымающуюся от сбивчивого сиплого дыхания грудь.       По телу разлилась приятная нега, и Вера ласково огладила его влажное от пота плечо, скользнув пальцами по холодящему кожу металлу цепочки на шее. Пчёлкин, уткнувшись лбом во впадинку между грудей, оставил ещё один короткий поцелуй в районе солнечного сплетения, костяшками пальцев пробежавшись по выпирающим рёбрам, и поднял к Вере лицо.       — В этот раз не убежишь? — спросил тихо, не выпуская из-под себя и прижимаясь ключей щекой к её лицу. Вера, опустив веки, потёрлась о едва царапнувшую кожу щетину, отрицательно мотнув головой. Пчёлкин в ответ издал негромкий смешок, перекатившись на спину и притягивая её к груди: — Согрелась?       — Ещё после твоего пойла, — усмехнулась Вера хрипло.       — Так я чё, зря старался, что ли? — хохотнул он с напускной досадой и, приподнявшись на локте, потянулся к оставленной на столе пачке сигарет.       — По-моему, это я в основном старалась, — закатила Вера глаза, снова оказавшись на спине под нависшем над ней телом Пчёлкина.       Он, уперевшись в мягкий матрас тахты кулаком с зажатой картонной упаковкой, задумчиво обвёл её лицо сощуренным взглядом, прижавшись к Вериному лбу своим и скривив губы в однобокой улыбке.       Вера, чуть разомкнув рот, игриво прикусила нижнюю губу и опустила ресницы, мазнув довольным взглядом от его глаз к подбородку.       — Хер поймёшь, что у тебя в голове, Вера. То не трогай, то… — выдохнул он ей в губы и откатился на спину, выуживая из пачки сигарету и зажигалку. Покосился на неё с сомнением, и Вера вяло махнула рукой.       — Кури, — разрешила благодушно и оглянулась, поднимаясь и опуская ноги на укрытый пыльным половиком деревянный пол.       Подцепила его сброшенную на пол рубашку, укрыв ею плечи, и выпрямилась, шагнув сквозь занавеску в проём гипсокартоновой стенки, которую подпирала тахта. В залитой лунным светом спаленке метров пять шириной помещалась только старая постель и стол напротив, да громоздкий советский радиоприёмник на тонких ножках. Вера отдёрнула с кровати покрывало, скинув его на пол, и прошлась ладонью по ставшей от времени жёсткой бязевой ткани пододеяльника.       Тяжёлая подушка опустилась на тахту возле головы Пчёлкина, и Вера, босиком прошлёпав по холодным половицам, нащупала выключатель возле плотно закрытой двери жилой комнаты. Тускло-жёлтый свет потух, и она сама скользнула под уже расправленное Пчёлкиным байковое одеяло, ощутив, как к спине прижимается его тёплая голая грудь.       — Ты на первых свиданиях всегда так делаешь? — намеренно задевая губами мочку уха, заговорщицки прошептал он в воцарившемся скрипучем безмолвии старого дома, внутри которого впервые за долгое время затеплился робкий огонёк жизни.       — Только после свадьбы, — пробормотала она сонно, едва дрогнув губами в слабой улыбке.       Вера устало прикрыла глаза, глубоко вдохнув повисший в воздухе запах табачного дыма, и виском прижалась к коже его плеча.

***

      Было тихо. Слышалось только мерное дыхание Пчёлкина позади, обдающее теплом макушку.       — О чём думаешь? — бархатный полушёпот Пчёлкина раздался над ухом, и её ресницы едва заметно дрогнули. — Я же вижу, что не спишь.       Вера, распахнув веки, аккуратно втянула пахнущий терпким запахом его тела воздух и потёрлась щекой о тёплую кожу мужского плеча. Шея от высокой, набитой пухом подушки затекла; Вера ею устало пошевелила, ощутив, как Пчёлкин сгибом локтя прижал её к себе сильнее.       — Боишься, что придушу? — мягко усмехнулся он ей в волосы.       Вторая рука под одеялом скользнула с талии к обнажённой груди, а губы едва ощутимо прошлись по линии челюсти.       Тело, хранившее совсем ещё свежие воспоминания его намного более настойчивых прикосновений, податливо откликнулось на ласку и теперь: спина выгнулась будто по собственной воле, уперевшись бёдрами ему в пах, а голова откинулась назад, затылком прижимаясь к плечу. Пчёлкин, воспользовавшись представившейся возможностью, спустился ставшим напористее поцелуем ниже, к рвано забившейся венке на шее.       — Не знаю, — выдохнула сквозь полуразомкнувшиеся губы Вера. — Боюсь, что ничего не знаю. Не знаю, кто отца убил, не знаю, кто хочет убить меня.       Пчёлкин, скользнув ладонью с груди к шее, подушечкой большого пальца провёл прямую линию от челюсти к впадинке между ключиц, и Вера услышала его тяжелый вздох.       — Разберёмся, — коротко подытожил он, носом уткнувшись в ворох её волос на затылке.       Вера горько усмехнулась.       — Почти полтора месяца прошло, — нахмурившись, она приподнялась, сев на недовольно скрипнувшей тахте, и уставилась в яркий диск горевшей в са́мом зените луны. — До сих пор не разобрались.       Пчёлкин перекатился с бока на спину и мрачно на неё уставился.       — Чё тебе этот очкарик сказал? — тихо спросил он, не выпуская из виду Вериного лица.       Она прижала ко лбу ладонь, опустив веки, и шумно выдохнула, неуверенно качнув головой.       — Что можно твоё учредительство оспорить, — угрюмо на него взглянув, выдохнула она, закусив губу. — Якобы отец в больнице был в невменяемом состоянии после операции и не мог… — она осеклась. — Сказал, что для этого нужны будут только показания врачей.       Пчёлкин, невразумительно промычав, сам поднялся и исподлобья уставился на Верино нахмуренное в сомнениях лицо.       Вера, теснее прижимая край одеяла к груди локтями, заслонила пальцами глаза и глубоко вдохнула.       — Только мне-то это зачем? Ну, не будет тебя. Мне потом самой управлять компанией? Чушь, — она издала короткий печальный смешок и перевела на него глаза. — Я знаю, что отец, по крайней мере, ничего не имел против тебя. Даже если составил такое завещание, то не для того, чтобы я от тебя тут же избавилась, — она обняла себя за плечи, и Пчёлкин дёрнул задумчиво подбородком. — Перед смертью, на свадьбе, он… — Вера, горько поморщившись, замолчала. — Неважно. Он не считал тебя врагом ни себе, ни мне. Но всё как будто нарочно складывается так, чтобы убедить меня в обратном.       Она запустила пальцы в спутавшиеся волосы и невидящим взглядом уставилась в окно.       — Врачи, говоришь, — Пчёлкин дёрнул щекой, смяв ладонью лицо. — Выходит, все дороги ведут в больничку, — цыкнул он краешком губы. — Туда завтра и сгоняем. Надо найти одного человечка.       Вера, обернувшись, вопросительно взглянула на него.       — Завещание подписал зам главврача, — качнул он головой в сторону. — С ним бы и надо перетереть, только куда-то он запропастился, собака. Вот и спрошу у начальника, где его подчинённых искать. И чё он там заодно думает насчёт невменяемости. Вер… — позвал он тихо, и его ладонь скользнула по её плечу, прижимая к мужской груди. Коснувшись губами её виска, он выдохнул ей в волосы: — я же сказал: разберёмся.       — Если кого-нибудь ещё не убьют раньше, — ответила она бесстрастно и вместе с тем обречённо, ссутулив спину.       — Пока же не убили, — усмехнулся он беззаботно, и Вера уткнулась лицом ему в шею, ощутив холод металла золотой цепочки на подбородке.       Утро началось с подкатившего к горлу тугого и гадкого кома, откликнувшегося спазмом в районе живота. Голову повело, когда Вера, резко поднявшись, зажала губы рукой, конвульсивно сглатывая подступающую тошноту.       Пчёлкин, чью руку она одним рывком сбросила со своей талии, сонно продрал веки, мутными от дремоты глазами посмотрел на неё сквозь полуопущенные веки и почесал бровь, недовольно сморщившись от раннего пробуждения.       Вера подскочила, судорожно глотнув прямо из оставленного на столе ковша холодной воды, скривив лицо в мученической гримасе.       — Ты чё? — прохрипел Пчёлкин, поморгав, и уставился на неё озабоченно.       Вера, помотав головой, влезла в брошенные на полу джинсы, накинув на голое тело висевшую на крючке возле двери шубу, и выскочила на улицу, устремившись к перекосившейся будке уличного туалета за домом. Ноги, обутые в валявшиеся в сенях валенки, тонули в снежном покрове, но Вера упрямо брела вперёд, только плотно придерживая края шубы на груди, второй рукой зажимая сводимый спазмами рот.       Нехитрый вчерашний поздний ужин — пара отварных картошин и раздобытые довольным Пчёлкиным шпроты с краюшкой чёрного хлеба — гадкой вязкой жижей извергнулся в зиявшую чернотой дыру и провалился в выгребную яму. Вера, надсадно кашляя и собрав выбивающиеся из пальцев волосы в охапку, склонилась над невысоким приступком, упираясь кулаком в холодную шершавую доску.       Когда она, устало привалившись к стене туалета, выскользнула на улицу, Пчёлкин, накинув на плечи пальто, мрачно закурил, облокотившись на боковые перила крыльца. Вера поморщилась, пробираясь через сугробы на обратном пути к нему, и, набрав в пригоршню снега, размазала его по лицу, пытаясь освежиться.       — Лучше бы не пробовала я твои шпроты, — скривилась она недовольно, откашлявшись. — И пойло это, — её передёрнуло; Вера сглотнула как будто опять подкатывающий ком, замерев в неуверенности и покосившись обратно на туалет.       — У меня всё нормально, — хмыкнул Пчёлкин озадаченно и хлопнул рукой по деревянному поручню. — Ну, всё равно в больничку надо. Пусть там проверят — вдруг, тебя ещё и отравить пытаются. Собирайся давай.       Тошнота не отпускала и в машине. От тряски в салоне мутило, казалось, ещё больше; не помогала делу и навязчивая тонкая примесь запаха бензина в салоне, и всю дорогу Вера ехала с запрокинутой назад головой, подставляя лицо потоку холодящего свежего воздуха из приоткрытой щёлки окна.       Пчёлкин на неё то и дело настороженно косился, нервно барабаня пальцами по оплётке руля.       — Ну, — рявкнул он в раздавшуюся мерзким дребезжанием трубку телефона. — Нормально, — он кинул на Веру беглый взгляд сквозь зеркало заднего вида. — Со мной. Приеду скоро.       Он сунул трубку обратно в нагрудный карман пальто, притормаживая на светофоре.       — Кос говорит, нас уже с собаками ищут, — он потёр большим пальцем нижнюю губу.       — Я же говорила, будут искать, — шумно выдохнув, произнесла она равнодушно.       — Ну, а сама тогда чё сбежала? — цыкнул Пчёлкин языком, лукаво подмигнув. — Менты с нами пообщаться хотят, — крутанув руль вправо, продолжил он серьёзно. — Помнишь, чё делать? — Вера вопросительно покосилась на него. — Адвокат говорит — ты киваешь, поняла? Мы с тобой весь день были на даче. С утра вместе уехали, а в тачке тебя не было и не должно было быть. Больше ты ничё не знаешь и ничё не слышала. Про взрыв только что узнала.       Вера, мрачно вздохнув, отвернулась обратно к окну, поморщившись и тяжело сглотнув подкатывающий ком. Меньше всего в этот момент заботило предстоящее общение с органами, которое наверняка, как и в прошлый раз, выдастся далеко не самым приятным в её жизни; и позволить адвокату принять весь удар на себя казалось сейчас максимально удобным решением.       — Останови где-нибудь воды купить, — попросила она, и Пчёлкин молча кивнул в ответ, снова вытаскивая из кармана заливающуюся звонкой трелью трубку.       Он коротко угукнул в телефон, останавливаясь возле магазина, и Вера отворила дверцу, втягивая загазованный московский воздух.       Она, опираясь локтями на крышу машины, одним глотком наполовину осушила поллитровую пластиковую бутылку, купленную в небольшом ларьке у обочины, и постояла так ещё немного: хотелось хоть немного отойти от мутящей тряски салона прежде, чем вернуться обратно в машину.              Пчёлкин от телефона не отлипал: Вера заметила, как он снова настороженно покосился на неё, беззвучно шевеля губами в ответ на чьи-то слова на том конце связи. Слов она не слышала — окно он предусмотрительно успел закрыть.       Распахнув дверцу, уловила только конец фразы:       — Минут через пятнадцать будем, — он сбросил вызов, сунув трубку за пазуху, и обратился уже к ней. — Я с главврачом перетру, а тебя пока посмотрят. Кровь там возьмут, все дела.       — Я в туалет зайду, — кинула Вера медсестре, семенившей по больничному коридору перед ней, и распахнула белую дверь с золотистой табличкой: вязкая тошнота снова сжала горло опасным спазмом. Желудок свело, и она, наклонившись над белоснежным унитазом, надрывно откашлялась.       Облегчение принесло только одно: в больничном туалете удалось умыться бегущей из-под крана тёплой водой и сполоснуть рот, хотя бы частично, наконец, избавляясь от едкого привкуса содержимого желудка, только что снова извергнувшегося в фаянсовое нутро.       Кровь, и правда, взяли, проткнув сгиб локтя тонким остриём шприца, и Вера, сморщившись, отвернулась, ощутив пробежавшие от лёгкого укуса иглы неприятные мурашки. Медсестра провела смоченным чем-то резко пахнущим тампоном по коже, тут же унесясь куда-то, оставив Веру наедине с выспрашивающим подробности её самочувствия врачом.       Тот на её ответы многозначительно, но молчаливо кивал и записывал что-то в карту размашистым почерком.       — Можете здесь пока прилечь, — кивнул он на кушетку возле стены смотровой. — Чуть позже медсестра сделает ещё укольчик, и поедете спокойно домой.       Вера устало кивнула, опускаясь на жестковатый матрас, и прикрыла глаза. Медсестра вернулась минут через пять и, смущённо улыбнувшись, снова проткнула локоть острой иглой, вводя под кожу прозрачную жидкость.       — Сейчас тошнить перестанет, — пропела она беззаботно-звонким голоском, отбрасывая шприц в металлический лоток и приоткрывая форточку, впуская кислород в пропахшее медикаментами помещение. — Не вставайте пока.       Вера закрыла глаза, откинувшись на спину. Теперь накатывала муторная сонливость, и она успела уже нырнуть в её тёплые объятия, вдыхая пропитанный смесью йода и бинтов воздух смотровой. Медсестра не обманула: тошнота и правда медленно, но верно отходила, желудок, до этого как будто поднявшийся тугим комком куда-то к сердцу, разжался и вернулся на место; дыхание стало размеренным и глубоким.       — Ну чего? — раздался сквозь вязкую пелену дремоты голос Пчёлкина. Её ресницы дрогнули, Вера сонно распахнула глаза, приподнимаясь на локте. — Нормально?       Она осторожно кивнула, боясь, что от резкого движения снова замутит, и провела холодной ладонью по лицу. Пчёлкин прикрыл за собой дверь, ступая в тесное помещение обитой белым кафелем смотровой.       — Что он сказал? — хрипло спросила Вера, садясь на кушетке.       — Ничё толкового, — почесал Пчёлкин лоб, окидывая её настороженным взглядом. — Потерялся человек, и всё. На связь не выходит. Должен был из командировки вернуться пару дней назад.       — И что это значит? — рассеянно глянув на Пчёлкина, Вера обхватила себя за плечи ладонями.       — Да ничего хорошего. Люди просто так не исчезают, — опустившись рядом с ней, качнул Пчёлкин головой. — Ща к следаку надо заехать, там адвокат уже. Ты как, справишься?       — Покивать смогу, — растянула она губы в измученной улыбке и тяжко вздохнула. — Если не усну прямо там, — Вера с силой растёрла слипающиеся глаза, несколько раз поморгав. — Что там с анализами?       — Позже позвонят, — пожал он плечом. — Сейчас уезжать уже надо.       Пчёлкин опустил Вере на талию руку, выпрямляясь в полный рост вместе с ней. Перебирая ватными ногами, она шла вслед за ним, привалившись к крепкому боку, как будто без его поддержки сейчас обвалилась бы прямо на пол безвольным мешком.       В кабинете следователя, куда они приехали меньше, чем через час — Пчёлкин всю дорогу так и не отлипал от телефона, всё раздавал кому-то указания, — было нестерпимо душно. Вера оттянула плотный ворот водолазки, опустившись на жёсткий стул напротив заваленного бумагами стола, за которым их уже ждал, сцепив пальцы домиком, Климов. Он, улыбнувшись одними губами, окинул Веру внимательно прищуренным взглядом и качнул подбородком.       — А мы вас уже потеряли, Вера Леонидовна, — он елейно ухмыльнулся, подавшись вперёд и склонившись над столом, не выпуская её лица из настороженного захвата глаз. — Уже даже начали волноваться, — его взгляд скользнул по опустившемуся на кожаный диванчик возле двери Пчёлкину.       — Перейдём к делу, — одёрнул его севший на соседний с Верой стул адвокат — седой мужчина в строгом чёрном костюме. — Какие у вас вопросы к моим клиентам?       Климов цыкнул языком, переведя взгляд на разложенные на столе бумаги.       — Вера Леонидовна, вы уже в курсе, что вчера произошло? — вкрадчиво поинтересовался он, не поднимая на Веру глаз.       Она перевела вопросительный взгляд на адвоката. Тот коротко кивнул.       — Да, — ответила она тихо. — Мне сказали, что взорвалась машина.       Следователь качнул головой в сторону, чуть сморщившись.       — Взорвали, если быть точнее, — поправил он осторожно. — По моим данным, на этой машине обычно передвигались вы. Так как думаете, зачем некто, — произнёс с нажимом и сделал паузу, коротко глянув на Пчёлкина, — организовал этот взрыв?       Вера с сомнением пожала плечом, отрицательно мотнув головой. Климов в ответ только коротко улыбнулся, почесав собравшийся глубокими складками лоб.       — Моей клиентке нечего сказать на этот счёт, — категорично заявил адвокат и упёрся локтем в стол под недовольным взглядом Климова.       — Понимаю, — согласно протянул он и озадаченно причмокнул губами. — Тогда я помогу. Моя версия заключается в том, что вас, Вера Леонидовна, хотели убить. Может быть, у вас будут догадки, кто и зачем?       Вера вновь покосилась на адвоката, напряжённо вцепившись пальцами в кожаный ремень сумки, прикрывавшей колени.       — Нет, — коротко ответила она, уверенно мотнув головой и вперившись глазами в нежно-розовую стену за спиной адвоката.       — А сами вы… — снова начал вкрадчиво следователь, постучав карандашом по поверхности стола, — где были вчера?       Вера оглянулась на лениво развалившегося на диване Пчёлкина; его поза с закинутой на колено лодыжкой излучала полную в себе уверенность: ни один из вопросов, которые Вера, напротив, ловила с опасливым внутренним замиранием, его не тревожил.       — Вера Леонидовна и Виктор Павлович находились вместе загородом, — ответил за неё адвокат, и Вера исподлобья покосилась на крепко сжавшего в пальцах карандаш Климова: ещё немного — и деревяшка бы точно треснула. — Они уехали на совершенно другой машине вчера утром и вернулись только сейчас.       Вера медленно кивнула, подтверждая его слова.       — Значит, вы никак не могли находиться во взорванной машине вчера? — поджал он задумчиво губы и придвинул к Вере листок бумаги, испещрённый рукописными буквами. — Есть одна неувязка. Продавщица из цветочного магазина возле места происшествия заявила оперативникам, что прямо перед самым взрывом вы зашли к ней в магазин.       Вера сжала губы в тонкую нить, затаив дыхание. Сердце пропустило удар, и она снова мазнула взглядом по Пчёлкину, растянувшему в напряжённой ухмылке губы. Он, встретившись с ней глазами, едва заметно мотнул подбородком, мимолётно опустив веки.       — Александр Сергеевич, — по-старчески дребезжащим голосом вступился адвокат. — Вы выражаетесь некорректно. Я ознакомился с показаниями: свидетельница заявила, что видела зашедшую в магазин молодую женщину с тёмными волосами в светло-коричневой шубе. Под это описание подошла бы половина Москвы, и у вас нет никаких оснований заявлять, что это была именно Вера Леонидовна, — он подцепил тонкими пальцами с аккуратным маникюром придвинутую следователем бумагу и подтолкнул её обратно к Климову. — Свидетельница даже не видела, вышла ли эта неизвестная, — подчеркнул он последнее слово, опустив подбородок, — женщина из машины, о которой идёт речь.       — При необходимости можно провести очную ставку, Вячеслав Павлович, — до тошноты приторным тоном ответил следователь, недобро осклабившись. — Мне почему-то кажется, что свидетельница всё-таки сможет опознать Веру Леонидовну при личной встрече.       — Пожалуйста, — невозмутимо качнул адвокат головой; голос его звучал холодно. — Но ваши домыслы не имеют никакого отношения к реальности. Я уже успел показать ей фото моей клиентки, и свидетельница не смогла узнать на снимке Веру Леонидовну.       Адвокат мрачно уставился прямым взглядом в упор на Климова, вытянув тонкие губы в едва заметно отдающей снисходительностью улыбке. Следователь, недовольно двинув челюстью вперёд, вскинул понятливо подбородок.       — Виктор Павлович, — не отрывая глаз от адвоката, обратился он к Пчёлкину. — Вы подтверждаете показания вашей жены?       Пчёлкин потёр подбородок, тяжело уставившись на Климова, и молча кивнул.       — Так вы утверждаете, что весь день находились загородом? — подперев голову ладонью и облокотившись на стол, вкрадчиво уточнил Климов, вцепившись в Пчёлкина подозрительным взглядом. — И кто-нибудь может это подтвердить?       Пчёлкин весело хохотнул, склонив набок голову.       — Соседка видела, как мы приехали. Вместе, — приподняв уголок губы, Пчёлкин подмигнул следователю, скользнув по Вере осторожным взглядом. — Мы к ней потом ещё зашли. Можете проверить.       — Значит, и уехали из дома вы тоже вместе? — снова обратил лицо к Вере Климов, нервно побарабанив пальцами по столу.       Вера напряжённо вздохнула, сцепив в замок пальцы и облизнув губы кончиком языка.       — Да, — подтвердила она, стараясь, чтобы голос у неё звучал так же уверенно, как и у Пчёлкина.       — Следовательно, вы, Виктор Павлович, знали, что вашей жены в той машине не было? — Пчёлкин в ответ на этот вопрос снова согласно кивнул, широко улыбнувшись. — Вера Леонидовна, я хотел бы услышать ваше мнение на этот счёт. Если вы хотите поговорить со мной наедине, то…       — Моя клиентка не будет общаться с вами без своего представителя, — тут же категорично оборвал его адвокат. — Более того, она имеет право не давать никаких показаний против своего мужа, если вы хотите предъявить ему какие-то подозрения.       — Вера Леонидовна? — не обращая внимания на его возражения, повторил Климов. — Вы считаете, ваш муж мог устроить покушение на вашу жизнь?       Климов сложил перед собой сцепленные в крепкий замок руки, напряжённо сощурившись, не отводя внимательного взгляда от Веры.       Она, глубоко вздохнув, плотно сжала губы, закусив внутреннюю сторону щеки и выдерживая пристальный взгляд прожигающих кожу насквозь глаз.       — Мы собирались накануне уехать вместе загород, — твёрдо произнесла она, контролируя собственное дыхание: плечи поднимались размеренно — вверх-вниз, вверх-вниз. — Мой муж знал, что на этой машине я вчера никуда не собиралась. Так что не было никакого смысла взрывать её без меня, если он вдруг решил меня убить. Наверное, — она оглянулась на подавшегося вперёд Пчёлкина, потеревшего затылок размашистым движением руки, — легче тогда было это сделать там, на даче. Но как видите, — она коротко всплеснула руками. — Я вполне себе жива.       Адвокат в одобрительном жесте медленно опустил веки, едва заметно кивнув головой.       Щёки следователя раздулись от шумно выдоха, и он пожевал задумчиво губами.       — У меня есть основания полагать, — он снова схватился за карандаш, окинув его сосредоточенным взглядом из-под сведённых к переносице бровей, — что у вас с мужем отношения несколько… — он сделал короткую паузу, закусив губу в недобром оскале и вскинув бровь. — Напряжённые. Вы с этим согласны, Вера Леонидовна?       Вера, сцепив на животе руки в защитном жесте, помотала головой.       — У нас нормальные отношения, — ответила она негромко, покосившись на Пчёлкина. Он, исподлобья вперившись в Климова глазами, напряжённо опустил подбородок.       — Это не относится к делу, — возразил адвокат, но следователь остановил его вскинутой резким движением ладонью.       — Медсестра из Центральной Клинической, где проходил лечение ваш отец, — продолжил он настороженно, — заявляет, что видела, как Виктор Павлович душил вас прямо в коридоре клиники. Что скажете на этот счёт?       Рука инстинктивно дёрнулась к горлу, и Вера, закашлявшись, перевела вскинутый в растерянности взгляд с помрачневшего адвоката на Пчёлкина, безмолвно чертыхнувшегося одними губами. Он, зажав переносицу пальцами, болезненно скривился.       — Какое отношение это имеет к вчерашнему инциденту? — подал голос адвокат, отрицательно мотнув Вере головой: приказал не отвечать.       — Мне решать, имеет или не имеет, — раздражённо одёрнул его Климов, но его на середине фразы прервал Пчёлкин.       — Начальник, ну, показалось вашей медсестре, — с лёгкой ленцой в бархатистом голосе протянул он, шумно втянув носом воздух. — Никого я не душил. Может, приобнял слегка, а ей почудилось, — он беззаботно цыкнул языком в подтверждение своих слов.       — За шею приобняли? — копируя его позу, Климов свободно откинулся на спинку стула и поинтересовался так же беспечно, даже добродушно ухмыльнувшись для правдоподобности.       — Так моя жена, — усмехнулся в ответ Пчёлкин, мотнув головой. — Как хочу, так и обнимаю. Ей нравится, — он лукаво Вере подмигнул. — Вы со своей попробуйте, может, подобрее станете.              — Это правда, что после полученной в автомобильной аварии черепно-мозговой травмы вы страдаете вспышками неконтролируемой агрессии? — пропустив мимо ушей колкость Пчёлкина, Климов снова метнул в него острым дротиком вопрос — и попал, судя по дёрнувшейся в недобром оскале верхней губе Пчёлкина, в самое яблочко.              — Вылечился уже, — угрожающе двинув подбородком вперёд, ощерился Пчёлкин.       Климов в ответ натянуто улыбнулся и вернулся к Вере с немым вопросом в расширившихся глазах.       — Не знаю, — прочистив горло, хрипло ответила она. — Может, правда, ей что-то показалось.       — Это всё? — вмешался адвокат, выжидательно уставившись на Климова, и тот, поджав губы, согласно кивнул головой.       — Пока всё, — коротко ответил он. — На очную ставку я вас всё-таки приглашу, Вера Леонидовна, — он выудил из пластиковой подставочки белый бумажный прямоугольник визитки и протянул его Вере, положив перед ней на стол. — Если захотите что-нибудь ещё рассказать — наберите. Или если всё-таки захотите побеседовать со мной тет-а-тет, — Климов заговорщицки ей подмигнул, вернувшись помрачневшими глазами к поднявшемуся с дивана Пчёлкину. — Вдруг вы кого-то боитесь?       Вера рассеянно кивнула, подхватив под недовольным взглядом скривившегося Пчёлкина визитку — больше из вежливости — и сунув её в сумку, поднялась с жёсткого сиденья стула.       — Цветочнице этой бабок дай, — ледяным тоном бросил адвокату Пчёлкин, когда Вера торопливо перебирала ногами вслед за ними вдоль обшарпанных стен безлюдного коридора прокуратуры. — Сколько попросит, неважно. Припугни, если надо — ребят с тобой отправлю.       Адвокат молча кивнул, и, протянув Пчёлкину руку, когда они уже вышли на не сдающий свои позиции декабрьский мороз, растянул губы в сдержанной улыбке.       — Поаккуратней с объятиями, Виктор Павлович, — сцепив пальцы в крепком рукопожатии, подначил он Пчёлкина колко и мазнул по Вере пристальным взглядом. — Нам это не на руку.       Пчёлкин, злорадно осклабившись ему в ответ, скользнул ладонью Вере на талию, доставая из-за пазухи раздавшуюся громкой трелью трубку.       — Да, — кинул трескающимся от раздражения голосом в телефон, выпуская изо рта облачко пара и внимательно вслушиваясь в слова собеседника. Вцепился внимательным прищуром в лицо Веры и двинул челюстью, обведя её фигуру сосредоточенным взглядом. Едва заметно дёрнул щекой, цыкнув краешком губ. — Понял.       — Врач? — вопросительно уставилась на него Вера, когда Пчёлкин сбросил вызов, спрятав телефон под полой пальто. — Что там?       Его ладонь, покоившаяся до этого на Вериной спине, скользнула куда-то к животу, смяв пальцами мягкий мех распахнутой шубы.       — Жить будешь, — мимолётно качнул он головой в сторону, потянув Веру за собой по ступеням крыльца к припаркованной рядом машине, не выпуская из крепкого полу-обьятья. — Только больше не пей, — сдавленно усмехнулся он. — Тем более, мы нашли способ согреваться получше, — выдохнул ей на ухо откликнувшийся волной тепла внизу живота бестактный намёк, задевая губами мочку уха.       — Я же сказала, что это твоё пойло, — раздражённо ответила Вера, игнорируя электрическое покалывание на коже там, где даже сквозь толстый слой одежды как будто ощущала тепло его руки.       Пчёлкин снова раздался коротким хохотом, отворяя перед Верой дверцу пассажирского сиденья машины.       — Кто ж знал, что ты такая нежная, принцесса, — наблюдая, как она забирается в салон, криво улыбнулся он. — А говоришь: текила… Херня твоя текила против нашей самогонки.       Вера только закатила глаза, откинув голову на спинку кресла: хотелось, чтобы этот бесконечный день закончился.              И спать хотелось снова. Очень.       Пчёлкин спал всегда хорошо — но чутко. Как кот: подхватывался сразу же, едва звериное какое-то чутьё внутри встревожено вскидывалось, уловив неясную опасность. Навык при его-то образе жизни, несомненно, полезный.       И сейчас он, резко распахнув глаза, сон из которых испарился тут же, будто вытек из-под поднявшихся век, уставился в белый потолок Вериной спальни, дверь в которую она всё-таки оставила в эту ночь незапертой.       В ту единственную ночь, когда следовало бы на все замки запереться: так он подумал, ощутив холод металла на коже лба. Он до скрипа сцепил зубы, потому что внутри оборвался натянутый до предела толстый канат — его собственные скрученные в один моток стальные нервы.       Да, этот металлический холод, прижавшийся к коже, ни с чем перепутать было нельзя. Дуло от его головы оторвалось, и Пчёлкин, будто загипнотизированный, проследил глазами, как пистолет, следуя за движением запястья, слегка дёрнулся, указывая куда-то в сторону.       Он только прижался губами к вороху волос на затылке — может, в последний раз — спавшей рядом Веры и аккуратно, стараясь не потревожить сон, вытащил из-под её головы руку. Поднялся, упираясь в прогнувшийся под ладонью матрас, опуская на ворс ковра голые ступни.       Пчёлкин вот уже месяц искал стоявшего перед ним человека: всю братву подключил, все связи в органах и службах поднял, но хер там плавал — он как сквозь землю провалился.       А теперь — вот он, сам услужливо заявился к нему домой с пушкой наперевес, и вперившаяся в Пчёлкина бездушная пасть дула ситуацию проясняла доходчивей некуда: никаких слов не надо.       Вот он я, мол, гляди и не рыпайся.       Пчёлкин, по-звериному оскалившись, уставился на стоявшего в темноте комнаты перед ним Макса.