«ЕДИНОЖДЫ ПРЕДАВШИЙ»
Вера не помнила ничего. Ничего из событий последних нескольких часов — а, быть может, и дней: неразборчивые клочки свежих воспоминаний — Надя, Пчёлкин, Москва, Берлин, Париж — мешались с давними образами прямиком ещё из детства — мама, отец, школа, квартира на Дегтярном. Они переплетались друг с другом; и вот уже Пчёлкин взялся откуда-то в залитой воскресным беззаботным солнцем гостиной, где Вера провела детство, только от него веет опасностью, и тут же улетучивается чувство покоя; а вот Надя бежит по переулку, которым Вера всегда добиралась до школы, и тянет за собой, схватившись маленькими цепкими пальчиками за Верину руку. Вера зажмурилась от пронзившего виски нового всплеска острой боли и осела на пол. Выпустила из ладони пистолет и до скрипа зубов сжала челюсти, утыкаясь лицом в ковролиновое покрытие и надсадно простонав. Когда боль прекратилась так же резко, как и началась, Вера отдышалась и, облизнув пересохшие губы в мелких трещинках, огляделась вокруг. Глаза постепенно привыкли к мраку, окутавшему стены: она точно была в апартаментах Корфа — тех, в которых он обычно останавливался, когда приезжал в Москву. Вера неуклюже перевалилась с колен на бёдра и попыталась встать, спиной и руками опираясь на матрас. Мир вокруг повело: голова закружилась от смены положения. Вера постояла, полусогнувшись, и попыталась сделать вслепую несколько шагов к ванной. Нащупала пальцами дверь и ручку, запястьем задела выключатель, и по глазам ударил безжалостный холодный свет флуоресцентных ламп. И снова дикая резь в висках, от которой она обвалилась голыми коленями на кафель, чудом не задев лбом острый угол раковины. Но в этот раз приступ был слабее и короче, а потому Вера поднялась почти сразу, цепляясь за холодный фаянс. Зеркало. Хотелось посмотреть на себя в зеркало — неизвестно для чего: убедиться, что она — это она? Вера Леонидовна Черкасова? Или понять, что на её руках — или где-нибудь ещё — нет крови?.. Крови не было. И Вера была Верой. Зато Корф был мёртв. Она в этом убедилась, распахнув дверь ванны так, чтобы свет залил тёмную спальню, и привалившись к косяку на пороге комнаты: труп лежал на кровати, уставившись не моргающим глазом в потолок. От вида крови Веру стошнило: она едва успела согнуться над унитазом. Свет выхватил из тьмы и брошенный на пол пистолет, от прикосновения к которому до сих пор, казалось, горели руки. Как они с Алексом здесь оказались? Где они были до этого? Почему всё, что Вера помнила — толпа людей без лиц вокруг и чёрная, непроглядная, угольная темнота, а потом впившийся в череп раскалённый штырь, прервавший её мертвецкий сон? Вера вернулась к зеркалу: нет, никакого штыря, только спутавшиеся и жёсткие от лака волосы, торчащие в стороны безобразными патлами. Под глазами серые разводы туши, смешавшейся со скатавшимся хлопьями тональным кремом, туманный взгляд, который ей с небольшим трудом удавалось фокусировать на лице, и кожа землистого оттенка — вид если не ужасный, то основательным образом потрёпанный. Она его убила? Вера уставилась в собственные глаза с сузившимися до крохотный точек зрачками. Нет, не могла. Зачем? Почему? С ним было хорошо, с ним было спокойно — на черта Вере его убивать? Вера села на закрытую крышку унитаза и одёрнула красную ткань подола платья на коленях. Платье… Она была в платье. В ярком, тесно облегающем фигуру и неудобном платье. Что на свете вообще могло заставить Веру лечь в постель в платье? Она вновь поднялась и облокотилась о раковину, открыла воду и плеснула ледяной пригоршней влаги в лицо. Подставила под бегущую струю рот, жадно глотая спасительную влагу: только сейчас поняла, как пересохло в горле. Холод и вода отрезвили — не полностью, но в мыслях забрезжила ясность. Пистолет в руках — плохой признак. Особенно, если рядом труп. Ни к чему хорошему такой расклад привести не может. Только что с этим всем делать? Вера в апартаментах отеля одна, ни души вокруг. Одна, если не считать мёртвого Корфа. Что здесь произошло — не видел никто. Сама Вера, кажется, не видела. Или надёжно забыла. За дверью наверняка дежурит охрана. Позвать их? Крепкие молодые ребята в костюмах, надо думать, трупа не испугаются и поймут, что надо делать. А что надо делать? Они работают на Корфа, не на неё. Значит, не отпускать Веру, вызывать органы, разбираться, почему на пистолете её отпечатки пальцев и как всё это случилось… Задерживать её? Обвинять в убийстве? Самым пугающим был тот факт, что Вера, кажется, не смогла бы такие обвинения опровергнуть — что ей следовало бы сказать? Что не помнит, убивала ли Корфа, но может уверенно поручиться, что никогда на такое бы не пошла — вот вам крест? Смешно. Она бы и сама этой чуши не поверила, а уж российские правоохранительные органы, которые однажды уже имели наглость заподозрить её в убийстве собственного отца… И не только они, если хорошенько припомнить — а ведь Вера тогда просто обнаружила отца мёртвым… Не то что сейчас: оказалась в одном закрытом помещении с убитым — при оружии и не выясненных обстоятельствах. Нет, нужно уходить, пока никто не спохватился. Пока никому неизвестно, что Александр Корф, известный европейский бизнесмен, гражданин иностранного государства — и не одного — убит в номере собственного отеля в центре Москвы, а прямо возле трупа задержана его любовница, личность которой сама по себе уже вызывает определённые вопросы и сомнения: фальшивые документы на имя Евы Свенссон хоть и сделаны, надо предполагать, на совесть, но вот обнаружить у Веры сохранённые и прихваченные с собой бумажки на имя Черкасовой компетентным органам не составит никакого труда; да и без них недолго будет разузнать Верину подноготную. И тогда не поможет даже иностранное посольство: собственную гражданку из цепкой хватки правосудия государство вряд ли выпустит. Вера на негнущихся ногах вышла из ванны, опираясь на шершавую стену. Документы. Документы надо забрать. Код от навороченного японского сейфа в номере Вера знала на зубок: Корф не хранил здесь ничего архиважного, что стоило бы прятать даже от неё. Вера и сама им пользовалась, когда вернулась в Москву: спрятала в нём всё самое ценное. Она выудила охапку бумаг, не раздумывая схватила к ним в придачу увесистую стопку зелёных купюр (кража бы её положения, кажется, особо не усугубила) и затолкала всё внутрь оставленной возле двери прихожей объёмной сумки. Старалась всё то время, пока суматошно металась босиком по номеру, на укрытую смятым бельём постель не смотреть; от одной мысли, что рядом с ней лежал человеческий труп, по коже пробегали мурашки и живот, без того то и дело конвульсивно сжимавшийся, сводило ещё сильнее. Вера стянула с плечиков подвернувшийся под руку в прихожей плащ, схватила висевший тут же шёлковый платок (вовремя озарила показавшаяся удивительно гениальной мысль: возможно, придётся прятать голову и лицо) и как могла быстро на плохо слушающихся ногах проковыляла к запертой двери. Остановилась, привалившись лбом к дереву, и глубоко вздохнула, пытаясь унять раскрутившийся опять от мельтешения мир вокруг. Нужно собраться с силами, нужно выйти наружу, как ни в чём не бывало, миновать дежурящих наверняка ребят из службы безопасности, если они там, и не вызвать у них подозрений; нужно повернуть налево, снова налево, толкнуть массивную дверь на служебную лестницу (код от электронного замка ей известен), пробежать вниз несколько пролётов и выскользнуть из отеля через чёрный ход, а там, миновав внутренний садик, оказаться на улице — и двигаться дальше, как можно дальше... Вера снова втянула носом воздух, через плечо глянув вглубь номера за спиной. Спальню и постель в ней отсюда было не видно, только занавешенное плотными шторами окно, но Вера прекрасно знала, что там, в глубине помещения, лежит Корф… Лежит и никогда больше не встанет. Никогда не посмотрит на неё прозрачным ясным взглядом, не отпустит остроумный комментарий, не преподнесёт совершенно неожиданно и в самый неподходящий момент очередную бархатную коробочку с какой-нибудь баснословно дорогой побрякушкой. И она больше не ощутит его тепло, его каменную и непоколебимую уверенность, и он не засмеётся отрывисто и тихо… Она зажала пальцами лицо. Смерть шла за Верой по пятам с самого её возвращения на родину. Вера помотала головой: нет, сейчас нужно действовать. Она аккуратно приоткрыла дверь, выглянув сквозь узкую щель в коридор, круглосуточно освещаемый жёлтыми лампами. Охранник, и правда, был, только сидел он возле дверей апартаментов, свесив голову на грудь. Вера на секунду успела испугаться, что перед её глазами оказался ещё один труп, но крепкий мужик с блестящими от геля чёрными волосами резко и раскатисто всхрапнул, дёрнув затылком, и Вера, облегчённо выдохнув, выскользнула наружу, аккуратно прикрыв дверь. От тихого щелчка охранник снова издал хрюканье, чуть качнув головой, но Вера останавливаться не стала: стараясь сохранять ровную походку ходя бы до поворота, прошагала мимо. — Госпожа Свенссон, — раздался позади сонный растерянный голос, и Вера прикрыла глаза, глубоко вдохнув. — Надо же, проснулись, — прочистив горло, чтобы хриплый голос звучал ровнее и строже, Вера в полоборота глянула на подскочившего с табурета охранника. — Имейте в виду, мне придётся обсудить с Алексом ненадлежащее исполнение вами должностных обязанностей. Что, если нас ограбят? — Мужик, вытянув по швам руки, виновато опустил голову. — Мне пора по делам. А Алекс просил утром его не беспокоить: ему нужно поработать с бумагами. И, развернувшись, твёрдым шагом направилась дальше — благо, до поворота, скрывшись за которым, Вера припала спиной к стене, оставалось не больше пары метров: собранных воедино последних капелек воли хватило разыграть перед проснувшимся охранником импровизированный спектакль. Вера запрокинула голову, растерев ладонями виски, и, уже опираясь рукой о стену, поковыляла вперёд, к чёрному выходу. Миновав внутренний двор на заплетающихся ногах из-за острых каблуков, впивавшихся в мягкую землю, на которую она, шатаясь, то и дело сходила с каменной дорожки, Вера оказалась в узком и смутно знакомом переулке: здесь она уже пару раз бывала. Людей в это время ночи — или, судя по занимавшемуся рассвету, уже утра — вокруг не было. И слава Богу. Куда же ей теперь идти? Где прятаться, пока ситуация не прояснится? Что вообще делать дальше? Она припала к фонарному столбу, и металл охладил горячий лоб. Одно было предельно ясно: размышлять об этом, стоя на улице и морщась от то и дело накатывающей болезненной пульсации в висках, дело явно гиблое. Хорошо бы сейчас оказаться где-нибудь в тепле и безопасности, не опасаясь преследования со стороны хоть той же службы безопасности Корфа (мало ли, её указа не послушаются и проверят всё-таки номер, обнаружат труп, а там уже быстро сложат два и два); а ещё лучше спрятаться где-нибудь, где искать Веру не станут. Хотя бы первое время, пока туман в сознании окончательно не рассеется и Вера не поймёт, как действовать дальше. К тому времени, быть может, беда и вовсе её минует… — Красавица, тебе это… часом, не поплохело? — возле фонаря остановилась старенькая белая копейка, и на Веру, наполовину опустив стекло, обеспокоенно уставился водитель в смешной сдвинутой набок коротконосой кепке. — Ты, может, в положении?.. Вера, посмотрев на него расфокусированным взглядом, откашлялась и прохрипела: — Мне… Да, мне нехорошо, мне надо домой, я… Мужичок с густой щёткой чёрных усов, скрывающей рот (вместо губ, когда он покряхтывал и разговаривал, шевелились эти его усы), выскочил наружу, схватив Веру за плечи, и сердобольно запричитал: — Чего ж ты одна-то, ещё и в такое время… — он распахнул перед Верой дверцу и, придерживая под руки, помог опуститься на заднее сиденье. Так её и оставил с опущенными на асфальт ногами, а сам, перегнувшись через место у руля, принялся с громким шуршанием шарить в бардачке. Вера запустила руку в оказавшуюся на коленях сумку, чтобы вытащить из прихваченной с собой пачки хрустящую купюру, но пальцы коснулись металлической связки ключей. Она с благодарностью глотнула воды из подсунутой водителем бутылки, потом протянула мужику, наконец, зеленую бумажку и назвала с детства заученный наизусть адрес на Дегтярном. — Отвезите, пожалуйста, — промямлила она, подняла с асфальта ноги и отползла глубже в салон, крепко вцепившись в сумку. Мужчина её руку с деньгами отпихнул и уселся за руль. — Да тут езды-то минут пять. Мне помочь несложно. Купюру Вера всё равно сунула в задний карман сиденья перед собой и бессильно откинулась на мягкую спинку, когда машина тронулась. На Дегтярном её искать не будут. Хотя бы первое время — потому что незачем искать Еву Свенссон, исчезнувшую спутницу Корфа, в старой квартире, принадлежавшей Вериной матери, хозяином которой стал теперь… Пчёлкин. Перед закрытыми глазами встала слепяще-яркая картинка: Пчёлкин возвышается над сидящими Верой и Корфом, вертит в руках пистолет и говорит, что сам бы показал Алексу, как привык решать подобные вопросы… Выходит, это Пчёлкин на нападение, совершённое Верой накануне, ответил таким вот образом? Это — его ход? Тех нескольких минут (водитель копейки не наврал), которые заняла дорога до Дегтярного, Вере не хватило, чтобы на вставший ребром вопрос себе ответить. Но, отметя в сторону определённое и категоричное “да, это был Пчёлкин”, она всё-таки остановилась на варианте “да, Пчёлкин мог”. Но ведь не обязательно сделал? Он много чего мог. Но Вера — да, на какие-то несчастные сотые доли процента, но всё же! — успела, правда успела поверить, что теперь, спустя столько лет, в нынешних обстоятельствах… …он бы не стал.***
— Новости смотрел? — Кирин голос на том конце чуть не утонул в помехах. Пчёла сморщился, притормозив на перекрёстке, и ругнулся на трубку. Кира повторила вопрос — теперь напористей и раздражённей. — Да погоди, — шикнул Пчёла, проехал ещё метров десять и ответил: — Не. Не было времени. — Ты где? — В тачке. — Пчёла резко крутанул руль; особо распространяться о месте своего пребывания и конечной цели пути не хотелось. — Значит, радио включи, — скомандовала Кира и, спустя секунду (видимо, сверялась с часами), добавила: — Новостной блок сейчас будет на “Маяке”. Наверняка скажут. Пчёла подчинился, зажав трубку между плечом и ухом, бездумно пощёлкал по жёстким кнопкам радиолы и сдавленно чертыхнулся. — Кир, харе говорить загадками, — злобно кинул в трубку, но никто его не услышал: на том конце уже раздавались короткие гудки. — Блять. В подавляющем большинстве случаев Кира считала, что объясняться с какими-нибудь журналистишками куда важнее, чем с самим Пчёлкиным: вот как сейчас — трубку она бросила наверняка потому, что нужно было срочно бежать и распинаться перед какой-нибудь газетёнкой. А Пчёла — да что Пчёла?! Сам разберётся, радио, вон, послушает. В эфир, может, позвонит, если чё не понятно. Ни в грош Кира его иногда не ставила; вот что бесило. До её звонка в салоне крутилась ненапряжная тихая музычка: настроение у Пчёлы было даже, в целом, приподнятое. Он ехал решать вставший ребром вопрос; а Пчёла всегда перед переговорами, всевозможные сценарии которых уже и так, и так в голове покрутил, преисполнялся боевой бодростью духа. Но почти всю ночь он не спал; и башка, когда Пчёла принялся переключать радиостанции, затрещала от гремящей какофонии звуков. Он быстро нашёл нужную частоту, подкрутил тумблер, чтобы сделать потише, и безжизненный голос диктора, объявив точное московское время, приступил к зачитыванию новостей. Пчёла слушал краем уха: ничего вроде из ряда вон пока не прозвучало. Он свернул с широкой полосы Тверской в узкий однополосный переулок, на ходу притормаживая. Но что-то было не так — он нутром почувствовал. Час стоял ранний, это и радио ему подтвердило. Центр, по которому он только что ехал на тачке, весь ещё спал, и Пчёла никого ни свет ни заря встретить тут не чаял. Тем более… — …сегодня утром в номере собственного отеля был найден убитым шведский предприниматель Александр Корф, находившийся в Москве с деловым… — радио бубнило монотонно, совсем без души и даже доли сочувствия. Пчёле-то в этот момент чего-чего, а как раз сочувствия и захотелось. — С-с-сука! — он обеими руками что есть силы вдарил от злости по рулю. — Сука! Сколько народу вчера видело, как Пчёла махал пушкой перед носом у этого, мать его за ногу, графа? Охраны — человек пять только. Но видела ещё и Вера… — Как нам стало известно из источников в правоохранительных органах, эту ночь убитый провёл со своей спутницей, но её в номере, однако, не оказалось — на данный момент местонахождение женщины неизвестно… Пчёла издал горький смешок. Ему-то прекрасно было известно “местонахождение женщины”: он к ней и ехал. Соседка по лестничной клетке снова набрала ему почти посреди ночи (вот ведь! старуха, видать, совсем не спит) — донесла, что Черкасова вернулась только что в старую квартиру. Одна. Пчёла решил, что раз так — значит, удастся поговорить без этого её графа. Вот и поехал — поворочался в постели ещё недолго, бросил всякую надежду урвать хоть часок сна и поехал. Он всунулся между чёрным капотом чьей-то бэхи и бампером потасканного мерса, прижал к уху снова разразившуюся трелью трубу. — Ну как? — снова звонила Кира. — Понравилось? — Не особо, — глухо отозвался Пчёлкин. — Позволь спросить, — сделала заход на мягких лапах она: Пчёла знал, что это никогда ничего хорошего не предвещало. — Некая госпожа Свенссон, которую ищут, и та наглая особа, её однофамилица… — В открытую говорить по телефону о том, что Вера (ну, или Ева) заявлялась к Пчёле в офис, Кира не стала; но по многозначительной паузе он и так понял, о чём речь. — Очень ведь вряд ли, что они всего лишь тёзки? Или, скажем, на худой конец дальние родственницы… Нет, ничего хорошего такой её тон никогда не обещал. Кира и так всё знала, и так всё понимала, его ответы были ей как собаке пятая нога; она звонила, чтобы просто Пчёлу помучить. Он весь внутри поджался, как пацан, который готовился выслушивать нотации. — Ну, так я и думала, — прокомментировала она, наконец, его молчание. — Уточняющий вопрос: а ты, прости, где в столь ранний час? — Еду по делам, — Пчёла тоже всё выкладывать по телефону не собирался — от греха подальше. — Надо заехать… кое-кого навестить. — Мы, Пчёлкин, очень близки к тому, чтобы быть втянутыми в глобальный пиздец, — помолчав, отчеканила с нажимом Кира. — Интернациональный пиздец, Пчёлкин. Пиздец, из которого ни я, ни Гуревич тебя не вытащат. Не смей делать ничего необдуманного. Нигде не светись. Пока не приедешь ко мне и мы не согласуем стратегию… — Понял, — Пчёла уже готов был сбросить, но Кира спешно добавила: — Он был твоим партнёром. Предупреждаю: при желании всю эту историю очень просто использовать против тебя. Я тебя прошу… — на этих словах она для выразительности замедлилась: — не облегчай своим врагам задачу. Пчёла всё-таки сбросил — не стал дожидаться новых поучений. И так сам прикинуть успел, во что это всё может вылиться. Значит, госпожу Свенссон — Веру, то есть — ищут. Вряд ли потому, что считают, например, похищенной… Нет, наверное, считали бы похищенной, Пчёла бы сейчас не лицезрел возле подъезда дома на Дегтярном ментовскую тачку и хмурых людей в гражданском, которым и ксивы-то были не нужны: на мордах всё написано. Он, особенно не надеясь на успех, набрал номер сотового Черкасовой, не выпуская из виду куривших на тротуаре ментов: те определённо чего-то ждали. Неужто группу захвата, до зубов вооружённую? Если так, Веру здесь ищут точняк не потому, что считают свидетелем преступления… Вереница длинных гудков вдруг прервалась шуршанием и хриплым женским “Алло?”. — Ты в квартире? — тут же коротко спросил Пчёлкин. Послышалось отдалённо похожее на согласие мычание. — Не высовывайся. К окнам не подходи. Спрячься куда-нибудь… хоть в шкаф, не знаю. Чтобы не видно было. — Я не понимаю… — отозвалась она и закашлялась. — Менты уже возле дома, — отрезал Пчёла и, прежде чем отключиться, снова приказал: — просто не высовывайся. Ждать ответа не стал, сбросил вызов и выскочил на зябкий уличный воздух, зажимая в широко ощеренных зубах сигарету. — Гражданин начальник! — Невозмутимо отдал честь мужику лет сорока в потёртой на локтях кожаной куртке. — Это вы в наши края по делам или так — просто гуляете? Цепкий взгляд, который Пчёла ни с каким другим бы не перепутал, быстренько обежал его с головы до ног. — Оперативные мероприятия, — отрезал угрюмо и снова всосал толстый край “Примы” прямым безгубым ртом. — Не имею права разглашать. — А так? — Пчёла выудил из нагрудного кармана картонный прямоугольник удостоверения кандидата в депутаты. Он чаще предпочитал всё решать бабками, но бывали ситуации, когда лучшей валютой оказывалась власть. — Всё равно… — не поддался тип. — Оба же на благо Родины работаем, — вслед за удостоверением Пчёла всё-таки достал хрустящую зелёную купюру. — Так давайте, что ль, кооперироваться. Сообща-то легче, правильно я говорю? — он подмигнул второму. Типы — второй был одет в мешковатую тёмно-синюю джинсовку — переглянулись. Купюра из протянутой руки Пчёлкина тут же исчезла и утонула в джинсовом кармане. — Обыск в пятнадцатой. По оперативным данным, там скрывается подозреваемая в тяжком преступлении. Пчёла цокнул языком: подозреваемая. Да, не прогадал… — В пятнадцатой? — он покосился вверх на окна квартиры, в которой сейчас, судя по всему, и правда скрывалась эта их “подозреваемая”. Пчёла с задумчивым видом затянулся и, прищурившись, решительно мотнул подбородком: — Не, мужики. Не получится. Он сунул руки в карманы пальто и довольно, но с твёрдостью во взгляде осклабился, а казённые рожи в ответ удивлённо вытянулись. — Пятнадцатая — моя, — пожал он плечом и, глубоко затянувшись, отщёлкнул бычок, затушив его носком ботинка. — И чё? — угрожающе двинул вперёд подбородком кожаный — тот, с которым Пчёла заговорил первым: видать, он в паре был главным. — Ща сюда СОБР приедет. Думаешь, такой умный — десяткой баксов от них откупился? Пчёла беззлобно хмыкнул. — Ну чё вы, а. Я ж уже показывал, — он похлопал ладонью по нагрудному карману, где уже спрятал кандидатское удостоверение. — В “Дурака” играть умеете? Тут тот же принцип: вам на мою бумажку нужна бумажка покозырней. Была бы у вас такая — меня бы уже уведомили. А так… не получится сегодня, говорю. Моя собственность. Имею право не пустить. У меня тут встреча важная тет-а-тет намечается, понимаете ли. Не с руки ваши эти… Как там? Оперативные мероприятия. Давайте уж как-нибудь в другой раз. Типы снова переглянулись — но в этот раз уверенности у них как будто поубавилось. — По нашим данным, в квартире скрывается подозреваемая в убийстве гражданина иностранного государства, — принялся убеждать Пчёлу джинсовый, пока кожаный задумчиво пускал клубы дыма. — Нам необходимо задержать её как можно быстрее, чтобы она не успела уничтожить улики… — Ну ты ему, блять, ещё расскажи, чё конкретно уничтожать, — одёрнул его главный и для доходчивости пихнул локтем в бок. Джинсовый осёкся и сморщился от боли. Пчёла озадаченно раздул щёки и скрестился взглядом с кожаным: на него и надо было морально давить. — Я и не против, — улыбнулся Пчёла вполне даже доброжелательно. — Давайте, сгоняйте за бумажками, если вам их дадут. Я и пущу, — он вытащил из пальто телефон и невзначай как будто тряхнул им перед помрачневшим ментом. — А я пока начальству вашему наберу… — Пчёла с важным видом потыкал в кнопки и приложил трубку к уху. Трубка молчала: Пчёла пока не видел необходимости реально тревожить в ранний час слишком важных людей. Так, припугнуть только хотел — понятно было, что у этих прытких ребяток у самих козырей на руках не особо много, иначе прогнали бы Пчёлу уже давно и взашей. А так, хотели, видать, под шумок хату вскрыть, а там уже, задним числом, может, и получить нагоняй — но только от этого им уже было б ни жарко, ни холодно: Черкасову уже бы приняли, а победителей, как водится, не судят. Но выходило, что менты напрямик действовали. Уверены были, значит, в результате: не сомневались, что найдут Веру тут… Он снова скосил взгляд к окну квартиры: хорошо бы она его в кои-то веки послушала и не высовывалась… — Да, Филипп Арсеньич, дорогой, извиняй, что разбудил… — Скулы уже сводило от улыбки, но Пчёла роль свою отыгрывал хорошо и, судя по заметавшемуся страху в глазах обоих ментов (имечко-то редкое, такое не перепутаешь), убедительно вёл диалог с собеседником, который о Пчёлином звонке и не подозревал. — Тут дело такое… пришли ко мне твои аксакалы, а я ни сном, ни, понимаешь, духом… Чё-то мне кажется, так дела не делаются, Филипп Арсеньич… Кожаный, быстро глянув на джинсового, махнул головой на старенькую девятку и широко зашагал к водительскому сиденью. — Да уж разберись, в долгу не останусь… — Пчёла отнял трубку от уха, но обратно в пальто убирать не стал: следил за отдаляющимся от подъезда битым бампером девятки. Быстро же они сдались — значит, кроме какой-нибудь мутной наводки не было у них доказательств повесомей, чтоб перед высоким начальством оправдываться. Тоже старуха-соседка отзвонилась? Шут её, конечно знает, что там от бессонницы бабке в голову могло взбрести — да всё-таки вряд ли. Пчёла же её уверил, что всё нормально, что бучу поднимать не надо — приехала гостья в квартиру, и ладно, Пчёла в курсе. Сам пустил и сам сейчас подъедет. Бабка-то была хоть и вредная, но Пчёла контакт с ней всё-таки наладил. Пообещал капитально дом отремонтировать, она и оттаяла — дала слово даже потом не мешать ремонту в его квартире, жалобами компетентные службы не закидывать. Девятка, однако, за поворотом на Тверскую не скрылась: менты заглушили мотор, оставшись у Пчёлы, замершего возле крыльца подъезда, на виду. Тоже, в целом, ожидаемо: решили, за неимением вариантов получше, устроить слежку. Тоже, мать их, оперативное мероприятие — всё чётко, как ему и заявили. — Алло, — Кире удалось дозвониться с первого раза: обычно, если случалось что экстренное, ей все номера обрывали (даже тот, что знали только избранные вроде Пчёлкина), и тогда дожидаться ответа на звонок приходилось какое-то время. — Приезжай на Дегтярный. Адрес помнишь? Возьми… найди парик. Чтоб как у тебя волосы. Быстрей только. — Пчёлкин, ты считаешь, дел у меня мало… — Давай. Нет времени, — отрубил он и сбросил вызов. Пчёла твёрдо знал, что она приедет и короткую инструкцию выполнит — посчитает, что Пчёла, намеренно нагнавший тумана, без неё просто-напросто наворотит ошибок, если произошло что серьёзное; а потому никаких возмущений на том конце он слушать не стал: потом, если Кира не уймётся, всё ему выскажет, а он покорно послушает-покивает. Сейчас, и правда, времени совсем не было. Три лестничных пролёта Пчёла преодолел быстро — на старом дребезжащем лифте ехать не решился — и на ходу звякнул связкой ключей от двери: её ему вручила Таня, которую он разбудил перед отъездом. В квартире тишина стояла мертвецкая. Пчёла осторожно шагнул внутрь, даже принюхался: пахло пылью и женскими духами — знакомый такой шлейф, дорогой. Он запер оба замка на все обороты; хотя, конечно, дверь совсем хлипкая была и если молодчики под окнами захотят её выломать, дождавшись своего СОБРа — снесут в два счёта, слегка облокотившись. Он тут же пересёк крохотную прихожую и кухню-столовую, глянул в заляпанное окно: девятка так и не сдвинулась с места. Надо думать, терпения им хватит надолго. — Вер? — позвал он, и негромкий голос утонул в безответной тишине. Пчёла осмотрелся: спрятаться в этой комнате было негде — разве что в кухонный шкафчик над плитой залезть. Заглянул на всякий случай под стол, приподняв длинно свисавший край скатерти: тоже никого. Он шагнул в узкий коридор, упирающийся в просторную гостиную за дверьми с филенчатыми стеклянными вставками, пропускавшими внутрь мутно-серый свет. Заглянул по пути в небольшую спальню, расположенную по правую сторону от Пчёлы, прямо напротив дверного проёма ванной комнаты: тут помещались только кровать да письменный стол, возле противоположной от окна стены стоял небольшой обшарпанный платяной шкаф. — Вер! — снова позвал Пчёлкин, и снова ответом стало молчание. — Вылезай давай, пока менты не нагрянули. Я их отпугнул. Но тут только вопрос времени… Где-то в глубине квартиры раздалось едва слышимое чихание. Пчёла бы подумал, что чихнула кошка — только какие тут кошки? Разве что дохлые. Но дохлые-то не чихают. Он аж ушами двинул. Звук, кажется, донёсся справа — из столовой, которую он только что вроде как осмотрел и покинул. Пчёла вернулся обратно, встал возле покрытого выцветшей скатертью круглого стола и без особой надежды обвёл глазами стены, увешенные разномастными рамками: нет, никого тут за прошедшую минуту не появилось. Но взгляд упал на тёмно-бордовый угловой диван из дерматина; Пчёла рывком отодвинул стоявший к нему вплотную стол, надсадно скрипнувший деревянными ножками по паркету. Пошарил ладонью под сиденьем дивана, ощутив на коже неприятную сухость от скопившейся за долгие годы пыли; только этот ровный и тонкий слой кое-где таки уже был нарушен — Пчёла про себя это отметил. Ожидания оправдались: сидушка поддалась, и диван покорно раззявил полую пасть. Странно, что сразу сюда заглянуть не подумал — только под столом проверил. В самом углу прямоугольного пространства в основании дивана, предназначенного, по-видимому, для хранения нехитрого скарба, свернулась, обхватив себя за колени руками, Вера. Она, беспомощно щурясь от тусклого утреннего света, попадавшего в комнату сквозь полупрозрачные занавески, смотрела на Пчёлкина и ошарашенно, и мутно одновременно. Он опустился возле дивана на корточки, мазнув большим пальцем по зачесавшейся от пыли ноздре. — Да уж, тараканы-то в центре не бедствуют. Во какие здоровые, — гоготнул он и, цокнув языком, протянул Вере руку. — Давай, выползай на свет божий. Она потрясла головой, уперевшись ладонями в пол, и попыталась отползти от него подальше, да только тщетно: и так уткнулась спиной в угол диванного ящика. Пчёлкин добродушно хмыкнул и, приподнявшись, сел на короткую секцию дивана — ту, что не поднималась. Сцепил пальцы между коленей, облокотившись на собственные ноги, и выжидающе уставился на Веру. — Ну чё ты вылупилась, — он поднял перед ней растопыренные и безоружные ладони, — видишь, нет ничё. Кончай давай полы вытирать. Не знаю, как тебе, а мне сидя удобней разговаривать. Он похлопал по скрипучей обивке и вальяжно откинулся на спинку, закинув ногу на ногу. Вера, посверлив его пару секунд для порядка сомневающимся взглядом, всё-таки смирилась с неизбежным: скривилась и, зажав ладонью лоб, шатко попыталась подняться. Выпрямиться ей, однако, не удалось. Ноги подогнулись: она бы так и свалилась безвольной грудой снова на пол, если б Пчёла, резво подскочив, не подхватил её под мышками и не удержал от падения. Вера бессильно обвисла на его руках. Пчёла, захлопнув крышку ящика, размашисто протёр сиденье собственным рукавом (хотя бесполезность этого джентльменского поступка дошла до него тут же: Вера секунду назад и так валялась едва ли не на полу) и посадил её на диван. Подцепив подбородок пальцем, заставил поднять к нему лицо и придирчиво оглядел масштабы бедствия: взгляд всё такой же блуждающий и чуть ошалелый, а губы время от времени непроизвольно подёргиваются. Пчёла было засомневался, что она вообще сейчас имеет представление о происходящем в реальности, но колебания тут же развеял её хриплый, выдавленный будто на последнем издыхании, вопрос: — Это ты его?.. Ты убил Алекса? — Вера не без видимого труда сфокусировала на лице Пчёлкина взгляд и, сосредоточенно сведя к переносице брови, уставилась ему в глаза. — Ты угрожал… угрожал ему пистолетом… и потом… я проснулась… — Угрожал на глазах у всех и тем же вечером грохнул? — Пчёла, убедившись, что она может хотя бы ровно сидеть без поддержки, скинул, наконец, пальто и прочесал пятернёй волосы. Вера возражать не стала, только потупила ставший задумчивее взгляд. Кажется, на споры у неё просто не было сил: она утомлённо опустила веки, затылком откинувшись на подголовник, и слабо мотнула головой. — Ничего не помню… — выдохнула она. — Голова болит. Всё в тумане… Пчёла прищурился. Выглядела она и правда не очень: волосы сбились в неаккуратный ком, лицо почти белое, под глазами — сизые синяки, сухие губы покрылись мелкими трещинками; Черкасову в таком состоянии ему ещё не доводилось видеть — да он и не подозревал, что она в таком состоянии вообще бывает. Даже после многочасовых родов — единственный раз на его памяти, когда Пчёла видел Веру в несобранном виде — она выглядела куда живей: тогда хоть румянец играл на щеках и глаза светились, а сейчас все краски, казалось, бесследно схлынули с её лица. Пчёла снова достал трубку и набрал Кирин номер: — Шмоток ещё с собой захвати, — бросил он, глядя на смявшееся Верино платье, в котором она гордо расхаживала, пританцовывая на его костях, ещё вчерашним вечером. — Неприметных каких-нибудь. Штаны, там, не знаю, кофту. Чё-то такое. Жду. Она сухо в ответ оповестила, что будет минут через пятнадцать, и Пчёла вызов тут же сбросил. — Кто?.. — снова с трудом просипела Вера, покосившись на утонувшую в кармане трубку. — Специалист по улаживанию проблем, — отозвался он туманно и равнодушно. Снова обведя Веру цепким взглядом, тяжело вздохнул: — Чё произошло? Она потрясла головой. — Не помню. Ничего не помню, я же сказала... — Это-то я понял, — одёрнул Пчёла. — Рассказывай то, что помнишь. Вон, про меня-то ты что-то болтаешь — стало быть, всё не так беспросветно. Вера, уперевшись локтями в обнажившиеся под юбкой платья колени, закрыла лицо руками и шумно пропыхтела. — Вечер помню. Как ты ушёл помню. Пистолет… — перечислила она и замолкла: видимо, на этом запасы памяти исчерпала. — Негусто. — Потом проснулась. А рядом… — Плечи у неё, тоже голые, дёрнулись от вырвавшегося из горла всхлипа. Вера оторвала пальцы от глаз и подняла к Пчёле наполнившийся слезами взгляд. — Покойничек? — опустив подбородок, невесело ухмыльнулся он и с досадой цыкнул языком. Вера зажала губы ладонью, по щекам заструилась смешанная с разводами чёрной туши влага. — И ты решила сразу смыться? — вкрадчиво спросил, не отрываясь взглядом от её лица. Верин же взгляд суматошно заметался из стороны в сторону. Она, наконец, вдохнув поглубже и затаив тут же дыхание, не выпуская воздуха, на Пчёлу уставилась с заплескавшимся на дне глаз не страхом, а уже откровенным ужасом. Она резко затрясла головой и тут же скривилась, тяжело сглотнув и прижав ко рту ладонь. — Ну-у? — попытался добиться вразумительного ответа Пчёлкин. — Зачем ты сразу сбежала-то? Даже службу безопасности не позвала? — Я не… — начала она и запнулась, снова всхлипнув. — Там был пистолет… у меня был пистолет. Пчёла тихо присвистнул. — У тебя был пистолет и ты ничё не помнишь? — повторил он. Она судорожно замотала головой. — Откуда пушка — тоже не помнишь, правильно понял? Снова тряхнула скомкавшимися волосами. — Ну, значит, вряд ли ты её достала заранее, чтоб этого своего барина прикончить, а то бы уж, наверное, помнила. Если ты, конечно, комедию тут не ломаешь, — подытожил Пчёла, пристально на Веру посмотрел и запрокинул голову назад. Прищурил глаза: в голове тяжело заворочались мысли. — У Корфа оружие было при себе? — Нет, я не… Может, где-то лежало, но я не знаю, — пропищала Вера. — Никогда не видела. — Как в номере оказались — не помнишь? Что после моего ухода было — тоже? — Ничего, — подтвердила она. — Даже тебя помню смутно, как в тумане… — Сюда почему поехала? Вера откашлялась. — Вспомнила только этот адрес… и ключи в сумке остались. — Дальше-то что делать собиралась? — он испытывающе уставился на неё прямым взглядом. Вера посмотрела на Пчёлкина из-под слипшихся ресниц и утёрла кулаком нос. — Не знаю, — выдавила, наконец, она. — Думать не могу нормально, — она зажала пальцами виски, — Вроде и соображаю, а вроде проваливаюсь иногда куда-то… Хотела спрятаться, чтобы переждать, пока это не пройдёт. А потом решать… — Видел тебя кто-нибудь? Вера подняла виноватый взгляд. — Охранник. Возле номера дежурил, он там… Он проснулся, когда я выходила. Я сказала ему, что Алекс не хотел… — она всхлипнула, — …чтобы его не беспокоили. Что ему нужно работать… Пчёла хмыкнул. — Амнезия амнезией, а что напиздеть — сообразила… — он настороженно сощурился. Пытался понять: придуривается ли, изображает из себя умирающую — или правда не то что-то с ней? Вера зажмурилась, круговыми движениями массируя лоб. — Потом… потом какой-то мужчина… Он меня сюда довёз. — Такси? — Нет, — решительно мотнула она подбородком. — Проезжал мимо, увидел, что мне плохо… предложил помочь. Во дворе, там, в паре шагов от отеля. — Тачку вспомнишь? — Не знаю. Может быть, — неуверенно отозвалась Вера. — Номеров не видела, а так — смогу, наверное. — Пушка? — спросил резко и почти на инстинктах: об оружии думать надо в первую очередь — он к этому привык. — Пушку там оставила? — Я забрала с собой… — Вера медленно встала, морщась будто от боли, подняла сиденье и вытащила сумку, оставшуюся в ящике (дна у него не было, и сумка потому валялась прямо на паркете). Вера с растерянным видом передала в руки Пчёлкину чёрный пистолет. Он поднялся, устремив дуло к потолку, придирчиво осмотрел ствол, повертел перед собой и вернулся взглядом к Вере, беспомощно следившей за ним со вставшими в распахнутых глазах блестящими слезами. — Значит, не твой? Она решительно мотнула головой, сжав губы. — И не Корфа? Вера продолжила буравить его твёрдым взглядом, не размыкая рта. — И нашла ты его..? — В своей руке. Когда очнулась. — А с собой зачем взяла? Вера медленно втянула воздух ртом и отвела глаза. — Не знаю. Вспомнила, как ты говорил тогда, после убийства отца, про пистолет. Что он может всплыть, и тогда… Пчёла хищно осклабился. — Чё это за амнезия у тебя такая — то ничё не помнишь, то какую-то хрень аж в деталях пересказываешь? Он внимательно вцепился в её лицо глазами: ждал, что дрогнет невзначай крохотный мускул, выдаст Веру, или что мелькнёт на дне зрачков… а что мелькнёт? Что он хотел увидеть — и хотел ли? Страх от того, что Пчёла её расколол? Нет, тут Пчёла, всматриваясь в блестящие от слёз тёмно-карие вишни, окружённые слипшимися и дрожащими ресницами, подумал, что если уж Вера и пристрелила Корфа, то именно подтверждения этому-то увидеть на дне её глаз он как раз и не хотел. Он хотел, чтобы ей тогда хватило выдержки отыграть роль до конца и заставить Пчёлу верить в свою невиновность. — Ладно, — он кинул пушку обратно в сумку на диване. — Позже обмозгуем. Пчёла задумчиво шевельнул губами и стукнул по столу костяшками пальцев, позадавал ещё пару-тройку особенно не имеющих смысла вопросов — ничего определённого сказать она так и не смогла, а Пчёла пока сам не собрался с мыслями, чтобы подобрать вопросы поточнее и слепые зоны прощупать. Но вот как выходило, если принимать на веру её рассказ: вечер после его, Пчёлкина, ухода завершился неизвестно чем, Черкасова со своим императором — или как там его — оказалась в номере (как оказалась, сама ли оказалась, что там за этим последовало — чёрт знает) и — глухой провал в памяти, а за ним — не очень-то приятное пробуждение в одной постели с трупом. Его размышления прервала Кира, которая, как и обещалась, приехала действительно скоро. Пчёла предупредительно глянул в глазок и аккуратно открыл дверь сначала на узкую щель — убедился, что за ней никакого хвоста; и затем уже впустил. Кира, оказавшись внутри, оценивающим взглядом обвела квартирку, пробежалась глазами по пожелтевшей побелке потолка и брезгливо поджала губы. — Хотелось бы объяснений, — она замерла, переступив порог: проходить внутрь то ли считала ниже собственного достоинства, то ли отказывалась без затребованной обрисовки ситуации. — Помнишь, да? От адвоката и пресс-секретаря тайн быть не должно. Кира вцепилась в его лицо немигающим взглядом. Пчёла прочистил горло и потёр затылок: не знал, с какой бы стороны зайти. С Кирой и впрямь бы быть максимально честным, чтобы она готова была реагировать на любую просочившуюся в массы утечку. Но и лишних подробностей ей выдавать тоже не хотелось: дело слишком щекотливое. Шла бы речь только о нём самом, то Пчёла бы, может, был в Кириной преданности уверен; но… Он оглянулся через плечо, в столовую, где на диване, уткнув лицо в колени, так и осталась сидеть Вера. Но речь-то шла не о нём — речь шла о Вере. Её Кира может и подставить, если вдруг что. Если посчитает нужным. Пчёла протянул руку: — Принесла? — спросил, стрельнув глазами на картонный пакет в её руках. Кира пихнула его Пчёле в растопыренные пальцы. — Теперь говори, — скомандовала она и всё-таки сделала несколько шагов вглубь квартиры, миновав прихожую. Остановилась, встретившись глазами с поднявшей голову на звук чужого голоса Верой, и опустила веки, издав сдавленное ругательство. — Живо говори. — Да сама всё видишь, — флегматично отозвался Пчёлкин и поставил увесистую ношу со шмотками на диван возле Веры, переводившей осоловелый взгляд с него на грозно замершую Киру. — Менты там, под окнами, дежурят. Её надо отсюда как-то вывести. Брови Кирины поползли вверх — да так, казалось, и не остановились, всё выше и выше поднимались, рискуя и вовсе с гладкого лба уплыть. Пчёла опустил подбородок, напряжённо сведя лопатки вместе: приготовился от её нападок (а может, и не только) защищаться. Но Кира вдруг звонко расхохоталась, откинув голову (как бы сварливую соседку-старуху не потревожила), и опустилась на деревянный стул. — Менты, значит, — она уронила лоб на ладонь. — Менты. А они здесь по какому-то конкретному поводу? Может, кого-нибудь искали? — Кира бросила на Веру косой взгляд сквозь тонкие пальцы. — Переоденься, — Пчёла щёлкнул пальцами перед Вериным лицом, подпихнув пакет ближе к ней, и повернулся к Кире, одарив ту красноречивым, но немым взглядом. Взгляд этот Кира, конечно, трактовала абсолютно верно. — И они тебя, позволь угадаю, видели, конечно же? — продолжила допытываться она. — Я им ксиву показал, чтобы сюда не совались. — Пчёла помог Вере подняться и дойти до двери ванной, располагавшейся метрах в пяти от дивана. — Умойся тоже. — М-м, — промычала тем временем с укоризной Кира, наблюдая за ними. — Ксиву показал. Выходит, они не просто тебя видели, они знают, как тебя зовут и что ты у нас избираешься в Думу. Шик. Блеск. Красота. Она откинулась на деревянную спинку и с горькой усмешкой громко хлопнула по столу. — Убит гражданин другой страны. Это не просто международный скандал, это международный скандал в самых верхах, ты это понимаешь? Пчёла сам упал на диван и с силой растёр веки, глаза под которыми, казалось, вот-вот готовы были потрескаться от сухости. — Не мне тебе объяснять, что за человек этот Корф… был, — голос Киры стал тише и настороженней. — И ты, получается, во всей этой заварухе уже замешан, раз тебя здесь видели. И видели не кто попало — тебе ведь надо было именно ментам на глаза попасться! — Не до твоих нотаций ща… — попытался вклиниться в её нравоучения он, но Кира только громче заговорила: — Ментам, которые искали тут её, верно? — выплюнула она, ткнув большим пальцем в закрывшуюся за Верой дверь. — Ты знаешь, что мне уже с утра звонят, потому что вчера у Корфа кто-то видел, как мило вы с ней беседовали? Понимаешь, что это дело двух секунд — связать твоё появление по этому адресу ровно в тот момент, когда тут могла находиться она? Эти менты первыми же продадут информацию, что тебя видели возле дома. И это, Пчёлкин, в лучшем случае. В худшем — не поможет тебе твоя ксива в разборках такого уровня. — Ну, видели они меня тут. Её-то — не видели, — возразил он. — И не увидят. Видели, как зашёл я, потом — приехала ты. Потом я выйду вместе с тобой, и всё. Никого другого тут никогда не было, а какого хера они припёрлись — дак, наверно, конкуренты хотели мне неприятностей устроить, позвонили и сюда их прислали, вот и вся история. А после нашего ухода пусть хоть всю хату перевернут, никого и ничего не найдут. Зато хоть своими штанами тут пыль протрут — дышать, блин, невозможно, — он, снова почесав ноздрю, чихнул. Кира встала и пересекла комнату несколькими длинными шагами. Каблуки глухо и размеренно стучали по полу, отсчитывая утекающие секунды, а Пчёле всё казалось, что каждая — на вес золота, каждая теряется безвозвратно. Она подошла к окну и, отведя в сторону занавеску, большие пальцы заправила в шлёвки светлых брюк. Погипнотизировала узкий проезд за окном какое-то время, а Пчёла молча наблюдал, вслушиваясь в шорохи за дверью ванной: не дай бог, Вера там на ногах не удержится и голову об кафель разобьёт. Сложностей ему и без того хватало. — Ну, допустим, — выдохнула, наконец, Кира и отошла от окна. — Ничего, конечно, хорошего в том, что кто-то увидит, как ты встречаешься на непонятной квартире со своим пресс-секретарём… Но с этим разобраться можно. Дальше-то план-то у тебя какой? — Увезу её в безопасное место. Она в невменозе, сама видишь. В себя сначала придёт, а дальше — по ситуации, — Пчёла покосился на дверь, за которой стало совсем тихо. — Ты отдаёшь себе отчёт в том, что это всего лишь вопрос времени, когда вся информация о ней станет достоянием общественности? Что она твоя бывшая жена, раскопают очень быстро. Очень. И если с прессой я хоть как-то справлюсь — главредам-то я могу проблемы устроить, если они лишнего напишут… То, Витюша, — она приторно скривилась, выплюнув его имя, и уселась напротив, подвинув стул ближе; у Пчёлы от этого сложилось стойкое ощущение, будто он на допросе. — … то если это станет известно тем, кто будет разбираться с убийством… — Кира театрально замолчала. — Тут я ничего не обещаю. А известно им рано или поздно точно станет, тут даже не думай сомневаться. Так что я повторяю свой вопрос: что ты будешь делать дальше? Она по-мужски раздвинула колени, подавшись вперёд корпусом к Пчёлкину. Кира смотрела на него внимательно, и глаза у неё сейчас функционировали в режиме рентгена, каждую косточку в скелете Пчёлы просвечивали: этот её взгляд как будто к стенке всегда прижимал, схватив за горло, и вздохнуть было нельзя, пока Кира не отпустит. — У тебя были проблемы с Корфом. Бизнес. В его убийстве подозревают твою бывшую жену. Ты же не идиот. Ты же понимаешь, кого выставят главным виноватым? Пчёла качнул головой, прогоняя охватывающее оцепенение. — Понимаю, — почти прорычал ей в лицо. — Поэтому её и нужно увезти. Сама же говоришь, тут верха замешаны. Значит, вопрос времени, когда сюда всё равно придут. И найдут её. А там уже заставить её сказать всё, что угодно — не проблема. Или заявить, что она всё рассказала — хоть про меня, хоть про тебя. Она опустила глаза вниз, покачав носком упёртой каблуком в пол туфли. — Мы выиграем время… Хотя бы, — добавил Пчёлкин убедительно. — На что? — резко воскликнула она, вернув к Пчёлкину пронизывающий взгляд. Кира требовательно скрестила на груди руки, выпрямив спину и закинув ногу на ногу. — Уж если так, то не тебе этим надо заниматься. Тебе нужно как можно быстрее доказывать свою непричастность и делать вид, что ты вообще ни о чём не в курсе, а не прятать беглых преступниц по собственным квартирам. — Не тебе решать, что мне делать, — процедил он: начинало уже конкретно надоедать её это командирское отношение. В конце концов, кем бы Кира ни была, а рулит всем всё равно не она. — И не тебе, мой хороший, — дёрнув бровью, отчеканила Кира низким угрожающим голосом и красноречиво замолчала. Сама, правда, не знала, что Пчёлины мысли по факту озвучила. Так оно и было: и не она рулит, и не он… Пчёла в ответ неприятно дёрнул ртом, оскалившись, но Кира не испугалась ни на секунду. Вот же подстава — здоровые мужики, когда Пчёла так скалился, попускались, а Кира только дразняще и криво вскинула уголок губ, гипнотизируя его своими прозрачно-рыбьими глазами. Дверь ванной медленно открылась, и из-за неё, упираясь в стену рукой, показалась Вера. Пчёла оторвал взгляд от Киры и повернул голову вправо: платье Вера сняла и натянула притащенные Кирой джинсы с футболкой. Пчёла переметнувшимся обратно к Кире взглядом окинул ту с головы до ног и мотнул подбородком: — Не, — категорично подытожил он, — давайте шмотками меняйтесь. Кира недовольно скривилась и уже было открыла рот, чтобы возразить, но Пчёла её опередил: — Ты сюда не в этом пришла. Они ж наверняка тебя срисовали, — пояснил он и посмотрел на с трудом стоявшую Веру. — Давайте бегом. Некогда лясы точить. Кира помрачнела, сквозь зубы чертыхнувшись, но всё-таки встала и приблизилась к Вере. — Эта блузка две тысячи баксов стоит, — презрительно бросила она через плечо. — Выпишу премию, — закрыв глаза, отозвался Пчёла, и до ушей донёсся Кирин угрюмый смешок. — Пошли, — обратилась она уже к Вере, и от того, что та ни слова в ответ не возразила, и вообще беспрекословно последние полчаса исполняла всё, что Пчёла ей велел, он как будто окончательно убедился, что Черкасова и правда сама не своя была: оставалось только понять — почему? Вряд ли нажралась вчера до такого состояния, что теперь ни черта не помнила. Хотя… может, нажралась, а потом с лордом своим — или кем он там, мать его, был? — рассорилась и застрелила на нервах? Пушку-то только где нашла? Корф, уж правда, не из тех был, кто с собой ствол таскает. Хоть и докатывались пока ещё до разгорающихся нулевых настойчивые отголоски лихой эпохи, которую Пчёла иногда даже с ностальгией вспоминал, да всё равно Москва успела чуть подуспокоиться, уже не так и нужно было от конкурентов отстреливаться. И не из местных Корф был, из европейцев — там не принято вопросы решать таким способом. В Москве он, конечно, мог проявлять бóльшую осмотрительность… Но Пчёле особенно в это не верилось пока. Была вероятность, он напрочь этот вариант не отметал… Но что-то скребло внутри. Не особенно хотелось вариант, при котором Вера отняла у мужика пушку и хладнокровно пристрелила, а потом подалась в бега, считать основным. Пчёла предпочёл его в дальний ящик отложить — так, на всякий случай, если уж совсем никаких других версий и объяснений не найдётся. Если убил кто-то другой, а её просто подставили? Так выходило для Пчёлы понятней. Сюда вписывалась и эта её не пойми откуда взявшаяся амнезия, и вид смертельно болезненный, и общая неспособность даже стоять на прямых ногах: похмелье, конечно, штука противная — кому как не Пчёле знать; только уж слишком Вера для перепившей накануне бабёнки херово выглядела. Да и сам Корф вряд ли бы стерпел, чтоб Вера столько выжрала на этом его вчерашнем сабантуе. Зато если вот опоили чем… или вкололи, пока спала… Пчёла почесал лоб: да, вот этот вариант вполне живучий. Опоили, потом бы нашли её, лыка не вяжущую (а может, вообще без сознания или даже признаков жизни), возле трупа — так ещё и с пушкой при себе. Вот так картинка сложилась бы у кого надо понятная: пристрелила мадама любовничка… И самого Пчёлу легко было бы сюда подвязать: Кира, хоть и раздражала до жути, а права была. Выходит, надо было первым делом понять: это против кого подстава-то? Его, Пчёлу, хотели зацепить? Или Веру? Или они оба подвернулись просто тем, кому Корф настолько мешал… Если врага искать среди своих недоброжелателей, то Пчёла, положим, быстро сможет разобраться: во-первых, на ум-то первым приходит понятно кто — Каверин, уважаемый соперник по выборам, обладатель действующего депутатского мандата, который Пчёла имел все шансы у него отобрать. И мотив хороший, и станется с Каверина такое коленце выкинуть… Правда, конечно, на высший международный уровень лезть — круто даже для него. С другой стороны, может, и не один он это задумал, может, крыша его тоже замешана, а крыша у него высокая — хоть и не выше Пчёлиной. Если враги у самой Черкасовой такие прыткие оказались, то будет уже сложнее: не факт, что ей их имена, например, вообще известны. Пчёла-то всех своих лично знал и планомерно избавлялся, если случай подворачивался: мир с ними взаимовыгодный заключал или… Или ещё как приструнить удавалось. Но тут-то наверняка придётся вслепую гадать, кому Вера помешала, кто ей такую подставу устроил, потому что она вряд ли похожую осмотрительность в отношении недоброжелателей проявляла — барышня слишком нежная, что бы она из себя там вчера ни строила. В денежный мотив Пчёла, конечно, поверил бы куда охотней, чем в какую-нибудь холодную месть. Но обладала ли Черкасова такими уж лакомыми кусками какого-нибудь пирога, на который кто-то слишком опасный решил позариться? С этим тогда придётся разбираться, у неё лично выспрашивать. Ну, а если главной целью и был Корф — пожалуй, эту версию Пчёла бы счёл приоритетной, потому что иначе уж слишком нетривиальный заход через его убийство на Пчёлу и Веру выбрали, — то тут чёрт его знает, как придётся изворачиваться. И получится ли… Во-первых, вставал вопрос: это Корф местным воротилам так круто дорогу перешёл — или его свои же сограждане порешали? Если второе, то Пчёле вряд ли удастся до них добраться. Вряд ли даже удастся выяснить, кто и как его заказал: руки у Пчёлкина пока слишком коротки. Так высоко и далеко могут не дотянуться. Как шерстить европейские высшие окололегальные бизнес-круги, чтобы на себя лишних проблем-то не навлечь? — И что, — снова оторвала его от мыслей вернувшаяся в комнату Кира, — мне-то что делать, когда ты уедешь? — Сидеть здесь, — безразлично пожал Пчёлкин плечом. — До каких пор, интересно? — она скептически вскинула бровь. — Пока не вернусь, — отозвался Пчёлкин. — Эти тоже тут наверняка не будут бесконечно ошиваться. Кира в ответ хмыкнула без особого энтузиазма на лице. — Иди, — качнула она головой в сторону ванны, глядя на завибрировавший мобильник в руке, — проверяй. Пчёла, оставив Киру в гостиной, ступил в пахнущую сыростью и пылью ванную комнату. Вера, склонившись над раковиной, бестолково дёргала смеситель. — Ща, — остановил он, закатив рукава рубашки до локтей, — погоди, вентиль-то перекрыт, воды нет. Минут через пять Вера, более-менее умытая, водрузила на голову раздобытый неведомыми путями парик (хотя что-то Пчёле подсказывало, что у Киры прямо на дому хранился какой-нибудь не самый бедный арсенал подобных вот средств экстренной маскировки). Он, пристально Веру осмотрев, убедился, что издалека менты вряд ли её узнают — надо только быстренько перед ними проскочить. Вера слабым голосом попросила его подождать ещё минут пять — и Пчёла, глядя на зеленовато-серое лицо и дёргавшееся от спазмов горло, снова оставил её одну. Когда вышел, Кира уже вольготно развалилась на диване. Она, приковав к Пчёле внимательный взгляд, выложила на стол перед собой трубку, многозначительно постучав по металлическому корпусу пальцем. — Сегодня в семь вечера, — тихо оповестила она. — Возле “Праги”. Пчёла остановился и вцепился глазами в откинувшуюся на спинку дивана Киру. — Какая “Прага”, — мотнул он подбородком, — ща не до… — Вопрос не по адресу, — отрезала она, вскинув ладони перед собой. — Я только передаю информацию. Да и… — она скрестила на груди руки и криво ухмыльнулась, — в твоём положении тебе если кто и поможет, то только он. Пчёла провёл ребром ладони по бровям. — С такими помощниками никаких врагов не надо, — поморщился устало. Хотелось поторопить Веру, чтобы побыстрей уйти и избавиться, наконец, от Киры. Она закатила глаза: — Слушай, давай-ка только без нытья. — Потянулась к мобильнику и, глянув на загоревшийся экран, демонстративно им перед Пчёлкиным помахала. — Вот. Уже журналисты названивают. Из подъезда они вышли под руку: Вера опиралась на локоть Пчёлкина, но ногами всё-таки передвигала достаточно бодро и убедительно, а сам Пчёла, шедший рядом, собой перегораживал ментам обзор. Но, вынырнув на улицу, всё же не забыл мельком оглянуться: девятка вдали так и стояла, а больше вроде и не нашлось ничего подозрительного. Он потянул Веру за собой, заставляя шагать ещё быстрее — чем меньше они будут на виду, тем лучше. Машину, благо, припарковал к подъезду совсем близко, идти — всего ничего, но Веру не мешает скрыть за тонированными стёклами тачки как можно скорей. — Сумку держи при себе, — велел он, уже сидя за рулём, чуть, наконец, расслабившись, когда сзади за поворотом скрылся однополосный Дегтярный, и ментовская девятка вместе с ним. Вера, тихо простонав, скривилась. — Можно не так резко? — почти пропищала она, прижав плотнее к груди чёрную сумку, и закашлялась. Пчёла заметил, как она бросила измученный взгляд на руль, который он только что размашисто крутанул, и с видимым напряжением сглотнула: горло у неё опять судорожно дёрнулось. — Куда мы едем? — спросила спустя несколько минут молчания, без особого интереса изучая дорогу перед собой. Пчёла быстро посмотрел в боковое зеркало. — Пока никуда, — протянул задумчиво. — Пока мы смотрим, увяжется ли за нами хвост. Вера кивнула. Медленно моргнула несколько раз, как будто боролась со сном, и голова её через несколько минут безвольно склонилась набок: она совершенно неожиданно для Пчёлкина заснула. Пчёла покружил по третьему транспортному и вздохнул спокойно: хвоста никакого не было — это им, видать, повезло.***
Вера из липкой дремоты опрокинулась, когда машина остановилась. Она, похлопав ресницами, чтобы мир вокруг перестал расплываться, огляделась. Дорога просёлочная, кругом зелень с проблесками желтизны, тихо, пахнет травой и кислыми яблоками — аромат доносится из щёлки чуть приоткрытого стекла. Рядом заглушил мотор, звякнув связкой ключей от авто, Пчёлкин и смерил её внимательным взглядом. Вера нахмурилась: туман в голове так и не рассеялся полностью, но, кажется, стал не таким густым — помог сон, в который она, почувствовав себя в тепле и безопасности, незаметно провалилась. Вера прижала к тёплым щекам ладони, помассировав ещё тяжёлые веки, и снова осмотрелась вокруг. А местность как будто бы смутно знакомая… Странное такое чувство кольнуло — Вере даже показалось сначала, что дежа вю. Словно снилось ей это всё когда-то: большая одинокая сосна, покачивающиеся от ветра ярко-оранжевые гроздья рябин в краснеющей листве, деревянный забор… Она изумлённо уставилась на Пчёлкина. Нет, ей это не снилось — она в самом деле видела это всё, только так давно, что как будто бы и вправду во сне. — Вылезай, чего смотришь, — подогнал он, распахнув дверцу со своей стороны, и вышел из машины. Она нащупала ручку со своей стороны, и та послушно поддалась нажатию: Вера вдохнула запах подмосковной разгорающейся осени, и тогда точно поверила, что не ошиблась. Кое-как выкарабкалась из салона, опираясь на кузов, и встала прямо. Слабость в подрагивающих коленях никуда не делась. — Чего-то ты не очень рада, — хмыкнул Пчёлкин, отперев калитку старой маминой дачи. — Ну, прости, дворцов у меня на такие случаи не припасено — а то было бы слишком палевно. Имеем что имеем… — он окинул глазами почти не изменившийся со временем домишко: Вера даже слабо удивилась, что деревяшка не развалилась за эти годы. — Зато тебя некому тут искать. И меня. По крайней мере, я об этом позаботился. Ну, и… — он лукаво ухмыльнулся и прищурился, нагоняя туману, — где надо — тут всё подлатали, не без этого. Вера не ответила, но прошла за ним во внутренний дворик, подмечая, однако, что краска и на заборе, и на деревянных досках дома не старая — облупившаяся и слезающая хлопьями, — а, и правда, вполне себе свежая. — Перекантуешься тут пока за неимением лучшего, — рука Пчёлкина оказалась сзади на талии, подталкивая замершую посреди двора Веру вперёд. — Но долго тут сидеть вряд ли получится. Надо найти чё-нибудь понадёжней. При большом желании, это местечко с тобой не так сложно связать, если захотеть. Она поддалась, ступая за Пчёлкиным к деревянному крыльцу: не отпускал её липкий ступор, Вера чувствовала себя безвольной куклой с набитой сеном головой. Но если ясность мысли с трудом, но удавалось сохранять, то вот с одолевающей сонливостью боролась из последних сил, хоть и покемарила в машине какое-то время — Вера ведь даже не знала, сколько спала и который сейчас час. Слова Пчёлкина особенно в голове не застревали: влетали в одно ухо, а из другого уже не так быстро, но уверенно вытекали, оставляя после себя только неясный какой-то осадок: да, перекантуется тут; да, наверное, её могут в этом доме искать… почему искать? Вера как будто только что вспомнила, почему она оказалась здесь, с Пчёлкиным, на старой необитаемой даче: Алекса убили. Алекса застрелили, и возможно, это была сама Вера… Она вдруг судорожно вцепилась Пчёлкину в рукав, а он, изумлённо и настороженно на Веру посмотрев, уже отворил дверь и снова подтолкнул её в пахнущие деревом и свежей краской сени. Но Вера как будто вмёрзла в землю в этот момент, даром что на улице стоял тёплый сентябрь, и уставилась широко распахнувшимися глазами в лицо Пчёлкину, как будто он единственный мог дать ей хоть какое-то вменяемое объяснение — хотя Вера даже сама особенно не понимала, что тут объяснять. — Ты чё, — он настойчивее пихнул её вперёд, и Вера по инерции сделала пару шагов на дрожащих ногах. — Чё ты на меня опять как на привидение-то глядишь? Вера потрясла головой, прижав ко лбу руки, и тихо отозвалась: — Алекс, он… я его… я его застрелила? Пчёлкин, закрыв за её спиной дверь, присвистнул, схватил Веру за лицо ладонью, крепко сжимая между большим и указательным её челюсть, и заставил поднять к нему глаза. Пристально её оглядел, слабо кивнул, словно бы нашёл каким-то своим мыслям подтверждение, и отпустил. — Совсем тебя размотало, — он подхватил Веру под локоть и потащил за собой внутрь дома. — Проспись пока, что ли. — Нет, скажи, — Вера упрямо повисла на его руке, ощутив, как зашевелился внизу живота тошнотворный ком. — Я его… это я? — Откуда мне… — Пчёлкин осёкся, развернувшись, и посмотрел на неё с сомнением в глазах. — Да не ты, чё ты устраиваешь. Не ты. Тебя подставили. На вот, — он опустил ладонь ей на плечо, чуть сжав, чтобы успокоить, и кивнул на диван в большой жилой комнате, претерпевшей как будто какие-то изменения (Вера это краем сознания понимала, но из-за сбившихся мыслей даже понять не могла толком, какие — просто знала, что что-то поменялось). — Давай-ка ляг и поспи, а потом поговорим. — Я ничего не… — замотала головой Вера. — Да я понял, — уверенно оборвал Пчёлкин и усадил её на мягкие подушки, надавив на плечи. — В себя приди сначала. Потом поговорим. Из кармана его пальто раздалась резкая и противная до ужаса телефонная трель, и Вера надсадно простонала, зажимая между пальцами виски — их снова пронзила острая боль; перед зажмуренными до белых мушек глазами всплыла жуткая картинка: Корф, которого Вера узнала только по одной половине лица, потому что вторая представляла собой кровавое месиво, и испачканные светлые простыни — тогда так же, как сейчас, пронзал Вере голову острый раскалённый штырь, который кто-то садистски проворачивал внутри. — Да, — кинул в трубку Пчёлкин; голос его теперь раздавался не над Верой, а снизу, как будто бы он опустился перед ней на корточки, но лица его Вера не видела, потому что веки так и не распахнула. Зато слух, как будто от головной боли только обострившийся, уловил в нечленораздельном бормотании, доносившемся из сотового, вскользь брошенное имя, и тут ресницы у Веры сами по себе широко распахнулись, а взгляд вцепился в непроницаемое лицо Пчёлкина. Голос на том конце был женским и знакомым, он без остановки тараторил что-то в ухо Пчёлкину; и вот снова проскочило, заставив Верино сердце пропустить удар, жуткое и предвещающее беду “Надюша”. Вера так и не смогла ничего распознать в каменных чертах лица Пчёлкина, и потому рука сама, поддавшись внезапному порыву, быстро и резко выхватила трубку из его пальцев. Пчёлкин выругался, потянувшись за ней, но Вера уже успела прижаться к динамику сотового: — …он сказал, что Надюшу не отдаст, пока вы не согласитесь на его условия… — донёсся до неё только конец фразы, и Вера, обезумев от ужаса, вытаращилась на угрюмое и искажённое тихой злостью лицо Пчёлкина. — Кто? — только и смогла выдавить она, услышав, как тихо всхлипнула на том конце Таня. Снова послышался прерывистый вдох, и Таня, совладав с собой, наконец, ответила: — Космос Юрьевич…➖➖➖➖➖➖➖➖➖➖➖➖➖
ПОРАДУЙТЕ АВТОРА —
❤️ НАПИШИТЕ В ОТЗЫВАХ "СПАСИБО"❤️
(это отлично помогает писать продолжение 😉)