«И С НЕЮ НАС ТРОЕ»
— Пока ничего конкретного, — Гуревич повёл в сторону подбородком и сделал паузу, откинув затылок на подголовник и побарабанил пальцами по деревянной обшивке дверцы салона. — Дело не полностью под моим контролем. Пока. Юрисдикция не моя. Но я держу руку на пульсе. Тебе высовываться нельзя. Инструкции по мере появления будет передавать Кира. Пчёла согласно мыкнул и потёр большим пальцем веко: хотелось спать. — Её уже связали с настоящим именем? — спросил напряжённо, не выпуская из вида бесстрастный чекистский профиль на фоне тонированного стекла, за которым медленно тащился городской пейзаж. Гуревич слабо дёрнул уголком рта. — Нет, — голос у него был, как и всегда, бесцветный: так и не поймёшь, хорошо всё или уже на соплях повисло. — Пока ею не занимаются те, кто может в лицо узнать дочку Черкасова. Документы ей тоже делали не через контору — комар носа не подточит. — Он чуть повернул лицо к Пчёле и смерил пристальным взглядом: — Где, кстати, она? Пчёла осторожно покосился на Гуревича, а по затылку противно пробежались тонкими лапками мурашки: зрачки у него в полутёмном салоне казались наглухо чёрными. Чернее многого, что Пчёле доводилось видать. — В надёжном месте. Тот в ответ тихо усмехнулся. — На старой даче? В Радищево? Пчёла резко повернулся к нему корпусом, ища в спокойном выражении лица Гуревича намёк на опасность. — О доме кто-то знает? Гуревич холодно улыбнулся. — Я знаю, — ответил так, будто это истина была сама по себе разумеющаяся, а Пчёла специально тут дурачка разыгрывал. Потом плавно, как в замедленной съёмке, отвернулся и, поиграв у Пчёлы на нервах затянувшимся молчанием, продолжил: — Там пусть пока и сидит. Даже если тебя в разработку возьмут, ты с домом не связан, искать там не будут. Себя, главное, не выдавай. Основные силы сейчас бросили на контроль границ. Безопаснее залечь на дно тут, пока я решаю проблему. Пчёла из коротких обрывистых фраз Гуревича факты собирал по крохам, как иголки в стоге сена искал — вслепую, наощупь и на свой страх и риск. В разработку, значит, его ещё не взяли — вот первый факт. Это, конечно, развязывает руки, но только до определённой степени: всё равно надо сохранять осторожность. Второе: про дачу Гуревич знает. Удивительного в этом, опять же, мало — можно было и заранее предположить, раз тот был связан с Вериной матерью, как и старый дом с шестью сотками земли в сорока минутах езды от столицы. Непонятно только ещё, что для Веры хуже: если б о даче знала вся Москва или если б один Гуревич информацию эту имел возможность использовать так, как сам посчитает нужным — а Пчёла понятия не имел, что он может посчитать нужным. Хорошо бы придумать, как спрятать Веру там, где кроме самого Пчёлы никто её потом не найдёт. Только это Гуревичу, конечно, может не понравиться, если он узнает; а вероятность, что он узнает, очень уж велика — ему по долгу службы положено иметь все факты на руках. — Есть что решать? — отодвинув размышления в сторону, спросил Пчёла, не ожидая, в общем-то, конкретных подробностей от человека, привыкшего с ним общаться в основном приказами — или, как сам их называл, “инструкциями”. — Есть некоторые соображения, — он бездумно стукнул костяшками пальцев по стеклу авто. — Пока проверяю их. — И сколько нам ждать, пока ты их проверяешь? — Пчёла как будто хотел огрызнуться, но получилось слабо и беззубо. — Сколько понадобится, — Гуревич ледяным взглядом пригвоздил его к мягкому сидению тачки. — Чем больше будешь путать мне карты и отсвечивать — тем дольше. Вот он, факт номер три: этот конторский пёс своим звериным нюхом что-то чуял, а Пчёла сильно сомневался, что этого человека профессиональная интуиция может подвести. Значит, есть нечто такое, чем он посчитал лишним делиться даже в своей лаконичной манере, чтобы у Пчёлы не было шанса хоть на кофейной гуще погадать. Что-то, что Гуревич приберегал только для себя: хотел самостоятельно решать, как распоряжаться информацией. Чекист. Чекист до мозга костей. Пчёла почесал задумчиво лоб и кивнул. — Надьку надо будет спрятать, — он помолчал и серьёзно глянул на не изменившегося в лице Гуревича. — На всякий. Завтра. Тот коротко кивнул и приказал водителю остановиться. Но Пчёла чётко считал адресованный себе же сигнал: встреча окончена. Он свободен. — Переждёт со мной в Переделкино. Журналист-то твой много на Каверина нарыл? — спросил Гуревич, когда Пчёла уже потянулся к ручке дверцы, чтобы выйти из машины. По загривку пробежал холодок. Пчёла стойко выдержал прямой взгляд Гуревича и, наконец, качнул головой. — Есть кое-что, — ответил коротко, не желая распространяться, и скосил глаза к потолку салона. — Вот и славно, — сухо улыбнулся Гуревич и отвернулся к своему окну, окончательно давая понять, что Пчёлу больше никто не задерживает. Про журналиста ведь спросил, тоже только чтоб поставить Пчёлу в известность о своей полной информированности: всё, что мог по заказу Пчёлкина нанятый писака накопать, и так Гуревичу должно быть известно — ну, или не составит для него труда выяснить. Но он хотел напоследок неизгладимое впечатление оставить — не забывай, мол, Виктор Палыч, что ты под колпаком, куда не дёрнись. Пальто Пчёла, окунувшись в уличный холод, запахнул: на Москву уже опустился густой вечер. Высадили (или вышвырнули, что больше походило на правду) его возле офиса на Тверской — всё правильно: Пчёла, выйдя из “Праги” после встречи с Холмогоровым, сел в не примечательную чёрную тачку, на заднем сидении которой его уже ждал для короткого разговора без лишних ушей Гуревич. И она, эта тачка, дабы не вызывать подозрений, после ресторана повезла Пчёлкина знакомым маршрутом в “СтройИнвест”. Теперь отсюда надо было добираться обратно на дачу — и желательно как-нибудь так, чтобы поменьше привлекать к себе внимание. Разговор, в общей сложности продлившийся не больше десяти минут, нужен был только самому Гуревичу — тот, видать, хотел прощупать ситуацию со всех концов. Пчёле же этот допрос ничего толком не дал кроме того факта, что, кажется, дача таким уж безопасным местом не была.***
— Очухалась? — спросил Веру Пчёлкин, войдя в дом, когда за окнами совсем уже сгустилась ночь. — Соседка говорит, ты уже вроде в адеквате. Он скинул пальто на спинку стула и сам опустился на скрипнувшее сидение, выжидательно на Веру уставившись. Она помассировала виски подушечками пальцев. Соседку, в которой Вера с трудом узнала женщину, встреченную тут зимой пять лет назад, она со смесью страха и удивления обнаружила в комнате, опрокинувшись из тягучей вязкой дремоты посреди дня. В каком часу — не помнила: времени счёт она потеряла. Сначала Вера сквозь забор ещё слипающихся после сна ресниц увидела расплывчатое тёмное пятно на фоне слепящего света, которое металось из стороны в сторону, шевелило двумя отростками-пятнами поменьше (соседка потом сказала, что прибралась в доме); но Вера тогда сразу же снова канула в сон, не в силах бороться с накатывающей темнотой. Очнувшись во второй раз, когда свет, лившийся из окон, уже не так слепил, а скользил золотой вуалью по противоположной стене, она уже полностью открыла глаза и с трудом разомкнула ссохнувшиеся губы. — Пить, — сипло попросила она седую тучную женщину, мирно прихлёбывавшую за столом что-то (по комнате разносился яркий запах чайных листьев и мяты) из усыпанной красным горохом фаянсовой чашки. Женщина подскочила, услышав Верин трескающийся голос, и, запричитав, щедро плеснула во вторую чашку чистой воды, поднеся её к Вериным губам. Вера с удовольствием ощутила, как сухое горло омывает спасительная влага. Тумана в голове, всё ещё словно отлитой из чугуна, стало ощутимо меньше, но затылок и виски отдавали тупой болью, как после долгого, но не восстанавливающего, а болезненного сна. — Кто вы? — утерев каплю, скатившуюся из уголка рта к подбородку, спросила Вера, поднимая глаза на севшую в ногах женщину. — Так соседка, — уверенно кивнула она седой головой, махнув рукой куда-то за окно, в сторону своего дома. Вера нахмурилась: обработка информации давалась сознанию с трудом. — Чай, не помнишь меня? Муж твой попросил за тобой присмотреть. Сказал, нехорошо тебе, а ему по делам надо. Обещался быстро вернуться, но всё нет и нет… И снова воспоминания хлынули на неё одним мощным потоком. Мёртвый Алекс в постели возле Веры, пистолет в руках, Пчёлкин, приехавший на Дегтярный, мамина дача, Надя… Надя. Вера резко спустила ноги на деревянный пол и попыталась так же резво вскочить, но в глазах сразу потемнело, и она обрушилась назад — на мягкую диванную спинку. — Ты куда ж поскакала, — пожурила соседка, поддержав Верин затылок и помогая сесть. — Голову расшибёшь, а Скорая сюда ехать будет до морковкина заговенья… Вера болезненно сморщилась и, прогоняя мелькающие под почти сомкнувшимися веками пятна света и тьмы, похлопала себя по щекам. — Где он? — придя в чувство, прохрипела она: горло по-прежнему раздирала сухость, хоть она только что и выпила в два глотка целую кружку воды. — Муж твой? — переспросила соседка, тревожно разглядывая Верино лицо. Оставалось только догадываться, чего же такого она в нём увидела, раз так округлились от беспокойства её блёклые глаза. — Шут знает, не вернулся пока. Звонил недавно, я сказала, что ты спишь ещё, хоть вроде и просыпалась разок. Но я и за пульсом следила, и за дыханием — я ж медсестрой была: вспомнила, видишь, былое. Мастерство-то не пропить. Ну и сказала ему, что спишь ты и чтоб он не переживал, дела свои делал. Вера облизнула губы, глухо простонав. — Он сказал, когда приедет? Соседка неуверенно пожала плечом. — Скоро. — Она обернулась к невысокой деревянной этажерке возле дивана и потянулась за круглым красным будильником. Близоруко прищурилась, глядя на циферблат. — Часа полтора назад, вот. Ты давай, это, полежи ещё, не дело вот так вот скакать, как горная коза. Сейчас тонометр принесу, давление тебе измерим… — Соседка приложила пухлую старческую руку к Вериному лбу и, надавив ей на плечи, заставила слабо сопротивляющуюся Веру откинуться обратно на подушку. — Муж-то твой так и сказал, что ты сразу захочешь подорваться, а мне велел тебя не выпускать никуда. Давай-давай, — приговаривала она, расправляя край тонкого мягкого пледа у Веры на груди, — ложись. Передал, что сам приедет и всё объяснит. Сказал, ты обещала не дёргаться. Но могла и забыть. А мне, значится, напомнить тебе, если что. Вера закрыла лицо руками, попытавшись разложить по отдельным стопочкам все разметавшиеся беспорядочным ворохом воспоминания. Пчёлкин привёз её сюда после того, как нашёл на старой квартире… Сказал, что нужно спрятаться, чтобы никто не смог найти — но разве её искали?.. С его же слов Вера узнала, что под окнами уже ждала нагрянувшая милиция; но сама она была едва ли способна хоть каплю трезво мыслить, чтобы попытаться его слова проверить: ею управлял только неконтролируемый животный страх, а уверенный и спокойный голос Пчёлкина загипнотизировал, подчинив своей воле. Была ли там эта злосчастная милиция? Собирались ли Веру действительно вот-вот арестовать — или Пчёлкин намеренно её просто напугал? И если напугал — то для чего? Чтобы увезти сюда, на старую дачу, где она будет отрезана от мира, чтобы… что? Взять Веру в заложницы? Наказать за устроенную подставу со “СтройИнвестом”?.. Но кто-то же убил Корфа. Действительно убил и всунул Вере в руки оружие. Тоже Пчёлкин? Тоже, чтобы помешать Вере отобрать бизнес и Надю?.. И зачем тогда Веру прятать в этом медвежьем углу — если, как она успела подумать, Пчёлкин взял её в заложницы? Соседка эта зачем? Зачем Танин звонок? Она перекатилась на бок. Чушь. Полная чушь — она понимала эта даже своим неповоротливым после глубокого и нездорового сна сознанием. Никак всё в единую картину не склеивалось. Была ли там, на Дегтярном, милиция — Вере неизвестно: кажется, этот факт был единственным, о котором думать можно было с определённой степенью твёрдости. Но если милиция и была, то вопрос, почему и как она там оказалась, интересовал её не меньше, чем факт появления и самого Пчёлкина — такого удачного и своевременного… Но это всё пока совершенно точно отходило на задний план по сравнению с тем, о чём Вера, очнувшись, вспомнила в последнюю — исключительно хронологически — очередь. Она вспомнила голос Тани в трубке. Вспомнила, как та отчаянно всхлипывала, как говорила, что её вместе с Надей держит у себя Космос. Космос, который так Вере помог; Космос, которому она доверяла безоговорочно… И Вера даже не смогла бы сейчас твёрдо сказать, не приснилось ли ей всё это в болезненном бреду, не привиделось ли во сне, не сыграло ли с нею злую шутку помутнённое сознание… Нет, кажется, не приснилось — память воспроизводила всё слишком ясно и чётко, слишком детально: лицо Пчёлкина, металлическая прохлада трубки у щеки, изменённый телефонной связью Танин голос, сковывающий тело ужас... Надю и правда забрал Космос. И хотел он от Пчёлкина что-то получить; хотел, чтобы тот согласился на его условия — так сказала сама Таня, но что это за условия?.. Что за условия, Вера не знала. Не знал, конечно, и Пчёлкин: Холмогоров согласен был высказать их только при личной встрече. Вера хотела сама отправиться вместе с Пчёлкиным, чтобы посмотреть Космосу после содеянного в лицо, чтобы убедиться: это правда он, его не подменили, не подставили, не оклеветали — до сих пор было сложно поверить в предательство такого масштаба; но Пчёлкин, непреклонный в своём решении и полностью владевший контролем над Вериной судьбой в этот момент, заставил её остаться за городом и ждать итога их переговоров. Правда, больших трудов ему это не стоило: Вера едва помнила, как провалилась в сон, но, кажется, случилось это прямо посреди их спора об опасности для неё покидать дом, и Пчёлкин был в тот момент ещё тут, рядом, а вот как он уезжал — Вера уже и не видела. И всё, что ей оставалось — это ждать, свернувшись клубочком на этом диване. Вера, придавленная к земле то ли тяжестью не слушающегося толком тела, то ли этим бесконечно тянущимся ожиданием, разглядывала окружающую обстановку: всё здесь поменялось. Другие обои, другая мебель (диван стоял на месте старой тахты, канувшей теперь, видимо, в лету), телевизор, люстра, напольные доски, ковёр… В доме, кажется, даже появилось что-то вроде водопровода: Вера слышала, как соседка включала кран, выходя из комнаты. Всё поменялось, кроме стоявшего у стены напротив пианино: его Вера узнала сразу же. Приехал Пчёлкин через пару часов после Вериного пробуждения. Вышедшая из дома его встречать соседка обратно так и не вернулась, а о её присутствии напоминал только запах оставленной на столе в чугунной сковородке только что пожаренной картошки, от которого у Веры свело желудок. Пчёлкин, насадив на вилку пару кусочков, с жадностью отправил их в рот. — Всё он хочет, — прожевав, ответил он, наконец, на Верин вопрос. — Чтоб я ему отписал всё, что осталось. Хотел ещё через тебя на Корфа повлиять и заставить его тоже поделиться… но тут, сама понимаешь, ему не фартануло. Пчёлкин исподлобья уставился на сжавшуюся от страха и напряжения Веру немигающим взглядом. — Я говорил с Таней, — добавил он тихо, — у них пока всё нормально. Надька ни о чём не догадывается, Холмогорова она знает… Он провёл ладонью по щеке и, измождённо скривишись, откинулся на спинку стула. — И? — тяжело сглотнув, поторопила его Вера. — Чё “и”, — огрызнулся он, — завтра встретимся. Я ему бизнес, он нам — дочь. И разбежимся. Вера, подтянув к себе колени, закрыла руками лицо. — Всё под контролем, Вер, — Пчёлкин попытался её успокоить, понизив тон голоса, но Вера, раздражённо выдохнув, сердито посмотрела на него. — Поверить не могу, — потрясла она головой, обхватив себя руками за плечи. — Как он… как он вообще решился… Вера вскочила на ноги. В этот раз голова закружилась почти неощутимо: Вера со слабостью тут же справилась, на секунду зажмурившись, и подлетела к окну. Пчёлкин за её спиной негромко усмехнулся. — А ты не думала, что раз он меня продал, то тебя уж — вообще как за нехуй? — голос его сочился иронией — горькой и мрачной. Вера повернулась к Пчёлкину в полоборота, сверкнув глазами из-за плеча, и упрямо сжала губы. — Он не продавал, он… — она на секунду замолкла, закусив нижнюю губу. — Он помогал мне, потому что знал, как ты со мной поступил. Пчёлкин молча и понимающе кивнул головой и снова задумчиво поковырялся вилкой в сковородке. — Ну, это он тебе так сказал… — протянул меланхолично и принялся пережёвывать блестящую от масла картошку, многозначительно посмотрев на Веру. — А по факту участвовал он в этом твоём шоу из-за бабла. Ты ж понимаешь? Не предложи ты ему барыш, он бы и не вписался. В конечном-то итоге. Тебя твой император разве на такие светлые мысли не навёл? Или вы двое на вере в холмогоровскую непогрешимую добродетель и сошлись? Вера вздёрнула подбородок с гордостью поражённого, оставив повисший в воздухе вопрос Пчёлкина без ответа. — Ты сказал ему, что согласен? — спросила она, в два шага оказавшись возле стола и, упираясь кулаками в клеёнчатую скатерть, нависнув над равнодушно жующим Пчёлкиным. — А как, по-твоему? — поднял он на неё потяжелевший взгляд. — Говорю же: завтра. Вера промолчала, поджав губы. Она отодвинула стул, опустилась на жёсткое сиденье и, с минуту посмотрев на сгустившуюся за окном тьму, произнесла: — Я тоже поеду. Пчёлкин шумно выдохнул, откинув звякнувшую о чугунный борт сковороды вилку, и закатил глаза. — Ну ё-моё, — устало протянул он, — давай уже, обнови репертуар, это мы уже слышали. Куда ты поедешь-то, тебя с фонарями по всей Москве… — Ты ведь вывез меня как-то из квартиры. Никто ничего не понял, — прервала она и, поднявшись, пошарила рукой за подушкой дивана, выудив смявшийся парик. Кинула его на стол перед Пчёлкиным, снова усевшись напротив. — Вот. Так и поеду. И… — А если тебя узнают? — Вы что, на Красной площади обмен заложниками проводить собрались? — Вера опустила подбородок, сверля его лицо испытывающим взглядом. Пчёлкин отрицательно мотнул головой. — Ну вот. Пускай… пускай место будет безлюдное. Встретимся рано утром. Меня никто и не увидит. Он ведь сразу привезёт Надю? — Зачем ты там нужна? — помолчав, спросил Пчёлкин. Вера упрямо сжала зубы, в упор на него уставившись. — Я хочу видеть, что с моей дочерью всё в порядке, — процедила она, не отводя взгляда, и Пчёлкин в ответ только вскинул с недовольством бровь. Но, судя по последовавшему молчанию, возразить ему было нечего — или, может, просто не хотелось. В телевизоре, который оставила включенным после себя соседка, без звука крутилась череда ярких кадров. Никакого интереса картинка на экране для Веры не представляла, зато помогала прогнать особенно тесно прилипающую к коже тревогу в необитаемом одиночестве старого дома. Вера туда, к телевизору, и оглянулась-то только потому, что Пчёлкин вдруг с мрачным видом в него уставился. Оглянулась и тут же встретилась взглядом с прозрачно-голубыми смеющимися глазами Корфа: он смотрел на неё с фотографии; и Вера почувствовала острый укол в сердце, глядя в лицо человека, которого, кажется, не любила — но которого ей всё-таки было безумно больно теперь потерять. — Может, это ты его всё-таки? — заметив перемену в её лице, беззлобно поддел Пчёлкин, но Вера только сердито на него зыркнула. — Ладно-ладно, не кипятись, — поднял он перед собой ладони, — тебе оно нафиг не надо было… Вера прижала холодные пальцы ко лбу, поглядев на замолчавшего Пчёлкина усталым взглядом. — Я ничего не понимаю, — покачала она головой и смежила веки. — Надьку заберём и будем разбираться. Она снова услышала стук металла о чугун и открыла глаза, поглядев с подкатывающим к горлу тошнотворным комом на жирные румяные дольки, которые Пчёлкин поглощал с нескрываемым удовольствием. Вера не помнила, когда ела в последний раз — желудок от голода уже нещадно сводило, но одна мысль о том, чтобы протолкнуть сейчас скользкую пищу в горло, вызывала у Веры физическое отвращение. Как он мог так спокойно и с аппетитом есть, пока дочь находилась неизвестно где? Пока с ней могли сотворить что угодно?.. В памяти всплыл зал аэропорта, в который они втроём с Надей и Пчёлкиным вошли после приземления частного джета из Парижа: Холмогоров подхватил на руки Надю и принялся с энтузиазмом восхищаться игрушкой, которую Надю не выпускала из рук с момента покупки. Неужто это он, тот самый Космос, трепетно обнимавший Надю, теперь мог причинить ей боль?.. — Что он с ней сделает? — Вера конвульсивно сглотнула. Хотела сохранить каменную твёрдость в лице и тоне — не смогла. Пчёлкин оторвал взгляд от еды и уставился на неё с невысказанным вопросом в глазах. — Что он с ней сделает, если мы не согласимся? — повторила Вера, и от страха снова дрогнул голос. Пчёлкин невесело усмехнулся в такт скользнувшей по лицу болезненной гримасе. — Вряд ли у него хватит духу на что-нибудь… — он затих, дёрнув щекой. — Не буду даже проверять. Хочет бизнес — пусть забирает и катится ко всем чертям. Мозги у него совсем от зависти поплыли. А может, это наркота его так изменила… — он помотал головой, будто не верил собственным словам. — Я-то думал, мы с ним всё разрулили давным-давно, нормально жили, никто не в обиде… А он, оказывается, всё это время зуб точил. Ну, гнида, конечно… На тебя он когда вышел? Вера прижала к губам костяшки пальцев. — Когда ты заставил его отдать часть моих акций в пользу Нади, — сипло ответила она. — Ну, то есть, он приезжал ко мне ещё раньше, до этого, но тогда просто хотел узнать, что случилось — понял из-за Надьки, что я не… Что я жива. А потом приехал снова через несколько месяцев. Рассказал, что ты поставил ему условие: либо Космос сам отдаст тебе часть своего пакета, либо ты отберёшь у него через суд всё, потому что Надя — законная наследница отца. И моя, потому что по российским документам она родилась до моей смерти, и лишить её части наследства в пользу Холмогорова невозможно. Пчёлкин издал скептичный смешок. — Он мне тогда ничё даже не высказал, — произнёс задумчиво. — Взял паузу на подумать, а потом без базара отдал долю и даже не поморщился. Я его и не прижимал особо, по факту ничё не поменялось — мы на равных с ним были. Просто Надька осталась бы при лучших условиях, если бы… — Пчёлкин однобоко скривился, — …на всякий случай, короче. Ну, Кос-то сделал вид, что всё понимает и поддерживает. Сам типа за неё переживал… Вера пошевелила сухими губами и, поднявшись с неудобного стула, вернулась на диван, откинувшись на мягкие подушки. — Потому что мы тогда решили, что нам важнее сохранить твоё к нему доверие, — пробормотала она, запрокинув голову назад и блуждая взглядом, обращённым куда-то внутрь себя, по потолку. — М-м-м, — понятливо протянул Пчёлкин в ответ. — Ну, вот и сохранили. Ему, как видишь, пригодилось. Вера мрачно на него посмотрела. — Почему он не мог сделать этого всего без меня? — нахмурилась она. — Зачем Космосу вообще нужно было притворяться, что он помогает мне? Пчёлкин пожал плечом. — Может, как и ты, решил, что между ней и баблом я выберу бабло? — вместо ответа задал он новый вопрос, подмигнув Вере с мрачной иронией. — Зато ты, если вернёшься в Россию, на его условия сразу согласишься, ещё и меня заставишь всё выполнить. Чёрт его разберёт. Он о вас с Корфом уже знал? Вера кивнула. — Да, это… — она с тихим выдохом качнула подбородком, — это я придумала, чтобы Космос подал тебе идею о сотрудничестве с Корфом. Я знала, что Алекс собирается выходить на российский рынок и рассказала ему о компании, принадлежавшей когда-то моему отцу, и познакомила с Холмогоровым… Сказала, что он надёжный партнёр и с ним можно вести дела… — Вера с обречённым вздохом снова закрыла руками лицо. — И они оба согласились во всём участвовать. Правда, я думала, что понимала мотивы обоих. — Ну, с Косом-то теперь ясно, чё у него на уме было, — криво ухмыльнулся Пчёлкин. — А этот твой принц чего хотел? Ему такие схематозы на кой понадобились? — Граф, — в очередной раз устало поправила Вера и, на секунду сжав губы в сомнении, ответила: — Алекс просто хотел мне помочь. Пчёлкин с ясно читаемым скепсисом на лице невозмутимо отломил неаккуратный кусок от буханки чёрного. — Как и Кос? — поддел он, но от брошенного ею тяжёлого взгляда посерьёзнел и примирительно добавил: — ну, всё-всё. Благородный, значит. Куда ж нам-то до таких. Вера ощутила, как тело начинает бить мелкая нервная дрожь. — Если он что-нибудь с ней..? — прижала ко рту ладонь, не позволив себе договорить. — Брось, — Пчёлкин тряхнул головой в бок и вытер лоснящиеся губы, — Кос знает, что тогда ему самому не жить. Вера впервые не ощутила после откровенной угрозы, высказанной Пчёлкиным, праведного гнева и возмущения. Она лишь была благодарна, что произнести эти слова пришлось ему, а не ей. Ночью Вера не спала: не то от нервов, а не то потому, что и без того устала за день от многочасового сна. Она только лежала всё на том же диванчике и смотрела сквозь распахнутое окно на круглый и пятнистый диск луны, окружённый россыпью голубоватых звёзд. Над Москвой звёзд почти никогда не видно. Пчёлкин почему-то уезжать не стал: на ночь устроился в закутке за стенкой. Вера слышала его мерное сопение — межкомнатная перегородка тут так и осталась едва ли не картонной, менять её не стали. К звуку его ровного дыхания добавлялось тиканье часов: так Вера и пролежала час, другой, третий, и вязкие тягучие минуты отмерялись вдохами, выдохами и щелчками секундной стрелки. Подумалось, что не впервые у неё отбирают дочь. Не впервые Надя остаётся без защиты матери — но тогда, пять лет назад, Вера не боялась за её жизнь, не ждала, что Пчёлкин причинит ей боль. Опасения были совсем другими: за Надино будущее, за то, что Наде придётся жить так же, как жила Вера — в полной власти отца; что обеспечить для дочери по-настоящему лучшую жизнь, если окончательно сдаться Пчёлкину, ни при каком раскладе не выйдет. Тогда она ненавидела, злилась, желала отмщения — но не боялась так, как боялась сегодня. Теперь-то её обуял реальный страх — а ведь Космоса Вера знала куда лучше Пчёлкина… или думала, что знала? От него никогда не приходилось ждать удара под дых: Космос никогда не делал ей больно, Космос никогда… Космос никогда не был настоящим? Или Вера никогда на самом деле его не знала? Или не было уже никакого Космоса? Неужто в этом Пчёлкин оказался прав: зависть, алчность и наркотики разрушили личность того Холмогорова, с которым Вера дружила с детства? Вера считала всеобъемлющую жажду наживы — пороком Пчёлкина, а не Космоса, и думала, что ничто этой его любви к деньгам не перекроет; а теперь оказалось, что в Пчёлкине было больше человеческого, чем в старом друге, который — Пчёлкин, получается, и тут оказался прав? — пришёл ей на помощь только за тем, чтобы впоследствии обмануть. Нет, не получалось у неё в это поверить. Вера поднялась, схватив со стула собственную сумку, которую догадалась в полусознательном состоянии ещё в отеле забрать с собой и которую приволок из машины Пчёлкин, когда вернулся вечером. Но телефона там не оказалось: то ли оставила на Дегтярном, а то ли Пчёлкин предварительно изъял — с него станется. Она ступила в узкую комнатушку, где по-прежнему мирно и глубоко спал Пчёлкин, а его телефон валялся на письменном столе в полуметре от постели: Вера, не долго думая, схватила трубку и, ступая предельно тихо, вышла на улицу. Номер Лизы в адресной книжке к Вериной удаче нашёлся: наизусть его она не знала, но последние четыре цифры и имя контакта “Елизавета журналист” убедили её в собственных догадках. Вслушиваться в длинные гудки пришлось долго. В четыре часа утра Лиза наверняка спала, но надежды дозвониться Вера, параллельно продумывая диалог, не теряла. — Алло, — послышался, наконец, сонный голос на том конце. — Что случилось? — Лиз? — позвала Вера тихо. — Кто это? — хрипло спросила Лиза: не узнала. Или узнала, но совсем не ожидала услышать. — Виктор Павлович? Ночь на дворе, зачем вы зво… — Лиза, это я, — оглянувшись зачем-то на крыльцо дома, от которого отошла метров на двадцать вглубь заднего двора, зашептала Вера, прикрывая рот ладонью — чтобы точно Пчёлкин ничего не услышал. — Вера. Ответом послужили лишь затянувшееся молчание и неясные шорохи на фоне. — Зачем звонишь? — тон Лизиного голоса посуровел. Вера ожидала услышать в её голосе хотя бы толику изумления; но вместо него в коротком вопросе прорвались колючие и отстранённо-ледяные нотки: значит, сюрпризом Верино воскрешение для подруги точно не явилось. По крайней мере, не в этот самый момент. — Космос, он… — Вера запнулась; все слова, которые она успела прокрутить в голове до этого, разом испарились. — Он с тобой? — Серьёзно, Черкасова? — ощетинилась Лиза. — Спустя пять лет ты вдруг звонишь мне посреди ночи, чтобы узнать, со мной ли Космос? — Я не… Прости, — выпалила Вера и заслонила ладонью лоб от смятения. — Он забрал Надю. То есть, выкрал и… и шантажирует нас. Лиза шумно выдохнула в трубку. — Что за чушь, — свистящим шёпотом, наконец, отчеканила она. — Он не может ничего сделать ребёнку. Бред. — Ты с ним? — повторила Вера вопрос, игнорируя Лизин выпад. — Вы сейчас вместе? Лиза помолчала, снова нарушив тишину громким вдохом. Её раздражение Вера ощущала кожей даже сквозь километры расстояния. Вера об их с Лизой отношениях знала со слов Космоса — правда, слишком поверхностно: Холмогоров не любил особенно об этом распространяться, а Вера только по полунамёкам и вскользь брошенным фразам догадывалась, что дело по-прежнему идёт ни шатко ни валко, хоть вроде бы и сдвинулось с мёртвой точки. О судьбе подруги ей больше не у кого и было узнать, кроме Космоса; и из тех обрывков информации, которой он делился, Вере известно было только об их связи и о карьерных успехах Лизы на поприще журналистики: она даже как-то попросила Холмогорова привезти издания с Лизиными статьями. Но самостоятельно на связь выходить Вера не хотела: слишком многое пришлось бы Лизе объяснять, попутно бередя медленно затягивающиеся раны. Вера трусила. — Нет, но… Неважно. Зачем ты звонишь? — Не знаю, — на выдохе бормотнула Вера. — Не знаю. Мне больше некому. Только Пчёлкин, но он… я ему не доверяю. Не до конца. Зачем звонила, и правда, сама не очень представляла. Поддалась порыву: а кому ещё, кому она могла всецело доверять из списка контактов в телефоне, тайно позаимствованном у Пчёлкина? Тане — нельзя: мало ли, как отразится на их с Надей благополучии этот внезапный звонок; самому Космосу?.. Она не доверяла теперь тому человеку, что прятался за его личиной; а поговорить хотелось с кем-то, от кого ждать подспудной игры не приходилось. Веру заполнило давно забытое ощущение — ощущение выброшенной на берег рыбы: беспомощной, безвольной, оказавшейся во враждебной среде, где она ни на что не способна повлиять, где смерть ждёт её через несколько минут мучительной агонии. Но вот чья-то уверенная рука схватила, сжав Вере и без того задыхающиеся жабры, и опустила в стеклянный аквариум, подарив шанс на спасение, но лишив всякой связи с внешним миром, и теперь ей оставалось только сидеть на этой даче, сложа руки, и ждать чего-то, уповая на правдивость слов Пчёлкина и на его искреннее желание Вере помочь. Может быть, он правда намеревался помочь, может быть, Вере хотелось так считать. Но вот чего крайне не хотелось — так это опираться только на него: слишком уж дурно это пахло, и Вера на собственной шкуре успела убедиться, чем это может для неё кончиться. — Я не верю тебе, — отвлёк её от размышлений голос Лизы. Но Вера всё же уловила в нём ноту сомнений. — Космос не мог так поступить. Он Надьку пальцем бы никогда не тронул… — Нам звонила Таня. Я с ней говорила: Космос приехал за ними домой и сказал, что Пчёлкин сам попросил их куда-то отвезти, а потом… Потом он привёз их загород, оставил в каком-то доме, и теперь их не выпускает охрана. Он не отпустит их, пока Пчёлкин не отдаст ему весь бизнес… — Чего ты хочешь от меня? — прервала её сбивчивые объяснения Лиза. — Даже если это так, что я-то могу сделать? Мы не вместе уже давно, с тех пор, как… Неважно. Зачем ты звонишь, Черкасова? Ни слуху, ни духу пять лет — и здрасьте, пожалуйста. “С тобой ли Космос?”, — она передразнила Верины слова тоненьким насмешливым голоском и, ругнувшись, закончила: — понятия не имею, где он, что он. Мне бы вас всех забыть к чёртовой бабушке и жить спокойно, особенно, Черкасова, твоего драгоценного Космоса и уж тем более муженька твоего, который мнит себя… Лиза осеклась, не закончив яростную и внезапную тираду, и раздражённо запыхтела. Вера, запутавшись в волосах ладонью, прислонилась лбом к дощатой обшивке дома. — Прости, я… — Вера подходящие слова пыталась нащупать, словно из грязной мокрой глины вымывала крупицы золотого песка: тщетно, но не переставая надеяться. — Прости, что не связалась с тобой раньше. Не могла… Он забрал мою дочь, Лиз. Мне просто не с кем это… — Мне нечем помочь, — отрубила жёстко Лиза, и из трубки понеслись короткие гудки. Вера во все лёгкие втянула прохладный сентябрьский воздух, прижав к губам короткую антенну трубки. Постояла так в колебаниях пару минут, прогоняя липнущее к коже неприятное ощущение после разговора с Лизой, и снова уткнулась в светящийся экран мобильного Пчёлкина. Номер Холмогорова нашла, конечно же, быстро; но вот палец над кнопкой вызова замер в нерешительности. Вера вдохнула поглубже, собираясь с мыслями, но вздрогнула от прозвучавшего позади голоса: — Ну и что ты делаешь? Вера резко обернулась, спрятав в кулаке трубку, и твёрдо взглянула на едва различимое во тьме, к которой после светящегося дисплея не привыкли глаза, лицо Пчёлкина. Услышала только тихий смешок, а затем ощутила, как пальцы накрыла его горячая ладонь и тут же вытащила из рук телефон. Лицо Пчёлкина залил блёклый электрический свет. Он, секунду что-то в телефоне поизучав, выключил дисплей и тяжко вздохнул. — Ты понимаешь, что никто не должен знать, что ты тут? — Она не расскажет, — возразила Вера, зябко скрестив на груди руки. — А если трубу прослушивают? — Тогда бы ты её сюда не брал, — пожала она плечом. — Ведёшь себя по-идиотски. Вера, запрокинув голову к небу, прикрыла глаза и криво ухмыльнулась. — Знаю, — собственный предательски дрогнувший голос показался мышиным писком, и Вера отчаянно заморгала: в уголках глаз скопилась горячая влага. — Ничего не могу с собой поделать. Боюсь за неё. До одури боюсь. Космос с ума сошёл… я не думала, что он вообще такое может выкинуть. И на что ж ещё он способен? Если он употреблял раньше… вдруг он снова..? Вдруг он теперь вообще за себя не отвечает? Вдруг его что-то разозлит? Вдруг… Я не знаю, что ещё “вдруг”. Я боюсь. Я до чёртиков боюсь, — она зарылась пальцами в волосы. — За свою жизнь никогда так не боялась, как… Под его ногами зашуршала трава. Вера ощутила плечами тяжесть его руки, и нос, уткнувшийся внезпано в ткань накинутого на голое тело пальто, вдохнул знакомый терпко-мускусный аромат. — Если ты себе позволишь разводить панику, то представь, как страшно будет ей, — вполголоса выдохнул он ей в макушку, прижав теснее к своей груди. Вера и без него это понимала: она бы и рада сохранять непоколебимое спокойствие, да только потеряла управление — над собой и над происходящим. — Пошли спать, — спустя полминуты Пчёлкин потянул Веру в сторону дома. — Не могу, — её голос, впитывавшийся в мягкий кашемир, звучал глухо. — Тут торчать тоже не дело. — Как ты вообще можешь быть таким спокойным? — Мы это уже обсуждали. Она посмотрела ему в лицо из-под сведённых бровей. — Чё толку, если я буду бегать по потолку, — повторил он то, что сказал ей совсем недавно — а будто целую жизнь назад — в стенах берлинской клиники. — Я уже сделал всё, чтобы ситуация была под контролем. Подготовил документы, осталось только подмахнуть. Холмогоров завтра получит своё и отпустит Надьку. Другие телодвижения сейчас будут просто лишними. Ну, или… — он пристально вгляделся в её лицо. — …Или опасными. Хотелось ему поверить. И ещё хотелось сказать, что это его вина. Это он ошибся, когда увёз дочь обратно в Россию, даже когда просто дал ей свою фамилию: это он подверг её риску — и ведь прекрасно знал, как этот риск велик. Вера, задумчиво обведя спрятанные в сумраке ночи черты его лица, промолчала, поглубже вдохнув знакомый аромат — аромат осенней ночи, мужского пальто и страха перед неопределённостью будущего. Глаз она до утра так и не сомкнула: вернулась на диван, укрылась пледом и гипнотизировала потолок следующие несколько часов. Мысли в голове вертелись разные, неприятные: от одних снова окутывал липкий ужас, скользящий каплями холодного пота по позвоночнику; от других становилось тошно и муторно; третьи будто только усложняли ситуацию. Что, если Надя пострадает? Что, если Холмогоров не вернёт её? Что, если их завтра будет ждать какая-нибудь подстава — что, если их вообще убьют, а Надю… а что тогда будет с Надей, если с ней не останется никого — ни Веры, ни Пчёлкина? Кто и зачем убил Корфа? Почему оставили в живых Веру? Почему пистолет был в её руках? Почему её искали в квартире на Дегтярном? Искали ли её? Что будет потом? Что будет, когда они вернут Надю — Вере тогда придётся бесконечно сидеть, как пойманной рыбке, в этом аквариуме? Сможет ли она, пережив этот сковывающий все мышцы страх, просто оставаться здесь и представлять, что с дочерью в очередной раз может что-нибудь случиться? Утро протиснулось в окнные проёмы тусклым светом. Вера уже не лежала: бродила бесцельно по дому, рассматривая изменившийся интерьер; вышла наружу вдохнуть поглубже свежей прохлады наступающего дня, чуть взбодрившей мысли. Пчёлкин поднялся позднее. Вера было хотела растолкать его, потому что совсем уже не знала, куда деться от тревоги, но он, натянув одни брюки, собственной персоной вышел на крыльцо. — Скоро поедем, — взъерошив растрёпанные после сна волосы и расслабленно потянувшись, бросил хрипло. Ничего в нём не выдавало волнения. В машину сели и правда совсем скоро. Ехали не в город — наоборот: по мере всё большего отдаления от Москвы мимо пробегавшие посёлочки сменялись лесными массивами. Пчёлкин по пути сделал пару звонков, оба раза коротко подтвердив, что “едет” и что “всё в силе”, и если один из звонков наверняка был адресован Холмогорову (или, на крайний случай, его людям), то кому он звонил во второй раз — Вера не знала. В конце концов приехали они, свернув с ровной асфальтированной дороги в чащу и преодолев часть пути по бегущей прямо посреди лесополосы грунтовке, на безлюдный пустырь: простирающееся желтеющее поле делила надвое всё та же узенькая грунтовая колея, привёдшая их сюда. И судя по тому, как уверенно Пчёлкин рулил, место это для подобного рода встреч было идеальное и, видимо, часто используемое. Вера всматривалась в окно машины с плохо скрываемым беспокойством: представляла, что приходилось, наверное, видать этим — в определённой степени живописным — окрестностям. Пчёлкин заглушил мотор, велев Вере вытащить с заднего сиденья чёрный дипломат, и, перехватив кожаную ручку, хлопнул дверцей авто. — Как договаривались: тут сиди, — только и услышала Вера его небрежно брошенный приказ. Вера уставилась в заляпанное мутноватыми пятнами после дождя лобовое стекло. Перед ними, в паре десятков метров, замерло две других машины: на сверкающий капот с хищно сощуренными фарами одной из них, стоявшей чуть впереди, облокотился Холмогоров. Он напряжённо наблюдал за приближающимся Пчёлкиным, но был всё равно слишком далеко, и Вере приходилось с силой щуриться, чтобы разглядеть его лицо: углы челюстей заострились до предела, а губы сжались так плотно, что сливались по цвету с бледно-серой кожей. Но глаза… Вера не видела глаз, не знала, что в них сейчас отражается; но воображение дорисовывало, как плещется в некогда сапфировых радужках бездонный чёрный мрак и захлёстывает собой белые склеры Холмогорова. Пчёлкин остановился, кинул взгляд на запястье и оглянулся назад, точно чего-то ждал и передавать выпрямившемуся Холмогорову дипломат не спешил. Вера сквозь оставшуюся приоткрытой узкую щёлку окна внезапно услышала рокот мотора: следом за авто Пчёлкина подъехала ещё одна машина, перекрыв путь отступления. Но никого, кроме Веры, это, кажется, не встревожило. Она обернулась. В каком-нибудь метре от бампера замер непримечательный седан цвета мокрого асфальта, но из машины никто так и не вышел. Пчёлкин, вскользь на крышу кузова посмотрев и коротко кивнув как будто своим мыслям, снова повернулся к Холмогорову. Может, это водителю седана, не ставшему покидать место за рулём, и звонил по дороге сюда Пчёлкин? Но для чего он здесь? Чтобы подстраховать или…? Космос ведь тоже прибыл не один; но не разозлится ли он, если увидит сопровождение и у Пчёлкина? Вера закусила сухую испещрённую трещинками губу и вернулась глазами к происходящему впереди. Пчёлкин, наконец, медленно протянул Холмогорову дипломат, но не разжал хватку, когда тот попытался его забрать. Пчёлкин многозначительно дёрнул подбородком в сторону квадратного джипа за спиной Холмогорова. Космос махнул ладонью кому-то позади. Из джипа выскочил крепкий водитель и, быстро обойдя машину и распахнув дверцу пассажирского сидения, выпустил из салона Таню; та, в свою очередь, помогла вылезти и Наде. Вера судорожно нащупала ручку, кубарем вывалилась на улицу и уцепилась ногтями за металл корпуса машины. Приложив ощутимое усилие, чтобы ровно встать на ноги и выпрямиться, обрела равновесие и уверенно зашагала вперёд. Пчёлкин, тем временем передавший-таки Холмогорову дипломат с документами, подхватил на руки успевшую к нему подбежать Надю. Вера, почувствовав нахлынувшее спокойствие от того, что дочь у Пчёлкина, переметнула, наконец, глаза в сторону Холмогорова: сама едва понимала, что же хотела в нём всё-таки увидеть — но получилось это машинально, на инстинкте. Правда, долго рассматривать предавшего её друга не пришлось: Холмогоров, сам мазнув по Вере сощуренным беглым взглядом, повернулся спиной, щёлкнул пальцами и резво уселся за руль своей машины. Его примеру не преминул последовать и водитель джипа: обе машины тут же тронулись с места, покидая место встречи. Пчёлкин с Надей на руках решительно направился к тёмно-серому седану, и такой же непримечательный, как и машина, человек, сидевший за его рулём, наконец, вышел навстречу Пчёлкину. Отворил заднюю дверцу, и Вера успела только закричать: — Стой! — крик подхватил порывистый ветер. Вера, испугавшись, что её не услышат, принялась вопить во всю мощь лёгких: — Стой! Стой! Но Пчёлкин, казалось, и правда её не слышал — только не из-за ветра: намеренно игнорировал. Он посадил Надю внутрь салона, спешно захлопнул дверцу и стремительно зашагал к бросившейся за ним Вере. Она едва не врезалась ему в плечо, когда он крепко перехватил её за талию и не дал двинуться вперёд — Куда ты её?.. — широко распахнув глаза, она всё-таки попыталась вырваться, но оказалась только сильнее стиснута в его железной хватке. — В безопасное место. — Я думала, она поедет с нами! Она должна быть с нами, иначе… — Куда? — дёрнул он подбородком. — Куда она поедет с нами? Где её держать? Будете вместе ныкаться на старой даче, пока я придумываю, как тебя отмазать? — Я думала, мы с ней хотя бы… — Неподходящий момент, — прервал он и вцепился пальцами Вере в плечи, заставляя посмотреть прямо на него. Его ставший на пару тонов ниже голос снова играл с Верой злую шутку: заставлял слушать и доверять. — Она будет с проверенными людьми. Её там никто не достанет. Поверь мне. — Космос тоже был проверенным… — она выпятила дрогнувший подбородок вперёд. — Ве-ра, — снова попытался вразумить её Пчёлкин, и мир для неё сузился до двух точек его потемневших серых глаз. — Других вариантов просто нет. Надьку в любом случае нужно увезти. А если ты сейчас не успокоишься, она тоже испугается. Ей нельзя, ты ведь сама об этом знаешь. — Я не… Я спокойна, — Вера скрипнула зубами и, опустив веки с глубоким вдохом, приводящим мысли в порядок, аккуратно постаралась высвободиться из его рук. — Пусти, я ничего не сделаю. Пчёлкин, смерив её пристальным взглядом, убрал с её плечей руки. — Я просто хотела с ней поговорить. Сказать, что всё нормально. Что всё будет хорошо, — глаза метались по его сосредоточенному лицу в поисках понимания. Он ведь понимал, понимал, что она чувствует; знал, как хочется сейчас — и желание это абсолютно иррационально, нелогично, но всеобъемлюще — просто посмотреть на дочь, чтобы убедиться: она в порядке. Его ноздри раздулись от резкого вдоха. Он даже задержал дыхание, молча глядя на застывшую в Верином лице мольбу, и спустя пару секунд с его губ сорвалось облачко белёсого пара: утро стояло зябкое и промозглое. Он коротко оглянулся через плечо, а потом, вернувшись к Вере глазами, кивнул на свою машину: — Там, в бардачке поищи, — указал он, и Вера вскинула в непонимании брови, — книжку захватил, которую ты велела. Ей отдай. Она в два прыжка добралась до авто, распахнула водительскую дверь и, уперевшись коленом в сиденье возле руля, щёлкнула замком бардачка. Книжка там, и правда, нашлась; Вера её, цепко ухватив пальцами твёрдую обложку, выудила, переместила вес тела с упиравшейся в ещё тёплое после неё самой сиденье руки на колени, неуклюже выкарабкалась из салона и припустила в сторону покорно ждавшего отмашки Пчёлкина седана. Надя смотрела на неё с пристальным вниманием. Вера, приблизившись, приветливо помахала ей ладонью, и оконное стекло плавно опустилось вниз. — Привет, — Вера, ласково улыбнувшись, сложила локти на раму зиявшей пустотой дверцы. — Как дела? Надя, задумчиво сжав губы бантиком, пожала плечом. — Не знаю, — протянула она капризно. — Хочу домой. Но папа сказал, поедем на дачу, а я не хочу: там делать нечего, — она, прижавшись лопатками к мягкой спинке, упёрлась носком туфли в переднее водительское сиденье и сердито пнула его пяткой. Водитель виду не подал, хоть толчок детской ножки и вышел сильным. Вера, предусмотрительно спрятавшая книжку от Надиных глаз, крепче сжала переплёт и пригнулась, сунув голову под крышу салона. — У меня есть сюрприз, — заговорщицки прошептала она, сложив ладонь пригоршней и прикрывая рот, как будто не хотела, чтобы их услышала Таня. Надя с интересом во взгляде закусила нижнюю губу, но Вера состроила серьёзное лицо: — только сначала ты кое-что пообещай. Надя недовольно закатила глаза, но всё-таки посмотрела на Веру вопросительно: ждала продолжения. Вера аккуратно заправила локон волос ей за ухо и склонилась ещё ближе: — Помнишь, я сказала, что скоро придёт мама? — Надя осторожно в ответ кивнула, а Вера коротко улыбнулась. — Обещай, что ты не будешь ничего бояться. И тогда она придёт совсем скоро. Обещаешь? Надя, скрестив на груди короткие ручки, чуть ссутулила плечики и задумчиво зашевелила губами, буравя Веру оценивающим взглядом. Торговалась как будто, примерялась к этому её предложению, искала в договоре лазейки. — А сюрприз? Это он? — вздёрнув тёмную бровь, уточнила она. — Нет, — тихо усмехнулась Вера. — Сюрприз — отдельно. Но тоже — если пообещаешь. — Я и так ничего не боюсь, — Надя гордо вздёрнула подбородок и протянула к ней раскрытую ладонь: — Давай. Я же вижу, что ты там что-то прячешь. Вера спиной ощутила, как сзади к машине приблизился Пчёлкин. Он опёрся рукой на крышу прямо над Вериной головой, и она, чуть подавшись назад, кинула на него мимолётный взгляд. — Держи, — Вера опустила в маленькую ладошку книгу. Надя, пробежавшись глазами по названию, просияла. — Тебе Таня почитает, пока будете ждать. И на даче будет не так скучно. Надя резко повернулась к Тане, вопросительно на неё уставившись и пихнув ей в живот книгу, но та, покосившись на издание, сердито нахмурилась; Вера одарила её красноречивым взглядом, а Пчёлкин позади многозначительно кашлянул — Вера его лица не видела, но по тому, как Таня при взгляде куда-то в район его головы покорно смягчилась, поняла, что, наверное, вряд ли выражение его сильно отличалось от её собственного. Таня, погладив Надю по голове, тихо согласилась: — Почитаем-почитаем, Надюша, — и повертела перед глазами томик, с долей скрытого презрения рассматривая красочную обложку. — Только не в машине, хорошо? Надя, повернувшись обратно к Вере, широко заулыбалась щербатым ртом: — Спасибо, — протянула она, по-кошачьи щурясь от удовольствия. Схватила вдруг Верину повисшую ладонь и, легонько сжав крохотными пальцами, деловито добавила: — договорились. А она как ты? — Кто? — больше аккуратно погладив, чем действительно пожав детскую ладошку, переспросила Вера. — Мама, — пояснила Надя. — Или как Оля? Тоже будет запрещать читать, что я хочу? Вера, опустив глаза, мягко усмехнулась и, прищурившись, окинула задумчивым взглядом потолок салона: интереса он для неё никакого не представлял, конечно, но отчего-то посмотреть дочери в лицо в этот момент она постеснялась. — Я думаю, — она побарабанила ногтями по металлу дверцы, — что если ты будешь слушаться и держать свои обещания, то не будет запрещать, а даже, может, почитает что-нибудь ещё интересное. Надя пристально посмотрела на Пчёлкина, молча зависшего у Веры, кожей ощущавшей исходившее от него тепло, за спиной. — Она не врёт? — с деловым видом уточнила у него дочь, и Вера услышала мягкую усмешку. — Я бы на твоём месте сторговывался на мультики, — протянул он насмешливо. — А то будешь, как в прошлом веке, только и делать, что читать. И никакого телевизора. Надя после слов отца, казалось, серьёзно задумалась, опустив брови. — Он шутит, — сдержавшись, чтобы не закатить глаза, опровергла комментарий Пчёлкина Вера, но вес её слов для дочери явно был куда меньше отцовских. — Мультики будут? — с нажимом спросила она, не сводя с Веры пристального взгляда. — Да, — легко кивнула она. — Сколько хочу? — Нет, так не… — Тогда я не согласна. Так и передай, — категорично припечатала Надя, состроив надменную мордашку и, уставившись прямо перед собой, воровато покосилась на Веру краем глаза: проверяла, возымело ли её представление эффект. Вера, чуть оторопев, застыла и примолкла: не знала, куда теперь повернуть диалог. А вот у Нади упрямства было — не отнимать: Вера это прекрасно видела в том, как поджались пухлые губы — точно так же имела привычку их растягивать и плотно стискивать сама Вера. — Ехать пора, — тихо шепнул над ухом Пчёлкин, чуть к ней склонившись, и обратился к Наде: — Давай-ка, деловая, потом все условия обсудим. — Нет, сейчас! — скрестила Надя руки. — И кто так переговоры ведёт? — отпихнув Веру в сторону, Пчёлкин сам всунул голову в салон. — Партнёрам надо давать время на размышления. Надо же всё взвесить… — он покосился на книжку, мирно лежавшую между Таней и Надей. — А то, скажем, я же могу вот это и забрать, раз мы в штыки не хотим договариваться… — он потянулся к томику, но Надя тут же схватила книгу и надёжно спрятала, зажав её между поясницей и спинкой сиденья. — Нет! — для пущей убедительности категорично припечатала она. — Тогда давай без упрямства, — Пчёлкин вернул руку на раму дверцы. — Договорились? Надя, смиренно, но всё-таки с горькой обидой вздохнув, кивнула. Пчёлкин вынырнул из салона и легонько стукнул по стеклу водительской двери: дал отмашку трогаться с места. — Пока, зайка, — напоследок подмигнул дочери он и махнул ладонью. — Я к тебе скоро приеду. Вера, выпрямившись и не найдя в себе сил тоже что-нибудь сказать на прощание (была уверена, что стóит только раскрыть рот — и вместо слов из горла польются рыдания), сама принялась махать ладонью отъезжающей машине, которую едва и видела-то из-за вставшей перед глазами пелены слёз. — Ну вот зачем? — упрекнула Пчёлкина она, семеня за ним по влажной земле. — Про мультики сказал? Странное в груди собралось чувство: хотелось что-то сказать, облечь распиравшие изнутри эмоции в какие-нибудь непременно важные слова — они даже сами на кончик языка прыгали, но получалось говорить отчего-то только про ужасную чепуху. — Сама молодец, — беззлобно огрызнулся Пчёлкин в ответ, распахнув дверцу машины. Они оба устроились в салоне, и он продолжил, передразнивая Верину интонацию: — «Только не бойся»… Ей хоть и пять, но она ж не… — Он трижды стукнул по пластику бардачка. — Раз так говорят — значит, точно есть, чего бояться. Вера закатила глаза, сцепив на животе руки — ровно так же, как минуту назад делала Надя: непонятно, кто кого копировал. Пчёлкин, окинув её беглым взглядом, усмехнулся, мотнул головой своим мыслям и завёл мотор. — Нет, — отрезала она, переменив позу и с наигранным отстранением глядя в боковое окно. — Она должна знать, что не нужно бояться не потому, что бояться нечего… А потому, что её всегда защитят. Вера встретилась косым сердитым взглядом с отражением его сосредоточенного лица в зеркале заднего вида. Пчёлкин только коротко пожал плечом, в ответ резко крутанув руль, отчего Веру по инерции качнуло в сторону: она только и успела с недовольным видом вцепиться в поручень. Чему-то не суждено было измениться: Пчёлкин не любил проигрывать в спорах. — И вообще, — снова прервала она повисшее заряженное молчание, — так нельзя. — Как? Вера всплеснула ладонью, не в силах совладать с эмоциями. — Так! — повторила она сквозь раздражённый выдох. — Она ничего не понимает, вокруг чужие люди… Представь, как ей может быть страшно. А ты вот так запросто отправил её неизвестно куда… ждать неизвестно, чего. — Ну, а делать-то что прикажешь? — почти безразлично отозвался Пчёлкин. Машину перестало потрясывать: колёса, наконец, покатились по асфальту, поэтому едва-едва различимое содрогание в его голосе Вера списала на то, что Пчёлкин, как ни крути, всё-таки переживал — может, даже не меньше неё. — Не знаю, — она обескураженно отвернулась к окну и прикусила губу. Снова захлестнуло это чувство немоты и многословности одновременно: так много хотелось сказать, но ничего не выходило — молчание бетонной плитой давило на грудь. Остаток дороги до старой дачи так и прошёл в тишине. Когда показался край знакомой крыши, Вера всё же подала голос: — И что теперь? Пчёлкин заглушил мотор, побарабанив по рулю пальцами, и вгляделся в просёлочную дорогу перед собой. — Предлагаешь мне сидеть тут, как принцессе в башне, и ждать, пока что-нибудь образуется? — с укоризной протянула она. Пчёлкин, резко выдохнув сквозь зубы, откинул затылок на подголовник, не выпуская руль из вытянутых рук. — Тут сидеть долго не получится, — вынес он, наконец, неприятный для обоих вердикт. — Надо другое место искать. Ни с тобой, ни со мной никак не связанное. — В корне меняет суть, — с кривой усмешкой на губах дёрнула Вера подбородком. — А в остальном — план таков? — Давай уже без этих своих… — он очертил ладонью замысловатую фигуру в воздухе. — Прямо говори, куда ведёшь. Вера замолчала. Побродила взглядом по деревянным строениям за лобовым стеклом, собираясь с мыслями, и, наконец, твёрдо уставилась на Пчёлкина. — Если вернуть мою старую личность… Если доказать, что я жива, все сделки с моим имуществом, с наследством… Их можно оспорить. И отменить. Вера смотрела на него, не моргая. Пчёлкин присвистнул. — Тебе и под новой-то личностью лучше нигде не появляться, — возразил он скептично. — Веру Черкасову, может, пока с убийством не связали, но если начнёшь светиться — это очень быстро исправят. И меня тут же подвяжут. — Поэтому и нужно сначала из-под подозрений вывести Еву, — согласилась она. — А потом ничего не помешает вернуть к жизни Веру. — Шизофрения какая-то, — хохотнул Пчёлкин, хлопнув по рулю ладонями, и Вера с раздражением закатила глаза. Но Пчёлкин только покрутил пальцем у виска, сверкнув зубами в пугающем оскале: — Они там у тебя в голове между собой пока не общаются, не? А то, слушай, вот тебе версия: Ева замочила Корфа, пока Вера безмятежно дрыхла. А? Как? Мне кажется, вариант вполне… — Ты можешь не паясничать? — укоризненно перебила его Вера. — Пардон, — он вскинул ладони и почтительно склонил голову. — Ну, допустим, как-нибудь от тебя отвяжутся с убийством Корфа. Ну и всё: свободна — лети, куда хочешь. Старое имя тебе зачем? Она недоверчиво прищурилась. — Хочешь сделать вид, что не понимаешь? — сардонически протянула. — Ну, тогда вот тебе моя версия в ответ на твою: иметь дело с Евой Свенссон, вынужденной прятаться от всего мира из-за несправедливых обвинений в убийстве, тебе куда выгодней, потому что ты, Пчёлкин, боишься, что с Холмогоровым ещё сможешь как-нибудь договориться по поводу бизнеса, а вот со мной — уже никак. Пчёлкин изучающе посмотрел на неё, помолчав пару секунд. — А я с ним и не собирался договариваться, — низким голосом ответил он, отвернувшись. — С такими делами по-другому разбираются. Вера сжала челюсти. — Нет, — твёрдо возразила она и для убедительности сверкнула округлившимися глазами. Выдержала его потемневший взгляд, не позволив себе даже моргнуть. — И что будет дальше? С Надькой что потом? Мать — преступница в бегах, а отца посадят за заказное убийство? Или того лучше — самого… Она осеклась и нервно двинула челюстью. — Нет, — снова повторила твёрдое, как камень, слово, и Пчёлкин, фыркнув с разочарованием, негромко хлопнул по рулю. — Нет, если с ним и нужно разобраться, то легально. — Ну, давай заявление мусорам на него накатаем, — сдавленно хмыкнул Пчёлкин. — Уверен — поможет. — Первым делом мы отберём то, что он забрал у моей дочери, — пропустив мимо ушей колкость, продолжила Вера. — В конце концов, это её наследство. Её трастовый фонд… Холмогоров ведь заставил тебя отказаться от управления им в свою пользу? Правильно я понимаю? Пчёлкин с неудовольствием осклабился, коротко кивнув. Вера скользнула серьёзным взглядом по его сосредоточенно глядящему перед собой профилю. — Если бы не условие в брачном договоре о создании траста и о том, что его управляющим должен быть ты, — вкрадчиво спросила она, сощурившись, — ты бы тогда… тоже был бы против аборта? Пчёлкин сжал пальцы на руле и бегло взглянул в сторону Веры. — Я думал, ты так и не прочтёшь договор, — с насмешкой дёрнул он краешком губ. — Это не ответ, — Вера на издёвку не отреагировала. Упёрлась глазами в потолок, чуть заметно и болезненно ухмыльнувшись. — Знаешь, все пять лет было интересно. Если бы после её рождения ты не получил перевес в управлении бизнесом, ты бы точно так же настаивал на том, чтобы я родила? Пчёлкин зажал кнопку на панели управления, и тонированное стекло с его стороны съехало вниз. Он выудил из кармана сигаретную пачку, щёлкнул колёсиком зажигалки и глубоко затянулся, выпуская на улицу клубок плотного дыма. — Или ты правда думал, что я верю во всю эту чушь про “нормальную семью”? — снова нарушила Вера затянувшееся молчание. — С чего ты взяла-то, что это чушь? — вяло отозвался он, разминая сигаретный фильтр между пальцами. — Брось, — повела Вера плечом. — Потому что я не знаю, какое воспалённое сознание могло представить себе нормальную семью из нас, Пчёлкин. Недостатков у тебя много, но особенным кретинизмом ты никогда не отличался — тут уж я отдам тебе должное. — Вот только законченного ублюдка из меня не лепи, — повысив голос, огрызнулся он. — О-о, — выдохнула сквозь мягкий смех Вера, — никого я из тебя не леплю. — Она изобразила в воздухе кавычки и тут же улыбка сменилась на её лице полной серьёзностью. — Тут ты и без меня справишься. — Ни бизнес, ни бабки никогда мне не были дороже ребёнка, — процедил Пчёлкин, почти не шевеля напряжённо поджатыми губами. — Но совместить и то, и то — тоже неплохо, правда? — снова поддела Вера. Он почесал бровь рукой с зажатой между пальцами сигаретой, на миг прикрыв глаза. — Какая разница, был бы траст или нет, она всё равно всегда была моей дочерью. С того раза, как… — он, мимолётно улыбнувшись, снова выпустил изо рта смесь дыма и тихого хохота, — снимок этот показали. Нихера на нём непонятно, хер знает, куда смотреть вообще, а ты возьми и чё-то там про пятно ляпни. Аж передёрнуло: думаю, какое, блять, пятно… Нет, ну, пятно конечно, — Пчёлкин кинул на насупившуюся Веру смеющийся взгляд, — но ребёнок же. Как так про неё можно? Вера отвернулась окну и от накатившей жгучей неприязни к себе двинула плечами. — Сама-то чё? — заметив в ней перемену, не упустил он возможности сильнее надавить на болевую точку. — Тоже, видишь, не ангел с крыльями, между прочим. — У меня были очевидные причины, — зло ощетинилась она, косо посмотрев на Пчёлкина. — Так и у меня, — отозвался эхом он и щелчком выкинул в окно окурок. Вера принялась его пристально изучать. — Ну, не без корыстных мотивов, конечно, признаю́. Твоя правда, — он, откинувшись назад, посмотрел на Веру. — Вот тебе и ответ, раз так интересно было. Траст — это, конечно, хорошо. Но я бы и без него не дал тебе так просто избавиться от своего ребёнка. Пчёлкин взгляда от неё не отводил, всё смотрел и смотрел, не моргал, а Веру как будто загипнотизировал этот его показавшийся сейчас не свинцовым, как прежде, а небесно-ясным взгляд. Слова все из головы вылетели, только неясные пятна и образы метались в голове. — Кто ментов-то к тебе отправил? — спросил вдруг Пчёлкин, и Вера в первый момент даже не поняла, что губы его двигались не беззвучно, как в немом кино; она нахмурилась: смысл вопроса доходил с ощутимой задержкой. — Каких? — мотнула она от непонимания головой. — На Дегтярный, — он отвернулся, опустив подбородок и буравя глазами лобовое стекло. — Они же туда не просто так приехали. Могли по трубке отследить? Вера, прочистив горло, потеребила в сомнениях кончик носа. — Только если знали, что это мой телефон. Симка в нём чужая, а номер знали несколько человек. Таня, Космос… — Коса сразу отметай, — оборвал перечисление Пчёлкин. — Ему Корф живым нужнее был. Да и ты тоже пригодилась бы не в кутузке. Чё с того вечера помнишь? После того, как… — он со свистом втянул воздух сквозь зубы. — Ну, ты поняла. После моего ухода. Вера потрясла головой. — Ничего. Всё, как в тумане. Пыталась хоть что-нибудь вспомнить — без толку. Только голова сильней болит, — Вера с досадой щёлкнула ногтем по висевшему на зеркале заднего вида освежителю воздуха. — Надо бы тебя показать Моесеичу, — задумчиво протянул Пчёлкин. — Пусть кровь возьмут. Может, найдут чего-нибудь лишнее. Вряд ли тебя так просто от шампанского развезло. — Мне же нельзя нигде появляться, — хмыкнула Вера. — Моесеич не сдаст, — возразил он. — Я ему тут поблизости больничку отгрохал. Тоже на всякий — чтоб ехать далеко не пришлось… Короче, отвезу тебя туда: пусть он скажет, чего думает. Моесеич мужик умный. Если тебе дряни какой подмешали, а я думаю, что без этого не обошлось… Отсюда уже можно будет куда-то двигаться. — Так по-твоему выходит, что меня чем-то опоили, чтобы что? — нахмурилась Вера. — Убить Алекса? — Ты говоришь, что когда уходила утром из номера, — пропустил мимо ушей вопрос Пчёлкин, — там спал охранник. Так? Вера молча кивнула. — Он там был всю ночь? — Должен был. По крайней мере, обычно Алекс приказывал им дежурить круглосуточно. — Было, чего бояться? Вера одарила его многозначительным взглядом. — Я его об этом просила. А он, наоборот, слишком легкомысленно относился к своей безопасности, пока находился в России. Пчёлкин ухмыльнулся. — Думал, у нас тут до сих пор только на дуэлях вопросы решают? — Пчёлкин, — одёрнула его Вера. — Его убили. Это не смешно. — Кто ж смеётся, — флегматично отозвался он. — Но Корфу-то уже всё равно, а у тебя, дорогая моя, проблемы. Раз охрана там была всю ночь и раз мы всё-таки исходим из того, что не ты прикончила своего ненаглядного принца, — он замолчал на секунду, смерив ироничным взглядом недовольно скривившуюся Веру, — то в номере был кто-то третий. Пришёл до вас или уже после… Но охрана должна была что-то видеть. И если об этом никто не рассказал ментам, вариантов немного: они либо ослепли, либо их отвлекли, либо… Либо умолчали они намеренно. Значит, хотели подставить именно тебя. — Нужно с ними поговорить, — подытожила Вера, но Пчёлкин отрицательно мотнул подбородком. — Не, — он щёлкнул костяшками пальцев. — Разговаривать я с ними буду потом — когда станет ясно, о чём спрашивать. Сначала надо аккуратно пощупать народ в отеле, чего там да как. Неплохо бы про камеры спросить… может, есть какие записи. Вера глянула на часы под рукавом пальто Пчёлкина. — Поехали, — скомандовала она. — Как раз начало рабочего дня. — Куда «поехали», сдурела? — Пчёлкин кинул на неё округлившийся взгляд. — Тебе туда вообще под страхом смерти нельзя соваться. — Во-первых, я не стану сидеть, сложа руки, — категорично отрезала Вера. — Во-вторых, узнавать всё только с твоих слов — тоже плохой вариант. — Считаешь, я тебе подставу устрою? — Мы будем исходить из того, что не ты прикончил моего ненаглядного принца, — повторила она его же собственные слова, издевательски сузив глаза. — Но всё-таки, может, я и не помню ничего после твоего ухода, зато вот, как ты махал перед Алексом пистолетом, точно не забыла. Так что мне не помешает удостовериться в твоей… — она замялась, смерив Пчёлкина оценивающим взглядом. — В твоей откровенности. Да. Уж не обессудь. Пчёлкин беззлобно хохотнул и щёлкнул языком. — Моя-то пушка так при мне и осталась, — опроверг он Верино обвинение, в которое, впрочем, и сама она особенно не верила. — А твоя? — Она не моя, — дёрнула Вера плечом. — Её мне просто подкинули. — Надо бы мне глянуть, что там за ствол, — буркнул он себе под нос. — Потом, — отрезала Вера. — Сейчас — в отель. Пчёлкин, пошевелив губами и одарив её долгим испытывающим взглядом, полным сомнений, вытащил из нагрудного кармана трубку. — Но ты из тачки носа не высунешь, — чеканя слова, предупредил он и нажал кнопку вызова, прикладывая телефон к уху. — И только попробуй снова что-нибудь выкинуть. Мы оба рискуем. Вера, откинувшись назад, недовольно скрестила руки на груди и закатила глаза, но оспаривать с очевидную правоту его слов не стала. — Сгоняй-ка в одно место, — бросил Пчёлкин в трубку, заводя мотор. — Поспрашивай, кто что видел… Ага. Адрес сам знаешь. Вознаграждением не обижу.➖➖➖➖➖➖➖➖➖➖➖➖➖
ПОРАДУЙТЕ АВТОРА —
❤️ НАПИШИТЕ В ОТЗЫВАХ "СПАСИБО"❤️
(это отлично помогает писать продолжение 😉)