«Разум, чувства и обстоятельства»
Пролитую слезу
Из будущего привезу,
Вставлю её в колечко.
Будешь гулять одна —
Надевай его на
Безымянный, конечно.
И.А. Бродский
Вера, распластавшись на откинутом до упора сидении, устало выдохнула. — Идёт, — вдруг бросил Пчёлкин, и Вера следом за ним села прямо. По узкой дорожке под окнами девятиэтажки из тёмно-коричневого кирпича, в небольшом дворе которой они заглушили мотор минут с сорок назад, стремительно шагал Женя. Он, чуть сгорбившись, театрально прятал лицо в задранном вороте плаща и воровато оглядывался по сторонам каждые метров сто — Вера только пренебрежительно фыркнула. — Он бы ещё шляпу напялил, — буркнула она едко. — И бороду приклеил. Чтоб уж точно внимания не привлекать. Пчёлкин одарил её предостерегающим взглядом и щелчком кнопки разблокировал двери машины. Женя, опустившись на заднее сиденье, ни на йоту Вериному присутствию не удивился, когда она в нетерпении обернулась к нему всем телом. Он только расплылся в широкой ухмылке и поприветствовал её лёгким кивком, изобразив в воздухе, будто приподнимает за тулью невидимую шляпу — ту самую, которой так не хватало для полноты образа. — Ну? — сдавленно кинул Пчёлкин, внимательно глядя на Женю в зеркале. — Баранки гну, — огрызнулся тот добродушно, широко раскинув локти на спинке сиденья, и всмотрелся в безлюдный двор за окном. — Нич-чего толкового. — Камеры? — снова поинтересовался Пчёлкин односложно. Женя отрицательно мотнул головой. — Не было, говорят, — развёл он руками. С деловым видом смахнув с кожаной обивки несуществующую пыль, Женя принялся слишком пристально изучать подушечки собственных пальцев — Начали их устанавливать якобы только недавно. И не везде, мол, успели. Верится с трудом, конечно. — Ты проверил? — Пчёлкин сузил глаза. — Обижаешь, Виктор Палыч, — самодовольно ощерился Женя. — Посмотрел, конечно. В лобби правда висят. И на лестнице тоже. А там, на этаже возле номера, никаких камер не видно. — Может, специально сняли? — подала голос Вера. Пчёлкин, скривив щёку, мотнул головой. — Не, — отверг её предположение он, следя за раскачивающимися из стороны в стороны дворниками на лобовом окне. — Просто для некоторых гостей слишком важна приватность. Вера вопросительно склонила к плечу голову, молча впившись в Пчёлкина озадаченным взглядом. Он, заметив её реакцию, с досадой вздохнул и скептично изогнул бровь. — Но я сильно сомневаюсь, что даже там, где по задумке должна была остаться слепая зона, камер не было совсем. Женя деловито вскинул указательный палец. — Великие умы мыслят, что называется, — он с важным видом постучал себя ногтем по виску, — одинаково. Я осмотрелся там, как мог. Во, даже кое-что снял… пока охранник не помешал. Женя протянул Пчёлкину телефон. Вера заглянула через его плечо и с разочарованием увидела, как на экране мелькают одни лишь стены, потолок и устланный ковром пол знакомого коридора. Ей показалось, что интереса видео не представляет никакого — ничего по нему нельзя было узнать или понять; однако Пчёлкин забрал телефон из Жениных рук и принялся внимательно всматриваться в кадры, раз за разом проигрывая запись длинной в несколько секунд и нажимая на паузу. — Я не спец. Но, кажется, камеры там прятать негде. Может, их и правда не было, — подытожил Женя, глядя на с головой погрузившегося в изучение видео Пчёлкина. Он кивнул своим мыслям, подняв голову от экрана: на нём замер последний кадр с незнакомым Вере мужским лицом. — И чё охрана? — спросил отстранённо Пчёлкин. Женя пожал плечом, а Вера положила ладонь поверх пальцев Пчёлкина, от чего он мазнул по ней чуть удивлённым взглядом, но Вера, не обращая на него внимания, развернула телефон к себе дисплеем, напряжённо вглядываясь в картинку. — Это охранник? — спросила она резко. — Ну, — подтвердил Женя. — Не узнаю́, — с сомнением протянула она. — В ночь убийства там был не он? Она уверенно мотнула подбородком. — Не он. Я его вообще раньше не видела, — нахмурилась Вера. Женя позади неё хмыкнул и не без усилий вытащил, наконец, из тесно сцепленных рук Пчёлкина и Веры телефон. Вера, слишком явно ощутив вдруг тепло чужих пальцев, тут же с ноткой предательского смущения отвела в сторону взгляд и излишне резко отдёрнула свою ладонь: тесный контакт кожи продлился всего лишь на считанные доли секунды дольше необходимого, а её будто внезапно и исподтишка ушатом кипятка с головы до ног окатили. Вера только искоса взглянула на Пчёлкина: тот к Вериной досаде криво улыбнулся. — Неудивительно, что не видела, — вернул её мысли к теме разговора Женя. — Девчонка на рецепшене поделилась, что охрану у них сменили. Всю. Разом. За день. Пчёлкин недобро хмыкнул. — А старых куда дели? Женя поймал его потяжелевший взгляд и однобоко улыбнулся. — А кто ж знает, — с недоброй интонацией протянул он и подался вперёд. — Девчонка эта сама поняла, что лишнего сболтнула и сразу же заткнулась. Остальные тоже молчат, как воды все в рот набрали. — Но внутрь тебя пустили спокойно? — вкрадчиво переспросил Пчёлкин. — Осмотреться даже дали? — Ага. И на вопросы мои любезно ответили. Прям как по бумажке зачитывали то же самое, что в новостях написано. И всё. Больше никто — ничего. — Менты им болтать запретили? — Пчёлкин посмотрел назад. Женя с сомнением отвернулся к окну. — Не, — возразил он вяло. — Скорее, начальство. И охрану начальство поменяло, и персонал не забыло проинструктировать, как себя правильно вести. — Так их начальство же того… — Пчёлкин многозначительно чиркнул ребром ладони по горлу. — Ну, не в полном же составе, — Женя щёлкнул языком. — Кто-то же там всем рулит. А менты обычно так не напрягаются. Прикажут просто, мол, никаких деталей не разглашать — и хватит с них. Да и всё равно не указ они обычно в таких делах: народ потом один хрен болтает. Особенно, если за звонкую монету. А тут, говорю же, все — молчком. И шпарят одно и то же, как по заученному. Боятся, что ль, чего-то. Или кого-то… — он скосил осторожный взгляд на Веру. — Алекс ведь иностранец, — она посмотрела на профиль сосредоточенно размышляющего Пчёлкина. — Делом наверняка занимается не просто милиция, а… — она красноречиво стрельнула глазами к потолку. — Может быть, они в таких вопросах влиятельнее? — Я вас умоляю, Вер Леонидовна, — вклинился Женя с возражением. — Или как тебя сейчас величать? Короче, я и не таких колол. Тут с людьми хорошо поработали. Не тот почерк. — Найти бы товарища, который в ту ночь дежурил, — Пчёлкин, похлопав губами в раздумьях, снова откинулся на подголовник кресла. — Корф в постели лежал? — обратился к Вере, глянув на неё сквозь зеркало. Она осторожно кивнула в ответ и хотела было спросить, к чему этот вопрос, но Пчёлкин снова заговорил: — В номер можно как-нибудь попасть? — обратился он к Жене, стукнув костяшками пальцев по оплётке руля. — Сомневаюсь, — флегматично отозвался тот. Вера, всё больше ощущая, что суть разговора от неё ускользает, вопросительно уставилась на Пчёлкина. — Да была там камера, — помолчав с минуту, глухо объяснил он, не отводя глаз от точки перед собой. — В номере. Корф его время от времени всяким там важным шишкам сдавал. Вроде как… — он неопределённо покачал головой, — … уважение оказывал. Когда нужно было чего-то от них добиться. Женя на заднем сидении хлопнул себя по колену и довольно хохотнул. — И? — поторопила Вера невозмутимо замолчавшего Пчёлкина, и он бросил на неё косой взгляд. — Чего “и”? — передразнил ехидно. — И там была камера, на которую Корф писал всё, что могло пригодиться. Я же говорю: он это делал, когда нужно было на кого-то надавить, а на компромисс человек не шёл. С курортом этим под Питером так и было: один местный чинуша упёрся, землю нам не отдавал, к нему и так пробовали подъехать, и этак. Крыша у него высокая, вот он ни в какую на наши условия и не шёл — сам хотел в проект вписаться. Короче, — он махнул рукой. — Не это важно. Его позвали сюда — на переговоры вроде как, с глазу на глаз всё перетереть. У Корфа, сама знаешь, какая была репутация: европеец, чистюля, всё без мокрухи решает, с властями уж тем более побоится воевать — значит, местным воротилам нагнуть его вообще как нехер делать, они и не таких через колено ломали. Ну, Корф-то этим и воспользовался. Этот питерский придурок никакого подвоха от него не ждал. Пригласили его, а тут уже любое желание дорогого гостя — закон… — Пчёлкин липко ухмыльнулся. — Желания у гостя были, прямо скажу, весьма интересные. И вряд ли он хотел, чтобы о них кто узнал. А тем более — своими глазами увидел. Вера, высоко вскинув брови, смерила Пчёлкина испепеляющим взглядом. — Нет, — попыталась она опровергнуть его слова, но вышло совсем невразумительно. — Алекс бы на такое не… — Слушай, давай пропустим этот этап. Только время потратим, — Пчёлкин неприятно скривился и жестом ладони заставил её замолчать. — Принц твой поиграться в благородство любил, конечно, но бизнес, он и в Европе — бизнес. Придётся отрастить зубы, чтоб тебя самого не сожрали. Камера была. Думаешь, мне сейчас есть смысл пиздеть? И если, Вера, если… — он, обнажив зубы в недобром оскале, не упустил всё-таки момента поддеть Веру на старую тему, — …если мы исходим из того, что пристрелила любовничка не ты, а кто-то другой, то на запись это попасть должно было: раз он, по твоим словам, лежал в кровати, то и в кадр попал. Вариантов у нас не много: либо менты камеру не нашли и, соответственно, поэтому подозревают тебя... Либо нашли и почему-то всё равно всех собак вешают, опять же, на тебя. — Ну, раз вопрос такой щекотливый, — с заднего сиденья продолжил за Пчёлкиным Женя, — то вряд ли запись шла туда же, куда писались остальные камеры в отеле. К таким штукам должен быть доступ у ограниченного круга. Пчёлкин молча кивнул. — Угу, — согласился он и почесал лоб. — Камеры в коридоре… Были они или нет — инфу нужно проверить: ставлю на то, что были, но Корф по очевидным причинам не хотел это афишировать. Но даже если о них в теории и могло быть известно службе безопасности, то вот к камере в номере доступ был только у Корфа — это наверняка. Питерский вопрос они с Холмогоровым решали напрямую, без лишних глаз. — Так об этой камере знает Космос? — настороженно спросила Вера. Пчёлкин неопределённо мотнул в согласии головой, и она подавленно усмехнулась. — Выходит, если это он всё организовал… — взгляд, вперившийся в лобовое стекло перед ней, расфокусировался: мир вокруг поплыл. — Вот тебе и надёжный партнёр, с которым можно вести дела, — Пчёлкин, ядовито передразнив её слова, постучал костяшками пальцев по оплётке руля. — Да, Вер? Она сурово взглянула на него исподлобья, теснее сцепив руки на груди. Женя локтями опёрся на спинки передних кресел, повиснув в узком пространстве между ними. — Если это всё устроил некто, осведомлённый о наличии камеры прям в номере, то о ней можно смело забыть, — довольно цыкнул он уголком рта и выжидающе уставился на Пчёлкина, вдруг хитро сощурившись. — Зато если человечек ничего не знал… Может, и получится как-нибудь её достать. — Каков шанс, что её не нашли до нас? — с сомнением в голосе качнул Пчёлкин головой. Женя, оттолкнувшись от передних кресел, снова широко распластался на мягком диванчике позади. — А чёрт его знает, — лениво протянул он, запрокинув голову. — У меня так высоко источников нет, ничего пока узнать не вышло. Кроме того, вообще не факт, что камера что-нибудь писала. А если и писала, то куда? Нам-то нужна не она, а… — он пощёлкал в воздухе пальцами, — накопитель информации. Куда шла запись? — Плазма в кабинете… — протянула Вера задумчиво, прикусив губу. Женя переметнул к ней заискрившийся интересом взгляд. — На плазме в кабинете Алекса можно было посмотреть записи с камер внизу, — объяснила она, от нервов пощёлкивая ногтем по торпеде. — С тех, что в лобби и перед входом. Можно было увидеть, что происходит в реальном времени… Но и старые записи там тоже были: Алекс сам мне показывал. — Система скрытого видеонаблюдения в отличие от камер, которые никто не прятал, наверняка изолирована, а значит, хранились записи из лобби и из номера в разных местах… — пожал Женя плечом. — Но в теории, конечно, в номер Корфа записи из лобби могли просто дублироваться, а хранились они непосредственно на серверах у службы безопасности. Но если всё так просто, если запись с той ночи действительно у Корфа в кабинете, то органы точно её уже обнаружили. Вера несогласно помотала головой. — С виду это просто телевизор, — возразила она. — Чтобы войти в систему наблюдения, нужно точно знать, как это делать. И насколько мне известно, в курсе об этом были только Алекс и я. Так что остаётся вероятность, что органы ничего пока не обнаружили… если, конечно, — она многозначительно стрельнула в сторону Пчёлкина глазами, — им никто не намекал, где искать. — Твой Корф совершенно случайно не был каким-нибудь там шпионом? — нагло ухмыльнулся в ответ Пчёлкин. Вера закатила глаза и отвернулась к окну. — Правда, даже если запись действительно существует и она по-прежнему там, нам её всё равно не достать, — отозвалась Вера и бесцельно скользнула глазами по капроново-бежевым коленкам пробежавшей мимо них по тротуару девицы. Из-под блестящего пуховичка, отороченного по кромке капюшона свалявшимся искусственным мехом, выглядывал край чёрной юбки-карандаша: шаги у девчонки из-за плотно стиснувшей ноги ткани были мелкие и частые. Вера прищурилась, проследив за скрывшейся между домами миниатюрной фигуркой, и на пару секунд отвлеклась от разговора, вспомнив, что ровно так же мелко и часто семенили горничные в отеле Корфа, когда по Вериной указке им приходилось куда-то спешить — потому что юбки эти входили в их униформу. — … есть у меня человечек: мастер своего дела, куда угодно сможет просочиться… — услышала Вера Женины слова, вернув внимание к беседе. Пчёлкин заинтересованно на него покосился, но сказать ничего не успел: вмешалась Вера. — Нужно связаться с Гуревичем, — осенило её. Она обвела их сосредоточенные лица глазами. — Рассказать ему про камеру — тогда он сможет узнать… — А если на записи видно, что в Корфа стреляешь ты? — не став дослушивать, резко оборвал её Пчёлкин. — Чушь, — возразила она со злостью. — Я не могла… — Ты не помнишь нихуя. — Пчёлкин бы сейчас рявкнул, если б ему не хватало выдержки: Вера слышала это по напряжённой сдавленности голоса. — Чёрт знает, что там тебе дали и что ты могла после этого натворить. — Но Гуревич может помочь… — предприняла она слабую попытку защитить своё предложение, но Пчёлкин к её убеждениям остался глух: он фыркнул, отвернувшись к лобовому окну, и вытащил из кармана пальто полупустую сигаретную пачку. Картон покорно смялся от слишком крепкой хватки яростно вцепившихся пальцев. — Он тебе один раз уже не помог, — только и выронил сквозь зубы он, но тут же замолчал, нервно прикурив, когда Вера мазнула по нему вопросительным взглядом. — Это тот, который заказчика папаши твоего засадил? — поспешил вклиниться Женя, обратившись с вопросом к Вере. Она, не отрывая глаз от затылка стихшего Пчёлкина, курившего теперь в полуоткрытое окно, медленно кивнула. — Товарищ серьёзный, — почтительно отозвался Женя, и Вера поймала косой взгляд, брошенный Пчёлкиным в зеркало. — Но тут я согласен: пока не знаешь, что на записи, в чужие руки лучше её не отдавать. — Тем более в руки тех, кому тебя проглотить проще, чем яичницу на завтрак, — отрубил Пчёлкин и выбросил окурок на асфальт. — Сначала сами достанем. А уж потом посмотрим, что с ней делать. На несколько долгих мгновений в салоне воцарилась тишина — гнетущая, нехорошая. И Женя, и Пчёлкин погрузились в свои мысли, а Вера всё пыталась угадать, что же там мечется в голове у Пчёлкина, вытащившего из смятой пачки новую сигарету, но закуривать так и не ставшего: он мусолил фильтр подушечками пальцев, пристально его рассматривая на бледно-сером свету и беззвучно шевеля губами. — Человечку могу прямо сейчас набрать… — неуверенно произнёс Женя, заполнив паузу. — Охрану там сменили, так? — осторожно поинтересовалась Вера. Женя покивал. — Тогда я сама туда зайду, — выпалила Вера и прикусила край острого ногтя на большом пальце. Пчёлкин её в ответ глазами едва не испепелил ровно на этом же без сомнения комфортном, но отнюдь не жаропрочном сидении, в спинку которого Вера от напряжения неосознанно вжалась так сильно, что лощёная кожа вот-вот грозила треснуть под натиском. — Ты ещё под газом, что ли? — на удивление ровным тоном прокомментировал её предложение Пчёлкин и обратился к Жене: — Так чё там у тебя за кадр? Можно доверять? Вера, ощутив неуместное облегчение от несомненно ложного его спокойствия, выдавила ехидную усмешку. Она поглубже вдохнула, расправив плечи: нет, никакие там взгляды — хоть трижды будь они испепеляющими — не отнимут с кровью отвоёванной у судьбы твёрдой и неколебимой уверенности в собственной силе. — Умно, Пчёлкин, — она прищурилась. — Давай, в самом деле, отдадим запись человеку, про которого ровным счётом не знаем ничего, чтобы он потом в лучшем случае стал нас ею шантажировать, — она совершила замысловатый пасс ладонью в воздухе, а затем с осуждением сложила на груди руки. — Идея со всех сторон замечательная. Женя, состроив донельзя оскорблённый вид, прижал к груди растопыренную пятерню и, театрально округлив глаза, возразил: — Да я за него сам ручаюсь, — вытянулся он лицом. — Честнее человека в жизни не встречал… — Скверная же у тебя была жизнь, — иронично вскинув бровь Вера. — Если самый честный твой знакомый промышляет взломом и проникновением на чужую территорию. И почему мне не хочется ему доверять? Даже не представляю, — она, недовльно дёрнув плечом, смерила Пчёлкина снисходительным взглядом. — А чего это мы так остервенели на чужбине за годы мучительной разлуки, Вера Леонидовна? — беззлобно ухмыльнулся Женя, снова повиснув на локтях между передних кресел. Вера раздражённо выдохнула. — Ладно, брейк, — в короткую перепалку вмешался Пчёлкин. — Я пока варианта получше не вижу. Вызванивай своего… — Я же сказала: сама попаду в номер и попытаюсь забрать эту запись, — настойчиво оборвала его Вера. — Новички-охранники меня не узнают. Тем более, в этом парике. Всего-то проблем — напялить форму горничной. Их там по отелю пара десятков шатается, рассматривать в лицо не станут. Я внутри всё знаю. Знаю как и где зайти, нужную дверь найду. В конце концов, система видеонаблюдения запаролена, и я… — она выдержала короткую паузу, постучав пальцем себе между бровей, — пароль знаю. И, уж извините, всяким там… честным людям называть его не стану, — она сердито посмотрела на скорчившего гримасу Женю. — В прошлый раз этот номер плохо закончился, — напомнил он давно забытую историю и поймал пальцами прядь синтетических волос Вериного парика. — Эт чё, тот же самый? Вера от него отстранилась, брезгливо сморщившись, а Пчёлкин издал невесёлый смешок. — Ладно. Позвони, пробей, согласен ли твой кент помочь. Деньги — не вопрос, сам знаешь. — Вера раскрыла рот, готовясь запротестовать, но Пчёлкин не позволил ей даже начать: — Обсудим потом. Пока мы узнали всё, за чем приехали. Он коротко кивнул Жене; тот щёлкнул ручкой дверцы в ту же секунду и бросил напоследок: — Про бывшую охрану тоже узнаю, что смогу, — и с громким стуком захлопнул створку. — И? — мрачно поинтересовалась Вера, когда Пчёлкин завёл мотор: — Что это вообще было? Куда мы теперь? — Нас уже ждут в клинике, — отозвался Пчёлкин, равнодушно вращая руль. — Возьмут у тебя кровь на анализ. Может, ещё смогут что-нибудь найти. Вера отвернулась к окну. Спорить никакого смысла не было: ни он, ни тем более она своих позиций не сдадут. Не так быстро.***
Клиника, про которую говорил Пчёлкин, и правда находилась недалеко от дачи: после поворота на посёлок они проехали по шоссе ещё километр-другой, а потом под шинами покорно и размеренно захрустел выстилавший длинную однокалейную грунтовку щебень — ровный-ровный слой светло-серого камня, который насыпали как будто не так давно и изрядно на это дело потратились. Вере же оставалось только догадываться, что за обстоятельства пытался предусмотреть Пчёлкин, в случае которых ему понадобилось бы одноврменнно и скрываться на даче, и тайно — а клиника, видимо, не даром находилась где-то посреди труднопроходимых и густых лесных кущ — обращаться за медицинской помощью. Оставалось догадываться — и в догадках Вера отнюдь не терялась. Машину Пчёлкин остановил возле небольшого и светлого двухэтажного флигеля, располагавшегося в глубине огороженной забором территории и меньше всего походившего на медицинское учреждение. — Сюда пускают только своих, — заметив, как Вера с неприкрытым интересом оглядывает окрестности, пояснил Пчёлкин и щёлкнул брелоком сигнализации, когда они оба выбрались наружу. — Отдельный въезд, отдельное здание, своя охрана. Ни лишних глаз, ни лишних ушей. Сама клиника вон там, — он махнул рукой куда-то за широко распластавшуюся в обе стороны полосу деревьев, — подальше. Но там, если хочешь знать, тоже абы кто не шатается. Вера поёжилась и, оценив своё мутное отражение в окне машины, примяла неестественно гладкие волосы парика. — Да уж, — протянула она, замявшись возле накрытого покатым козырьком невысокого крылечка. — Ты времени зря не терял. Пчёлкин только пренебрежительно хмыкнул. — Ты бы всё равно тут не светилась, — позвал Веру за собой он, махнув рукой и воровато озираясь по сторонам. — Шевелись давай. Вера прогнала сковывающее тело оцепенение и поспешила к порогу, пока Пчёлкин вдавливал кнопку звонка. Долго ждать реакции не пришлось: двери отворились тот же час. О том, что хозяин просторных угодий пожаловал сюда собственной персоной, здешним обитателям стало известно минут десять назад, когда на пропускном пункте возле глухого высокого забора Пчёлкин велел охраннику срочно доложить главврачу о своём прибытии. — Виктор Павлович! — счастливо затараторила выскочившая навстречу средних лет женщина в белоснежной медицинской пижаме. — Мы-то вам звонить вот только что хотели, а вы уже и сами приехали… Ольга Евгеньевна вам сообщила? Радость-то какая! Пойдёмте, я провожу… Вера голову на всякий случай опустила, чтобы поверх солнечных очков на лицо упали блондинистые пряди, и ощутила на талии руку Пчёлкина. Он настойчиво подтолкнул её внутрь флигеля, украдкой проверив, не было ли на улице кого-нибудь, а затем закрыл за собой дверь и сухо кинул женщине, похожей на грозивший лопнуть от распиравшей её болтовни шар: — Жду Роберта Моисеевича в кабинете, — и потащил Веру за собой по бегущему куда-то вправо ответвлению светлого коридора. — Как же, вы… вы сразу туда? Не зайдёте к Александру Николаевичу? — женщина замерла на месте: взгляд её небольших круглых глаз метался из стороны в сторону. Пчёлкин, остановившийся после её слов, тем временем несколько секунд помолчал и тихо спросил: — Опять датчики чё-то зафиксировали? — он с досадой мотнул подбородком. — Потом. Сейчас не до этого. — Как же… — в низком голосе снова заиграли нотки надежды, и она сделала к Пчёлкину пару шагов. — Виктор Павлович, я же говорю: звонить вам только-только хотели. Вообще, по-хорошему-то, вчера ещё надо было. Но Роберт Моисеевич запретил: сказал, пока неясно, вдруг он не… — Живее, — скомандовал Пчёлкин нервно. — К сути. — Очнулся он, Виктор Павлович, — сипло выдохнула женщина. — Вчера ещё, но сразу же уснул, так бывает. А сейчас вот совсем очнулся… Ольга Евгеньевна уже сюда едет. Я думала, это она вам рассказала. Вера не видела его лица, потому что старалась к медработнице не поворачиваться и смотреть вниз, но по тому, как пальцы у Пчёлкина сжались в крепкий кулак, хорошо представила, что цветом оно, должно быть, сравнялось сейчас со стенами коридора: он всегда до проступивших желваков сжимал зубы и бледнел, пытаясь справиться с захлёстывающими эмоциями. — Хорошо, — он почти прохрипел — односложно и обречённо; но долго стоять на месте времени всё равно не было: Пчёлкин тут же снова решительно пихнул Веру в спину, заставляя продолжать шагать куда-то прямо по коридору. — Так как же, вы к нему зайдёте?.. Он там один пока… в сознании… — догоняли их брошенные в спину отрывистые фразы, но Пчёлкин шагу не сбавлял. Вера украдкой бросила на него взгляд: смотрел он прямо перед собой, совсем не моргал и даже, кажется, не дышал. — Ты не пойдё… — начала было она, когда в тупике, которым завершался коридор, Пчёлкин распахнул белую дверь. Таких же ровно дверей они миновали уже, наверное, с десяток: у Веры едва не зарябило в глазах. — Не твоё дело. Он втолкнул Веру в небольшое помещение, сильно напоминавшее кабинет Риттера в берлинской клинике: светлое и чистое, с широким окном по правую сторону от стола; бледного света, который пропускали сквозь себя нежно-бежевые римские шторы, с лихвой хватало, чтобы в кабинете не клубился полумрак. А монитора тут было аж два, и оба современные, плоские: один — на рабочем столе, второй — висел напротив окна, так, чтобы можно было смотреть, сидя в двух мягких кожаных креслах. — Блять, как же всё постоянно не вовремя, — тихо выругался себе под нос Пчёлкин и захлопнул дверь. Вера, не спуская с него пристального взгляда, села и вытянула на столе руки. — Если сюда приедет Белова, она… — тихо начала она, многозначительно замолчав. Пчёлкин рухнул в кресло, предназначенное, судя по всему, для хозяина кабинета и, зажав пальцами глаза, устало задрал голову. — Вряд ли её будет волновать кто-то, кроме Сани, — не поднимая век, ответил он на так и не прозвучавший из уст Веры вопрос. — Но тебе всё равно лучше не показываться. Щас Моисеич придёт наконец-то, — он бросил недовольный взгляд на часы, — и скажет, чё с тобой делать. А я… Опустевшее кресло по инерции от толчка повернулось к Вере спинкой: Пчёлкин с тяжёлым вздохом подскочил на ноги и безмолвно завис возле окна, подняв занавеску и сунув в карманы брюк ладони. Там, за стеклом, тихо раскачивалась берёзовая листва, кое-где подёрнутая желтизной, но он, казалось, не за внешним миром наблюдал, а тяжело и мрачно смотрел куда-то внутрь себя, и чем глубже заглядывал — тем глубже становилась складка кожи на переносице. — Виктор Павлович, Нина сказала, что вы уже в курсе… — в кабинет, предупредительно постучавшись, просунул сначала носатую седую голову, а после — и всё худощаво-угловатое тело Роберт Моисеевич, лицо которого с прямыми крупными чертами Вера помнила слишком смутно. Пчёлкин резко развернулся, указал глазами на покорно ждавшую своей участи Веру, и Роберт Моисеевич с почтением кивнул. — Значит, вот ваша пациентка? — приветливо улыбнулся Вере врач, но взгляд тёмных глаз сохранял профессиональную цепкость. — Будь другом, проверь, не скормили ли ей чего запрещённого, — объяснил Пчёлкин. — Но чтоб ни одна живая душа, помнишь? — Обижаете, Виктор Павлович. Я вам за столько лет ни разу повода в себе усомниться не давал, — пожилой врач деловито поправил жёсткий воротничок халата и обратился к Вере: — Так вы подозреваете у себя интоксикацию неизвестным веществом? Какие симптомы? — Провалы в памяти. И… мысли путаются. Путались. Туман в голове, но сейчас это как будто прошло. Голова сильно болела, — принялась перечислять Вера. Роберт Моисеевич размеренно кивал в такт каждому её слову. — В крови ещё могло что-то остаться? — нетерпеливо вмешался Пчёлкин. — Или как там ещё можно следы найти… короче, есть шанс? — Когда случилось предполагаемое отравление? — Холодные пальцы врача вдруг оказались на Верином запястье. — Чуть больше суток назад, — озадаченно прищурилась она: ориентировка во времени всё ещё давалась тяжело Роберт Моисеевич, отсчитывая удары Вериного пульса и глядя на секундную стрелку круглых часов на стене, убрал, наконец, руку и мазнул ничего не выражавшим взглядом по её лицу. — Шанс-то, безусловно, есть. Всё зависит от того, чем вас… Ну, и от дозы, естественно. Условия у нас тут позволяют много чего обнаружить, вам за это спасибо, Виктор Павлович… — новый почтительный кивок седой головы в сторону Пчёлкина. — Бывают вещества, остаточные следы которых можно и спустя несколько суток в крови обнаружить. Сделаем всё, что можем. — Ищите, — твёрдо приказал Пчёлкин. — Только под чужим именем. И обо всём сообщайте мне. Пчёлкин, смерив напоследок Веру внимательным взглядом, направился к двери. — Ольга приехала? — он замер у порога, сжав металлическую ручку пальцами. Роберт Моисеевич, сняв с носа очки за тонкую дужку оправы и аккуратно положив их перед собой на стол, взглянул на Пчёлкина с каким-то печальным сочувствием. — Ольга Евгеньевна звонила. Сказала, что будет здесь минут через десять. Пчёлкин дёрнул подбородком, криво улыбнувшись в ответ Роберту Моисеевичу — глаза только остались померкшими — и вышел из кабинета; а тот, поглядев ещё какое-то время в закрывшуюся дверь, повесил очки на нагрудный карман и вернул внимание к Вере. — Давайте побыстрее с этим покончим, — попросила она, и врач захлопнул открытый было рот, молча кивнув. — Пройдёмте в процедурную. Я всё сделаю сам, раз уж… раз такая секретность, — прибавил он возле двери, глядя, как Вера снова нацепила на лицо солнечные очки. — А я вас помню, милочка… Вера молча прошла мимо него, не удостоив последнюю реплику ответом. Роберт Моисеевич мучил её недолго. Взял правда, казалось, литра два — а то и целых три — крови, уместившейся в прорву стеклянных пробирок, на которых Вера ни одного из двух своих имён не увидела; сунул под нос ватку, смоченную в нашатыре, помог улечься на твёрдой неудобной кушетке и, убедившись, что сознание она не потеряла, принялся с пристрастием расспрашивать о мельчайших деталях её самочувствия — до, во время и после случившегося. Вера про обнаруженный рядом с собой труп ничего говорить, конечно, не стала. Он и не выяснял; но по соскользнувшему с губ после очередного дежурного вопроса ироничному смешку ей подумалось, что, должно быть, о чём-то он вполне мог догадаться на основе последних новостей. Роберт Моисеевич довольно скоро её оставил, велев ждать в процедурной, пока не вернётся Пчёлкин. Вера так и намеревалась поступить; но минут через десять лежать, тупо уставившись в потолок, ей наскучило. Она принялась мерить небольшую комнатку шагами, но вскоре, прильнув ухом к двери и прислушавшись — никаких звуков снаружи не доносилось, — решилась всё-таки осторожно выглянуть из комнаты. Процедурная, в которую привёл её главврач, находилась на втором этаже и помещений здесь было куда меньше, чем внизу: всего-то три двери, выходящие в просторный квадратный холл с раскидистыми пальмами в кадках по углам. Одна из этих дверей и распахнулась неожиданно резко ровно в тот момент, когда Вера просунула голову в узкую щель проёма, надеясь остаться никем незамеченной. Пчёлкин, который показался на пороге почему-то спиной, так там и замер, а Вера глупо смотрела в его затылок и думала, что хоть лица ей и не видно, а в крепкой фигуре отчётливо читается подавленность — быть может, из-за того, как несвойственным ему образом чуть поникли под небрежно накинутым белым халатом плечи. В холле было тихо: Вера слышала собственное дыхание и колотящийся в ушах пульс. — Ты останешься с ним? — спросил он. Бархатистый голос звучал глухо и тонул в глубине помещения за полуоткрытой дверью: должно быть, это и была палата Белова. Всё на мгновение замерло: и Пчёлкин, и Вера, и время, и её пульс с дыханием — она сама не знала, почему навалилось на неё это оцепенение. Получил ли Пчёлкин ответ на свой вопрос или принял за него молчание, Вере так и осталось неизвестным. Но дверь он, переступив порог, закрыл так же резко и неожиданно, как и открыл, но тихо, не хлопая; Вера за эти доли секунды спрятаться внутри процедурной не успела. Взгляды их пересеклись, она тут же потупила глаза и напряжённо сглотнула. Вслушиваясь в его приближающиеся шаги, гулко звучавшие в тишине второго этажа тайного флигеля клиники, она решила, что притворяться, будто бы ничего не видела, смысла уже никакого и не имело. Только сделала несколько шагов ему навстречу, а Пчёлкин, снова застыв, как вкопанный посреди холла, надсадно бросил: — Поехали. — Вить, я… — спустя несколько секунд, что Вера зачем-то смотрела в немом молчании Пчёлкину в глаза, донёсся из палаты голос Беловой, но тут же затих: Ольга сама осеклась, увидев из-за плеча обернувшегося Пчёлкина Верино лицо. Вера поспешила надеть тёмные очки и отвернуться, отойдя к окну. — Потом поговорим, — буркнула Ольга, вознамерившись снова скрыться в палате, но Пчёлкин, быстро схватив дверь за край, успел ей помешать. — Никому ни слова, — отчеканил он тихо и напряжённо. — Херово будет всем. Сане — в том числе. Вера, стоявшая к ним спиной, но осторожно бросившая косой взгляд сквозь пшеничные пряди парика, увидела, как Ольга выдохнула — на долгие секунды, казалось, раздулись ноздри тонкого породистого носа от праведной ярости — и укоряюще мазнула глазами по фигуре Веры. — Я никогда не была предательницей, Пчёлкин, — припечатала она шипящим шёпотом, глядя прямо ему в лицо, но, покосившись вглубь палаты, замолчала. Пчёлкин вцепился в её плечо прежде, чем она снова попыталась уйти. — Ему расскажем потом. Не сейчас. Она прижала к лицу ладонь и, наконец, закрыла за собой дверь. — Как так вышло? — Вера, укутавшись в плед, привалилась к косяку крыльца и уставилась в затылок уже битый час сидевшего на деревянных ступенях в одиночестве Пчёлкина. — Что? — выпустил он клубок дыма вместе с вопросом. — С Беловой. — Она уселась возле него. — По твоим-то меркам, это, наверное, хуже предательства. Пчёлкин так и продолжил стоически молчать, глядя себе под ноги и зажав сигаретный фильтр между зубами. — Когда я устроила ту… авантюру. С Ольгой. Чтобы расстроить нашу свадьбу, — горько усмехнулась она, медленно моргнув и вернув к нему взгляд. — Ты ведь на это не пошёл. Пчёлкин хмыкнул. — Сравнила. — Короткий окурок отскочил от его пальцев и бесшумно утонул во влажной траве. — Тогда были другие обстоятельства. — А сейчас? — Вера прищурилась. — А сейчас… хуйня полная, а не обстоятельства, — Пчёлкин устало потёр лоб и пошевелил шеей, разминая затёкшие мышцы. — Нам никто даже гарантий не давал, что он вообще может очнуться. Либо отключить от аппаратов сразу, либо до талого держать — вот такие опции были. Он замолчал на минуту, снова порывшись в старой олимпийке, которую где-то здесь и нашёл. Громко захрустел в ночной тишине полиэтилен: Пчёлкин безжалостно содрал упаковку с новой пачки курева и сунул шуршащий комок в карман. — Олька сначала всё надеялась, что он очнётся. Потом месяц прошёл, два… Полгода, год. Я-то тоже мог не выкарабкаться. Но мне больше, чем Сане повезло. Мать тогда слегла с инфарктом в первый раз, а Надька… — он потёр губы запястьем и через секунду продолжил, шмыгнув носом: — Ей только-только год исполнился. Ну, Олька за ней и стала присматривать, потому что мать не могла, еле ходила. Нянька была, но всё равно ж чужая. Она так… помогала Ольке, конечно, но и мне спокойней было, что рядом с Надькой кто-то свой. Вера подавила мрачный смешок и резко замотала головой, безмолвно отвергая его слова. Пчёлкин на неё покосился и с тяжёлым выдохом продолжил: — Ну, а потом… Белый так и не очнулся. Моисеич кого только к нему не привозил, да чё толку: как лежал овощем, так и… Я к нему приходил и всё думал, что если б это я так лежал, на кого бы Надька-то осталась? Родители не молодые уже, а больше у неё никого и нет. Ну, а Олька просто рядом тогда была. И со мной, и с Надькой. Вера, ощутив внезапно приливший к щекам жар, запрокинула голову: на глаза навернулись жгучие слёзы. Так остро ужалила её эта внезапно прочувствованная несправедливость, так вонзилось в сердце это её собственное бессилие. И так спокойно, так буднично говорил он сейчас об этом — о том, как взялся отчего-то вершить и Верину судьбу, и судьбу её дочери, как отнял у неё естественное право быть матерью, как самовольно посмел вручить его другой женщине, как возомнил себя способным отнять у ребёнка настоящую и любящую мать. Как заигрался в господа бога, как искалечил походя жизнь всем вокруг, и как с упорством слепого не замечал, где же таился истинный корень зла. — Думал, всем так лучше будет. И у Надьки мать появится, и Ольке самой будет, может, легче смириться с тем, что Саня… Короче, она тоже не одна останется. — Какая самоотверженность, — кисло протянула Вера. — Не замечала за тобой раньше. Обо всех-то ты подумал, только о себе забыл. — Да ладно тебе рожи корчить, — слабо пихнул он Веру локтем в бок и прибавил, меланхолично уставившись вдаль: — Если хоть какой-то смысл и есть это всё терпеть, так только ради дочки. Если б не она, давно б уже... В повисшей вдруг тишине глухо и издалека раздался лай: где-то там собака надрывалась, хрипла и подскуливала — Вере подумалось, что, может, она тоже всё не могла дозваться своих щенков. Втянув со свистом морозный воздух сквозь отдавшие лёгкой болью зубы, Вера подняла глаза к выглянувшей из-за серой тучи луне: ночь от её стала светлей и хрустальней. — У Нади была мать, Пчёлкин. Была и есть — я, — лишённым красок голосом отозвалась она. — Рассказы эти твои про самоотверженное благородство — так, в пользу бедных. Просто хорошо маскируют неприглядную правду. — Что ж ты тогда отказалась быть ей матерью, когда я давал тебе выбор? — процедил он. — Ты могла сама... — Я отказалась жить на твоих условиях, а от дочери я не отказывалась никогда, заруби уже себе на носу, — не позволила ему закончить Вера, повысив тон. — Тебе ведь ничего не мешало тогда просто вернуть её мне. Раз уж ты так переживал о том, что с ней без тебя будет. Ты мог приехать, мог даже попросить прощения, мог отдать мне мою дочь, а не подыскивать кандидаток в мачехи среди жён друзей. Ты понимаешь, что это было бы лучшим вариантом. Потому что, Пчёлкин, ты прекрасно знаешь, что никто лучше родной матери о ней не позаботится. И ты знаешь, что я была ей хорошей матерью. Ты знаешь, что это ты украл её у меня, а не я её бросила, и себя тебе не обмануть. Но ты ведь не мог… — она растянула губы в брезгливой улыбке. — Ты не мог приехать. Не мог признать, что всё, что ты натворил, было чудовищной ошибкой, непоправимой ошибкой. Что поступить так, как поступил ты, мог только отморозок, которому дела нет до ребёнка. Которому плевать, слышишь? Никогда тебя не волновало по-настоящему её благополучие, всегда был только твой страх, страх, что без тебя ей будет лучше. Знаешь, почему ты не приехал? Потому что тебе было просто страшно. Не за неё. За себя. Пчёлкин по-звериному вздёрнул верхнюю губу, открыв рот, чтобы ей ответить, но так ничего и не сказал: просто смотрел на Веру сузившимися глазами, пока лунный свет выхватывал из ночной тьмы резкие и угловатые черты его лица. — Но ты ведь думал, что она справится лучше тебя, правильно? Думал, что она исправит все твои ошибки. Раньше-то она вела себя, как следует, пока жила с Беловым, да? Была такой, как тебе хотелось. Была очень удобной. — Вера усмехнулась с горькой иронией и, проследив, как он грубо смял ещё непочатую пачку сигарет и ни слова в ответ не возразил, сама себе утвердительно кивнула. — Ты просто-напросто получил всё, чего хотел, Пчёлкин. И компанию моего отца, и дочь, и даже жену друга… И сам Белов тебе больше не мешал. Только всё равно ты просчитался. Всё равно с Беловой получилось так же, как со мной. Ни мне, ни ей ты был по доброй воле не нужен. Разница только в том, что ей, может, от отчаяния уже совсем некуда было деваться и ты этим воспользовался, а у меня были силы сопротивляться. Но итог-то один. И едва ли она теперь ненавидит тебя меньше, чем я, за то, что ты просто хотел её использовать и так же легко выбросил, когда понял, что она тоже не смогла вписаться в твои фантазии. Она смолкла: от колотящегося в ушах пульса уже с трудом слышала собственный голос. Пчёлкин так и сидел, не шевелясь и опустив голову, и сложно было по нему понять: то ли потому молчал, что с Верой согласен, а то ли закипал тихим гневом — впрочем, снова потому, что ничего, кроме правды, в её словах не услышал, а правде этой тяжело было смотреть в лицо. — Всё пошло не так, — сбавив тон, эхом повторила Вера, не отводя от молчавшего Пчёлкина взгляда. Она обречённо выдохнула и уставилась во тьму перед собой. — Всё пошло не так, — эхом повторил Пчёлкин глухо и зажал между зубами сигарету, рукой заслонив от усталости лоб. — И Саня очнулся. — Не должен был? — переспросила Вера с едкой усмешкой. Пчёлкин болезненно сморщился и мотнул подбородком, как будто отгоняя предосудительные мысли. — Должен был. Я сам не давал его от трубок отключать, хоть Моисеич уже заходы и начал делать — нечего, мол, ждать. Только Саня в своё время ради Фила так жилы рвал... Он-то сам до последнего бы надеялся, если б это я там валялся. И я у него шансы не отбирал. Это ж Белый, он из любой херни всегда выворачивался. И тут не мог проиграть. Только теперь придётся как-то смотреть ему в глаза, — цыкнул он уголком губ с разочарованием. — А это оказалось сложнее, чем я думал. — Ну, на него твоя чушь про самопожертвование, может, и подействует, — невесело поддела Пчёлкина Вера. Пчёлкин нервно выдохнул. — Ненавидишь, значит, — отрешённо повторил он, и Вера украдкой скосила к нему взгляд: огонёк на кончике сигареты отражался влажным блеском в его глазах. Она отвернулась и деланно безучастно пожала плечом. — Ну, ненавидь, дело твоё. Не лепи только из меня полную мразь. Считай, как хочешь, а я в первую очередь думал о Надьке. — Смени пластинку, — протянула Вера с пренебрежением. — Тогда почему ты не вернул её? Почему не привёз обратно, а? — Вера словно со стороны услышала, как срывается собственный голос на истерические нотки. — Потому что я не мог! — неожиданно громко даже для себя самого рявкнул Пчёлкин и тут же закрыл рот, отвернувшись. Вера осеклась, отстранившись от него всем телом. Она сглотнула подкативший к горлу ком и вцепилась затрясшимися пальцами в мягкий край одеяла. Пчёлкин со злостью провёл по затылку рукой, помолчав ещё с минуту. — Не мог, и всё, — повторил он, наконец, тише. — Я хочу, чтобы ты знала: я думал только о том, что с ней будет. Что бы ни случилось, Вер, я хочу, чтобы ты это понимала. Вся эта чепуха с Олькой, с Саней… в последнюю очередь меня волновала. Вышло как вышло. Ебано, ничё не скажешь. Но и я не этого хотел. А перед Саней у меня вина куда больше есть… — закончить он не успел: его прервала звонкая трель мобильного. Пчёлкин пошарил в кармане и принял вызов. Разговор — по крайней мере, со стороны Пчёлкина — вышел немногословный: он только пару раз дакнул в трубку, сжал губы и сразу же попрощался. Вера же, наблюдая за тем, как быстро выражение его лица стало бесстрастно-суровым, напряжённо вслушивалась в собственное рваное дыхание и мысленно благодарила неизвестного звонящего за то, что выдалась хотя бы короткая минута перевести дух. Ей здорово претило, что мысли в голове снова начинали путаться, что трезвый рассудок сдавал свои позиции, что эмоции брали верх, а особенно обидно было от того, что ничего она не могла с этим поделать, когда Пчёлкин оказывался рядом. Ничего. Ровным счётом ничего. — Не поможет нам этот взломщик, — спрятав в кулаке телефон, Пчёлкин с досадой хлопнул себя по колену. Вера глубоко вдохнула пахнущий кислыми яблоками воздух и приложила все силы, чтобы голос звучал ровно: — Женя звонил? Пчёлкин угрюмо кивнул. — Значит, остаётся только мой план, — флегматично пожала она плечом. — Твой план, — он скептично скривился, передразнивая Веру, — полная дурость. Тебе отсюда-то надо в ближайшее время сваливать, а ты навострила лыжи туда, где тебя только и ждут, чтобы сцапать. — Во-первых, никто меня там не ждёт, потому что незачем меня там ждать. Кто вообще в здравом уме решит, что я там появлюсь?! Это же безрассудство. — Вот именно, — поддакнул он. — Вот именно, — передразнила Вера. — А во-вторых, что ещё ты предлагаешь делать? — В Москве не один такой умелец. Найдём другого. В конце концов, подкупим охрану, персонал. Найдём способ, как вытащить запись. — Ну и как ты это себе представляешь? — Вера склонила голову вбок. — В газету объявление подашь: “Предлагаю вознаграждение за тайное проникновение на место преступления?” Так, что ли? — она, не мигая, уставилась ему в лицо. — Цирк не устраивай, — состроил он пренебрежительно гримасу. — Тихо по своим каналам найду человечка. — М-м… — протянула Вера многозначительно. — Подскажи-ка, а почему же этот Женин товарищ отказался? Пчёлкин отвернулся в сторону и вытащил изо рта сигарету. — Лезть в это не хочет. — Получается, он понимает, во что придётся ввязываться? Пчёлкин бегло на Веру взглянул, сузив один глаз. — И что ты этим хочешь сказать? — Я хочу этим сказать, Пчёлкин, — она поднялась со ступенек и встала перед ним в полный рост, скрестив на груди руки, чтобы придать своим словам убедительности. — Я хочу сказать, что даже если ты будешь искать кого-то “тихо” и “по своим каналам”, — Вера изобразила в воздухе кавычки, — об этой записи узнают лишние люди. Узнают и, быть может, донесут информацию до того, кто сам не прочь от неё избавиться. И пока ты будешь искать того, кто всё-таки согласится влезть в это дело, а как мы уже поняли, на это пойдёт не каждый… Так вот, пока мы будем искать того, кто не испугается, в номере уже ни черта не останется — ни записи, ни-че-го. А вишенкой на торте станет то, что с убийством Корфа точно свяжут и тебя, если слухи о твоём желании что-то выкрасть из его номера разойдутся слишком широко — так широко, что даже органам об этом станет известно. Вера наклонилась, угрожающе нависнув над сидящим Пчёлкиным. — А мы ведь оба знаем, что им станет известно. Скольким людям в Москве будет выгодно тебя слить? — А чё меня сливать, — он нагло ухмыльнулся. — У меня ничего не осталось, забыла? Им теперь с Косом надо разбираться. — Тем более, Пчёлкин. Теперь-то ты в таком положении, что не пнёт тебя по старой обиде только ленивый. А я подозреваю, что насолить ты успел многим. Так? — Вера зависла в нескольких сантиметрах от его лица и, внимательно глядя глаза-в-глаза, вытащила из его зажатых зубов скуренную почти до фильтра сигарету. — А если ты ещё почему-то надеешься на депутатскую неприкосновенность, то спешу расстроить: из предвыборной гонки тебя выбить можно будет одним, — она отщёлкнула пальцем окурок, описавший в воздухе полукруг и бесследно утонувший в траве, — щелчком. Вера выпрямилась. — Времени терять нельзя, продумать детали и попасть в номер нужно максимально быстро. Она повернулась к нему спиной и расправила плечи, невидящим взглядом уставившись перед собой: задумалась так крепко, что совсем не услышала, как скрипнули позади половицы крыльца и Пчёлкин оказался рядом. — Это опасно. — Других вариантов я не вижу, — стояла на своём Вера. Она не оборачивалась, но представляла, как заострились сейчас углы его сжатой челюсти. — Нужно попытаться. Пока есть хотя бы крохотный шанс, что о записи никому кроме нас неизвестно. — Если всё кончится плохо? Вера растянула губы в вымученной улыбке. — Тогда придётся тебе искать Наде новую мачеху, — отозвалась ядовито и обречённо, посмотрев через плечо ему в глаза. — Только я тебя умоляю: эту свою Киру на километр к ней не подпускай. Отец-бандит — ещё полбеды, а там случай совсем клинический. Пчёлкин не отвечал. Долго — минуту, а, может, и две. Просто смотрел, нахмурив лоб; Вере под его взглядом, тяжесть которого она почти физически ощущала на своих плечах, становилось отчего-то неуютно. — А если не хочу я никого искать? — глухо спросил он, опустив голову и прервав зрительный контакт. Разломил пополам очередную сигарету, потёр между пальцами табачную пыль и исподлобья глянул ей в лицо. Вера задержала дыхание. Стиснула губы плотно-плотно, так, чтобы ненароком не разомкнулись, и ничего не ответила.