«ДВЕНАДЦАТЬ ГРАММ СВИНЦА»
ЧАСТЬ I
Дым, дым, дым, дым… Всё им пропахло: волосы, руки, одежда, кожа, безлюдные больничные покои, постель, на которой свернулась калачиком Вера, плед, накинутый на плечи уже ускакавшей медсестричкой — той самой, что встретила их здесь же в прошлый раз… Всё пахло сигаретным дымом. И кровью. Ещё всё пахло кровью. Вера вставала мыть руки раз в десятый: бесконечно тёрла ладони друг о друга под пышной шапкой мыльной пены, скрупулёзно промакивала мягким белым полотенцем (такие привычнее видеть в дорогих отелях, а не в больницах) и пристально изучала потом каждый сантиметр кожи: не осталось ли где крохотное пятнышко… Но руки всё равно пахли кровью. До клиники Пчёлкина довезли ещё в сознании, а потом, когда из тесного фургона “Мерседеса” выволокли носилки с ним, и бригада врачей, не медля ни секунды, увезла его в неизвестном направлении, Вера и сама окунулась в смутную прострацию. Она беспрекословна шла туда, куда её вели люди в белых халатах и медицинских чепчиках. Осмотрели её в той же процедурной, где совсем недавно брали кровь. Никакого беспокойства Верино состояние, кажется, у врачей не вызвало, хоть она и отвечала на вопросы невпопад, то и дело забываясь, потерявшись в разбегающихся во все стороны мыслях: мыслях о Корфе, о записи, о Гуревиче и Черкасове, которого не могла теперь называть отцом; о Максе и флешке, о Пчёлкине и о крови, крови, крови на руках… Крови, которую нужно смыть, а она всё никак — вот же чёрт! — не сходила с ладоней. Однако оказавшись в хоть и плохо, но всё-таки знакомом здании клиники Пчёлкина, Вера, наконец, ощутила себя в безопасности, и в голове слабо, но настойчиво забрезжила ясность. Понемногу приходящую в себя Веру полная медсестра сопроводила в палату, больше напоминавшую гостиничные апартаменты. На стенах, выкрашенных в приятный глазу бежево-коричневый оттенок, висели рамки с незамысловатыми пейзажиками, большое панорамное окно во всю стену скрывалось за опущенными жалюзи, из-за чего царил приятный полумрак, но горели мягким приглушённым светом два торшера — возле мягкого велюрового кресла в тёмно-зелёной обивке и у громоздкой постели с поручнями и на колёсах: она единственная здесь напоминала о том, что Вера находится в медицинском учреждении. Веру оставили здесь в нервозном ожидании: добиться внятных объяснений, что с Пчёлкиным, ей ни у кого не удалось. Все ссылались на главврача, который обещал самостоятельно оповестить Веру о текущем положении дел. И она ждала, лёжа на этой больничной койке, то и дело поднимаясь, чтобы вымыть скрипящие уже от чистоты и сохнущие от антибактериального мыла руки. — Вера Леонидовна, — на пороге, наконец, появился главврач. Он пробежался по Вере профессиональным цепким взглядом и внимательно прищурился: — как себя чувствуете? Вера села на кровати, ощутив, как натянулись от напряжения все мышцы тела. Лопатки почти до боли в позвоночнике сошлись вместе. — Нормально, — выпалила она взволнованно. — Как…? Роберт Моисеевич, опустив на миг тонкие, словно папирусная бумага, веки, медленно кивнул и снял очки, зацепив серебристую дужку за край кармана возле отутюженного ворота белого халата. — Состояние стабильное, жизни на данный момент ничего не угрожает. Жизненно важные органы, к счастью, не задеты… Вам повезло: его оперировал бывший полевой хирург, который работал на Кавказе. Такие ранения, фактически, его специализация, — главврач говорил размеренно, убаюкивая Веру спокойным и тихим голосом. — Мне ведь даже не стоит уточнять, насколько случайно в штате вашей клиники так вовремя оказался бывший полевой хирург, чья специализация — огнестрельные ранения? — съехидничала Вера, почувствовав, как уже почти прилипшие к ушам плечи опускаются вместе с облегчённым выдохом, вырвавшимся из её губ. Роберт Моисеевич натянуто улыбнулся и взглянул на наручные часы. — Удача приходит к предусмотрительным, — философски парировал он Верину издёвку. — Через несколько часов Виктора Павловича переведут из реанимации в… Эту палату? Если пожелаете. Но можем оставить её только вам. Вера прокашлялась и рассеянно пожала плечом: почему-то ответить словами не решилась. Главврач понятливо склонил голову вбок и сделал паузу, приняв, видимо, Верино молчание за согласие. — Вера Леонидовна, — снова подал он голос и, обойдя постель, опустился в тёмно-зелёное приземистое кресло с высокой выгнутой спинкой. — Я хотел бы поговорить о… Вашем здоровье. Роберт Моисеевич, уперевшись в подлокотники, скрестил домиком тонкие длинные пальцы возле рта. — Надеюсь, в этот раз вы не будете сообщать мне о внеплановой беременности, — снова съёрничала Вера, но насмешка прозвучала глупо и совсем некстати. Она устало провела пахнущими кровью ладонями по лицу. — Простите. Я нервничаю. — Не скрою: такие новости сообщать куда приятнее, — снисходительно ответил он и задумчиво потёр подушечки пальцев друг о друга. — Мы провели анализ крови. Всё, как велел Виктор Павлович: под другим именем, приватно и… — Что вы нашли? — поторопила врача Вера, скрипнув эмалью тут же сжавшихся зубов. Главврач пошевелил губами, словно тонул в сомнениях. — В том, в общем-то, и дело, Вера Леонидовна. Он поднялся и, заложив за спину руки, неторопливо прошагал к окну. Раздвинув зашуршавшие ламели жалюзи и выглянул наружу, с минуту погипнотизировав угрюмый лесной пейзаж за стеклом. — Ничего определённого я сказать вам пока не могу. То есть, с достаточной долей вероятности не назову вам точного наименования вещества, следы которого мы обнаружили в вашей крови. Однако с уверенностью могу сказать, что принадлежит оно к группе нейролептических препаратов. И это, на самом деле, довольно интересно. — Что же в этом интересного? — нахмурилась Вера, вперившись взглядом в седой, ровно стриженный затылок. — Видите ли, Вера, — он развернулся к ней лицом и посмотрел сверху вниз глазами, в которых отчётливо проступала ясность ума. — Различного рода препараты с седативным… — главврач замялся и поправил себя: — Усыпляющим эффектом часто используются для того, чтобы временно лишить человека сознания. И нередко это делается в криминальных целях. В нашей стране чаще всего преступники выбирают клофелин. Это лекарство для понижения давления — оно хранится в апетчках у каждого второго пенсионера, и купить его не составит никакого труда, если у вас нет рецепта или вы не медицинский работник. В определённых количествах, особенно при смешивании с алкоголем, он приводит к длительной потере сознания и в целом даёт похожую на ваши симптомы клиническую картину. В первую очередь я предположил отравление именно им. — Но как я понимаю, предположения не оправдались? Роберт Моисеевич помотал головой. — Нет, Вера. Если бы вас отравили клофелином, мы бы выяснили это очень быстро. Именно это и кажется мне в вашем случае интересным: во-первых, преступник сразу выбрал не характерный препарат. А во-вторых, как я уже и сказал, нам даже не удалось установить точно, что это было. Мы можем понять лишь, к какому классу он относится. Это может означать, что у вашего отравителя мог быть доступ не просто к тем лекарствам, которые даже не купить в обычной аптеке, а к препаратам, которые вообще нигде нельзя достать, даже если вы… — Роберт Моисеевич обвёл глазами потолок, — врач. Вера запустила в растрепавшиеся волосы пальцы и прикрыла глаза. Слова главврача усваивать и анализировать удавалось всё равно с трудом, хоть и отпустила её сосущая под ложечкой тревога. — В современных западных фармацевтических лабораториях за последнее десятилетие уже выпустили несколько таких наименований нового поколения — дело это достаточно прибыльное, поэтому исследования в области только набирают обороты. Но результаты тестов показали, что это и ни одно из этих недавно разработанных веществ. Однако я вижу серьёзные сходства. Я мог бы предположить, что вас отравили веществом, которое изобретено было не так давно и на основе уже запатентованных разработок, поэтому широкая медицинская общественность о его существовании пока не в курсе. По крайней мере, в наших краях. При имеющихся у нас средствах задача его идентифицировать представляется… буду честен с вами: это невозможно. Вероятно, в лучших научных лабораториях страны могли бы дать более точный ответ, чем вас отравили, но… Не уверен, что удастся пробиться в них инкогнито. Информации, которую уже могу вам дать я, не так уж и мало. Вы ведь употребляли в тот вечер алкоголь? Вера, скосив глаза кверху, вспоминая вечер Корфа, кивнула. Да, было шампанское, на которое она, кажется, старалась не налегать и держала в руках бокал больше для того, чтобы вписаться в обстановке: не хотела ведь, чтобы из-за опьянения не удалось прижать к стенке Пчёлкина во время разговора о дочери. Но потом… Потом, когда все Верины труды увенчались, наконец, успехом, напряжение её немного отпустило, и она позволила себе вместе с Алексом отпить чуть больше необходимого в компании Германа, поднёсшего специально по случаю припасённую бутылку дорогого алкоголя. Роберт Моисеевич, завидев, как стремительно сменяется на Верином лице непонимание гримасой мрачной задумчивости, продолжил короткое посвящение в медицинские детали: — Обычно нейролептические препараты старых поколений в сочетании с алкоголем могут давать самые печальные последствия вплоть до комы или летального исхода. Однако в вашем случае мы наблюдали лишь недолгую потерю и дальнейшую спутанность сознания, — с умным видом кивнул Роберт Моисеевич. — Это может свидетельствовать либо о том, что доза была рассчитана предельно точно, либо… Либо препарат сам по себе лишён ярко выраженных побочных явлений, присущих его предшественникам. В любом случае, Вера Леонидовна, как я и сказал: инцидент весьма занимательный. Когда Виктор Павлович очнётся после наркоза, я доложу ему о полученных результатах и дальнейшие действия мы будем обсуждать при его участии. Со своей стороны я изучу все доступные зарубежные научно-медицинские издания и отдельные публикации: в них могут найтись статьи о подобных препаратах на стадии исследований. Но как практикующий врач, к которому вы обратились, должен предупредить: приём недостаточно изученных медицинских препаратов может привести к самым разным и непредсказуемым последствиям. Поэтому настоятельно рекомендую вам внимательно отнестись к своему здоровью и самочувствию, а также пройти полное обследование организма. Думаю, Виктор Павлович будет не против, если вы сделаете это в нашей клинике. — О, — выдохнула Вера с ухмылкой, помассировав кожу на переносице. — Виктор Павлович теперь обязан мне своей жизнью, поэтому одной клиникой он точно не отделается. Раз ему по карману содержать у вас полевых хирургов, то, думаю, для меня не пожалеет отстроить какое-нибудь новенькое отделение. Специализирующееся на этих ваших… — она взмахнула рукой. — Нейро… как там. Неважно. Главврач снова улыбнулся в своей профессионально-сдержанной манере. — Пожалуй, вы правы, — согласился он и остановился возле изножья постели, опустив руку на её бортик. — Жизненные органы хоть и не задеты, но скончаться от кровопотери были все шансы. Так что на вашем месте я бы хорошо подумал, что просить в качестве возмещения неоплатного долга, — в равнодушных обычно глазах сверкнула лукавая искорка. — Если вы решили остаться на ночь в этой же палате вдвоём, вам скоро привезут вторую постель. Вера кивнула в благодарность и позвала уже было уходившего главврача: — Роберт Моисеевич… — вежливо окликнула она. — Мы, несомненно, обсудим дальнейшие действия при участии Виктора Павловича, но… Пока он там отходит, мне бы хотелось получить доступ к компьютеру и Интернету. Ненадолго. Сможете обеспечить? Он вскинул в изумлении брови и на секунду задумался. Отворил пошире дверь и приглашающе отвёл руку в сторону коридора: — Если вы правда хорошо себя чувствуете, то могу предоставить вам во временное пользование свой кабинет и всё его техническое оборудование. Вера спустила с края постели ноги и, поджав на холодном полу пальцы, неловко улыбнулась. — И обувь тоже бы не помешала, — выдохнула она сквозь усмешку, почесав затылок и тщетно попытавшись пригладить волосы. — Дам медсёстрам указание, — понимающе кивнул главврач. — Где мой кабинет, вы помните? В любом случае, попросите медсестру проводить. Вера, как только дверь за ним плотно закрылась, потянулась к оставленному на тумбочке возле постели мобильному Пчёлкина и сморщила нос: устройство тоже стойко пропахло кровью. Почти не было у неё никакой надежды на то, что человеческий голос всё-таки прервёт долгие гудки на том конце, в которые Вера напряжённо вслушивалась минуту-другую. Однако из динамика, наконец, донеслось: — Да. Холодным равнодушием Веру, как ушатом ледяной воды, обдало так, будто собеседница сидела не за километры от неё, а на расстоянии вытянутой руки и отвечала на Верин зов, даже не поднимая глаз. — Это я. Вера, — тихо представилась она и замерла: ждала, что снова услышит гудки — на этот раз короткие. — Это входит в дурную привычку, — буркнула Лиза, но трубку, к счастью, не положила. — Знаю, — вымученно улыбнулась Вера. — Знаю. У меня появилось слишком много дурных привычек. Послышался шумный Лизин вздох. — Это… ведь ты попросила Женю передать ту газету со статьёй про меня Пчёлкину, верно? — задала, наконец, Вера вопрос, не дававший всё это время покоя. Снова вздох; снова Верино выжидающее и смиренное молчание. — Я попросила передать её тебе, — хмуро поправила Лиза, прервав гнетущую тишину. — До твоего Пчёлкина мне дела нет. — А до меня? — А ты ещё вроде бы похожа на живого человека, — припечатала Лиза с раздражением, но без былой озлобленности. — Я просила Остапову ничего об этом не писать, но ей мои слова как об стенку горох, по большому счёту. Сенсация, всё такое… — Лиз, — позвала Вера, приковав невидящий взгляд к горному пейзажику на больничной стене. — Мне нужна твоя помощь.***
Пчёлкина привезли, как и обещал Роберт Моисеевич, спустя несколько часов: беспомощного, перемотанного бинтами, с осоловелым взглядом, ошалело блуждающим вокруг, но вполне живого — это не могло не радовать. Когда распахнулась дверь палаты, Вера, только-только попрощавшись с Таней, которой тоже дозвонилась с мобильного Пчёлкина, уже успела к его почти торжественному возвращению и вернуться из кабинета главврача, любезно предоставившего ей в пользование собственный компьютер, и подробно обсудить с ним все открывшиеся обстоятельства отравления, и даже проследить, как специально для неё в палате устанавливают вторую постель — разумеется, на почтительном расстоянии от первой. Она вскочила с матраса, как только два крепких медбрата втолкнули внутрь каталку, на которой Пчёлкин, вращая глазами, лежал под тонкой белой простынёй. — Даже так, — радостно улыбнулся Пчёлкин, завидев переминающуюся с ноги на ногу Веру, напряжённо следившую за тем, как его перекладывают на комфортабельную койку. — Не свалила, значит. — Лес вокруг, — буркнула она и беспомощно присела на край своей кровати. — Куда я денусь. Глупая улыбка с его лица так и не сошла; только глаза, закатившись к потолку, блаженно прикрылись. Медбратья, прочитав Вере подробные инструкции о важности спокойствия больного и расписании всяческих манипуляций и врачебных визитов, удалились, словно растворившись в воздухе и оставив её наедине со всё ещё полностью не отошедшим, как оказалось, от действия наркоза Пчёлкиным. Он ещё до ухода медперсонала провалился обратно в сон, из которого периодически ненадолго выныривал, как будто чтобы специально найти Веру глазами и убедиться: она по-прежнему остаётся на месте и никуда не исчезает. Даже тянул к ней руку, но, так и не достав, на середине пути засыпал, и рука падала, свисая с постели безвольной плетью. Пчёлкин иногда говорил, пробуждаясь: отрывисто и невнятно бросал несвязанные друг с другом слова, называл имена, знакомые и незнакомые, просил всё кого-то позвать, а Вера только успокаивающе запускала пальцы в его спутавшиеся волосы и гладила по голове, по лбу и щекам, чтобы заставить снова уснуть. От её прикосновений он успокаивался и замолкал: веки у него опускались, прикрывая затуманенные эфиром глаза, а подбородок расслабленно клонился в сторону. Наблюдать за этим Вере было сложно: она всё выискивала в болезненно-жёлтом лице, постепенно принимающем нормальный цвет, тревожные признаки какого-нибудь, медицине и ей самой неизвестного, послеоперационного осложнения, которое могло бы значить немедленную угрозу его жизни. Но Пчёлкин продолжал размеренно дышать и розоветь, пульс оставался ровным, серо-голубой взгляд с каждым разом становился всё ясней и осмысленней, и сердце у Веры перестало тревожно сжиматься от взгляда на измождённые черты его лица. Сознание у него прояснилось, лишь когда за окном уже плотно сгустилась темнота. — Мы где? — спросил он сипло, резко распахнув глаза. — В твоей клинике, — Вера опустила ему на плечи руки, подавив порыв сесть на кровати. — А число какое? — поморгав, снова поинтересовался Пчёлкин. — Всё то же, — снова сев на постель и подтянув к себе ноги, отозвалась она. — Тебе сделали операцию, ты несколько часов спал. Пчёлкин, которому потребовалось секунд десять, чтобы осознать смысл Вериных слов, заглянул под одеяло и осторожно ощупал перевязанный торс. — Насколько всё хуёво? — задал очередной вопрос он, не отрываясь от созерцания собственных увечий. — Роберт Моисеевич сказал, что ты обязан мне жизнью, — качнула головой Вера. Пчёлкин недоверчиво покосился на неё и с сомнением прищурился, точно пытался вспомнить события, предшествующие его пробуждению на больничной койке. — Да, кажется, ты действительно не влетела в дерево и даже не угодила в кювет… — протянул он хрипло. — Спасибо. Вера закатила глаза, тихо фыркнув. — Да ладно-ладно, — примирительно отозвался Пчёлкин и, вопреки запретам, чуть приподнялся на постели и протянул руку к стоящей в метре от него Вериной постели, скользнув пальцами по коленке, до которой только и смог дотянуться. — Всё я помню. Вера поймала его протрезвевший взгляд и коротко кивнула, опустив глаза. Отчего-то от этого недолгого зрительного контакта ей стало вдруг неловко. — Судя по тому, что мне не так уж и паршиво, — он снова упал на подушки, — жить я буду? — Ну, какое-то время. Если постараешься больше не ловить бандитских пуль. — Тут уж как пойдёт, — произнёс Пчёлкин на выдохе. Вера обвела глазами его разгладившееся в умиротворении лицо. — В общем, сейчас, наверное, момент не самый подходящий для обсуждений, но тут… — Вера прочистила горло. — Кое-что выяснилось. По поводу того, что мне, видимо, подмешали на том вечера у Алекса… Пчёлкин наморщил лоб и схватил заранее приготовленный стакан воды с прикроватной тумбы. Вера, дождавшись, пока он утолит жажду и взглянет на неё с застывшим вопросом в глазах, продолжила: — Роберт Моисеевич сказал, что, судя по анализу крови, это какой-то неизвестный препарат. — Не-е, так не пойдёт, — яро возмутился Пчёлкин, снова попытавшись сесть: Вере оставалось только удивляться, откуда у него в таком состоянии брались силы. — Я им тут столько бабла башляю не для того, чтоб он про неизвестные препа… — Да подожди, — вернула его Вера в лежачее положение. — Из тебя только что пулю достали, а ты всё куда-то рвёшься! Ляг и послушай меня спокойно. Вот… Она подняла со своей смятой подушки увесистый медицинский журнал, читать который бросила, заметив, что Пчёлкин очнулся, и небрежно кинула ему на грудь. Пчёлкин только скользнул недоуменным взглядом по глянцевой обложке и тут же вопросительно воззрился на Веру. — Аккуратно только, Роберт Моисеевич его себе из-за границы выписывает. Кровью не заляпай, — не упустила шанс съязвить она и распахнула толстый сборник на загнутой заранее странице. — Вот тут… Смотри, статья с исследованием препарата, уж очень напоминающим тот, которым… — Вера сделала многозначительную паузу, — По словам Роберта Моисеевича, отравили меня. — Ничерта не ясно, — вгляделся Пчёлкин в испещрённые мелким текстом белые страницы. Вера развела руками. — Честно говоря, я тоже в этом мало что смыслю, — выразила солидарность с ним она. — Пыталась разобраться, пока ты тут… В общем, пока ты спал. Мало что поняла. Но так мне сказал Роберт Моисеевич, а причин ему не верить — нет. Пчёлкин закрыл журнал, бросив заведомо тщетные попытки что-то вычитать, и отложил его на одеяло. — Ну и чего? — Помнишь, я говорила, что у Алекса был… есть сын, — Вера села, напряжённо сжав коленями сложенные вместе ладони. — Чё-то говорила, — мельком прищурил один глаз Пчёлкин. — Я сама не очень много знаю о его семье, — продолжила Вера, отведя в сторону глаза. — Алекс не любил про это рассказывать. Знаю только одно: отношения у них с сыном были… натянутые. Общались они очень редко. Но я видела его. Один раз в жизни. — И причём тут история царской семьи-то, ты можешь мне объяснить? Вера раздражённо выдохнула. — Ты что, на тот свет спешишь? — снова ощетинилась она и с нажимом повторила: — Я видела этого сына один раз. В Париже, в том отеле, где мы с тобой… — Вера осеклась, смущённо заправив за ухо прядь волос под пристальным взглядом Пчёлкина. — В общем, там же. Мы столкнулись в лобби. Абсолютно случайно. Алекс нас представил; я даже не помню, о чём мы говорили — просто пустая светская беседа… Но я тогда очень удивилась: Алекс с сыном даже, кажется, не знали, что живут в одном здании. И до этой случайной встречи они не контактировали. Но не это важно... Его сын тогда сказал, что приехал в Париж на медицинскую конференцию. А я запомнила, потому что там же присутствовал мой врач, который консультировал нас… по поводу детей. Мы за тем и приезжали в Париж, чтобы с ним встретиться. И… я подумала, как это странно: я ведь даже не знала, что у Алекса есть сын, а он и не считал нужным рассказывать, несмотря на то, что мы хотели завести общего ребёнка. Пчёлкин прищурился, снова повертев в руках журнал, и криво ухмыльнулся. — Неплохо врачи за бугром живут, если могут себе позволить такие отели, — хмыкнул он со скепсисом. — Сын Алекса и не врач, — устало помассировала Вера переносицу. — Он представлял фармацевтическую компанию. Кое-какую информацию мне удалось найти в Интернете: кажется, компания ему не принадлежит, но он до сих пор является там генеральным директором. И не так давно они уже выпускали препарат, подобный тому, что подмешали мне. — Так это что, выходит, всю кашу заварил наследный принц? — Ну… — задумчиво протянула Вера и кисло улыбнулась: — совпадение-то занимательное, не находишь? — Н-да, — протянул Пчёлкин задумчиво. — Не знаю уж, какие там порядки у аристократов, а у нас, простых смертных, не принято мочить родителей. Даже таких, как твой Корф. С другой стороны, если родственными чувствами там не пахло, а сыночек не хотел делить наследство с будущей мачехой и вашими новыми отпрысками… Пожалуй, могу себе представить такой расклад. Пчёлкин скосил на Веру прищуренный взгляд и, ещё пару секунд поразмышляв в молчании, усмехнулся: — А если подумать, нет места лучше, чтобы всё это провернуть, чем Россия. Вера угрюмо обвела глазами его лицо, скривившееся в насмешливой гримасе. — Наверное, он мог опасаться, что в Европе расследование будет справедливым, а здесь… В России и без того царит хаос, и никого не удивило бы очередное убийство влиятельного бизнесмена. Пускай и иностранца. Кто бы стал глубоко копать и разбираться, чем меня там опоили? Особенно, если бы выяснилось, что я — российская гражданка. Меня ведь не выдали бы иностранным властям, судили бы здесь. И тем более не добрались бы до сына Алекса. — Ну, чтобы рассчитывать на это, ему нужно было бы знать, кто ты на самом деле, — пожал Пчёлкин плечом. Вера усмехнулась и встала, измерив расстояние от постели до стены медленными шагами: ровно десять. Остановилась в задумчивости на том месте, где едва слышно скрипнул под ногой паркет, и переместила вес тела на одну пятку, снова заставив тёмно-коричневую доску напольного покрытия издать жалобный звук. Пауза затянулась. Вера тяжело вздохнула и повернула к Пчёлкину опущенную голову. — А откуда тому, кто всё это задумал, было знать, где искать меня после убийства? — спросила она серьёзно. — Помнишь, ты приехал на Дегтярный, а там уже дежурила милиция. — Было такое, — согласно кивнул он. — Как им вообще пришло в голову искать меня там? — Я задавал тебе тот же самый вопрос, моя дорогая. — О том, что я была… что я в принципе могла быть в той квартире, знал ты. Знала Таня… — принялась перечислять Вера, загибая пальцы. — Но её можно отмести сразу. Ты… Пожалуй, вряд ли это был ты. — И на том спасибо, — издевательски откликнулся Пчёлкин. — Но был ещё кое-кто, — прижав кулак к губам, произнесла Вера. — Перед вылетом в Германию ко мне на ту квартиру приходил Герман. — Имя знакомое… — нахмурился Пчёлкин. — Мой управляющий и партнёр по бизнесу, — напомнила ему Вера. — Который в своё время и вывел меня на Алекса, потому что был хорошо знаком с его сыном. — Вывел? — приподнялся Пчёлкин на локтях, обведя Веру оценивающим взглядом. — Чем это ты там в своих европах промышляла? Окучивала богатых буратин? Вера цыкнула языком, подавив желание пихнуть раненного Пчёлкина в бок из-за скабрёзного намёка. — Нас с Алексом связывали деловые отношения, если хочешь знать, — процедила она, не разделяя его иронично-шутливого настроя. — Ага, деловее некуда, — осклабился он и вальяжно положил под голову руки. — И в его номере вы там в постели, наверное, договора вслух друг другу читали… Ты же поэтому так из-за видео-съёмки переживала? Боялась разглашения коммерческих тайн? Вера скорчила гримасу в ответ на новые издевательства, но поддаваться на его провокации не стала. — Наше с ним знакомство сначала было исключительно деловым, — стояла на своём она. — Ресторанный бизнес, знаешь ли, довольно суров. И конкуренция в нём жестокая. Когда я осталась почти один-на-один с тем, что оставил мне отец… У меня было два выхода: либо продать бизнес и до конца своих дней прожигать состояние, либо думать о том, как сдвинуть дело с мёртвой точки. Не то чтобы ситуация была уж очень плохой — Герман толковый управляющий, всегда держал руку на пульсе, но без потока денег, которые отмывал отец через сеть ресторанов, мы бы довольно скоро не выдержали конкуренции и оказались нерентабельны. А я… Знаешь, я так хотела доказать, что что-то могу. Что все вы были неправы: и отец, и ты… — Вера потёрла лоб повлажневшей от волнения ладонью. — Пришлось думать, как изменить положение. А Алекс примерно в то же время выкупил местную сеть отелей, небольшую, но вполне жизнеспособную. Так вот совпало. И ему нужен был подрядчик, чтобы организовать при них точки питания. — И за тебя замолвил словечко нелюбимый сынуля? — недоверчиво хмыкнул Пчёлкин. — Нет, — отрицательно мотнула Вера головой. — Судя по всему, вряд ли Алекс прислушался бы к его рекомендации. В общем, обзавестись долгосрочным партнёрством с таким крупным игроком казалось очень хорошей перспективой. — Понимаю, — протянул Пчёлкин, качнув головой. — Сам на это клюнул. — Шанс выиграть тендер у нас был, но… — Но ты решила, что играть честно и на общих основаниях не так здорово, как это звучит на словах, да? — вмешался он: голос сочился ехидством. — Вполне русский подход. Уважаю. Вера закатила глаза. — В общем, Герман тогда рассказал мне обо всём. Предложил попробовать, — продолжила Вера. — Я ведь тоже сначала сказала: для нас это слишком серьёзный уровень, Корф не захочет с нами работать. Но у Германа был личный выход на Алекса. Кроме того, он уверял меня, что знает, как произвести на него впечатление. Мне на руку играло моё… русское прошлое. Герман достал приглашение на один из его вечеров, а я решила: почему бы не попытаться? Ну, и там… — …завязались исключительно деловые отношения, — подмигнул Вере Пчёлкин. — Мы с ним долго в тот вечер проговорили, — печально улыбнулась Вера своим воспоминаниям: перед внутренним взором предстали ясные и умные глаза Алекса, смотревшие на неё с теплотой, которой в те дни так сильно Вере не хватало. — Он так… Так любил Россию, хотя совершенно ничего о ней не знал. Я тогда даже поймала себя на мысли, что скучаю по стране, о которой он рассказывал. Смешно, да? В общем, всё действительно сложилось. Знаешь, чем я его взяла? Сказала, что хочу открыть ресторанчики русской кухни, где будут готовить по рецептам моей бабушки, представительницы старого дворянского рода. Он этой идеей загорелся, ну, и всё получилось… А Герман оказался хорошим партнёром. Тоже многому меня научил. — Хороший партнёр, который пытался тебя подставить? Вера вздохнула. — Я плохо помню тот вечер, — заслонила она глаза рукой. — Но он был там. И, кажется, после нашего с тобой разговора мы выпили. Он принёс нам с Алексом шампанское и… — Н-да, помню, тёрся там рядом, — отрешённо протянул Пчёлкин. — Как шакал всё ждал чего-то, вынюхивал. Тогда и у него свой интерес должен быть. Какой только? Вера устало рухнула на постель. — Как же мне всё это надоело, — бездумно уставившись в потолок, выдохнула она. — У всех вокруг свои интересы, а ты только знай что предугадывай, когда тебя в очередной раз за эти интересы продадут. Ты не устал так жить? — она повернула голову в сторону Пчёлкина. — Привык, — хмыкнул он безрадостно. — К плохому быстро привыкаешь. — Значит, если в этом замешаны сын Алекса и, может быть, Герман, то… Каверин не причём? И к твоим выборам это всё не имеет отношения? — Эта крыса всегда причём. — уверенно отрезал Пчёлкин. — Записей у нас теперь нет, правильно понимаю? Жёсткий диск был в тачке, но её обыскали люди Гуревича, пока мы с тобой на природе отдыхали? Вера коротко пожала плечом, снова отведя глаза к потолку. — Я попросила пригнать машину сюда, — ответила она. — Там правда ничего нет. Пчёлкин посмотрел в сторону окна: сквозь чуть колышущиеся от ветра жалюзи проглядывала чёрно-сапфировая ночь. — Значит, придётся думать, как Гуревича теперь умаслить… Ладно. Завтра ещё с Моисеичем перетрём на эту тему и подумаем, чё дальше делать. Сейчас спать хочется… Слушай, чё-то холодно. Не? Вера поднялась и, поёжившись, захлопнула приоткрытую форточку. — Не, всё равно мёрзну, — мотнул подбородком Пчёлкин и нагло уставился на Веру. — Это, наверное, из-за потери крови… — Тебе сделали переливание, — закатила она глаза. — Я могу позвать медсестёр, чтобы принесли ещё одеял. — Да чего людей напрягать? Вон, ночь на дворе, все спят, — прищурил Пчёлкин правый глаз и, хитро улыбаясь, откинул край одеяла, похлопав ладонью по матрасу. — Пчёлкин, — процедила она, шумно выдохнув. — Будет обидно, если ты почём зря тащила меня на себе через лес, чтобы я умер на больничной койке от обморожения… — Пчёлкин! — повысила Вера голос. Она, грозно сведя к переносице брови, скользнула под одеяло на собственной постели, с демонстративным возмущением натянув его край к подбородку. — Ну, не хочешь, как хочешь… — с лёгкой обидой прокомментировал Верино показательное выступление Пчёлкин и, откинув своё одеяло, попытался встать. — Я решительно намерен бороться за свою жизнь… — Господи, — возвела Вера к потолку глаза и свесила босые ноги с края кровати, недовольно покосившись на капельницу. — Они дают тебе слишком мало транквилизаторов… Пчёлкин, замерев, выжидательно уставился на Веру исподлобья: на его лице медленно проступала нахально-самодовольная улыбка. Вера поджала губы и опустилась, словно колеблясь в сомнениях, на самую кромку широкого матраса возле Пчёлкина. — Но ты успокоишься, — выдвинула категоричное условие она, строго взглянув на него со всей серьёзностью. — Но не навеки, — расплылся уже в откровенной улыбке Пчёлкин, абсолютно довольный собой. — Там меня ещё подождут. Вера осторожно, чтобы не причинить ему боли, ненароком задев рану, прилегла рядом и прижалась к его боку спиной. Пчёлкин. чуть двинувшись в сторону, накрыл их обоих одеялом: места для двоих на койке хватало, но лежать приходилось впритык. — Пчёлкин, — позвала Вера шёпотом, с полчаса пролежав так в тишине палаты: сна пока не было ни в одном глазу. — М-м, — глухо прозвучал его голос над Вериной макушкой: значит, он тоже не спал. — Ты звал… Звал кого-то, — нерешительно произнесла Вера всё тем же шёпотом, казавшимся в царившем безмолвии оглушительно громким. — Пока от наркоза отходил, просыпался и звал. Таню… Таньку. Пчёлкин невнятно промычал ей в волосы. Вера только по интонации поняла, что он с ней согласился. — Я думала, Таню, ну, нашу… Но, кажется, не её… — Вера на секунду замялась, прежде чем спросить: — Кто это? Пчёлкин шумно втянул воздух и носом зарылся Вере на затылке. — Сестру, наверно, — односложно ответил он. Снова воцарилась заряженная электричеством тишина. Вера помолчала, затаив дыхание, и перевернулась на спину. — Что с ней случилось? — озвучила, наконец, давно уже повисший в воздухе вопрос. Тогда, ночью в Париже, Пчёлкин, наверное, хотел, чтобы Вера его задала. Только совсем не потому, что искренне желал поделиться с нею частью своего прошлого. Нет, тогда он всего лишь взывал к Вериной жалости, прощупывал её броню: вдруг найдётся незащищённый участок? Сейчас, задрав голову и увидев, как прикрылись его веки и чуть заметно сжались челюсти, Вера уловила: сложно было придумать тему для разговора более для Пчёлкина неприятную. — Утонула, — наконец, расплывчато и односложно ответил он. — Как? — осторожно надавила Вера. — А как тонут? — вяло ощетинился он. — Она мелкая была, не смогла выплыть, когда в течение попала. Сил не хватило. Нахлебалась воды. Мы вместе купаться ходили: мне лет четырнадцать уже было, вроде как за старшего с ней оставляли. Ну, вот… Как-то раз я и не уследил. Отвлёкся на ерунду: закусился с местными пацанами. Потом смотрю — а её уже не видно нигде. — Ты её звал и говорил, что пора вылезать из воды, — голос у Веры внезапно дрогнул и охрип. Пчёлкин непроизвольно дёрнул краешками губ. — Она так и не вылезла. Старше Надьки на год была, — не открывая глаз, произнёс он ровным тоном, а у Веры после его слов пробежала стая зябких мурашек от лопаток до затылка. — Снится иногда. Смотрит. И батя рядом стоит, тоже смотрит. Как тогда смотрел. Мать, помню, в истерике билась. А он просто на меня смотрел, — Пчёлкин открыл глаза и уставился в потолок. Радужки глаз сделались свинцовыми. — Не говорил даже ничё. Да и без слов всё ясно было. — Он винил тебя? — А кого? Я и виноват, — просто ответил он, вздёрнув один уголок рта. — Он и забыть мне об этом никогда не даст. Ну, зато, сильнее, чем тогда, мне уже сложно было его разочаровать. Хотя… Если с Надькой проебусь, ей-богу, Вер, он меня тогда на месте расстреляет. Всю обойму вот сюда выпустит, — он прижал ко лбу два пальца и невесело усмехнулся. — А он всё ждёт, что проебусь. Уверен, что проебусь. Пчёлкин с силой зажмурился и скривился, как будто проглотил комок колючей проволоки, больно царапающей и разрывающей нутро, и согнул в локте вторую руку, порывисто прижав лежавшую на ней Верину голову к своей шее. Лба коснулись его горячие сухие губы. Она опустила веки, глубоко вдохнув мускусно-пряный аромат его кожи. — Теперь моя очередь, — выдохнул он в районе её виска. Вера сквозь ресницы взглянула на его посерьёзневшее лицо. — По поводу того, что я в тачке сказал… — Пчёлкин прижался лбом к Вериной щеке и на выдохе проговорил: — Я серьёзно, Вер. Прости меня. Прости. Было темно; ни единого звука не улавливал ставший вдруг острее и тоньше слух — может, там, за дверью, и правда все спали, а они вдвоём с Пчёлкиным замерли, словно два немых изваяния. Торшеры не горели: Вера выключила лампочки перед тем, как улечься в постель к Пчёлкину, и палата теперь тонула во мраке — едва удавалось различать черты лица в считанных сантиметрах от себя. Но ей и не нужно было их различать, Вера без того представляла мучительно-болезненную гримасу, в которой застыл Пчёлкин. От простыней пахло порошком: бельё было мягким и чуть похрустывало от чистоты. Верины пальцы инстинктивно вцепились в грубоватую хлопковую ткань и смяли её в комок, такой же тугой и плотный, в какой скрутились все её истощённые нервы. Вера, вся будто одеревенев, уставилась куда-то мимо Пчёлкина в густую и непроницаемую тьму. Губы сжались тонкой изломанной кривой. — Я не хочу об этом вспоминать. О том, что тогда случилось. И не буду. Хочешь помнить — помни. Но мне не напоминай. Я не могу, — чеканила она тихо, и всё смотрела прямо перед собой, не моргая и ничего не видя. — Не смей просто больше об этом говорить. Хватит. Хочешь прощения? Я не буду мучить себя, чтобы ты его получил. Либо забудь, либо живи с этим дальше. — Ты тогда сказала, что когда смотришь на Надьку, то… — Надя — моя дочь. Я её люблю. Всё, — припечатала она, не дав ему договорить. — И даже тебе не позволю больше её обидеть. Но некоторые ошибки остаются с тобой на всю жизнь. У меня свои, у тебя — твои. Вот и всё, Пчёлкин. Сам решай, что с ними делать. Вера замолчала. Замолчал и Пчёлкин; снова мир вокруг погрузился в беззвучный вакуум, сгустившийся вокруг них. Он не стал выпускать её из согревающих объятий. Веки вдруг потяжелели, сами собой опустились, и сил у Веры больше не хватило, чтобы прогнать сон прочь от себя. Ничего не снилось: её просто поглотила темнота. Разбудило Веру тихое противное жужжание. Пчёлкина оно нисколько не потревожило: он спал с умиротворением на лице; а вот Веру надоедливый звук, который она поначалу пыталась игнорировать, всё-таки заставил распахнуть глаза. Она пошарила ладонью в ящике прикроватной тумбочки, нащупала вибрирующий телефон и прищурилась, привыкая к свету, чтобы разглядеть имя звонящего. Едва только дошло, кто звонил на мобильный Пчёлкина в ранний утренний час (даже по больничным меркам — слишком ранний), остатки мутной полудрёмы тут же смыло, точно по волшебству. Вера резко села на постели, прижав к уху трубку. — Пчёл, тут шухер полный, всё нахер летит, все контракты — ваще всё, о чём договорились: пригнал фраер какой-то, говорит, представитель законного наследника господина, чтоб ему там на том свете спокойно не жилось, Корфа. Строить пока ничё не даёт, замораживает все процессы по чрезвычайным обстоятельствам, и хер знает, сколько будем в итоге простаивать и не сорвётся ли вообще вся тема, — не дожидаясь ответа, затараторил телефон голосом Холмогорова, который по неведомой для Веры причине в списке контактов Пчёлкина записан был под Таниным именем. — Ал-лё, слышишь меня вообще? Пчёл? Вера отняла сотовый от уха и снова вгляделась в экран: нет, не показалось — “Татьяна”. Она нахмурилась: когда связывалась накануне по этому же мобильнику с домработницей, то умное устройство определило набранный по памяти Верой номер, кажется, как “Таня”, а не “Татьяна”. А поскольку искать в адресной книге нужный контакт Вере вчера не пришлось, она и не имела возможности заметить, что последние четыре цифры номера слишком басовитой для женщины “Татьяны” полностью совпадают с последними четырьмя цифрами номера мобильного телефона Холмогорова, по которому связывалась с ним и сама Вера. Впрочем, и без всяких цифр было ясно: Пчёлкину звонил Космос. А кроме того было ясно, что отношения у них сохранялись прекрасные: что деловые, что дружеские. Вера ощутила рядом слабое шевеление и обернулась к продравшему один глаз Пчёлкину. — Тебя к телефону, — мрачно глядя на него, протянула она трубку под вопросительным взглядом уже обоих открывшихся глаз Пчёлкина. — Некая Татьяна. Судя по голосу, наша общая знакомая. Ну, или, скорее, знакомый, — многозначительно вскинула она брови, не прерывая зрительного контакта. Пчёлкин трубку взял и медленно, точно ожидая подвоха, приложил к щеке. — Слушаю, — хрипло ответил он. — Давай не щас. Вера, сидя на постели, в полоборота глядела на Пчёлкина через плечо и молчала, а он рассеянно вертел в пальцах стихший телефон, не зная, что сказать. — Слушай, там… Вышло, короче, так, что… — сбивчиво начал он. Договорить Пчёлкину не удалось. Дверь палаты резко распахнулась, и внутрь вплыла, не дожидаясь приглашения и источая удушливый аромат тяжёлого парфюма, блондинка с хищно-алым ртом: пресс-секретарша Пчёлкина шагала уверенно и, слегка задирая подбородок, глядела вокруг свысока, обдавая волной лёгкого пренебрежения. За её спиной невзрачными тенями маячило двое человек. — Утро доброе, — ощерилась она с напускной приветливостью, обнажив острые жемчужные резцы, и смерила Веру цепким взглядом. — Правда, не для всех. Кира, небрежно всплеснув ладонью, дала отмашку своим сопровождающим: мужчина в сером пиджаке из джерси и чёрной водолазке под горло тут же выступил вперёд, достав из-за пазухи бордовую корочку. — Госпожа Свенссон? — обратился он к Вере, а Кира ехидно вскинула брови, перекрестившись с Верой глазами. Хищно-алые губы бесшумно произнесли “госпожа Свенссон”, передразнивая мужчину в водолазке. — Вам придётся проехать с нами, — вступил в разговор второй: тот был в форменном кителе и при погонах. — Чё за херня? — приподнялся на локте Пчёлкин, кривясь одновременно от боли и от резанувшего по глазам яркого света: Кира одним ловким движением распахнула жалюзи. — Ты кого притащила? — Господа, выполняйте свой долг и не отвлекайтесь, — проигнорировав Пчёлкина, отдала она новый приказ. — Вы являетесь подозреваемой в совершении уголовного преступления по статье сто пятой части первой… Вера с холодным равнодушием сложила губы буквой “о”: удивления ни всё это действо, ни появление Киры, открыто упивавшейся победой, отнюдь не вызывало. Вера ждала, что после разговора с Гуревичем события будут развиваться подобным образом. Разве что не так стремительно; но и это, откровенно говоря, можно было предугадать: против неё просто умело воспользовались фактором неожиданности. Оставалось признать, что момент тоже подобран был подходящий. Пчёлкин, раненный хоть и не смертельно, но вряд ли смог бы ей сейчас помочь. — Ну-ка заткнись, — рыкнул сквозь сжатые зубы он, не желая признавать собственное бессилие. — У вас нет ничё, чтобы её обвинять… Кира, по-птичьи склонив голову к плечу, снисходительно улыбнулась. Пчёлкин, будто подозревая недоброе — Киру эта улыбка делала только опаснее, — мельком покосился на свою пресс-секретаршу, презрительно дёрнув верхней губой. — На месте преступления обнаружено оружие с отпечатками ваших пальцев. Именно из него и был застрелен господин Корф, — бесстрастно возразил Пчёлкину представитель органов, пряча под пиджаком бордовую корочку. — Чё вы там обнаружили? — не сдавался Пчёлкин. — Нихуя вы не могли… — он осёкся, снова уставившись на Киру. Та, сложив на груди руки, молча наблюдала за разворачивающейся сценой: судя по торжеству в её взгляде, всё шло ровно так, как она и планировала. — Ты, что ль, спёрла, дрянь? Тогда, в квартире, когда я… — Совет на будущее: не оставляй важные улики без присмотра — плохо кончится, — деловито прокомментировала она. — Она пушку у тебя из сумки вытащила, — тихо произнёс Пчёлкин, обращаясь к вопросительно покосившейся на него Вере. — А мы и не проверили, когда из квартиры сваливали… Вера встала и, сунув ступни в одолженные у медсестёр резиновые шлёпки, сделала несколько шагов к двери. — Куда ты пошла? — Пчёлкин попытался удержать её за руку, но его пальцы только сомкнулись в воздухе. — Вер, погоди, я адвокату звякну, сейчас со всем разберёмся… — Адвокату, думаю, не составит труда найти меня там, куда так настойчиво приглашают эти джентльмены, — равнодушно отозвалась она, улыбнувшись одними губами. Вера серьёзно посмотрела в глаза Пчёлкину, уже свесившему ноги с постели, и добавила: — Позвони Тане. Спроси, как там у них с Надей дела. Передай потом через адвоката… Надька хотела к дедушке. Пускай съездят. Кира отошла от подоконника, возле которого стояла всё это время, и положила Пчёлкину на плечо руку, попытавшись вернуть его обратно на подушки. Он скривился, с неприязнью сбросив с себя её руку, и тихо выругался, велев пресс-секретарше катиться ко всем чертям. — Тебе прописали постельный режим… — Вера тяжело вздохнула и расправила плечи, поймав его встревоженный взгляд. — И ты вообще-то обещал мне его придерживаться. Она поглядела на свои ноги в свободных спортивных брюках, раздобытых всё у тех же сердобольных медсестёр. — И пусть твой адвокат захватит ещё какую-нибудь одежду, — велела она и шагнула за порог под конвоем хранящих похоронное молчание мужчин.