Три

      Поезд двигался быстро. Это легко обнаружить хотя бы по тому, как мелькал пейзаж за окном. Да и вагон покачивался слегка. Разум вяз и вяз в мыслях, но вдруг его перебил Пьер. Его улыбка засияла — Софья готова была поклясться — сильнее, чем даже руки её мамы Сицилии. Он заговорил бойко:       — Et jouons à la «mafia»!       Шон мигом пояснил:       — Он предлагает сыграть в «мафию».       Софья заинтересованно повернулась, стирая рукой остатки слёз:       — Мафия? А что это?       — Elle demande ce qu’est la mafia, — Шон усмехнулся вместе с Пьером. Девочка недоумённо приподняла бровь. Темнокожий мальчик поправил зелёную футболку:       — Это преступники, в их честь…       Софья побледнела. Слова сами вырвались из её уст:       — Преступники?!       Сильнейший страх на какие-то несколько секунд захватил её с ног до головы. Неумолимо мчится поезд, и они все вместе с ним, но мысли мгновенно застыли.       Преступники.       С самого детства взрослые говорили о преступниках, как об опасной стихии — наравне с монстрами. Потому и сгоняют богов, что свершили преступление, туда же, куда чуть больше сотни лет назад сгоняли чудовищ. Все они — нечто единое, пугающее, о чём нельзя говорить и чего нельзя допустить в себе. Вирус, который можно искоренить только навечным изгнанием. Преступник жесток и кровожаден. Он не знает сочувствия и лёгким взмахом руки лишит тебя жизни, выпьет до дна всю твою силу — или просто навсегда оставит тебя беспомощным инвалидом, который ни живой, ни мёртвый, так и проведёт заточённым в неподвижном теле, медленно сходя с ума.       Она вспомнила старого бога огня. Насмешка, прячущаяся между морщинок. Вылитая копия её Адена, только постарше. Постоянно сыпал подколки, будто специально злил. Яркий шрам, привлекающий внимание, без слов говорил, что он с этой самой необузданной стихией связан. Тёмный, бесчувственный, расчётливый — тот самый образ. Сначала вызывает доверие, а потом безжалостно пользуется чужой слабостью ради собственных целей.       И… Аден. Её Аден. Очень верный и самоотверженный Аден, который просто отчаялся. Которого просто довели, добив окончательно пренебрежительной искоркой. Окончательно добив насмешкой, вместо того, чтобы посочувствовать утрате. Добавив последнюю каплю, заставляя выплеснуть всё отчаяние, всю обиду в полосе пламени, даже не убившей — лишь обжегшей.       И его, Адена, тоже бы назвали «преступником». Тоже бы сослали туда. На веки вечные бы сослали, не дав другой возможности увидеться, кроме как самой стать преступницей, отказываясь от остальной семьи и от всех друзей и знакомых.       Или умереть.       Её всё не покидала эта безумная мысль, брошенная Тейлором. Его врождённую самоуверенность девочка не одобряла с самого детства — точно не к добру ведь! И так и оказалось… Но сейчас она была готова даже передумать. Легко ведь рассуждать, когда дело касается не тебя и не твоих близких. Легко осуждать и судить, если преступником стал не твой брат. А если бы стал? Разве могла бы она быть столь категоричной и отказываться от идеи дождаться в посмертье, когда даже сейчас, потеряв всех, она уже не так возражает, держась только из привычки?       Из потока бесконечных импульсов мыслей вывел Шон, слегка тряхнув за плечо:       — Эй? Так ты с нами?       — Нет, — твёрдо произнесла она, отталкивая его и взглядом упираясь в вид за окошком. Шон на это вздохнул, но приставать не стал.       Не хотелось даже думать об этом мире преступников. Не хотелось признавать, что взрослые и в этом ей лгали, что преступник — это не зловещий незнакомый бог, убивающий всё и всех, калечащий с особым наслаждением других.       Ей не хотелось думать, что и её родного Адена тоже бы считали таким и точно то же самое рассказывали будущим поколениям. Никто бы не говорил, что он любил Тейлора больше жизни, хотя тот, честно говоря, заслужил любви слегка поменьше. Никто бы не говорил, какой он был храбрый, какой он был оптимистичный. Все бы говорили всё то же, что говорили до того о других богах, которым выжгли кожу клеймом — «меткой преступника». Все бы говорили: заслужил. Заслужил вариться в одном огромном котле под названием «Темница» с кровожадными монстрами и богами, которые убили других просто из зависти.       И только она бы, Софья, умирала от боли. Не могла бы никогда забыть этот ужасный миг, когда его кидают безапелляционно в люк, запечатывая внутри.       Неужели она так и будет играть по их правилам? Неужели даже после их смерти она будет так трепетать и бледнеть при одном слове «преступник»? Неужели она будет подчиняться их стереотипу и правилу, которое вовсе не искореняет злобу, а лишь множит её, рождает из боли? Так и будет она слепо кивать и верить всему, что они скажут, ведь они взрослые, им наверняка виднее? Она уже и так пошла ради этих взрослых на ложь, обманув всех вокруг! И Адена, и даже Лиану, которые явно не заслужили этого обмана. Взрослые растили в ней мысль с рождения, что они умнее, что с их решениями не следует спорить, ведь все их решения умны и правильны. А теперь что? Их больше нет! Никого, и не только взрослых, но и огромного числа совершенно невинных детей!       Но, может, всё не так очевидно и однозначно? Может, эти решения и вправду умны, а она просто слишком мала, чтобы их понять?       Мама Сицилия… Её дар был прекрасен, до невозможности вообразить прекрасен, но с ним она была так беспомощна. Худая от природы, она ещё сильнее ослабла из-за мучительных беременности и родов. Говорят, раньше, пятьдесят лет назад, она была прекрасна, как статуэтка. Светлые-светлые волосы в сочетании с управлением искусственным светом давали нечто возвышенное и восхитительное. Но старого бога огня швырнули в подземный город богов, так что разродилась Сицилия Аденом. Младенец чудом не получил травм со своей опасной и пока неконтролируемой силой, а вот мама… Мама вся была испещрена ожогами и ранами. Как только она оставалась жива столько лет? Столько раз героически жертвовать собой, всегда нося младенца в одиночку, лишь бы не пострадали остальные — и при том натягивать улыбку, целовать с любовью в лоб своих детей… Софья бы, наверное, так не смогла. Не смогла бы так же бесконечно любить дитя, которое едва жизни её саму не лишило. Она бы готова была кому угодно отдать малыша, лишь бы не видеть рядом, она бы сломалась.       А мама не отдала, не сломалась и любила. Но она была взрослой, а потому слишком уж была уверена в том, что делает всё правильно, когда врёт, когда отсылает детей на Землю, не сказав правду. Какую только правду? Об этом узнать уже ей не дано.       Ну уж нет, взрослые. Она не станет всё так же вас слушаться и оправдывать.       Или.?       Но девочка откинула прочие мысли и повернулась к Шону, наконец обращая внимания на мир вокруг вообще. Мальчики о чём-то болтали. На секунду Софья поколебалась. Вот так вот прервать их разговор решиться довольно трудно. Может, они вообще уже не хотят играть в… Как это там называлось? В преступников? От этого названия опять внутри что-то рефлекторно сжалось.       — Софья? Ты что-то хотела? — кажется, Шон заметил, что она мялась. Девочка сглотнула, кивнув.       — Да, вы предлагали… — не успела она договорить, как темнокожий мальчик её понял. Он улыбнулся и осторожно взял её за руку:       — В «мафию» сыграть? Да, конечно. Не бойся только. Мы не кусаемся.       Шон посмеялся и, взъерошив кудри, отпустил руку Софьи. Его тепло осталось на ладони…       — Hé! Elle a accepté! Commençons! — звучно и гласно объявил он. Пьер радостно приподнял руки:       — Ouais!       Марсель показал большой палец вверх, а Леон просто улыбнулся.       — Они рады, что ты согласилась. Нам как раз не хватало одного человека. Сейчас я объясню правила, и мы начнём… — Шон подмигнул Софье, заставив невольно смутиться. Девочка с интересом и вниманием начала слушать рассказ мальчика.

***

      Объяснение правил было долгим. Софья постоянно уточняла и переспрашивала, а у Шона вечно просили перевод каждой его реплики, отчего он едва не разрывался. Однажды перепутал и начал объяснять правила на французском — а понял это только по смеху ребят и абсолютному недоумению Софьи. От смущения он едва не покраснел до корней волос.       Но вот первая партия. Марсель, Леон и Пьер сели лицом в противоположную сторону, уперевшись подбородками в спинки сидений. «Город засыпает»… Держать глаза закрытыми, впрочем, стало очень трудно, ведь ведущий Шон коснулся её плеч, показав, что она в этой игре — мафиози.       Преступник.       Прочь мысли! В этой игре нельзя выдавать волнение. Но для Софьи это было просто невозможно! Едва удавалось напрячь колени, чтоб не тряслись — так вот уже руки в треморе, или голос становится тоньше…       По традиции этих ребят, сначала нужно рассказать, как прошла ночь. Выдумать короткий рассказ, который может или предъявить подозрения, или обелить… Как назло, начать непременно решили с Софьи. В горле пересохло, и те маленькие остатки слюны, которыми она попыталась его смочить, не помогли.       — Ночь прошла… Спокойно, да. На работу сегодня не вызывали, так что я могла наконец-то выспаться, — нервный смешок. Кивок Шону. Тот перевёл (обещал, что слово в слово):       — La nuit… était calme, oui. Pas d’appel pour le travail aujourd’hui, pour que je puisse enfin dormir.       Пьер сщурился недоверчиво, однако следующей была очередь Марселя.       — Il ne s'est rien passé, — он пожал плечами. Темнокожий мальчик вмиг сказал, перед тем, как Пьер бестактно перебьёт:       — Ничего не произошло.       — Je ne pouvais pas dormir toute la nuit. J’ai vu l’ombre d’une femme traîner par la fenêtre, — мальчик в разноцветной одежде скосил глаза на Софью. Та поджала губы, стараясь не выдать поднимающийся внутри страх. Никто не должен знать её роль. Допустимо лишь предполагать.       — Я не мог уснуть всю ночь. Я видел в окне женскую тень, которая слонялась туда-сюда.       Последним говорит Леон. На скромном мальчике вдруг появляется ухмылка:       — J’étais debout la moitié de la nuit avec d’étranges éclaboussures d’eau.       Софья почувствовала, как горят её щёки. Это было уже слишком! Шон подтвердил её догадки:       — Мне полночи не давали покоя странные всплески воды на улице.       Теперь нужно было обдумать все предположения. Софье срочно необходимо было что-то предпринять, защититься, иначе почти все проголосуют за неё. Но как быть убедительной, когда тебя выдают и коленки, и голос, и даже цвет лица? Нужно было действовать решительно и дерзко.       — Признаюсь, это была я. Пыталась найти убийцу по горячим следам.       — J’admets que c’était moi. J’essayais de trouver le tueur à chaud, — перевод Шона вызвал лишь усмешку у Пьера. Однако больше ничего сказать было нельзя: минута прошла, и время голосовать.       На неё указал мальчик в разноцветной одежде. Хотел было и Леон, но передумал и опустил руку.       Сердце пропустило два удара. На Леона никто не указал. На Марселя тоже.       В висках стучит. За Пьера неуверенно поднимает руку Леон, указывая ладонью на подозреваемого.       — Мирные жители так и не смогли определиться, поэтому в тюрьму никого не сажаем. Les citoyens n’ont jamais pris leur décision, donc personne ne va en prison, — Софья облегчённо выдохнула.       «Город засыпает». В волнении девочка кое-как прикрыла дрожащие веки.       «Просыпается мафия». Никогда ещё так быстро она не открывала глаза. Убить бы умного самого, да ведь она только подтвердит свою виновность! Поэтому она указала на Леона. Рука едва не дёргалась в судорогах, но Шон только сухо кивнул, позволяя опустить руку и закрыть глаза, едва сдерживая выдох.       «Мафия засыпает. Просыпается доктор».       «Доктор засыпает, просыпается комиссар».       «Город просыпается».       Все фразы, паузы, шуршания и колебания воздуха давили на мозг. Время тянулось невыносимо медленно! Но вот она, держа себя из сил за колени, подняла веки, отчего-то ставшие невыносимо тяжёлыми.       Ведущий прокашливается:       — Leon a été tué ce soir. Il était commissaire. Сегодня ночью был убит Леон. Его роль была комиссар.       Сердце Софьи рухнуло. Да как так?! В голове не укладывалось, как такое произошло!       — Ты начинаешь. Как прошла ночь? — а Шон будто издевается. Как будто не понимает, что она сейчас полностью раскрыта и дискредитирована. Ну что ж, не сдаёмся и позоримся до конца…       — Выпила снотворного и проспала всю ночь. Ничего особенного, — сказала она с раздражением, скрестив руки и сжавшись.       — J’ai bu un somnifère et j’ai dormi toute la nuit. Rien de spécial, — на удивление, темнокожий мальчик сказал это холодно. Следующим высказывался Марсель:       — J’ai entendu quelqu’un crier à 3h du matin, et je fais des cauchemars à propos d’une fille depuis.       — Я услышал какие-то крики в три часа ночи, и с тех пор мне снились кошмары о какой-то девушке, — Шон стряхнул несуществующие пылинки с футболки, едва подавляя улыбку.       «Ох, ну конечно! Вот я растяпа! Крики!»       — J’ai couru avec la trousse de premiers soins au bruit, mais j’étais en retard, — Пьер был так доволен, что от улыбки у него чуть лицо не треснуло. Своим переводом Шон объяснил, почему (хотя и до того было понятно):       — Я побежал с аптечкой на шум, но опоздал.       Софья сидела угрюмо, уже не пытаясь оправдаться.       На неё указали и Марсель, и Пьер. Голосование дальше было бессмысленно проводить.       — Жители города единогласно решили, что Софья является мафией. Раскрой роль, Софья. Les habitants de la ville ont décidé à l’unanimité que Sofia est une mafia. Révéler le rôle, Sofia, — едва Шон это произнёс, воцарилось молчание.       Девочка колебалась, взглядом метаясь от одного к другому. Все улыбались! Даже Леон.       Но сдаться пришлось:       — Я мафия.       — Je sius la mafia, — впрочем, судя по тому, в каком ажиотаже и возбуждении стали ребята сразу после реплики Софьи, перевод не потребовался. Пьер дал пять Леону, и Марсель. Были слышны радостные возгласы и явно бессмысленные фразы, которые Шон переводить не стал.       — Merde, Leon! C’était un super coup! Je n’aurais pas pensé à celui-là!, — Пьер был счастлив больше всех. Не нужно объявлять победу мирных жителей: она и так ясна. Марсель и мальчик в яркой одежде смеялись, похлопывая иногда по плечу смутившегося Леона. Софья же сидела, мрачно переваривая своё поражение. Из неё совершенно никудышный преступник!       Может, оно и к лучшему?       Из очередного самокопания её вывел Шон:       — Эй, ещё партию с нами сыграешь?       Девочка нахмурилась. Темнокожий мальчишка взял её за руку, ободряюще улыбнувшись:       — Ты отлично справилась для первого раза. Не переживай. Леон просто играет уже давно, в первый раз он вёл себя в точности, как ты. Всему научишься ещё. У нас много времени впереди!       Софья расплылась в улыбке. Этот мягкий голос, эти карие глаза, так похожие на глаза Адена… Разве можно отказать?        — Конечно. Давай сыграем.