Ночь на необитаемом острове

— Привет. Антон стоит на пороге квартиры. На пороге не его квартиры. Больше уже не его. Нужно забрать оставшиеся вещи. Но сегодня он один. Спутанные кудри, серьёзный взгляд и помятая оверсайз толстовка. Вот такой непривычный и мрачный Антон Шастун. — Проходи, конечно. Арсений встречает его. На нём футболка, домашние шорты. Обычно причёсаные и залаченные тёмные волосы сейчас спадают на ровный лоб, а щёки покрыты щетиной. Уголки губ чуть дрожат, но, может быть, это только кажется Антону. А он смог найти в себе силы приехать только через неделю после возвращения. У Димы бесконечная ординатура и практика в больнице, у него времени нет. Серёжа опять пропадает по своим командировкам. Одному ехать было тяжелее, а он сидел допоздна за работой, придумывая себе всё новые и новые отговорки, чтобы снова не встречаться с мужчиной, разбившим ему сердце. И вот, наконец-то, с утра пораньше, проснувшись, по чужой привычке выпив крепкий чёрный кофе без молока и сахара, который он в общем-то не любит, напялил на себя что попало и поехал. Не стал вызывать такси. Лучше на метро. Чтобы дорога была ещё длиннее. Чтобы время их встречи отсрочилось хотя бы на полчаса. Проходит в квартиру. Его обдаёт холодом. И речь сейчас идёт совсем не о температуре воздуха. Его сердце напрягается до предела, отстукивает каждый удар, будто в надежде, что сейчас что-то случится. Что должно случиться? Ничего не произойдёт, Антон. Ни-че-го. Такие люди, как Арсений Попов, точно не меняются. Тем более уж за какую-то там неделю. В носу так предательски щиплет, но он сжимает челюсти, чтобы не показать ни единой эмоции, отворачивается и спешит в свою комнату. Он ведь такой — чувствует всё на свете и ничего не может с этим поделать. И особенно остро он ощущает любой холод со стороны важных для него людей. Является ли таковым Арсений? Да, чёрт подери! И ничто не может растоптать душу, как то, что совсем недавно этот человек был перед тобой полностью обнажённым — физически и ментально, а теперь делает вид, что ничего этого между вами и не существовало. Или, может быть, Антон просто слишком близко к сердцу воспринимает обычный секс? Чёрт, это был даже не секс. Так, чисто передёрнул лучшему другу. Это совсем не секс. Но это значит для него больше. И как же выкинуть, вычистить из своей души это чувство? Он точно начал свой путь. Полагал, что съехать отсюда, расстаться, пусть и по-соседски, с этим мужчиной — выше его сил. Но ничего, знаете ли, нормально. Серёжа помог без лишних вопросов снять квартиру за небольшой срок, Димка уже с лишними вопросами, но всё-таки помогал с переездом. А Шастун просто старался как можно реже закрывать глаза. Потому что в противном случае перед ним вставал образ Арсения Попова. И никуда от этого не сбежать. Потому что это в его голове. Растерянно перебирает свои футболки, будто пытаясь вспомнить, как их правильно сложить в лежащий перед ним чемодан. Одна из них — фирменная футболка с седьмым номером Криштиану Роналду и его автографом. У Антона не было ни единой идеи, как Попов мог достать это чудо, сам же Арс просто снисходительно улыбался и пожимал плечами в ответ. Скрывать что-либо — у него явно такой талант. Сам следил за тем, чтобы Шастун не забывал вручную чистить футболку от пыли, а потом купил большую рамку и стекло. Вот и вся суть Арсения Попов в одной истории. И эта история хранится в сердце Антона, лишь иногда напоминая о себе. Так же как и ещё сотни историй. Между ними — множество лет, множество часов и суток, проведённых вместе, множество прожитых инцидентов, и всё это, несмотря на очень пылкое и эмоциональное желание Антона порвать с ним раз и навсегда — очень сильно связывает их. И делает невозможным полное исчезновение их из жизни друг друга. Они всегда будут частью друг друга. И как ни старайся убежать от этого, всё равно потом безнадёжно возвращаешься к этому. Он откладывает вещи и прижимается спиной к стене, закидывая голову назад. Смотрит в потолок с витиеватой электронной люстрой. Он мечтал о такой. Арсений только хмурился и возражал, что она слишком дорогая. В ней было две функции: тёплый и холодный свет. Наполненность комнаты светом, его интенсивность можно было менять. Сам Попов потом купил себе такую же. И ещё делал вид, что ничего этого вовсе не было. Антон зажмуривает глаза. Практически каждая вещь в этой квартире имеет свою историю, что так тесно переплетает судьбы этих двух мужчин. Куда ни посмотри — везде увидишь напоминание о высоком тёмноволосом мужчине с голубыми глазами. Это выглядит как карма. Как наказание. Как нечто, что необходимо просто пережить. И выжить после этого. — Тебе помочь? — Арсений заходит тихо, поэтому мужчина даже не успевает как-то отреагировать. Смущается и прижимает пальцы к векам. — Эй, ты чего? Антон? Плюхается рядом на мягкий ковёр. Сам он всегда был против этих «пылесборников», а вот Шаст просто обожает ковры. И чем больше ворс, тем, по его мнению, лучше. Валялся на этом ковре каждый вечер, бесцельно разглядывая потолок, лишь бы попрокрастинировать. Его кудряшки всегда так забавно рассыпались по синему фону, ноги в длинных разноцветных носках он задирал на стену, руки закидывал за голову. Удивительно, несколько секунд рядом с ним в его комнате, и он уже вспоминает всё. За эту неделю память Арсения превратилась в бесконечную фотоплёнку, только и умеющую, что листать кадры их совместной жизни с Антоном. И как тяжело было разлеплять глаза и осознавать, что реальность совсем иная. Сейчас Шаст сидит, уткнувшись хлюпающим носом в колени. Он очень эмоциональный, но брюнет никогда не видел, как он плачет. Хотя он, разумеется, когда-то да плакал. Об этом свидетельствовали его покрасневшие глаза и опухший нос, когда он выходил из ванны после того, как заперся там на полчаса из-за просмотра «Хатико». А Арсений только записывал в свой воображаемый блокнот: «грустные фильмы про животных его слишком сильно расстраивают». Он всегда всё запоминал. Старался конспектировать каждую мелочь, что могла вызвать счастливую улыбку на этом лице. — И я не плачу. Уходи. Пожалуйста, — бурчит в свои колени. — Я соберу вещи и оставлю тебя в покое. Навсегда. Громкие слова. Попов морщится. Антон такое обожает. Он пододвигается ближе и садится рядом с ним, опираясь спиной о стену. Неловко протягивает руку и гладит его по ноге. Сердце тоскливо сжимается от каждого всхлипывающего вдоха Шастуна. А ему немыслимо, что тот может плакать из-за него. Неужели настолько сильно он ему нравится? Неужели это правда? Это осознание однозначно сбивает его дыхание. Ладони потеют, а он озабоченно хмурится. Все его усилия забыть этого мужчину сейчас просто рассыпаются в пух и прах только из-за того, что он рядом. И у этой ситуации нет выхода. — Шаст… — сжимает губы и снова морщится. Ему такое говорить впервой. Но, наверное, нужно это сделать. — Ты это… Шаст. Прости меня, ладно? Я как-то по-свински поступил с тобой. — Ну вот не надо! — поднимает свою кудрявую голову. Глаза и вправду красные. Но не такие красные, как после страданий по Хатико. Арсений думает о том, стоит ли ему радоваться этому или расстроиться, что Хатико тронул парня больше. — Мне не нужно твоей жалости! Я переживу, не волнуйся. И только сейчас он замечает небритое лицо мужчины. И то, как он осунулся и как будто даже постарел на несколько лет. Под глазами тёмные круги, а волосы чуть растрёпаны. Очень не похоже на всегда прилежного паиньку Арсения Попова. И вот, что должно по-настоящему беспокоить. — Да я не жалею тебя… — каждое слово подбирается с трудом, словно он разговаривает не на своём родном языке. Пальцами теребит ворот футболки, что чуть съехал набок. — Я просто хотел извиниться. Вот. — И это всё? — Да… Но… — Тогда закончим на этом, — вскакивает на ноги, отряхивает себя, будто стараясь отчиститься от этого человека и не иметь с ним больше ничего общего. — Попрошу Димку забрать мои вещи. Он справится получше меня. «Что же творишь, Антон? Что ты делаешь? Он же ни за что не остановит тебя! Он ничего не скажет, он же отпустит тебя! Что же ты творишь?» — мысли одна за другой атакуют его разум. Но становится легче. Они точно не увидятся долгое время. Во всяком случае, пока. Потом уже станет легче. Неделя общения с Егором не прошла даром. Они неплохо узнали друг друга. До такой степени близости, как с Арсом, им ещё работать и работать, но это явно лучше, чем то, что происходит сейчас. И даже хорошо, что между ними расстояние. Антону это пойдёт на пользу. Он ещё не готов быть слишком близко к кому бы-то ни было. Если, конечно, это не Арсений Попов. Сердце Антона пока ещё принадлежит ему. И пусть это ни хрена ни измена, но мозг отказывается допускать это. Нужно сначала отвыкнуть. Просто отвыкнуть от него. Ведь он такой дурачок-однолюб, не может сразу же нырнуть в новые отношения. Просто идиот. Арсений молча смотрит на то, как он второпях надевает кроссовки. Нога не с первого раза попадает в обувь, его пальцы предательски дрожат, хотя он очень старается держать себя в руках. Уже опозорился как только мог. Уголки губ мужчины опущены вниз, голубые глаза не отрываются от него и следят за каждым жестом. В горле ком, он только понимает, что не сможет наступить на свою гордость, это слишком тяжело. Это слишком сложно. Он всю жизнь вычерчивал, выстраивал свой идеальный образ: без сучка, без задоринки. И сейчас, если он дрогнет, то всё это полетит к чертям собачьим. Мужчина закрывает глаза. И он снова останется один. Снова будет несчастным и одиноким. Цена его идеальности — одиночество. То самое одиночество, к которому вроде как привык. Но не учёл одной детали. В его одиночестве всегда рядом был Антон Шастун. Он даже не предполагал, но именно этот кудрявый и смешливый парень делал его одиночество выносимым. Хотя на самом деле, оно невыносимо. Невыносимо быть одному, когда очень-очень хочется любить. И быть любимым. В таком случае, одиночество не приносит никакой радости, только растерзывает тебя, как голодный хищник, на кусочки. И тебя просто уже не существует. Только твоя оболочка. Твоя тень. Антон зашнуровывает кроссовок. Ещё несколько секунд — и они точно расстанутся. И его решимость уже ничто не сможет поколебать. Но сейчас, если Арсений только скажет, если только коснётся его, он сможет остаться. У него будет причина остаться. Нужна ли причина, если ты просто хочешь остаться? В таком случае, как с Арсением, одного желания очень мало. Такая реакция вполне нормальна. Он столько лет был в него влюблён. И сейчас, когда последняя ниточка надежды на ответные чувства порвалась, это нормально, что ему так больно. Но так будет не всегда. Потом будет легче. Потом всё будет хорошо. Всё должно быть хорошо. Он выпрямляется. На мгновение замирает. Вдыхает в лёгкие побольше воздуха, чтобы попрощаться. Иногда уходить — это жизненно необходимо. Как сейчас. Арс стоит, прикрыв глаза, словно скучая и не интересуясь происходящим. Антон кивает сам себе. Так-то лучше. Значит, он точно поступает правильно. Оборачивается к дверной ручке, чтобы наконец-то выйти из этой квартиры. — Антон! Арсений словно просыпается. Его руки дрожат, но он делает несколько шагов, протягивает их к мужчине, цепляется за его запястья, разворачивает к себе. Их лица снова очень близко. Как и неделю назад. И будто снова между ними нет ни единого сантиметра. Прежде чем Антон пытается что-либо возразить, он целует его. Не ждёт взаимности, не может произнести абсолютно ничего — это слишком тяжело. Может быть, хотя бы поцелуй сможет показать или сказать ему что-то? Что-то такое, что он поймёт сам. Поймёт, что ему совсем не обязательно уходить. И им совсем не обязательно расставаться. Отстраняется, одёргивает руки, будто чего-то пугается. Напряжённо облизывает губы и несмело отходит назад на несколько шагов назад, приподнимая руки, словно сдаваясь в плен. Смотрит настороженно, он совсем не знает, что он может ожидать после своего поведения, и на что может или имеет право надеяться. Антон не отводит взгляд. Удары сердца глухо отдаются в висках, кажется, он слышит, как самый важный орган организма раскачивает кровь. Шаг. Один шаг. Второй. Третий. Он снова оказывается к нему очень близко. Его лицо — такое растерянное и удивлённое — это всё что может видеть перед собой Попов. И он ощущает, что готов отдать что угодно, только бы оно снова осветилось беззаботной и ласковой улыбкой. Для него. Только для него. Рука тянется к брюнету, пальцы хватают подбородок, их колет щетина, притягивает его к себе. Целует. Он целует, а Арсений чувствует, как губы, которые его целуют, улыбаются. И это самый сладкий и самый чудесный момент за последние дни. Это то, что может его исцелить. Тянется к нему в ответ, руки ложатся на талию, под куртку. Он обнимает его, прижимает к себе, желая ощутить его всем телом. Гладит его поясницу, прижимается своим лбом ко лбу Шастуна. Их губы ласкают друг друга, а Антон обхватывает лицо мужчины обеими руками, пальцами скользя по щетине, носом трётся о его нос. — Антон… — Арсений отстраняется. Он тяжело дышит, часто моргает, будто пытаясь прийти в себя. — Антон, послушай, я… — Молчи, — кладёт ладонь, закрывает его рот. — Просто помолчи, ладно? — шепчет на ухо, обжигая своим прерывистым дыханием кожу. Тянет его за собой, шлёпая по полу прямо в уличных кроссах. Удивительно, но Попова сейчас это не волнует. Он думает об этом только мгновение, но затем снова осознаёт, что его пальцы сжимает рука Шаста. Они оказываются в комнате. Арсений садится на кровать, выжидательно смотрит снизу вверх, приподняв бровь, наблюдает за тем, как мужчина скидывает с себя обувь и куртку, а так же как футболка задирается, обнажая его торс. Антон толкает его на постель, забирается сверху, опирается ладонями о поверхность. Его кудряшки свешиваются над брюнетом, как и сам их обладатель. — Шаст… Что ты делаешь? — спрашивает тихо, почти беззвучно. — А ты не хочешь? — О боже! — он прикрывает рот руками. Конечно же, он хочет. Господи! Сколько раз он мимолётно рассматривал полуобнажённое тело парня в Доминикане, представляя, как тот скользит на нём сверху, но злясь на себя за такие бесхарактерные фантазии. А сказать это вслух — верх невозможного. Кусает губы и пытается заставить себя сделать это. В конце концов, просто кивает. Антон ухмыляется, хватается за футболку, аккуратно снимает, затем, не отводя заигрывающих изумрудных глаз от сидящего под ним мужчины, швыряет её на пол. Улыбается. Арсений молчит и сосредоточенно хмурится. Он понимает, что ему что-то пытаются сказать. Но что именно? Он склоняется над ним и снова целует. Его пальцы опять сжимают запястья Попова, на этот раз над его головой. Антон сверху — это что-то новое и такое необычное. Брюнет таращится на него пока в непонимании, с плохо скрываемым любопытством скользя взглядом по его телу. Грудь, редкие светлые волосы на ней, живот, тонкая резинка штанов, что сейчас обнажает косточки таза. — Я тебе всё-таки нравлюсь? Падает на него сверху. Мягко прижимается своей голой грудной клеткой к Арсению. Влажные губы мажущими движениями скользят по линии подбородка, обжигаясь о жёсткие волосы, зацеловывают шею ниже, нос утыкается в нежную кожу, вдыхает запах. — Со мной такое впервые… Мужчина беспомощно откидывает голову назад, ощущая новые и новые поцелуи, что так настойчиво отзываются ниже пояса. Он тихо выстанывает и прикрывает глаза. Тело наполняется теплом и уютом. Эти чувства растекаются по кровеносным сосудам, делая его невероятно счастливым. Бёдра Шастуна, сжимающие его талию — это просто предел всех мечтаний. И сейчас, когда мечта становится реальностью — это оказывается не так страшно. — Я думал, ты дашь мне уйти, — бормочет в его шею. — А ты кроссовки оставил в моей комнате, я правильно понимаю? — вдруг неожиданно прерывает его Арсений. Он приподнимается на локтях, обеспокоенно заглядывая за плечо парня. — Опять ты о своём! — Антон закатывает глаза, выпрямляется и порывается слезть с него, но брюнет осторожно удерживает его за ягодицы. — Да, прости… Это… — он мучительно потирает пальцами свободной руки переносицу. — Оно всегда в моей голове, понимаешь? Я не могу перестать думать об этом. И, знаешь, я вряд ли изменюсь. Даже то, что ты мне очень нравишься, — аж под ложечкой посасывает от того, как Арс выделяет слово «очень», — это не изменит меня. Во всяком случае, очень сильно. — Почему ты говоришь мне это? — Всё это время я много думал. О тебе, обо мне, о нас. И мне всегда казалось, что я недостаточно хорош для тебя. Не такой спортивный и накачанный, как Егор, не такой весёлый, не такой беззаботный, как ты. Я не могу отпустить эти мысли из моей головы. Я постоянно пытаюсь всё контролировать, пытаюсь всё сделать идеально. И я не мог сказать тебе ничего, потому я полагал… — он облизывает губы и опускает взгляд. — Я полагал, что не подхожу тебе. И тебе нужен другой человек. Но не я. Я и сейчас так считаю. Просто тогда, когда ты стоял у двери, я вдруг ощутил, что не имею права отпустить тебя, даже не попробовав. Антон смотрит на него молча. Его зелёные глаза распахнуты широко, брови сложены в скорбный и удивлённый домик, пухлые губы чуть дрожат. Он и вправду выглядит огорошенным. Это последнее, о чём он мог подумать — что Арсений Попов считает себя недостойным его. Скорее всегда как будто бы было наоборот. Это точно не сон? — Я не прошу тебя меняться. — Ты не выдержишь меня, — качает головой. — Ты шутишь? Я выдерживал тебя пятнадцать лет! А теперь вдруг не выдержу?! Изменится то, что теперь, вместо того, чтобы дрочить друг на друга в одиночестве, мы будем заниматься… сексом вместе, — мужчина вопросительно поднимает бровь. — Ты что, не делал так? — с угасающей надеждой интересуется Антон. — Нет. — О боже, — он закрывает ладонями лицо. — Какой позор. Арсений смеётся. И Шаст выглядывает из-под пальцев. Он давно не слышал и не видел, чтобы тот смеялся. Его грудь под тонкой тканью футболки вздымается от смеха, он прикрывает лицо руками и снова хохочет. Антон сидит на нём сверху и пытается осознать, что ему делать. — Прости, — Попов хихикает и вытирает выступившие слёзы. — Это просто так забавно. Я никогда бы не догадался — подрочить на тебя. Возможно, это бы очень облегчило мне жизнь. — Мне нравится, когда ты смеёшься, — серьёзно сообщает Антон. — Мне нравится в тебе всё. Я бы, наверное, не полюбил тебя, если бы ты был другим. Мне нравится твоё тело, твоя причёска, ты нравишься мне целиком. Чёрт, я влюблён в тебя больше, чем ты можешь подумать! И это не слепая влюблённость. Я знаю, какой ты. Я знаю тебя. И я готов к этому. И даже не так. Мне не нужно быть готовым ни к чему. Я уже живу с тобой кучу времени. Я буду в порядке. Если ты, конечно, хочешь попробовать. Я бы очень хотел. — А твоя квартира? А Егор? — щурится брюнет. — Ну, залог можно вернуть. Я надеюсь, во всяком случае. А Егор… Это в любом случае было несерьёзно. Господи, я даже подумать не мог ни о чём таком. — Но, тем не менее, безжалостно флиртовал с ним. — А ты прям очень жалостен ко мне был, — огрызается и морщит нос. — Я считаю, здесь не стоит мусолить. Один — один. Мы просто общались. — Хорошо, — Арсений смущённо улыбается. — Ладно. — Так тяжело сказать мне: «Антон, ты мне пиздец как нравишься, давай будем трахаться и встречаться?» — Сложнее, чем ты думаешь. Может, сначала встречаться, а потом?.. — Я тебе передёрнул на необитаемом острове. О чём ты? Я вообще очень ненасытный, если хочешь знать! — Очень хочу, — мужчина обнимает его за талию и заставляет снова прижаться к себе. Касается губами его уха. — Будешь со мной встречаться, Антон Шастун? — Буду, Арсений Попов. Он обнимает его сильнее и закрывает глаза. Спокойствие — вот описание того, что он чувствует рядом с ним. И ради этого стоило переступить через себя. И все его предыдущие загоны кажутся сейчас такими надуманными и глупыми, не стоящими абсолютно ничего. Антон ёрзает на нём, щекочет шею носом, снова влажно целует кожу. Раз. Ещё раз. И ещё раз. Он осыпает короткими поцелуями, словно знает, что это точно измучает Попова до смерти. Утыкается кончиком носа в ямочку между ключицами, проводит языком сначала по левой, затем по правой, шумно дыша. Он буквально состоит из нежностей и ласки. Как дворовый кот, которому даже не важна еда, только бы получить немного человеческого тепла. Не отрываясь от поцелуев, скользит вниз руками, нащупывая край футболки. Тянет его наверх, так что Арсений послушно поднимает руки, позволяя раздеть себя выше пояса. А он всё такой же красивый. Большими пальцами огибает его уже привставшие розовые соски, сжимает каждый большим и указательным и нервно сглатывает, осознавая, как сладко тянет внизу живота от сиплого стона мужчины. Наглаживает их, затем снова сжимает, прикусывая нижнюю губу. Сдержанность Попова для него поразительна. Он сам не любит скрывать свои эмоции, особенно, в сексе. Для него всё ясно — чем громче стонешь, тем приятнее в конце. И не обязательно громко. Главное, искреннее. — Как ты любишь? — продолжает гладить его, ритмично двигая бёдрами и ощущая, как в его промежность упирается член Арса. И это именно то, что он так мечтал почувствовать. — Я могу быть сверху. Арсений кивает, всё ещё пытаясь собрать воедино буквы вроде как знакомого до боли русского алфавита. Даже не верится, что это тот самый выскочка-зануда, который в каждой бочке затычка. Сейчас он просто обездвижен напором Антона. Но это ему нравится. И чем дольше тот сидит на нём, тем больше его хочется просто выебать, не церемонясь. Он ёжится от этих мыслей и думает, что это, наверное, неправильно. — Мне без разницы, кто кого… — Отлично! — улыбка Антона — ярче любой витрины магазина. — Я уж опасался, что придётся жарить тебя, это было бы очень неловко, — он фыркает. Попов только пучит глаза. Пора бы привыкнуть, что этот парень говорит только то, что думает. — У меня для этой ситуации припасено кое-что особенное. Не решался попробовать. Я мигом! Арсений растерянно смотрит ему вслед, усаживается на кровати, затем снова возвращает своё внимание к уличным кроссовкам, что так вызывающе стоят в его идеально убранной и чистой комнате. Размышляет о том, успеет ли он быстренько отнести их в обувницу или стоит просто смириться с этим. А потом посвятить вечер отмыванию пола. А ещё думает о том, что если они с Шастом будут заниматься сексом в его спальне, то со стерильностью точно стоит попрощаться. Чего только стоят его слюни, размазанные по груди и шее Арса. Хотя, честно говоря, ему понравилось. И, если бы это было не так мокро, он смог бы расслабиться ещё больше. Кладёт ладонь на пах, сквозь штаны сжимает возбуждённый член. В голове нет ни единой идеи, что может придумать этот парень, это и пугает, и примагничивает одновременно. Ведь удивительно, он любит предсказуемость, спокойствие, чистоту, и по всем законам природы ему точно должен подойти кто угодно, но только не взбалмошный, громкий и неряшливый Антон Шастун. Так было бы «правильнее». Но нравится ему почему-то именно Антон Шастун. И никто другой. И это поражает. Почему же он полагал, что Антону нужен кто-то другой? Кажется, ответа на этот вопрос попросту не существует. — Что это? — Шастун сияет как начищенный пятак. — Это, — поднимает левую руку, — смазка. А это, — поднимает другую, — анальная пробка. Никогда не пробовал. Всегда хотел, чтобы это сделал кто-то особенный. Плюхается на постель, стягивает с себя штаны и выжидательно пялится на брюнета. Зелёные глаза искрятся счастьем, кудряшки взлохмачены, а на лбу сверкают капельки пота от волнения. Тянет за руку удивлённого мужчину. Кажется, это главная эмоция сегодняшнего вечера — удивление. Арсений целует его. Кто бы мог подумать, что этот уверенный в себе человек на самом деле настолько за всё переживает. Каждый поцелуй горящим пламенем распаляется на коже Антона. Целует его шею, целует худые плечи, грудные мышцы, лижет розовые соски. Сам не замечает того, как погружается в эти поцелуи, как в омут. Потому что целуемый им парень так ёжится под весом тела брюнета, постанывает ему на ухо, трёт руками пах, запрокидывает голову назад, откидывая волосы, обнажая лицо с зажмуренными от удовольствия глазами. Кажется, вот-вот, и он растает от этих нежностей, для которых, он, несомненно, и создан. Его тело чутко отзывается на каждое прикосновение, дрожит от поглаживающих смущённых движений изящных пальцев Арсения, которыми тот искусно вырисовывает невообразимые узоры: на рёбрах, на животе, на чувственной зоне внутренней стороны бёдер. Его член снова наготове, топорщит ткань боксеров. Попов вдыхает, словно ища ещё воздуха, кладёт сверху ладонь и сжимает. Его сердце колотится, а самого его потряхивает от волнения. Он мог бы заикнуться о том, что им, возможно, рановато, но знает, Шаст упрекнёт его всё той же дрочкой в Доминикане, поэтому ему не остаётся ничего, как сделать то, что тот хочет. И что, как бы не старался скрыть, хочет он тоже. Переворачивает парня на живот. Каково это — годы жить с тем, кто тебе так нравится? Смотрит на ягодицы Антона, мягко поглаживает сначала одну, затем другую. Это значит, отводить взгляд каждый раз, когда он вздрагивает, чтобы остаться незамеченным. Ведь смотрит на него всегда. Это значит запоздало хмуриться на его выходки, потому что, на самом деле, ты ожидал чего-то подобного, но просто не хочешь, чтобы он почувствовал к себе особое отношение и расслабился. Это значит, переживать за него, когда вечером он где-то не дома и не отвечает на смс и звонки. Это значит, сцеплять челюсти на его слова, что он останется на ночь у очередного «друга». Это значит, пинком ноги распахивать дверь в его комнату с бутылкой минералки в руках, потому что у него снова похмелье. Это значит, ставить себе будильники вообще на другое время, чтобы проследить, что он не опоздает на важный экзамен. И он был уверен, что Шаст его точно ненавидит. По-другому как будто было невозможно. Стягивает с него трусы. Слышит очередное томное постанывание парня. Тянется к своей прикроватной тумбочке за антисептиком. Он, конечно, хороший парень, но всё-таки себе Арсений доверяет больше. Методично брызжет прозрачную жидкость на свои руки, растирает, затем те же манипуляции проделывает с игрушкой. Встряхивает головой, мозг туманится от вожделения. Так-то лучше. Пальцами снова мягко массирует ягодицы, проводит указательным по ложбинке между ними, облизывается, потому что это как-то слишком уж сексуально. Выдавливает смазку на игрушку, немного на пальцы. Он словно мастер, который сейчас будет выполнять свою работу. Единственная разница только в том, что ему слишком сильно хочется трахнуть своего «клиента». И ещё он ощущает благодарность к Антону, который решает помалкивать. Любое слово с его стороны — и Арсений провалился бы сквозь эту кровать и пол к соседям от стыда. Такое с ним впервые. Палец касается сжатого колечка мышц. Гладит, пытаясь немного расслабить его. Спустя время это получается. Мышцы и вправду более гостеприимно реагируют на такое вмешательство. Палец со всхлюпыванием погружается внутрь. Брюнет закусывает губу от того, как это его заводит. Руки приятно немеют от возбуждения, а живот скручивает. Он сидит на коленях на простыне, одной рукой гладит парня по пояснице, другой растягивает его сзади. Дышится, если честно, с трудом, хотя в комнате Попова привычная ему двадцати четырёх градусная температура, но на деле же ему жарко. Его бросает в жар от каждого своего действия. — Я надеюсь, ты не слишком переживаешь за мою жопу, — хрипит в подушку Антон. Он выгибается, топорща задницу кверху, подставляя её рукам Арсения. — А мне стоит? — улыбка сквозит в его голосе. Он и вправду улыбается. Погружает уже второй палец в податливую слизистую, массируя гладящими движениями подушечками пальцев внутреннюю часть. И от того, как ходят ходуном ягодицы этого молодого человека, можно совершить вывод, что он делает всё чертовски правильно. — Нет, тебе стоит засунуть в меня что-то более существенное, — бубнит парень. И Арс видит, как его пальцы цепляются за простыню и стискивают. Поблескивают кольца и краснеют от напряжения костяшки. Более существенное, так более существенное. Пожимает плечами и вытаскивает пальцы. Слишком резко, потому что Антон ойкает и плюхается на кровать. Арсения это не так беспокоит, потому что он уже вводит в него пробку — мягкая, силиконовая, чёрного цвета (очень по-мужски, думает про себя), с камешком, украшающим ограничитель. Придерживает её, вводит целиком, затем медленно и практически до конца достаёт. Снова вводит — не спеша, столько, сколько позволяет её небольшой размер, плавно двигает ею внутри, снова чуть достаёт, кончиком проводя по намокшей от смазки промежности. — Я так долго не продержусь, — тихо проговаривает мужчина. — И не нужно, — Антон приподнимается на локтях и неожиданно переворачивается обратно на спину. Арсений не успевает, и пробка ускользает из его рук. — Так лучше, — опять эта улыбка. Трётся задницей о матрас и чуть закатывает глаза. Затем касается пальцами резинки трусов. Вопросительно смотрит, будто после того, как его трахали пальцами и анальной пробкой, можно ответить что-то иное. Только не в их случае. Продолжает ритмично двигаться так, чтобы задевать ограничитель, который шевелит внутри него, и это заставляет мышцы сжиматься сильнее, одновременно снимает с Попова бельё. Щёки окрашивает румянец. Тяжело не смотреть на то, что предстаёт перед ним. Член Арсения, чуть наклоненный вверх, с идеальной, налитой кровью головкой, лобок аккуратно выбрит, даже яички. От такого мужчины странно было бы ожидать что-то иное. — Ты очень красивый, — Антон выплёвывает это из себя. Говорить мешает пересохшее горло. — Глупо было с твоей стороны полагать, что мне может понравиться какое-то другое тело, помимо твоего. Он и вправду очень красивый. Возможно, не самое идеальное тело по меркам бодибилдеров, но не по мнению Шастуна. Такое эстетичное, будто вылепленное искусными руками талантливого скульптора. Широкая грудь, аккуратная талия и потрясающие бёдра, что сейчас напрягаются, высвечивая мышцы. Между пупком и лобком — тонкая полоска тёмных волос. Иссиня-чёрные волосы свисают на взмокший лоб, голубые глаза смотрят томно и с таким нежным и приятным чувством. — Мне никто не говорил этого, — хмурится. Затем обнимает его талию, чтобы плюхнуться рядом на кровать, а ему помочь снова оседлать себя сверху. — Не может быть. — Так бывает, — задумчиво произносит, его ладони с растопыренными пальцами гладят стройные бока Антона. Ему так нравится его трогать. — Меня вообще в детстве особо не хвалили. Я представлял из себя только достигатора. Только это во мне ценили. — А если я буду постоянно говорить тебе комплименты, ты будешь смущаться? — он привстаёт и заводит руки за спину. Арсений порывисто вздыхает, когда прохладные пальцы касаются его пениса. Приглушённый звук. Что-то падает на пол. — Не знаю. Наверное, буду. Что ты делаешь? Антон! — звучит даже почти возмущённо. Но до искреннего возмущения не хватает буквально чуть-чуть. — Пока ты будешь болтать, у тебя уже стояк пропадёт, — он хищно усмехается и двигается бёдрами, насаживаясь удобнее. — Но если ты любишь поболтать, я не против, так и знай! — А презерватив? — выстанывает брюнет сквозь сжатые зубы. — И так хорошо, — Антон выгибается, так что член мужчины задевает простату, затем чуть привстаёт и садится глубже. — Да брось ты! Ты месяц назад заставил меня пройти полный чек-ап, я здоров как бык! В этом месяце у меня сначала не было времени, а потом и настроения с кем-то трахаться. И вообще, вот у тебя есть презервативы? — Нет, — хмурится Арсений. — Почему? — Потому что мне не с кем… кхм, — приоткрытый рот так и замирает на мгновение, как задница Шастуна снова мягко приземляется на него сверху, а сфинктер сжимает член, — заниматься сексом. — Ну, вот и у меня нет. — У тебя-то почему нет? — пальцами цепляется за простынь, выгибает поясницу навстречу. — Зачем мне презервативы таскать с собой? Кто меня зовёт трахаться, тот пусть и тащит. Прости, — видит, как Попов меняется в лице. — Это было давно и неправда. Короче, всё равно резинок ни у кого нет, так что забей. Арсений только вздёргивает брови, он сглатывает, хочет сказать, что это всё как-то неправильно и должно быть по-другому, но вместо этого откидывает голову назад, хрипло стонет и вздрагивает от каждого нового движения. Антон припадает к его груди, всё так же виляя ягодицами, целует, затем прикусывает нежную кожу, ловя мучительное кряхтение мужчины. Ничего, он привыкнет. И точно позволит себе быть более раскрепощённым. Но Шастуну определённо льстит то, как старательно пытается сдерживаться Попов. Специально повыше задирает задницу и снова опускает её, задевая уздечку. Арс тяжело дышит, кусает губы. Зрелище на одиннадцать из десяти. — Ты мне засосы оставишь, — шепчет ему на ухо. — Боже, ты о стольких вещах паришься! Не стоит! Он выпрямляется, выгибается и продолжает плавно двигаться, опираясь ладонями о кровать. Мужчина поднимает взгляд. Как эстетично выпирают его рёбра и как часто вздымается грудная клетка! Член шлепается о живот парня при каждом действии, а Арсений не может оторвать от него взгляда. Прямой, обрезанная плоть, тонкие, бегущие по всей длине венки, лобок покрыт светлым кудрявым пушком. Иногда он придерживает свой член, держась только одной рукой, делает несколько движений, сжимая его пальцами. А Арсению и вправду нужно расслабиться. Такой красивый мужчина сейчас прыгает на нём, так классно стонет, что смущает ещё больше, и так эротично выгибает спину, чтобы усесться поудобнее. Откуда в этом парне столько энергии? И сейчас ему уже не нужно думать о расслаблении. Потому что приходит само собой. Обычно он как-то может улавливать момент, когда подступает оргазм, но в этот раз всё случается неожиданно. Просто ощущает, как мышцы Антона быстро и ритмично сжимают его член, а сам парень, лишь только сжимая свой пенис, изливается себе на живот, порывисто и громко стонет, закрывает глаза, всё ещё по инерции продолжая двигаться сверху. Сперма пачкает его пальцы и живот, а он ловит пересохшими губами воздух, большим пальцем оглаживает уже мокрую головку и весь сжимается, ловя отголоски приятных ощущений. Вау. Просто вау. Арсений даже не догадывался, что так бывает. И он кончает тоже. Изливается внутрь, расслабляет пальцы рук, ранее цепляющиеся за постельное бельё, пытается поймать вылетающий из него протяжный хрип, но безуспешно. Тело пронзает сотня маленьких и приятных огоньков, ноги немеют, а сам он ощущает, как ещё сильнее теплеет внутри Антона. На какое-то мгновение устало прикрывает глаза, полностью обмякая. — Ты такой секси, когда кончаешь. Просто пиздец. Любовался бы и любовался, — воркует парень, ловко слезает с него. Испачканный член плюхается на живот Арсения. И он открывает глаза. — Здесь где-то же должны были быть салфетки, не так ли? — Пойдём в душ лучше, — морщится мужчина. — Какой ты брезгливый. Пойдём, конечно. Думаю, ты уже схлопотал психологическую травму от моего присутствия в твоей комнате. И правда. Больше всего Попов любит своё личное пространство. А Антон тоже любит личное пространство Арсения. И поэтому святая обязанность брюнета — защищать свою комнату, единственное место, где он может наконец найти мир и покой после тяжёлого дня. Тёмная спальня с чёрным постельным бельём, оформленная в чёрно-белом стиле — личное творение фантазии Попова. Контракт с арендодателем, который предпочитает коротать свои лучшие годы за рубежом в тёплых странах и не париться по поводу жилья, просто получая деньги на карту, заключён на несколько лет вперёд. Так что парням была представлена полная возможность вершить свои изменения в рамках, разумеется, адекватного. Светлая ванная с застеклённой душевой и тёмным душем. Горячая вода приятно обжигает обнажённые тела. Арсений стоит неподвижно, подставив лицо струям, мокрые волосы зачёсаны назад, челюсти напряжены, ресницы неподвижны. Антон стоит рядом, умывается и ёжится, согреваясь теплом горячей воды и её прикосновениями. Топчется на месте, чтобы быстрее намокнуть. — Как ты, Арс? Арсений открывает веки. Опускает голову. Внимательно смотрит на него и криво улыбается. В полумраке его голубые глаза кажутся ещё более яркими, как гладь бескрайнего и чистого океана в Доминикане. — У нас какая-то история с душем, да? — тихо спрашивает он. — А-а, ты о том случае. Я и вправду не специально. Хотя, признаюсь, попялиться на твою задницу было максимально приятно. — Пялься сейчас. — И буду. Он улыбается в ответ. Обнимает брюнета, разворачивая от себя. Следит, как тот опирается ладонями о стекло. Взглядом скользит по его фигуре: сильной спине, пояснице, упругим ягодицам. И сейчас уже мысль «отжарить» его не кажется такой пугающей. Наоборот, даже манящей. Скользит влажными пальцами по коже. Щиплет его за мягкое место. — Эй! — Ты сам разрешил! Прислоняется к нему всем телом, кладёт голову на его плечо, прижимаясь щекой. Руки опускает на его грудь. И становится очень хорошо. Лучше, чем вчера. Вчера, когда он думал, что сегодня они расстанутся навсегда. — Антон? — А? — Спасибо, что дал мне ещё один шанс. Спасибо! — Спасибо, что воспользовался им. Тихо шуршит вода. А он всё так же жмётся губами к его шее, хлюпая носом. И на душе так радостно. И так хорошо. Как же хорошо, что ты всё-таки любишь меня, Арсений Попов!