Перерождённая

      Семнадцатилетие прошло спустя две недели после случившегося. На столе стоял одинокий торт с шоколадным кремом, а посередине — единственная свеча. «Загадай желание, — словно бы говорил мне этот торт, — съешь меня, я сладкий». Да, он был сладок, но только невкусен. Столовый зал был одинок, как и свеча на этом невкусном торте. Служанки стояли отдалённо у выхода, низко склонив голову; Нина была на третьем этаже особняка, пытаясь покормить мою мать, а я настойчиво ела, заталкивая кусочки торта в рот. Я чувствовала жалость служанок, но пыталась забыться, в этот момент вспоминая моё шестнадцатилетние. Оно было приятным, необычным и даже весёлым. Утром меня ждал большой торт, мандарины, виноград, целая миска конфет, фруктовые салаты и медовые печенья. Очень сладкий был день, и тогда не было желания назвать его невкусным.       Заталкивая последний кусочек торта, который я ещё могла осилить, я вышла из-за стола и разгладила своё чёрное траурное платье. Одна служанка последовала за мной, но, получив от меня молчаливый отказ, остановилась. Тяжесть глубоко в горле не давала говорить. Взгляд был устремлён куда-то в пространство. Медленно поднимаясь по ступенькам, я шла на второй этаж, и с каждым тяжёлым шагом к глазам подступали слёзы, а горло словно сжимало судорогой. Зайдя в свою комнату, я заперла дверь и обмякла, откидываясь спиной на неё, ощущая, как время значительно замедлилось. Тогда вечером отец подарил мне маленький кинжал из булатной стали, которая давала необычный узор металлу. Оружие я положила в дальний ящик, чувствуя, видимо, что я в безопасности. Рассчитывала, что буду защищена, и ничего не случится, но вот настал тот момент, когда я достала коробочку, в которой таился тот самый подарок. Чувствовалось, словно отец знал, что когда-то произойдёт что-то плохое. Злит, что он не поделился своими мыслями о подобном. Никаких опасений и предостережений. Возможно, он до самого конца нёс всё в себе, пытаясь улыбаться. К слову, у него удачно получалось.       — Госпожа, миледи отказывается от еды. — И вновь мою дверь распахивает управляющая, монотонно сообщая своим дрожащим голосом новость, заставляющую всех погрузиться в отчаяние. — Она зовёт господина не переставая… — опуская голову, заканчивает Нина, тихо всхлипывая.       Убрав коробочку на место, я вышла из комнаты, направляясь ускоренным шагом на третий этаж, туда, где мать заперла себя саму. Постучав в дверь, я, не дождавшись ответа, открыла её, заходя в комнату отца. Комната была светлой, но холодной и пустой.       — Антуан? — уставшим голосом спросила мать, обнимая белую подушку. Она медленно пятилась ко мне, присматриваясь в темноте прихожей. — Антуан! — радостно воскликнула она, бросив подушку. Крепко обняв меня, она продолжала называть чужое имя.       — Его нет, — спокойно сказала я, — мама. — Когда я закончила, она ослабила крепкую хватку и отступила.       — Нет? — прошептала мать.       — Нет, — ответила я, смотря на её ошарашенное лицо, которое было прямо передо мной. Она не хотела отпускать мужа и потому не принимала правду. После похорон я могла прийти в эту комнату не раз за день. Она всегда называла меня его именем, крепко обнимала, а потом, слыша от меня, что его нет, пугалась, но на какое-то время принимала это и соглашалась поесть из моих рук.       — Ты меня никогда не называла мамой, — взвинчено заметила мать, принимая ложку с супом в рот, — жаль, что этого не случилось раньше, — глотая еду, закончила та, еле улыбаясь.       — Да, — также просто ответила я, не заметив слёз на своих глазах.       — Тебе тоже тяжело, прости. — Обменявшись грустной улыбкой со мной, мама убрала рукой слезу, медленно стекающую по моему лицу. — Сегодня твой день рождения, а я не приготовила ничего.       Мать выглядела как призрак. Волосы потрёпанно спускались по спине, через сорочку можно было заметить её исхудавшее за небольшой промежуток времени тело, а кожа была бледной, неживой и пугающе прохладной.       — Давай мы сделаем из тебя красавицу? — улыбаясь, предложила я, шмыгая носом и пытаясь сосредоточиться на том, кто уже у меня есть.       — Только если этого хочет моя дочь, — поймав на слове, мать погладила меня по волосам, как раньше.       В ванной я помогла матери вымыться, а потом высушила волосы, обмакивая полотенцем. Мы вместе выбрали бледно-голубое платье с завышенной талией. Оно носилось без корсета и хорошо подходило для дома. Когда волосы высохли, мать дала мне в руки гребень, удобно усаживаясь за туалетный столик. Её волосы были прямыми и доходили до пояса, а расчёсывались очень легко. Я убрала их в привычный пучок на затылке. Лицо припудрила, добавляя еле заметный румянец, а также несильно обвела глаза кайалом и губы — розоватым маслянистым бальзамом. И вот теперь передо мной сидела очаровательная женщина, улыбающаяся ангельской улыбкой. Из коридора донёсся негромкий деревянный стук. Получив от меня разрешение войти, Нина зашла с уставшим вялым лицом, заставляя себя изменить его на подобающий вид, поднимая голову, устремляя свои опухшие от слёз глаза на нас. Женщина заученно улыбнулась и удивлённо посмотрела на мать, скрывая свои резко нахлынувшие слёзы. Женщина отвернулась чуть вбок, убирая слезу со своей щеки.       — Там пришёл декан летнего учреждения, он хочет видеть вас, госпожа Никель, — сообщила управляющая голосом, в котором слышалась фальшивая бодрость.       Комната погрузилась в минутное молчание. Я не была уверена в том, что мать в состоянии принимать гостей, хоть сегодня у неё и улучшилось состояние.       — Хорошо. Проводи гостя в гостиную, Нина, я приду, как только сменю свой наряд, — уверенно проговорила мать, вставая из-за столика. Я неожиданно взяла её за руку, боясь, что она не справится. — Ничего, Инес, всё будет хорошо.       Вместе мы спустились, облачённые в чёрные платья, завязанные в тугой узел шёлковым поясом, в гостиную, где с дивана быстро встал декан, подходя к матери.       — Здравствуйте, миледи и леди Моренц, — он склонился в приветственном поклоне, предлагая маме свой локоть и демонстрируя тем самым понимание.       — Не стоит, — отрезала она, шагая к креслу, слегка опираясь на меня. — Присаживайтесь, — попросила женщина, устало садясь.       — Вы выглядите ослепительно сегодня, — опускаясь на диван, декан сделал заученный комплимент, на который мать слегка кивнула, а я, присаживаясь на кресло рядом, присматривала за ней, чтобы в случае чего помочь. — Инес провела в нашем учреждении на тринадцать дней меньше, поэтому мы вычли эти дни. — Он поставил на рядом стоявший стеклянный столик средний мешочек с монетами и маленький конверт, а я удивлённо посмотрела на его невозмутимое лицо. В голове мелькал вопрос: «Зачем ему самому приходить, если нужно просто передать незначительную сумму?»       — Спасибо, — мельком взглянув на мешочек, мать поблагодарила мужчину. На этот же столик служанка уже поставила три чашки горячего чая и, поклонившись, быстро удалилась.       — Соболезную вашей утрате… — беря чашку, он начал было делиться своим сочувствием, на что мать отреагировала резко.       — Мы не нуждаемся в сочувствии. Убийцу ищут, этого достаточно, — порывисто объявила мать и поднялась с кресла.       — Но вы уверены, что его найдут? — отпивая горячий чай, спокойно спросил тот. — Я бы мог помочь, — не унимался мужчина.       — Прошу вас уйти, господин Мироз, — сквозь зубы процедила мать, медленно уходя из гостиной. Я подхватила её, и мы вместе вышли, оставляя наглого мужчину один на один с собой.       В чём-то он был прав, — убийцу могут не найти. Нет, я была уверена, что его никто не найдёт. Единственный для меня возможный способ найти его — это посетить святилище, попросив святого о желании. Если он и в самом деле эсфириец, то узнает во мне павшую звезду и, возможно, поможет.       Проводив мать в её комнату, я дождалась, когда она уснёт, и направилась к выходу из особняка. Сегодня был как раз тот самый день, когда святилище было открыто, и если я не успею сегодня, то придётся ждать ещё семь дней, теряя время впустую.       — Нина, сегодня я приду поздно. — Надевая тёплую обувь у порога особняка, я скользнула взглядом по женщине, державшей в руках уже приготовленную меховую накидку.       — Куда вы? — спросила она, держа руку на моём плече.       — В святилище, — честно ответила я, ожидая, когда Нина меня отпустит.       — Ох, простите, понимаю вас, госпожа, — женщина убрала свою руку и неловко стала что-то говорить, разглядывая моё лицо, — вам нелегко сейчас, святой обязательно благословит вас. — Она думала, что я, спустя семнадцать лет, захочу получать благословение, которое может уничтожить мои воспоминания об отце или прикроет эмоции. Ход для трусов и слабаков.       — Ох, что ж это я, госпожа. Подождите секундочку, я разбужу кучера. — Поднимая подол своего серого платья, женщина быстро выбежала на улицу, запирая дверь. Спустя какое-то время Нина, заходя в особняк, перевязывала косынку, убирая свои светлые пряди волос под повязку. Я, не дождавшись от неё отчёта о том, что карета готова к отъезду, кратко кивнула, выбегая из дома, в одно мгновение превратившегося в пустое и одинокое место.       Сев в карету, я направилась из Лирёна — столицы, в которой живу — в храм звездомого, который находился чуть дальше города. Храм располагался на небольшой горе, которая была оборудована тысячей крутых ступенек. Пробивают последние часы слушания людей. Если я успею, смогу встретиться с тем, кто сможет выполнить моё желание.       Путь мраморной лестницы освещали фонари с серебряным сиянием; с каждым неловким шагом идти становилось всё труднее, ноги зябко ныли, и на последней ступеньке я чуть не упала, схватившись за фонарь.       Передо мной возвышался огромный белый храм с лёгким сиянием стен на свету. Ворота ещё были открыты, но никого из посетителей не было.       — Леди, вы на слушание? — Подошёл ко мне привратник в белом балахоне. Я кивнула. — Следуйте за мной. — Пройдя ворота, мы обошли храм через сад, полный белых роз, которые расстилались по бокам тропы. Когда я смотрела на этот сад сверху, он не казался настолько обширным и очаровательным. Несмотря на то что солнце уходило за горизонт, пряча цветы в тени, они не теряли своего цвета и не торопились закрываться в бутоны, будто освещали своим нежным присутствием дорогу. — Мы пришли.       Возле нас стояло здание размером скорее с наш особняк. Оно было в пять раз меньше самого храма. Ворота святилища, обрамлённые орнаментами пятиконечных звёзд, сами по себе отворились, приглашая меня в светлое помещение, от которого стали ныть глаза. Передо мной на хрустальном высоком стуле в центре помещения возвышался он. Длинные белоснежные волосы спускались с трона, почти доставая пола; лицо с вытянутым подбородком, глубокие небесные глаза, которые безэмоционально смотрели на меня сверху вниз; тёмное одеяние было обшито серебряными нитями, а на поясе виднелся пояс, словно ночное небо. Рядом с ним сидела служительница за маленьким письменным столом, готовая писать в любой момент. У неё была смуглая кожа, тёмные глаза и светло-русые волосы, завязанные лентой на макушке. Огромные двери закрылись, и я стала медленно подходить ближе, испытывая неконтролируемую слабость, накатившуюся на меня в тот момент, как только я увидела святого, который был эсфирийцем. До момента, когда я была бы уже возле лестницы, ведущей к трону, оставалось немного, но я ещё раз взглянула на святого и увидела в нём что-то невозмутимо знакомое, но что — не могла понять. Мои ноги подкосились прямо в тот миг, когда я хотела поклониться, но в глазах потемнело и что-то откинуло мою голову, заставляя спуститься от бессилия на колени.       — Адия, беги! — кричит беловолосый юноша примерно двенадцати лет. Он отталкивает меня от разинутой пасти синего тигра, который готовится на меня напасть. От испуга я замерла, боясь пошевелиться.       — Беги! — Пока мальчик пускал из своих рук светящиеся шары света в тигра, я опомнилась и резким рывком побежала прочь.       — Эльрин, я позову старших, — убегая, крикнула я.       В это же мгновение я вижу нас постарше. Мы, сидя на зелёном поле, обменялись венками и весело посмеялись.       Вдруг всё потемнело, и теперь я сижу на кровати, тихо плача. Громоздкая дверь открывается, и ко мне бежит всё тот же юноша, но теперь значительно взрослее.       — Адия, что случилось? — Присаживаясь рядом, он испуганно пытается заглянуть в лицо, ёрзая в воздухе своими руками, боясь задеть меня.       — Я увидела, как люди избили маленького мальчика, а потом… потом они на его глазах, — продолжала я, заикаясь, — они сожгли его щенка-а-а, — пуще прежнего заревела я, опуская голову на грудь Эльрина.       — Не смотри в такие жуткие места, — поглаживая меня по спине, пробурчал парень.       И вновь я вижу уже другую картину, где несильно бью парня по груди, а он смеётся. В этом видении он выглядит так, как сейчас святой, к которому я пришла.       И это воспоминание меняется на новое. Тут мы стоим под чистым небом, освещённым ярким солнцем, и я словно успокаивающе обнимаю Эльрина, который опустил свою голову мне на плечо, скрывая свои еле заметные слёзы.       Очнувшись от видения, я подняла свою голову и увидела перед собой взгляд святого, в которых читался испуг. Мне показалось, что он уже был готов бежать ко мне. Тот юноша из видения и этот эсфириец были похожи как две капли воды, мне почудилось, что в это мгновение я почему-то вспомнила обрывки своей прошлой жизни.       — Эльрин, значит. — Мои глаза еле сверкнули серебряным, заставляя служительницу и святого резко подняться со своих мест.

***

      За длительные три секунды, казалось, произошло многое. Сначала служительница ошарашенно глазела на меня, пытаясь что-то сказать, потом святой избавился от своего испуганного выражения лица, придав ему непринуждённый вид, а после еле махнул рукой, отпуская девушку из святилища. Мы остались одни.       Пока я пыталась оценить ощущения после воспоминаний — каких-то непонятно тёплых или холодных, я не заметила, — как святой спустился и направился ко мне. Но я была занята своими мыслями и вздрогнула, когда парень мягко коснулся моих чернявых волос, и, склонившись к моему уху, прошептал:       — Я очень рад… — Я опешила и чуть отстранилась, пытаясь посмотреть на его счастливое лицо, а он, игнорируя мой ошарашенный вид, почти неощутимо обнял, что заставило меня лишь больше удивиться и неуклюже оттолкнуть незнакомца. Да, незнакомца. Хоть я и видела те воспоминания, но понимаю, что всё, что от них осталось, — это только воспоминания и никаких чувств, ведь я человек.       Когда он отстранился, радостно смотря на меня, я думала о том, что же меня могло с этим эсфирийцем связывать. Я точно чувствовала рядом с ним себя защищённой и уж слишком нужной. Но кажется, будто я себя накручиваю. Смотря на него немного пристальнее, замечаешь, что глаза ничуть не были весёлыми, а наоборот, слишком грустными. Возможно, это из-за воспоминаний, но от них я не стала знать его лучше, потому что сейчас я не та, и той жизнью более не живу. Почему-то от этого становится тяжело дышать.       — Почему ты такая тёмная и мрачная? — Потянув меня за щёку, он возмутился пуще прежнего, сияя в улыбке.       — Что? — удивлённо выпучила я глаза.       — Может, ты голодна? Хочешь виноград? — Убирая свою руку от моего лица, он приложил свой утончённый палец к губам, о чём-то раздумывая.       «Виноград?!» — недоумевающе подумала я, гладя свою недавно потянутую щёку.