Перерождённая

      Настенные часы отбили третий час, — наступила поздняя ночь. Придвигаясь к спинке кровати, я потёрла глаза руками, всматриваясь в освещающий человека полумрак. Опущенный большой чёрный капюшон, служивший в нашу первую встречу мглой для странницы, выразительно спадал с её плеч. Женщина выглядела как самый обычный человек. «Разве?» — промелькнула в моей голове мысль. Глаза в ночи казались чёрными, кожа — синеватой от света звёзд. Немного вздёрнутый нос и пухлые губы, которые отчего-то казались самыми яркими на её лице. Можно смотреть только на эти вполне естественные черты лица и откинуть мысль о странностях её волос — синие, точно синие, ибо лишь их хорошо освещала луна. Чудно, что цвет менялся на разные оттенки каждый раз, когда я моргала.       — Почему… эм… как бы… тут мужчина же был, — запинаясь на своей мысли, я потянула под себя всё имеющееся одеяло.       — А, так я могу вернуться к мужскому облику, — воскликнула женщина, поднимая руку в воздух и намереваясь измениться.       — Не стоит, — испуганно проговорила я, приподнимая свою спину с высоко наложенных подушек.       — Хм, просто показалось, что мужчине с молодой особой в тёмной комнате будет неуместно находиться, — вслух раздумывала странница, пододвигаясь ближе к изножью кровати со стулом в руках, при этом не касаясь ногами пола, — или я ошибалась?       — Нет, всё верно, — медленно и почти неслышно воскликнув, я ощутила пот на висках от непонимания и смешанной неловкости.       — Так кто там к тебе по ночам приходит? — Деловито женщина раскрыла свои губы в широкой улыбке, показывая светлые зубы.       — Не знаю, просто кто-то успокаивает мои сны, — опешив от такого любопытства и прямолинейности, я неуверенно ответила. Мне было непонятно появление существа, с какой стороны ни посмотри, похожего на человека. Она пришла… или оно пришло неожиданно. В моей голове даже не возникала никогда мысль о том, что однажды та, кто спасла, явится, чтобы просто узнать, как я поживаю. Но всё же, вспоминая былые деньки, когда я была просто душой, существующей на земле по прихоти странницы, вспоминалась её любовь к рассказам, и неважно, насколько сухими и неинтересными они были. Казалось, будто незнакомка трепетно увлекалась жизнью людей.       — Сны? Ты видишь сны? — Она удивлённо распахнула глаза и резко вскочила со стула, сильно хватаясь за изножье кровати.       — Д-да… — Вздрогнув от резких движений, я придвинула свои ноги под себя, мечась взглядом по помещению.       — Странно, душа эсфирийца ещё и сны видит. У звёзд неразвита фантазия настолько, чтобы их видеть. — Плюхаясь обратно на стул, женщина положила ногу на ногу, о чём-то раздумывая. — Что снится? — вновь с любопытством она воскликнула, резко поворачивая своё заинтересованное лицо ко мне.       — Кошмары, злобное дерево, и я — будто не я, например, сегодня. — Вспоминая произошедшее, я вернулась мыслью в момент того, когда меня назвали в недавнем сне чужим именем и, не сообразив, вслух назвала это имя: — Ирэна… — почти шёпотом, но этого хватило, чтобы странница вздрогнула настолько сильно, что показалось, будто она сейчас сломает стул от своей пугающей напряжённости.       — То-очно, ты во сне так извивалась. — Она слышала, что я только что сказала, точно слышала, но будто хотела сделать вид, словно не заметила.       — Я испытывала боль, живот был большой, а рядом находился мужчина… такой же, как только что… вы были им. — Сейчас я была под напором сильного любопытства. Она знала это имя, она слышала это имя, она была тем мужчиной — ей должно быть всё ведомо.       — Не может быть… Что ты ещё видела? — Теперь неуверенной была не я, а она.       — До этого видела, как иссохшее дерево взывает меня к себе, но я не помню точно, это было давно. А потом мне приснился сон, где я словно умираю, а рядом находился тот человек… он забирал мою боль, кажется. — Глубоко в душе я ощущала себя отвратительно и мерзко, чувствуя издевательский слог. Чего я хотела? Все люди по-своему являются деспотами, в разных формах.       — Видела ли ты это дерево вне сна?       — Я видела такое же совсем недавно, — оно там, где я училась летом.       — Покажи, — она протянула мне руку, ожидая, что я возьмусь за неё. — Возьми мою руку и представь то место, — повторила странница, заставив меня замешкаться в этот момент. А вдруг она хочет попросту забрать мою жизнь, дарованную ей же за мой язык. — Ну? — вопросительно посмотрев, она так и протягивала мне руку, на которую я неуклюже положила свою и сразу же представила то место.       Глаза затмил свет, а потом меня подняло в воздух. Я потеряла в пространстве комнату. Через секунду я уже сидела на холодной земле перед тем самым деревом. Всюду завывал холодный ветер, шевелящий ветви сосен с желтоватыми иглами; мои кисти рук прохладно задевали влажные кусты спиреи; земля была мокрой и неприятно мягкой, а ветер хлестал меня по щекам, оставляя после себя скверный жар.       — Это дерево? — Мужской голос окликнул меня сзади, и я быстро оглянулась. Странница поменяла облик.       — Эм… почему вы вновь… — я не закончила вопрос, как меня перебили.       — Мне стать птицей? — непонимающе ответил мужчина. Тёмные глаза, белые волосы, словно у звезды, — они были коротко подстрижены, отчего выделялись самые обычные человеческие уши. Привлекательный мужчина лет тридцати неприглядно смотрел на меня.       — Как хотите. — Отвернулась я от него, поднимаясь на ноги. — Мы увидели дерево, можете меня вернуть в комнату?       — Ничего не чувствуешь? — задумчиво протянул вопрос странник.       — Н-нет… — непонимающе ответив, я взглянула на него, всё так же раздумывающего.       — Дотронься до него, — прямо посмотрев, словно приказывая, сказал мужчина. Мне не хотелось касаться этого дерева, я его даже видеть не хотела, оно заставляло меня страшиться. Посмотрев на него сейчас, я сглотнула густую слюну. — Хотя бы пальцем.       — Я не могу, — закрыв глаза, воскликнула я. Мой голос раздался эхом в ночном лесу.       — Посмотри страху в глаза, иначе кошмар никогда не прекратится!       Действительно, какая из меня звезда, если я такая трусиха. Неужели люди настолько жалкие? Испытывать это на своей шкуре немыслимо ужасно. Медленно, не торопясь, я протянула руку к толстому стволу и совсем чуть-чуть коснулась его сухой коры. Теперь меня в самом деле поглотил тёмный сгусток тумана. Вот чего я боялась всё это время — быть поглощённой.       — Здравствуй, родная. — Тихий, мелодичный и чуткий женский голос окликнул меня.       Где-то вдали этой мглы кто-то шёл, словно босой, по воде, откидывая от себя всплески тёмных лужиц. Это была женщина, одетая в простое светлое платье; её длинные прямые волосы развевались. Чем ближе она подходила, тем легче на душе становилось; она была будто мать, словно тот, кто бесценно любит дитя.       — Я так давно тебя зову. — Поднимая моё лицо своими тёплыми руками, она жалостливо посмотрела на меня, словно на потерянного щенка. — Поможешь мне?       — К-кто вы? — отворачивая лицо в сторону, спросила я.       — Не знаешь? — удивлённо спросила та, сгибая белёсые губы в грустном выражении. — Ты дочь моей праправнучки и далёкая родственница моего сына. Ты связана кровью со мной и всесоздателем, — протянула та, ласково улыбаясь, — поэтому спаси меня.       — Я не понимаю…       — Ты уже видела мои страдания. В моём чреве зародилось дитя всесоздателя, оно долго и упорно меня мучило и высасывало всё из меня. Ты чувствовала ту боль, но она была сильнее и глубже. Всесоздатель не мог полностью утолить жажду ребёнка — и не должен был, — я ведь осознанно полюбила божество. Даже когда я успешно родила мальчика, боль оставалась, меня тошнило кровью и сгустками своей же плоти. Ребёнок уничтожил меня, но я была так счастлива смотреть на одарённого мальчика. Он рос быстро и умел многое. Заставлял расти всё живое, видел также многое и слышал больше, чем кто-либо, но я не могла больше жить в страданиях. Никто не мог спасти мои уничтожающиеся внутренности — ведь это произошло из-за дитя божества. Даже то, что они поддерживали меня живой, потому что я так хотела, долго не могло продолжаться. И я ушла умирать туда, где никто не увидит моё тлеющее тело. Тело усохло, но душа слилась с этим деревом; я не могу умереть, но очень бы этого хотела. Эта земля не моя, я не могу тут умереть — душа не сможет испариться, а я не смогу освободиться. Тебе советую тоже вернуться на свою землю — ты так же, как и я, будешь мучиться, но спасти никто не сможет. — Обходя меня, она тянула своими пальцами мои чёрные волосы. — Для чего он сделал тебя человеком? Ты, как и наш сын, видишь многое и не смогла с этим жить?       — Я не знаю… Я видела, чувствовала души и мысли людей… Они были ужасны.       — Я не смогу этого понять, мой сын тоже говорил, что люди страшные, но с помощью своего отца он изменил это мнение и полюбил их; возможно, поэтому создатель и решил сделать тебя человеком. Вот только… Ты умирала? Это же не твоё чистое тело.       — Я умирала в тот момент. Помню, как девушка с частью моей души убила святого.       — О-о-о, понимаю. Северный так сильно хотел жить на смертных землях с теми, кто не был привязан к увлечениям, вкусам, чувствам. А люди, сотворённые создателем, влюбляются не единожды, могут изменить свои вкусы в еде, могут совершенствоваться в разном. А для эсфирийцев всё едино. Единожды любим, выбираем понравившуюся пищу, совершенствуемся только в том, что начали делать однажды. Люди ведь ещё полны воображения — они могут, они свободны. Но даже спустившись на эту землю, в которой потом зародилась людская жизнь, мы не изменили вкусы, мы так и остались замкнуты в своём выборе. Но Северный полюбил людей, все мы полюбили их так, что даже частичка нас самих навсегда поселилась на этой земле. Однако люди могут быть жестоки, но не будут безнаказанными. Даже носитель твоей души поплатился за содеянное, и ты тоже.       — Я не понимаю, зачем нужно было жить на этой земле?.. — задумчиво протянув, я на мгновение споткнулась о мысль.       — Тебе ли не знать, — нежно посмеялась эсфирийка, останавливаясь передо мной. — Я уверена, ты и сама уже поняла — люди не знают границ, а ещё умирают раньше, чем мы. Сколько мы можем прожить? — спросила она, глубоко вдыхая мой человеческий запах.       — Я… я не помню…       — Миллионы и миллиарды лет; за это время можно устать от жизни, к тому же повторять каждый день одно и то же утомляет. Но адийские звёзды… Сколько вы живёте? — словно спросив саму себя, закончила девушка, подходя ко мне на шаг ближе.       — Он же тут? — почти шёпотом спросив, она опустила свою голову к моему уху. — Можешь заставить меня заснуть и отнести мою душу к нему?       — Заставить уснуть? — Ошеломлённо посмотрев вглубь чёрного пространства, в котором мы находились, я сдвинулась.       — Это моё пространство, поэтому я могу использовать твою силу, коснувшись тебя, но она у тебя запечатана. Попробуй подумать о чём-нибудь, что заставило бы на мгновение пробудить эти силы. — Вновь выпрямившись, она взглянула на моё лицо. — Было ли что-то или кто-то, из-за чего у тебя появлялось подобное ощущение? Попробуй.       Я не стала задавать вновь какие-либо вопросы, ибо поняла, что она от меня хочет. Стала ворошить свою память, ища хоть что-то, что заставило бы меня почувствовать лёгкость и прохладу в зеницах. Воспоминания… Этот взгляд… прикосновения.       Я испытывала счастье, когда в тех воспоминаниях видела рядом того человека. Мы дружили? Нет… не знаю… Нам было весело и нам было грустно… Он успокаивал меня, нет… он утешал! Да, это было утешение! А я, я тоже его утешала? Да, но почему? Разве это было мне интересно? Нет. После воспоминаний мы сидели напротив друг друга, ели ягоды. Мне нужно было желание! Он его выполнил? Нет. Он пообещал? Да, такое ощущение было. Я поверила ему? Да. Он смотрел на меня, улыбался и был очень близко… Но кто мы друг для друга? Не знаю.       Я забыла о том, где сейчас находилась, и не ощутила сияние своих глаз, а когда вспомнила, то, откинув жгучие ощущения от вчерашнего вечера, увидела перед собой спящую эсфирийку, которая держала мою руку в своей, лёжа на моих коленях.       Женщина была лёгкой. От того, что я несла душу, она была почти неощутимой, однако была возможность к ней прикоснуться. Выходить из пространства не пришлось долго, лишь ступив пару шагов в обратную сторону, я очутилась вне дерева.       И не поняла как, но душу женщины быстро забрали из моих рук.       — Я знал, что однажды смогу отыскать тебя, Ирэна. — Гладя, словно кошку, своей головой макушку эсфирийки, он утопал в слезах.       — Кто я? — не успела я подумать, как вопрос сам вышел из моих уст, твёрдый, но удручённый и трясущийся на каждом звуке.       — Адийская — та, кто быстро умирает, не прожив и века; та, в ком течёт наша кровь, — мужчина даже не посмотрел в мою сторону, но ответил тихим голосом, словно боясь разбудить свою любимую.       — Я умру, когда всё вспомню? — вспомнив слова Эльрина, я была вынуждена спросить о своей дальнейшей судьбе.       — Смотря чей путь выберешь. — Тихо вдохнув, он отстранил голову от женщины, продолжая на неё смотреть. — Решишь остаться человеком — твои силы не раскроются, и ты не изменишься, правда, душа твоя будет скитаться по этой земле, но возможно, я смогу её найти и помочь. Решишь вернуть свою природную суть — а ты об этом задумывалась, ибо я бы сейчас не чувствовал запах твоей силы, — тебе придётся вернуться в небесное царство, иначе сила уничтожит твою плоть, а на небесах она восстановится. Выбирать тебе, — мельком взглянув на меня, закончил тот.       — Я поняла… Хорошо… — Приближаясь ко всесоздателю, я задала последний вопрос: — Вы знаете, чего Ирэна хочет?       — Знаю… — Мгновение превратилось в длинные минуты молчания, но они прервались с обращением мужчины к спящей даме. — Прости, что пришлось так долго страдать… — Когда он поцеловал её макушку, они стали исчезать под сиянием синих светлячков, за это время он успел коснуться моего носа, из-за чего я вернулась на свою кровать в комнате.       Божество отплатило мне за спасение эсфирийки знанием, от которого теперь я дышала свободно. Что об Ирэне, так я верю, что она обретёт покой, а их любовь разорвёт алую нить судьбы с её упокоением.       С того дня прошло семь дней, и за это время сны более не посещали меня. Дома изменилось многое. Мать вернулась днём к работе, и сейчас её можно было подолгу не застать дома, ведь она продолжала дело мужа, которое не должно было распасться — это то, чем он дышал всю жизнь. Нина стала слишком сильно меня опекать, видимо, всё же боялась, что я раскрою её маленькую тайну. Однажды, выходя из особняка, я заметила удивительную картину. Нина прощалась с каким-то мужчиной, который садился в экипаж, отправляясь из Лирёна.       — Нина, а это кто был? — Тихо подойдя поближе к машущей даме, я наблюдала за тем, как карета удалялась из виду.       — Ох! — вздрогнула Нина, отшатываясь вбок. — Э-то гость… — неудачно оправдалась та.       — Поэтому ты попросила выходной на завтра? — Искоса взглянув на управляющую, я прикусила нижнюю губу, стараясь не засмеяться.       В это время приехала моя карета, и, сев в неё, я молчаливо попрощалась с Ниной, которая вся покрылась краской. Дорогу освещало солнце, которое уже не грело как раньше. Лирён был полон жизни: на улицах громко взывали к себе торговцы; женщины, не торопясь, шагали, рассматривая лавки, в которых поблёскивали украшения. Они придерживали над головами зонтики, защищающие их от солнца, кто-то бежал сломя голову с ящиками фруктов, торопясь, возможно, на работу, а где-то доносились крики, просящие поймать вора. В это время мы уже повернули в сторону храма, проезжая мимо полей, на которых безропотно трудились люди, собирая урожай.       До слушания оставалось около двух часов, но, несмотря на это, грозный привратник пустил меня за их ворота, лишь услышав мою фамилию.       Как всегда, пришлось обходить храм, ступая на тропу привычного сада.       Я остановилась в самом начале, внимательно наблюдая, как возле светлой арки святой нежно поцеловал руку богато одетой женщине, являющейся отнюдь не необычной аристократкой.