Сто восемьдесят градусов

      Петя проснулся в пять утра от тихого кряхтения Женьки. Кряхтел тот совсем тихо, и Петя вообще был в шоке, что смог расслышать это сквозь сон! Игорь вот спокойно себе похрапывал рядом, а Петя проснулся! Он покачал головой. Значит, все это было правда? Все эти фразы из ряда «через сон слышишь, как дышит ребенок»? С тяжелым выдохом Петя принялся вставать. Это далось ему не слишком легко. Пусть такой боли, как вчера, уже не было, встать все равно оказалось сложно задачей. А вот от его ерзаний проснулся уже Игоря. Поднял голову и, сонный, пробухтел:       — Что случилось?       — Женька проснулся, наверное есть хочет, — сказал Петя, едва не с одышкой.       — Ща принесу, лежи, — зевнул Игорь, а Петя с облегчением лег обратно. Он понимал, что ему полезно встать и ходить, но, едва проснувшись, прилагать такие усилия совсем не хотелось.       Игорь сразу проверил подгузник и тяжело выдохнул.       — Сначала давай поменяю подгузник, — прокряхтел он и, сонный, принялся за столь сложно дело. Петя, наблюдая за ним, старался снова не заснуть. Спать хотелось жутко. Ну, что ж, это его новая реальность. Теперь извольте просыпаться в три ночи по первому требованию двух телепузиков.       Наконец, борьба с подгузниками была выиграна, и Игорь передал все еще недовольного, кряхтевшего Женьку к Пете. Тот поерзал, расстегнул рубашку и приложил Женьку к груди. Женька присосался почти тут же жадным ртом, жмурясь, а Петя глубоко вдохнул, когда внизу прошелся новый болезненный импульс, почти до искр из глаз. Он поерзал. Игорь, заметив тень боли на его лице, присел рядом и погладил его по плечу. Петя выдохнул и упал лицом в сгиб его шеи. Сонный, со спазмами в животе и висящем на груди Женкой, он ощущал себя отвратительно.       Петя сонно пробормотал:       — Это не похоже на то, что я себе представлял… Мне неприятно и хочется спать.       — Потерпи немного, — Игорь поцеловал его волосы, погладив по плечу. — Дениска сытый, Женька ща поест и ты поспишь еще несколько часов.       — А тебе еще и на работу скоро переться.       — Да. К несчастью, — сказал он на выдохе, внутри искренне пораженный тем, что в его жизни нежелание идти на работу порой — стало обыденностью. Ведь раньше не было ничего важнее работы, он ей жил, а теперь… Он опустил взгляд вниз, на Женьку, который старательно ел, жмурясь и сжав ручки в кулачки. Игорь улыбнулся. А сейчас — три жизни, которые стали его смыслом, его приоритетом. Теперь работа это просто то, где можно заработать денег для его семьи. Это больше не смысл жизни, не приоритет. Игорь понял, что только отодвинув работу на второй план, он обрел настоящее счастье.       Вскоре Женя наелся и был аккуратно переложен к своему братику. Дениска без него стал просыпаться и, вероятно, уже надумывал закатить им истерику, но, как только знакомое тепло вернулось под бок, он только тихо причмокнул сквозь сон. Игорь улыбнулся, погладил его по волосам и вернулся в постель, глянув на время. Почти половина шестого. Через полтора часа вставать и на работу… Он тяжело выдохнул и глянул на Петю, который принялся удобнее устраиваться, чтобы снова заснуть. В итоге он подлез к Игорю под бок, положил голову ему на плечо и довольно выдохнул, закрыв глаза. Игорь улыбнулся, чмокнул его в лоб и вскоре тоже заснул.       Когда Петя проснулся, Игоря уже не было. Выдохнув, он посмотрел в сторону кроватки и улыбнулся. Он теперь не один. Их трое! С трудом он встал, опираясь на кровать, и заглянул в кроватку. Оттуда на него смотрели две пары пока еще светлых глазок. Петя умилился, не сдержав влюбленного выдоха. Подумать только, это он их сделал! Таких чудесных и красивых, таких хрупких! Осторожно, не без трудностей, он взял их обоих к себе в кровать. Те не скрипели и не возникали, вполне удобно устроились у него на груди, прижавшись к нему, и Петя, нежно погладив Женьку по макушке, поцеловал его, затем — Дениску.       Петя глубоко внутри даже и не верил, что это в самом деле правда… Это его дети, его чудесные дети! Это они с ним были все это время, у него под сердцем, и сейчас, такие беззащитные и спокойные, прижимались к нему, греясь о тепло его тела. Петя и не думал, что может испытывать столько любви.       Это, конечно, удивительно было: еще несколько часов назад ему вообще все это не нравилось, а сейчас снова осознание, что эти дети — его смысл жизни, что нет для него никого более родного и важного, сейчас он весь для них, и Петя знал, как бесконечно они в нем нуждаются, что с ним они в безопасности.       Несмотря на отсутствие рядом Игоря, Петя в целом чувствовал себя хорошо. Малышей снова осмотрели, сделали прививки, шрам у Пети обработали и порекомендовали немного походить. Петя, в принципе, считал, что это в его силах, хоть и созрел он для этого не сразу. Сначала он дождался момента, чтобы обоим поменять подгузники и чтобы оба были сытыми. Правда, с первым вышла заминка, и он осознал, что одному со сменой подгузника ему тяжело справляться. Следовало сначала дойти до другой стороны комнаты, взять там свежие подгузники, затем снять грязный, отнести его снова в другой конец, помыть и только потом надевать новый! Проделав это один раз, Петя понял, что это выше его сил, и что во второй раз он на это не пойдет, пока боль при хождении не спадет и не станет терпимой, так что второй раз этим занималась уже медсестра.       И уже после, когда Петя передохнул, а дети были сытыми и, довольные, засыпали в своей кроватке, Петя решился на небольшое путешествие, оставив детей на медсестру. Это уже был вечер, и Петя ждал вот-вот Игоря, но, поняв, что далеко он все равно не уйдет и едва ли Игорь его потеряет, он вышел из палаты и, держась за стену, неуверенно прошел вперед, по коридору. Хоть идти вышло очень даже неплохо для его состояния, далеко он решил не заходить, помня, что ему еще назад возвращаться.       Он остановился недалеко от палаты и перевел дух. Устал! Да уж, вот тебе и развлечение на все времена. Ему говорили, что болеть будет недолго, неделю-две, и скоро боль станет терпимой, но это ж ладно… Одному Богу было известно, когда Петя сможет нормально, по-человечески в туалет сходить? Или когда перестанет болеть матка при кормлении детей? Кроме того, начинала ныть грудь. А это только самое начало! Дети еще у него сейчас просто ангелы, спят, жрут и срут, от них вообще никаких проблем, а чем дальше, тем хуже! Начнут кричать, плакать, колики, режущиеся зубы и просто истерики от того, что это ребенок, и крик — его единственный способ донесения информации. У них еще толком ничего не началось, но Петя уже ощутил желание поскорее выйти из декрета. Он усмехнулся. Совсем недавно говорил, что готов вот так вообще до пенсии сидеть, и еще двоих родить, но, пройдя только через последствия кесарева, Петя внезапно осознал, что больше никаких детей не хочет. Да, Женьку и Дениску он уже любит больше жизни, но, пожалуй, хватит…       Петя поднял голову, посмотрев на стенд на стене, пробежавшись по нему взглядом.       Радовало хотя бы то, что Петя, вероятно, не станет жертвой депрессии, она была самым большим его страхом. Но он испытывал такую невероятную, бесконечную любовь к своим детям! Нет, не могло быть никаких проблем, он это знал. У них все будет прекрасно. Да, он будет уставать и все такое, но это не дойдет до тех ужасов, что он читал. Петя бесконечно любил их, а процесс кормления, даже несмотря на спазмы, считал чем-то по-настоящему волшебным и интимным. Он улыбнулся этой мысли, смягчаясь, и снова испытывая желание поскорее вернуться к детям. Он хотел было повернуться, как заметил еще одного омегу, который улыбнулся ему и махнул рукой. Петя рассеянно кивнул.       — Давно тут? — спросила она.       Петя растерялся. Он не планировал здесь заводить новых знакомств, но не знал, как отвертеться.       — Второй день как. Родил недавно.       — О, бодро ходите для второго дня! Легкие роды? Я вот только на пятый в себя пришла, по настоянию врача как-то вот пройтись решила.       — Я первый день три шага сделал сквозь слезы и тошноту, — сказал Петя так, будто хотел скорее оправдаться. На самом деле, его будто бы укололо то, что она указала на то, что он уже второй день и ходит, а вот она кое-как смогла прийти в себя к пятому! Честное слово, Петя в ужасе вспоминает вчерашний день и все его попытки пройти хоть сколько. Когда он выходил из ванной, ему казалось, что он прям так сознание и потеряет. Да и сегодняшний поход туда ему запомнится на долгие года…       — Ну, вы хотя бы ходили, — хмыкнула она.       — У меня кесарево было, может поэтому… — неуверенно сказал он, чувствуя себя так, будто, ей-Богу, в самом деле за что-то оправдывался!       Она удивленно приподняла брови, после мученически их надломила, будто сочувствовала ему и покачала головой.       — Простите. Не знала. Это, наверное, так морально тяжело, да?       Петя посмотрел на нее, не поняв вопроса. Он бы сказал, что физически это то еще удовольствие (хотя, вероятно, ни в какое сравнение не шедшее с естественными по процессу и иногда — последствиям), но вот морально — это явно куда лучше. Ты знаешь точное время, когда, что, сколько длится, и не мучаешься несколько часов от боли и схваток. И, что по мнению Пети особенно важно, не мучаешь своего мужа.       — Не сказал бы… — дернул он плечом. — Наоборот. Легче.       — Легче? — она удивленно на него посмотрела. — Ну не знаю… Я бы так не смогла. Когда ты сам рожаешь — это совсем по-другому, ты и твой ребенок чувствуете связь, она устанавливается между вами уже тогда, а когда вот так… Для ребенка ты же почти чужой человек! И жить, зная, что, вместо совершенно естественного процесса, предусмотренного природой, ты выбрал чисто механический, отделяющий тебя и твоего ребенка? И это же определенно скажется на нем дальше? Кесарята никогда не смогут проникнуться к своему родителю твой связью и любовью, как те, что родились естественно!       У Пети дернулся глаз.       — Вам роды в частной муж оплатил, да?       — Ну да, — рассеянно кивнула она. — А что?       — Да ничего, просто по вашим речам сразу видно, что сами вы бы не смогли заработать себе триста тыщ.       Она на немного подвисла, а Петя, воспользовавшись моментом, решил побыстрее свалить, хоть и сам едва не заржал от представления, как он выглядит со стороны со своим ходом черепахи. Уже в спину она сказала ему:       — Я по крайней мере смогла родить сама!       Петя только подавил тихий смешок и посеменил дальше. Вероятно, столь страстная речь придала ему сил, потому что назад он шел несколько быстрее.       Он улыбнулся медсестре, которая осталась с близняшками, пока Петя осуществлял свой променад и спросила:       — Ну как вы?       — По сравнению со вчерашним днем — вообще прекрасно! А теперь я хочу лечь.       — Я вам помогу, — кивнула она и встала, давая опереться о себя и ведя к постели. — Скоро будет ужин.       — Спасибо, — кивнул он, аккуратно ложась обратно в постель и, тяжело выдохнув, накинул на себя одеяло, посмотрев в сторону кроватки.       — Вам подать их? — улыбнулась она.       Петя кивнул и не скрыл широкой улыбки, когда в его руках оказались два спящих зайчика. Петя поцеловал их обоих в лоб, не сводя с них почти сияющего взгляда. Медсестра посмотрела на них с улыбкой и вышла, оставив Петю наедине с ними. Разглядывая их личики, Петя про себя поражался, какую же глупость сказала та омега. Связь у них будет плохая! У них с самой первой секунды связь была выше некуда, еще в момент, когда Дениска стал успокаиваться только на его руках, только с ним. Потому что сразу почувствовал, что это его папа, это его ритм сердца он слышал последние месяцы.       Но, вместе с уверенностью, что все эти речи про связь — больной бред, Петя чувствовал легкое гадливое послевкусие. Он поджал губы, нежно гладя Женьку по спинке, думая о том, что он хотел естественные, настолько, что, когда узнал про кесарево, разрыдался в машине. Да, до этого он же днями представлял, как это будет, знал, что хочет этого и готов, и потом, столкнуться с суровой реальностью, было почти больно. Пете понадобился почти месяц, чтобы смириться с этой мыслью. Да, он больше не плакал из-за этого, но каждый раз думал об этом с тоской. И слова этой омеги кольнули это старое сожаление в нем. Он снова посмотрел сначала на Женьку, потом на Дениску. Он не верил, что связь у них будет не такой. То, что связь, как папы и сына у них будет выше некуда для Пети было априорным, он все для этого сделает. Скорее это был страх за то, что он как омега не справился. Не смог родить сам. Не прошел этот опыт. И не сможет больше пройти никогда, потому что после кесарева возможно только кесарево.       — Кис, что с лицом?       Петя, вздрогнув, поднял голову и посмотрел на Игоря. вернувшегося с работы. Он глупо улыбнулся, глядя на него, внутри вдруг стало так тепло-тепло и хорошо. Теперь, когда Игорь был рядом, когда их семья была тут, вместе, Пете сделалось так спокойно.       — Да так… Задумался просто…       — О чем? — Игорь скинул кепку и подошел к ним. Сел на край кровати и сначала поцеловал Женьку с Дениской в темные макушки, а после и Петю, накрыв его губы своими, целуя нежно, ласково.       — Просто… ну, о том, что я сам родить не смог.       — Ну и? — не понял Игорь. — Разве это проблема? Тебе не было больно во время, восстановления, мне врач говорил, у тебя чудесно проходит. Это же наоборот хорошо.       Петя поджал губы и поерзал.       — Ну… да. С одной стороны — да. А с другой я чувствую себя так, будто я обменял прочувствовать такой опыт на то, чтобы мне больно не было.       — Какой еще опыт? — удивился Игорь. — Опыт того, как у тебя во время схваток таз расширяется? Или, я извиняюсь, промежность рвется? Этот опыт? И слава Богу, что ты его не прошел, Петь. Ну ей Богу, я понимаю, если бы ты детей грудью не смог кормить. Тут понимаю — опыт единения и все такое, я вижу, что тебе это нравится. А роды-то что? В родах главное родить, а не разорваться на британский флаг. А ты вот, родил, и без потерь для себя и для них.       Петя поджал губы. Игорь звучал разумно и, адекватный Петя был с ним согласен, но другой Петя, погружавшийся в родительство по самую голову и во все эти страхи, топал ножками и кричал, что его никто не понимает.       — Ты прав… Это, наверное, даже не тот опыт, который бы я шибко хорошо запомнил или бы потом вспоминал… Просто… говорят, что это особый момент.       Игорь медленно моргнул.       — Особый момент — это их первый крик. Или когда ты на руки их берешь. Остальное — боль, крики, агония — простая мука, неудачное последствие прямохождения. Роды очень тяжело, Петь, очень больно, и эта не то, что ты заслужил терпеть. Все эти бредни про особый опыт родительства в момент родов — мне кажется какой-то хренью, просто чтобы омеги побольше страдали. У тебя и так почти вся беременность несладкая, к чему эти страдания? Ты не потерял никакой важный опыт, Петь. Все самые важные и прекрасные моменты — с тобой. Киска, не слушай никого, пожалуйста. Иначе по этой логике выходит, что рождение обязательно должно сопровождаться болью. Или физической, или моральной, раз уж ты не соизволил на флаг порваться.       Петя улыбнулся и с благодарностью посмотрел на Игоря. Каким-то образом он нашел нужные слова в столь деликатной теме, и для Пети это было почти чудом! Далеко не каждый альфа мог бы почувствовать все тонкости отношения омеге к данному процессу. Петя качнул головой, а после кивнул.       — Да, спасибо, что сказал это. Просто… вышел прогуляться немного, а мне одна омега наговорила всякого про то, как я, должно быть, страдают от кесарева…       — Нет, не страдаешь, — уверенно кивнул Игорь.       — Да, не страдал я, пока она мне это навязать не попыталась, — согласился Петей. Он же даже в момент, когда переживал из-за кесарева, и мысли не допустил про какую-то там связь. У него были страхи другого рода, природу которых он не мог объяснить даже сам себе.       — Ну вот и чудесно, — Игорь потянулся к нему, хотел поцеловать, но тут кто-то из близнецов, открыл рот и, скрипя, явно готовился начать орать.       — Секунду, — Петя поерзал, уже привычно открывая грудь, и мелкий жадно вцепился в нее беззубым ртом и, причмокнув, успокоился. — Прикинь, они даже не едят.       — В смысле? — не понял Игорь. — Я был уверен, что они тянутся к груди только когда хотят есть…       — Некоторые может и да, — выдохнул Петя. — А сегодня целый день то Женька, то Дениска орать начинают. Я сначала пытался их просто укачивать, а медсестра сказала давать грудь, даже если они недавно ели. Ну а что мне, жалко, что ли? Нет. Ну вот они просто на ней висят. Не жрут. Сосут немного и все. Прикинь?       Игорь хмыкнул:       — Я думал это моя привилегия твою грудь сосать.       — Пнул бы тебя, да страшно ногой дернуть, чтоб не треснуло что…       Игорь улыбнулся и погладил его по упомянутой ноге, глядя, как кто-то из близнях висел на груди. И сразу успокоился, не кричит, ничего, все его теперь в жизни устраивает! Игорь его понимал. Иногда, после тяжелого рабочего дня ему казалось, что все, что ему нужно — это обнять Петю и много-много целовать его.       Петя глянул с улыбкой на повисшего на нем малыша и чмокнул в макушку. Глянул бирочку и сказал:       — Женька.       — Ого, я думал, он вообще не крикливый.       — Ну, видимо, зависит от ситуации. Но он ни в какое сравнение с Дениской не идет. У Дениски такие легкие, что уже даже я ему немного завидую.       Игорь улыбнулся:       — Ну, что сказать: Хазинская порода.       — Отец мне сегодня бубнил: чего я фамилию твою взял? Детей я родил, на меня похожи, а фамилия у них — твоя.       — Наша, — возразил Игорь. — Ты сам сказал, что мою фамилию возьмешь.       — Ну конечно! Мне хотелось, чтобы у нас одна была…       — Мне твою, что ли, надо было взять? Игорь Хазин?       — Ну да, по-уродски звучит… Но так нечестно! Я же их родил, а у них фамилия твоя и отчество твое! Был бы… Евгений Хазин Петр… О Господи. Петрович. Придумать хуже сложно…       Игорь рассмеялся.       — А мне кажется, что Женьке идет. Он у нас хмурый. Может тоже в менты пойдет, и все такие «ну, Петрович у нас дикий», и все сразу такого хмурого мужика будут представлять, а там… а там твоя копия.       — Хмурая копия, — улыбнулся нежно Петя, посмотрев на Женьку, который продолжал висеть у него на груди.       — Петь, еще можно поменять фамилию. Если хочешь — будут два Хазина. Или два Петровича.       — Давай обойдемся без Петровичей… — брякнул Петя. Он все-таки своих детей любил. — А Хазин… Блин, если б я остался Хазиным — то это бы имело смысл. Два Грома на семью, два Хазина… А то что? Мы Громы, а один — Хазин? Лишний повод для детских загонов.       — Тогда не знаю, Петь… Только Петрович остается.       Петя тяжело выдохнул и качнул головой.       — Ну… Игоревичи Громы значит Игоревичи Громы…       Игорь глянул на него, видел сожаление на его лице, хоть оно и быстро исчезло в нежности, с какой Петя глядел на висевшего на груди Женьку.       — Жалеешь, что мою фамилию взял?       Петя качнул головой, нежно перебирая темные редкие волосики на детской макушке.       — Нет. Я все это время был счастлив с твоей фамилией. Мне нравилось быть «майором Громом». Просто сейчас подумалось… Отец бубнит, я только цокаю, но на самом деле думаю, что хотел бы Дениске дать свою фамилию…       — Именно Дениске?       — Ну, надо же поддерживать традицию, что Хазины — те еще суки. Дениска судя по всему той еще цацой будет, не каждый альфа стерпит.       Игорь усмехнулся.       — Как ты?       — Как я, — уверенно кивнул Петя.       — Ну ничего… Может кто-то из них подрастет и сам захочет фамилию сменить.       — Ладно… Пока какая разница? Это просто Женька и Дениска. Фамилии пока им вообще в жизни не нужны.       — Твоя правда, — Игорь кивнул и размял плечи. — Пойду приму душ, ладно? Когда тебе ужин принесут?       — Через полчасика.       — Хорошо. Ты в душ сам или тебе помочь?       — Игорь, поверь, ты не хочешь смотреть на то количество крови, которое я с себя смываю.       — Прям… вот так, что ли?.. Это нормально?       — В первые дни — да. Приходиться белье менять пять раз за день, хорошо, что хоть додумались до таких трусов. Иначе я не знаю, какие должны быть прокладки, чтобы справиться с этим.       — Не представляю, как раньше с этим справлялись? Когда наши родители рожали, там вроде даже прокладок же не было.       — У моей были, ей отец с заграницы привозил. А так… ума не приложу. Наверное, тряпки какие-то…       — Ну хоть кому-то повезло. Ладно, я быстро. Соскучился по вам — жуть.       Петя посмотрел на него и улыбнулся, продолжая гладить спящего Дениску по голове. Уже после, когда с душем кое-как и справился Петя и с удивлением обнаружил, что живот будто бы уже стал заметно меньше. Он внимательно осмотрел себя и про себя понадеялся, что к выписке он станет вообще небольшим. В принципе, врач хвалил его темпы восстановления и что шов хорошо заживает, но Петя думал, что это всем говорят, чтоб не унывали, но, судя по всему, он и вправду отлично справлялся.       После они поели. Дениске сменили подгузник, после чего тот поел и Петя две минуты провел с сжатыми зубами и убийственным взглядом в потолок, дожидаясь, пока боль пройдет. Игорь нежно гладил его по волосам. Когда лицо Пети расслабилось, Игорь спросил:       — Полегче?       — Да, боль отпускает через пару минут… Хотя они быстро едят, молока пока нет, только молозиво, его немного, да и у них желудки с горошинку.       Игорь улыбнулся и поцеловал Петю в висок. На руках Игоря тихо сопел Женька, и Петя посмотрел на него любящим взглядом, улыбнувшись. Господи, он понятия не имел, что любовь к детям… такая. Безграничная, светлая, наполняющая тебя. Это было невозможно даже полностью осознать.       — Я сегодня показывал видео с ними Прокопенко… Очень ждет встречи с ними. Говорит, теть Лена вообще плакала, когда фотки смотрела…       Петя поднял на него взгляд.       — Да, понимаю… Ей в свое время так тяжело пришлось. Не могу представить ту боль, через которую она прошла… Потерять ребенка, получить бесплодие… я не знаю, смог бы я пережить такое горе…       — Смог бы, — уверенно кивнул Игорь, мягко укачивая в своих руках Женьку. — Но тебе, слава Богу, не пришлось.       Петя посмотрел на Дениску, который сосал грудь уже без прежнего энтузиазма и, судя по тому, что боль почти сошла на нет, Дениска уже просто висел на нем, засыпая.       — Все равно… Может случиться что угодно. Мы не сможем спасти наших детей от всего. И… мы можем потерять их. Авария, убийство, рак… Жизнь — это грустная лотерея, которую порой лучше не выигрывать. В призах, между успешным бизнесом и долгожданной беременностью может выпасть рак мозга… В такие моменты я так завидую буддистам. Они просто знают: им ничего не принадлежит. И, когда кто-то умирает, не то чтобы они сильно расстраиваются. Ведь на самом деле этого человека никогда и не было…       — Знаешь… я уверен, что когда твой ребенок страдает или умирает, тут любой буддист заплачет.       — Да. Думаю, да, — Петя нежно поцеловал Дениску в макушку. — Хочу от всего их защитить. Я уже люблю их больше жизни и знаю, что буду любить с каждым днем сильнее и неважно, насколько тяжело эта любовь может в итоге дастся.       — Я понимаю тебя, — Игорь придвинулся к нему ближе. — Думаю, все будет хорошо. Мы уже достаточно настрадались, Петь. И искупили уже все грехи. Так что, надеюсь, мы уже имеем право на тихое счастье. И на здоровых детей.       Петя кивнул, подняв на него взгляд, а после заметил, как Женька закопошился в руках Игоря и тихо заскрипел. Игорь приподнял брови, а Женьки продолжал возиться, и Петя почти на автомате вытянул к нему руку, притягивая к себе. Игорь помог тому, уложил на него Женьку и тот полез к груди.       — О Боги, — выдохнул Петя, глядя, как Женька жадно присосался к соску. — Так и знал, что рано или поздно они начнут есть в одно и то же время, — Петя качнул головой. Радовало, что матка не начинала снова адски болеть в спазмах, когда к Дениске подключался Женька.       — Тебе удобно?       — Ну, пока они такие крохотные — да. Но ничего, я же подготовился — еще до родов заказал подушку для кормления двойни.       — Эх, собрал, Петь, ты себе клуб любителей твоих сисек…       — Жду, когда я выпишусь, чуть освоюсь и… — Петя подмигнул Игорю, — и ты получше их оценишь.       Игорь закусил губу и посмотрел на Петю таким похабным взглядом, что Пете захотелось, чтобы Игорь прямо сейчас с ними получше познакомился.       — Знаешь, обычно после родов либидо уходит в ноль, но, как по мне, оно вообще никуда не ушло… А нам ведь три месяца никакого секса…       — Как три? — Игорь аж растерялся от таких сроков. В начале беременности, он, в общем, был настроен, что какое-то время никакой интимной жизни у них не будет (да и глядя на Петю ему его хотелось в плед укутать, а не раздеть), но после… после он был уверен, что столько времени это не займет!       — Вот так. Три. Я тоже был в шоке, как узнал… Но, — Петя подмигнул ему. — Оргазмы без проникновения — за милую душу! Так что целибата нам устраивать не придется.       — Фух, — выдохнул Игорь облегченно. — А то я уже… смотрю на… — он кивнул в сторону груди, — и уже думаю, как клево будет их лапать.       — Вот ты, плут старый.       — А сам не об этом же думаешь? — Игорь прищурился, усмехаясь, погладив Петю по животу.       — Эх, подловил, — Петя тяжело выдохнул, кивнув.       Петя подался к нему и клюнул в улыбающиеся губы.       — Но вам надо заранее столик резервировать! У нас просто постоянно все занято!       — Да я уж вижу, — рассмеялся Игорь, глядя на припавших к груди Дениску с Женькой. Женька только-только хмуриться перестал — прижатый к теплой в груди, в родных руках, хмуриться ему уже не так хотелось.       Заснули оба они довольно рано. Малыши заснули еще на груди, а за ними, едва переложив в кроватку, и Игорь, прижавшись к Пете и уткнувшись носом в его волосы. Петя лежал, гладя Игоря по руке и глядел в потолок, сонно улыбаясь. Да, может дальше и будет сложно, но пока все хорошо и легко. Пете помогала и медсестра, и Игорь, хотя Пете казалось, что помогать и не в чем, разве что подгузники менять, Пете это с трудом давалось от того, что приходилось от одной стены к другой идти. Так что Петя чувствовал, что отдыхал. Да, сложно ходить, болит шов, еще и матка такие кульбиты вытворяет, когда надо кормить малышей, и белье приходится часто менять, но в целом… в целом все это перекрывалось тем, как прекрасно было ощущать тяжесть Дениски и Женьки на своей груди, как невероятно хорошо было смотреть на их лица, касаться их, слышать их. Да, это было прекрасно. Петя чувствовал, что все это было правильным решением и все тяготы беременности уже начинают исчезать в его голове.       Ночью пришлось два раза вставать — Петя благодарил эту больницу за парные палаты, ведь Игорь сам вставал и приносил ему малышей, иначе Пете требовалось самому вставать, а учитывая, как тяжело ему это давалось… Ну, ночное кормление превратилось бы в пытку. Мало того, что все болело бы от ходьбы, так еще и матка болеть начинала от кормления. А так — вроде и ничего. Игорь принесет, поможет устроить удобнее на груди, по волосам погладит, поцелует, и уже легче. Петя сонно улыбнулся, глядя на причмокивающего Дениску — даже боль не отвлекала от этого приятного, тянущего в самой груди чувства. Да, Игорь не мог вместо него выносить, родить и выкормить их, но Петя понимал: если Игорь что-то мог взять на себя — это он делал без задней мысли и без всяких просьб.       Петя нежно поцеловал сначала Дениску в макушку, а после, взяв руку Игоря в свою, нежно прижался губами к месту, где бился пульс. Игорь улыбнулся, целуя его волосы.       Да, с правильным мужчиной даже тяготы просыпаний среди ночи скрашивались.       В шесть утра разорался Женька. Но, в отличии от Дениса, который орал во всю мощь своих легких, Женя скорее покрикивал — будто уже знал, что его возьмут на руки с первым недовольным звуком, так что к чему надрываться. Игорь тут же встал, на автомате подошел к кроватке, проверил подгузник и, зевнув, всунул малыша сонному Пете. Женька есть не хотел, а просто довольно повис у него на груди. Игорь выдохнул: повисеть они могли и полчаса, так что стало ясно, что спать можно не ложиться. Да и зачем? Игорю и без того скоро вставать. Он взял на руки и Дениску, присев на край кровати, укутывая его получше. Тот причмокнул.       — Ну, с добрым утром, — хриплым, низким голосом сказал Игорь.       — Ага, — Петя зевнул и откинул голову назад, на подушку, прикрыв глаза. — На работу?       — Ага… Я там не работаю почти. У меня только все расспрашивают, что, как, фотки просят показать…       Петя улыбнулся:       — Ну, правильно… Ты ведь теперь не просто подполковник и муж. Ты теперь молодой отец. Это твоя главная обязанность: фотографии показывать.       Игорь кивнул и сам удобнее устроился, сонно глядя то на детей, то на Петю. Перед уходом он сделал фотку Пети с Женькой для себя и улыбнулся, разглядывая ее. Ракурс хорошим получился: как Петя склонился над ним, прижимая к себе, а Женька ближе жмется, ручкой к груди тянется, и вот так, сбоку, ничего почти и не видно. Просто очень теплая фотография. Он показал ее Пете. Тот улыбнулся.       — Красиво… Скинь потом мне.       — Хорошо. Все, я пошел, — он склонился. Поцеловал сначала Дениску, которого положили Пете под бок, потом Женьку, который только-только оторвался от груди и, наконец, чмокнул Петю в растянутые в улыбке губы. — Люблю вас. Не скучайте.       — И мы тебя любим. Удачи.       Игорь ушел. Уходить ему совсем не хотелось, но вчера это сделать было еще сложнее. Заводя машину, хмурый (хмурость сама появлялась на его лице всякий раз, когда ему приходилось быть далеко от Пети), он не понимал: почему же нельзя сделать совместный декрет? Хотя бы на пару месяцев? Ответ был очевиден: экономически невыгодно. Но еще пару вот таких дней, когда от Пети приходилось оттаскивать себя за шкирку, и он сам возьмет себе отпуск за свой счет. Только сначала с Петей его обсудит…       Это еще во время начала Петиного декрета тяжело было, но Игорь как-то привык, что ли. Но вот теперь, когда Петя не один, их же трое! Петя и две забавные мордочки с хмурыми личиками и жадными ртами — теперь уходить вообще было невыносимо. Игорь хотел сидеть рядом с ними сутками. Обнимать, целовать, слышать Петин смех и тихое кряхтение то одного, то второго. А приходилось ехать на работу.       — Ну, как Петя? — живо спросил Дима.       — Вроде хорошо, — кивнул Игорь, остановившись около его стола.       — Вроде? — уточнил Дима.       — Ну он говорит — хорошо, а я думаю: как может быть хорошо, когда тебе больно ходить, болит шов, первые две минуты больно кормить детей, еще и белье это специальное меняешь несколько раз на дню.       Дима внимательно на него посмотрел.       — Знаешь, первое время для меня Петя был рекламой беременности, а теперь — антирекламой. И это еще он сам не рожал!       — Ну, он совсем не жалуется. Наверное потому, что дети как-то столько радости вызывают, что ему некогда думать о том, когда там плохо… Ну и я стараюсь помогать.       — Ой, все равно… Как представлю…       Игорь сначала кивнул, потому что он тоже, думая о состоянии Пети, испытывал сострадание, а потом…       — Господи… Ты че, рожать хочешь? — изумился Игорь, уставившись на Диму.       — Че?.. Нет, — медленно моргнул Дима. — В планах нет. Но в будущем… Кто знает, как карта ляжет? Может захочу?       — И че… От Кости, что ли?       — Предлагаешь от тебя? — скептически уточнил Дима.       — Нет конечно! Но просто… он же это… ненадежный.       — Ты в курсе, что мы уже полгода с ним встречаемся?       — Как полгода? — Игорь едва прям так на пол не сел. Полгода!       — Ну так. Петя уже родить успел. И нормально, знаешь ли…       — Прям нормально?..       — Ну да. Игорь, ты со стороны тоже не казался мечтой, а Петя вон, не жаловался. Вот и он тоже мечтой не казался, а нормально все. Съехаться думаем…       Игорь рассеянно почесал макушку. Да, что-то он со всеми этими хлопотами как-то будто и не до конца осознавал, что Дима… с Костей!.. Ну точно, Петя же еще шутил, и Дима отвечал, мол, не только рукой держал… Игорь, сконфуженный, кивнул.              — Ну ладно. Надеюсь, что так и есть… Он тебя эт… не обижает?       — Я его обижаю, — усмехнулся Дима. — Фотки новые есть? — спросил он внезапно.       — Конечно, — уверенно кивнул Игорь и достал телефон. И то же самое, с теми же эмоциями умиления и радости он еще эти фотки покажет и Прокопенко, и Юле.       С Юлей после работы встретились, и в темпе вальса побежали на квартиру. Там Игорь почесал пузо Рыжика, кивнул серьезной Ваське, и они принялись за украшения, все по заветам пинтереста!              А пока Юлю назад завозил, одной рукой вел, другой показывал новые фотки.       — Такие они у вас чудесные, — улыбнулась Юля. — Обычно новорожденные картошины, а ваши просто маленькие Пети! Еще чуть-чуть и я сама детей захочу.       — А есть от кого? — изумился Игорь.       Юля только на него посмотрела и улыбнулась, продолжая дальше листать фотки. Много их было — Игорь находил забавной каждую позу, в которой лежали их дети, и каждый раз, восторженный, фотографировал. И каждый раз, когда Петя их на руки брал, Игорь тоже брался за телефон. В этом он находил что-то невозможно интимное, необъяснимо прекрасное: в том, как внезапно целостно, как нежно выглядел Петя, держа на руках их детей. Какая улыбка была на его лице, как смягчался взгляд и все лицо становилось светлее.       Игорь мечтательно выдохнул, желая поскорее вернуться к ним, к его семье…       У Пети день снова был богат на новые, удивительные открытие, которые плотно заседали в его голове. В его голове молодого тревожного папы.       На третий день ходить ему было намного легче, живот становился куда меньше и куда более аккуратным (Петя даже отправил фото маме с подписью, что он снова на шестом месяце), так что медсестра сказала, что он может оставить малышей на нее, а сам выйти на задний двор. Петя закивал. Так что оставив сытых и довольных близнецов на медсестру, сам он, всунув босые ноги в свои сапоги и, накинув на больничную рубаху пальто, пошел неуверенным шагом подышать свежим воздухом. На улице он поежился, сложив руки на груди, кутаясь в пальто. Солнца не было, снег валялся сугробами вдоль вычищенных дорожек. Погода к прогулкам не располагала, но Пете, от двух дней, проведенных в четырех стенах, от свежего воздуха было хорошо, и он пошел вперед. Холодный ветер кусал голые щиколотки, но Петя и не рассчитывал на долгую прогулку. Да, по сравнению с вчерашним днем, болело намного меньше, но все равно удовольствия было мало. Он улыбнулся, думая о том, что скоро вот так будет выходить с большой коляской. Хорошо, что в доме лифт просторный, вместиться, как знали, когда квартиру выбирали.              На нос упала снежинка и Петя сморщился, тряхнув головой. Глянул на небо и решил, что пора возвращаться, без шапки под снегом ему делать точно нечего. Он развернулся и заметил недалеко омегу. Сидела на скамье. Петя подумал: а не холодно? Не опасно? Судя по животу — или уже родила, или на сохранении. Он чуть подошел ближе и склонил голову, заглядывая в глаза.       — Вам не холодно вот так сидеть? — уточнил он.       Омега медленно моргнула и подняла на Петю осовелый взгляд. Потом ойкнула и тихо встала.       — На секунду присела… Просто идти устала. Да пуховик теплый, не чувствовала ничего. Спасибо.       Петя кивнул, рассеянно ее оглядел. Уточнил:       — У вас все хорошо?       — Ну да, — она кивнула. — Четыре двести.       — Ничего себе! — восхищенно крякнул Петя. У его ребятишек такой вес в сумме, а тут — один. — Альфа?       — Омега, — отозвалась она. — Здоровый, красивый. На моего отца похож.       — Поздравляю, — Петя улыбнулся ей. — Просто… вы не слишком счастливая для… Ну, я по себе сужу… — неуверенно сказал он. Да, было больно и тяжело, но его дети, его прекрасные дети делали его счастливым.       — Да просто… — она медленно моргнула, и говорила едва, будто бы даже рта не открывала. — Я думала… это по-другому будет. Мой муж такой счастливый, а я… я смотрю на него и…       Она резко замолчала, и Петя понял: да, он все понял. И знал, что в таком себе признаться сложно, не то что другому.       — Это временно, — заверил он ее. — Все придет со временем. И счастье, и любовь.       — Да, конечно, — она рассеянно кивнула. — В этом нет проблемы. Я ходила к психотерапевту, и я была готова к такому исходу. Знаю, что все придет совсем скоро, но… никто не говорил какой это ад.       Петя смущенно кивнул. Да, теперь, зная эту безграничную любовь к своим детям, он только мог представить, как это тяжело: не любить их. Ждать их так трепетно, желать увидеть, а в итоге — ничего.       Но она внезапно продолжила:       — Какой это ад чувствовать себя больше не человеком, не омегой, а какой-то прислугой, созданной для удовлетворения нужд вечно орущего человечка. Мое тело — не мое. Я чувствую себя молочной фермой. Просто едой. Я не человек. Стараюсь кормить вроде так, чтобы ну… там что-то с прикусом вроде связано, но я не могу уже, просто не могу, меня тошнит от этого!       Петя смотрел на нее с недоумением, и резко сказал:       — Ну… можно сцеживать?       — Так и хочу сделать. Потому что это невыносимо. Я будто себе не принадлежу. Просто молочная ферма, а не человек!       На ее лице было такое живое отвращение, что не поверить ей было нельзя. Петя еще побыл рядом, сказал про сцеживание и огромный выбор смесей, а после шов дал о себе знать и, пожелав, чтобы ей как можно скорее стало легче, пошел назад. В палату он вернулся в смешанных чувствах. Что-то из этих слов задело его. Ему не захотелось сказать, насколько прекрасен этот момент, больше того — он даже не подумал об этом! И теперь, ложась на кровать, он неуверенно посмотрел на свою грудь. У него никогда не было с этим проблем. Это было для него что-то совершенно естественное, а на практике — невероятно личное, интимное, что-то такое прекрасное.       А теперь… Теперь он сам почувствовал себя «едой». Его собственные дети едва воспринимают его как нечто другое, кроме как «эта штука теплая и из нее можно высосать теплую еду». От этой мысли его передернуло, но он постарался отмахнуться от этого. Глупости, просто глупости. Нет, конечно, для той омеги — совсем не глупости, это все очень серьезно, но ведь Пети это ситуация не касается! Он влюблен в своих детей, и в этот процесс тоже! Ему даже нравится, когда кто-то из малышей подольше зависает на нем, не выпуская изо рта грудь до тех пор, пока не заснет.       Только теперь эта мысль вызвала внезапное отвращение.       А когда Женька захотел поесть, Петя едва не через силу прикладывал его к груди, и, пока тот ел, прижимаясь к нему маленьким кулачком, Петя ощутил такой острый укол отвращения, будто он в самом деле только лишь пара молочных сисек. Когда он понял, что Женя поел и просто принялся висеть на груди, Петя, не выдержав, отстранил его от себя. Тот тихо прокряхтел, беспомощно дернулся и снова потянулся к груди. Петя едва отстранил его от себя, не понимая, ну что ему надо? Поел же!       Но, глядя за тем, как Женя начал тихо хныкать, пытаясь снова подобраться к груди, Петя вздрогнул и мотнул головой. Господи, что он вообще делает? Он же знает, что так дети делают, когда им нужно почувствовать тепло, комфорт, и его ребенок просит это, а Петя отталкивает? Осознав это, он ужаснулся своему поведению, и снова приложил его к груди, крепко прижав к себе, обнял и целуя макушку. Женька тут же успокоился и закрыл глаза. А Петя так и завис в этом состоянии: что-то между отвращением и ужасом. Позже к ним добавился стыд за то, что ему неприятно, что он хочет, чтобы Женька поскорее слез с него.       Слава Богу, в этот раз Женя в самом деле скоро отстал от груди и, просто прижавшись к нему щекой, причмокнул и стал засыпать. Петя облегченно выдохнул и нежно погладил его по спинке и снова поцеловал в макушку. Он был в голубом бодике в белый горошек, и Петя внезапно умилился, разглядывая его. Такое прекрасное создание! И он, Петя, который отталкивал его от себя…       В общем, к приходу Игоря Петя настрадался и извел себя едва не до слез.       Когда Игорь пришел, оба спали рядом с Петей, а тот ласково их гладил, иногда обрисовывая носики-кнопки, от чего они забавно морщились и фыркали сквозь сон — словно маленькие котята!       Игорь вошел с букетом и широкой улыбкой:       — Это тебе от Юли.       Петя поднял взгляд и улыбнулся.       — Завалите вы меня скоро цветами.       — Ну, ты-то на свет таких цветочков произвел неувядающих, стараемся тоже поддерживать!       Петя рассмеялся и прикрыл глаза, когда Игорь склонился к нему, целуя. Тот погладил его по волосам, по животу и, наклонившись еще ниже, поцеловал Дениску и Женьку. Дениска в ответ зевнул. Игорь улыбнулся еще шире.       — Так, ща цветы в вазу поставлю и к вам. Соскучился — жуть.       Петя улыбнулся Игорю. Ему скучать не пришлось…       Игорь разобрался с цветами и даже переоделся. Все-таки лезть в кровать в тех же джинсах, в которых на работе сидел не хотелось. Вымыл руки, умылся и, наконец, полез к Пете, обняв его и поцеловав в висок.       — Хочешь подержать? — предложил Петя с улыбкой.       Игорь кивнул. И, когда в его руках оказался хмурый Женька, влюбленно выдохнул, мягко поцеловав его в носик-пуговку.       Петя с улыбкой смотрел за тем, как Игорь сюсюклся с Женей.       — Ну, кто тут такой чудесный, а? — Игорь снова легонько нажал на носик. Женька проскрипел. — Эх, скорее бы вы начали смеяться и улыбаться.       — Через месяц, — сказал Петя, глядя на лицо Жени. — Пока это два невдупленыша. Они любят нас, потому что мы теплые и делаем многое для их комфорта, но они даже почти не видят нас!       — Ну точно два котика. Рыжик нас тоже любит, потому что мы теплые и кормим. А Васька нас не любит даже за это!       — Любит. Просто как умеет, — и поцеловал Игоря в плечо сквозь ткань майки. Игорь улыбнулся и глянул на Петю с искренней привязанностью во взгляде.       Игорь склонился, оставил на лбу Женьки поцелуй и посмотрел на Петю. После сказал:       — Ты… тревожишься о чем-то?       — С чего ты взял? — Петя ошеломленно приподнял брови. Конечно он тревожился, но, при виде Игоря, глядя, как тот сюсюкался с Женькой, он не думал об этом.       — Чувствую, Петь.       Петя посмотрел на него, а после его губ тронула улыбка и он невольно коснулся метки на своей шеи. Да, точно. С момента, как они поставили метки друг другу, с ними порой происходило что-то невероятное. Игорь мог среди дня ощутить внезапный укол тревоги, а Петя странную дрожь раздражения и желание кого-то сильно покусать. А потом они осознали: эта работа метки. Будто бы каким-то образом они поднимала то, насколько хорошо они чувствовали друг друга, будто на миг тебе передавалось состояние твоего партнера, когда ему нужен ты рядом, когда ему нужна твоя поддержка.       — Что, весь день тревога кусала? — прищурился Петя.       — Не то чтобы… Кажется, что нет, но сейчас что-то почувствовал.       Петя выдохнул и удобнее устроил на своей груди Дениску, а сам откинулся назад, на подушки. И рассказал ему про странный аттракцион, на котором невольно прокатился. Игорь внимательно выслушал и, кажется, не удивился и не испугался. Только тихо хмыкнул.       — Да, ты будешь очень тревожным папой…       — Ой, не начинай, — попросил Петя. Ему страшно было думать, что он будет тем типом папы, которые замирают над кроваткой младенца, чтобы послушать, как он дышит, но все это было уже ясно по тому, с какой тревогой он считал толчки, когда близнецы еще были в животе. — Я не знаю, что с этим делать! Ты понимаешь? Я хотел причинить Жене дискомфорт из-за этих глупостей?       — Уверяю, что он не сильно что-то ощутил. Разве что недоумение, что до груди в этот раз он тянулся куда дольше, чем обычно. Он ведь не заплакал?       — Нет, — покачал Петя головой. До этого он доводить точно намерен не был!       — Петь, все в порядке, скоро из головы выветрится.       — А если это надолго?! — встревоженно каркнул Петя и посмотрел на Дениску. От мысли, что он… что он больше не сможет стало жутко.       — Петь, это не про тебя. У молодых пап такое в самом деле бывает, какая-то болезнь или что-то такое. Обычно омеги во время кормления испытывают прилив окситоцина и им нравится этот процесс, но другие — что-то вроде депрессии, длящейся несколько секунд, и процесс кормления им… мягко говоря, не очень нравится. Но у тебя ведь такого нет? Тебе нравится?       — Ну да… Просто она так сказала… Что ты больше не омега, а твое тело просто… используется.       — Кис, оно скорее… «использовалось» когда малыши только формировались в тебе. Тогда и витамины истощались, и здоровое твое. Тогда твое тело работало на них, а сейчас, наконец, на себя, на твое восстановление. Кормление не забирает у тебя кучу элементов и витаминов, оно вроде даже это… Ну… Говорят, похудеть помогает, потому что много калорий тратится.       Петя глянул на него из-под челки и сказал:       — Я в шоке, что ты сам все это вычитал и узнал.       Игорь тихо фыркнул.       — Ну конечно, мне же это важно. Я сам не могу в этом поучаствовать, но хоть знать хочется, что и как. Так что у тебя все в порядке с этим, кис, не думай лишнего, природа в твоем случае обо всем позаботилась.       — Ага, кроме моей жопы.       — Чудесная жопка, — подмигнул ему Игорь.       — Ладно, ты меня утешил… Думаю, это в самом деле глупость и скоро пройдет. Просто в этот момент… Мне казалось, что я с ума сойду. Я тогда посмотрел на Женьку совсем по-другому. Знаешь, так-то для меня это мой ребенок. Но в тот момент… Когда меня вдруг окатило абсолютное понимание того, что он так беззащитен, хрупок и так зависим полностью от меня… Оно и напугало, и почти до слез довело.       Игорь улыбнулся и накрыл его руку своей, нежно погладив бледные пальцы.       — Да, это так, он полностью зависим от тебя, так, как и было все девять месяцев.       — Тогда это так остро не ощущалось, просто… Сейчас я же в самом деле — весь его мир…       — А миру нормально давать им очень много. Так положено. И мы это знали, когда решились.       Петя уверенно кивнул.       — Но, знаешь, я вдруг понял, что рождение ребенка — это решение куда более серьезное, нежели открыть свой бизнес. Если ты разоришься — ты можешь начать все с начала. Но с ребенком у тебя нет права на ошибку.       — Да. Меня это порой удивляет: то, как многие легко принимают это решение.       — Я три года готовился к этому!       — На твоем месте я бы даже не приготовился… — пробормотал Игорь. — Ну то есть… Был бы я омегой и зная, что этот ребенок должен вылезти из меня… Ну нет, я бы на это не согласился.       — Эх, были б мы бездетными, значит, будь ты омегой…       — Но на счастье, омега ты и ты не трусишка, в отличии от меня.       — Интересно, если бы были естественные, ты бы упал в обморок?..       — Я чуть на кесареве не упал.       — Ой, ссыкун, — выдохнул Петя, закатив глаза. Игорь улыбнулся, нежно убрав волосы с его лба и поцеловав. Петя глянул на него с нежной улыбкой и повернулся к нему. Тихо кряхтел на груди Дениска, в любимых руках близкий к запаху молока.       Игорь смотрел на него, закусив губу, а после неуверенно сказал:       — Я… думаю кое о чем. Не загоняюсь, но порой мысль проскальзывает…       Петя удивленно приподнял брови.       — Да?       — Я когда шел сюда… Там альфа машину дарил омеге. Спасибо за сына, вроде… Я посмотрел, улыбнулся, а потом… Ну… Я просто подумал…       — Что, тоже решил машину подарить? — рассмеялся Петя.       — А ты бы хотел? — спросил Игорь, глядя на него исподлобья. Женька в руках закопошился, и Игорь почти инстинктивно принялся укачивать его в своих руках.       — Не знаю… Зачем нам вторая? Мне в декрете она не понадобиться, все мои прогулки будут с коляской, а если куда надо будет, то на такси нормально.       — Да я б мог тебе оставлять ее, мне и на метро нормально…       — Потом решим. Я сейчас и сижу не очень, какая мне машина?       Игорь кивнул, а после, опустив взгляд, разглядывая Женьку, который принялся сосать свой палец, спросил:       — Я просто подумал… Зачем я тебе такой? У меня с деньгами никогда особо хорошо не было, только вот как подполковника получил сносно стало, машину… могу купить, но придется сбережения доставать, а я их вроде… нам на отпуск где получше, да на будущее: дет сад, школа, все такое… Ты больше меня зарабатываешь, сам себе эту больницу по факту обеспечил, да и после можешь хоть десять нянек себе нанять, еще клининг и доставку еды, и тут… я. Вот.       Игорь ждал ответа, не сводя взгляда с Женьки, но, в повисшей, тяжелой тишине, он почти боязливо поднял взгляд, боясь увидеть жалость или что-то такое. Но Петя смотрел на Игоря искренне охеревшим взглядом.       — Горь, ты сдурел? Ты вообще понимаешь, че несешь?       — Понимаю, — уверенно сказал Игорь. — И понимаю, что я тут… как будто бы для вида.       — О Боже… — Петя потер лоб ладонью. — Мне впервые захотелось влепить тебе пощечину…       — Не надо делать вид, будто бы деньги ни на что не влияют.       — Конечно влияют, и их зарабатываю я. Я считаю, что так и должно быть. Что омега зарабатывает больше, чтобы если мужик оказался козлом, омега не с голой жопой и ребенком осталась, а с деньгами и жильем.       — Да я понимаю, Петь, это все важно и я в тебе это очень уважаю. Ты умеешь деньги зарабатывать. Но я чувствую себя жалким, что никак не могу отблагодарить тебя за них, — он кивнул в сторону спящих младенцев, которые вообще не подозревали обо всех этих взрослых, скучных конфликтах личности. — Ты… ты так много сделал для нашей семьи. Заработал деньги, родил их, стольким жертвуешь, а я даже машину сраную купить не могу.       — И че б я с этой машиной делал? Сказал бы потом детям: батю вы видите раз в неделю, потому что батя пашет, но вот машина. Можете обнять ее и попросить прочитать вам сказку?       — Да как будто все богатые плохие отцы!       — Про всех ни скажу. Но я таких не видел. Они любят своих детей, не спорю, но времени у них нет. Они зарабатывают для них деньги, но их нет рядом. Игорь, эти машины в самом деле благодарность. Как и деньги, и няньки и все такое. И они дарят их, потому что не могут быть рядом. Знаешь, почему у них всего две совместные палаты? Потому что их просто никто не берет. Вторая пустая. Мы первые за полгода. Да, есть богатые и те, кто постоянно рядом, но это редкость. Если бы я искренне верил в Бога, то я бы благодарил его каждый день за то, что именно ты мой муж. Что ты рядом так часто, как можешь, что ты с ними, что наши дети уже знают — их отец рядом, а не где-то там. Я уверен, что ты будешь приходить на все утренники, водить их в поликлинику и сидеть на больничном. А в нашем обществе — это, к несчастью, роскошь.       Петя немного помолчал, посмотрел на Женьку, который открыл глаза и смотрел на него будто бы удивленно. Петя протянул руку и погладил его по темным волосикам. На бодике у него был нарисован зайчик.       — Я рад, что у моих детей будет хороший отец. Любовь не купишь, Игорь. И отца тоже. Детям не нужны деньги, им нужен отец. А ты будешь чудесным отцом. Они всегда будут знать, что он рядом и он на их стороне. Это дорогого стоит. Да, ты совсем не богат и у тебя была ужасная квартира, и туалет, в котором я иногда сидел с закрытыми глазами, потому что это было выше моих сил. Но… — Петя улыбнулся. — Но ты был. Рядом. Всегда. Не отворачивался от меня. Любой богатый сынишка генерала отказался от меня в первый же срыв. И уж точно не сидел рядом, когда, во время срыва, я словил передоз, потому что первый раз не вставил, и полчаса блевал пеной в тазик. Не помогал бы мне слезть, не обнимал бы меня, пока я в ломке кричал, плакал и все одновременно. У них были бы деньги, и я бы мерк на фоне долларов. А ты был. И я знал, что всегда будешь. Мне не нужна дорогая тачка, если ты не будешь приходить сюда и ухаживать за мной, потому что… может по мне и не скажешь, но, Горь, мне тяжело сейчас. У меня болит низ, я не могу сидеть и мне сложно ходить, а когда из тебя течет кровь, как из трубы уже третий день, а ты привык, что на третий уже все кончается, ты чувствуешь себя очень уязвимым. А тут еще два человечка, для которых я целый мир. Мне нужно опереться на тебя, нужно почувствовать, что обо мне заботятся и нужно видеть, что то, что со мной происходит никак меня не меняет. Дорогая тачка меня бы не утешила, и не принесла бы мне ночью кричащего Женьку. Понимаешь? Я не думаю о деньгах, от тебя мне они и не нужны. Я благодарен за то, что ты хороший муж и отец.       Игорь смотрел на него этим своим взглядом побитого щенка, и Женька смотрел — будто бы заинтересованный.       Игорь тихо сказал:       — Спасибо… Я будто бы и так это знаю, но иногда…       — Нужно убедиться, я знаю, — Петя улыбнулся ему. — Как и бывает важно услышать «я люблю тебя», хотя ты и так знаешь, что тебя любят. Все хорошо, Горь, я все понимаю. Только не бойся из-за глупостей.       Игорь рвано кивнул.       — Просто эта машина… И я… который только букет этот принес…       — И ты, который был со мной на кесареве, а после, как только нам дали увидеться, не отходил от меня. Кто надевал на меня носочки и сам понял, как мне важно показаться таким, какой я есть, чтобы я не закрывался от тебя, ведь я продолжу меняться, а стеснению просто больше нет места. Горь… всего две палаты, и только одна занята. Нами. А в ночи, когда тебе надо встать, а ты не можешь, ты не кинешь в детей доллары, чтобы они их поели. Если бы ты знал, как после родов важна поддержка и помощь и что она дороже подарков.       — Хорошо… хорошо. Да, я понял. Спасибо, что сказал это.       Петя нежно улыбнулся, удобнее взяв на руки Дениску.       — Я уж знаю, что такое сомнения. И как важно, чтобы тебя утешили, — он протянул руку и погладил его по щеке. Игорь прикрыл глаза и потерся о ладонь колючей щекой, улыбнувшись, а после подсел к Пете еще ближе и обнял его за плечи. Женька ткнулся лицом в грудь Игоря и выдохнул.       Петя тихо хихикнул:       — Он так вздохнул будто бы: эх, не те сиськи, не те…       Игорь рассмеялся.       — Ну, он не жалуется.       — Ему, наверное, нравится твой запах. Вот и не хнычет. На руках у медсестры никто из них нормально не сидит. Хнычат, пыхтят, ревут…       — Привереды они у нас.       — Да. В меня, — кивнул Петя, удобнее устраиваясь и прикрыв глаза, сладко зевнув. — Ща поедим и я, наверное, на боковую.       — Понял. Отдыхай, малыш.