улыбнись, дурак

сережа хочет вскрыться, но сейчас откроется только дверь после пятиминутного перерыва. он уже в домашних шортах, только потому, что так будет удобнее раны обрабатывать. пешков клянется, что хочет выкинуть этого ванечку за дверь сейчас же, но сначала нужно ранки заклеить, потом поговорят. поговорить так и не получается — оба молчат, хотя сказать точно есть что, правда, не время сейчас. кот уснул под тихие стоны, от боли, конечно же, сережи. звуки получаются скомканные, бессмертных ногу зажал рукой, кладя ее на свои колени. перекись шипит и щиплет, сережа выгибается от боли, а ваня успокаивающе пытается посмотреть в глаза карие, но те зажмурены сильно. после десяти минут таких мучений у пешкова обработаны все-все раны и сгибать ноги больно безумно. бессмертных молча начинает собираться уйти, и этого ведь так хотел розововолосый, но сейчас слово, как нож, режет тишину. — пока, вань, — тихо совсем, потому что боится, да, этого самого русого боится. и это видно, поэтому бессмертных мило улыбается на прощание и молча дверь за собой закрывает, скрываясь в длинном желтом коридоре. сережа выдохнул и ключ провернул, уходя спать. устал, а завтра на учебу. там ваню встретить слишком легко, и это пугает. сны навевают беспокойство, кошмары — их дети боятся, ваня тоже. потому что русый посреди ночи подрывается с кровати, вылетая в коридор, потому что приснилось, что там повесился кто-то. блять, что за бред, но ване страшно. родителей нет, они на даче с августа, а бессмертных обратно в город послали, ведь школа и все дела. мама с отчимом сильно за успеваемостью следят. четыре? плохо. пять? твоя обязанность. и не то чтобы русый много загонялся из-за этого, но друзей никогда нет, и все время стремиться к лучшему утомляет. темный доберман спит, уткнувшись носом в лапу. да, у бессмертных есть лучший друг — это трехлетний пес, которого привел когда-то отчим, и ваня влюбился просто по уши, почти что в уши. ему нравилось выгуливать это чудо-чудесное, и пусть это «чудо» клыки свои оголяло при виде пса больше, чем он. и пусть, что только вид его в стойке ожидания хозяина был страшнее, чем любой детский кошмар, а детские кошмары весьма ужасны. и пусть, что его «морфеем» звали. ваня раньше, в восьмом классе, был жутким фанатиком зарубежной литературы, особенно тащился по греческим богам. вот и прозвал маленького черного песика с еще не стоячими ушами именем бога сновидений. вода из-под крана с привкусом хлорки и зажженная лампа на столе, это все так атмосферно. руки немного подрагивают, а в голову лезут воспоминания вчерашнего дня. ваня из-за них чуть стакан не разбивает, хватаясь за край стола. — какой же я мудак, — единственное, что произносит бессмертных, а после парень замечает, что уже шестой час пошел. ложиться снова страшно и не особо полезно. пару чашек кофе кончаются в скором времени, время будто остановилось, заставляя ваню утопать в своих мыслях все глубже и глубже. без линз такие зеленые глаза — как у слепого кротенка. очки помогают видеть намного лучше, а в руки случайно попадается какой-то нудный роман. за пару часов точно можно погрузиться в чтение, потому что делать все равно нечего. рассвет не приносит никакой радости, ваня знает, что будет в школе, ваня знает — очень плохо поступил. было весело, теперь с этим всем нужно разбираться. кажется, он забыл вещи в стирку закинуть, поэтому сегодня в джинсах темных и светлой рубашке, хорошо, что у него их несколько запасных. деревянный гребень русые локоны прочесывает, укладывая их, но бессмертных понимает, что через пару минут рука сама неосознанно потянется взъерошить волосы цвета сена. ваня всегда идеальным был, точнее, его родители хотели, чтобы он был идеальным. ваня покрывает запястья ароматом цитрусов, а потом, хватая пачку ментоловых, на радостного после завтрака пса надевает родной ошейник и идет выгуливать. морфей совсем не злой, с виду выглядит пугающе, но на самом деле, как придурок, за бабочками гоняется и облизывается смешно после корма любимого. ваня любит его всем своим сердцем, пока они гуляют вдвоем. это все так важно выглядит. парень постоянно в строгих костюмах, хотя еще школьник, и большой пес породы доберман, что может быть лучше? бессмертных решил чуть теплее одеться, натягивая черную водолазку. русый еще раз проверяет все и накидывает пальто осеннее. ваня морфея в квартире оставляет, обещая вернуться после уроков с извинением в виде вкусняшек для собак. звонок на первый урок, пешков от него голову на парту, покрытую книгой, тетрадкой обычной и ручками розового цвета, роняет. сегодня похолодало немного, из открытых на проветривание окон в классе дует освежающий ветер, который кудряшки заставляет немного подняться. в розовых волосах пару заколок цветных виднеются, за ними точно не спрятаться от похуистичного взгляда вани, им он прожигал все тело пешкова, пока тот средний палец не показал, чтобы отстал этот, извращенец, наконец. но этот самый извращенец-сталкер сегодня безумно красив. черное осеннее пальто и водолазка с горлом до самого подбородка придает еще больше серьезности этому бессмертных. сережа долго его не рассматривал, лишь чуточку, когда голова в руки сложенные лодочкой нырнула, пришлось посмотреть на этого мальчика. черная футболка, а из-под нее по тонким кистям рукава в полоску тянутся, белые кроссовки и голубые джинсы — так выглядит спящий на столе пешков. ему скучно, потому что эту тему еще вчера ночью в размышлениях прочитал. ему скучно, потому что учитель слишком монотонно рассказывает. сережа знает, что в этом году снова отличником выйдет, несмотря на претензии со стороны преподавателей нудных из-за внешнего вида. да, волосы только девочки красят, да, заколки в розовых кудряшках, как дитя малое. да, сереже похуй на учебу, но он слишком быстро все схватывает, что не сказать о ване. который в каждое слово учителя вслушивается, отвечает часто, серьезно, по нему видно, что учеба только через усилия дается. хотя тот это скрывать со всех сил пытается. пешков вещи все в рюкзак пихает уже, но до звонка еще минут пять точно, потому что понимает, что, как только их отпустят, нужно бежать. туда, где этот ебанный бессмертных не найдет и не пристанет. сереже страшно? не то чтобы именно так, но с места после оглушающего звонка срывается и к лестнице на запасной выход бежит, — там точно никого и никогда не встретишь. лишь бы этот ванечка следом не пошел, как в прошлый раз. колени болят, потому что раны вчерашние кровоточат все еще под пластырем. розововолосый выдыхает спокойно, только когда слышит тишину умиротворяющую и тихий смех детей вдали. кушать не хочется от слова совсем, булочка, купленная у дома, пахнет очень вкусно, но ее он решает после школы скушать. сережа тетрадь открывает и понимает, что за десять минут первой перемены сможет закончить конспект, красивым подчерком выводя буквы. следующие два урока проходят скучно, классная руководительница на третьем решила выпить кровь всех учеников, выедая мозг ложечкой, а все потому, что в этом году егэ. сережа хочет повеситься, потому что выбрал профиль по математике, историю и еще два предмета. пока только осень, поэтому волноваться не о чем, но он уже прекрасно знает, что сдать будет сложно. сегодня шесть уроков, шесть ебаных уроков, сопровождающиеся краткими переглядками хитрых глаз и очень громкими криками учителей. одиннадцатый класс — не значит, что все эти дети все такие серьезные, как бессмертных. потому что сережа уже пятый самолетик делает, в ответ своим одноклассникам кидая. скучная история не сравнится с прекрасными шутками друзей, написанными на скомканных бумажках. у сережи весь черновой листочек зарисовками лиц разукрашен. все разные совсем, не все на людские даже похожи, но средь них одно выделялось. где-то в груди комком собралось — бессмертных. острые скулы, челка пушистая в глаза зеленые лезет — все это легкими штрихами на листе в клеточку появляется. география и химия остаются последними уроками, сережа голову ломает и разрывается на: пойти на ступени, чтобы прогулять в компании черновика с рисунками, и остаться и переждать ебаную географию. звенит первая нота звонка, сережа оборачивается на секунду на бессмертных — боже, блять. он сидит на стуле полубоком, выжигая пешкова насквозь, вцепившись в парту, будто наготове бежать? у сережи под кофтой все в секунду леденеет и плыть воском начинает. голову охватывает обмоченная в кипятке тряпка, мыслить сложно. но ноги сами вскакивают и бегут, куда только можно. лестница у запасного входа рисуется перед глазами, но куча младшеклассников и их учителей преграждают путь, и трекер в голове пешкова снимается и неопределенной точкой ставится куда-нибудь. средь шума школы кудрявый прямо за собой слышит громкий топот. конечно, бессмертных. сердце чувствуется в горле, под волосами пота с литр, волнение ебашит по голове кувалдой. боковым зрением в глаза влетают знакомые учителя, точно ругать потом будут. одноклассники, что смеются с чего-то — сережа уверен, как всегда тупого. за спиной коридор остается. сзади русый все еще докричаться пытается истошно. он ботинками своими по паркету школьному шум создает. а сережа кеды любит, только в них всегда ходит. но как же, сука, сейчас эти чертовы форсы так сильно мешались, сережа уже видел, как снова от боли стонать будет, очень ясно чувствовались пятки натертые. сережа сдается мысленно, окончательно уставая, в туалет мужской залетает и быстро за угол в кабинку ныряет, тут же закрываясь. — бессмертных, блять, что ты от меня хочешь? — розоволосый опирается о дверь, пытаясь отдышаться. но как же все гладко складывалось, пока. пешков в полете материт то ли ебаные замки в дверях, то ли свои кривые руки, которые защелкнули защелку мимо дырки. на спину приземляется, оказываясь, как всегда, в самом ужасном положении, между ног вани. добивая всю ситуацию, в коридоре звенит звонок на урок. — сереж, — ваня, пешкова под подмышки подхватывает и в кабинку с собой затаскивает, невольно прижимая того к стенке и защелкивая замок нормально. за дверью кабинки чьи-то шаги слышно, после — и голос самого учителя. — захаров? — потемин, дурак. сережа нервно выдыхает в чужую шею, опасность смывается вместе с водой из толчка рядом. бессмертных шаг назад делает, давая сереже успокоиться и перестать вжиматься в плиточную стену. пешков совсем не понимает, зачем его сюда затащили, что будет дальше. и вдруг стоит сейчас лучше к двери потянуться и сбежать снова. вот только он устал убегать и все-таки даст шанс ване что-либо сделать, он надеялся — высказаться. если тот, конечно, сегодня говорить вообще собирается. зеленые глаза по лицу напротив бегают, подбирая нужные слова. — я извиниться хотел за то, что напугал тебя вчера, — взгляд все такой же серьезный, хоть и за этим всем безразличием даже сережа вину в глазах цвета леса заметил, — я — такое уебище, — бессмертных кулаки больно сжимает, чтобы чувства верх не взяли, когда перед ним такой пешков стоит. локоны непослушные прямо как вчера, из хвостика вылезают, сам сережа отдышаться пытается, вжимаясь в стену даже после извинений. руки самовольно к такому котенку испуганному тянутся, бессмертных, поглаживая шею, поднимается к волосам и спрашивает тихо у самих губ, — можно? сережа сам не понимает, как головой в согласном жесте непроизвольно махнул, не понял, как почувствовал в груди тепло расплывающееся, когда губы малиновые к краешку улыбки пешковской потянулись, оставляя свой след на ней. ваня — хороший, прилежный мальчик, который его в кабинке зажимает и в волосы зарывается пятерней, роняя крабик на пол, создавая шум прямо посреди урока, а у них-то география сейчас идет. их почти палят из-за шума, но сережа руки на плечи парня кладет, отталкивая аккуратно, чтобы выйти из этой кабинки под руку с этим ебаным бессмертных и провести в размышлениях еще два урока.

***

— я бы тебя серьезных прозвал, — как-то между диалогом задумчиво произносит сережа, пачкая белые носки, в очередной раз сидя на холодном полу в той самой заброшке. пара недель в школе прошла точно так же, как в прошлом году, скорее, как все те года: младшая, средняя школа — все они почему-то были не такими без бессмертных. одноклассники менялись, у сережи было много друзей-ровесников, но эта морда задумчивая стала ближе, чем остальные. — идиотина крашенная, — ваня тонкий винстон меж губ зажимает, делая спокойный вдох. дым растворяется в воздухе, а его часть остается в легких. русый все время разные сигареты покупает, главное — ментоловые, остальное неважно, — будешь мою фамилию каверкать, я тебе нос разобью. — сделаю вид, что мне страшно, — пешков между смехом руку на кофту постиранную бросает, пепел мимо летит, куда-то на кирпичи красные. бессмертных свободной рукой дырки в джинсах сережи ковыряет, ныряя одними пальцами к бедру, задевая раны незажившие специально. кудрявый за это время еще пару ссадин из-за своей неуклюжести получил. заклеивал это все ваня, конечно, предварительно пополняя свою аптечку пластырями с животными, потому что сережа точно счастлив ходить с такой красотой на коленках. русый все еще к нефорскому стилю парня придирается каждый день, правда, глаза уже не так режут розовые кудряшки, потому что на ощупь они такие мягкие оказываются, что ване для хорошего настроения нужно только прикоснуться к волосам ухоженным. сережу все еще бесит этот постоянный серьезный ебальник бессмерных в школе, после школы и во время курения. но он такой красивый. солнце по русым волосам пускает блики, кольцо на все том же среднем не меняется. парфюм цитрусовый сменился яблочным, наверное, его любимый кончился, теперь от него свежими яблоками пахнет, а от сережи — неизменной вишней. — пойдем гулять в пятницу перед уроками? — разрушает тишину ваня, зелеными глазками хлопая перед удивленными карими напротив. пешков в раздумьях одну глубокую затяжку делает, выпуская из прикрытых губ колечки дыма в русые волосы. — пошли, с тебя цветы, — подмигивает сережа, пополняя коллекцию окурков в углу комнаты, потушив его о стену разрисованную. ваня утром вскидывается, как угашенный, и бежит одеваться сразу, накинув штаны с рубашкой, забежав обратно в комнату, чтобы будильник выключить и морфея погладить. солнце едва поднялось, как ваня туфли обувает и, кардиган хватая, выбегает в подъезд. как назло лифт едет невообразимо медленно, к нему парочка какая-то присоединяется на пятом этаже, они разговаривают и спорят о чем-то громко. у бессмертных каша настоящая в голове творится. пообещал ведь. значит должен выполнить. ваня со всех сил глаза держать открытыми пытается, в глубине души поджимает что-то, сейчас он должен был бы морфея выгуливать. а дисплей телефона полседьмого утра показывает, до уроков еще уйма времени, к сереже совсем не уйма. ваня по дворам шастает, в клумбы заглядывает, возникают мысли из-под окон у кого-то своровать — не по статусу, блять. на лавочку задницу роняет и голову на руки опирает, в мозгах разноцветный комок вертится. состоящий, конечно, из личных мыслей, заданий по химии, сережиных ярких красивых волос, цветах, розах, ромашках, тюльпанах. бессмертных бы никогда не подумал, что он ради кого-то ломал бы голову, думая, какие цветы человеку подходят больше. но ради сережи голову ломать хочется. ради него думать хочется больше, чем ради пятерки по анатомии. для него ваня хочет и будет делать все, что только может. он чертовски этого всего заслуживает. почти расстроено русый топает по дворам, параллельным школе. в эту же секунду ваня готов молиться всем богам пусть не верит в них совсем. взгляд падает на вывеску цветочного. он почти радостно, звеня мелочью и ключами в карманах, забегает в магазинчик и выжигает взглядом продавца и все эти разноцветные букеты различных цветов. хозяин магазинчика маленького, только-только открыл дверь и для него неожиданно видеть покупателей в такое время. в голове — картинка счастливого пешкова с розами в руках. ваня просит всего три штуки, продавец заворачивает их в блестящую прозрачную упаковку и вручает бессмертных. руки с неким тремором вручают человеку нужную купюру, ваня прощается с милым продавцом, забирая свой мини-букетик. на улице дождь моросит, волосы мокнут неприятно почти. почти — потому что сережи нет рядом. почти — потому что сережины эмоции непредсказуемы. почти — потому что волнение кроет с головой. почти — потому что в кармане кардигана звенит телефон. — привет, сереж, — на другом конце провода уставший пешков здоровается и зевает в трубку. ваня под козырьком магазина, под первым, который на глаза попался, когда бессмертных укрытие искал. с носочков на пятки качается и нервно ждет кудрявого, тот пять минут назад позвонил спросить, куда подойти. пусть сережа и согласился спокойно на прогулку перед школой, будто обычно совсем, будто это не он прятался на спрятанной в школе лестнице от вани недавно совсем. русый надеется, что все это не просто так, что взаимны эти взгляды, касания случайные и прогулки со школы до заброшки. то, как они впервые сигареты друг друга пробовали, впитывая запах такой, вроде родной и такой далекий. в глазах сейчас одиноких надежда странная плещется. надежда на то, что поцелуй тот на географии был сереже не противен, что сережа не боится его по-настоящему и скрывает это просто за маской «хи-хи-ха-ха». ваня надеется, что тот поцелуй будет не последним. рядом машины ездят, шум создают, они голоса все глушат. поэтому ваня на месте крутится, за каплями дождя следит, за людьми, идущими куда-то, возможно, даже в школу. дождь все прекращается и прекращается. время семь утра — сережи все нет. в голове мысли неприятные крутятся, он телефон перепроверяет постоянно, может, сообщение какое пропустил и зря стоит ждет его сейчас. на каждого парня заглядывается, но каждый — не он. русый малиновую макушку увидеть хочет, эти рукава полосатые, штаны дырявые, на то он и нефор неуклюжий. сзади громко в лужу кто-то прыгает, ваня в мыслях уже поворачивается и наезжает на этого невоспитанного ребенка, который штаны ему забрызгал грязной водой. он волосы взъерошивает, поворачиваясь уже, строя свое обычное невозмутимое лицо. — вань, ты че это? — сережа стоит растерянно перед ним, руки в стороны раскинув. он волосы поправляет свои, на предплечьях перчатки длинные красуются, они привычные ему такие, с фиолетово-черными полосами. внутри у бессмертных даже не так сильно корежило от его внешнего вида. пришел. — ты схуяли так долго? — в зеленых глазах пелена эта привычная пропадает, но бессмертных все еще розы за спиной жмет, боится сука. — я… — сережа паузу длинную делает, глазами бегает по телу вани, осматривая его с ног до головы, затылок задумчиво чешет, — ладно, проспал я. позвонил тебе, думал еще минут пять поспать буквально и вырубило, так бывает, знаешь, — тараторит пешков, все желая увидеть, что за спиной широкой ваня прячет. улыбка по лицу течет от образа этого домашнего бессмертных. без замороченных костюмов, уложенных волос — их бы в любом случае дождь растрепал бы. сережа обнять тянется в виде приветствия, заодно глянуть на спрятанное чудо. как ребенок ожидает там коробку сладостей увидеть, совсем забыв о том, что сам же позавчера упомянул цветы принести. ваня с минуту еще мнется, пока сережа сон свой насыщенный пересказывает, параллельно влажноватые волосы постоянно поправляя. губы розовые кусает, давно его так за душу не брало, а тут-то — всего лишь вручить три розы какому-то безумнокрасивомуахуенномупустьстранномунефорупотомучтопообещал. какой пиздец. — на, — бессмертных в струночку выравнивается и букетик протягивает, чуть по лицу не ударяя сережу. у того глаза округляются, рассказ оканчивается где-то на моменте «я встал, вижу спереди…», но уже не важно. ведь у него улыбка сменяется на улыбку смущения, ну, а может, и искреннего охуения вместе с этим. — оху… спасибо, — к себе шелестящую упаковку прижимает и за руку почему-то бессмертных хватает и тащит куда-то, по ваниной памяти — именно в ту сторону школа. ваня себя отцом маленького ребенка почувствовал, мелкий тянет его куда-то, куда хочет, ни слова по сути не сказав, а просто начав тараторить свои россказни дальше. у него мозг скоро бы вытекать через уши начал, если б пешков не заговорил его так, что бессмертных просто не понял, что его почти пенделем загнали в какое-то кафе. о боже. ваня, как под гипнозом, под напором рук на плечи на диванчик в углу заведения садится и только на сережу смотрит. сейчас жутко — застывший в одной позе бессмертных с приоткрытым слегка ртом, с челкой, свисающей почти полностью на глаза, и лишь пальцы, что ритм какой-то на коленях отбивали. сережа рядом усаживается, розы отодвигает от себя для удобства, на стол как-то стыдно класть, два парня за столом ведь всего. крышку на своем чае пахучем открывает, это действует как спирт, и ваня отмирает, осознает и в ту же секунду покерфейс ловит снова. пешков третий пакетик сахара высыпает к мешанине разного чая и палочкой размешивает, наклоняется к уху чужому лишь за коротким: «возьми, что хочешь», и он встает. для вани все это — как игра, он буквально и двигается как марио, если не лего-человечек, дергано и мертво. двести рублей свои перед девушкой кладет и через минуту стаканчик забирает. пешков все еще на какой-то радости к стакану чужому наклоняется, чтоб понюхать и отпить, что тот взял, отстраняется быстро и рот ладонью вытирает. — фу, блять, — отпил — бе, какая гадость, как говно воняет, — понюхал. — не выебывайся, нефор сладенький, — бессмертных точно знал, что теперь в компании сережи будет брать. ваня все еще не отошел от того случая, когда на заброшке на пять минут отходил поссать, а тот сигарету у него нагло спиздил. непростительно. но вот другое дело, когда они обменялись, поровну всем, никто не выебывается и мозги не выносит. розоволосый и так полчаса ржал, что вылизанный ваня пошел ссать на какой-то заброшке. у сережи в груди снова, как колесами по живому проезжается. что вообще за «сладенький»? прежняя тревога снова ноги ему начинает поджимать. но ваня смотрит на него, как на идиота, и головой ему на стаканчик кивает, сережа нюхает свой. боже, да он же пахнет как: смузи из розовых наклеек, нежно-голубых заколок, бесцветного бальзама для губ, полосатых перчаток и розовых шнурков. прекрасно. приторный чай ягодный оседает на языке малиной, черникой, персиком. сережа, не глядя, все самое сладкое кидал, добив всю эту картину тремя ложками сахара. — блевотня единорога, — подытоживает ваня, кидая свой этот мега серьезный взгляд. до уроков еще почти час, поэтому можно скушать по мороженому. ваня пломбир обычный берет, а сережа — с добавками всякими, которые язык от своей сладости жгут. сережа кушает неспеша, тут же вспоминает, что хотел фото сделать с этим всем: ваней, цветами и лучиками солнца, что игриво через окна пробиваются. — улыбнись, дурак, — говорит сережа, потому что нечего ему память занимать своим угрюмым ебальничком. минут пять настраивал камеру так, чтобы фото красивое вышло, ваня за это время мороженое доесть успел. волосы рукой поправляя, бессмертных наконец расслабляется и дает волю улыбке — настоящей.