улыбнись, дурак

уже с неделю снег на дорогах лежит, уже с неделю ваня не может перестать думать о пешкове, уже с неделю мама с папой подпинывают насчет усердной учебы. ноябрь прошел быстро и невероятно приятно, в компании кудрявого и его приторного чая никогда не может быть плохо. за почти целый месяц они успели первый снег встретить, поцеловаться пару раз. ох и с трудом далось нормальное сближение. успели у вани пару раз на ночь остаться, как бы странно не звучало, но обниматься во сне лез именно сережа. бессмертных все еще с улыбкой вспоминает тот момент, когда он посреди ночи проснулся от того, что розоволосый ногу через него перекинул, талию руками обхватил крепко и ногой его к себе ближе попытался присунуть. ваня немного переосмыслился с момента, там, на школьной лестнице, так что пожалел сонного бедолагу, и сам придвинулся к нему спиной. лицо горело пламенем, но тогда худшим показался тот факт, что сережа в следующую попытку не по бедру попадет, сквозь сон розовый чмошник еще более косой, хотя и днем он тоже только с пятой попытки в ванин дартс на стенке висящий попал. за месяц под ваниным напором сережа все-таки кинул в стирку эти конверсы грязнючие вместе с паркой, и, сука, недовольный потом сидел. но пешков не был бы собой, если бы его не порадовали новая пачка вишневого чапмана и новый черно-белый шарф со всякими узорами, подаренные на следующий день. бессмертных будто заново учится жить, вливаться в социум, смотреть на жизнь, смотреть на сережу. на сережу пешкова. знакомство ваниных родителей с кудрявым было мимолетным, это случилось из-за оплошности и неправильно подсчитанного времени, ну, подумаешь, просчитался ваня на час. им обоим просто повезло, что они всего лишь уроки вместе делали, а не что похуже, а уже ведь можно. сережа ручкой помахал им из-за двери, когда те заглянули сына посмотреть, чем он там занимается, что даже из комнаты не вышел их встретить. они все еще надеются, что их кто-то там встречать собрался. кудрявый тогда, стоило дверям светлым закрыться, как он хохотом в ладонь зашелся, смеясь со всей ситуации. а родители ведь даже словом потом не обмолвились с ваней, что за паренек с ним был. на улице холодрыга каждый день, но школу ведь никто не отменял, да и вечернее репетиторство сережи, в общем, тоже. на работе они слаженно работают, помогают денису после смены на кухне, в субботу приходили пару раз заготовки для блюд делать, белобрысый не мог нарадоваться их хорошему настроению и улучшившимся взаимоотношениям. каждый вечер после упорного втирания в голову бессмертных примеров, разжевывания информации и подготовки к экзаменам, ваня проводит сережу до дома, беря с собой морфея. это довольно забавная компания, хоть морфей — и ванин пес, но пешкова он будто любит больше. они бегают в снегу вместе, валяются в нем, русому остается лишь в сторонке стоять в своем пальто и наблюдать за этой парочкой. из-за того, что добермана почти с двух месяцев дрессировать начали, его можно было без зазрения совести с поводка спускать, он — послушный мальчик, а в то время, когда бессмертных с кудрявым выходили на улицу, всех людей на горизонте по пальцам посчитать можно было, никого бы морфей не потревожил. — сереж, хватит уже, ты и так уже с ног до головы в снегу, — розоволосый ангела на земле конечностями вырисовывает, пока рядом с ваней у ног пес сидит, — ты еще с десять минут назад себе все отморозил. — еще чуть-чуть! — голову приподнимая, кричит сережа и встает все-таки, но лишь для того, чтоб рукой в черной перчатке с нарисованными косточками зачерпнуть горсть снега и швырнуть в сторону русого. — ах ты падла, — но бессмертных ловко уворачивается. он сам уже, честно говоря до нитки промерз, шарф и варежки теплые, не спасли, к сожалению. — все я пошел, — морфея пристегивает и показушно разворачивается от сережи и уходит. сережа знает — не уйдет, знает, что останется, знает, что сейчас развернется и все равно будет ждать. но надоело уже мучать друг друга. — иду я, подожди, — из кучугуры снега вылазит, как из норы, и с улыбкой невероятно широкой к ване идет, отряхиваясь параллельно от снега. пусть и знает тоже, что ваня поможет от снега избавиться. глаза в глаза перед бессмертных, из-под черного объемного шарфа нос курносый выглядывает, губы замерзшие под ним не видно, но и это сережа знает. на его улыбку ваня отвечает такой же, безумно искренней и нужной. потому что устал. воскресенье, уроков нет, на работе полный расслабон, потому что декабрь, а декабрь — месяц, когда почти все разъезжаются в теплые страны или наоборот, летят куда-то, чтобы на лыжах кататься. в общем, людей в это воскресенье было довольно мало, что не могло не радовать двух парней, которые последние недели были заняты друг другом, ну, и учебой тоже, чем они только что и занимались. — слу-у-ушай, сереж, — начинает тянуть бессмертных, — ты сильно будешь скучать, если я уеду куда-то? — смотря насколько, — отпивает своего сладкого чая из выданной ему белой кружки и плечами вскидывает. — родители решили на неделю в питер поехать, мол, там красиво очень, зимой особенно, ну, и из-за того, что я там не был никогда. пешков чашку на стол со звуком цоканья отставляет, взглядом прожигая ваню всего. в карих глазах читается такое сложное — бросаешь. и ваня готов вечностью клясться, что это не так. он приедет, обнимет еще тысячу раз. одна неделя. днем, когда ваню уже из квартиры пинками выталкивали на выход, русый с рюкзаком наперевес в машину садится и родителей ждет, пока те докурят. они снова о чем-то спорят, но потом все равно целуются и идут к машине. дорога долгая ждет, заправки, остановки каждый час, чтобы в туалет сходить, да покурить. бессмертных от бензоколонок подальше отошел для безопасности, чапман кофейный поджигает и на людей со стороны смотрит. все одинаковые, уставшие, голодные и все, блять, курят стоят. мама любезно хотдог ему несет, в руки вручая, и ждет перед этим, пока он сигарету свою потушит. разговаривают они мало, это вроде как плохо даже, но русого все, в общем, устраивало. чем меньше рассказываешь о жизни — тем меньше в нее поглубже лезут, удобно. ваня, в плед лежащий в машине всегда, укутался и стал штаны снимать. решил, что в шортах вот так поедет, почему бы и нет? в машине жарко, а в пропотевших ходить почти целую неделю — совсем не кайф. но ваню всю дорогу родители доебывают: почему ты переоделся? не холодно тебе в шортах? только попробуй сказать, что тебе холодно, я теплее печку включать не собираюсь. боже, какие же они уебы. уебы, что утром сначала пять минут целовались, а потом, как чайник вскипел, на ваню за учебу наезжали. ваня вскипел, прямо как тот чайник. рюкзак собран был еще со вчера, поэтому спать бессмертных пришлось только в белье, одежды самой обычной очень мало, и вся на переодевашку в питер пошла. за окном — виды красивые, в перерывах между песнями ваня даже фоткал и снимал, на память что-ли. потому что это, кажется, всего вторая поездка вот так, с родителями, первая была в италию, по островам. насыщенная она была тогда, вот только все, что помнил из нее русый, это комнаты в отелях итальянских, они классные. валеру — отчима, ваня и правда называл родителем, уже девятый год совместной их с мамой пошел. хоть и любить его не за что, язык не поворачивался не папой его назвать. десять лет бессмертных были тусклыми и никогда не радостными. мама плакала почти каждый день, а папа пил, пил и пил постоянно. потому что нельзя двум травмированным людям женится, жить вместе, и тем более, вот этот цирк на глазах ребенка разыгрывать. нельзя так? почему то самого бессмертных это не касалось. но кудри малиновые, пушистые и растрепанные перед глазами стояли постоянно. глаза прямо-таки цвета его чапмана любимого. улыбка забавная, клычки видны были при самой искренней. ресницы у него длинные, да он был бы самой красивой девушкой. пусть и парнем он был сногсшибателен, для вани он был первым в списке самых красивых людей. красивых и любимых людей не мучают. но почему то бессмертных это не касалось. подъезжая к питеру, их улочки красивые встречают, около дорог снега кучи лежат, будто все ждут, что они сами по себе растают, никого не волнует слякоть, на которой прохожие подскользнуться могут, если поспешат куда-то. никого не волнует грустный ебальник бессмертных, который тянется к телефону, чтобы сереже написать и уже четвертый раз от родителей заезженное «помоги с вещами, вань» «потом успеешь друзьям отписаться». хотя они не знают, что писать ваня одному единственному хочет. в этой съемной квартире в петербурге русому безумно нравятся окна и балкон, где можно выпасть из жизни. главное, не на асфальт. свободные черные штаны в клетку чем-то схожи с теми дырявыми пешкова, из-за этого сравнения улыбка на лицо невольно лезет, бессмертных снова телефон включить пытается — сдох, сука. ваня со злостью его на кровать откидывает, принимаясь выставлять книги, вещи на стол в этой маленькой комнате. мама кушать зовет, после дороги очень хочется, но русый лишь отнекивается в очередной раз и в тапочках скользит прямо на балкон. на поручнях — снег. на земле — снег. в воздухе — мороз. несмотря на все это, перед глазами пешков. меж пальцев сжимает сигарету кофейную, а в мыслях только то, что она сережина. потому что самому ване такие покупать не по статусу, потому что вкуснее от сережи получить пачку брауна. небо давит, кажется, вот-вот и звезды впутаются в русые локоны, мысли заполняют голову все время. бессмертных окурок тушит, выкидывая с пятого этажа вниз. так похуй, если упал он кому-то на голову. даже в голове мысли попарно живут. а здесь ваня один среди огромного питера и теплый свитер не поможет, слишком холодно. теплый душ, а после — сон. такой неспокойный, наполнен странными лицами, все из них на ваню смотрят, осуждающе, но это ничего, потому что под своей рукой ваня чужую ладонь чувствует, парень рядом сжимает ее в порыве гнева на все эти лица, кричит, матерится, а потом все уходят. остается темнота, бессмертных и все те же переплетенные пальцы. ваня не ехал сюда гулять по заснеженным улицам, поэтому парень отсыпается, хотя бы пытается, потому что каждые два часа просыпается от кошмаров. примерно ровно в три ноль три ночи русый к телефону тянется написать кудрявому хоть слово, но блядский телефон оказывается не подключен к зарядке был все время. сука. да что ж такое. ощущения отвратные везде и повсюду. волосы грязные липнут ко лбу, в одних шортах холодно и одним отельным одеялом не спасешься, в рот будто говна накидали. «я не хочу есть», «отстань, ма-а-ам», «не голоден», тьфу, блять, живот сейчас в комочек схожий на курагу свернется и куда-нибудь отсохнет, до рта из желудка доходит вкус пережеванного еще днем хотдога, бессмертных сейчас стошнит. пока родители в картах по городу разбирались, у вани в наушниках земфира пела «злой человек» и пред глазами поочередно под строчки всплывали кадры глаз пешкова. напуганные — около его ванной комнаты. спокойные и больше не тревожные — во время урока географии после кабинки. напуганные — на кровати. веселые и полны радости — в кучах снега. сережа был очень разным, подгадать его эмоции и реакцию было сложно. но все же ему было ясно — сережа не любит ебаного бессмертных. он любит — ваню. русого парня, что часами его слушал сидя за столом и объясняя темы алгебры. веснушчатого парня, что усердно ему раны заклеивал каждый раз. высокого парня, что в последний месяц не приставал. погодите, любит? любить его не за что, полюбить его не за что, влюбится не во что. он обычный. в нем и любить нет что. кое-как, но в сон крепкий ваня таки проваливается, до утра не ловя ни одного сна. утро оказывается таким же мучительным, как и его сны, пусть и перед глазами после пробуждения он увидел недовольное лицо мамы, а не перекореженные лица неизвестных ему людей висящих, на крестах, как иисус распятых. женщина над бедным ребенком стоит и спрашивает, пойдет ли он гулять с ними, и русый всеми силами пытается показать, как ему сложно встать, как еле рот открывается, как ему по-о-о-охуй на эти гулянки по питеру. и удается ведь. мужу кричит, чтоб тот одевался уже и выходил на улицу, что сын не пойдет, лентяй потому что. голова уставшая и начавшая буквально с минуту назад соображать о реальности маты и оскорбления генерировать не успевает, как родители уходят, не закрывая за собой двери на ключ. а то вдруг же бессмертных социализируется за полдня, погулять выйдет или с голоду умирать начнет вдруг, они и денег на столе на кухне, соединенной с гостиной, оставили, какие милые, ей богу. зарядка от телефона на самом дне рюкзака находится вместе с носками теплыми, ох, и холодные повсюду полы, блин-блинский. за окном снегопад, ваня несмотря на то, что не хочет выходить сейчас на улицу от слова совсем, собирается. нехватка сигарет — как-то раз шутил над ним пешков, когда бессмертных за алгеброй резко подорвался со словами «мне в легких не хватает дыма» и сбежал на балкон. русый забирает со стола деньги, обувается и выходит в подъезд. он телефон с собой не берет, знает, что им все равно. волноваться — это не в случае семьи бессмертных. питер красив, снег под ногами приятно хрустит, а нос так и хочется спрятать в огромный шарф, правда, ваня их не любит, но сейчас пригодился бы. русый останавливается около супермаркета, на крышах огромные сосульки. был бы тут сережа — одна из них точно бы упала ему на голову. слишком ему везет поймать лишнюю ступеньку или навернуться через бордюр. в пачке осталось четыре сигареты, на неделю не хватит, они уже автоматически записались в желаемые покупки. пятнадцатое декабря, люди покупают всякие украшения, закупаются продуктами, а ване только сейчас пришла мысль о том, что он не знает, как праздновать будет. с кем, где? раньше это невыполнимым казалось — новый год не в кругу семьи, а сейчас русый ломает голову, потому что не хочется праздновать. в магазине намного теплее, бессмертных, как сосулька замороженная, тает в помещении. ваня идет к холодильникам, там лежат разные продукты, и бессмертных знает, что ищет — пицца, которую можно приготовить в микроволновке. о да, наверное это лучшее, что можно было найти. в покупки еще добавилось пару бутылок воды и сигареты, все это быстро раскладывалось на ленту кассы, а после оплаты летело в бумажный пакет. лишь две пачки сигарет, одна из них винстон с синей капсулой, а другая чапмана, парень их позасовывал в карманы куртки. в школе бессмертных отпросился ровно на неделю. ване нихуя не легче. потому что потом больше ебашить нужно будет, потому что весной — экзамены. готовится уже начал, да и сережа помогал, но все не то. ему кажется, что он не сдаст, что получит за это по шее, что пешков поступит, а он станется здесь один между заснеженных улиц в воспоминаниях. что останется в памяти «ебанным бессмертных», но не хочется ведь.

***

сережа третий урок штаны в школе просиживает, сбежать из здания очень охота. в школьном чате с одноклассниками ведется спор о том, на какие темы будут самостоятельные, кто-то даже скидывает ответы на задания, мол, у параллельного класса спросили, и они предоставили фотки стыренных из стола листочков с ответами. но пешкову поебать абсолютно, напишет ведь, как всегда, хорошо, может, даже на отлично если повезет с вопросами. шестой урок закончился около всего лишь пяти минут назад, а кудрявый уже по вытоптанной дорожке шагает домой, думая, как с кайфом завалится на заброшку и распечатывает свою новую пачку вишневых. так и делает. там как всегда тихо, спокойно, не слышно голосов каких-то младшеклассников, не слышно шума машин. он на третий этаж в этот раз забирается, за новыми ощущениями что-ли. он ноги свешивает вниз и поджигает кончик, вдыхая сладкий самый любимый вкус. пока он любимый вдыхает, где-то в другом городе его любимый выдыхает ментоловый в морозный воздух. картинка красивая открывается: заснеженные ветки деревьев, с некоторых под порывом ветра он аж сыпется, маленькие дети в пуховых костюмчиках, возле них всегда мамы идут и за ручку их придерживают, это мило. в момент с неба маленький-маленький снег сыпать начинает, на копну яркую приземляется, заставляя намокать чистые волосы. в воздухе грусть какая-то кружит, ничем не подкрепленная совсем, но она так же, как снег, оседает на сереже. бычок летит вглубь комнаты, а руки к карманам, за телефоном с наушниками. на рандом первый плейлист включает. мелодия заполняет белым шум в голове, но легче не становится. плакать, просто глаза рвет, но слезы не идут. нет сил? нет желания? нет слез? в песне девушка надрывным голосом о ненависти к себе поет и кричит, так грязно, но, сука, близко, и от этого душевно. сережа никогда не отличался сильно от других подростков. он так же начал довольно рано курить, он рано начал себя ненавидеть, начал рано внешность изменять. ухо сам в четырнадцать лет проколол иголкой, сидя на коленях в ванной, которую у мамы в комнате на полках нашел. краску первую в тринадцать за свои карманные купил после школы. пока родителей не было, он голову свою осветлил, вышел, естественно, желтый, а никакой не белый, но было все равно. потому что через два месяца он это все черной краской закрасил, той же фирмы, к слову. как-то сидя на диванчике в коридоре на перемене, он просто всех разглядывал. смотрел, кто как одет, у кого какое настроение на лице написано. пытался и подслушивать чьи-то разговоры, но сквозь шум всеобщий ничего разобрать никак не мог. это было в классе так седьмом, как средь всех девушек и парней пешков девочку одну увидел. она была вся просто будто мраморная. она своими кудрявыми волосами цвета каштана за собой приятный шлейф вишни тянула. у нее талия точеная, и темные широкие джинсы еще больше это подчеркивали, сережа ее бы прямо-таки с осой сравнил. она в топе обтягивающем была и в короткой кофте на молнии, практичности ноль, но зато учителя не пристанут. боже, да она настолько прекрасна была, что сережа бы за ней, как зачарованный, пошел, лишь бы видеть ее дольше. она шла не одна, с друзьями своими, все как один одеты довольно официально, в юбках до чуть ниже середины бедра, в тенисках белых и лоферах темных. парни одеты были также, только в темных прямых брюках еще. и она выделялась, она была особенной в той компании, она не боялась быть одаренной косым взглядом других. не задумываясь, сережа себя на ее место поставил, сравнил вскользь, пока она за углом не скрылась совсем. не такой же, как она. не такой же худой. не узнаваемый из толпы. не идеальный средь всех. трус. жалкий трус, который боится быть осужден другими. весь седьмой урок сережа в туалете провел, в слезах и раздумьях. в смятении и страхе. в соплях и тревожности. трясло, будто от холода, а за окном весна цвела. после школы уже темно совсем, хотя после учебы парень забежал на любимую заброшку, выкурив там пару папиросок. по дороге домой в глаза сереже попадается та лавочка около подъезда, что и тогда в конце августа. теперь без вани так скучно. скучнее уроков истории. скучнее игры на пианино в пустом зале или рисования без музы. однотонно, одиноко и, почему-то, эгоистично. словно бессмертных может лишь рядом быть все время, словно ваня должен всегда помогать. словно у вани своей жизни нет вовсе. перед парнем — излюбленные качели, иронично, безэмоциональных от бессмертных. холодные прутья по разные стороны, сугробы снега под ногами и сигарета вишневая меж пальцев. сережа тогда думал, что пора умирать, на самом деле, с этим учебным годом лишь жить начал.