улыбнись, дурак

ваня громко головой в стол падает, больно ударяясь, словно в шее шестеренки перестали работать, словно это поможет делу. похуй. этот же стол покрыт книгами с тетрадями, листками исписанными и несколько законченных шариковых ручек. и пустые чашки, испачканные кофе. экзамены. бессмертных чуть не плачет от обреченности, в нем знаний за последний март больше, чем за одиннадцать лет школьной жизни. ему уже по горло это обществознание и профильная математика въелась. умереть было бы легче. спасает лишь сережа, что видеосообщения с поцелуями шлет по расписанию каждый час между ответами и информацией для помощи в учебе. в их отношениях, наверное, должно было что-то поменяться. пешков приставать без дела начал, переживает о синяках этих нескончаемых, когда во время их игр ваня футболку снимал. сережа переживает. сережа ради улыбки бессмертных из кожи вон лезет, потому что любит и напоминает об этом постоянно. за окнами все цветет. вишня, кажется, и абрикос, розовым цветом покрыты красиво и завораживающе. у сережи волосы вымываются к концу каждого месяца и с цветущей вишней сливаются мягкими этими оттенками. теперь у пешкова в комнате на стенке новая фотография висит — с бессмертных. на день рождения сережи в январе, они вместе с утра до ночи были, ваня снова подарил для рисования вещи, что стоят больше почки пешкова. парень охуевает с количества денег у вани, хоть так и не заметно со стороны, но его родители пахают все время и дают карманные, а этот идиот для пешкова копит все и на праздники краски дарит. кудрявый в ответ картины пишет и вместо фотографий у вани дома коллекция разных холстов. кареглазый в художку поступать отказывается — это для души, на этом не проживешь, утверждает парень все время. мама его совсем не заставляет поступать куда-то, пусть сам решает, но наставить и предложить варианты хороших университетов не отказывается. чего нельзя сказать о ваниных родителях. но сейчас не об этом. сейчас о том, как черныш за пару месяцев вырос — его так и не узнать. шерсть черная совсем пушистой стала, она по всей квартире пешковых рассыпалась постоянно, и из-за этого сереже все время мыть квартиру приходилось. ест котенок в два раза больше да и в размерах заметно увеличился — из меленького неуклюжего чуда в котенка постарше со своебразным характером. это солнышко лоток переворачивает как назло и постоянно краски выворачивает, отныне, когда пешков рисует пропуск чернышу в комнату запрещен. морфея, пешков, все так же любит, за серьезную морду, сереже кажется временами, что у него особый вкус на все, что смотрит с таким же безразличием, как ваня, но имеет глубокую душу. как и у вани, оказывается. сам бессмертных определился, что ему нравится этот нефор, про любовь еще сложно говорить, зная о том, что они прошли. в феврале он снова проводил кудрявого домой по темным улицам большой москвы. снег пошел весьма неожиданно, по прогнозу его точно не передавали, а небо с самого утра молчало, было ясным и голубым, ване казалось, что началась весна. отличает лишь минус двадцать градусов мороза, что показывает градусник за пластиковыми окнами. сережа языком снежинки невесомые ловил, а потом, совсем того не ожидая, русого к себе повернул и в глаза зеленые смотрел словно это последнее, что он видел тогда. — ебанный бессмертных, поцелуй меня прямо сейчас, даже если завтра мы умрем, даже если с завтрашнего утра мы никто друг другу, — ваня еще с полминуты на щеки от мороза красные засматривался, — целуй, сука, — тогда был, кажется их самый чувственный поцелуй. губы обветрились — неважно. прохожие в темноте на двух парней наткнулись — неважно. шапка на снег только выпавший летела, когда ваня руки в кудрях прятал, словно согреться пытался — неважно. сережа, что тянулся ближе к телу, что пытался в силу роста до губ родных, ментоловых, достать. чуть ли на носочках в своих кедах с отмороженными пальцами — это важно. бессмертных, который обнимал сзади, застявляя коленки чужие согнуться, а спину выгнуться — важно. сейчас с улыбкой теплой можно о зиме вспоминать снова и снова. один раз денис. да, тот самый хозяин кафешки, которому за двадцать и он любит пизды за опоздания давать, еще электронки фруктовые любит и кофе без сахара, он — украл у детей ватрушку, на которой они катались, пока этот коломиец, что детство вспомнил, не появился. ваня даже видео снял втихую, пока друг скатывался с гор снега, а тот разлетался в разные стороны. сережа рядом нос в любимый шарф кутал и смеялся со всего этого, у бессмертных на пальце из-за вспышки кольцо светилось и почему-то сразу тепло становилось, потому что это тот самый подарок. потому что у кудрявого на руке парное такое же надето. сережа удивился, как ден тогда целый домой вернулся, парень не выпивал и не был под чем-то, но творил такую хуйню, что пешкову и не снилось в его неуклюжей жизни. глазки в идее подвиги повторить загорелись, падения с горки и вальс с самим собой на гололеде, мешает лишь бессмертных, что под рукой бурчал «ты уже про нос забыл или колени болеть перестали?» отбивал все желание веселиться. ваня с улыбкой лицо от стола письменного отрывает и все-таки хорошо, когда есть, что вспомнить и поднять себе этим настроение. если вообще можно радоваться, когда на столе три пробника и бессмертных нихуя не понимает. сегодня пятница, а значит можно до ночи сидеть над учебой и это вот вообще не радует. даже со своей, казалось, зависимостью, забывает покурить раз в пару часов, ваня, жить, забывает. и так уже целый последний месяц. стрелки словно застряли на одном месте, время вообще не идет, ваня не первый час сидит, точно, но часы эти так долго тянутся. на телефон что-то от пешкова приходит русый и не слышит уже, в ушах звенит и голова кружится, не время отдыхать уж точно. правда его точно никто не спрашивал, когда тело словно в пространстве застревает, а потом холодный пол щекой чувствуется неприятно. сережа уже как пол часа от вани ответа ждет, отвечает же всегда, и быстро главное. еще пару сообщений строчит, кружок в личный чат присылает. в кадре видно что глазки блестят уж слишком, что пальцы подрагивают, слишком, говорит он что-то совсем неразборчиво и быстро, слишком. перевозбужден. около десяти минут по комнате своей кружит, черныша, что под ногами вертелся, на руки поднял и с ним ходил ждал ответа от бессмертных. пол часа. ответа нет абсолютно никакого. да что там ответа, вани в сети не было около двух часов точно, последнее сообщение от него это было: «спасибо, люблю» и красное сердечко. больше ничего. думать о игноре, или о занятости уроками или вообще стычке с его папой — совсем страшно становится. вдруг правда. у пешкова руки снова дрожью заходятся, прям как в видеосообщении. на плечи летит парка, вокруг шеи быстро оборачивается черный объемный шарф, что сначала дыхание пережимает, но уже в лифте на втором этаже подвязывается поудобнее. звонить бессмысленно, не написал — значит точно не возмет трубку. буквально за пять минут добежав до дома вани, он в квартиру нужную стучит, после минуты ожидания в звонок дверной звонит. открывают. — сереж? ты чего так поздно пришел? — ванина мама дверь приоткрывает удивленно смотря на полностью всего взъерошенного сережу что запыхавшись уже куртку расстегивал чтобы внутрь пройти. — ваня же дома? простите, можно я зайду к нему? — русая женщина волосы в пучек крабиком закалывает и молча пропускает розоволосого, забирая у него куртку с шарфом чтобы повесить. — ванечка? не знаю, наверное дома уже, я не заходила к нему — она в последний раз оглядывается, улыбаясь, и проходит в гостиную, оставляя окаменелого сережу дальше стоять в прихожей. у сережи внутри что-то взрывается, брызжет кровью и сладко разрывается на безобразно рванные куски. айсберги врезаются друг о друга, рассыпаясь на льдины поменьше, размером с человека примерно, они бы точно хотели потопить корабль. стервятники доклевывают свою жертву, залазя добычи во вспоротый живот головой целиком, закрашивая свою светлую шею алыми оттенками, чтобы кишку за кишкой съесть и не подавится. сережа в больших ему выданых тапках, подскальзывается едва и спешит в комнату к бессмертных. что вообще значит не заходила? он твой чертов сын. ты смеешь его еще и «ванечкой» звать после этого. и вани нет. ни на кровати ни за столом. волнение рукой снимает, сережа в проходе в комнату, на колени облокачивается и выдыхает громко. в комнате прохлада гуляет, чуть ли не ветряные потоки. темнота сплошная, только приоткрытые шторы дают немного света, и то, хватает лишь на то, чтобы рассмотреть что на столе. там множество книжек и листов лежит, на глазах у сережи одна ручка со стола скатывается и… не ударяется о пол. пешков с любопытством ближе подходит, попутно оборачиваясь чтобы дверь закрыть и свет включить. — если вани правда нет, то я побуду тут немножко и пойду, покурю хоть — бубнит себе совсем тихо под нос сережа и нашаривает в карманах две пачки сигарет с тремя зажигалками. свет как прожектором о зрачки ударяет, что кудрявому приходится даже жмурится. по комнате оглядывается, делая пару шагов. возле стола ваня лежит. всему телу как в аду жарко становится, в висках пульс бьет. пешков на пол падает к парню, чудом не разбивая в кровь колени, снова. снова. снова ваня пересидел за заданиями, книжки и тетрадки открыты, у русого в давно не сжатой руке ручка лежит, рядом катится еще одна, та самая что только что упала. такое уже было, один раз точно, кажется где-то в начале февраля, у вани тогда ссадины на руках новые обнаружились сережей. пешков любил с ним играться, толкая его на кровать и садясь сверху, кофту задорно снимая, пусть и дальше поцелуев никогда не заходило. но все таки это было приятно, каждый раз, и все всегда было одинаково. сережа глазками стреляет и по бедру выше ведет, ваня отвечает сначала просто легким поцелуем в щеку, но кудрявому всегда мало. спустя пять минут того как сережа уже на руки к ване лезет на соседний стул, бессмертных поднимается и сбежать хочет, у него в голове лишь учеба постоянно ведь, никаких игр. но сережа за ним подскакивает и одним рывком налегает на русого, опрокидывая его, на постель. на бедра садится, совсем чуть-чуть ниже паха, подразнить всегда приятно. толстовку темно-серую с вани скидывает через руки, и под футболку ладонью лезет, плоский живот оглаживая легонько, по ребрам ноготками проходится, вызывая у вани под ним полустоны и замыленные взгляды. сережа выше ткань задирает, карие глаза пилят синяки желтоватые, но их сережа уже видел, и не раз. бессмертных руки за головой на кровати вытягивает, сгибая одновременно пять пальцев, показывая что хочет взяться. за руки конечно. как на глаза попадаются красные рваные тонкие полосы на предплечьях. но ваня не мог… он же, он не такой… он не мог! — куда то в пустоту своей головы кричал сережа, сжимая чужие пальцы с каждой милисекундой все больше. — папа, — все что говорит ваня в этот момент. из раза в раз. пульс прощупывается хорошо, ухом дыхание сережа чувствует, голова цела, как и тело в общем. ведь довольно частыми были эти пешковые поползновения под ванину одежду. спит. он просто блять спит. — сереж! а, сереж? — ваня вскидывается вдруг. хоть и до этого почти около десяти минут спал у кудрявого на коленях, все таки пол холодный. — доброе утро, мой ты трудяга, ебанный, — выделяет последнее и тянется чтобы в лоб русого поцеловать — поговорим об этом попозже, давай? а сейчас пожалуйста, вставай, и пошли поедим чего нибудь, — бессмертных моргает и моргает сидит, будто не понимает где он и что он. угукает тихо-тихо и поднимается так же тихонько, будучи под опорой в виде сережи. тот его под подмышки подхватил и поднял, не дав упасть. еще пару минут ваня на стуле просидел, рассказав что было и почему так вышло, сережа взглядом злым одарил того с ног до головы, но все же захихикал когда ваня тонким голоском подал что есть таки и правда хочет, перед этим на многочисленные банки из-под энергетиков под столом ткнув пальцем, и на его слова услышав смех искренний живот тоже голос подал. мама из комнаты голосом сонным сказала, что все в холодильнике, парни тихо на кухню пробрались и нарыли кастрюлю супа на верхней полке. микроволновка шумит неприятно, мешая мыслям сосредоточится. ваня о столешницу упирается, голову на пешкова поворачивая, тот в метре стоит, на оранжевый свет от электроприбора смотрит. так внимательно, что бессмертных сам пытается увидеть то, что там сережа заметил такого завораживающего, но оказывается тот на ходу в сон погружался, глаза и вовсе закрыты. русый к лицу пододвигается, шум одеждой создавая. карие глаза распахиваются, а на них сверху вниз глубокие болотные смотрят, так, словно это последнее, что ваня за жизнь увидит. так, словно бессмертных портрет на веках отпечатывает. пешков дергается, когда микроволновка характерный звон делает, когда таймер заканчивается. русый с улыбкой наконец отстраняется, доставая ложку из ящика, где все приборы лежат. сережа себе на хлеб кетчупа налил и радуется, даже после уговаривания от вани не передумал хуйней одной питаться. на стулья две туши падают, стол обеденный пуст, на нем только тарелка супа да руки на него положенные. — приятного, — сережа с набитым ртом мямлит слова, а потом решает не позориться и молча кушать дальше, что смех у русого вызывает, то, как пешкову вроде похуй на его впечатление на бессмертных, ведь его уже ничем не испортить, но все равно пытается держать себя в некоторые моменты. кудрявому всегда похуй на чужое мнение было, так почему сейчас ради этого русого паренька хочется себя настоящего показывать? на кухне лампочка, одна во всем доме, горит, звук воды из крана и сопение морфея где-то в соседней комнате все превращается в шум ночной. за окнами машины ездят, колеса из раза в раз стрирая об асфальт, сейчас мокрый после растаявшего снега недавно совсем. бессмертных руки полотенцем протирает, а после пешкова за руку беря, в комнату уходит. закрывая дверь. отчим в какой-то командировке, а мама ломиться посреди ночи не станет, поэтому похуй. сережа на кровать садится, со всем непониманием происходящего за ваней следит. кому он врет — все понятно, по искрам в зеленых глазах. пешков чуть напрягается, когда бессмертных с пятки на носок по комнате перемещается, все ближе находясь. пешкова легонько под ребрами берет и дальше на кровать опрокидывают. все не так, как в их обычные игры, потому что как-то слишком интимно, слишком поздно, слишком уставшие и ищут тепло в друг друге. ваня к губам ластится все так же по телу родному под ним символы непонятные и узоры пальцами вырисовывает. поцелуй мокрый и медленный, сережа под напором чужим лишь расслабляется. наконец бежать не хочется, никуда, не в ванну, не в свою комнату. не хочет пешков больше бежать за лестницу холодную в школе от бессмертных. не хочет в кабинке неудачно закрываться. хочет полностью быть окутан им, с зеленых глазок начиная, заканчивая костюмами строгими. он хочет бессмертных. мама даже не в соседней комнате, она точно не слышит. ваня делает все развязанно, спускаясь поцелуями ниже. на шее светлой, желание оставить себя растет, бессмертных не сдерживается. к коже тянется, губами выцеловывает и кусает. больно даже, потому что сережа мычит невнятно, но русый зализывает свое проказничество, щекочет кожу языком шершавым. пешков в локоны светлые руку запускает и сжимает еле ощущаемо, когда бессмертных снова кусает нежную кожу под подбородком. — я сниму? — ваня пальцами за край футболки приподнимает, а сереже остается лишь руки наверх поднять, чтобы тот ее снять смог. в просторной комнате все еще прохлада гуляет, щекоча ванины пятки. взгляд карий прямо на зрачки падает, он своим взглядом ниже ведет, и быстро переводит обратно. бессмертных лишь хмыкает и край свитера поддевает, оставаясь как сережа до этого, только в футболке. сережа к ване тянется, на шее почти висит, заставляет чуть вглубь кровати подползти. пешков много-много шепчет ване в грудь неразличимо, как котенок об подбородок трется головой. руки за спину заводит и лопатки ногтями задевает едва, но по мычанию русого выше, похоже, ему нравится. поэтому, пешков, все-таки роняет русого на постель, оказываясь над ним. к шее припадает, точно как кот, вылизывает, ведя от впадинки, по венам к самой челюсти. широко мажет ключицы, проходясь по самым косточкам, огибая их, бессмертных приходится лишь терпеть и прикусывать собственные губы. кудрявый выше поднимается к губам малиновым, тонко языком проходится, ныряя им глубже, ваня за плечи сережу хватает, и отворачивается в сторону, уходя от поцелуя. — сереж, я тебя очень люблю, — в глаза смотрит, одаривает теплым взглядом, и почти нервными вздохами, — но дай отдышатся, пожалуйста, — конечно, ведь он все это время дыхание держал, чтобы не застонать особо громко когда сережа языком выше доходил по шее. у розоволосого черти в карих пляшут, прямо хороводы водят вокруг огня. или же он просто сам черт, пляшет вокруг да около, но вот только не вокруг огня. сережа под футболку ладонями ныряет, садясь на бедра бессмертных, на этот раз, довольно, близко. ваня только ахнуть успевает как, он, упираясь руками в ребра чужие, пододвигается еще ближе. — серь-е-е-еж, — срываясь в конце на хныканье, ваня за бедра парня сверху хватает и удерживает насильно. ведь он сейчас лыбится во все тридцать два, бока сжимает и давит своей задницей еще больше. и стоит ване только ногтями впиться в бедра и открыть рот, то ли во стоне то ли в начале гневной тирады, как кудрявый всем телом к нему прижимается, и языком в рот проникает. по языку чужому, вдруг расслабленному, лижет, по деснам проходится. параллельно, одними ногтями легонько ведет по ребрам, вызывая у вани дрожь по телу и очень вязкие ощущения ниже живота. бессмертных тихо и глухо в чужой рот стонет и бедрами вверх неожиданно подается, хлопая, как оказывается, по заднице пешкова. но тот, в свою очередь, лишь хихикает сверху, разрывая ниточку слюны меж ними. за дверью шорохи слышатся, ваня напрягается весь и быстро из-под сережи вылазит, свитер на себя натягивая, кудрявый же просто ложится на подушки и ждет. — тебя хоть что-то в этой жизни ебет? — ваня пихает того в плечо и шепотом кричит ему, но в ответ его одаривает очень странный взгляд сережи и хитрая ухмылка, — ладно молчи я понял, — за дверьми в ванину комнату мама проходит, скорее всего в свою комнату пошла. дверь тихо хлопает, и закрывается на замок. — я же говорил, — начинает спокойно пешков, поднимаясь и садясь возле вани, что край свитера до этого нервно теребил. — ты молчал, дурак. — я? дурак? но это ты только что с перепугу свитер натянул и в кровать вжался. — я тебя щас самого вожму. — слова на полувыдохе произносятся, и сережа правда вжимается в постель, под ваней конечно. потому что теперь его очередь вжимать своим телом, вызывать вздохи и стоны приглушенные. на паху ерзать и считать ребра легкими прикосновениями. в волосы пышные зарываться и оттягивать у корня. языком чужой ласкать и сплетать. бессмертных сверху вниз сереже в глаза глядит, выжидает, ждет немого ответа на немой вопрос. он угукает тихонько, боясь издать лишний звук или движение, у сережи пиздец как давно и как крепко стоит. одно движение задницей бессмертных и кому то придется стирать трусы. ваня последним поцелуем одаривает кудрявого, садясь между его расставленных ног, и без вопросов и взглядов просто стягивает его джинсы. под ними кожа прохладная, то ли от улицы еще не согрелся, то ли это все прохладная комната. он сам на колени приподнимается и с себя тоже стягивает штаны, кидая их в одну кучу. пешков смотрит замылено совсем, колени сводит, руками пах прикрывает, за тонкой белой тканью как маслом, четко рисуется очертания члена. он средних размеров, ткань боксеров тонкая настолько, что головка просвечивается, ее милую розовость видно издалека. бессмертных глаз отвести не может, хочет припасть донизу, головку вобрать за мокрые щеки, сделать сереже приятно. он не думая, ниже опускается к чужим бедрам, и на внутренней стороне левого бедра оставляет парочку бордовых засосов, издавая при этом характерные звуки, и только он начинает носом выше вести и уже языком лижет по головке, но. но. но сережа быстрее оказывается. он, пока ваня будто в небытие, не растерялся и стянул с русого белье, тот даже не заметил. он, лишь звук успел издать как член окольцевать успели и принялись водить вверх вниз. у вани внутри дух перехватывает, не успевает воздух ловить при каждом движении сережи, за постель цепляется и только и успевает это глаза жмурить когда черные ногти крайнюю плоть задевают случайно. русый разгибается, напротив парня садится и дрожит в руках розоволосого как лист осиновый. сережа за каждые мимолетные случайные взгляды бессмертных цепляется, ответ на вопрос свой видит быстро. ближе к русому подсовывается, не переставая делать поступительных движений, с себя стягивает боксеры, оказываясь полностью нагим пред ваней. но этот факт его точно волнует сейчас меньше чем то что у вани ахуеть какой красивый член, нет, он буквально идеальный. белые трусы ложатся на ту же кучку к штанам и черным боксерам вани, забавно выходит, так было и с чашками. но с этих мыслей вырывает ваня, который впритык утыкается членом к нему и, долго не раздумывая два члена в ладонь берет. атмосфера накаленная, острая, ногой двинешь и ее лезвием снесет. душно. в комнате нет больше ощущения неприятной прохлады, есть лишь давний запах энергетиков да едва уловимый аромат персикового шампуня пешкова, новый. у сережи глаза закатываются, он хнычет от удовольствия, за темно-синюю постель пальцами отчаянно цепляется чтоб до конца не потеряться в ощущениях. но все напрасно с этими попытками, ваня ладонь замедляет, наслаждается моментом, губы кусает. смотрит, залипая, как крайняя плоть головку его закрывает медленно, и с каким удовольствием натягивается вниз, задевая чувствительное местечко. в глазах плывет, в голову ни одной нормальной мысли не приходит, пред глазами только ваня стоит. он напротив в глаза смотрит вязко, свободной рукой бедро сережино сжимает больно, оставляя красноватые следы, но кудрявый кайфует. сейчас — буквально от всего. от того как быстро двигается ванина рука. с какой частотой у русого рот приоткрывается при фрикциях. как у него ноги дрожью заходятся при движениях на головке. у розоволосого все крепче узел заворачивался внизу живота, уже вот-вот. бессмертных на стену облокачивается спиной и пытается отдышаться. только руку свою на члене сережи оставил. он гладит по длине, волосы немного задевает пальцами, усмехается, и это как-то… как-то пиздец странно. — вань ты как? — но русый голоса не подает, лишь подмигивает с улыбкой и щель на головке трет. кудрявый, который только что на локтях поднялся чтобы о самочувствии парня спросить, обратно на подушку падает спиной, вздрагивая телом и ртом воздух ловит. тело будто током прошибает, а краем глаза видно ванино лицо, он лыбится, совсем счастливо, наблюдает за сережей, за его телом. за руками суетливыми что, то за нижнюю часть бедра вани щипают, то до члена пытаются дотянутся, чужого конечно. это все смех вызывает у бессмертных, такой до этого настойчивый и серьезный пешков, сейчас в предоргазменном состоянии лежит и глаза изо всех сил жмурит и до члена все такие дотягиваются. ваня на секунду каменеет, тут же расслабляясь в чужих руках, млея от нежной на ощупь и быстрой ладони сережи. благо оба без колец, а то стоны бы разносились, от контраста температур, еще громче и быстрее. но сейчас и без них оба утопают. в друг друге. в поцелуе между ними. в руках, что соединены в замке. сережа из последних сил, свободной, от возбуждения, рукой обхватывает за бок ваню и впечатывается ему в губы, облизывая ему рот и напоследок лаская небо. капли спермы пачкают ванин свитер, руки, и постель. но в этот момент ване хочется проклинать сережу, не хочется его мучать за проступок, не хочется делать больно. только лишь. — ой блин, ну мы приберем это, да, вань? — пешков садится, постель под собой поправляя, по сторонам в поисках салфеток оглядывается, футболку свою обратно натягивает и на ваню оборачивается, — вань? бессмертных бросается на него как на добычу сверху. он на простыни роняет тело, правой прижимая шею и свободной за бок держа. он дыры в нем прожигает, смотрит-смотрит-смотрит. но внизу под ним не страх. под ним парочка стонов и закатывающиеся карие глаза и член который сам по себе на действия вани дергается. стоит ване надавить больше, сережа только дальше назад голову закидывает и рот в протяжном сладком хрипе приоткрывает. наслаждается. но язык не поворачивается ублюдком его назвать, или ебланом, или самым излюбленным словом. нефор. нет, он просто не более чем. дурак. дурак у которого член дергается пока его душат. дурак который сейчас щурится и в приоткрытый рот пальцы сует, перед этим пройдясь ними по члену бессмертных. дурак который на большее давление только радуется, но перестает, когда ваня совсем растеряно над ним пускает шею и садится рядом с ним, глупо моргая. — сереж, ты… — улыбнись, дурак, — сережа садится напротив него и футболку свою поправляет, облизываясь, — ты чего потух? — извини, я не этого от тебя ждал, — совсем тихо почти мямля себе под нос, говорит ваня, собираясь с кровати вставать. — все нормально, не переживай, — бессмертных зыркает вопросительно и руки подальше в рукава пихает,— точно-точно. еще с пару минут ваня сидит грустно, и возле него уже сережа растеряно сидит, подползая чтобы обнять крепко. к себе ближе прижимает, на ухо о любви шепчет. сережа и не подозревал что ваня может настолько виновато себя чувствовать. — пошли в душ лучше, мне уже неприятно быть липким в этой конче, — сережа хихикает и поднимается с кровати, натягивая трусы и помогая стянуть постель чтобы потом новую застелить. ваня со скрипом разрешает сереже вместе с ним одновременно идти мыться, но вспоминая, что было некоторое время назад, стесняться ему больше вообще нечего. — а мне понравилось как ты меня придушил, правда, — ваня в раковину складывает чистые вещи в которые они потом переоденутся и с себя свитер с футболкой стягивает, — сделаешь в душе еще раз так? — сереж, я тебя щас утоплю тут.