Ведьмаки тоже чувствуют

      Ламберт помнит только жуткую боль, то, как ругает несносного барда, и падение. Дальше была темнота. Он пытался выбраться из постепенно наступающего забвения, пытался ухватиться за отдаленные крики, что слышались будто сквозь толщу воды, прилагал огромные усилия, чтобы просто открыть глаза. И длилось это так долго. Будто целую вечность ведьмак шарил в темноте, пытаясь что-то найти. Знал бы он тогда, что именно, все было бы куда проще.       На какое-то время наступила полная тишина. Она в союзе с кромешной тьмой «просила» Ламберта остаться, на что тот был почти согласен, но вдруг тихий шепот прозвучал, будто совсем рядом. Ведьмак даже чувствовал тепло, сосредотачиваясь на неторопливой речи. Тео… он остался… Глупый бард, готовый на все, что небезопасно для его жизни.       Ухватиться за это теплое и непонятное чувство было трудно. Потому как убедить себя в имеющихся к кому-то чувствах не представлялось возможным даже на мгновение. «Следуя» за тихим голосом его барда, сознание прояснялось, и ведьмак чувствовал, как просыпается.       Ведьмак неторопливо открывает глаза, в миг чувствуя холодок от прижатой к его плечу мокрой щеки – Тео дал слабину, позволяя слезам вырваться наружу. Фокусируя взгляд на окружающей его обстановке, мужчина замечает костер, – чего только стоило барду его развести, остается только предполагать.       – Тео? – тихо спрашивает Ламберт, вздрагивая из-за слишком резко вскочившего парня. Тот смотрел с недоверием, будто был уверен в том, что ему почудилось. Но зеленые глаза, смотревшие на него из-под опущенных век, говорили об обратном.       Тепло резко испарилось, будто и не было его никогда. Несмотря на то, что Теобальд был одет в легкую одежду почти круглый год, он все равно оставался теплым, словно внутри него горел огонек.       – Ты очнулся… – по новой заливаясь слезами, шепчет бард. – Я думал… думал, что убил тебя! Ты почти не дышал после того эликсира и был таким холодным, что пришлось укутывать тебя во все, что было. Я даже смог развести костер.       Ламберт замечает, что на парне нет ничего, кроме его обычных штанов и легкой кофты, которая наполовину разорвана. Видимо, остальная одежда покоится на его замерзшем теле. Тео вытирает мокрое лицо ладонями, и ведьмак замечает полностью перевязанные руки, понимая – этот костерок дался барду не легко.       – Как ты себя чувствуешь? Хочешь пить? А есть? – спохватился Тео, живо вставая на ноги и присаживаясь у костра. – Я нашел ручей недалеко. И остались лепешки, которые мы брали с собой… Ох, прости… ты наверное хочешь побыть в тишине. – Теобальд нервничал больше обычного.       – Только пить. А тишина… мне ее хватило. Сколько я был без сознания? – мужчина пытается принять сидячее положение, но тут же ложится обратно. Острая боль прошибает насквозь, и, благодаря ей, Ламберт вспоминает про кикимору. Осторожно ощупывая бок, ведьмак понимает, что его зашили. И кроме как Тео это сделать никто не мог. – Спасибо, что не дал умереть. Но не стоило рисковать своей жизнью ради меня, тут могло быть еще несколько таких тварей, – приняв плошку с водой, Ламберт переводит взгляд на заплаканное лицо.       Все эмоции Тео как на ладони, можно рассмотреть каждую. Он явно ненавидит ведьмака, потому что тот даже поблагодарить без претензий не может, не умеет принимать помощь, особенно в моменты ее острой необходимости. А вечное недовольство вкупе с несносным характером только подливают масла в огонь, раздражая барда все больше.       – Ты просто ужасный! – взрывается Тео, резко поднимаясь на ноги. – Все время недоволен! Когда почти умирал, и то отчитывал, сейчас тоже. Тебе нравится, когда люди жалеют о своем существовании? Ты правда жалеешь о том, что я пошел с тобой? – сдерживать эмоции Теобальд не умел, поэтому говоря все, о чем думал все эти два дня, он снова заливался слезами, не понимая, чем заслужил такое отношение. Он ведь слушается почти во всем… – Два дня я пытался от страха не умереть, даже думал тащить тебя в сторону той ненавистной деревни. Бросать тебя не хотел, а ты!       – Тео… – слезы барда действовали на ведьмака безотказно, он становился намного мягче, чем обычно. Хотя он в жизни ни с кем так хорошо не разговаривал, как с этим мальчишкой. – Прости. Я не умею контролировать это, сразу начинаю кричать и ругаться. Помню, что обещал тебе быть сдержаннее, но не выходит. Переживаю же за тебя. Было бы проще, если бы было плевать, как и на всех остальных, но я взял ответственность.       Теобальд молчал, переосмысливая сказанное ведьмаком. Он не думал, что важен для него как попутчик, являясь скорее банным листом, приставшем к одному месту намертво.       – Ты никогда не говорил такого, поэтому я и думал, что обуза для тебя. В моей семье все заботились друг о друге, открыто проявляя чувства. А тут ты, закрытый от всего мира, отвечающий на все агрессией. Хочешь, я буду тебе помогать?       Такого ведьмак не ожидал. Он иногда думал о том, какого это не скрывать то, что тебя терзает, но рассказывать то кому? Братья, взрослевшие в таких же условиях, что и Ламберт, не могут понять даже себя. За исключением Геральта. Тот продвинулся дальше всех, встретив неугомонного барда, что ходил за ним по пятам. Спасать того было не нужно, за редким исключением, когда публика не одобряла репертуар. Ламберт не мог понять, что конкретно он чувствует к этому наивному мальчишке, но это что-то было определенно теплым чувством.       Решиться на такое предложение, когда не уверен, что не обидишь ничем, было трудно. Но терять все равно нечего. Кроме доверия маленького барда, действительно нечего…       – Согласен, – тихо сказал Ламберт, выдыхая. Отказаться теперь нельзя.       Счастью Теобальда не было предела. Тот “засветился” буквально в мгновение, как только услышал согласие. Не сдержав эмоции, бард в считанные секунды оказался около ведьмака и уже обнимал того за шею, не сразу вспоминая о ране, которая пока еще не зажила, и случайно задев ту рукой.       – Потише, Куколка… – шипит ведьмак, но все равно прижимает Тео к себе, заставляя того не двигаться.       – Прости, – затихая говорит бард, медленно прижимаясь ближе к здоровой стороне и стараясь не тревожить вспоротую грудную клетку.       Видимо первый урок проявления эмоций уже настал, поэтому Ламберт не решился язвить. Снова чувствуя тепло его барда, мужчина расслабляется, утыкаясь носом в темную макушку.