'ℂ𝕒𝕦𝕤𝕖 𝕪𝕠𝕦 𝕞𝕪 𝕠𝕩𝕪𝕘𝕖𝕟

Кажется, это был февраль. Воздух всё ещё был холодным, заставляя кутаться в тёплое пальто. Волны бились об огромные скалы, разбиваясь на брызги. Скалы были высокими. А волны жёсткими. А ещё холодными. И солнце, которому не мешало сегодня ни одно облачко, не давало такого нужного тепла. Ветер нескончаемыми порывами стремился забраться под одежду, подморозить, поторопить домой, в тепло. Чайки, летающие в округе, кричали тоже самое. Лишь двое парней не слушали ни ветер, ни чаек. Они были слишком поглощены друг другом. Оба высокие, взрослые, они скакали и бегали по пляжу, полному камней, словно дети. Иногда крики птиц затмевались их звонким, ярким смехом, полным детского счастья. Недалеко лежали их вещи куртки да футляр со скрипкой. — Пусть сейчас февраль, давай помочим ноги? — парень с волосами цвета неба с мольбой и детским озорством смотрел на второго. — Любовь моя, ты потом заболеешь же. Побереги своё здоровье. — второй парень склонился над футляром, доставая свой музыкальный инструмент. Смычок идеально лёг в слегка грубоватую руку. Стоило ему коснуться струн, как по берегу разнеслась прекрасная мелодия, захватывающая душу. Юнхо повернулся к слегка бушующему морю лицом. Прикрыв глаза, он с наслаждением слушал игру своего возлюбленного. Эта мелодия была его любимой. С первых нот могло показаться, что она мрачная, совершенно не может наполнить душу хорошими чувствами. Но Чон слышал в ней и радость, и горечь, и тепло, и прохладу. Эта мелодия была отражением его души. Если бы парень был писателем, под неё бы он написал историю о человеке, который, продираясь сквозь собственную тревожность и неверие миру, смог найти того, кто помог бы поверить. Хотя бы тому человеку. Взгляд Юнхо давно смотрел сквозь море. Он снова ушёл в свои мысли. Море манило. Оно звало к себе. «Но тут, на суше, Минги. Как же он? Он не пойдёт в море.» — мелькнула мысль в голове Чона. Он тряхнул головой, натянул расслабленную улыбку и повернулся к Минги. — Пойдём домой? Я вижу, что ты замёрз. — если бы Сон не знал своего парня, он бы поверил этой улыбке. Но он знал его, а потому сквозь неё видел мысли Юнхо. Опустив смычок, парень коротко вздохнул и улыбнулся в ответ. — Конечно, любовь моя. Идём, ты тоже замёрз. «И в душе тоже.» — договорил скрипач про себя. Это был февраль. И сегодня был февраль. Погода была такой же, как год назад. Волны с ожесточением били скалы, проигрывая в неравном бою и рассыпаясь на миллиарды капель. Ветер завывал, беспощадно морозя всех, кто ему попадался на пути. Чайки кричали, но с каким-то оттенком скорби. Солнце лишь ещё больше морозило. На одной из скал стоял высокий парень с чёрными волосами, которые развевал ветер. В его руках находилась скрипка. Глаза были прикрыты. Смычок подрагивал в дрожащей руке. На щеках от солнца поблёскивали дорожки слёз. Выдохнув, парень коснулся смычком струн, играя давно выученную, родную мелодию. Ветер подхватывал музыку, донося её до ушей случайных прохожих. Мелодия вызывала дрожь по телу. Даже те, у кого слух не был музыкальным, слышали в ней неизмеримую горечь. Печаль будто окутывала вместе с музыкой, наполняя всё тело. Кто-то ускорял шаг, чтобы не слышать чужого горя, кто-то наоборот останавливался, пытаясь взглядом найти источник такой печали. И каждый находил глазами одинокого парня, стоящего на самой высокой скале. Солнце словно обходило его, не давая своего света, из-за чего фигура была почти чёрной. Услышавшие его игру не могли сдерживать пары судорожных всхлипов. Кто-то даже не пытался. Музыка, полная печали, проникала в самую душу, затрагивая её струны. В мыслях сразу появлялось: «надо к родным». И этим людям было к кому возвращаться. А Минги больше не к кому. Его родной человек выполнил своё желание, откликнулся на зов моря. А теперь скрипач приходил к нему, играл любимую мелодию возлюбленного, вкладывая в неё всего себя. И море словно не бушевало так сильно, стоило ему услышать первые ноты той музыки. Кажется, тогда был ноябрь. Ветер был не таким жестоким, но всё равно морозил. Волны ласкали скалы, будто задабривая перед ожесточённой битвой. Чайки кричали над водой ни о чём. Их разговоры были пусты. Как и взгляд парня, стоящего на самой высокой скале. Волосы его давно не передавали цвет неба, лишь были слабым напоминанием о нём. Весь парень был словно выцветшим. Кожа побледнела, губы потеряли свою краску, глаза затянулись дымкой. Даже душа парня была похожа на высохший цветок. Юнхо смотрел на волны, легко приливающие к скалам. Слышал крики чаек, словно беспокоящиеся. Видел свет солнца, пытающегося согреть. А ветер наоборот морозил. Чон слышал шёпот воды, зовущий его. Где-то там дома уже наверняка сидел Минги, держа в дрожащих руках вырванный из какой-то старой тетради лист бумаги с неровным почерком. Его взгляд, скорее всего, бегал от строчки к строчке, и он был не в силах понять их смысл с первого раза. В глазах, вероятно, уже появились первые слёзы. «Надеюсь, его скрипка будет цела.» — почему эта мысль мелькнула в потухнувшем разуме Юнхо? Бросив взгляд блеклых глаз на летающих чаек, которые что-то кричали ему, он сделал шаг вперёд. И ещё один. И послед… — Юнхо! Юнхо, стой, прошу. — за спиной раздался полный отчаяния крик. Последний шаг. Юнхо слился с родными волнами. Он пришёл на их зов. А на его месте на колени осел другой парень, упёршийся руками перед собой. Его глаза застилала пелена слёз, а губы, дрожа, шептали «нет». Минги дрожал. Не мог же его Юнхо сделать это, верно? Не мог. Но сделал. Минги не хотел верить, но крики чаек возвращали его в жестокую реальность, в которой Чон действительно откликнулся на зов моря. Тогда был ноябрь. А сейчас был февраль. И сейчас Сон Минги стоял на самой высокой скале со скрипкой в руках, играя морю любимую мелодию своего возлюбленного, ставшего этим самым морем.