***
Андайн свободно дрыхает у себя на кровати, когда внезапно ей звонят. Она, как и подобает любому гвардейцу, тут же дёргается, раскрыв глаз и выхватывает телефон с тумбы, подключённого к зарядке. Увидев абонента, она неслабо удивляется: — Три часа утра… — голос очень сонный и хриплый и почти что гневный, пока её мутный взгляд не цепляется за имя абонента. — П-Папирус… Еб… Ебать. Она принимает звонок и сильно кряхтит. — Чё, чё случилось, панк? — спрашивает она более чётко вместо приветствия, всё ещё хрипя. Папирус никогда просто так не звонит. Папирус тут же вываливает ей суть во всех красках. — Пиздец, — выдаёт вердикт Андайн всё ещё полусонным голосом. Рассказ Папируса душещипательный. Бросать своего товарища она не намеревается, а судя по тому, насколько же у Папируса был поплывший голос, Андайн удивляется тому, как он вообще ещё не вырубился. А ещё её поражает тот факт, что она, получается, с Папсом бухала две ночи подряд, и тут он решил ещё и в субботу нажраться! «Гений, етить!» — едва ли не осуждает она его вслух, ибо же её шок настолько силён. И в другой ситуации она бы, возможно, задала бы вопрос, в стиле: «А меня это как ебать должно, дружок?», но прочувствовав на себе и своих жабрах нетипично-страдальческий голос Папируса, рыба почти что гневно выдыхает. — Ты с-сейчас где? Дома? — уточняет она, быстро приходя в себя и она тут же выдёргивает зарядку из телефона, встаёт с кровати. — Жди меня, я примчусь как можно скорее, там, у тебя дома, мы и поговорим, — секундное молчание. — Только без паники. Прими пока что-нибудь… что поможет протрезветь. — Спасибо… — Папирус отключает телефон, смотря пустым взглядом на лестницу и такую же пустоту ощущает внутри. Сансу помогали протрезветь хлёсткие пощёчины, но никто не окажет ему такую услугу сейчас. — Блять, только не отрубайся. Только… — он поднимается, придерживая себя за перила, — …не отрубайся. Андайн придёт. Это хорошо. Папирусу нужно умыться, нужно привести мысли в порядок. Сансу не поможет его нытьё и паника, когда они его найдут, не поможет, даже если он разрыдается от жалости к себе. И всё же, звучит заманчиво. Андайн говорила без паники, но без паники получается очень хуёво. Он пробирается в ванную, держится о раковину, и дрожащие пальцы чудом не соскальзывают. Он смотрит на своё убитое пустое лицо в зеркале. Рассматривает свой шрам, панически дёргающиеся зрачки и красное лицо. Холодная вода шумит, прерывая пустоту в голове. Папс умывается, не боясь намочить одежду. Мысли яснее не становятся. «У Санса наверняка должны быть какие-то антипохмельные таблетки», — думает он, в состоянии уже не идти в стороны. Он заходит в комнату брата, ему становится не по себе. Пусто, грязно и темно. И чертовски одиноко. Мороз выветривает все неприятные запахи, но запах Санса тут всё ещё есть. Папирус опускается на его матрас, выдыхает, шарится за подушкой. Вставать не хочется. Он осматривает комнату в последний раз, скользит взглядом по его вещам, трогает старую подушку и думает, что она, наверное, чертовски неудобная. — «Нужно будет поменять ему постель. И дать другую подушку. Или предложить спать у меня… После того, как он пожелает мне смерти», — Папс хмыкает с такой горечью, что обжигает язык. И поднимается с матраса, вновь идя к лестнице, спускаясь по ней осторожно. Он включает свет в кухне, чтобы не чувствовать себя таким идиотом-неудачником, и включает чайник. Пока вода, подогреваясь, гудит, он стоит так, будто уже давно в другой реальности, будто его сознание ушло в астрал и не собирается из него возвращаться. — «Он и раньше сбегал», — успокаивает себя Папс, — «оставался ночами в барах и ещё чёрт знает где. Но я никогда не говорил ему… Такого»,— он трёт голову. Достаёт чашку и заваривает крепкий чёрный чай. Ищет на полке нужные таблетки и удивляется, что Санс хранит средства от похмелья со всеми. — «Даже посуду помыл сегодня», — напоминает себе Папс, глотая лекарство, запивая чаем, не морщась от горького вкуса. В конце концов, он всегда находил брата. И тот всегда возвращался домой.***
Санс телепортируется в грязную забегаловку, где его встречает старый приятель БП, который горбатится не только у МТТ, но ещё и у себя… Бар, конечно, не его, но он, по сути, является заместителем главного управляющего. Внутри бара кот и скелет перекидываются парой слов, и то, Санс всем своим видом ненамеренно показывает, что ему пиздец как не до разговоров. Он лишь желает одного: нажраться вусмерть, чтоб его никто не беспокоил и дать время на полный приход в себя после подобного… стресса. А если быть ещё точнее — втоптать себя в ещё большую грязь. Заказав несколько рюмок с крепким виски, Санс, заняв столик подальше от толпы, выпивает неспеша одну за другой. Потом повторяет заказ. Тяжело вздыхает и понимает, что положение дел у него в корне отчаянное… Санс, при том, что больше всего на свете ненавидит выпускать свои эмоции и вообще как-то их показывать, позволяет себе, за очень долгое время, громко взреветь навзрыд, уйти в полную истерику из-за произошедшего, пускай и прошёл с этого момента примерно час, а ощущение, будто всего секунда, едкое и несмываемое. Санс тоже эмоционален, даже очень, но он всегда горд тем, что держит себя под контролем даже в критических ситуациях, но то, что произошло сегодня… Он, конечно, ожидал, что Папирус его может не понять, но он явно перегнул палку. Или Санс и вправду придурок? Он не понимает что происходит. Ему настолько паршиво от самого себя и от собственной ничтожности. Внутри рёбер его до боли колит, горло сжимается и болит, когда Санс в очередной раз пытается сдержать себя, сердце стучит бешено, слёзы не прекращаются. Папирус прав, он — ёбаный трус и ему нравится принимать дерьмо. А иначе он и не может, блять, сука, не может! И ведь правда — не может. Папирусу этого не понять. Нахера Санс вообще ему спизданул про «даму», нахера? Зачем упомянул? В край приставучее хуйло в лице вроде Папируса однозначно попытается ухватиться за что угодно. А теперь ещё посмеет этим попрекать. Его же любовью… которой он сам и является. Это всё ещё абсурдно, но будто Папирус действительно всё понимает и всё время лишь травит Санса. Травит жестоко и безумно, не щадя его. И лишь иногда делая вид, будто у них всё хорошо, чтобы тот висел на эмоциональных качелях. Он будто играет его чувствами, наслаждаясь этим. Санс выдумывает себе всё что угодно, не анализируя это никак. Его мысли многопоточны и никак не собраны, да и сам он не планирует их группировать и останавливать. Слишком много слов сказано, слишком много сделано. Ну не представляет никак Санс хорошей концовки, когда, сука, именно Папирус является треклятой «дамой сердца», из-за которой у первого так сильно едет крыша! Он неоднократно пытается изо дня дня в день с собой бороться, пытается отмахнуться любыми способами от брата, пытается сделать так, чтобы он переключился на кого-нибудь другого, не на Папируса… всё без толку. Сердцу не прикажешь, а мозгу не докажешь. Он жутко любит Папируса и он хочет с ним быть единым целом. Но они… братья. И Папирус явно к нему относится максимально холодно. Он вообще в нём видит лишь обузу. Санс, самую малость успокоившись и хотя бы уняв дрожь рук, медленно вытаскивает телефон, чтобы посмотреть время, хочет поинтересоваться, сколько он тут уже сидит. Время летит стремительно. Санс видит ряд уведомлений, среди которых ему бросается в глаза два: Первое, от Папируса висит пару десятков непринятых звонков. Причём, последний был совершён около 20 минут назад. Санс, очевидно, перезванивать не думает, даже при том, что Папирус днём ранее объяснял довольно логичную причину, почему он пропустил единственный раз звонок от брата. А потом Санс замечает второе уведомление, с голосовым сообщением. От Папируса. Вот это его интересует куда сильнее. «Ч-что?» — в нём будто вспыхивает какая-то искра надежды, хоть скелет больше уверен в том, что он сейчас явно не способен разговаривать нормально. Особенно с ним. Но аудио он включает. А там звучит фраза, очень агрессивно сказанная, с максимальным пренебрежением: «Что б ты знал, уёбок, я тебя ненавижу». На дату отправки сообщения Санс, конечно, не глядит. Слова воспринимаются в штыки ещё сильнее. Санс от ярости дёргается ещё раз. Непонятно к кому: к себе или к Папирусу, к обоим сразу, к этому миру или вообще ко всему существующему. Кажется, и вправду ко всему сразу. Скелет хочет записать ответное сообщение сгоряча, высказать Папирусу, всё что он думает… А что высказывать? Санс тогда сам же всё рассказал, сам же впал в плач от отчаяния (Папирус не увидел этого или подумал, что Санс над ним издевается?), сам же психанул. Папирус, наверняка, ждёт его уже дома, бесясь с того, что Санс ушёл неведомо куда, или он всё ещё выпивает в одиночестве, а может, нашёл другую компанию. В любой ситуации, уже Папирус будет взбешён не меньше Санса, будет что-то тарахтеть про «безопасность»… Даже не вспомнит, из-за чего на самом деле Санс молча покинул бар, не желая сегодня даже видеть его лицо, пусть он и отдавал себе относительный отчёт в том, что ситуация сама по себе полнейшее дерьмо. — Мудак ёбаный, с-сука, из-за тебя вся эта хуйня и творится!!! — гаркает Санс громко, вкладывая в свой голос всю свою ненависть и горечь, а телефон держит он с такой силой, что экран внезапно издаёт хлопок — на нём появляются трещины. Сансу спокойнее не становится, в нём всё бурлит, и, не контролируя себя, он тут же целенаправленно заезжает экраном по поверхности стола, а сам издаёт гулкий стон внутренней боли. В пизду этот ёбаный телефон, в пизду этого Папируса, в пизду вообще эту ёбаную жизнь! Нахера Папирус вообще с ним время проводит, если он его действительно ненавидит, из жалости? Терпения? От скуки?! — К-как ты меня заебал!!! — воет Санс ещё громче и снова ревёт, с силой падает лицом в стол, прикрывшись руками, а в его черепе плавает образ Папируса. Он всё ещё прекрасен до безумия, но так раздражает эта мысль, так бесит, бесит, бесит. Санс не стесняется кричать, всхлипывать и материться, не называя конкретных имён и время от времени зовя бармена за добавкой виски, дабы вымыть этанолом всю накопившуюся и выпущенную боль. Он не сможет это нести в себе дальше. Папирус говорил ему сегодня, что ему с ним хорошо, что ему никто не нужен. Это всё ложь? Или он, очевидно, это сказал, будучи пьяным? Терпит, потому что они «братья»? И о каких отношениях вообще может идти речь, когда такой хаос, даже если речь не о любви?! Санс насилует себя прокруткой мыслей, сказанных слов, всё становится только хуже. Всё критически плохо, Санс не сможет это исправить. Кажется, он по-настоящему опускает руки. В глазах брата он — никто. Как же он ненавидит себя. До жути. Хочется не просто напиться до алкогольного передоза, а взять у БП чего-нибудь тяжёлого на все свои остатки сбережений, обколоться и пойти сброситься в Ядро, которое находится неподалёку, перед этим начиркав предсмертную записку: «Ты мой смысл жизни, Папс. Я люблю тебя. Теперь ты доволен, сука? Я был прав, когда осознал, что ты мне пиздишь и на самом деле меня не выносишь, но я сделал за тебя всю грязную работу. Подавись.» На пьяную голову от разрушенной плотины в разуме идут одни эмоции за другими и Санс не мыслит более рационально. Он больше не пытается. Он всё прекрасно понимает: брат его просто терпит из последних сил, кажется, из уважения к родителям. А так бы он его с радостью выкинул. Все эти слова… — Блядская ложь… А ещё меня в этом попрекает, блять, кто из нас лучше-то? — бурчит он, сильно морщась в красном и пухлом лице от неприятных движущихся светодиод зелёных и голубых цветов, которые часто попадают в глаза, а также от колонок отвратительнейшего качества, где играл какой-то рок, причём, на полную мощность. И, блять, все про любовь, ненависть, страдания!!! Но тем оно и лучше — никто особо не слышит, как Санса разрываает на части и как он громко страдает, хватаясь за очень глубокую рану на себе, которая фонтанирует болью. Музыка импонирует его мучающемуся настроению. Санс даже начинает бить ногой в такт музыке, думая, что хоть это его немного заставит остыть. После чего, к нему, внезапно, подходит весёлая компания из четверых монстров. — Хей, — обращается к нему крольчиха. — У тебя проблемы? Санс тут же дёргается и ошарашенно смотрит на них. — От… Отъебитесь, — голос низкий, тихий и совершенно бесцветный. — Я не хочу ни с кем разговаривать. — Да нет же, — прерывает второй монстр, толстый свин, — мы просто хотели сказать, чтоб ты не отчаивался, что бы у тебя ни было. — Ты так громко кричишь, — отмечает третий монстр, это был оленеподобный. — Явно что-то серьёзное. — Пиздец, легко сказать нахуй, но… Спасибо, — едко цедит Санс. — А теперь съебите с моего поля зрения, — машет он рукой. Санс не хочет контактировать ни с кем. Ему не нужен никто. Но эти монстры заказывают ему повторку и садятся рядом с ним…***
Вскоре, Андайн прибывает к Папирусу, причём так спешит, что она забывает, что Папирус живёт в Сноудине, где в данный момент бушует сильная метель, отчего она, бегая в одной безрукавной джинсовой куртке и под ней тонким топиком с закрытыми плечами красного цвета, успевает замёрзнуть. Её тут же впускают в дом, когда она настойчиво стучит в дверь, наблюдая за окнами посреди ночи включённый свет в гостиной. Явно видно, что её очень ждут, но она у порога останавливается, когда пересекает порог между улицей и домом. — Ебать ты под градусом конечно… — проговаривает она с нескрываемым удивлением, оценивающе поглядывая на Папируса, ибо даже на работе они выпивали меньше, а тут он прям… очень-очень хороший. — Так, — голос тут же становится твёрдым, в стиле «через десять минут наступает групповая мастурбация, относитесь к этому серьёзно и готовьтесь». — Ладно, похуй, сейчас порешаем вопрос! — она делает пару шагов в дом, закрывая за собой дверь и наблюдая сидящего Папируса, чуть напрягается. — Так, рассказывай. Когда ты его видел в последний раз и где? Что случилось? — она ставит руки в боки. — Опять сбежал что ли? Не в Гриллбиз ли? Андайн уверена, что Папирус не вызвал бы её, если бы Санс действительно был у Гриллби. Папирус туда даже пьяным доходит спокойно. Да и как правило… Папирус в таких ситуациях трезвенник. Кажется, сегодня всё было иначе и ситуация критическая, если он подключает именно её в операцию «найти Санса». Папирус сидит, даже не обращая внимания на прибежавшую Андайн несколько минут, не поднимая на неё головы. А ведь она примчалась к нему посреди ночи! Папс вздыхает и чувствует, как рёбра сдавливают его душу. — Мы сидели в Гриллбиз. Пили. Все было заебись. А потом… — он выдаёт историю односложными предложениями, после устало скрывает лицо ладонями. — …А потом я перебрал, — говорит он сквозь пальцы. — Не знаю, зачем я ему все это сказал… «Конечно, блять, знаешь. Потому что твое ёбаное чувство собственности больше твоего ебаного эго, а оно у тебя, блять, не просто громадное! Оно пиздецки неебейши огромное!» Это была не честность, это была ярость. На самого себя. Потому что он сам ни за что в жизни не признается Сансу даже под дулом пистолета. Это он трус, а не Санс. — Я его ударил, — он убирает руки с лица. — И назвал трусом. А он… Он ничего не сказал. Я ушёл пить к Гриллби, а он, видимо, у-ушёл вообще, — он поднимает неуверенный взгляд на Андайн, которая слушает его душещипательный рассказ. Да уж, скоро она будет разбираться в их отношения лучше, чем они сами, и брать деньги за консультацию по делам семейным. — Он, наверное, не хочет, чтобы я его искал. Он меня вообще видеть не хочет. Он меня ненавидит. Я мудак. «Я должен его найти? Я должен показать ему, что я чувствую на самом деле?.. Но как я, блять, это сделаю, если я только злюсь», — сейчас он не злится. Сейчас в голове пустота, в душе всё она же. И таким обессиленным дерьмом он себя не помнит. — Он может быть в любом чёртовом баре Подземелья. Думаешь, он будет в том, что я знаю, если хочет спрятаться от меня? — и тут Папса пробивает на истеричный смех. — Я, я блять вынудил брата спрятаться от себя же самого! Блять! — ладонь падает на стол. Молчаливо просверлив в столе дыру, он тихо выдаёт: — Может, он не думает, что я буду его искать. Если так, то нужно обыскать Водопады и Хотленд. Не думаю, что он пойдёт дальше… Андайн очень внимательно слушает Папируса. — Ебать, — выдаёт басом она, вскинув одну бровь вверх. — Так, — она дёрнула головой, становясь серьёзнее. — Погодь, — но голос её стальной, решительный и уверенный. — Нихера не поняла, — и немного скептичный. — Точнее, как? Суть-то я уловила, но мне нужны детали. Посмотри на меня, — Андайн смотрит ему в немного рассеянные глаза. — Вы из-за чего посрались, что он за удар по ебалу и за «труса» съебал? Это как-то на него не похоже, учитывая, что ты его и не так обсирал. Да и он сам каждый день эти оскорбления ест на завтрак, ему-то похуй должно быть. Папс снова опускает голову. — Нет, конечно нет, — он не хочет об этом рассказывать по новой, переводить свои мысли в слова, проживая этот паршивый момент снова. — Он рассказал мне… Кое-что очень личное. Он мне. Он мне доверился. А я его доверие растоптал, запихал в задницу, обозвал и ударил. Он и так… И так мне ничего не рассказывает. А сейчас, видимо, даже пытаться не будет. Андайн прикрывает глаз и, подведя руку к губам, задумчиво прикусывает палец. — Хм… Ну тогда ты реально последний долбаёб, если всё так и есть, — прямо говорит рыба. — Никогда, сука, не осуждай и не попрекай, если тебе что-то очень сокровенное доверяют, — говорит она. — Даже если по-твоему мнению, это ёбаный трэш, тупизм или что угодно, хоть какой-то высер. Для тебя это одно, а для другого монстра это может быть… Ну… Ты уже понял, задел ты его явно за живое, — вздох, Андайн всё ещё смотрит на Папируса и того на глазах разрывает на части от самого себя. — Ладно, только не реви на всю Сноудинскую, сейчас пойдём его искать и объяснять ему, что ты, ёпта, не прав, — взгляд снова оценивающий. — Ты сам-то готов? Ты, ёпта, еле держишься на месте, — Андайн, спустя секунду раздумий, будто в голове что-то щёлкает, тут же лениво машет рукой, отвернувшись к двери. — Хотя смысл мне это спрашивать, если ты теперь глаз не сомкнёшь, пока не увидишь его… — рыба тяжело вздыхает, готовясь морально к новым приключениям посреди ночи. — И так, какие бары сейчас открыты? То есть, круглосуточно? — она задумывается, приложив руку ко лбу, всё ещё оправляясь от прерванного сна и вынуждая свой мозг думать, а это она ненавидит больше всего, но жизнь вынуждает думать и напрягаться. — Я припоминаю только «Кайфочку», но он навряд ли туда пошёл, не его статуса место. «Пиздатый клуб» закрыт в выходные по ночам. Ещё варианты? — очевидно, уточняет она у Папируса. Папирус выдыхает, заставляя свой тяжёлый, разрывающийся от чувства вины череп, думать. Он ведёт рукой в произвольном жесте, пожимает плечами. — Я не шарю за все круглосуточные бары. Санс после такого, скорее, пойдет к каким-то знакомым-корешам. Раньше ходил к Гриллби, но раз это само место преступления… — он вздыхает снова. Он не знает всех собутыльников Санса поименно. — Иногда у Бургерпэнтса зависает. Потому что он мне не нравится. Ладно, мне никто не нравится, но Санс думает, что я не буду туда соваться, потому что далеко и рядом с рестораном МТТ. Не знаю, всегда ли он работает круглосуточно, но Санс иногда там ночами засиживается. Андайн задумывается. — Ну, до БП он бы уже телепортировался. Но кстати, насколько я знаю через Альфис, а от неё через Меттатона… Ночью в субботу-воскресенье он работает как раз. Можем туда заскочить. Заодно, проверим по пути ещё несколько встречных кабаков. Если там Санса не будет — я позвоню Альфис на крайний случай. По камерам отследит. — она снова размышляет. — Если он вдруг в Хотлэнде, — добавляет она. «Будет очень весело, если Санс пошёл не в бар какой-нибудь, а в место похуже», — Андайн не решается говорить об этом вслух, Папирус, ясное дело, будет накручивать себя сильнее. Ей и так непривычно видеть своего друга… таким. — Так, — Андайн вытаскивает телефон, что-то там набирает, ищет, и, тем временем, поворачивается снова и уже полноценно подходит к сидящему скелету. — Держи, — она протягивает ему карту Ватерфолла, где были все бары. — Пойдём по тому маршруту, где баров больше всего, до Хотлэнда… Деревню Тэмми обходим, навряд ли он там будет. Папс вяло глядит в экран протянутого телефона. Он даже не думал, что круглосуточных баров в одном Ватерфолле так дохуя, и что-то ему подсказывает, что если совместить любовь брата к выпивке и любовь к Ватерфоллу, то получится завсегдатай каждого бара Ватерфолла, если не Подземелья в целом. Папс поднимается, держась за голову. Идти ровно он уже может. Да даже если бы не мог, все равно бы пошел. — Да уж, несмотря на все его заскоки, до Деревни Тэмми ему ещё далеко, — бесцветно хмыкает он, выходя с Андайн из дома. Метель на улице кажется не такой штормовой и сильной, как до, но снег им все ещё мешает. Андайн помогает закрыть дверь на ключ, и они шагают по выстроенному маршруту.***
Санс вяло заходит в грязный туалет, где пахнет всеми прелестями выделений: моча, дерьмо, засор труб и вентиляции, мусорка, всё это вперемешку с едким запахом дешёвой хлорки. Сколько он выпил? Как долго его организм может функционировать, в подобном состоянии? Что с ним сейчас происходит? Сансу плевать. Его шатает из стороны в сторону, он, помимо конской дозы алкоголя, успел наесться какой-то здешней съедобной хуйни и его тянет блевать. Живот болит крайне сильно, не то от голода, не то от чего-то ещё. На самом деле, Санс ещё с утра голоден, никакая еда не утоляет его. Сложно описать это чувство: голод, но обезвоживание. И мучение. Открыв первую попавшуюся кабинку с свободным туалетом, он тут же болезненно падает на колени, опирается о стульчак, нечаянно намочив одну руку чьими-то каплями мочи, направляет два пальца другой руки в рот, надавливает на корень сформировавшегося неонового языка и из него выходит всё, что он съел за последние полдня. Съеденным являются три бургера, недоваренная картошка фри из Гриллбиза и ещё какие-то орешки. Еда, на редкость, у БП омерзительнее, чем в том же МТТ, хотя Санс ранее не раз ел у БП — в этом своя загвоздка. Пьяное сознание даёт ему понять, что дело далеко не в качестве готовки и не в том, что он, возможно, снова отравился, может, даже алкоголем. А в нервозности… и в том, что ему уже не нужна обычная еда. Клыки снова зудят. Санс внезапно вспоминает о своей сущности. Эти четверо… Раздражают Санса. Нет, тот свин очень даже милый, да и крольчиха чем-то напоминала «Охотницу», которая стала причиной его новых бед (но в целом они неплохо общались и интим-услуги она не предлагала, кажется, она работает продавцом, подобно крольчихе в Сноудине), про оленя он ничего сказать не может толкового, он был самым забитым в их компании, а вот лис один… Лис его раздражает безумно. «Этот мудак». Он хочет кричать от боли в одиночестве, а не весело проводить время с какими-то незнакомыми придурками, но ему будто другого выбора не дают. Монстры, чьих имён он уже снова не помнит, пытались ранее разузнать причины, из-за которых Санс так расстроен, но тот упирался до последнего. Нихуя он не скажет. А лис доёбывается больше всех. А ещё он осуждает Санса за то, что тот ненавидит короля, на которого работал ранее. Санс, не смывая за собой, еле встаёт на ноги, будучи готовым отключиться прямо в туалете, возможно, лицом в унитаз, в собственную рвотную массу. Его тело почти не слушается и он каждый раз теряется в пространстве, забывая даже кто он. Единственные вещи, о чём он думает сейчас: о том, какой он мудак, о том, какой этот лис душный и как он его заебал хвалебными речами об Асгоре, о том, как бы он хотел вырубиться тут и не просыпаться в принципе. О Папирусе он думает лишь поверхностно, не позволяя себе в очередной раз складывать все факты, чтобы убедиться в том, что брату он в хуй не упёрся. Санс ковыляет до раковины с зеркалом. Оперевшись руками о раковину, тяжело поднимает голову и безжизненно смотрит на своё, в буквальном смысле, убитое и красное лицо, с остатками блевотины на нижней скуле, которая от удара брата всё ещё побаливает. Взгляд поплывший, невозможно фокусируемый на чём-либо, физиономия несчастная и уставшая, кости опухшие и от состояния, и от слёз, и от всего мира. Скелет широко обнажает зубы и прикладывает чуть больше усилий, чтобы всмотреться в ротовую полость. Его клыки больше не розовые, а белые и плотные. Крупные. И он как-то даже сумел научиться их контролировать, то есть, он их мог прятать, имитировать их под обычные зубы. Он это внезапно понял, когда съедал второй или третий бургер. Всё это время, пока он мило и искренне улыбался Папирусу ещё у Гриллби, тот не видел клыков и это скелета самую малость успокаивало. А сейчас они слегка увеличены в размере. Походу… Санс голоден. Очень сильно. Ему хочется… крови. Все так вкусно пахнут. Санс не отдаёт себе отчёта в действиях. Он давно покинул реальность и сейчас вместо него действует грозная буря, которую он не в силах брать в свои руки. Он уверен, что кто-то сегодня попадётся под горячую руку и сильно пожалеет о том, что вообще связался с ним. Не дай бог брат. Не нужно было этим четверым садиться с ним за один стол, когда Санс самостоятельно избавлялся от собственной боли. Ему хоть и стало немного лучше и в компаниях он получает какую-никакую энергию, но ярость и желание выплеснуть свою концентрированную ненависть никуда не девается. Тот лис… Он выглядит великолепным кандидатом на роль того, кто сегодня может даже умереть. Или уйти с парой сломанных конечностей. Санс не успокоится, пока не выдохнет.***
Они обошли, кажется, десяток баров — Папирус, если честно не считает. Не считает пьяных вонючих монстров, которых хватал за вороты такой же пьяный и взбешённый, обессиленный, грозился убить каждого, кто скрывает информацию, кто хоть как-то в этом замешан. Но единственный, замешанный в этом — он сам. Если бы не Андайн, Папс бы разворотил несколько заведений, разбил всю посуду и сломал столы. «Ублюдки», — шатаясь, шипит Папс в мыслях. Он, кажется, попал в чёрный список всех баров Ватерфолла, но ему похуй, потому что Санса нет ни в одном из них них. — Он у Бургерпэнтса, у эт-того… Блять. «Клоуна», — хочет сказать Папирус, но уже устал злиться на всех. Клоун тут только он. Они идут к Хотлэнду. Если Санса там нет, Папс не поленится использовать все свои гвардейские полномочия. Он не может без Санса. Он уже чувствует, как начинает сходить с ума. Или это остатки алкоголя в крови? Шаг его тяжёлый и быстрый. От кого он бежит, он сам не знает, но Андайн приходится его догонять, не смея замедлять, иначе он и с ней поругается. И проиграет. И вообще чёрт знает, на что Папс способен сейчас. Когда сырой холодный воздух меняется тёплым и сухим, дышать становится тяжело. Они идут до бара в напряжении, перебрасываясь лишь короткими фразами, отвлекающими, как хотелось обоим, но отвлечься никто из них не способен. Андайн расспрашивает детали, но когда понимает, что Папсу и без них паршиво, перестаёт. — Так, — в один момент Андайн останавливается. — Дай мой телефон, — она его получает. — Пиздец, мы уже третий час бродим. Так, короче, панк, я звоню уже Альфис, а то сейчас это удовольствие растянется на сутки, а я не хочу проёбывать воскресенье. Плюс, мне кажется, что он всё-таки не в баре. Ну или он реально попиздохал к БП… Или вообще умотал в какой-нибудь блядюшник Нового Дома. «В теории, я и ему позвонить могу, но он нихуя не отвечает обычно». Рыба спешно набирает номер. Учёная тут же поднимает с той стороны трубку. — Алло, солнышко, здравствуй, — лукаво начинает Андайн: она всегда становится добрее процентов на тысячу, когда болтает со своей любимой. — Ты же не спишь, да? Мне пиздец как нужна твоя помощь, сильнее, чем твой сквирт вчера. — Не с-сплю, — ящерица ухватывает свой навороченный телефон когтистой рукой удобнее, ставя на паузу аниме. — Я бы т-тоже могла сказать, что мне нужна т-твоя помощь в в-виде тебя без одежды в моей л-лаборатории, но ты знаешь, я от м-марафонов так просто не отвлекаюсь. Так что говори, е-если это серьёзно, — она сидит в полутьме, где свет источает только ее ноутбук. А потом приторно добавляет: — Для т-тебя что угодно, — заканчивает с готовностью она. Андайн блаженно улыбается, усмехнувшись её желанию снова быть вместе: — Зайка, завтра я буду вся твоя, можешь даже не сомневаться по этому поводу, — мурчит она романтично и нескрываемо восторженно. — К делу, — тут же становится серьёзной она. — Можешь найти Санса по камерам? — выдаёт она вопрос. — Сразу скажу для избавления от лишних вопросов, меня он не волнует ни на одну пиздюшечку, он волнует моего несчастного пьяного друга, а от друзей я не отворачиваюсь, ты меня знаешь. Ситуация грустная вышла, — она кряхтит. — Так вот. В последний раз, часа два назад, был у Гриллби, потом съебал в неизвестном направлении (точно не домой, там его нет). Есть теория, что он у БП, но до туда идти далеко, хоть мы уже обошли все бары в Ватерфолле по маршруту, который я могу тебе выслать. Буду очень признательна, если постреляешь глазками по камерам да правду расскажешь. Папс слышит, как Альфис вздыхает в приёмник, и чуть хмурится, начиная нервничать вновь. Его в один момент взвешивают эти приторные бесполезные разговоры, он стискивает кулаки и напряжённо хмурится. Если это окажется бесполезным, то он рискует обозвать Альфис бесполезной тоже, прямо перед Андайн, прямо в микрофон, и тогда он получит ещё и от рыбы, и продолжит свои поиски в одиночестве. Поэтому Папс лишь напряжённо молчит, дёргаясь от нервов. Ящерица скрывает вкладку с аниме, заходя в свои программы трансляций камер. — Твой д-друг явно чокнутый, р-раз решил с-сталкерить з-за Сансом. Н-но если он телепортировался, т-то я ничем помочь не с-смогу, — сразу же предупреждает она, щёлкая по нужным файлам и прокручивая видео. Пока Альфис просматривает камеры, Андайн более подробно разъясняет ситуацию: — Ладно, — сдаётся рыба. — Чуть подробнее расскажу, чтоб ты понимала, почему ты права только частично касательно его чокнутости, он не сталкер: короче, два оболдуя бухали у Гриллби, было всё круто, потом Санс что-то очень секретное спизданул, Папс ему за это насрал на голову, ещё и пизды дал, — Андайн это рассказывает как очередную свою байку из разряда «охуительные истории из жизни», но, кажется, никто и не противится. — Абсолютно незаслуженно! Ну и обиделся Санс, да, на него уже не похоже, но так оно произошло, знаешь, спьяну всякие чудеса творятся. В общем, Санс съебал в туман. А там что-то очень-очень-очень личное, подробности Папс не говорит, верность хранит, умница. Но сам факт: его оскорбили и он с этим мириться не стал. Наверное, как-то так! Папирус скрещивает руки, просверливая взглядом подругу явно не по-доброму. Он всё ещё пьян, не пришёл в себя полностью от всепоглощающих эмоций, всё ещё себя ненавидит, и взгляд со стороны он не просил, особенно такой беззастенчивый в виде Андайн, которая на него даже внимания не обращает. Но скелет молчит, пиная камень сапогом со злости не то на себя, не то на весь это свет, и ворчит нечленораздельное под нос. Альфис молча слушает Андайн, прежде чем она заметно осекается: — А, п-погоди-ка, д-дорогая. Он д-действительно т-телепортировался. Но у входа в бар БП у м-меня тоже стоят к-камеры, — её очки победоносно и угрожающе сверкают. Возле ресторана МТТ все напичкано камерами. Как и весь Хотлэнд — это её территория. — В-вижу его. З-заходил в бар в т-третем часу, и… — она перелистывает запись. — Ого. И н-не выползал оттуда с т-тех пор. З-знатно же он планирует н-нажраться. — Блять!!! — гаркает Андайн. Разговор внезапно становится громче и восторженнее. — Я знала, что могу на тебя положиться! Спасибо тебе, моя любимая, обязательно тебе отплачу позже!!! Цомк в пупок! — она тут же сбрасывает звонок и хищно пронзает Папса дикой радостью, в её глазу аж искры блестят, а сама она становится гиперэнергичной. — Так бля, — говорит она быстро и скомкано. — Валим к БП нахуй, Санс там!!! — последние два слова звучат так, чтобы до Папируса точно дошло то, что они Санса сегодня, всё-таки, увидят, и Андайн резко берёт его за вялую руку. — Только давай договоримся: прежде чем мы войдём туда, мы немного поговорим касательно дальнейший действий, — вдруг её голос преображается в более низкий и вкрадчивый, будто до этого она не сыпалась от счастья. — Потому что если он тоже пьян, и пьян, скорее всего, в стельку, то с ним разговаривать надо будет по-другому, тем более, что если он… уязвим, другого слова не подобрала. Понял, панк? Папирус, чуть хмурясь, все же согласно кивает. Он больше не сопротивляется, не буянит и не злится — у него будто груда камней с плеч свалилась, когда стало известно, где его брат. Сейчас он придёт и увидит его, возможно, в самом наихуёвейшем состоянии, и ему нужно будет что-то с ним делать. И Папс действительно не знает, что.***
Когда дверь оказывается перед ними, обвешанная какими-то знаками и стикерами, он борется с желанием сбить её с ноги, но Андайн его останавливает, и он устало поднимает на нее глаза, вспоминая, что им нужно поговорить. А если Санса уже здесь нет? А даже если есть, захочет он идти с ним домой? Захочет ли он его вообще видеть? Папс не помнит, как они добрались до бара, время будто пролетело и стёрлось из памяти. — Ну, и какие дальнейшие действия? — вскидывает он головой, ожидая от Андайн совета или конкретного плана речи. Папирус не соображает. Если честно, единственное, что он хочет, это зайти, забрать брата, уйти. Без лишних слов и предложений. Но так, конечно, не получится. — Так, вспомним курсы из психологии, которыми ты не очень любишь пользоваться, но оно зачастую бывает очень полезным, — важно вещает Андайн, взяв скелета за плечо. — В данной ситуации, лучше лишний раз не агрессируй, как бы тебе этого не хотелось, потому что, наверное, он вообще охуеет с того, что ты за ним пришёл. Я не знаю Санса так, как ты, но, предполагаю, что если он обиделся, то сильно, и эта обида у него надолго растягивается. Да, в этой ситуации, будучи бухим, всё что тебе нужно — попытаться его не обосрать и, в идеале, извиниться за всё хуёвое, а последнее ты не умеешь, поэтому… Будем учиться, — хмыкает рыба. — Благо, Санс, вроде как, сам по себе не буйный, поэтому с ним сложностей быть не должно… Ну, он может там сказать гиперматерную хуйню, но его хотя бы не надо сдерживать, ибо в драки он лезет редко. В общем, — вздыхает она. — Держи себя в руках: это всё, что от тебя требуется, конкретно про злость. Санс может быть в любом состоянии, наша задача какая? Либо забрать его домой, а там ты уже сам как-нибудь с ним поговоришь, либо наладить контакт в баре… Кажется нереальным, но реально всё, — она подмигивает. — Я помогу тебе, не ссы, кверху жопкой не останешься. Уж я-то знаю, как со всеми контачить. Только ты не обдристайся во второй раз. Понял? Рыба и скелет тут же входят в бар, когда Папирус согласно кивает. Гвардейцы видят за барной стойкой БП. На часах уже пять утра и очень удивляет то, что тут было так много народу, а от ярких цветов прожекторов становится больно глазу. — БП, здорова, — дружелюбно здоровается Андайн, приветливо маша рукой, после чего облокачивается о барную стойку, скрестив ноги, стоя на носочках, и руки, прижимая их к груди. — У нас тут один гражданин пропал без вести, Санс зовут. Не видел его? — Видел. Как его, блять, не увидишь, — кот убирает изо рта сигарету. Он ведёт в сторону ухом, чуть нервничая, видя уставшего и серьёзного брата этого самого Санса, скрещивающего на груди руки как-то уж слишком угрожающе. — Мне ебать проблемы ес чё не нужны, — бегает он взглядом на Папса, — он сам позвонил мне, видимо всю ночь и день бухать собрался. Сидел тут, чуть ли не навзрыд, с таким ебалом паршивым-паршивым, никогда его таким не видел, — он отчего-то нервно усмехается и трёт ладони, но продолжает говорить всё, что знает. — Сидел вот с теми ребятами какое-то время, — он указывает на нужный столик, где сидят четыре монстра. — Потом в толчок упёрся. Пока не выходил. — Прям плакал? — уточняет Андайн, кот кивнул, она поворачивает голову и смотрит на кислую мину Папируса, который, кажется, высматривает вообще не тот стол. — Пиздец ты его оскорбил, получается, аж заплакал, — бурчит она минорно. — Ладно, — она снова обращается к коту. — Пошли выяснять, что там с этими ребятами. Пасиб, БП, успехов и меньше буйных господ. Андайн, взяв Папируса снова за руку и ведя за собой, будто ребёнка, тут же добирается до стола с… тремя монстрами. — Здравствуйте, господа хорошие, приятного вам потребления пива, — Андайн бесцеремонно садится на свободную часть стола: без посуды, еды и напитков. — У нас пропал гражданин, Санс. Нам сказали, что он здесь. Так вот, вопрос проще некуда: где Санс? — она смотрит на Папируса и на единственное свободное место, которое, кажется, она оставила ему. — Присаживайся, — велит она скелету. — Э… приветствуем, маршал. С-Санс, он… Пошёл выяснять отношения с Дереком. — отвечает свин, будучи чуть растерянным от того, что к ним пришли гвардейцы. — Чего? — рыба искренне удивляется про фразу «выяснять отношения». — В каком смысле? — Они поссорились из-за политики, — начинает пояснять крольчиха, — и Санс… так его зовут, да? — Андайн кивает. — Сказал ему «пойдём выйдем», — она вздыхает, но как-то больше от раздражения. Андайн замирает, уверенная в том, что Папирус замер тоже. — Мы все тут патриоты, маршал, — проговаривает свин. — А вот ваш друг оказался противником. Мы-то это терпели, но Дерек… Он довольно вспыльчив. Да и настроение у Санса было плохим. Он плакал на весь бар. — Будто его девушка бросила, — добавляет третий монстр, олень. — Мы хотели просто его успокоить, ибо выглядел жалко, — дополняет крольчиха. — Пиздец нахуй блять, — выдаёт Андайн с внезапной хрипотцой, не ожидав такого. — Куда они вышли? — За бар, через туалет. — И вы что, даже посмотреть не хотите, что там творится? — Дерек долбаёб, — отвечает коротко крольчиха, залпом выпив что-то похожее на мартини. Андайн размышляет несколько секунд в напряжённом молчании, Папирус ничего не говорит, видимо, тоже не знает, что делать. Или полностью отдаёт инициативу Андайн, понимая, что она разрулит конфликт куда лучше. Частично это правда, Андайн в Подзмелье является одной из лучших в дипломатии, хоть она, как и Папирус, часто любит больше решать всё богатырской силой. Наконец, она выстраивает примерный план действий. — Так, понятно, — Андайн тут же встаёт, лицо её становится решительным. — Папс, сиди здесь, тебе лучше там не появляться, не поможешь, — отдаёт она приказ. — Если через полчаса не вернусь — тогда подключайся, а я сейчас пойду разнимать и приводить сюда. Будем решать всё сразу. Рыба не даёт возразить или согласиться, она тут же исчезает за пределами туалета. Видимо, там чёрный выход. Папирус стискивает зубы, не успевает подорваться. — Чёрт, — ударяет он по столу рукой, ловя недовольный и нервный взгляд БП из-за барной стойки. Монстры, сидящие с ним за одним столом, затихают, и Папс неразборчиво ворчит, смеряя мрачным взглядом и сползая по спинке дивана вниз. Он скрещивает руки. Андайн права. Он довёл Санса до ёбаной истерики. Он уже не хочет просить у него прощения, потому что не хочет, чтобы брат его прощал. Он хочет наказать себя. Но не знает, как. Ему не нравится, как о Сансе отзывается эта шайка незнакомцев. «Выглядел жалко». Да они тут все отбросы, они не имеют права так говорить про его брата. Но Папс должен успокоить себя, а не разозлиться ещё сильнее. Он вздыхает, закрывая глаза. Он успокоится ради Санса. Он ему должен.***
Дерек как-то небрежно ведёт рукой за ухом, неприятно и растерянно скалясь. Санс перед ним еле стоит, но глаза его светятся хищно и яростно. Они уже успели пропустить несколько ударов, и это только раззадоривает. Лис пыхтит, держа дистанцию в полтора шага. — Если тебя так задевает моя преданность королю, то может ты пойдешь с ним пиздиться, а не со мной, умник, блять, нашёлся? — выводит его из себя лис. — Думаешь, такой крутой, раз можешь по пьяни, что... — договорить он не успевает, потому что Санс на за секунду оказывается перед его лицом, неуправляемый и дикий. — Рот закрой, сын бляди, — рокочущим хрипом цедит Санс. Здравомыслие Санса на нуле, он вышел из себя. Он уже не думает ни о чём, он лишь страстно желает увидеть то, как лис будет безжизненно лежать перед ним. Он уже не Санс, он — безжалостное и жестокое чудовище, готовое рвать, метать, разрушать и убивать. Дело было даже не в Асгоре, на самом деле. Дерек попался под его горячую руку и Санса он, откровенно, выбесил. Санс ненавидит особо душных монстров, более душных, чем он, помимо Папируса. Он ненавидит, когда кто-то чрезмерно много перечит ему. Чем дольше продолжается драка, тем глубже Санс входит в азарт схватки насмерть. Какой-то хилый лис против боевого (пускай и в стельку пьяного) скелета, ха! Санс сейчас очень настроен, чтобы кому-то сломать лицо, растерзать и грязно глумиться над телом, и он даже почти что держит ровную стойку и очень уверенно призывает кости. От телепортации магии в нём немного, но на собственный разгон и кости хватает, чтобы нанести больше урона. Однако сейчас, когда он близок с лисом, он грубо валит его на землю, после чего безжалостно колотит, что есть сил, вливая весь свой гнев в эти удары. — С-сдохни! — громко рявкает Санс в безумии, с упоением смотря за тем, как капли чужой крови пачкают его руки и разлетаются на части. — С-с-сдохни же, с-сука-а!!! — он наносит ещё удар за ударом уставшими, дрожащими, но чертовски решительными и твёрдыми кулаками, пока лис, наконец, с кровавым лицом, не даёт кое-как ему отпор. Дерек резко берёт Санса за руку, которой бьёт, и, приблизив к собственной челюсти и без усилий открыв её, впивается зубами в кость. Да так, что Санс почти что кричит от хруста собственных костей. Дальнейший мордобой становится неописуемо быстрым и всё сводится к тому, что либо лис атакует Санса и его раскусывает, либо Санс валит его и бьёт головой о бетонную поверхность. У этого мудака ещё и магия была, сука! Был бы Санс сейчас хоть чуть-чуть трезвее — он бы уже победил, лис бы лежал мёртвым в собственной луже крови… Эти мысли завораживают всё сильнее. Санс не думает сейчас, что он вампир. Почему-то он уверен, что он не вампир. И тем не менее, он упускает момент, когда у него получается в драке снова взять инициативу на себя, открыв свои настоящие вампирские и свежие клыки, Санс кусает Дерека в плечо, понемногу испивая из него кровь. Санс смакует лиса на вкус, раз уж его биология того требует. Лис издаёт пронзительный громкий крик… услада для ушных отверстий. Кровь не такая вкусная, но, кажется, от желания она сравнима с амброзией. Ещё и с адреналином, ещё и с алкоголем. Санс тут же отстраняется и кусает лиса ещё раз, рыча, как дикий зверь, нашедший свою добычу. Затем ещё, ещё, ещё, и делает это он не только клыками, а всеми острыми зубами, не морщась от блядской лисьей шерсти и не боясь её глотать вместе с желанной едой. — Бля-я-я-яххх… — отстраняется полноценно Санс после шестого укуса, пьёт он небольшими порциями и каждый раз, как отстраняется, тяжело и удовлетворённо вздыхает. — Т-ты серьёзно думал, что сможешь одолеть меня, Ас-сгорово от-тр-родье? — рыкает он, сверля Дерека взглядом, но тот почти не шевелится. Далее Санс встаёт с лиса: драться Дерек уже не будет, Санс это понял. — Лох ёбаный, с-сука… — скелет почти прыскает, радуясь своей победе и, на самом деле, раздумывает о том, чтобы добить его. Хотя ему морально становится и вправду легче. Лиса не жалко, зато Санс, наконец-то, смог выпустить свои эмоции. Он медленно отходит на пару шагов и, по щелчку пальцев, призывает Гастер-бластер. — Аривидерчи, мудло... И тут вдруг, словно как отрезвляющий удар, скелет услышит очень громкое и резкое: — Так блять, а ну немедленно оба успокоились!!! Гастер-бластер тут же исчезает, скелет резко оборачивается и… замирает. Это Андайн. В этот момент будто он вернулся в себя. Или не вернулся? Он точно не знает, но состояние было неописуемо сложным, но, что самое главное для Санса сейчас — он пролил чью-то кровь. Санс, блять, попробовал чью-то кровь. Он… немного выпустил пар. «Блять». — Так, — более важным тоном начала говорить рыба, когда подошла к лежачему лису и шатающемуся скелету. — Вы совсем охуели? Двадцать первый век, а ведём себя как дикари! — Пошла нахуй, — рявкает бесстрашно Санс. — Я и тебя сейчас порву на куски, — но остатки от срыва всё же дают о себе знать. Рыба вдруг замирает на секунду, ловя чистое оцепенение. «Это… точно Санс?» — думает она. — «Интонация не его…» — оценивающе посмотрев на Санса, Андайн удивляется тому, что он стоит без своей любимой куртки. Хотя, они в Хотлэнде, тут жарко. Помимо всего прочего, у Санса изорвана футболка. Виднеется ушиб левого локтя, кровь из носа, фингал, несколько трещин. Санс стоит относительно прямо, пошатываясь и не скрывая того, что сейчас он очень опасен и готов наброситься на кого угодно. Или вырубиться: перегар от него не менее сильный, чем напряжение. — Меня не надо, я не обсуждаю политику вне работы, — Андайн смотрит на Дерека. — Мужик, ты живой? — она подходит к нему и проверяет пульс на запястье. Он есть. «Пиздец его он разодрал», — комментирует мысленно Андайн, бегло осматривая кровавое плечо и разбитое лицо. — А хули он весь в укусах? — настороженно спрашивает рыба, когда вглядывается в следы на футболке, как от зубов. — Я тоже в укусах, если ты не заметила, — рычит Санс и, почему-то, сейчас его совершенно не волнует, что Андайн может узнать о его сущности. Пусть она его убьёт тоже или он расправится с ней. Санс не думает больше ни о чём, в черепе — разъедающая пустота. Рыба оценивающе смотрит на Санса. Действительно… лис его минутами ранее тоже кусал и грыз. За руки уж точно и даже пара отметин виднеется на ногах. — Я надеюсь… Вы оба не вампиры? — презрительно спрашивает она. — Иначе вам обоим пизда. — Нет, он бы выпил из меня всю кровь… или я из него, — как-то на автомате отвечает Санс, а затем молчит, изучая Андайн и искренне не понимая, что эта шлёндра здесь забыла. — Хули ты тут делаешь? Дерек, всё это время лежит, будто закаменев, не имея возможности пошевелиться. Санс только что? Пил его кровь? Рыба говорила про вампиров? — Чзанахер… — бубнит он, обездвиженный и опустошённый. Санс неуравновешенный ублюдок. Он, блять, не верит, что этот скелет минутами ранее убивался из-за кого-то и пускал слёзы. Он в сознании, шевелит губами, но сил двигаться у него нет. По крайней мере, здесь королевские служащие. Он в безопасности. Андайн чувствует накал от Санса. Обычно они вместе перекидываются подъёбами друг друга и их отношения всегда были таковыми, но сейчас Санс взбешён, подобно Папирусу. Нет, даже хуже. И он еле держится. Рыбе чуть-чуть не по себе, но она не смеет как-то это демонстрировать. — Мне сказали, что тут драка. Вы из-за чего посрались? — спрашивает Андайн нейтрально, всё ещё изучая Дерека и сидя на одном колене. Андайн вытаскивает телефон и пишет Папирусу: — Папс — Твоя задача — занять свободный столик — По возможности захвати у БП аптечку — Санс вышел победителем, спокух — А вот второму вызываю помощь — Скоро буду — Не важно, — отвечает Санс кисло. — Мужик, — обращается рыба к лису. — Дере-ек? — она осторожно дёргает его. — Жив? Алло? Тебе помощь нужна? — Похуй на него, — цедит Санс. — Санс, успокойся, — бурчит она. — Дерек? Обеспечить помощь, конечно, важнее, и Андайн думает, что Санс куда-то сейчас уйдёт, сбежит. Но он не уходит. Стоит рядом. Санс не знает, что чувствует сейчас. Спокойствие? Пустоту? Похуизм? Ему хотя бы стало лучше, да… Но какой ценой? И тем более… Он только что попробовал чужую кровь. Теперь к нему возвращается реальность, совсем немного, но хотя бы у него снова появляется способность анализировать. В любом случае, он уже параллельно думает над тем, как будет давать отпор Андайн. Андайн набирает скорую.***
Папс, до этого сидевший, подпирает скулу рукой и рассматривает с недоверием троих монстров. Прочитав сообщения, он тут же подрывается с места, захватывая куртку Санса, пугая этих несчастных партитов вновь. Если они знают, что Папс — один из приближённых к королю гвардейцев, точно пустят трещины в своих убеждениях. Он подбегает к Бургерпэнтсу, который отдаёт чей-то заказ, кривляясь, и сразу вытягивается по струночке, когда Папс вырастает перед ним длинной тенью — по-другому Папс, к сожалению, не умеет. — Нужна аптечка твоей грязной забегаловки, — говорит он приказным тоном, заставляя кота сглотнуть. — Любые лекарства, бинты, прочая хуйня. Кот тихо кивает, не упоминая, что в баре такое не предусмотрено. С Сансом они прекрасно ладят. Санс — душа компании и просто весёлый мужик, с которым он может говорить о всякой хуйне, не боясь, что придёт его суровый младший брат-переросток, который будет угрожать одним своим присутствием. Когда что-то, напоминающее аптечку, оказывается на одной из полок бара, БП откладывает свои похороны и отдает всё Папирусу. Тот хватает медикаменты, не говоря ни слова, а Бургерпэнтс ставит себе задачу не пускать Санса в заведение, когда у того проблемы с братом. Это же Санс не из-за него так убивался всю ночь..? Как и велит Андайн, Папс занимает свободный столик, раскладывая всё, что ему щедро и нервно предоставили. Два мотка бинтов, какие-то шприцы, на которые Папс бросает презрительный взгляд и которые им явно не понадобятся. Обеззараживающий и промывающий раствор. Коробка таблеток. Папс не читает, от чего они, расставляет всё линейным способом ровно и почти идеально. Он концентрируется, он думает. О том, что скажет брату. «Прости, я был пьян, я наговорил хуйни? Блять, ничего более убогого не слышал. Сансу нужны вообще мои извинения??? Сансу вообще нужно от меня что-то???» — он жмурится, скрывая лицо ладонями. Ему главное не наговорить хуйни. Не злиться. Да он и не злится уже. Он просто… просто хочет вернуться на несколько часов назад и врезать себе. На секунду он ловит себя на том, что не готов смотреть брату в глаза. После всех его слов, после всех своих слов, этих откровенных признаний в нужности, он просто взял и разбил их доверие к хуям. Он сказал: «ты дорог мне», а после обвинил в чувствах и ударил. Он отвратителен.***
За Дереком приезжают быстро и сейчас его забирают. Андайн и Санс молча смотрят на то, как полуживого лиса кладут на носилку и увозят. Всё это время, стоя у мусорного контейнера и спинами прислонившись к нему, они не говорят ничего, Андайн собирается с мыслями, а Санс… А Санс пытается внутри себя разобраться, что вообще происходит, сопоставляет все события, начиная с того момента, когда они с Папирусом пришли в Гриллбиз. Его защитная реакция активизировалась и, кажется, он снова становится собой… с ещё большими мыслями о том, что теперь будет. Он вампир. Он попробовал чужую кровь. На этот раз мысли о Папирусе он быстро прерывает, он уверен, что сам доберётся до дома как-нибудь утром следующего дня… Как-нибудь они поговорят. И он не подозревает, что стоящая рядом с ним Андайн тут оказалась из-за него. Он вообще не думает о том, откуда она пришла. Андайн имеет схожее с Папирусом свойство: появляться, когда не надо, даже если случайно. Не помешает сигарета, но Санс хотел курить ещё после того, когда Папирус его послал. Но он не додумался даже у БП стрельнуть пару сиг. — Санс, — Андайн ему улыбается. Рыба готова с ним говорить. — Ч-что? — хрипло спрашивает он, слегка дрожа, взгляд его уставший, может, самую малость удовлетворённый. — А почему ты Папса тогда не убьёшь, если он тоже «за Асгора»? Санс понимает в глубине, что тот же Папирус далеко не «за», поэтому, вопрос уже бредовый. Он уверен, что ряд гваредйцев не одобряют Асгора. — Своё мнение он мне не навязывает, прикинь. А ещё он мой брат. Заявлять о том, что Папирус его брат сейчас особенно затруднительно. — За такую хуйню драться смысла нет. Санс тяжело вздыхает. — А Дерек этот… — протягивает рыба. — Тебе прям мнение навязывал? — Да, — коротко подтверждает он. — И меня это выбесило, — короткое молчание. — Можешь меня казнить за то, что я назвал Асгора раз двадцать «хуесосом» и «жирной мразью», мне плевать. «Сам признался?» — удивляется Андайн мысленно. По идее, должна, но подобный закон не соблюдается практически никем. Точнее как: чтобы натянуть незнакомца на ровном месте за нарушение этого закона, гвардейцы только рады. Но сейчас, естественно, рыба не будет наказывать Санса за оскорбление короля. Король и вправду хуесос, у Санса есть даже некоторое право так говорить, ибо он с ним лично когда-то работал. — Сделаем вид, будто этого не было. — Я чуть этого мудака не убил, а твоего любимого короля я крою последними словами. Ты это серьёзно сейчас? — язвит Санс раздражительно. — Поверь, не ты один такой особенный, — хмыкает Андайн. — Многие спьяну и не такое вытворяют. «Ага, и не говори», — мысленно соглашается скелет, едко вспомнив слова Папируса. — А ты собственно… Почему здесь? Не у Гриллби? — переводит рыба тему, постепенно подмазываясь. — А ты хули тут делаешь? — в ответ спрашивает Санс, забыв, что этот вопрос он ей уже задавал ранее. — Я пришла восстанавливать справедливость, — гордо отвечает Андайн. — Ну, восстановила? — тут же уточняет скелет с сарказмом. — Теперь пиздуй нахер отсюда. — Ну что ты так грубо сразу? — наигранно возмущается Андайн. — Я ж с тобой нормально общаюсь. — Я не в настроении, если ты не заметила, — это звучит едко. — Ну, это-то я, бля, конечно, не заметила, когда даже БП сказал, что ты ревел на весь бар, как сука, — бурчит рыба без шуток. — Ревел? — удивляется скелет. — Как сука, — улыбается она, глядя Сансу в глаза. — Ну, и ещё у нас давно всё не решается кулаками. — Это ты так говоришь до тех пор, пока сама не пригубишь. — Ммм… — Андайн задумывается над его ответом и решает, что Санс выдаёт факт. — Отрицать не буду, настроения у меня бывают тоже разные, я тоже монстр и тоже с небольшой ебанцой. Но я стараюсь быть на позитиве и творить добро путём дипломатии, а не силы, как вы это с Папсом любите, — если бы мир был добрее, Андайн бы ни с кем не дралась, хоть это и весело. Андайн звучит дружелюбно, Санс в это дружелюбие не верит. — Что тебе надо? — щурясь, спрашивает скелет. — Нахуя ты вообще со мной болтаешь? — Я хочу, чтобы ты успокоился прежде всего, — Андайн всё не унимается и продолжает мило разговаривать, терпя грубоватые наезды. — Я спокоен, — резко выдаёт скелет. — Нет, ты всё ещё напряжён, — не соглашается рыба, мотнув головой. — Мне нужно, чтобы ты был спокоен. — Нахуя? Тебя это ебать не должно! — Потому что очень непривычно тебя видеть таким неадекватным, когда я точно знаю, что ты обычно очень приятный собеседник! Это основная тактика Андайн — просто заболтать монстра, когда нужно его расположить к себе и как-то, наверное, успокоить. Её ораторское искусство на высоте и она точно знает как надо разговаривать и каким голосом, чтобы её хотели слушать и слушали. А сейчас Андайн старается ещё и говорить приятно, так, будто она обожает разговаривать с Сансом. Вообще, она бы с ним действительно как-нибудь опрокинула по бутылке водки, потому что у Санса тоже высокий уровень ораторства, но… негативные комментарии Папируса и напряжение между ними делает своё дело. — Пиздец, это тебе кто так сказал, что ты в это аж поверила, бля? — Никто, с тобой очень иногда интересно беседовать, — Андайн звучит всё ещё уверенно. Санс прыскает, едва не сдерживая смех от дебилизма этой ситуации. — Ты пиздишь. Андайн он не верит никогда. — Нет, — влетает твёрдый ответ. — Абсолютно нет. Клянусь своими небритыми лобковыми волосами. — Э… — Санс впадает со сказанного в ступор. — Ну, через пару дней я их сбрею, поэтому пока это актуально, не переживай, — она пожимает плечами и начинает хихикать. — То есть, — он удивляется, приподнимая бровь и криво улыбается. — Через пару дней, я тебе уже буду не интересен? — Возможно, — пожимает она плечами снова. — Но сейчас, ты мне точно интересен, дружище. Если хорошо попросишь — готова растянуть это до недели, но имей в виду, что потом мне будет очень неудобно объяснять Альфис то, почему я не избавляюсь от своих джунглей. Будет странно звучать фраза: «Я клялась Сансу своими лобковыми волосами, что он мне интересен… Как дорогой мне друг»! Абсурдный юмор Андайн срабатывает, и Санс громко начинает смеяться за первое время. Как это мило со стороны рыбы — клясться лобковыми волосами и даже обещать их не сбривать, если Санс «хорошо попросит», видимо, купит ей два литра водки дорогой марки. — Пойдём во внутрь, — предлагает рыба, видя, что Санса она чуть-чуть расположила к себе. — Культурно поговорим, а то я эту улицу Хотлэндскую ебала в рот. А сама написывает Папирусу короткую СМС через телефон: «Мы идём, будь готов». — «Культурно»? — непонимающе повторяет Санс. — Это, прости, как? — Очень культурно. Как аристократы, — рыба шире улыбается. — Я не буду с тобой пить. — Так ты и не будешь со мной пить, — прыскает и фыркает она. — И сама я бухать не намереваюсь. Ты культурно, блять, поговоришь со мной и я тебя отпущу, — рыба отворачивается, направляясь к чёрному входу в бар обратно. — Пойдём, Санс. Не заставляй светскую справедливую женщину ждать.