***
Прошло не более четырёх часов. На улице уже светает во всю, сама комната озарена солнечными лучами, падающими из окон. На улице лениво падают снежинки. А в чистой и опрятной комнате без пылинок, в одной большой кровати, лежат скелебратья. Всего лишь совместный сон друг с другом, по желанию друг друга. Без пошлостей. Санс, внезапно для себя же, продирает глаза от того, что он улавливает какой-то раздражающий рингтон. Это звонок, но не его. Несколько секунд он проводит будто в другом измерении, пока окончательно не понимает, что и где с ним происходит. Ещё пара секунд уходит на стремительное воспоминание того, как он оказался у Папируса в комнате, и почему он спит в его кровати. Он вспомнил. А брату кто-то звонит. «Ебать у меня башка свинцовая нахуй…» — тут же проносится в голове. — «Блять…» Санс сразу же пытается пошевелиться, но вдруг обнаруживает, что полностью во власти у брата, спящего прямо за его спиной и весьма плотно прижимающего к себе. На несколько секунд Санс впадает в ступор, не ожидав такого поворота. «Папирус…» И он ощущает то, как брат размеренно дышит ему в шею, как его дыхание самую малость будоражит косточки. Само понимание того, что Папирус держит его строго рядом с собой и так приятно обхватывает, словно плюшевого медведя, поднимает Сансу настроение. Появляется ещё одна причина, чтобы спать с Папирусом каждый день, если так оно и будет, однако… Рингтон всё ещё раздражает, а брат, кажется, вообще не думает пробуждаться. Поняв, что Папирус его держит весьма цепко, а также то, что Санс пролежал в одной позе довольно долго (и то, определить, сколько времени, он не может — лежит лицом к стене), второй начинает шевелить рукой и, положив её на руку Папируса, начинает дёргать: — Бо-о-осс… Тут те… тфон… — голос Санса крайне уставший и вялый, будто он всё ещё пьян. — Б-Бо-о-осс-с? Папирус лишь хмурится, промычав что-то недовольное, явно не желая выходить из сна. С такой же непринуждённой сонной уверенностью он прижимает брата плотнее, закидывая на него ещё и ногу, не осознавая что и почему сейчас происходит. И какого чёрта у них звенит будильник? Сегодня же выходной. А потом до него доходит что нихрена это не будильник. Без лишних слов он подрывается, сбрасывает с себя одеяло и встаёт, на секунду чуть не теряя равновесия. — Твою ж… — хрипит он, стоя посреди комнаты дезориентированно. Его голова явно осталась на подушке, в приятном тягучем и теплом сне, где он обнимает брата, а тот и не просыпается. «В шкафу», — соображает он, тяжёлыми шагами подходит к двери и открывает её, роясь в карманах собственных штанин и находит это чертово звенящее устройство. Папс пялится в экран секунду, фокусируя взгляд и принимает вызов. Вместо приветствия он долго и широко зевает, подходя назад к кровати и садясь на край. — Здорова, Папс, — Андайн, как и всегда, бодра и энергична. — А я-то, бля, думала, что вы, сука, друг друга таки поубивали! Хотя, потом я решила, что ты, наверное, спишь. От БП до дома идти далеко знаешь ли… Сорян, что разбудила, панк. Есть небольшая новость. — Слушаю, — говорит Папирус таким же хрипящим голосом, немного недовольный. Он очень надеется, что ему не нужно будет сейчас по-быстрому натягивать броню и бежать навстречу обязанностей, ведь долг зовёт! Хотя, может, если бы не звонок, он бы и вовсе не проснулся. Но это перспектива кажется куда слаще и притягательней с условием Санса под боком. — Помнишь того пацана, с которым Санс ночью сцепился? — она игнорирует явно невосстановленное состояние Папируса, голос становится на тон серьёзнее. Санс не слышит, что говорит Андайн, ибо телефон Босса на беззвучном, он лишь поворачивается на другой бок и приковывает своё нестабильное внимание к его соблазнительным лопаткам и позвоночнику, зная, что даже если брат обернётся, то вполне будет естественным то, что он на него смотрит. Звонок Андайн очень редко сулит хорошее… особенно теперь. Папирус хмурится. С чего вдруг разговор о каком-то левом мужике. Он был вампиром? Он покусал Санса, и теперь второму пиздец? — Лично я его не видел, но Санс говорил что хорошенько его отмудохал, — настороженно произносит Папс, оборачиваясь на брата, который с интересом его рассматривает. На секунду они встречаются взглядами. Санс напрягается: и от того, что Папирус сейчас упомянул ту драку, и то, что он таки на него посмотрел. Санс взгляда не убирает — решает, что это будет несколько подозрительно и лишь строит из своего сонного лица что-то схожее с недоумением. — Ага, отмудохал, — в голосе Андайн читается внезапная издёвка. — До летального исхода, — добавляет она. — Знаешь, что меня напрягло? Папирус на секунду застыл. Он, конечно, знал, что его брат — суровый парень, и что злить его ой как не стоит. Но Папсу не по себе от того, что из-за него Санс такое чувствовал, что Санс убил монстра, потому что именно Папирус сделал ему так чертовски больно. Он сглатывает, отводя от брата виноватый взгляд, в котором заметны просветы тихого страха. — Что? — спрашивает он сухо, отворачиваясь от брата вновь. Душа Санса пропускает пару ударов. «Они поняли, что я вампир?» — на лбу появляется пара капель пота. Но Санс никуда не сбегает. Магии всё ещё мало, а тело его предательски почти не слушается, голова болит. Ну началось… — Мне об этом сказала Альфис, — короткое молчание. — Упомянула, что лично его осмотрела, умер от кровотечения. Сам понимаешь, что она сейчас осматривает только те жмуры, которые «требуют особой оценки» или типа того, это уже странно. Но, понимаешь, что мне казалось ещё странным? Когда я звонила кентам из лаборатории и они его забирали, там в целом он потерял не так много и вполне мог прожить, у него не оторвало конечность, знаешь ли… Он там не блевал каждые пять секунд. С ним всё было нормально! Да, он был немного в ауте из-за того, что его отпиздили, но… Там врачи ёбнулись по-моему в последнее время из-за этих вампиров, иначе я не знаю, как их экспертиза там работает, а если она работает — то крайне хуёво, я не одобряю, — следует усмешка. — Не важно, он всё равно сдох и ничем важным не был, разве что та троица его друзей сильно расстроится, пха-ха-ха. Просто посчитала нужным сообщить о том, что… Санса лучше не злить, вот такой совет дня, — она снова прыскает. — Надеюсь, сейчас вы в мире и согласии, в любви и, может, даже в похоти… — под конец Андайн начинает громко ржать. — Прости-прости, я теперь почему-то вас за пару считаю, ты так с Сансом разговаривал интересно, как ты обычно с ним не разговариваешь! Ладно, только не пиздани меня потом каблуком во второй глаз. Всё, панк, завтра жду в кабинете к обеду после обхода, успехов. Когда Андайн сбрасывает звонок, Папирус на секунду вспыхивает красным. «Я… Я странно с ним разговаривал?» — растерянно думает он, глядя в тёмный экран телефона. После всей хуйни с вампирами, заботу к брату получается проявлять больше и легче, прикрываясь чрезвычайной ситуацией, даже если Папс совсем не привык показывать ему свою любовь. Раньше чувства были далеко и глубоко, под замком, вырываясь иногда в виде упрёков и нотаций. Сейчас это проще, но вместе с тем до охуения сложнее, потому что такие вещи, действия, мысли для него в новинку. Санс никогда не просился в его кровать, а Папс никогда не обнимал его во сне. Ему это, безусловно, нравится, и пугает вместе с тем. Если они могут проводить время вместе таким образом, то, может, их отношения имеют какой-то потенциал для развития, вдруг он может претендовать на что-то большее, или..? — «Не думай об этом. Потом пожалеешь», — пересекает он, мотая головой. Сейчас его должны волновать совсем не отношения с братом, у которых нет шансов, а то, в каком бешенстве он был. И почему-то Папсу совсем не хочется думать, по каким загадочным обстоятельствам умер тот монстр. Папирус залезает одним коленом на кровать, разворачиваясь к брату и встречается с ним взглядом. — Тот лис, с которым ты пиздился, умер, — сообщает он бесцветно, не желая давать факту какую-то эмоциональную окраску. Он не хочет давить на брата из-за чувств и эмоций, которые тот сдерживает и выражает не особо экологичным способом. Но Папирус знает, что в этом есть и его вина. — Как же мне не похуй, — лениво отвечает Санс. — Теперь меня приглашают на похороны, где моё лицо сравняют с землёй? — спрашивает он. — Не, я пас, мне в падлу. Пусть его дружки сами приходят, если хотят тоже костями в ебло получить. «Они… Не поняли? Что я вампир?» — Она ещё что-то говорила? — спрашивает Санс, приподняв бровь. — Выглядишь напряжённым. В голове пусто, Санс думает только о вампиризме и о том, как он вчера… пил из Дерека кровь. Собственными клыками и языком. И его волнует только это: будучи пьяным и нестабильным, крайне неосторожным и опасным, позволившим выпустить своего «зверя» наружу, поняли ли остальные, что произошло? Или на Санса снизошла великая удача? Папирус лишь мотает головой, проводя взглядом по лицу брата как-то тоскливо и виновато. Он не хочет вновь мусолить ту паршивую тему, где они, вроде, уже со всем разобрались: Санс на него не злится, и Папирус не хочет это менять. Но он всё ещё хочет быть честным, насколько это возможно. Он хмыкает и трёт свой локоть. — Просто, — сухо тянет Папс, отводя взгляд. — Просто мне всё ещё паршиво, что я тебя довёл. Прости, что снова об этом говорю. Но этого бы не случилось, если бы я не напился и не повёл себя как дерьмо, — он вздыхает. Падает на подушку, оставаясь ногами за границами кровати, и смотрит вдумчиво в потолок. — Ладно. Забей. Я рад что ты в порядке. В порядке ведь? — вдруг поворачивает голову к брату, рассматривает пластырь на его челюсти и вспоминает, как крепко обнимал ночью. Санс действительно не проснулся тогда или был не против? Санс параллельно пытается вспомнить предыдущий день и примерно выстроить цепочку событий, что к чему пришло, и что стало следствием чего-либо. Вспомнив свой жуткий нервный срыв, его передёргивает: он хочет извиниться перед всеми за то, что им пришлось лицезреть его жалкий, отвратный вид. Особенно перед Папирусом. «Вёл себя как последний обсос блять… И ведь Папс оказался прав — я ёбаный трус. Но, если так подумать, то это оправдано. Я боюсь признаться ему в том, что я люблю его. И я вчера, блять, очень неподробно ему объяснил то, что я, сука, считаю его идеалом. Просто я не ввёл конкретику о том, что я имел в виду его». — В-всё нормально, мы уже говорили об этом, — дрябло отвечает Санс, на пару секунд застывая от пристального взгляда, после чего он с кряхтением поднимает торс, снова потирая глазницу. Ноги всё ещё под одеялом. — Кроме того, что у меня адски болит череп… Именно череп, — подмечает он, подразумевая не челюсть. — Ты сам-то, хех, как? — он смотрит ему в глаза. — Ты… меня тоже извини за это. Я… — он мутнеет в лице и начинает потирать уже лицо. — Я не должен был агрессировать, — короткое молчание. — Я… сорвался. «Я хочу… Чтобы он снова меня так обнял. Без его объятий будто холодно». Санс ненавидит держать в себе эмоции, но и выпускать — тоже. Теперь Папирус знает одно очень болезненное место, по которому, если что, может ударить снова, выводя того из себя. И это всё ещё тупо: Санс влюблён в него же. Выражения лица разглаживается. Папирус наблюдает, как брат явно волнуется, поэтому перестает на него смотреть. «Не хочу признавать, но когда он злой, он выглядит пиздец как соблазнительно. Как, вообще-то, и сейчас. И вечера под утро», — Папирус нервно усмехается. — У тебя были все причины агрессировать. А я… Я очень хочу пойти в душ и очень не хочу вставать с кровати, — честно делится он. — От меня наверное воняет как от дохлой псины. Нахрен алкоголь, — заключает он, а после глядит на время в экране телефона. Соблазн проваляться с братом в кровати просто огромен, к тому же он совершенно не выспался. Но если уснёт сейчас, то ночь точно будет бессонной. — Да, но мои проблемы должны распространяться только на меня, а не на окружающих, — проговаривает Санс, не отводя глазниц с брата. — Не сказал бы, что пахнешь как дохлая псина… они пахнут гнилью и смертью. Ты явно поприятнее будешь, — хмыкает он. «Что я несу с похмелья?» — Санс резко встаёт с кровати. — Бля, в пизду, пойду за антипохмельными. Я сейчас сдохну от себя же… — он смотрит на брата. — Ты дальше спать? — это сказано почти с надеждой. Папирус моргает один раз, озадаченный комментарием об его запахе. — Очень соблазнительное предложение, но нет, — вяло посмеивается он. — И, Санс, — его тон вдруг становится мягким. — Мы же братья, да? Если ты вдруг захочешь поговорить или там, высказаться, пробомбиться, хуй знает. То я рядом. Пусть твои проблемы меня и не касаются. Мне не сложно тебя поддержать. Хотя, если честно, я нихуя не умею поддерживать. «Ох, ну да, сперва ты практически тащишь его к себе в кровать, а после заставляешь откровенничать. Вы точно не парочка», — мысленно бормочет он от неловкости, всё ещё неуверенный в том, что Санс захочет с ним так тесно разговаривать. Папс поднимается с кровати тоже. — «Поверить не могу, что сказал это». — Мне бы тоже не помешали таблетки. Санс удивляется таким словам. И это после вчерашнего..? «Нет, брат, этому не бывать», — тут же отвечает он мысленно, намереваясь никогда такое вслух не произносить. — «Я умру с тайной о том, что любил всё время тебя». — Хех… Хочется сказать Папирусу: «прекращай, мы уже помирились» или «у меня нет проблем», но он понимает, что это неуместно. — Да нет, у тебя, в принципе, получается, не кори себя, — пожимает Санс плечами. — Ты тоже можешь мне высказаться, если надо, в конце концов, мы не чужие друг другу. Санс направляется первым из комнаты вон, на ходу потянувшись и широко зевнув. В планах у Санса выскакивает крамольная мысль об анализе происходящего. Слишком много вопросов, к самому себе в частности. После приёма таблеток и, наверное, выпивания одной кружки кофе, Санс бы хотел пойти в душ либо до, либо после Папируса (а ещё лучше — с ним сразу, но это только в фантазиях), но вспомнил, что ходил уже вчера. Папирус после выпивки определённо стал вести себя по-другому. Да и Санс… изменился? Нет хуёвых шуток? Только… страх с азартом и Папирус в мечтах? — Слушай, — Санс резко останавливается и оборачивается на брата, пока тот идёт за ним следом из комнаты вниз, в гостиную. — Можно один личный вопрос? — осторожно спрашивает Санс. — Можешь не отвечать или нахер послать, если это совсем уж… личное. Санс не раздумывал над этим вопросом так долго, но посчитал, что стоит задать его сразу же. К тому же, в его информации о Папирусе уже следует внести определённые коррективы, например, информацию об ориентации стоит сменить внезапными строчками о том, что Папирус — гей, а не гомофоб; это он признал сам. Папирус останавливается за его спиной. Личные вопросы у них сменяются один за другим. И Папсу это почему-то нравится: будто это такая игра, волнующая, откровенная и определенно рисковая. Он с готовностью кивает, решая, что между ними достаточно секретов. — Можно, — и выжидающе глядит в чужие глазницы. — У тебя есть кто-то «на примете»? — спрашивает Санс. — Или ты полностью утопаешь в карьере и в нашей маленькой причудливой семье? — он улыбается. — Хватит простого «да» или «нет». «Он говорил, что ценнее меня у него нет никого». Папирус потупляет взгляд и вновь чуть смущается. Он трёт рукой шею, вздыхая. — Я… Я не знаю как точно на это ответить, — признаётся он. — Считай, что нет, — просто отвечает он, одаривая брата какой-то неуверенной полуулыбкой. Санс у него на примете. Но это так же значит, что он утопает в их маленькой причудливой семье. А если с Сансом он быть не может, то пусть оно остаётся таким, как есть. Папирус почти убедил себя, что его всё устраивает. —Тебе виднее, — Санс не докапывается до него и идёт за таблетками вперёд. «Очень неоднозначно ответил… Кто-то у него есть», — Санс плетётся до кухни и, поставив чайник, тут же лезет за аптечкой. Там он раскидывает несколько таблеток на тумбе в поисках нужных, после чего протягивает одну брату. — Раз уж мы встали… Что будем делать? «По правде говоря, я бы предпочёл сегодня просто посидеть дома. Мне нужно подумать». Папирус принимает таблетку, задумчиво глядя на нее. «Странная реакция», — думает он. Потому что Папс отчасти был честен. Да даже если бы он сказал, что есть, то это тоже было бы правдой, но тоже лишь отчасти. Он глотает таблетку без воды и тут же об этом жалеет. — Я хочу в душ. Потом завтрак… Точнее, обед. Наверное, для тебя это привычный распорядок дня, — фыркает он, наливая себе в чашку воду, а после задумывается. — Нужно бы заняться стиркой и пропылесосить везде… — Папс прикладывает фаланги пальцев к подбородку, думая, чем он может занять и брата, а не только себя. — А у тебя есть какие-то предложения? — По правде говоря… я бы предпочёл сегодня заняться обыденными для меня вещами, — пожимает Санс плечами, подмигнув, подразумевая за собой сидение за ноутбуком или просмотр телевизора. — Мне нужно передохнуть тоже, разгрузиться перед рабочим днём… Полагаю, сегодня будет обычный, ничем не примечательный, спокойный день дома, а, Босс? — подмигивает он. Санс требует немедленного уединения с собой и своим бардаком в черепе. Чайник кипит и Санс, вытащив кружку и сыпанув туда порошка, тут же заливает его кипятком, затем, взяв в руку ложку, начинает лихорадочно помешивать. — Можем вечером, перед сном, опять фильм посмотреть вместе. — предлагает он нейтрально. — Я до ночи точно не протяну, потому что чувствую себя всё ещё убитым. — Идёт. Обычный спокойный выходной, — на пробу проговаривает Папирус, будто это что-то несбыточное и сказочное. Он мечтательно поднимает взгляд и выдаёт шипящее от восторга «вауви», оценивающе кивая головой. — Тогда оставляю тебя наедине с обыденными для тебя вещами, — он почему-то чувствует себя хорошо и приятно, несмотря на новость Андайн, несмотря на их прошедшую ссору и нервотрёпку, которая, к счастью, закончилась. Наверное, сон с братом вырабатывает в нем серотонин. Папирус ступает по ступеням в ванную. Кости его уставшие и тяжёлые, и на них всё ещё оседает остаток прошлых дней. А помнить их Папирус не хочет. Поэтому, пока все дерьмо не въелось через уставшее тело в такой же уставший разум и почти расколотую душу, он стягивает с себя спальные шорты и включает спасательный душ. Под шум воды думается особенно хорошо и спокойно — нет лишних раздражителей, а мысли не путаются с чувствами. «Зачем он спросил про то, кто у меня на примете?» — разум сразу заполняется вопросами. Почти горячая вода приятно обливает кости, а пар укутывает тёплым облаком, и Папирус может полностью расслабиться. — «Нет, он, судя по всему, интересуется моей личной жизнью. Он же мой старший брат», — Папирус вспоминает, что Санс говорил ему пьяный в баре, когда признавался в своей искренней братской любви, с каким важным видом эксперта он разговаривал с ним вчера перед сном. — «Он пытается обо мне заботиться. Наверное. Или это как-то связано с моим каминг-аутом? А что, если раньше я оскорблял его отсутствием своего признания, ведь он, получается, считал, что противен мне просто потому, что ему могут нравиться парни?», — на секунду чувства и мысли всё же сливаются воедино. Папирус хмурится. Он открывает баночку с гелем для душа, натирает свои ребра, руки, тазобедренные кости, и воздух начинает пахнуть сладкой ванилью. — «А вдруг он знает о моих чувствах», — внезапно пробивает его мысль, и горячая вода становится холодной. — «Даже для Андайн мой разговор с Сансом показался странным… А для него самого, наверное, ещё страннее. Блять. Я так просто согласился на то, чтобы он со мной спал! А ещё признался, что мне самому так спокойнее. Нет, это конечно, правда», — он смывает с себя мыло, рассматривая пену под ногами и вздыхая. — «Я слишком очевидно палюсь. Раньше этого не было. Я блять ревную его как малолетка, злюсь из-за хуйни, радуюсь, когда просит спать со мной. Как я ещё, сука, должен реагировать, если я его люблю, чёрт. А он ведь не поверил, что у меня никого нет на примете. Ну конечно. Тут, блять, даже слепой и глухой не поверит». Папс выключает воду как-то напряжённо, вздыхает вновь. Он не хочет снова возвращаться к истокам, к чувствам через упрёки и нотации, к дрожи от случайных прикосновений. Ему нравится то, что происходит сейчас, и он отчаянно хочет большего. Но больше нельзя. Выходя из душа, он вытирает кости чистым полотенцем. От него больше не пахнет барами и ночными истериками, но легче особо не становится. Кажется, он просто обречён. Он не привык смиряться, не привык довольствоваться тем, что есть: он всегда достигает своих целей, всегда берёт то, чего желает, достигает большего. И эта сдержанность его тормозит и убивает, как яд, лекарство от которого убьёт его ещё быстрее. Папс натягивает шорты, глядит на забитую корзину с грязным бельём. Может, уборка и поможет привести мысли в порядок. Хотя, наверное, пока у него есть чувства к брату, там всегда будет кавардак. За неспособностью прибрать мысли, он приберёт их дом. Но для начала — обед. Настраивая себя более-менее позитивно, он вышагивает из ванной комнаты. Тем временем Санс, выпив кофе, направляется к себе в спальню. Там он садится на матрац и, вздохнув, проговаривает: — Стоит проветривать иногда эту комнату. Он вытаскивает свой ноутбук, открывая его. Заходя на рабочий стол, тут же открывает запретную папку с Папирусом, вводя пароль. Там он по щелчку пальцев находит текстовый файл под названием «Кости», а уже в нём строчку: «Ориентация: гомофоб». Санс с маленькой улыбкой стирает последнее слово и пишет «латентный гей», на другой строчке дополняет в скобках: «сам мне признался, встаёт только на парней». Он вспоминает слово в слово сказанные фразы им же. Санс вводит несколько поправок в собственный файл, посвящённый информации о Папирусе. Это своеобразная памятка, как у безумной фанатки, где есть почти всё об объекте любви. Санса это и пугает и радует. С его памятью, ему действительно нужно всё запоминать… для себя же. А пугает, соответственно, потому что он понимает умом, что это неправильно, стрёмно и ужасно. Если Папирус узнает о том, что ноутбук Санса содержит очень много компромата подобного формата — Санс полетит с ноутбуком в самое пекло ада. В буквальном смысле. Далее Санс открывает другой файлик, с названием «Каламбуры-2002». Там он расписывает свои размышления касательно… всего. Печатает Санс крайне быстро, у него есть приобретённый навык слепой печати, он может писать без ошибок и опечаток в одном темпе с потоком мыслей и формированием слов в цельные и сложные предложения. За это он и любит телефоны и компьютеры с ноутбуками, но если у смартфонов очень маленькие экраны и области для ввода текста, то клавиатура — спасение. Он, тяжело вздыхая и вынуждая себя сосредоточиться, в глубине надеясь, что Папирус его потревожит разве что звуками уборки, начинает писать: «Последние дни очень странные», — следующая строка. — «С тех пор, как ёбаная шлёндра меня укусила и обратила в вампира, мои отношения с братом странно изменились. Вчерашний день в баре с ним, суббота, стала каким-то необычным толчком. После нескольких предупредительных заранее», — Санс нажимает «энтер». — «У меня есть теория. Возможно, Папирус в меня тоже влюблён», — когда Санс изливает эту мысль в текстовый файл, внутри него всё пылает, а душа стучит быстрее. — «Я не думаю, что это на сто процентов так. В последнее время он ведёт себя не менее странно и необычно, чем я. У меня есть некоторый опыт в подобном (в отличие от него, прошу заметить и это, тоже важная деталь), и, Папирус иногда ведёт себя так, будто… Мы парочка». Санс нервно сглатывает, синхронно со стуком души. «Я не знаю, с чего конкретно начались мои подозрения. Я обуславливаю это несколькими событиями и его словами, которые мне довелось услышать. А услышал от него я много интересного», — он снова тяжело вздыхает. — «Он неоднократно говорил, что важнее меня никого нет. В какой-то степени, меня это даже насторожило. То есть, если воспринимать эти слова в полный серьёз и приплюсовать крайне суровый и, так сказать, «рыцарственный» характер Папса, я могу отсюда выдвинуть гипотезу о том, что он и вправду готов пойти на многие жертвы… из-за меня. И он уже шёл, не один раз. Он, кажется, не очень спешит искать любовь. Он — карьерист». Санс вспоминает буквально сегодняшние слова Папируса о том, что он карьерист. И Санс это повторял сегодня. «Папирус и вправду карьерист. Он очень много времени, сил и нервов убил на подготовку, вступление и работу в Королевской Гвардии. Но также… он много времени уделяет мне. Очень много. Будто у него даже друзей нет (хотя они есть, помимо Андайн, я это знаю). Но, даже когда я за ним несколько раз вёл слежку… Он всегда будто на работе. Будто женат на ней буквально. Я его не осуждаю, он сам к этому шёл и, кажется, сам смирился с тем, что карьера ему предпочтительнее семьи». Санс вспоминает ответ Папируса о том, есть ли кто-нибудь на примете в качестве любовного партнёра: «Он ответил: "да, на примете у него кто-то есть", но пытался это скрыть. Сказал: "считай, что нет". Блять, да тут любому долбаёбу будет понятно, что кто-то у него, наоборот, есть. Если он влюблён в меня (заранее забегаю вперёд), то мне его реакция, в общем-то, понятна. Я ещё раньше его подъёбывал отношениями с Андайн, но… Бля, я каждый раз забывал, что она уже занята Альфис. Не, ну, после его истории о том, что он гей, вопрос, безусловно, закрыт. А если не я… Что ж, всё честно: я не говорю ему о своей «даме», как он выражался, а он не говорит мне о своём, эм, кажется, «парне». Хорошо, я принимаю это». Кстати, об его ориентации: «Забавно, я думал, что он не гей. Но он сам признал, что у него встаёт на парней. И так, тут уже складывается такой пазл: он общается не по рабочим моментам, в основном, со мной. Ему нравится некто мужского пола», — Санс задумывается и пытается вспомнить что-то ещё. — «Однажды в баре, вчера, может, он пьян был, а может и нет, мало того, что большую часть времени он был смущён… Он сказал что-то вроде: «как будто мы встречаемся» и странно усмехнулся», — Санс будто сидит сейчас на том же самом месте в баре и снова смотрит на Папируса, который сравнивает их с парочкой. Санс это помнит крайне отчётливо. — «Да и вообще, он часто стал как-то… смущаться? Или мне кажется? Или я совсем ёбнулся?» — кажется, последний вопрос он задаёт себе слишком много в последнее время. Также, Санс в своей писанине упоминает про то, как Папирус прижал его к стене (в тот день, когда тому было плохо) и проводил допрос за то, что тот дрочил на его кровати: «Я ДО СИХ ПОР НЕ УВЕРЕН, ПОНЯЛ ОН ИЛИ НЕТ. Вот из-за этого момента я понять не могу, он надо мной издевается или… Блять, вот это самый ебанутый, пожалуй, момент! Я ИСКРЕННЕ НАДЕЮСЬ, ЧТО НЕ ПОНЯЛ И ЧТО ПРО ИЗДЁВКИ МНЕ КАЖЕТСЯ, ИБО ЭТО УЖЕ НЕ СМЕШНО». «Не смешно» он вынужденно выделяет полужирным. «Почему-то все факты чуть ли не кричат о том, чтобы я сам делал первый шаг. Он и вправду ведёт себя как влюблённый. Сука, я сам нас стал сравнивать с парочкой. Он как идеальная жена: даже готовит и убирает, ещё и работает… А я нихуя не делаю, потрясающе. Не жизнь, а сказка. Сарказм. Но, честно говоря, я не хотел бы быть совсем для него обузой, учитывая то, что у нас скоро будут проблемы посерьёзнее… Я — вампир», — на этом Санс сохраняет файл. «Папирус… может быть в меня влюблён?» — задумывается он глубже. — «Я почему-то в это не верю. Он не может. Это слишком для меня хорошая концовка, которую я не заслужил. Нет. Папирус не влюблён. Он крайне за меня обеспокоен… чрезмерно… это в его стиле. Сейчас он особенно беспокоится после этой ночной стычки, тем более, что, по сути, из-за своего бзика и его комментариев, я… убил неповинного жополиза Асгора. Он жалеет об этом». Санс медленно закрывает ноутбук и, отложив его в сторону, задумывается снова. Его лицо становится мрачным, а тени делают его крайне вдумчивое и хмурое выражение, что сигнализирует о том, что сейчас он находится в максимальном сосредоточении, ещё более тёмным и неопределённым. «Я должен лучше прощупать почву», — решает Санс. — «Если Папирус… И вправду… влюблён в меня… У меня есть шанс вывести наши отношения в ещё более хороший уровень». В нём появляется НАДЕЖДА. «Я не смогу мириться с этим, пока не получу ответ. Я слишком люблю Папируса. Я им дышу… А вся эта история…» — он начинает учащённо дышать. — «Весь он сам… Я хочу, чтоб он принадлежал только мне. И хочу, чтобы я был его собственностью. Он — мой идеал. Он — моё всё». На лице мелькает хитрая ухмылка. «Я помешан на нём. Я псих. Безумец. Сумасшедший. Конченный, умалишённый, полоумный долбаёб. Я точно выведу себя из себя же… Но, если Папирус ни разу не лжёт и он выбрал меня… Иначе зачем он всё это делает и почему он так реагирует?» — душа стучит всё сильнее и сильнее, Санс сильно потеет, но он даже не шевелится. — «Папирус… Тыблятьнепредставляешьтого, какжеясукатебяхочу. В физическом плане, в психическом я уже с тебя не слезу, а если ещё и в сексуальном… Я буду самым счастливым монстром на свете. Разумеется, при одном условии — если ты будешь не против». Он тут же касается ноутбука и снова кладёт его на ноги, предварительно убрав из-под одной ноги затёкшую, ибо он всё ещё сидит в позе лотоса. «Я даже каламбурить перестану. Я не хочу ему капать на мозги. Я получаю достаточно от него энергии, когда мы так откровенно общаемся… а теперь ещё и спим вместе… и эти обнимашки. Чёрт возьми», — на его лице появляется яркая красная краска. — «Я скоро буду молить его, чтоб он меня в рот выебал. Или поставил раком. Он девственник… Но я смогу его направить», — он начинает странно смехаться. — «Ха-ха, сам под себя выращиваю потенциального парня на всю жизнь. Благо, основы он уже знает… Бля, это даже звучит сексуально и дико». Санс может уплывать и дальше в своих фантазиях далеко-далеко вперёд, но вдруг он видит сообщение из одного мессенджера, установленный на ноутбук. Он его использовал ранее при работе, им пользуются практически все учёные Подземелья, мол, он удобнее. Санс им время от времени пользуется даже после увольнения: у него есть ценные приятели, с которыми он поддерживает контакт именно через него. «Альфис?» — частичное возбуждение тут же спадает и, на самом деле, Санс этому рад. Он открывает сообщение. Альфис попросила немедленно явиться в его лабораторию. Краснота с лица исчезает и Санс… настораживается, вспомнив, с чего «начался» их «новый день».***
Папирус, по-прежнему в одних лишь шортах, плетется на кухню, но уже как-то растерянно. Почему-то он пришёл к выводу, что ему нужно быть более сдержанным со своими чувствами. Но это чертовски сложно, когда брат задаёт наводящие вопросы, когда ведёт себя так… привлекательно, когда вообще просто существует. Собственные мысли заставляют его лишь выдохнуть. Он вновь чувствует себя жалким и несчастным. Он не будет вновь переходить в режим «общение и забота через ругань», он не хочет доставлять брату проблем из-за своих чувств и несдержанности, но даже смирившись с ними, всё только усложняется. Если он будет продолжать в том же духе, брат что-то заподозрит и отдалится от него сам. Санс не глупый, и Папс за это его любит тоже. Но и если он вернётся к началу, они отдалятся неминуемо. «Если безвыходных ситуаций не существует, то это что за срань?» — проскальзывает сердитая и отчаянная мысль. Он вяло открывает холодильник. Там его ждут остатки той же лазаньи, две последние порции которой отправляются в микроволновку. Санс, должно быть, голоден. Он почти всегда голоден. Папирус тепло усмехается, наблюдая, как в микроволновке крутится контейнер. — «Если я всё резко поменяю и начну вести себя нормально, насколько это возможно, будет пиздец. Я ж, блять, не умею нормально отдаляться. Я сделаю ему больно. Снова. Поэтому в пизду. Пусть думает обо мне, что хочет, но зато я смогу обнимать его по ночам. А если ему что-то не понравится, пусть говорит об этом прямо», — кажется, он становится немного раздражённым. Микроволновка издает оповещающий дзынь, и Папс вынимает контейнер. Может, получившаяся во второй раз лазанья — это какой-то знак свыше? Намек на то, что в его личной жизни не всё потеряно? — «Ебануться, с такими темпами я начну гадать на лазанье. Пиздец. Я схожу с ума». Когда одна порция оказывается в тарелке, Папирус отвлекается на шаги брата со стороны лестницы. Санс спускается в верхней одежде, на лице брата он видит удивление. — Слышь, Босс… — он входит на кухню и его походка слегка вялая. — Меня Альфис вызывает, — выдыхает он, не скрывая того, что даже одеваться не хотел. — Сам не ебу, чё этой пизде от меня надо, но сказала срочно подойти. Я ненадолго, — Санс смотрит на него выжидающе, пытаясь предугадать реакцию. Папирус немного озадачивается. Первая мысль: нахуя. Вторая: он не поел. Третья: почему нам постоянно портят выходные. Он озвучивают вторую. — Я разогрел тебе лазанью, — говорит Папс нейтрально, рассматривая брата в привычной тяжёлой куртке. На нём она кажется безумно уютной. Папирус порой борется со странным порывом примерить её, но подозревает, что в карманы лезть ему будет противно. — Ну, — запинается он. Санс торопится. Ему сейчас явно не до заботы и не до лазаньи. — Поешь, когда вернёшься. Санс ухмыляется. — Ну уж нет, я поем прямо сейчас, — Санс берёт тарелку с лазаньей. — Тарелку попробую вернуть. Спасибки, Босс! И тут же… Исчезает. Вместе с тарелкой лазаньи. Папирус, обескураженный, но, вообще-то, приятно удивленный, вновь усмехается как-то тепло и заботливо, когда Санса уже перед ним нет. Чёрт возьми, и как после всего он должен держать себя в руках?!***
Санс телепортируется возле входа в лабораторию и смотрит на тарелку. «Смысл мне это есть, если еда, по сути, не утоляет мой голод.?» — Санс цепляется взглядом за мусорку, стоящую рядом и тут же морщится. — «Ну уж нет, ради Босса сожру. И так проёбываюсь». Забив хуй на приборы для еды, Санс тут же начинает есть, подобно собаке, прилипнув лицом к тарелке. «В прошлый раз не сблевал — не сблюю и в этот!!!» — в нём разгорается странная решимость, Санс сам не замечает, как быстро съедает свой обед. — «Я ещё ощущаю вкус… но не так сильно. И… Он теперь будто груз внутри меня… Бля… Надеюсь хуже не станет», — вытерев рот о рукав куртки и спрятав тарелку куда-то во внутрь, Санс шагает к Альфис. Теперь он заряжен силой. — Док, чё нужно? — бесцеремонно начинает Санс, когда, минуя кабинеты и других учёных, он без стука заходит к ящерке, составляющей отчёты. Альфис коротко вздрагивает от резкого звука, поднимая на скелета голову. Она тут же противно ухмыляется, а её безумные глаза скрываются в бликах стекла. — О, т-ты как всегда быстро, — хвалит она, отодвигая свои отчёты и буквально выползая из завалов огромных папок, стопок научных книг, каких-то исследовательских отчётов и королевских приказов. — Г-говорить будем о т-тебе, — указывает она на пресное лицо Санса, становясь ещё более довольной, до омерзения. — Т-точнее о т-том, чем ты заразился. — ВИЧом? — спрашивает Санс, прыснув. — Ну, я знал, что со мной это произойдёт, — короткое молчание, скелет становится серьёзнее. — Ладно… — тянет он. «Блять, она хочет… Про вампиризм поговорить?» — Санс снова вспоминает диалог Андайн с Папирусом утром. — Ты… Всё видела, да? — спрашивает Санс, из глазниц пропадают зрачки. От Альфис это не скрыть. Она чует нотки страха и жадно наблюдает его на чужом лице; ей становится так приятно, что она смеётся скрипучим смехом. — А ты в-всё такой же п-п-параноик! — практически обвиняет она. И тут же успокаивается. — Нет, н-не видела. Но то, что ты не п-попался Андайн — ебучая загадка д-для м-меня. Т-тебе п-повезло, что отчёт о с-смерти лиса н-не намекал н-на твою к-кровожадность. Я х-хочу поговорить об этом. Я з-знаю, что ты осторожный. И я хочу убедиться в-в т-том, что подобной хероты б-больше н-не повторится. Санс замирает. «Андайн… не заметила???» После чего начинает жалко оправдываться: — Бля, я нажрался вчера как свинья последняя… — он хлопает себя по лбу. — И был в хуёвом настроении, — секундное молчание. — Очень хуёвом, — отчеканивает он, после чего вздыхает, — а он, лис этот, мне под руку попался, — Санс становится несколько нервным. — На самом деле, сука, это был мой первый раз, когда я попробовал кровь. Я все эти дни лишь становился вампиром и прео… — он случайно заглатывает слово. — Преображался, и то, я как долбаёб до последнего не верил в то, что происходит, а буквально в ту ночь… Бля, я себя почти не контролировал. Этот лис кусаться начал, я начал кусать его, был пьян, а потом вспомнил, что хочу крови и что тут как раз… Он. Эм… —он смотрит на ухмыляющуюся ящерку. — Погоди, а хули тебе надо? — вдруг осознаёт он. — Разве твоя задача не в том, чтобы помогать КГ исследовать трупы? Что значит «больше не повторится»? — Санс замирает снова в ожидании ответа. Альфис, помотав головой и похихикав, убирает руки в карманы халата. — В-видишь ли, мой д-дорогой бывший к-коллега. У н-нас с тобой… Общая… — она задумывается, подбирая слова. Санс, когда оправдывается, выглядит забавно и жалко. — О-общая проблема. М-можешь считать, ч-что м-мы с тобой в одной л-лодке. Я т-тебя не сдам, потому что и-иначе я сдам и с-себя. — она осматривает его напряжённый вид, нервный, и хмыкает, перекатываясь с пятки на носок. — О-он не з-знает? — резко задаёт вопрос Альфис, опуская голову и понижая тон до серьёзного. Скелет такому факту удивляется ничуть не меньше. Он напрочь игнорирует последний вопрос. — Ты… Тоже вампир? — уточняет он. Санс замирает в который уже раз. Альфис ему не отвечает. Ответ она уже сказала, в любом случае. Санс сильно трепыхается, не только внутри. — А… Э… А Андайн… Не знает? И… И как ты… Что…??? — интонация повышается. — Какого хуя??? Почему??? Ящерица вздыхает. Она не любит отвечать на вопросы, на которые Санс сам может ответить. Не дурак же. — Т-ты меня ч-чем слушаешь? — спрашивает она чуть строже. Когда дело касается важных вещей, веселиться можно только ей. — Я с-сказала, ч-что подставлю и с-себя. Естественно м-моя р-рыбья любовь н-не в курсе. Санс, д-думай своей пустой б-башкой, она г-глава КГ, д-думаешь, ей в-всралось з-заниматься своей д-девушкой, которая вне з-закона? — она снимает очки и трёт покрасневшие от работы глаза. Без очков лицо её становится будто узким, а глаза маленькими и неприметными. — Т-ты не ответил на в-вопрос. Твой б-брат в курсе? — Н-нет, — отвечает Санс. — К-конечно нет. Я уже понимаю, чем мне это грозит, учитывая то, что он с этими вампирами меня заебать успел, — и тут он врёт, на самом деле, заёбывал он его лишь в течение пары дней после того, как Санс занялся сексом с проституткой, дальше только Санс, в основном, спрашивал про вампиров. «Сука-а-а-а-а-а-а…» — Хорошо, — резко завершает Альфис. — Я н-не буду спрашивать к-как и где ты з-заразился. И, з-зная тебя, могу п-предположить, что ты п-прошарил всю доступную и н-не очень информацию. Е-если у тебя остались какие в-вопросы, могу д-дать тебе доступ к м-моим архивам: т-там в-все мои записи и н-наблюдения. От тебя х-хочу лишь осознания и г-гарантии, что п-подобной х-хуйни, как с т-тем лисом, больше н-не будет. Я з-знаю, ты с-сообразительный, х-хоть и тупой и-иногда. И тут она надевает очки, возвращаясь к своему заваленному бумагами столу. Копошится в нем, чуть не проливая растворимый кофе дрожащей рукой; кофе, судя по следам на чашке, стоит со вчерашнего вечера. — Мы с М-Меттатоном з-занимаемся р-разработкой в-вакцины от в-вампиризма. Т-точнее, это пока теории. В-вирус не изучен, а н-наш великий К-король решил идти по п-пути меньшего сопротивления — по п-пути идиотов. Андайн н-не знает, н-но однажды мне п-придется ей об э-этом р-рассказать. Если у н-нас будет кто-то из к-королевских служащих н-на стороне, дело п-пойдет куда б-быстрее. Х-хочу, чтобы т-ты был в курсе. Санс всерьёз задумывается. Альфис сейчас является его единственной надеждой на своё же спасение. —До архивов я ещё доберусь, буду рад предоставлению доступа, честно, в ноги кланяться, бля, буду, но сейчас я в них точно не смогу пойти, — говорит скелет, вспомнив Папируса. К сожалению, он не придумает на всё ещё тормознутый череп отмазку, чтобы остаться на несколько часов тут ради себя же. — Но сейчас я хочу сразу задать пару вопросов, раз на то дело пошло, потому что, блять, я не знаю нихуя и не понимаю нихуя. Я просил Босса дать мне документацию, но он её так и не достал. В общем… — он чешет затылок. — Первый и, пожалуй, самый актуальный вопрос: чем мне, блять, питаться? Половина еды у меня вообще нормально теперь не лезет в рот, а вторую половину ем через силу и то, потом такое ощущение, будто у меня натуральное говно внутри. Где я должен кровь брать? Есть вообще аналоги какие-то? Ящерица вскидывает бровь, оставляя папку на столе, которую собиралась отдать Сансу. Лицо её абсолютно невпечатлённое, даже разочарованное, будто Санс только что упал в её глазах и как учёный, и как монстр. — Т-ты глупого т-только из себя не строй, я т-тебе всё равно не п-поверю, я не т-твой брат, — язвит она. — Ты в-вампир, Санс. Ес-стественно ты не сможешь п-питаться обычной е-едой. Т-ты ею не насыщаешься. И т-твой организм б-будет делать в-всё возможное, ч-чтобы ты это понял. Т-ты уже т-теряешь прежние вкусовые р-рецепторы, н-не так ли? Т-так вот, скоро л-любая еда п-перестанет иметь в-вкус, а после бу-будет как д-дерьмо из зассанного т-толчка помойки п-по типу баров, в которых т-ты постоянно крутишься, — она складывает руки не столе, опускаясь на стул, и смотрит на скелета через очки. Взгляд её наслаждается выражением Санса. Тот в замешательстве и немного напуган, но она совсем не хочет рассказывать ему то, что он может узнать самостоятельно, прочитав в её отчётах. — И н-не перебарщивай с обычной е-едой. Твой организм м-может её т-терпеть, но в маленьких количествах. Т-тоже самое, е-если ты начнёшь питаться к-картоном. Т-твой организм может усваивать т-только кровь, и л-лишь она утолит твой в-вечный голод. Я д-думаю, ты уже з-заметил, что т-твоя магия преобразилась т-тоже? Оно в-всё связано. Если ч-честно, п-поведение м-магии я только изучаю. Н-но были с-случаи, к-когда вампир м-мог управлять чужим р-разумом. Т-типа гипноза. Н-но для этого нужно м-много крови и м-много опыта, — она прикладывает палец к губам, мыча что-то в потолок. — Я с-скину т-тебе на п-почту пару своих отчётов, так и б-быть. «На вкус… Как дерьмо..?» — Санс нервно сглатывает. — Аналогов вообще нет? — повторяет Санс вопрос испуганно и чуть более строго. — А как я, блять, притворяться должен? Н-нет, даже не так! Где я должен брать кровь? Я должен кого-то убивать? «Блять!» Санс понимает, что он не выдержит этого. А ещё самое ужасное то, что именно Папирус «ответственен» за голод Санса. И вот если в один момент Санс перестанет есть — это уже будет колоссальным вопросом для Папируса «А почему???» «А кого я должен убивать?» — Преображения в магии заметил… — добавляет он. — Она странно гудела в один день, я от этого чуть не сдох. — Успокойся, — она поднимает ладони. — И я к-королевская учёная, а не фея к-крёстная. Если бы были аналоги, я б-бы тебе сказала. Он, к-конечно, может и есть, н-но я пока об этом н-не знаю. Л-лиса ты убил, п-потому что был идиотом и н-не контролировал себя. Тебе н-не нужно выпивать в-всю кровь. П-просто… П-просто будь осторожен. И аккуратен. А п-проблемы с братом решай как-нибудь самостоятельно, он же т-тебя не с ложки к-кормит. — Если я не буду пить кровь… Я сдохну, да? — уточняет тут же скелет, помрачнев в лице. — Или ёбу дам? Альфис небрежно пожимает плечами. — Буду р-рада пронаблюдать за тобой этот эксперимент. Санс застывает. — Понял… — нет, он не понял. — А… Он вспоминает то, как Папирус рассказывал о логовах вампиров. — Есть особые места, где они ходят? Где они группами сидят друг с другом припеваючи? Ящерица кивает. — Есть. И там же есть монстры, к-которые, вроде как, добровольно становятся д-донорами, — она как-то небрежно вскидывает руками. — Н-но ты знаешь, т-там всё строго. Е-если узнают, что т-твой брат — гвардеец, т-тебя либо нахуй в-вышвырнут, и это в лучшем случае, либо начнут п-покушаться на з-задницу твоего брата. В-вампиры, знаешь ли, к-конфликтуют с законом. — Об этом я не подумал, спасибо. «Придётся думать самому и искать обход». — Ладно… Это всё, что ты хотела сказать? — лениво спрашивает скелет. — Спасибо за то, что укрыла, кстати, — он слегка улыбается. «Да чтоб я сдох». — П-проверь потом с-свою почту, — напоминает Альфис. — Е-если захочешь прошерстить архивы, п-приходи. М-Меттатон о тебе в курсе, ему м-можно доверять. —Меттатон? — скептически удивляется Санс. Вот кому-кому, а Меттатону Санс не доверяет никогда, как и любой другой нормальный житель Подземелья. Он, разумеется, более чем наслышан о его дурной славе, да и более того, Папирус на него жаловался неоднократно ранее. — Ты как с этим киберпсихом снюхалась? — не понимает скелет. Альфис, хрюкнув, просеивается. — Я ж-же сказала, он п-помогает мне в э-этом деле. И, с-считай, о в к-каком-то с-мысле один из м-моих главных информаторов. А теперь д-дуй отсюда. У м-меня д-дела по с-спасанию твоей в-вампирской костлявой з-задницы. — Ага… Понял. Спасибо, Ал.