***
Санс видит перед собой необычные картины, где преимущественно красные, белые и чёрные цвета, а кошмарных, разрывающих мозг звуков становится слишком много. Санс снова в лесу, только небо больше не плавает, как бурный кровавый ручей. Теперь небо иссиня-чёрное, непроглядное. Ели пёстрые и красные, алые, а снег, на удивление, теперь не пепельный и чёрный, а белый. Санс пытается посмотреть на свои руки — он их не видит. Чувств всё ещё много, оболочка его не на месте. Скелет всё ещё адски голоден и он сходит с ума, в черепе кроме крови мыслей ноль, он даже не знает, жив ли сейчас или нет. И где он вообще..? Санс не просыпается уже час, и Папирус начинает волноваться о том, что переборщил с силой. Но он, на самом деле, уже не может волноваться. Его поглотил приступ слепой истерии. Но он не может не взять себя в руки. Если он этого не сделает, случится что-то ужасное. Санс привязан к кухонному стулу простыми веревками. Папирус сидит перед ним на полу, оперевшись спиной на диван и ждёт его пробуждения, как смертного приговора. Рядом с ним труп собаки. Раньше Папс, может, и решил бы оставить дистанцию с мёртвым животным, но сейчас ему всё равно. Санс не будет соображать, если не поест, а свою кровь Папс не будет давать Сансу в таком состоянии — слишком опасно. Брат себя не контролирует. И, кажется, постепенно просыпается. Или он уже несколько минут в сознании? Нет, он бы не мог сидеть молча, Папирус бы заметил… Но почему-то он не сразу отличил смену положения брата. Его вновь пробивает холод. И, пока он не оцепенел от страха вновь, хватает мёртвую псину, прокалывает магической костью, чтобы Санс почуял кровь, и практически самостоятельно раскрывает челюсти брата, впивает в труп его клыки. Постепенно Папирус замечает, как Санс жуёт и что-то проглатывает. На кормёжку требуется некоторое время. Чувства становятся тупее. Санс обрывками возвращается в реальность с острой головной болью. Постепенно, мир, в котором он побывал, исчезает и затихает. А потом Санс будто пытался несколько раз проснуться, дёрнуться от кошмара, но он связан, чего не понимает сразу. Он в один момент открывает глазницы. Фокусировка. Санс не сразу понимает, что происходит. Душа бьётся чертовски сильно и быстро, но через несколько секунд её скорость сокращается втрое. «Ч-Что… Ч-Что происходит?» — мысли заметно тормозят, и пока Санс не находит в себе сил сделать больше телодвижений, чем сделано. Кажется, он не контролирует собственное тело, но контроль постепенно возвращается. — «Ч-Что за ш-шерстяное и металлическое дерьмо у меня во рту? Пахнет как… п-псина», — зрение фокусируется, и Санс действительно видит что-то перед собой. В следующую секунду до него доходит, что он это нечто жуёт, и его вампирья пасть полностью вклинена в это нечто. Он тут же раскрывает пасть с выдохом, ощущая, как глубоко всажены его клыки в это. Кровавая слюна пачкает его футболку. — Э… Санс осматривает чуть детальнее нечто. Это была собака. Мёртвая. Его, сука, кормили блядской уличной собакой. Не в силах вскрикнуть и не до конца понимая весь пиздец ситуации, Санс, заметив, что дальше собаки есть ещё что-то, приподнимает взгляд и видит… Папируса. Душа пропускает удары. Кажется, разворачивается самый худший сценарий происходящего. — Э-э? — а затем он снова смотрит на собаку, точнее, на её труп. Затем снова переводит взгляд на Папируса, ещё более растерянный, чем до этого. — Э-э-э?!?! Папирус смотрит на него мёртвым взглядом, и Санс не в силах шевелиться, когда он встречает его взгляд своим. На его лице прямым текстом читается: «Тебе пизда, уёбище лесное, ты, сука, долбаёб, тебе не жить». «Что… Что… Ч-Что происходит?!» — он уже понимает что всё. Конец. Санс хочет отступить тут же, отстраниться от всего этого, но… Он сидит на стуле, будучи привязанным верёвками. В ту же секунду он понимает, что магии у него практически нет. Санс снова смотрит на Папируса и, быстро принимая в первую очередь то, что теперь Папирус знает его новую страшную тайну (неведомо для Санса, каким образом, и что было до этого), Санс выдаёт заранее заготовленную фразу: — Э… — он нервно сглатывает, собираясь с мыслями. — Я т-так понимаю, сейчас мы обсудим мою смертную казнь по законам Асгора, — логику он не включает, ещё не до конца проснулся. — Так вот, бумажка с наследством лежит сверху в сейфе, пароль — день моего рождения и месяц твоего в цифрах, с нулями. Папирус даёт ему хлёсткую пощечину. За неё он извиняться не будет. Ни в жизни. Потому что у него руки чешутся накинуться на него с кулаками, опрокинув стул и начать душить. Но он молчит. И смотрит. На окровавленные клыки, на чернеющие глазницы, след от пощёчины. Он дышит тяжело и громко. Разъярённо. И воздух в груди оседает твердеющей массой. — Заткнись, — проговаривает Папирус размеренно и тихо. И эта интонация пропитана всеми эмоциями на свете. Его голос хриплый и сухой, горло дерут когтями, а в груди вновь становится невыносимо холодно. — Не смей говорить ни слова, пока я тебя не убил, — Папс шипит, и на мгновение кажется, будто он действительно способен на это. А потом он опускается на пол вновь, снова облокачивается о диван и сгибает колени. Получив по лицу, Санс даже не зашипел, пускай он и не шутил насчёт того, когда там его ждёт путёвка на тот свет. Это и вправду заслужено, но этого мало. Санс бы стерпел от Папируса сейчас даже ломания рёбер. Он бы стерпел, лишь бы Босс был спокоен. «Не смей говорить ни слова, пока я тебя не убил», — повторяет Санс в голове. Он поражён. «В смысле? Так ты должен меня убить», — не вслух отвечает Санс, будучи уверенным в том, что всё к этому придёт, даже если вдруг не сегодня. Он морально готовил себя к этому. Но Папирус, кажется, только сдерживался. Но дальше Папируса пробирает истерика. Санс ничего не отвечает. Он не знает, что отвечать. Ощущает себя ещё более паршиво. Да, Санс определённо ублюдок. Санс на него смотрит выжидающе. А у Папса самого лицо становится бесконечно усталым, переполненным вселенским отчаянием и безысходностью. «Почему он не сказал?» Его душа бьётся быстрее. «Почему он не сказал мне?!» Дышать становится сложно. Папирус снова теряет контроль. Блять. Блять-блять-блять. Его руки вновь трясутся, и вся ярость, за которой он привык скрываться, которой он оправдывается, показывает его истинное лицо. И чтобы Санс его не видел, он скрывается ладонями. Он чувствует такую…. Безнадёжность и разочарование, кажется, в самом себе. Потому что всё это тупое происходящее он мог предотвратить, если бы только заметил. Если бы только захотел увидеть. «Почему ты мне сказал…» Слёзы обжигают ладони и скулы вновь. Но ему кажется, что он ледяной. Что этот бесконечный холод не кончается, исходя из него самого. Обеспокоен ли Папс тем, что Санс вампир? Однозначно. Злится ли он из-за этого? Нет. Злится ли он из-за того, что брат ему не рассказал..? Он в отчаянии и в бешенстве одновременно. «Ненавижу, когда он плачет. Выглядит отстойно и хочется плакать вместе с ним», — проносится у него в голове. Стыд, несомненно, есть. Огромный стыд, позор. Санс вечно всё портит. И вечно делает брату больно, хотя у него это никогда не входит в какие-либо планы. «Я и вправду ёбаный трус». Он готов принять эту правду и нести её дальше. Точнее, уже, только с сегодняшнего дня, он втоптан в дерьмо ещё сильнее. Будучи относительно свежим (больше из-за сытости), хоть и уставшим, не до конца понимавшим, что к чему пришло, Санс остаётся слегка безэмоциональным. Он истощён. — Ты ублюдок, — шепчет Папирус яростно в свои ладони. Он ненавидит его сейчас, но знает, знает, блять, что всё ему простит. Какое бы говно Санс не совершил. Когда к нему возвращается способность контролировать свои движения, он судорожно вбирает в себя воздух и поднимается. Его взгляд неистовый и опасный, даже несмотря на то, что секунду назад в нём были холодные слёзы. Убедившись, что Санс нормально соображает, а именно — пытается издеваться даже сейчас, когда у Папируса нет сил, чтобы просто быть. Только холодное недоверие. Он разрезает верёвки дрожащими руками острой магией, и остаётся статичным. Тело скованно. Он не знает, что делать. Он не может прийти в чувства. Не может контролировать свои действия. Паника. Злость. Жалость. Преданность. Кажется, если он разорвётся на куски, ему не будет так больно. Как бы не хотелось, он не может ничего сделать. Ни наорать, ни ударить снова, ни просто уйти в свою комнату. Он просто… Не понимает. — Почему… — только тихо выдыхает Папс сиплым голосом, задавая вопрос больше себе. — Почему ты мне не доверяешь? «Почему ты меня так ненавидишь?» Голос такой тихий, едва различимый. Папирусу бы точно стало тошно от себя самого, если бы он был способен реагировать на всё здраво. Если бы он был способен ощущать себя. Когда Папирус задал вопрос о доверии, Санс моментально отвечает: — А как я, бля, должен сказать тебе, — местоимение он сильно выделяет, — что меня в баре куснула ёбаная проститутка, а сам я был бухой до пизды? — басом спрашивает Санс. — Это ж… Это ж даже звучит максимально тупо… — он киснет в лице и голосе и смотрит куда-то в сторону, не желая смотреть на разочарование брата. — Папс, — выдыхает он, не смотря на него. У Санса на это сил нет, иначе он сам начнёт плакать. «Он выглядит морально уставшим, а вот физически не заметил ничего такого… Но я хуй знает…» — Надеюсь, я тебя не обратил, — бубнит он под нос. — И… Извини, — короткое молчание. «Да я, блять, с ума сойду. Только если я уже не ёбнулся… Всё говорит о том, что я сорвался из-за голода. Ёбаный сыр. Блять. Сука. Я еблан. Долбаёб», — Санс внутренне бесится. — «Мудак. Мудак. Придурок. Тварь ёбаная. Да, Санс, ты ёбаный дебил, ты!!» — П-Просто… Прикончи меня, — Санс снова смотрит на брата, в лице становясь суровее. – Я вампир, и ты должен меня убить, я к этому готов. У тебя приказ от короля, не игнорируй его, будут п-проблемы… и… если я тебя укусил или как-то навредил… то… Санс не знает, как закончить это предложение. Папирус прошибает его разъярённым взглядом. — Ещё хоть один раз заикнёшься о своей смерти, и я тебя действительно убью, — его голос дрожит. Но когда Санс начинает разговаривать, его, кажется, чуть отпускает. «Убить тебя? Нет уж. Обойдёшься без этой роскоши и будешь разгребать это дерьмо со мной, любимый брат», — Папс уже говорил, что ни за что на свете его не отпустит. — Ты меня не кусал, успокойся, — говорит он так, будто это поможет. Будто он сам спокоен. Интонация Папируса почти пренебрежительная и озабоченная одновременно. Ему хочется вывалить на брата поток дерьма и всех своих переживаний, но слова застревают в горле, и ему остается только сухо отвечать на всё. — Если то, что тебя обратили, звучит для тебя тупо, то что, по-твоему, звучит умно? То, что я гадал, что хуйня с тобой происходит, думал, чего я, блять, такого сделал, что мой брат мне не говорит нихуя, — голос скачет с октаву на октаву. Папирус всё же начинает кричать. И ему не становится легче. — Это по-твоему хорошо? Когда ты просишь меня убить тебя??? Ты думаешь, что я… Что я смогу это сделать? Ты… Я-я... — он не может договорить, садится на диван и обнимает себя руками. — Если бы ты мне сказал, — начинает он говорить тихо, после секундной заминки, вновь сдерживаясь, — я бы смог тебе помочь. Блять, я идиот, — он неадекватно усмехается. — Я должен был всё понять, это же было так очевидно! — интонация становится истеричной. Он бегает зрачками по комнате. — Как ты, к-как… Он не должен винить Санса сейчас. Потому что Санс с этим справится самостоятельно. Он берёт себя в руки. Если Санс не может адекватно принять решение, его примет Папс. — И долго ты собирался это от меня скрывать? «Если он не пиздит — то ладно, я спокоен», — так думает Санс об ответе о нанесённом уроне Папирусу… физическом. — Я не знаю, — отвечает Санс бесцветно. — Я сначала вообще не понял, что я вампиром становлюсь, я ж в это дерьмо-то не верил, помнишь? — только сейчас Санс понимает, что он, в общем-то, свободен и может шевелить руками. Тогда он садится поудобнее и, кажется, разваливается на стуле, будто того ничего не тревожит, но шум биения его души и нервный голос говорят об обратном, как и недоброе выражение лица. — Ну… А потом я в один момент понял, что мне пизда и назад дороги нет. Причём, я это понял тогда, когда со злости пожрал того Дерека, — ещё короткое молчание. — Я к этому, можно сказать, морально готовился. И сейчас я не понимаю одного: что ты теперь со мной собираешься делать, если не убить? — Перестань говорить о своем убийстве! — Папирус рычит. Он больше не может об этом слушать. Санс, на полном, мать его, серьёзе ожидал, что Папс его убьёт. Папирусу хочется ударить стену вновь. — Что я собираюсь с тобой делать? — переспрашивает он язвительно. — Отмудохать как следует и выкинуть нахуй в руки Андайн на растерзание, — он выжидающе молчит. — Ты же этого от меня ожидаешь? М? — Папс выдыхает и трёт ладонью лицо. — Видимо, пасту с чесночным соусом я готовить уже не смогу, — он нервно усмехается. Всё. Силы официально его покинули. Он резко чувствует себя так, будто не спал трое суток. Он не знает, что делать, не знает, что будет делать Санс — всё постепенно приходит в обычное русло и эту ненавистную стабильность. Его вдруг осеняет: — Нихуя не изменилось, — сообщает он. — Ты всё такой же идиот, и я всё так же не перестану из-за тебя жопу рвать, так что… Так что делай с собой что хочешь. Я слишком заебался, чтобы возиться с тобой всю ночь. Я иду спать. Он поднимается с дивана. Голова кружится, но душа уже не бьётся так быстро, и воздухом дышать он может нормально. «Зачем из-за меня рвать жопу..? Папирус, ёб твою мать, почему тебе на меня всё ещё не насрать..?» — Санс ничего не понимает и даже почти осуждает это, он хочет возразить, но понимает, что сейчас момент абсолютно дерьмовый для ещё больших разногласий. — Если хочешь загладить вину, тащи свою вампирскую задницу ко мне в комнату, — это звучит очень сердито и грубо. Но он пользуется своими привилегиями сейчас. — Я не смогу без тебя нормально спать, — и это признание вылетает как предъява, как обвинение, так, будто Папирус ненавидит его и собирается задушить ночью подушкой. — Я не смогу придумать, что с тобой делать, если не высплюсь, и ты опять будешь ебать мне голову своей смертью. Когда у Папирус заканчивается монолог, и он поднимается с места, чуть ли не приказывая идти Сансу спать вместе с ним, тот аж подрывается со стула: — Ты, блять, в своём уме?! — спрашивает Санс, злобно удивившись. «Сегодня никто не в своём уме, что за хуйню я спрашиваю?! Конечно, он заебался, блять, ещё больше!» — То есть, п-погоди, Босс, — начинает он махать руками. — Чисто логически: я тебя чуть, блять, не сожрал нахуй, сам же чуть от себя же не сдох, наворотил бог весть что, а ты меня зовёшь к себе?! — это раздаётся эхом на всю гостиную. Санс всё-таки не выдерживает. «Нет, ну вообще-то я не против… Но… Он это сейчас серьёзно?!» — Ты… — он хотел спросить «ебанулся в край уже?», но в итоге сдерживается и цедит: — Сука, мне бы твоё бесстрашие… — он трёт череп. — Ты… Ты точно этого хочешь? Папирус поворачивается к нему лицом. — Ты меня чуть не сожрал? — вскидывает он бровь, переспрашивая. — Ты себя вообще видел??? Ты вырубился от одного удара. У тебя не было даже шанса. Просто прими свое поражение. Он продолжает подниматься по лестнице. — И единственное, чего я сейчас хочу, это выспаться, — цедит Папирус, как это только что делал брат, раздражённо щурясь и сжимая зубы. — А без тебя я это сделать не смогу. Как бы, блять, не хотел. «Какой же он идиот. На него злиться невозможно, потому что он непонятно какой костью думает, блять. На что он вообще надеялся, моря себя голодом и играя в молчанку?» — Просто… Просто ты всё ещё мой брат, — говорит Папс уже нейтрально, почти осторожно. — Я знал, что ты идиот, так что… Так что я не меняю своего мнения. Ты всё ещё мой брат. И всё ещё идиот. Теперь ты закончил меня заёбывать? Или ещё вопросы будут? Или, может, ты сделаешь для меня хоть что-то хорошее и позволишь мне выспаться? — Папирус тараторит, говорит очень нервно. Но почему-то в глубине души он понимает, что иначе-то, блять, быть не могло: Санс, как магнит, притягивает всё говно к себе, и Папирусу очень скверно признавать, что он со всем дерьмом липнет к Сансу так же. Если бы Санс не стал вампиром, вселенная бы нахуй схлопнулась. Просто потому что дерьмо должно быть в его жизни. В их жизни. — Вопросов нет, господин, — отвечает странно и покорно Санс, будто его только что вздёрнули и, отчасти, так и есть. Он решает больше не тревожить дракона внутри брата сегодня. — Я это… Только умыться схожу, лады? Я прям ощущаю это дерьмо пса у себя на ебле и, как бы парадоксально это не звучало от меня же, меня это вымораживает. «Вышло всё лучше, чем я думал…» — Ага… Выкинь пса нахуй куда-нибудь заодно… — Папирус выдыхает со всей вселенской усталостью и скрывается у себя в комнате. Он бросает кожанку на стул — даже не вешает её в шкаф, даже не складывает — и штаны летят туда же. Папс переодевает спальные шорты. Он будто достиг такой заёбаности, что уже не способен удивляться. «Он опять назвал меня господином», — думает Папс бесцветно и немного разочарованно. В конце концов, разочарование это то, что остаётся в осадке. Санс, наверное, никогда не начнёт ему доверять, а без доверия с ним ни о каких отношениях думать можно даже не пытаться. — «Нужно было закончить с этим дерьмом, пока эффект бабочки был на стадии кокона. А теперь я даже спать без него не могу… И что мне теперь, заставлять его спать тут каждую ночь?..» Он расстроен и опустошён. И он снова чувствует себя одиноким. Чувства к брату никуда не делись. Они лишь стали приносить ещё больше боли, ещё больше невыносимости, чем до. Потому что сейчас Санс вряд ли… Вряд ли будет делать всё те же глупости, что раньше. «Хотя, когда я буду кормить его, я смогу его касаться…», — думает он почти с отчаянием, и то, что он будет его донором — безусловный факт. Если Санс откажется, он будет насильно заставлять его есть. Потому что теперь Санс всецело под его ответственностью. Если проёбется кто-то из них, то проебутся оба. И всё же как это было очевидно! Так… Логично! Так просто. Папирус падает на кровать и тяжело выдыхает, поворачиваясь лицом к стене и пытаясь согреть этот раздражающий холод внутри под одеялом. Его руки всё ещё дрожат.***
Сансу приходится на некоторое время выйти из дома в одной футболке с шортами, без тапок, чтобы запихнуть упакованную в мусорный пакет тушку собаки в мусорный бак. — Ну, спасибо, старина, что помог мне прийти в себя, — говорит Санс, выдавливая отчаянную полуулыбку. — Грустно, что тупой я не додумался сожрать животину. Блять. Кажется, его не сильно беспокоит отсутствие одежды. Он ощущает себя грязным и перепотевшим, хочется помыться, но почему-то он уверен, что геля у них нет, а мыться «конским дерьмом» он не намеревается. Тогда он решает, что пшикнет пару раз дезодорант, благо, флакон в виде спрея у них всегда есть. Футболка тоже кажется слишком грязной. Санс успел прихватить с собой сигареты и, прежде чем возвращаться, начинает курить — нужно унять напряжение. Он смотрит на коричневое облачное небо. Проблески в его памяти показывают ему, что небо было каким-то живым и красным. Страшным. «Я рехнулся из-за голода». Санс отрывками помнит последние дня полтора. То, как он безуспешно пытался найти еду, то, какую злую шутку сыграло с ним же его воображение, то, как он трясся, то, как он блевал из-за еды Папируса… Внутри Санс ощущает пустоту. «Как бы перед Папирусом извиниться… Словесно-то я выдал извинение, но это, ёпта, не то. Бля-я, а дальше что? Он так и будет таскать животных? Да я и сам могу… Если бы раньше додумался. Блять, что у этого ебанутого в голове вообще?» — Санс задумывается. — «Кажется, это я уже с ним завтра обсужу. Концерт ещё не окончен». Санс тушит сигарету о крышку бака и выбрасывает её туда же, приоткрыв. — Ладно, в пизду, — бубнит Санс себе под нос. — Не хочу ни о чём думать. Я сам сейчас откинусь. Теперь и он чувствует себя уставшим. Футболку он оставляет в стирке вместе с носками и штанами. Ещё у себя в комнате он берёт новые спальные шорты. Он умывается, слегка освежившись, чистит зубы, пшикается дезодорантом. Санс смотрит на себя в зеркало. «Пиздец, выгляжу как бомж. Я, это, сколько в итоге не спал..?» Санс не отвечает на этот вопрос и молча плетётся в комнату Папируса, чуть опасливо напрягаясь внутри. Аура напряжения максимальная в этом доме, и в любой другой ситуации Санс бы сбежал к чертям куда подальше, пока не станет безопаснее и тише. Он закрывает дверь, держась за ручку, не прихлопывая, после чего ложится поверх одеяла, снова спиной к брату. Он не замечает, что Папирус тоже лежит к нему спиной. «Лучше бы один спать пошёл», — думает Санс. — «Напряжение ебейшее. Бесит. Мешает». Но всё же, откровенные разговоры ночью, даже частичные, кажется, стали ещё одной «традицией» их «причудливой» семьи и, не дожидаясь провала в глубокий сон или попытки завести разговор брата, Санс начинает первый: — Ты… уже спишь? П-Папирус? Папс в ответ слабо шуршит одеялом. — Говорил же, что не могу без тебя уснуть, — буквально день назад он бы сильно смущался от своих слов. Сейчас — нет. Кажется, он может даже спокойно сказать это злосчастное «я люблю тебя», даже не дрогнув. Разве что душа его от этих мыслей начинает биться чаще. Нет. Он всё же чуть-чуть краснеет. Но так слабо, что не видно в темноте. — Я… Эм… «Блять, сам себя загнал в эту херню. Мне жаль? Пиздец, да. Только я мог этого и не допускать. Извиниться? Ну, ради приличия, ещё раз, более уверенно, да, но это что-то изменит? Папирус твердит о доверии, но… Блять. Я так не могу. Я просто… мне просто не нравится лишний раз посвящать лишние уши в свои дела. Папирусу я нужен только из-за того, что мы братья?» — Я не заслуживаю твоего милосердия никаким образом, — говорит он хмуро. — И всё же… с-спасибо и… извини, — выдыхает он. — Я мало говорю о себе… потому что я ненавижу говорить о себе, дело не в доверии или недоверии, я в принципе такой. Мы живём в дерьме, Папс. В дерьме, в котором ты должен быть сам за себя, — короткое молчание. — И мне это вбили в голову с малых лет. Мой тупизм во многих ситуациях, включая эту — уже другая история. «Не удивлюсь, если такой ответ его не устроит». — Извини, — повторяет Санс торопливо. — Спокойной… н-ночи, — он обнимает подушку и прикрывает глаза. Папирус поворачивается к нему лицом. Немного… Неожиданно услышать от Санса, наконец, хоть какое-то признание о себе. Папирус странно хмыкает. Чтобы найти лазейку в бетонной стене, Сансу нужно было обезуметь от голода. Это почти смешно. — Спокойной ночи, — он отвечает лишь на последнее. Он на него уже не злится. Он даже думает, что всё идёт относительно неплохо. «Он так чертовски волнуется, но всё равно до последнего не хотел мне ни о чём рассказывать. Идиот», — думает Папс с какой-то уже привычной нежностью. — Я не злюсь, — оповещает он брата, а то он ж себя живьём сгрызёт. — Просто, в следующий раз, если ты подумаешь, что я захочу тебя убить из-за чего-то, что ты мне скажешь, подумай, не захочу ли я сделать того же, если ты будешь молчать и пустишь всё на самотёк. Я… — он рассматривает его спину и задумывается обо всём случившимся. Почему-то Папсу интересно пощупать и посмотреть на вампирские клыки брата. Они должны быть массивными и крепкими. — Я говорил, что на твоей стороне. Просто начни воспринимать меня всерьёз. Можешь мне это пообещать? — Если бы я тебя не воспринимал всерьёз, мы бы сейчас разговаривали иначе, — бубнит Санс почти в подушку. «Бля… Представляю, как у него жопа сгорит, когда он узнает, что самое страшное он ещё не знает. А именно — о моей влюблённости в него. Но тут, в отличие от вампиризма, дело обстоит чуть проще». — А вообще… «Сука, как же я, блять, ненавижу давать обещания. Особенно те, что я сто процентов не выполню». — Я тебя воспринимаю всерьёз и так. Иначе не просил бы убить меня. «Подумай над этим», — хочет он добавить, но думает, что будет сейчас слишком грубо. «Я никого всерьёз не воспринимаю больше, чем наполовину. Кроме него», — Санс слегка даже становится злее, сильнее сжав подушку. — Хорошо, — Папирус закрывает глаза, последний раз глянув на напрягшуюся спину. — Я просто тебя не всегда понимаю, — признаётся он легко. На душе удивительно спокойно, а в голове нет тревожных мыслей. — Так что… Спасибо, что сказал это. «А может и не все потеряно?» — с надеждой думает он, засыпая. — «Он просто… Противоречит сам себе. А я делаю поспешные выводы. Да уж. Завтра нужно будет много что обсудить, и не от всего Санс будет в восторге…» — и несмотря на весь происходящий пиздец, он засыпает. Хотелось бы, конечно, ткнуться брату в спину. Но этого он себе позволить не может. Санс засыпает так же быстро, как и Папирус.***
С утра их будит будильник, но Папирус его тут же вырубает, со словами «спим дальше, отгул». Санс без задней мысли засыпает снова. Окончательно просыпаются они примерно под день, в обед. Санс, на удивление, снова просыпается первым. Он, не дожидаясь брата, тут же встаёт и покидает комнату. Из одежды он натягивает только пуловер. Умывается, чистит зубы, идёт вниз. Голова тяжеловатая, Санс будто лишь немного отдохнул. Но он хотя бы относительно выспался. «Если сегодня «выходной» — нам пизда. Он от меня не отъебётся… А мне бы самому сейчас во всём разобраться», — Санс доползает до кухни. Он простаивает около минуты, потирая глаз, думая, что он может сделать. Теперь, кстати, ему не нужно скрывать от Папируса то, что он не может есть его еду. Вампиры её не переваривают. Однако… — Ладно, в теории, кофе я пить могу, хоть он мне нихуя и не помогает. Но я с него не блюю. На полу лежат вчерашние спагетти, которые Санс оборонил… и разбитая тарелка. Вздохнув, он напрягает в пальце магию и путём телекинеза избавляется от еды на полу. После чего он берёт тряпку и, на своё собственное удивление, начинает оттирать пол, пока дожидается кипения в чайнике. Санс давно замечает, что в последнее время у него немного пропадает черта лежебоки, что довольно странно. После убирания еды Санс садится на стол с кружкой. Кофе пьёт он не сразу, лишь приняв крайне задумчивую позу, прижав руку ко лбу, наверное считая, что это как-то поможет думать быстрее: «Блять, что вчера вообще было? Я только помню как не спал полночи и как мне кошмары снились… И… И как Папирус лунатил. Ну, по крайней мере, разумного я там не помню нихера, будто в сюрреализм попал, всё слишком похоже на один большой ебанутый сон», — Санс прикрывает глаза. — «Вчерашний день вообще в бреду был какой-то по-моему. Я не помню как напал на Папса…» — Санс пытается отмотать ещё на сутки ранее. — «Драка вампиров в Сноудине… Я пытался найти еду. А мне Папирус теперь будет трупы оттуда пиздить или как он помогать мне собирается?» — лицо становится ещё хмурее, глаза он прикрывает сильнее. — «Я не могу, мой брат – тотальный идиот. Любой монстр бы убил на месте. Он…» — сколько бы он не плевался ядом, но в итоге приходит к одному и тому же выводу, — «Блять, я люблю этого идиота. И я всё ещё не понимаю, какого хера он согласен так рисковать, зная мою натуру долбаёба». Прокручивая мысль за мыслью, Санс быстро приходит к тому, что сам он многое не додумает, додумает он лишь тогда, когда поговорит с Папирусом о дальнейших планах. «Интересно, будучи вампиром, я могу ему чем-нибудь помочь?» — вдруг задумывается он, совершив первый глоток кофе и откинувшись на спинку стула, потянувшись. — «Им нужна информация по вампирам… Мог бы я, теоретически, стать его крысой и выведывать какую-нибудь особую информацию? Я бы согласился без раздумий, серьёзно. Да и тем более… Мне самому интересно узнать больше», — Санс уходит в мысли дальше. — «Он меня оставил для этого, получается? Это даже логично, если так подумать и… Ладно, он не идиот, а гений, хотя информатора избрал он всё равно крайне сомнительного. Я бы убил, боже. И так, ещё Альфис вампир, только через неё я могу узнать что-то… И через архив с МТТ… Хм, пойти всё же в тот архив?» Санс с всё ещё напряжённым замиранием души дожидается пробуждения Папируса, как суда. Ночью он был вымотан, это факт. А вот сейчас может быть хуже, и устроит он более громкое шоу.***
Просыпается Папс с тяжёлой головой. Открывает глаза так, будто не спал вовсе — просто провалялся несколько часов на кровати с отключённым телом, но сам он чувствовал, когда брат немного ворочался во сне, когда встал и ушёл. Сон его был на редкость чуткий. Будто тело спит, а разум наблюдает. Но после того, как Санс проснулся, проснулось и его тело. Папирус пробует заставить себя поспать ещё, потому что сон ему сейчас необходим, но всё бестолку. Папс сидит на краю кровати какое-то время, смотря в пол меж расставленных широко ног. В один момент ему кажется, что всё это — дурной сон. А потом он вспоминает, что вся жизнь в принципе ебейший кошмар, и тут нечему удивляться. Он проводит ладонями по лицу, стараясь привести себя в чувства. «Ему сейчас ещё хуже. И… И, блять, я, наверное, опять слишком остро отреагировал вчера. Боже, я жалок. У него было такое виноватое лицо, когда я… Я плакал?» — это почему-то кажется для него сюрпризом. Воспоминания транслируются с трудом, будто растворяющийся в пустоте сон, но Папс чувствовал тогда слезы ужаса и безысходности. И ярости. Он поднимается на ноги. «Такого больше не повторится», — приказывает он себе, идя в ванную. Череп его выглядит так, будто по нему проехались танком. По ощущениям тоже самое. Его взгляд вымученный и… Грустный. Зеркало хочется разбить рукой, но тогда это паршивое лицо раздробится, и с каждого осколка на Папса будет смотреть по такому лицу. — «Я должен взять себя в руки. Ради Санса. Ради… Нас обоих», — с этими мыслями он умывается ледяной водой, что хоть немного приводит его в чувства. На кухню Папс приходит всё ещё растерянный. Будто происходящее — дешёвое кино, по типу тех, что они с Сансом никак не могут досмотреть. Будто это всё происходит не на самом деле. Он садится перед Сансом с тихим «привет», складывая руки в замок и рассматривая его лицо. Почти такое же уставшее и потерянное, но ещё и озадаченное. Папирус на процентов девяносто уверен, о чём думает брат, а именно: задаёт себе вопросы, почему Папирус такой идиот. И Папирус бы ответил, что и сам не знает. Но по-другому он не может. «Нужно скрывать его от Андайн. От гвардейцев в принципе. Если… Если хоть кто-то заподозрит, его могут убить. Не позволю». — Кто-то ещё знает? Об этом? — уточняет он после секунды изучающего взгляда, будто Санс не поймет, о чём он. Но Папирус, кажется, и сам не понимает половины слов, что говорит. — Альфис, — односложно отвечает Санс, Папирус заметно вздрагивает. — Кстати, сразу скажу, что она тоже вампир, поэтому… — короткое молчание, Санс не знает, как завершить предложение. — Да, она покрывает вампиров как может, я тоже с этой новости сел на жопу, — Санс допивает свой кофе. — И кстати, я, блять, просил эту пизду мне помочь, чтоб я с голоду не ёбнулся, а она меня игнорировала. «Хотела посмотреть на мне эксперимент, сдохну я или с ума сойду», — он становится злее. Санс хочет встать со стула и пойти за телефоном, который, кажется, он оставил в куртке. А куртка лежит на полу в гостиной. Но решает сделать это позднее. Он снова взирает на брата. Сейчас он готов отвечать на любые его вопросы… по теме вампиризма уж точно на любые. Теперь он обязан. И Санс даже почти что не против. Санс тут же слегка успокаивается. — Эта хуила себе очень удобную позицию избрала, — шипит Санс вдобавок, после чего вымученно вздыхает. — Но я тебе про Ал не говорил, ок? — прикрывает он глазницы. — Она пиздец как тряслась из-за того, чтобы ты не знал обо всём этом и обо мне в том числе. Но теперь, Сансу терять нечего. Кроме брата, таки оставшегося с ним. Санс попробует оставить хотя бы его и те тайны, которые точно послужат разрушению их хрупких взаимоотношений, кочующих то в одну, то в другую сторону. Глазницы Папируса хмурятся чуть сильнее. Он почему-то опускает взгляд, не в силах больше его поднять на брата. «Она знала? Эта ебанутая ящерица знала, а я — нет? Ну спасибо, брат», — пальцы теперь сжимаются в кулаки. Он скоро устанет разочаровываться, и лучше бы это случилось, как можно быстрее. — По-твоему, — запинается Папс, — по-твоему она надёжнее меня? — задаёт он вопрос столу, а не Сансу. — И она хотела что?! «Ебанутая пизда. Да я её убью нахуй», — а потом его убьет Андайн. Папирус сковывается, сжимается. Ему кажется, если он двинется, он взорвётся от напряжения. — Я ей не говорил, что я вампир. Я никому, сука, не хотел говорить об этом, — Санс подхватывает напряжение. — Она осматривала труп Дерека, того лиса, которого я отправил к праотцам, и она поняла мою сущность, — Санс склоняет голову тоже. — До сих пор не понимаю, как труп попал к ней, и почему остальные проверяющие, включая Андайн, не замечают подвоха… — вздох, Санс снова смотрит на Папируса, который, в свою очередь, на Санса уже глаза не поднимает, но тот продолжает рассказ: — Потом позвала меня на разговор, сразу дала понять, что она тоже вампир и что ей «невыгодно меня сливать», она предупреждала меня о том, чтобы я был «осторожнее», — Санс нервно усмехается, осознавая тотальную абсурдность ситуации. — Я спрашивал про еду и её добычу, о возможных аналогах, а она, дословно, выдала ту фразу… Думаю, это больше было шуткой, — вздох. — Гвардейцы должны убивать вампиров, я только готовился к тому, чтобы ты меня прихлопнул. Пизда же мне грозила. «И, может быть, всё ещё грозит». — Кстати, ещё интересный факт, который тебе может понадобиться помимо того, что Ал «одна из нас», — Санс щёлкает пальцами. — МТТ вместе с Альфис замешан в этом вампирском дерьме. Навряд ли эта железка подловила вирусняк, но сам факт, что он её «основной информатор». Я не знаю, каким образом, только знаю, что он проводник к личному архиву Альфис и та меня даже приглашала посетить его, — он задумывается. — Думаю, в ближайшее время я этим займусь. Может, побеседую с этим чувырлом. «Мне нужно изучить мои новые способности… Тем более, что если по словам Босса я вырубился от одного удара. Очень хуёво». Папирус пытается смягчиться, перестать выглядеть таким хмурым и недовольным, потому что Санс, по правде, не виноват в том, что он идиот, которого укусили, и что Папс гвардеец. Первая его мысль — Маффет не врала. Вторая — злость: «Альфис сука», — рычит он в голове, вспоминая, с каким злорадством она смотрела на него, издеваясь. — «Она будто ловила кайф от того, что я бешусь, от того, что я не знаю!..» — кажется, весь мир над ним насмехается. Тыкает пальцем и указывает на его невнимательность. На какую-то бесконечную стену между ним и братом. — Ты не должен об этом никому говорить, помнишь? — выдаёт Папирус резче, чем следовало, поддавшись вперёд. А потом он останавливает сам себя. — В смысле… Я в курсе, что ты и так осторожничаешь… «Даже излишне. Мог мне рассказать». — Но, наверное, тебе лучше не всовываться в это дерьмо, Санс. Это пиздецки рискованно. Если я не понял, что ты вампир, не значит, что не поймёт кто-то другой, особенно, если ты начнёшь этим интересоваться. Я не… — он поднимается со стула. — Не хочу рисковать тобой, — пользоваться вампиризмом брата он бы не стал. Пользоваться им в принципе — тоже. Это всё как-то… Неправильно. Папс складывает на груди руки. Санс опирается руками о стол, скрестив их, слегка нагнувшись и более пристально смотря на брата. — А если я хочу посмотреть, что я из себя представляю? – спрашивает Санс. — Ты же в курсе о некотором спектре способностей у вампиров? Ряд из них был бы полезен мне же. Да и более того… — Санс замирает, отведя взгляд в сторону, думая, говорить ранее озвученную у себя в голове мысль или нет, но в итоге решается: — По-моему, ты упускаешь охуенную возможность. У тебя под боком ручной кровосос, а ты хочешь его оставить пылиться на месте, — Санс прыскает, он хочет добавить язвительное «крайне нерациональное использование возможных ресурсов, очень не по-гвардейски, Папс», но решает тактично умолчать. — Тем более, я хотел бы присоединиться к идее Альфис излечиваться от этого вампиризма, если она рассматривает такую возможность. А для этого мне нужно знать куда больше, чем сейчас. «Так я сам могу кого-нибудь уебать. Сейчас-то я, это, прихожу в себя, так ведь?» — ему льстит внимание Папируса и его волнение, но эта гиперопека местами подзаёбывает. Санс не такой уж и стеклянный и, если понадобится, он перейдёт в режим ярости снова. Папирус вздыхает. Почти маниакальную тягу к знаниям у Санса он ни за что на свете не сможет сдержать. Потому переключается на другую тему: — Нужно придумать версию для Андайн, что с тобой случилось. — Стоп, какую версию? Чего? — не понимает Санс. — Ты про что? — Хочешь, чтобы все думали, что ты был вчера обдолбанный? Ну, тебе, может, конечно, и всё равно, но я не позволю, чтобы о моем брате думали подобную хуйню! — Папирус тыкает Сансу в грудь. Мысли о желании Санса добровольно стать его... агентом, не покидают: «Он на самом деле может быть очень полезен, а я могу прикрывать его тем, что послал на задание. Но это…» — мысль не завершается. Папс рассматривает лицо брата. Если Санс уверен, то Папс ему доверяет. Лечение для вампиров — одна из самых актуальных на сейчас проблем, а Санс в этом хорош, и с Альфис они точно добьются успехов. Это спасёт и Санса самого. Папс не будет препятствовать его лечению. И, вопреки смене темы, Папирус проговаривает, не позволяя ответить брату на первое: — И как ты… Объяснишь Альфис о том, что я всё знаю? Ты не сможешь проводить в лаборатории столько времени, чтобы это было не подозрительно. Я верю тебе, но Альфис — нет. Если у тебя хороший план, то я хочу его услышать. Но подставлять нас я не собираюсь. Она стоит как никто ближе к Андайн — одно неверное действие, и мы трупы. — Так, погоди. А я был похож на обдолбыша? Я вчера вообще что делал? — Санс снова трёт череп. — Я нихера ж не помню… Точнее отрывками. На остальные вопросы он намеревается что-то придумать только после того, как разузнает у Папируса, что вообще с ним было. Санс помнит то небо, какие-то шумы, какие-то непонятные картины. Будто он и вправду был под чем-то. Но как это выглядело со стороны? Лицо Папируса становится сложным. Он чуть отводит взгляд, но хмурится. Ему было неприятно всё это выслушивать от начальницы! А что подумают остальные гвардейцы? Что Папс вообще не знает, что с его братом происходит? Потому что так, вообще-то, и было. А Папс не любит вытаскивать их отношения напоказ. — Ты орал на всех, странно себя вёл, бегал со страшной рожей, чуть не набросился на Догго, кричал, что мы все умрём и начинается апокалипсис, что небо падает и ещё чёрт знает что! Что-то про то, что ты хочешь меня съесть и… — Папирус запинается, внезапно вспоминая, что говорил брат в бреду. Лицо его становится красным и глуповатым. — …И что ты не выпьешь из меня всё, иначе сам себя убьёшь. «Он был жутким», — думает Папс неспокойно, вспоминая. — Ебать меня торкнуло, — Санс даже начинает посмеиваться. — Апокалипсис, ебать… Сука, я теперь на это посмотреть хочу. Но Папирус его веселья не разделяет. Санс тут же возвращает себе напряжённый вид. — «Не выпью из тебя всё, иначе сам себя убью»? — уточняет Санс. «Ого. Я даже в безумии следую некоторым своим принципам. Вот настолько я его люблю!» — почему-то Санс этому… тоже радуется, но это он уже скрывает, ликует лишь внутри себя. — «Я бы не пережил банально того, что укусил бы его». — Вообще, вампирам и вправду не обязательно убивать монстров, — тут же переводит он тему. — У всех рацион разный, но, как я понял из документации Альфис, стакана крови раз в пару дней должно хватать, чтобы они чувствовали себя в относительной норме. Но тут, разумеется, рассматривают типичного монстра с усреднёнными показателями телосложения, характеристик и прочей залупы. Прекрасно, если я это даже в безумии держал у себя в голове, иначе я бы реально ёбнулся, — он улыбается на мгновение. За Папирусом и его мимикой наблюдать затруднительно. Санс ловит себя на той мысли, что он всё ещё не может смириться с тем, что он своими действиями довёл брата до слёз. Это всё ещё противно. — А вообще, у тебя будто есть другие отмазки для Андайн, — бурчит Санс. — Папс, чисто логически: все и так знают, что в нашей «парочке», — он показывает кавычки пальцами, после чего опускает руки болтаться внизу, — главным долбаёбом с кучкой Тэмми в черепе выступаю я, и что я и без этого вампиризма являюсь ярым представителем нестабильных ублюдков, — он выпрямляется, скрестив руки на груди, предварительно убрав их с поверхности стола. — Попиздят эти хуесосы немного о том, что я сторчался и заткнутся тут же через неделю максимум, а то и через сутки. По-моему, мусолить тут абсолютно нечего. Короче, — его голос осип с новым предложением. — Так и говори, что твой брат ёбнулся в очередной раз и снюхал какой-то поебени с утра пораньше забавы ради, не робей. А насчёт Альфис… — он вновь становится задумчивым, отведя взгляд на несколько секунд, затем переводит их на брата обратно. — Пока думаю, но, в теории, я ей так и скажу, что я ёбнулся из-за голода, но напзижу, что сам нашёл псину и пожрал её. Папирус не дожидается, чего там брат говорит про Альфис, взбушевав из-за того, что Санс советует ему сказать по поводу странного поведения: — Я не буду говорить этого дерьма. И ты не будешь, — категорично и твёрдо он стоит на своём. Папирус такого бы действительно не позволил, даже если это намного проще. Пусть лучше Андайн думает, что он что-то скрывает, чем то, что Санс неконтролирующий себя нарик, и что Папс его контролировать тоже не может. «Она, вроде, знает, что у меня есть личные темы насчёт Санса, которые я ей не говорю. Её это устраивает. Пока что». — Я не хочу… — он хмурится, путаясь в мыслях. — Не хочу, чтобы ложь считали за правду. У тебя и так репутация не ахти. — Тебя не должна волновать моя репутация, Босс, — произносит Санс мутно. — Тем более, что она и так устоялась, о чём я говорил только что. И вообще… — он устало вздыхает, очевидно, Санс не ждал, что ему придётся объяснять нечто простое, нежели говорить о более важных вопросах. — О какой правде речь идёт, если, сука, я на днях в соцсетях видел на первых страницах статейку о том, что Асгор — это вампир и он всю эту хуйню устроил забавы ради? И главное, есть куча дебилов, в это слепо верящих, — короткое молчание. — Пусть хавают имбицилы то, что придумали, меньше подозрений будет. «Ей богу, делать тебе больше нехер», — Санс ворчит в мыслях, продолжая уже вслух: — Ну или придумай что-нибудь более объяснимое, что было бы очень, блять, реально! — Санс снова начинает возмущаться. — На такую хуйню реально проще забить болт, боже блять… — но он явно пытается унять это раздражение. «Я как-нибудь переживу, что я торчком «стал». Не, ну я, конечно, пробовал несколько раз… Но мании как таковой у меня нет. Хотя нет. Папирус — моя мания. Папирусомания. Пиздец». Папирус старательно игнорирует речь Санса про честность. Не отвечает, но в голове — ещё как. Хочет возразить, прочитать лекцию о том, как это важно, и для Папируса в первую очередь. Может потому, что он стремится Сансу дать то, о чём тот даже не просил, потому что ему нахуй это не надо. У них расходятся приоритеты и мнения о важности репутации, но почему-то Папирус уверен, что если бы о нём самом ходили ложные дебильные слухи, брат бы это не игнорировал. Но он, так и быть, проглотит это. В последний раз. Потому что других вариантов и вправду нет. Но если он что-то придумает, он этим воспользуется. В один момент, братья начинают молчать и Папирус явно о чём-то задумывается. Папирус мысленно прокручивает произошедшее ночью: «Кровь животных работает хуже, чем магическая кровь монстров… Голод появится быстрее. Санс же понимает, что я не дам ему вновь голодать? И то, как он меня чуть не укусил… Он сказал, что… Что я для него… Эм, по-своему великолепен. Он сказал, что хочет меня. Господиблять какой бред. Просто не думай об этом. Он был голоден и не в себе, он бы… Никогда такого не сказал», — Папирус совсем отвлекается от изначальных мыслей, уходя куда-то в себя. Он вновь начинает краснеть, всё это… Не вяжется в голове. А что если Санс говорил правду, которую долго скрывал до этого? Иначе он бы так не опасался того, что брат от него отвернётся. Ведь смерти Санс совсем не боится. Что если он… Тоже его..? Нет. Это чушь. Санс замечает его красноту на лице. «Почему он смущается..?» — Санс хочет спросить об этом, но молчит. — «Папирус, о чём ты думаешь?» «Интересно… Его клыки, они… Очень острые? Его лицо будет очень близко к моему, если он будет кусать из шеи… Блять… Я не должен думать об этом в таком плане, с-сука, я не могу так. Я же не выдержу, если он будет… Облизывать с меня кровь. Пиздец, о чём я думаю», — душа в груди предательски бьётся слишком сильно. Папс решает отвлечься на то, что там Санс говорил ему про Альфис... — О-окей, поговори с Альфис. Она, должно быть, будет пиздецки рада твоей помощи. И заодно передай ей от меня пару ласковых… — возвращается в реальный мир он, опуская глаза и отворачиваясь к холодильнику. Он хочет есть. А в холодильнике осталась последняя порция спагетти. «Ему же еда сейчас противно пахнет? И как он всё это время… Терпел мою стряпню. Чёрт возьми, Санс… Э-это, вообще-то трогает. Но это было не обязательно. Мог же соврать что-то, чтобы не мучиться…», — Папс ставит порцию в микроволновку и ждёт, опираясь бедром о столешницу. Лицо его всё ещё напряжённое и красное. — Пару ласковых, это в твоём стиле, типа: «Пошла нахуй, шлюха спидозная, лава в Ядре станет твоей новой сычевальней»? — хмыкает Санс. — При возможности передам, но, думаю, будет резоннее, если ты ей это скажешь сам. Всё-таки, мне надо ей воспользоваться ради… будем считать, что уже «нас», — он внезапно ухмыляется. — Какие откровьения пошли однако, м, Босс? — Санс прыскает со своего же каламбура. — Лады-лады, просто давно не было каламбуров, надо было выебнуться разочек, хе-хе. Папируса греет нынешняя установка «стараться ради нас», потому что теперь их что-то объединяет. И помимо всего, конечно, имеются общие пересекающие, то, ради чего они становятся чем-то целым и единым. Но слушать от Санса такое… Многого стоит. Даже каламбур не раздражает. Когда Папирус возится с завтраком, старший снова начинает говорить: — Надеюсь, ты понимаешь, что я с этих пор не буду есть обычную еду? — спрашивает он. — Я искренне пытался её переварить, но это оказывалось выше моих сил. М-мне жаль, — Санс в лице становится грустным и голос его немного страдальческий. — Она для меня даже на запах противна, молчу уж про вкус. Дело не в твоей готовке, разумеется. Для меня даже вода хернёй стала, я только ещё от кофе не отрёкся… «Вопрос только, что мне с едой делать дальше? Я даже боюсь его спрашивать… Он же… Понимает, что я теперь питаюсь только кровью? Мне её где-то доставать надо будет периодически! Или он думает, что я у Альфис добьюсь того, чтобы она «добычей» делилась? Блять, да она еврейка ёбаная…» — Я надеюсь, ты понимаешь, что мне нужно найти какого-нибудь животновода и пиздить у него зверей, я не знаю? Покупать их? Я убивать монстров, конечно, не против, но я более чем уверен, что это вызовет только больше подозрений, учитывая то, что просто так я не набрасываюсь. «Зря мы труп выкинули той собаки. Её крови хватило бы ещё на стакан, а может, и два… Или я выпил сразу два? Не знаю». — Я похож на идиота? — переспрашивает Папс, рассматривая, как в микроволновке крутится спагетти. «Он думает, я не знаю, чем питаются вампиры? Я на них, блять, охочусь». — Я знаю, что ты не можешь есть обычную еду и я, если честно, вообще не представляю, как ты запихивал её в себя всё это время… — Папс озадаченно ведёт ладонью вдоль руки. Осознание, что Санс так или иначе страдал от его еды и от собственной недоверчивости удручает. Он старается больше не думать о том, как могло быть, потому что нужно решать то, что есть сейчас. «Он про кровь серьёзно? Или он узнал, о чём я думаю, и подумал: не, в пизду? Что за бред. Он думает, я ему не дам кровь? Это же очевидно», — Папирус думает, что это тупая шутка. Он поворачивается к брату лицом, скрещивая руки. — «Он думает, я его оставлю без крови? Он идиот?» — Скажи, когда проголодаешься. Я решу твою проблему, — не говорит он прямо, вскидывая бровь. «…Ладно», — Санс решает отпустить это, хотя ему очень интересно, как Папирус собирается решать эту проблему. — «Надеюсь, он не начнёт таскать трупы гвардейцев, иначе нам точно пизда. Да нет, мой бро не такой ебанутый…» — А ещё я хочу найти ту пиздоблядь, которая меня обратила, — вдруг говорит Санс, прерывая молчание, когда брат ставит разогретое спагетти на стол и садится напротив. — Я наверняка не единственная её жертва, учитывая то, какая она, сука, наглая и бесстрашная. И действует открыто. «Я боюсь монстров даже нюхать на кровь, а она…» — Но я о ней не знаю практически нихера, — тускло добавляет он, почти что отчаянно. Папс наматывает пасту на вилку и сканирует взглядом брата. Тот, вроде, не сильно против. «Это будет довольно опасно», — Папс хмурится. Он бы тоже её нашёл и убил бы нахуй. А ещё лучше отправил бы на пытки, чтобы эта сволочь больше не могла творить пиздоебень и чтобы отомстить за Санса. Отомстить за Санса, на самом деле, первоначальная цель. — «Что, если она уже состоит в каком-то клане? Если она увидит Санса, она сможет затащить его в проблемы. Санс вампиром стал не так давно и питался кровью только два раза, он не так… Силён, как другие вампиры. А искать эту шлюху — прямое попадание, чтобы его раскрыли», — он на секунду даже перестаёт есть, задумываясь. — Я может… Смогу как-то помочь в этом? Это может пригодиться и мне. У неё должна быть информация… Иначе нахуй она обращает монстров. — В данном случае, я бы принял твою помощь, — говорит Санс одобрительно. — Всё, что я о ней знаю от Гриллби, так это то, что её псевдоним «Охотница». Сразу говорю, Гриллби нихуя не в курсе о том, что у него вампиры работают, он даже не проверяет их медицинские и трудовые книжки. А так… — он сильно задумывается. — Блять, как же она выглядела-то… Лиса такая… С формами. На ебале так и написано: «я стерва», — он задумывается ещё сильнее. — Бля-ять, я не знаю, как её внешность описать. Типичная блядская лиса, нет ничего особенного в её внешности. Волосы практически того же цвета, что и её шерсть, они длинные. Под сорок возраст, не очень молодая, — Санс ударяется лбом о стол. — Бля-я-я-ять… Папирусу почти... забавно наблюдать, как Санс пытается вспомнить проституток, с которыми спит. «А вот если бы со мной спал, такой бы хуеты не было», — мысль в голове звучит важно и со злорадством. Кажется, Папс её не контролирует. Он чуть не давится спагетти. — «Что за хуйня. Нет, это, конечно, правда, да и вообще было бы неплохо…» — Говорил об этом с Альфис? — он отвлекается от мечтаний. — Нет, Альфис не говорил, — Санс не поднимает на него головы. — Она даже не спрашивала, как я вампиром стал… и слава богу, я эту хуйню рассказывать никому не хочу после того факта, что я в принципе вампир. Да и она не рассказывала, как она стала им. И, боже бля, мне, кстати, это пиздец как интересно. Она ж в лабораториях торчит своих двадцать пять на восемь, кто её, блять, укусить-то мог? — он прыскает. Папирус игнорирует смешки брата и мыслит вслух дальше: — Если она покрывает вампиров, то должна знать о происходящем хоть частично, хм. Меттатон замешан, говоришь… Ладно, твоя идея попиздеть с ним не такая отстойная. Если Альфис будет не в курсе движухи, то он просто обязан быть, — Папирус рассудительно кивает, немного размахивая своей вилкой с накрученными макаронами, чтобы потом прожевать их. — Не удивлюсь, если он всех шлюх поимённо знает. Он, бля, сам, как шлюха. Выглядит по крайней мере точно. Альфис извращенка, — почему-то эти разговоры совсем не портят ему аппетит. Санс с ним бесспорно соглашается: — Ага, — вот теперь голову он поднимает и одобрительно улыбается. — Вот до него и доебусь, думаю, учитывая то, что он сам хотел открыть какой-то бордель ещё полгода назад, — Санс снова выпрямляется. Диалог идёт на «ура» и это тоже напрягает. С Папирусом, когда идёт разбор полётов, обычно всё… не так. — Есть ещё вопросы какие-то? — на свой страх и риск спрашивает Санс. Папирус, прикончив своё спагетти, кивает. Санс почему-то вдруг занервничал. — Андайн знает, что её девушка обращена? И что мутит дела против неё же? — секунду он анализирует то, что сам же высрал. Санс тоже от него всё скрывал, своим же существованием противореча его работе. Папирус мотает головой. — Ты по крайней мере не кроешь других вампиров. «И не строишь никаких планов заговора против меня», — он уверенно кивает себе. Санс никогда не пойдет против него. Он уверен. А Папс никогда не пойдет против Санса. Он рад, что они оба это подтвердили. — Альфис я от тебя-таки скрыл… до сегодняшнего дня, — Санс вздыхает. — Я тебе про Альфис не говорил, напоминаю. А так, по словам Альфис, нет, Андайн не знает. Она вообще охуела с того, что Андайн не поняла, что того лиса я конкретно погрыз. Бля, прикинь, как у Андайн-то жопа сгорит, а? — Санс начинает злорадно хихикать. — Хотя, я почти уверен, что Ал она хуй раскроет, опять же, с её поддержкой от Меттатона и, сука, моргом. Но, кстати, нет, насчёт «дел против неё же». Альфис хочет найти лекарство от вампиризма, она пытается всех спасти. Ключевое слово «пытается». Санс далее будто подлавливает мысли Папируса. По крайней мере, Санс даёт себе слово, что во имя безопасности Папируса, он будет ему постепенно выдавать информацию обо всех, о ком что-либо узнает. Ему остаётся надеяться только на его благоразумие и безупречное умение манипулировать информацией. — М, если она хочет изобрести лекарство, почему она не расскажет Андайн? — не понимает Папс, рассуждая вслух. — Это никак не будет ей противоречить. Альфис бы помогли гвардейцы на стороне. Глава Гвардии уж точно. И ебаться, она ж её девушка. Она может помочь! Папирус, кажется, уже решил, как для кого лучше, и теперь просто не понимает, почему жизнь отличается от его мыслей. Это ему немного не нравится. — Хотя, если у неё мышление, как у тебя, тогда всё понятно. Не говорит, потому что сама себе хуеты напридумывала… Но что, если… Что, если Андайн сможет помочь в этом? Отчёты и какое-то прикрытие. Из нас всех она к королю приближена больше всего. Это, в принципе, неплохо звучит, особенно с учётом того, что её девушка — вампир. Да у неё нет выбора. Она когда и если узнает, сто процентов перейдет на нашу сторону. Потому что пиздец, Санс. Половина вампиров ими быть не хотят и не хотели, а их убивают просто потому что такой приказ. Так… Так не должно быть. — Ну вот, блять, ты сам же на свой вопрос ответил! — разводит руками Санс. — Асгор сказал их всех убивать до единого, на другие варианты он клал здоровенный хуй! А Андайн, как псина на цепи, исполняет все его приказы! Альфис понимает прекрасно, что достучаться до Андайн ещё сложнее, чем до меня, эта блядина селёдочная ещё более упёртая, как бычара! — вздох. — И убивают-то вампиров, — голос оседает, — потому что убивают они, — подмечает Санс, он будто пронзает своим взглядом брата. — Причём, всё доходит до того, что у них будто, сука, спецоперация какая-то! А ещё непонятно, откуда этот вирус вообще взялся и кто его создал… Или не создал… — Санс задумывается. — Всё не так просто. Мне кажется, — Папирус напряжённо отводит взгляд. Андайн уж точно не псина на цепи, и возразить она может, просто потому что это Андайн, чёрт её дери! Папирус это знает. — А те вампиры, которые не убивают? — озадачивается он. Когда Папс был на бойне с гвардейцами, у них не было выбора. Либо вампиры — либо они. Если Санс пытается ему жирно намекнуть на то, что убил лиса из-за своего вампиризма, то Папс это принципиально проигнорирует. — Они хотят захватить Подземелье или типа того, — рассказывает Папс, всё ещё выглядя напряжённым. Всё это очень неопределённо и спорно. И он опять не понимает, на какой стороне должен быть. А потом осекается. Он должен быть на стороне брата. — Но если бы начали лечить вампиров, а не убивать их… Не думаю, что вампиризм — причина «революции». Он снова задумывается: «А значит моя теория бьётся к хуям, и даже если их излечить, пиздец произойдет всё равно. Должно быть что-то ещё. Блять. Мы всё ещё нихуя о них не знаем», — Папс хмурится. Голова вновь кипит. Всё как-то… Непоследовательно: сперва вампиры, потом внезапное сближение с братом, потом брат-вампир… Всё крутится вокруг кровососов. Они высасывают из него энергию. — Им похуй на тех, кто не убивает. Они вампиры? Вампиры. Значит всё, по определению, опасны для общества и должны быть мертвы, — констатирует факт Санс. — Изморят себя голодом — и пизда по кочкам, им похуй уже на изначально установленные принципы «не убивать». — Я спрошу у Андайн, что мы знаем про конкретно вирус. И ты у Альфис спроси. У последней, думаю, информации будет больше. Возможно, придётся заниматься добычей информации, — Папирус чуть хмурится, не глядя на брата. Санс встаёт со стула, намереваясь поболтать с Альфис хотя бы по телефону, уже не боясь скрывать их встречи перед братом. — Обязательно спрошу, — говорит следом Санс. — К слову… Ты серьёзно взял отгул? — спрашивает он, снова посмотрев на брата. — Не похоже на тебя. Папирус на секунду выглядит растерянным. — А что я… Должен был делать? — он нервно усмехается, и звучит это предъявляюще, по привычке идя в атаку. — Я узнал, что мой брат вампир, и должен был спокойно после выйти на пост? Не обсуждая вот так ничего? «Я бы с тобой хрен потом поговорил», — Папирус встаёт, скрещивая руки и смотря как-то исподлобья. Почему-то ему казалось, что Санс нахуй убежит и от разговора и буквально. Может, вернувшись с поста домой, он бы вовсе брата в комнатах не обнаружил. Он чувствует себя паршиво после всего. И от того, что пропускает работу — тоже. Но он не собирается вот так просто оставлять Санса на растерзание собственных мыслей. Это жестоко даже для него. — Тогда… Что ты будешь делать сегодня? — вопрос Папируса Санс считает почти что риторическим. «Ещё одна приятная возможность провести время вместе. Постараться бы обойтись без алкоголя… А можно обойтись только постелью. Но, нет, Санс, мечтай дальше. Честно, я не хочу сегодня выдвигаться к Альфис и вообще слышать эту суку. Хочу бесконечно созерцать Папируса», — осознавая, что брат действительно на его стороне и не собирается убивать его за вампиризм и даже за то, что он спьяну трахнулся с какой-то стрёмной бабой, Сансу становится намного спокойнее. «Буду сжирать себя от тревожности и думать, как напиздеть Андайн», — хочется Папирусу ответить на заданный вопрос, но он лишь вздыхает. — Спишусь вечером с Андайн, узнаю обстановку и ближайшие планы. И, может, даже придумаю нормальную отмазку, а не эту хуйню с братом-торчком. «Надо воспользоваться временем и сгонять в магаз. По крайней мере, еду на Санса теперь тратить не нужно», — хотя ему немного обидно, что брат не сможет оценить его великолепные блюда, но это ничего. Они снова могут попытаться устроить какой-нибудь кино-марафон, но эта идея кажется гиблой, и у Папса в голове уже появляется картинка, как они выключают фильм сразу после его включения. — А так, мне нужно будет разобраться с кое-какими отчётами, подписать несколько бумажек… — скучно говорит он. У него на полке стоит журнал с новыми рецептами лазаньи, который никак не получается прочесть. — А ещё у нас кончился гель для душа, — подмечает Санс. — Твой конкретно, — он громко хмыкает, ехидно подмигнув, выйдя из кухни. От вчерашнего дня хочется отмыться. Санс жутко потеет даже сейчас. Он подходит к своей куртке и вытаскивает телефон. А вот и сообщения от Альфис. Однако содержание… выбешивает Санса, и он тут же вскрикивает на весь дом: — Да пошла ты на хуй, ёбаная хуйня!!! — он резко садится на диван. — Блять, пиздец, ебанутая стерва нахуй, я, блять, сука, сам её в унитаз скоро смою!!! Санс записывает ей голосовое сообщение: — Блять, ты очком читаешь то, что я пишу??? Сама сначала орёшь, чтоб «я был осторожнее, брату нихуя не говорил, не ебался ни с кем в зад во имя собственной безопасности (исключительно метафора), но в итоге ты охуеваешь с того, что меня «торкнуло»?! Пиздец ты тупая нахуй, блять, сука, Альфис!!! Папирус, игнорируя общения брата с «коллегой», молча уходит в свою комнату. И правда. Гель закончился. «Нужно как-то переварить всю эту хуйню, иначе я сдохну от отравления», — с усталостью думает он, опускаясь на кровать, и чувство потерянности опускается вместе с ним. Это ж надо было так проебаться миру, чтобы замутить какой-то вампирский апокалипсис. И Папсу кажется, что он в чёртовом эпицентре событий — всё как он, блять, обожает. И вся эта вампирская хуйня с братом почему-то его неистово возбуждает. Может дело в том, что Санс в принципе его возбуждает, но Папирус сейчас точно знает, что Санс его хочет, по крайней мере, в одном смысле. «Это так ебануто звучит. Всё стало ещё хуже, и я хочу его ещё больше», — он выдаёт, практически смирившись. У него не так много времени, как кажется, поэтому стоит поторопиться с магазином и отчётами, чтобы провести с Сансом больше времени.***
Санс через короткое время заканчивает общение с коллегой. На Альфис он до жути зол. Она обвинила его же в том, что он проебался с едой. «Да пошла ты нахуй, овца долбанная!» Ей будто вообще похер на Санса (точнее не будто, а так и есть), единственное, что она спросила: «а брат знает???» — Да не знает он, он думает, что я обдолбался в говнище, пошла в пизду! — и с этими словами Санс завершает звонок. — Тупаяпиздаблятьумринахуй, — цедит он грозно. — Сукаебанаяблять. Санс совершает несколько агрессивных вздохов, после чего встаёт и направляется к себе в комнату. Альфис ему в итоге должна скинуть кое-какие исследования Гастера на тему вампиризма. Они написаны на языке Вингдингс, его в совершенстве знает только Санс. «Гастер знал об этом вирусе? Где Альфис это вообще нарыла?» — он погружается в изучение, подготовив бумаги с ручками для своих записей. Перевод требовал времени и, желательно, сосредоточения. Хотя, в один момент, когда Папирус уходит в магазин, Санс позволяет себе ненадолго отвлечься, снова задумавшись о том, что между ним и братом вообще происходит: «Очевидно, что… Папирус пытается наладить со мной контакт. Я это ценю. Но… Что на счёт моих теорий? Если я ему нравлюсь не как брат, то я только в выигрыше. Но почему я ему нравиться вдруг стал? С чего бы нахуй??? Я ему не кандидатура. Я хуйня ёбаная… Ух, сука, узнать бы, кто у него на примете… Но я не могу спросить. Он тогда спросит про «моего» на примете, то есть, про себя же. А я не отвечу, я знаю. Я ссыкло», — Санс невольно вспоминает все ночи, проведённые совместно с ним. — «Мы даже за руки держались. Он будто… реально без меня спать не может. Иногда он реально ведёт себя так влюблённо…» Он вспоминает его фразу, сказанную в баре: «как будто мы встречаемся»… «Даже если взаимно, я не могу сделать первый шаг. Я просто в этом не уверен. Я боюсь. Это… Неправильно. Этого быть не должно. Это… Не то», — Санс нервно сглатывает. — «С тех пор, как мы странным образом сблизились, сука, всё стало только сложнее. Мне бы понадобился совет, но тут я вспоминаю родаков… Нет», — он противно жмурится. — «Когда я их вспоминаю, мне становится ещё хуже. Мне стыдно, что я такой извращенец, и что я так помешан на младшем брате, хоть я это пытаюсь из последних сил игнорировать. Разумом это пиздец, но, сука, всё ещё интригующе и увлекательно, а вот тело говорит «да». У нас с Папсом не может быть ничего общего…» — он будто себя убеждает в обратном. — «Моя теория — херня. Он не может, н-нет… Он принял даже то, что я вампир. Но я не думаю, что он примет настолько конченную новость».