Время сумерек

      Санс замирает, и из его глазниц пропадают зрачки на секунду. Затем он слишком резко вздыхает и:       — Н-Нет!!! — на всю комнату гаркает Санс в полный голос. — Нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет, — дёргает он руками в сопротивлении такой идее. — И ещё раз — нет!!! — он их тут же скрещивает. — Я в жизни такой хуйни в здравом… Д-да даже в пьяном уме я такого не сделаю!!! — Санс отворачивает голову в сторону и приподнимает её, хмурясь, жмурясь. — Если это был твой план — т-то иди… Иди… — он машинально чуть не послал брата нахуй с такой идеей, но в итоге вовремя себя останавливает. — Э… Блять! — Санс снова смотрит на Папируса. Санса аж начинает трясти от этой идеи. — Я не буду этого делать, — повторяет он совсем обескураженно. — Даже, блять, н-не н-надейся, я лучше ещё раз с ума сойду, чем тебе буду делать хуёво и больно! Сука!       Папирус удивлённо хмурится. Это… Это конечно мило и всё такое. Но…       «Он идиот?»       — Санс, я не умру от этого. Это… Это же было очевидно. То, что я собрался дать тебе кровь, — он поднимается и осторожно встаёт напротив брата. Почему-то так ему кажется, что он способен контролировать ситуацию лучше. Санс напряжён, ошарашен и почему-то напуган. А Папирус озадачен. — Я откуда по-твоему кровь должен брать? Ты думал, я позволю тебе жрать ссаных уличных псов? Ты голоден. И я ни за что не позволю тебе сойти с ума вновь. Понял? — последнее вылетает в лоб и очень грубо, но Папирус не может это контролировать. Он решает осторожно дотронуться до плеча Санса. Тактильный контакт с ним его успокаивает.       «Пиздец, я чуть ли не дрочил на его клыки, а сейчас он говорит, что не будет меня кусать. Охуенно».       — Я буду в порядке, — продолжает убеждать Папс, заставляя собственный тон смягчиться. — И мне будет намного больнее, если ты опять словишь какой-то бред и все опять подумают, что ты под дозой. Это самый простой вариант. И самый доступный. И я не против, — он молчит мгновение. — И если тебе от этого будет проще, то я хочу, чтобы ты меня укусил, — на секунду температура тела повышается, а душа начинает биться сильнее. — В-в смысле, я хочу, чтобы ты не был голоден.       Санс замолкает в полном оцепенении с приоткрытым ртом, рвано дышащим. Его от подобного трясёт и кажется, будто он готов расплакаться. Это слишком неправильно, по его мнению. Папирус хочет стать его донором..?       «Он… Он совсем ёбнутый???» — кричит Санс в голове истошно и шокировано, передавая часть бури эмоций лишь через застывшее лицо с маленькими зрачками. — «Он… Правда… Блять, да нет же… я…»       Папирус сам не против, чтобы Санс его укусил. А если будет слишком больно? Неприятно? Он даже снял футболку, на что Санс внимания будто не обратил.       «Ему будет намного больнее, если я сойду с ума», — повторяет эти слова Санс у себя в голове и, вкупе с тем, что Папирус взял его за плечо, кажется, его неконтролируемые треморы по всему телу немного унимаются. — «Только если он сам позволяет…»       — Почему? — спрашивает Санс раздосадовано и ещё более испуганно. — А если я сделаю слишком больно? — голос неуверенный и сиплый, он всё ещё не уверен, хотя его громкие вопли стали ниже. — Я не хочу тебе вредить, блять, это стрёмно же! Почему тебе не страшно?! — снова возмущается он.       Папирус лишь как-то просто пожимает плечами:       — Потому что это ты. Даже в бреду ты себя контролировал со мной, — он легко хмыкает и так же легко улыбается, подбадривающе. Папирусу хочется донести до Санса всё своё безусловное доверие. Папс ему свою жизнь доверит, не думая ни секунды. Кровь по сравнению с этим — ерунда. — Ты помнишь, что… Что ты, ум, — он смущается и опускает голову. Это всё очень… Неловко. — Что ты самое дорогое, что у меня есть..? Мне не жалко своей крови. И если это ты, то всё в порядке, — он убирает свою ладонь, но голову не поднимает. Один чёрт он выше и стоит под таким ракурсом, что Санс сидит и видит его лицо.       «Боже, не думал, что его придётся уговаривать. Это… Смущает».       — Слушай, если ты откажешься, я тебя заставлю, — старается Папс говорить твёрже, но красное лицо его выдаёт. Душа бьётся очень сильно.       «Я в бреду всякой хуйни мог наговорить… Хотя мысль о том, что если я убью Папса, то убью и себя — это далеко не придуманная в бреду мысль», — Санс видит его не менее смущённое лицо, хоть его фраза о том, что он его заставит выпить крови… самую малость забавляет.       — Все, сука, значит, бегают от вампиров и пытаются не дать им выпить своей крови, а ты… Готов… Подставиться??? — Санс резко склоняет голову, смотря Папирусу куда-то в ноги. Во рту он чувствует то, как материализовывается мокрый неоновый язык. Санс периодически глотает появляющуюся слюну от нервозности и крайней неловкости ситуации. Это очень… постыдно, для него уж точно. И слишком хорошо. И слишком… неправильно. И притягательно.       — Зачем мне бегать от своего брата? — Папирус хмурится. Лицо не прекращает гореть, а он никак не может заставить себя глянуть на чужое, которое наверняка сейчас выглядит великолепно: красным и жаждущим. Папс знает, что Санс хочет его кровь. Папс этим практически пользуется. Но это ведь обоим на пользу, верно?       И всё же его взгляд ощущается слишком невыносимо. Слишком… Интимно.       «Его не… не переубедить…» — проносится в черепе Санса, и он нервно сглатывает, руки чуть подрагивают.       Определённые чувства обостряются, постепенно, вместо холодной и прошибающей дрожи по всем костям, он ощущает… магию.       — В шею? — томно и почти что сипло спрашивает Санс, не поднимая головы. — Иначе… Иначе зачем ты футболку снял? — голос всё ещё до жути неуверенный.       «Блять. Мне кажется, я этого не переживу. Почему я так много сейчас чувствую? Я себя почти не контролирую в эмоциональной составляющей… Я не понимаю… Но… Будь уже что будет… И я… Всё равно не могу… Мне страшно… И уже… И… Интересно? Почему я так боюсь?» — звук стука души отдаётся эхом в голове. — «Я немного выпью… Совсем немножечко… Попробую его на вкус. Он такой вкусный, он пахнет чудесно. Блять», — Санс слишком нервно улыбается, выдохнув. Он крайне робко перебирает пальцы. — «Да он меня определённо хочет сломать. Кажется, мне никакая кровь больше не нужна будет, кроме его. Боже, он сам по себе великолепен», — Санс на секунду ловит странное ощущение дежавю. — «И этот великолепный монстр не против, чтобы я время от времени питался его кровью…»       Санс пиздецки хочет брата. Об интиме дело, разумеется, даже не задумывается детальнее, но сам факт, что сейчас он будет кусать его в шею, вынуждает страх внутри странно уменьшаться. Санс осторожно поднимает голову, смотря на Папируса, уже больше выжидающе, чем опасливо. Улыбку он припускает, но не полностью.       Папирус кивает головой, не глядя брату в глаза.       — В шею будет удобнее. Да и руки мне… Завтра пригодятся, — он не замечает, как кулак с футболкой нервно сжимается. Его голос будто сухой и скрипучий, и ему приходится прочистить горло, чтобы выдохнуть и произнести тихое:       — Только… Я полагаю, мне лучше сесть, — и он тут же садится обратно, оставляя футболку на краю кровати, чтобы не выглядеть нервным, но он всё равно таким выглядит: угловатым и сложным, деревянным, почти неповоротливым.       «У тебя нет выбора Санс. Просто… Прикоснись ко мне. Как можно быстрее».       — Ну так?.. — вопросительно дёргает головой Папс в сторону брата, и наконец может увидеть его лицо. Его чертовски соблазнительное лицо.       Санс очень осторожно поворачивается к Папирусу, будто его всё ещё что-то останавливает. Красным у него уже облито не только лицо, а весь череп.       «Это пиздец как… не по-братски. Совершенно, сука, не по-братски, шея же, блять, эрогенная зона!» — Санс внутри всё ещё яро протестует, не принимая это как должное. — «Но… Но… Но если Папирус н-не против… Я не против тем более», — постепенно, он смиряется с той мыслью, что сейчас попробует его кровь. По его желанию.       Санса одолевает новая волна дрожи, по нему заметно, как непросто совершать каждое телодвижение, постепенно приближая себя к ожидающему Папирусу.       «В шею. П-Пиздец».       — П-просто скажи, если… Я переборщу…       «Сука, я веду себя, как сломанная школьница, у которой начинается лютая течка, блять, боже, даже в хентаях подобные персонажи более уверенные, чем я! Нгх, но это... Так сложно. И тупо. И бесит. И... У меня действительно выбор не велик».       — Л-ладно? — заканчивает сбивчивое предложение Санс. — Н-не т-терпи. Я потом с-себе этого не прощу, — голос томный, но всё ещё очень напряжённый.       Санс, повернувшись, приближается к брату так близко, как только может. От брата веет напряжённой магией, видимо, пропорциональной собственному напряжению. Санс опирается рукой о его плечо, чтобы подстроиться ещё ближе, правой ногой он опирается об пол, пока левую сгибает в колено. Папирус поворачивает голову в сторону, прерывая зрительный контакт.       Санс подступает к нему совсем близко, прижавшись грудной клеткой к его плечу. Двумя своими руками он осторожно тянется к шее, особенно аккуратно сцепляя её фалангами своих пальцев. Санс осторожно ощупывает её, с интересом разглядывая настолько близко.       «Ог-го… Он такой тёплый… Очень непривычно», — Санс тяжело выдыхает, слушая то, как бьётся и его душа, и душа Папируса, и как они оба странно дышат, но сейчас он обращает внимание больше на своё. — «Поверить не могу… Я, бля, трогаю его шею…»       — Ты очень… храбрый, — подбадривает его Санс, сам будучи ещё более нерешительным.       «И шея такая крепкая. И позвонки такие… целые. И его телосложение такое… крупное, но неебически идеальное. Да даже сейчас…» — он на секунду опускает взгляд на свою грудь и на то, как от тесноты клетки с его плечом, останавливала лишь эта ёбаная майка. Санс жалеет, что надел её. — «Одно его плечо… Такое… крепкое и сильное».       Санс чуть ли не молится на то, чтобы Папирус не смотрел на него, пока тот изучает его тело и ловит помесь паники, интриги и возбуждения от происходящего. Он всё ещё не понимает, что подобные реакции, в общем-то, взаимны.       Сансу становится жарче и на его голове, на его лице, появляются капли пота. Он мог бы раздеться догола, даже наплевав на большой концентрат магии в себе. О котором он вспоминает с малой долей отчаяния лишь в последний момент:       «Стояк я уже не скрою», — мимолётная мысль пролетает в его черепе. — «Но, один хуй разница, если Папирус с этого смущён не меньше. Он… Сам этого хотел», — мгновенно добавляет в мыслях пояснение, — «чтобы я его укусил».       Магия бурлит, подобно вскипающей воде, и приносит только больше обострений чувств. Санс не в силах контролировать такое давление в теле.       — Н-наклони голову… — шепчет Санс почти неразборчиво, надеясь, что до ушного отверстия брата эта просьба дойдёт, он не может уже говорить в полный голос.       Папирус послушно двигает головой так, как просит брат. Он прикрывает глаза. Он слышит в голове свою душу, слышит неровное шумное дыхание Санса, которое горячим выдохом опаляет позвонки. А в голове он паникует:       «Я сейчас умру. Я сейчас точно умру», — повторяет он, несмотря на то, что сознанием уже явно не здесь. — «Он так… Осторожен. И его пальцы... Приятные. Горячие. Я готов на всё, лишь бы он всегда так трогал. Лишь бы он всегда был так близко… Боже…», — томный выдох срывается сам по себе. Папс дёргает бровями.       Санса хочется схватить за плечи, взять за руки, поцеловать, прижать его теснее… И хочется обмякнуть в его руках одновременно, чтобы он делал всё, что ему нужно, лишь бы не заканчивал, лишь бы не отстранялся.       «Он же… Он же когда укусит меня, я могу застонать, боже, об этом я не подумал. Всё, похоже, идёт немного не по плану. Не нужно было фантазировать про это. Но кто ж, бля, знал, что фантазии становятся реальностью!» — воздух вокруг раскалённый, сухой. От Санса пахнет его шампунем и слабо веет сигаретным дымом. Горькое и душистое. — «Он меня так рассматривает… Это из-за… Из-за вампиризма? Он же вроде не настолько голоден. Чёрт. Он… Он же?!»       — Санс, живее, — напряжённо выдает Папирус. Ему нравится так сидеть, ощущать его руки на шее, его томный обожающий взгляд. Он немного наваливается на его грудину. Но Папирус боится, что не выдержит и сам повалит Санса, нависнув сверху. А это будет опасно. Но прекрасно. А потом понимает, что совсем не контролирует магию.       «Он прижался ко мне. Он ничего проще не делает. И голос его сейчас такой сексуальный…» — просьба Папируса будто частично возвращает Санса в реальность. Своё лицо Санс опасливо приближает к его шее, буквально, оставляя расстояние в пару-тройку сантиметров, а его руки, всё ещё бережно изучающие шею, пускаются чуть дальше. Санс опирается на его крайнее плечо, заключая брата в крепкое объятие.       — Я пытаюсь понять… — проговаривает он дрожащим, но уже не от страха, голосом, — как тебя кусать. Ты… Ты скелет. С тобой с-сложнее. Шея у тебя… Ос-Особенная.       Санс замирает, не зная, что делать дальше. Думает, стоит ли на пробу лизнуть его или сразу приступить к действию?       «Лучше подготовлю», — тут же решает он. — «Когда делают уколы, тоже сначала используют антисептики. В моём случае это будет слюна, которая потом может помочь заживить рану», — Санс снова нервно сглатывает, приоткрыв рот и высунув на волю тяжёлый неоновый красный язык.       Санс без промедлений и лишних стеснений, которые постепенно вытесняются другими чувствами, лижет его на пробу, обдав позвонки слюной и прикидывая, как ему лучше кусать в принципе. Папирус чуть ли не пошатнулся от такого и… он явно не ожидал, что всё начнётся с лизания.       Папируса прошибает волна возбуждения. Чертовски горячий плотный приятный язык, который хотелось бы ему самому попробовать на вкус, проводит по его шее. Папирус сдавленно охает и вздрагивает в чужих руках от неожиданности. От очень… очень приятной неожиданности.       «Как он среагировал-то… Блять», — Санс едва ли не дёрнулся вместе с ним.       — Н-не повали нас, когда я в ход пущу… клыки, — проговаривает он хрипло.       С этими словами Санс раскрывает рот, напрягая его и четыре зуба тут же появляются, издав очень тихий щелчок, его слышит только Санс, потому что комнату заполоняет смесь биений душ и дыханий обоих.       — Г-готов..? — спрашивает Санс, шепча ему в ухо хрипловатым голосом. — Будет… Оч-чень н-неприятно…       Голод Санса в этот миг будто обостряется.       Папирус считает, что это вообще не похоже на то, что Санс ему говорит. «Очень неприятно»? Папс будет спорить до конца своей жизни! Потому что если это неприятно, то Папсу сложно представить, что тогда приятно…       «Он хочет, чтобы я кончил или чтобы что?! Блять! Блять! Что за игры. К чёрту. Мне всё нравится».       — Кусай, — почти приказывает он, ощущая приятный холодок, а потом жар, в том месте, где Санс облизал. Хочется, чтобы он сделал это снова.       По костям бегут мурашки. Он почти задыхается. Он… Он сейчас не чувствует своего лица и не понимает, кто от смущения светится сильнее.       «Если он будет всегда так есть, я готов его кормить каждый день. Каждый час. Ч-чёрт возьми. Он. Слишком… Слишком приятный. Это будто сон. Очень влажный, очень хороший сон».       «Такое ощущение… Будто ему это, блять, понравилось. Может, м-мы оба ебанутые?» — Санс снова нервно сглатывает, оценивая всё подряд.       — К-кусаю… — теперь даже шёпот слишком сиплый и почти что неразборчивый, но Санс полагает, что Папирус по набору звуков может определить, что он имеет в виду сейчас.       Он, надеясь, что не отгрызёт позвонки у брата случайно, наконец-то может прильнуть четырьмя клыками к шее, что он и делает, затем начинает постепенно их вклинивать в остеоциты. Санс старается делать это как можно осторожнее, пытается доставить минимум боли и дискомфорта. Но кости – это не кожа и не плоть, они прочнее и твёрже. И, тем не менее.       Это оказалось проще, чем он думал. Без лишних трещин у него получается клыками проделать четыре дырочки в костях, а затем, постепенно вонзая их чуть глубже, Санс чувствует что-то очень горячее и жидкое. Санс сильно напрягается всем телом, всей магией и вцепляется в брата сильнее, совершая первый глоток, высасывая желанную еду.       Это не больно. Боль, вонзающаяся в шею, только увеличивает удовольствие. Папирус закрывает глаза, чувствуя обжигающе горячий язык, острые крепкие клыки в его шее, захваченной чужим ртом. Он чувствует приятный контроль над собой, пальцы и зубы, и готов поддаваться им всю жизнь. Папс не контролирует то, как в тазу формируется плоть, и ему хочется притянуть Санса ближе, прижаться чувствительным местом вплотную, потереться об него, свести руки на лопатках. И Санс, кажется, совсем не замечает, как у Папса срывается очередной тихий несдержанный стон.       Он будто в бреду, цепляется фалангами пальцев крепко за одеяло и рвано глубоко дышит, стараясь не выпускать голос вместе с выдохами.       — Мгм… — языком Санс помогает вбирать в себя кровь, старается проглотить как можно больше, не пропуская ни одной капли.       «Б-Бля-я-я-я-я-ять…» — смакуя неоном кровь на вкус, Санс едва ли не умирает, не понятно от чего. — «Я…» — одна рука, расцепившись с другой, перемещается на лицо Папируса, поглаживая его челюсть с той стороны, где руки были сцеплены до. — «Я пью... Его кровь», — но в один момент рука на его челюсти становится твёрже и, не прекращая контакт фаланг пальцев с ней, перемещается на другую сторону, после чего надавливает, вынуждая Папируса ещё сильнее открыть пространство. — «Она… Ещё п-прекраснее… Ч-чем я думал», — Санс не может сравнить это с кровью Дерека. То, что он сейчас пробует, кажется ему фантастическим и несравнимым. В этой крови всё ещё есть знакомый металлический привкус гемоглобина, но почему-то, в сравнении с Дереком, в сравнении с собой, кровь Папируса — другая. И она очень приятная на вкус, как и он сам. Санс от удовлетворения, кажется, сейчас действительно умрёт, здесь, вися на брате. Слишком хорошо и жарко...       У Папируса кружится голова. И он на хуеву тысячу процентов уверен, что не из-за потери крови:       «Он ещё и… По лицу меня гладит. Я сейчас точно кончу. Я не выдерживаю. Он меня хочет. Блядь его дери, он возбудился, пока кусал мою шею, пока облизывал меня… Это… Взаимно?» — Почему-то он сомневается.       А Санс в этот момент чувствует то, как их души бьются в унисон, и как магия Папируса, вместе с кровью, бушует вместе с его. Санс не задумывается над тем, что подобным образом магия себя не ведёт, если монстру страшно или как-то не нравится происходящее. Главное, что Санс постепенно теряет голод, искренне наслаждаясь кровью того, кого он так сильно желает. Кажется, лучше уже быть просто не может.       В один момент, когда Санс ощущает достаточное и высочайшее удовлетворение от получения сытости, еле себя останавливает и резко раскрывает рот так широко, как возможно, высвобождая клыки из костей, скрывая их в себе и наслаждаясь обалденным послевкусием. В ту же секунду Санс снова пускает наружу язык и активно зализывает рану, успев перед этим проговорить брату:       — Моя слюна может заживлять небольшие раны, Б-Босс, — это звучит его голосом, на удивление, уверенно. — Н-не спрашивай, откуда я это знаю, — к тому же, он не хочет, чтобы остальная кровь, такая прекрасная и чарующая, так просто пропадала и засыхала. Нет уж. Санс пообещал, что возьмёт всё себе. Такая вкусность не должна пропадать даром.       И когда язык Санса старательно, влажно и так чертовски возбуждающе ласкает его шейные позвонки, зализывая раны, Папирус не думает ни о чём, кроме того, как нежно Санс это делает. Даже впивался в него он аккуратно, осторожно, будто Папс какой-то хрупкий сосуд.       «…Целебная слюна?.. Боже, как пошло звучит…» — Папирус соображает с опозданием в несколько секунд. Грудь вздымается, расширяясь. В голове стучат кровь, пульсирует душа и шепчет томный низкий голос брата. Такой… Сексуальный. — «Хочу услышать, как он стонет. Как он стонет мое имя. От удовольствия. Как задыхается. Боже. С-сука, Санс… Что ты сделал…»       Лизать Сансу долго не пришлось, уже через треть минуты из ранок перестаёт идти кровь, и Санс одним резким движением отстраняется от брата, в подобии прыжка отдаляясь от него. И в этот момент его охватывает незнакомая паника:       — Б-б-блять… П-Папс…? Я н-не с-с-слишком… т-того…? – обескураженно спрашивает Санс.       Несмотря на то, что Санса во всю прошибает настоящая похоть, и его магия давно всё сделала своим ходом, чего он ещё не успел заметить, беспокойство за брата куда сильнее. Сансу кажется, что он выпил слишком много.       — М-можешь не н-наклоняться… З-закончил, — секундное молчание. — П-Папс??       Тем более, Санс не замечает того, что сейчас красного тускловатого света, исходящего из обоих скелетов, в частности из их прикрытых одеждами тазов, больше, чем от позднего вечернего.       Когда они расцепляются, Папс даже не ощущает прохлады или отсутствия тепла брата. Потому что сам до невозможного горячий и возбуждённый настолько, что практически дрожит.       «Голова кружится… Он… Он так жадно меня пил. Он был так близко. Он так касался меня… Приятно… Тесно», — Папс прижимает пальцы к челюстям, продолжая шумно выдыхать. Он слишком чувствительный теперь, слишком возбуждённый… Если Санс его не коснется снова, он взорвётся.       — Д-дай руку, — тихо просит Папс, поднимая на брата свои томные, дрожащие от возбуждения глаза. Он протягивает ладонь и нетерпеливо ждёт, рассматривает беспокойство на красном лице, а потом опускает взгляд ниже.       «Надеюсь, я вкусный, хах…»       Санс, всё ещё трясясь и не осознавая до конца реальность, успев развернуть самые развратные сценарии с братом, пока кусал его шею, пытается разглядеть Папируса лучше. Лицо будто принадлежит не ему, будто из снов, которые рисует искажённый развратом разум. А затем, Санс слегка опускает взгляд с его лица. В трусах становится очень тепло, почти что невыносимо тепло, что он до последнего игнорирует, пока не замечает кое-что неожиданное:       «Погоди… Погоди… Он… Он возбуждён?!» — Санс едва замечает то, как из пижамных штанов Папируса выпирает его материализованная магия. В эту же секунду до Санса доходит, что возбуждён и он тоже, до предела, и, кажется, Папирус это тоже заметил. Санс не понимает, как на такое реагировать вообще. Что это значит? В черепе наступает пустота и полная растерянность.       И тем не менее, Санс как-то на автомате, весьма доверительно протягивает ему свою руку, всё ещё подрагивающую. Что бы это ни значило и что бы брат с ней не делал. Санс уже не знает, о чём думать, и, сам факт, что брат возбудился из-за него… позволяет Сансу, кажется, окончательно потерять робость, когда видит, что реакция уже не обретает чего-то негативного.       Папирус тут же сжимает его ладонь своими фалангами, резко тянет на себя, и Санс почти падает на его грудь. Они всё ещё сидят, тесно прижимаясь рёбрами друг к другу. Папс одной рукой крепко переплетает их пальцы, другой — осторожно, но настойчиво гладит по спине, всё вжимает его плотнее и плотнее, забираясь рукой под футболку, по позвоночнику вверх, нежно перебирая кости.       «Се… Серьёзно?» — Санс пытается не выпасть раньше времени из реальности, он такого поворота до последнего не ожидал — он ожидал чего угодно, любого исхода, любого дерьма, любой концовки, но… не той, которая была у него в мечтах. Мечта воплощается в реальность и Санс в это не верит.       Папирус склоняется над его шеей, не специально обжигает дыханием, но Санс может слышать, как вместе с выдохами у него вырываются тихие-тихие стоны, почти судорожные, бредовые, горячие.       Он водит челюстями по его шее, как в ту ночь водил по лопаткам, оттягивает лямку майки, и переходит на ключицы. Осторожно их целует, освобождая свой длинный массивный язык и целует снова, но уже влажно, страстно бережно, трясясь над Сансом от гаммы чувств, от предвкушения, возбуждения, страха... Он слишком давно об этом мечтает. Он слишком сильно его любит, хочет, он боится, что этими касаниями лишится его, но он не может его не трогать.       Санс никак не сопротивляется, когда Папирус атакует его, и это сносит крышу ещё больше.       «Какой же он… Замечательный».       — Т-ты просто великолепен, — мурчит Папирус, поднимаясь к шее, целуя и её, жадно, так, будто сам сейчас прокусит и выпьет кровь. Санс сбивчиво ахает. А потом что-то в мозгу Папируса щёлкает:       «О-он же… Он же вроде кого-то уже любит?.. Хочу его поцеловать».       Через нежелание Папирус отстраняется, немного хмурый и недовольный, но чертовски красный и запыхавшийся.       — У т-тебя же… Есть какой-то парень, который может тебя убить и в которого ты втюрился до охуенения, — спрашивает Папс почти сердито и предупреждающе. Если Санс не хочет, Папс отступит сразу же.       Санс замирает на несколько секунд, прежде чем быстро складывает все два плюс два. Даже в такой момент происходит какая-то идиотская комедия. Не был бы Санс возбуждённым — тут же покинул бы комнату в глубоких размышлениях. Но сейчас он уже не остановится и перестраивается молниеносно:       — Эм... Д-Да, — Санс очень, очень, очень странно ухмыляется, всё ещё чуть хмурясь. Со стороны он бы не поверил, что это он и что это его эмоции. — То есть нет, — резко вверяет он. — Я ф-формально-то свободен, просто есть кое-кто на примете, с кем я бы хотел быть всю жизнь, — и вдруг он становится очень хитрым в лице, — как и у тебя, кстати говоря.       С этими словами Санс берёт руками края майки внизу, резко снимает её с себя и комком отбрасывает её куда-то в сторону, открывая Папирусу потрясающий вид на свои рёбра. Движения его вдруг почти нескованные, и Санс тут же ухватывается за верхушки его плечевых костей обеими руками, пронзительно смотря в глазницы брату. Санс наблюдает его реакцию и теперь уверен в том, что это беспроигрышный вариант и бояться ему абсолютно нечего. Можно вскрываться — из него вымылся весь изначальный страх. Папирус его хочет. Его теория, кажется, подтверждается. А значит — можно действовать куда наглее.       — Мне дальше надо что-то тебе пояснять или начнёшь уже трахать меня? — хмыкает он, улыбка становится шире, глазницы чуть прикрываются, но взгляд всё ещё сфокусирован на взгляде брата. — Ты же явно этого хочешь, м? — голос становится на тон тише. — Мы же оба этого хотим, верно? — он вдруг приближает собственное лицо к его шее, но наклоняет голову слегка в другую сторону, где не кусал. — Ты же… Хочешь стать «мужчиной»? — Санс пошло усмехается. — Я тебе, конечно, помогу с этим, — и тут же он несдержанно проводит языком по его шее, снизу вверх, почти что до виска.       Папирус вздрагивает сильнее и издаёт короткий стон. Санс напрямую чувствует то, в какой ступор впадает брат. И тогда он решает кое-что прояснить:       — Ты не представляешь, как я тебя люблю на самом деле, — проговаривает Санс всё тем же басом, убирая левую руку от плеча и опуская её к паху брата, осторожно сжимая его плоть сначала на пробу, затем чуть интенсивнее. — И как же я, сука, эти годы терпел, учитывая то, что мы братья. Но, полагаю, тебя это не ебёт, — он звучно хмыкает. — Даже не верится, что всё взаимно, — он снова его облизывает, но уже снизу вверх. — Ты… Ты мой идеал, Папирус.       Санс всё поясняет, одновременно дав Папирусу полное согласие на всё дальнейшее. От признания ему становится легче, хоть этих слов слишком мало, чтобы описать все пережитые из-за этого муки и страдания.       И в этот момент замирает, наверное, всё: время, душа, воздух, кровь в теле. Папирус сам замирает. Глядя в полуприкрытые глазницы брата своими распахнутыми от осознания и от… Происходящего в целом. Взгляд у Санса безумно томный, пробирающий, такой, будто он уже сам трахнул Папса несколько раз, а тот этого даже не заметил.       Папирус вспыхивает. Кажется, дальше некуда, но он смог, рассматривая брата этим неверяще-восторженным взглядом, немного настороженным. Он сглатывает, бегая глазами по комнате, по лицу напротив. Опускает голову и смотрит, как тот трогает его через одежду. Приятно, тесно. Воздуха вокруг катастрофически мало.       — Я хочу тебя. Очень сильно, — выдыхает Папирус томно и сбивчиво, почти шёпотом. В горле пересохло. Он старается вобрать в себя больше воздуха. — Во всех смыслах. Люблю, хочу, безумно… — шепчет он, наклоняясь к его челюстям, загребая его руками к себе и чуть неуверенно хмурится. — Б-безумно. Боже, блять, Санс… Б-блять, я думал, этого никогда не случится.       Они осторожно клацают челюстями, потом Папс облизывает его зубы, притягивая за голову почти отчаянно, будто в этом поцелуе его воздух, его жизнь. И это в каком-то смысле правда. Санс, кажется, размыкает челюсти сразу же, и тогда Папс касается его языка своим. Гладит, скользит, влажно ощущает вкус собственной крови. Он несдержанно мычит ему в рот, чуть толкаясь в до сих пор сжимающую его ладонь. И это, наверное, лучшее, что он когда либо ощущал.       «Пиздец он твёрдый», — Санс пытается оценить его размер, основываясь на том, что чувствует через его ткань. — «И размер у него по одним ощущениям… имеется. И ему уже так не терпится…»       Мысли о том, что Папирус всё ещё девственник, в какой-то степени, убивают Санса и лишают его всякого ума. Вопрос один: как?       Они влажно переплетают красные языки, и Папирус сдерживает себя в том, чтобы не повалить брата на подушки, толкнув за плечи. Он отстраняется через некоторое время, облизывается, чтобы рассмотреть лицо брата и тихо сглотнуть.       — Не торопись, — бурчит ему Санс сквозь поцелуи, от которых самому становится неимоверно жарко, уже не только внизу. — Лучше растяни это удовольствие для себя же.       Папирусу хочется трогать его везде одновременно: руки, рёбра, позвоночник, таз — у Папса разбегаются глаза. Он тихо выдыхает, от возбуждения и удовольствия.       — Где… Где мне к тебе прикоснуться? — чуть растерянно спрашивает Папирус, чувствуя, как вздымается грудная клетка. Он осторожно гладит брата по щеке, проводит по рёбрам кончиками пальцев, оглаживая, и ему кажется, что у него сейчас выпрыгнет сердце.       — Где хочешь, — обезоруживающе улыбается Санс в ответ, не меняя своего тембра голоса. — Но… — Санс снова берёт его за подбородок, нежно поглаживает, чёрт возьми, он всегда хотел брать его так. — Позволь мне сделать кое-что для тебя… Для начала, — с этими словами Санс, пригнувшись, обеими руками ухватывается сначала за верхушку подвздошных костей Папируса и, нежно поглаживая их, опускается к резинкам пижамных штанов. Ещё раз подняв голову и соблазнительно подмигнув брату, он их тут же опускает вниз, высвобождая его тазовые кости и его член. Он этого момента ждал больше всего. Санс опускает взгляд и чуть вздрагивает от удивления.       «Сны мне пиздят», — тут же делает вывод Санс. — «Либо я сейчас нахожусь во сне, потому что он выглядит куда красивее. И… вкуснее. О, боже. Я и вправду смотрю на… него».       — Бля, он у тебя… Больше моего, — Санс самую малость поражён увиденному, чего скрыть попросту невозможно. — Намного, — добавляет он, после чего удовлетворённо хмыкает. — Прекрасно, — Санс поднимает взгляд и смотрит на его оцепенённое лицо. — Ложись, — мягко произносит он, повернув голову к подушкам.       «Вот сейчас я и расскажу всем женщинам на свете, какого это — тренироваться на огурцах. Надеюсь, у меня получится. Ох, сука, пиздец. Меня аж распирает».       Папирус чуть замирает, бездумным красным лицом рассматривая, как Санс оценивает его член, и это кажется ему таким… Забавным и в то же время сексуальным, но он не может отвести от него взгляда. Санс выглядит… Удовлетворенным увиденным. Довольным, улыбчивым, щурится, почти как сытый кот, и Папирусу даже хочется погладить его по голове. Он сглатывает.       «Что он… Что он…» — мысли обрывистые и сумбурные, как дыхание, как биение его души, как желание получить и взять Санса всего и без остатка. — «Кажется, я понял…»       Папирус ложится. Делает так, как велит брат, с замиранием души, не отрывая от него взгляда, рассматривая эту пошлую ухмылку, и Папирус клянётся, что никогда раньше не видел такого лица у Санса. Такого потрясающе красного, развратного, сексуального… Он готов кончить, просто наблюдая за его движениями, вслушиваясь в его голос.       Это всё слишком приятно. Слишком много. Слишком хорошо.       Он думал, что будет чувствовать себя слишком уязвимо и стыдно без штанов, но это не так. Ему… Нравится. Нравится, как брат его рассматривает, почти в восхищении, и Папс приподнимается на локтях, не смея прерывать свой просмотр. Он откровенно любуется им.       Санс помогает ему полностью избавиться от штанов, и они оказываются тоже за пределами кровати. Они сейчас не волнуют, как и ранее брошенная майка. Сам Санс забирается на кровать следом, пытаясь поудобнее устроиться между его ног и стараясь быть ближе к паху.       — А сейчас… Расслабься, — нежно говорит ему Санс, не прерывая зрительного контакта, сию секунду облизывая свою ладонь, стараясь делать это обильнее, а затем ей же обхватывает член. Он чувствует, как Папирус снова вздрагивает. — И просто наслаждайся, — добавляет Санс пронзительным шёпотом, взгляд свой он переводит на неон, завороженно наблюдая за тем, как его рука очень неспеша пробует его на ощупь.       «Он ещё более твёрдый без одежды. Охуеть. Даже не знаю, с чем сравнить…»       Санс хотел бы задержать этот момент и не пускать в обиход язык так сразу, но желание опробовать плоть куда сильнее, и он практически сразу же касается его, проведя снизу вверх. Ладонь придерживает его сверху, размазывая предъякулят, к которому Санс тут же приближается и облизывает ствол более тесно.       «…К-как я расслаблюсь, когда он такой… Такой… Потрясающий», — метается в мыслях Папс.       Язык безумно приятный. Санс в какой-то момент опаляет дыханием и без того влажную головку, и Папирус дрогает, чувствуя его всем телом, отзываясь на каждое прикосновение.       — С-Са-анс… Боже… Мхах… — он не может сдержать стоны. У брата безумно умелые язык и руки, и все эти чавкающие звуки и его собственные стоны и выдохи сводят с ума. Голова всё ещё кружится, но уже по-новому, приятнее.       — Ты не только кровью вкусный, — говорит Санс обворожительно, после чего выпускает немного своей слюны на член, рукой размазывая по всей длине, но Санс всё ещё смотрит на брата. — Если получится — дашь попробовать сперму? — он снова хмыкает. — Я бы её у тебя тоже выпил, — с этими словами он снова лижет его, в пол длины, стараясь задеть уздечку.       Папирус смущается. Безумно сильно. Он, наверное, даже не думал, что Санс может говорить такие развратные фразочки, но, чуть поразмыслив своим отравленным удовольствием и развратом черепом, решает, что это наоборот Сансу безумно подходит. И это безумно возбуждает. И он… Он только попросил его о чём?..       «Я-я должен на это что-то ответить?.. Он… П-прекрасен».       Санс снова припускает взгляд и слегка ускоряет поступательные движения, не прекращая лизать его, тяжело дыша раскрытым ртом. В один момент он наклоняется и языком ласкает его основание, немного усиливая хватку, затем опускается и играет с его яичками, прикрыв глаза и применяя в ход уже обе руки.       «Пиздец, я ему отсасываю… Я. Ему. Делаю. Сука. Минет. Блять. Но мне это так н-нравится. Блять, никогда не был нижним. Никогда, сука, не думал, что меня подобное будет заводить. Но... Всё бывает в первый раз, хех».       Санс не уверен, что сможет взять его весь, как хотел бы. У него нет мастерства, а разница в размерах тела замечается весьма сильно. Ему сложно сделать так, чтобы орган не касался остриев его и без вампиризма острых зубов, но хотя бы это получается.       Санс привстаёт, чуть лягнув набок, придерживая торс одной рукой, что упиралась на матрас, и пробует взять его неон ртом хотя бы в половину, без рук. Начинает он с головки, перед этим поигравшись языком с уретрой и уздечкой, затем очень постепенно спускается ниже, беря его в себя.       «Я чувствую, как он напрягается. Б-Блять».       А другую руку он направляет вниз, к себе, начав массировать уже свой член, который создаёт весьма ощутимый дискомфорт от ноющего возбуждения. Санс не смеет отвлекаться на себя, когда изучает брата.       «Надеюсь… Ему нравится».       Ноги чуть сгибаются в коленях, и Папс неосознанно разводит их ещё шире. Его лицо горит, член утопает в этом горячем скользящем омуте тёплого приятного и до безумия влажного рта, и в какой-то момент Папирус просто не может продолжать на него смотреть, падая на подушки и стискивая в кулаках мятое одеяло. Скользящие прикосновения неона о неон слишком горячие, слишком прекрасные, и Папирус слишком чётко их ощущает, каждой клеткой тела, которое, наконец, получает то, чего давно хотело. Даже лучше.       В этот же момент его вдохи становятся резче, выпуская беспорядочные стоны чаще, некоторые хриплые, некоторые слишком громкие. Он лихорадочно повторяет имя брата, который слишком удобно устроился у него между ног, лаская так, как надо. Кажется, даже Папс сам себе не делал никогда настолько приятно, и этот язык… Папирус начинает толкаться бёдрами в его рот, особо того не замечая.       — Санс… Ты… Великолепный… — томно бубнит он, как в бреду. Имя брата остаётся на языке и кажется ему слишком красивым, таким, каким нужно, когда он его выстанывает шёпотом. Всё это безумно… Горячо, влажно, грязно, волнующе. Лучше, чем он мечтал.       «Если он продолжит… Я долго не продержусь», — а Санс и не заканчивает, продолжая водить невероятные манипуляции своим потрясающим и приятным языком по его члену, собираясь вобрать его глубже. Он чертовски старается, и Папс не знает, куда деть свои руки. Он скрывает ладонями горящее лицо, но не потому что стесняется, а потому что это похоже на безумие, и он не хочет, чтобы оно прекращалось.       — Санс… — бормочет он сквозь ладони, повторяя чуть громче. — Санс, я сейчас кончу…       Санс не отстраняется ни на секунду: одновременно хочет, чтобы Папирус кончил ему либо прямо в горло, либо чтобы всё его лицо было покрыто его спермой, либо чтобы всё попало на язык и тот мог распробовать это как следует.       Шепчущие ругательства, молитвы, проклятия, стоны, вздохи, имя брата перемешивают в какой-то единый, отчаянный и непонятный звук удовольствия. Папирус замирает, замолкает и выгибается, зажмурившись и прикрыв рот в немом стоне.       Когда Папирус вот-вот на пике, Санс лишь посильнее сжимает ртом его член, чувствуя, как в этот момент он напрягся и как в один момент обмяк, издав до жути сексуальный звук, но стоном назвать сложно, скорее выдохнутым смешением мычания и оханья. Пульсирующая едва ли не лавовой теплотой жидкость попадает на язык, и у Санса, посасывая головку, невыпущенную изо рта, получается попробовать на вкус семя.       «Это всё моё», — и эта мысль настолько будоражит, что в измученном собственном паху становится больно. — «Он… охуенен».       Санс медленно поднимает голову, глядя на Папируса, улыбаясь и наблюдая за тем, как тот чуть приходит в себя.       Папирус подгибает пальцы на ногах от импульсивной волны удовольствия, нахлынувшей на всё тело разом. А потом он будто начинает по новой дышать, по-прежнему скрывая лицо ладонями.       — Санс… — тихо зовёт он, приподнимаясь на локтях, рассматривает его довольное лицо, и зовёт снова. — Санс, боже… Блядский… Я тбя лблю, — бормочет он невнятно, повторяет, как в бреду и готов повторять это снова. Он держал эти слова в себе слишком долго, но Папирус не может без слов, он будет засыпать брата признаниями по сто раз за день, пока не возместит их за всю свою жизнь.       Его взгляд плывёт, душа отбивает ритм в каком-то невыносимо быстром размере, голова безумно кружится, и он осторожно хочет притянуть брата к себе.       — Рад, что тебе понравилось, — Санс привстаёт на колени и тут же приближается к брату. — Я тоже тебя люблю, — говорит он, когда голова Папируса оказывается между двух упирающихся на подушки руках.       Смотреть на тяжело дышащего брата таким образом, когда его лицо всё горит краской, а физиономия удовлетворённая и, что более важно, до пизды счастливая — отдельная услада. Они дышат в унисон, и Санс сгибает руки, приземлившись, коснувшись грудными клетками, создавая с Папирусом новый поцелуй, намеренно примкнув своими челюстями к его. Но он тут же ощущает, как Папирус касается его рёбер по бокам и пальцами будто их пересчитывает, нежно оглаживая, отчего Санс выдаёт стон ему в рот.       — Кстати, Босс… — Санс высвобождается из его плена поцелуя, а его скулы будто на глазах вспыхивают. — Я был бы очень признателен, если бы ты протянул руку вниз, — проговоривает он, опуская взгляд.       Всё это время Санс не снимал трусы и лишь до боли дразнил себя, отдаваясь всецело брату и его удовольствию.       Папирус приподнимается вместе с братом, удерживая его за плечи. Он не прерывает уже более уверенного зрительного контакта и усаживает брата на свои ноги, по-прежнему не снимает с него шорт. На ткани образовалось влажное пятно, эрекция брата, кажется, мучительная и приятная для него одновременно. Папирус сглатывает, в тот же момент озаряя его хищным оскалом и ведет своей рукой вниз, как брат и попросил.       — Ты очень… Терпеливый, — шепчет Папирус ему в шею, её же целуя и слегка покусывая позвонки, оставляя на них небольшие отметины. — И очень грязный.       «Это заводит… Значит, он любит растягивать удовольствие, да?»       Папирус притрагивается к эрекции Санса лишь пальцем, тыкает в кончик почти издевательски, и так же издевательски ухмыляется, пряча свою коварную улыбку на его ключицах, которые нужно в обязательно порядке исцеловать, покусать, вылизать. Санс в его руках вздрагивает, и Папируса это радует неимоверно. Он продолжает его дразнить, растирая член через пропитанную ткань одним лишь кончиком пальца, и всё это ему очень нравится.       «Я могу прикасаться к нему, где угодно», — напоминает он себе в мыслях, чувствуя сладкую вседозволенность.       — Хочу услышать, как ты стонешь, — мурлыкает Папс брату в зубы, дразняще облизывает их кончиком языка, а потом сразу же отстраняется. Он натягивает ткань его шорт вокруг члена, не касаясь его, так, чтобы эрекцию было видно отчётливо, и чтобы Сансу было ещё мучительно приятнее.       «Он весь в моей власти. Он мой. Без остатка».       Понаблюдав за собственными же махинациями и доведя брата до такого состояния, до какого нужно, Папс осторожно его приподнимает, спуская резинку шорт с бельём и высвобождая его истекающий от предэякулята член. Санс выглядит так, будто вот-вот кончит, но Папс почему-то уверен, что у Санса выдержки побольше на то, чтобы ещё чуть-чуть растянуть его удовольствие.       — Вауви… — выдыхает Папирус довольно, жадно рассматривая красную плоть, но даже не собираясь к ней притрагиваться. Пока что. — И ты так возбудился, пока отсасывал мне? — лицо расплывается в улыбке. — Прелестно… — он надеется, брату придётся по вкусу его небольшой план. — Раз уж тебя так возбуждает работа языком, я хочу, чтобы ты открыл свой рот.       «Пиздец, а он быстро всё понял. Много порнухи пересмотрел, сразу видно, тоже, бля, готовился», — Санс не помнит, когда в последний раз он приблизительно был возбуждён насколько, как сейчас. Принимая все ласки от Папируса, тот окончательно отключается от реальности. Сейчас для Санса существует только он сам и его брат, творящий с ним всё, что тот пожелает.       Папирус неспешно наклоняется к его лицу вновь. Поглаживает скулы и челюсти руками, пока вываливает свой длинный горячий язык в его рот. Неоны вновь приятно переплетаются, влажно и почти неряшливо. Папирус слабо кусается, ведя поцелуй напористо, а потом отстраняется с чуть выпущенным языком. Он следит, как взгляд брата рассматривает между ними нить слюны.       — А теперь мне нужно, чтобы ты облизал мои пальцы, — томно говорит он, поглаживая магический горячий язык большим пальцем. Язык тут же скользит по указательному и среднему. Папирус не сводит упивающегося взгляда, когда брат всасывает в рот два пальца. Папс чувствует, как Санс слабо покусывает фаланги и играет с ними языком умело, и лицо его сейчас безумно сексуальное. — А тебе… Такое действительно нравится, ньех? — Папирус, кажется, снова возбуждается, но это его пока не волнует. То, как брат выпускает пальцы наполовину, обильно смачивая их слюной, проводя по всей их длине и влажно проводя между — вот, что волнует. Слюна течёт с его рта по подбородку. Папирус откровенно любуется. Таким развратным, послушным и невозможно красивым он Санса почти никогда не видел.       «Его пальцы… Боже, они прекрасны. Вот бы он их вставил в меня… Плевать, что он уже закончил, он может сделать мне тоже лучше… Хах…» — даже пальцы казались для него чем-то невероятным, тем более, что Санс всё ещё ощущает терпкий запах геля, которым мылся и он сам и брат.       Когда пальцы, по мнению Папируса, оказываются достаточно мокрыми, он вынимает их из плена горячего рта. Папирус подносит ладонь к и без того влажному изнывающему члену, осторожно касается верхушки липкой головки, но тут же чуть-чуть отстраняет ладонь. Так, что брат чувствует тепло руки, но контакта всё ещё нет.       Папирус проводит языком по его подбородку, там, где тянулась дорожка слюны, и тихо, но требовательно шепчет ему в рот:       — Я хочу, чтобы ты попросил.       Санс на секунду теряется:       «Да ты охуел… ладно, так даже интереснее», — Санс, на самом деле, даже приблизительно не думает возражать. Его удивляет то, как Папирус легко доминирует и контролирует, так, как он предполагал и мечтал в своих снах. Он даже почти не удивляется тому, что для первого раза Папирус и вправду слишком легко вошёл в роль. Это только восторгает и радует.       Санс, тяжело и сбивчиво дыша, начинает вымаливать, принимая правила его игры:       — Папирус… — обращается к нему Санс томительно и эротично, без стеснений, чуть жалобно. — Коснись меня… П-пожалуйста… — руки его снова оказываются на плечах брата и он, фактически, обнимает его, пытаясь немного привстать. Даже небольшой сквозняк из окна сейчас ласкает его орган: настолько он чувствителен.       «Буду сдерживаться столько, сколько смогу. Вот он — час славы для моей практики».       — Прошу, Папирус, — продолжает просить Санс, смотря ему в глазницы. — Заставь меня кончить тоже… П-Папс…       И Папирус, ответно ухмыляясь брату, неспеша касается его члена, отчего Санс сильно содрогается. Папс отдрачивает неспеша, но Сансу это и нужно. Рука Папируса большая и тёплая, и чужие изучающие касания на органе кажутся ещё более чувствительными, чем свои собственные. Санс мычит и шумно дышит ртом, чуть хмурясь, предаваясь ласкам.       — Н-нх… Д-да, б-бля-ять… — протягивает он дрожащим голосом, искренне наслаждаясь этим. — Папирус, бля, боже… Папирус… Бля-я…! С-Сука-а…! — Санс резко опускает голову и сам невольно толкается тазом, желая, чтобы темп брата стал быстрее, но быстро понимает, что тот его всё ещё дразнит. И это, сука, чертовски охуенно.       «Блять, я уже сейчас сольюсь такими темпами. Папирус трогает мой член. Он… Он дрочит мне. А до этого я трогал его член и… и… и брал его в свой рот. Его огромный ч-член… И его большие руки н-на мне».       В последний момент, в череп Санса приходит гениальнейшая мысль.       Санс внезапно берёт Папируса за запястье, вынудив того приостановиться, а сам он от разъединения выдыхает. Он смотрит ему в глазницы и вдруг проговаривает:       — Босс… Вставь их в меня, — Санс смущённо ухмыляется и перебрасывает свой и так неустоявшийся взгляд то на лицо брата, то на два его пальца. — Я хочу, чтобы ты трахнул меня своими пальцами, — старается чётче выговаривать он. — Своими длинными… п-пальцами, — повторяет более хрипло, а после сказанной фразы ухмылка Санса становится ехиднее. — Тогда я буду стонать громче, — добавляет Санс, будто это весомый аргумент для того, чтобы попробовать это. – П-прошу тебя… Ммх! — лицо становится почти что умоляющим, будто без этого не обойтись. Отчасти, для Санса так оно и есть: он думал об этом слишком много и сейчас прекрасный момент, чтобы ощутить все прелести настоящей близости.       Папирус на секунду застывает, рассматривая брата широко раскрытыми глазницами. Он краснеет ещё больше, возвращаясь к своему изначальному состоянию. Сперва он не думал, что брат будет звучать так, и уж тем более, что будет просить его о таком.       «О-он… Он звучит как развратная шлюшка…» — в какой-то момент Папирус не узнаёт свои мысли, краснея от этого гуще и стараясь не выглядеть растерянно, но он уже. — «Не потому, что он такой и есть, а потому что я попросил его так звучать», — частое шумное дыхание становится громче биения души. Или наоборот? Папируса это почему-то трогает. — «Это… Снова смущает. И заводит».       Папирус сглатывает, хлопая глазами один раз. От всех этих стонов и просьб он снова чувствует эрекцию, и трахать брата пальцами… Чёрт возьми. Кто он, блять, такой, чтобы отказывать ему, когда он так просит.       «Он снова сформировал член…» — подмечает Санс, видя его новую эрекцию. — «Потрясающе. Он потрясающий. Всё это… П-потрясающе», — он о большем и мечтать не мог.       — Ты очень громкий, — прочищает горло Папс смущённо, а затем проводит языком вдоль грудины брата, чуть трётся о неё носовой впадиной и продолжает шумно дышать. — Полагаю, ты заслужил, да? Мне нравится, когда ты громко стонешь, — ухмыляется он, осознавая, что пойдет на второй раунд. Санс… Слишком соблазняющий.       Папирус удобнее усаживает брата; получается так, что они соприкасаются грудинами, и Санс опирается на него, обнимая, и выгибается так, что его таз остается чуть приподнятым. Его по-прежнему нуждающийся во внимании член они будто игнорируют, но он оказывается довольно близко с вновь возбуждённым членом Папса.       «Хочу его всего. Хочу сделать ему безумно приятно», — Папирус снова шумно дышит, когда только лишь задумывается о том, насколько Санс сейчас чувствительный, раздразнивший сперва сам себя, а потом с помощью Папируса, и когда тот вот-вот подвёл его к пику, он остановился. Папирус томно выдыхает от этих мыслей. Санс его возбуждает во всех смыслах.       Папирус наблюдает, как магия концентрируется в пространстве между копчиком и симфизом, создавая что-то вроде анальной стенки.       Он ведёт влажными пальцами по крестцу, чувствуя, как брат вздрагивает от прикосновений. Папс томительно оглаживает всю тазовую кость, но когда брат несдержанно стонет, понимает, что с играми стоит заканчивать.       — Я вхожу, — нежно предупреждает он, свободной рукой проводя пальцами по позвоночнику и шепчет брату, скорее всего, очередное признание, влажно целуя в скулу, а потом в шею.       Папс вводит два пальца, осторожно и мягко, чувствуя, что магия в тазу немного плотная, но чертовски приятная и горячая. Он ловит шумный вдох, который сбивает его же дыхание, и вводит пальцы глубже, не без удовольствия наблюдая, как брат приподнимает копчик сам.       — Расслабься, — на этот раз говорит Папс томным шёпотом, стараясь растягивать брата плавно и приятно. Но тот начинает нетерпеливо стонать, поддаваясь бёдрами и ёрзая, заставляя пальцы войти глубже. Тогда Папс, хмыкая, начинает ускорять темп, трахая брата двумя пальцами, и с удовлетворением подмечая, что стонет он действительно громче. — Не знал, что тебе такое нравится, — мурлыкает он ему в шею, когда Санс запрокидывает голову. В шею и приходится следующий поцелуй. — Ты издаёшь очень развратные звуки, ты их слышишь? Ох, ты прекрасен. Ты блядски красив сейчас, — Папс нежится, покусывая его ключицы и тут же зализывая их, и вставляет в брата третий палец, когда двигаться в нем становится легко.       «Какой же он сексуальный… Как я сдерживался всё это время… Мне почему-то кажется, что я кончу только от того, как он выстанывает мое имя», — Папирус начинает входить глубже и резче, и получает в ответ одобрительную реакцию, радуясь сам.       — Х-Хороший мальчик.       Когда Санс толкается сам, нетерпеливо ёрзая и поддаваясь навстречу пальцам, они иногда касаются членами, но совсем чуть-чуть и редко, и Папирус шумно и томно выдыхает каждый раз, а Санс будто специально старается потереться о него под правильным углом.       — Интересно, н-насколько ты вместительный? М?.. — тянет Папирус томно, почти что стонет, немного разводя свои пальцы внутри него. — Как думаешь, твоя дырочка осилит мой член?       «Хочу его трахнуть. Хочу в него кончить. Он мой. Только мой. А я только его».       От этих слов Санс ловит более мощную волну возбуждения и неон, что находится под его членом, формировавший вход для ловких пальцев Босса, будто пылает вместе с ним.       Сможет ли он осилить член Папируса своим низом? Санс в этом куда увереннее, чем в своём горле.       — Я приму его в-весь, — на одном дыхании отвечает Санс. — П-пожалуйста, Босс… — продолжает он молить его, видя, как того это заводит. — Я х-хочу твой член. Я хочу тебя всего, б-без остатка. Т-трахни же ме-НХА! — Санс даёт брату вполне рьяное одобрение, и его тут же благодарят нежным укусом в шею, которую после зализывают и влажно целуют. Санс вновь стонет. — Б-бля-я…       «Будто он сам вампир», — но укусы Сансу, безусловно, нравятся тоже. Любой контакт любой кости или языка с любой костью Санса или с языком Санса последнего будоражит буквально до мозга костей.       — Ты просто прелесть, — мурлыкает Папирус вновь, помогая брату приподняться и направить в него свой мокрый от смазки член.       — Т-ты лучший, П-Папирус, с-серьёзно, — пытается как можно более внятно ответить Санс в ответ на комплимент, подстраиваясь под немного другую позу и готовясь к тому, что сейчас им обоим станет ещё лучше.       «Он так много меня хвалит…»       Санс его откровенно дразнил, когда они тыкались друг в друга липкими головками, и сейчас Санс заводит руку назад и берётся за его ствол, сжимает его, пару раз погладив, после чего подставляется под него и входит, заметно торопясь.       — Н-нг-х-хн-нх… — Санс улыбается, сжимая зубы и судорожно выдыхая, чувствуя, как горячий и твёрдый член Папируса входит во внутрь, и как на это интересно реагирует его собственная магия под лобковыми костями. Сансу самую малость больно, но это, однозначно, не надолго. Ему нравится теснота внутри него, ему нравится, что Папирус внутри его, что они близки сейчас настолько. — Пиздец-пиздец-пизде-е-ец, бля-я… — сбивчиво шепчет он, насаживаясь глубже. — П-Папир-рус-с…       «Его член внутри меня, блять, сука, я не верю нахуй, его огромный охуенный член внутри меня, я его ощущаю собой, мой неон его ласкает, блять!.. М-Мы трахаемся, боже мой, ему это нравится, у нас это взаимно, я н-не верю», — пролетают несколько сумбурных мыслей в голове Санса, пока он выговаривает раз за разом имя брата, комбинируя его с различными матами, полными удовольствия.       — К-кончим вместе? — спрашивает Санс. — Я не смогу… В-Вытерпеть ещё больше… — говорит он, предположив, что Папируса надолго тоже не хватит. — Е-если нет… Просто…       «Разорви меня к хуям, еби меня так сильно и нещадно, как сможешь, а я знаю, ты определённо сможешь», — но он решает для первого раза оставить эту фразу. Санс крайне смущённо отворачивает голову и проговаривает:       — Н-насладись эт-тим…       Папирус старается сделать так, чтобы брат максимально привык, но потом Санс пытается начать двигаться. Он практически трахает сам себя его членом, вставая и опускаясь лишь наполовину, но с каждым разом насаживается всё больше, проникая глубже и немного сжимаясь внутри.       Это весьма мило, что брат содействует тому, чтобы Санс слишком сильно не спешил, что позволяет последнему улавливать каждый миг, происходящий сейчас.       — Нгха-а-а…       «Я чувствую его внутри себя. Своим нутром. Он двигается, трётся внутри меня, так нетерпеливо и страстно… Сейчас не он и я. Сейчас есть «мы». Мы как единое целое», — Санс сглатывает, приглушив на мгновение своё мычание от упоения происходящим, а затем снова начинает выдавать стоны. — «Я хочу его весь, чтобы он пробыл во мне какое-то время полностью… Б-Блять… С-Сильнее…»       — Папирус… — непроизвольно продолжает выговаривать он его имя, мешая это с возбуждённым скулежом, Санс хочет вскинуть голову, но смотреть в глаза брату и на смешение их магий внизу интереснее. — Нг-гх…       У Папируса сносит крышу. Санс беззастенчиво стонет, и в один момент у него получается принять всё. И тогда Папс удерживает его за подвздошную кость, прижимая теснее и не позволяя встать.       Братья сейчас так близки друг с другом, как никогда раньше.       «Ебать… Он полностью внутри меня. Боже блять мой, я полностью его принял, это… это просто чудесно! Он такой набухший и жёсткий».       — Т-ты… Здорово меня сжимаешь, — шепчет Папирус, хватая, наконец, безумно напряжённый член брата. Смазка стекает по тазу вниз, по бёдрам, и Санс немного пачкает ноги Папса. Последний сжимает плоть у самого основания, заставляя брата приятно поёрзать.       — А т-ты здорово во мне п-поместился, — выдаёт Санс. — Нха-ах! — его будто парализует, когда Папирус ухватывается за его член. Санс непроизвольно двигает тазом в разные стороны, буквально сходя с ума от гаммы ощущений, не закрывая рот и продолжая издавать разные звуки, сдерживать которые уже просто невозможно, Санс будто разучился это делать.       — Ты очень мокрый, — Папс целует его в открытый от стонов рот, и вновь любуется. Папс готов кончить только от той мысли, что делает брату приятно до беспамятства. А потом ослабляет хватку на его тазовых костях, позволяя двигаться. И получается так, что насаживаясь и опускаясь, Сансу заодно крепко надрачивают ладонью.       «Как он ещё не кончил..? Он… Вауви. Он великолепен» — Папирус искренне им восхищается.       — Ты просто… Просто прекрасен. ⠀       — Папирус… Д-да, я очень мокрый, я с ума сойду, если не кончу… — лепечет Санс. Он будто постепенно теряет разум. — П-Папирус… Ах… Бля… Б-боже… — движения тазом вверх-вниз становятся быстрее и чаще, Санс пытается подстроиться под такт руки брата. — Папирус, о боже мой, блять, Папирус, быстрее… — голос становится умоляющим и самую малость требовательным. — Я хочу кончить… Срань господня…!       Сансу удалось довести свою магию до того, что она болезненно колет в члене, но Санс растворён в собственном влечении и полном вожделении. Он толкается ещё быстрее, тяжело дыша и понимая, что дышать почти нечем — воздух пропитан их страстью.       — П-Папс!.. — срывается на громкий крик Санс в один момент, а его лицо больше напряжённое, как и все его кости. — Я… Я с-сейчас!! А-а-а-ангх! Н-Не могу б-больше!!       Папирус не отступает и лишь ускоряет мановения своей рукой, а Санс ещё сильнее насаживается тазом. Санс слышит, как он с Папирусом начинает стонать в унисон, и в последний момент по голосу его он понимает, что тоже на пике. Они кончат вместе — это последняя мысль Санса, прежде чем его одолевает волна острейших ощущений, которые он забудет не скоро.       Все звуки смешиваются в какофонию, все эмоции и чувства обдают мощным разрядом. В один момент его будто парализует полностью, подобно электрошоку, а в глазницах становится всё очень ярким. Член его напрягается до предела в один момент, а в другой — ему становится очень легко. Внутри его неона внезапно становится немыслимо горячо, там появляется жидкость, которая растекается в нём. Само ощущение того, как Папирус несдержанно в него кончает, прямо в его магию, делает оргазм ещё насыщеннее.       Санс кричит, кажется, на весь дом, не отдавая себе в этом отчёта, оглушая и себя в том числе. Кульминация. Он ничего не понимает. Он тяжело дышит, тело страдальчески обмякает и он будто почти что полностью теряет способность удержаться на месте, его прошибает пот и усталость, звон в ушах.       — Па-а-апс… Нгх…       Если бы Папирус не сдержал его — Санс рухнул бы в сторону или даже на пол. Подобный оргазм он ощущает, пожалуй, впервые. Для него это очень сильно. Санс чувствует, как брат его прижимает к себе и крепко обнимает, позволив его черепу повиснуть на верхушке плеча.       Около минуты Санс лишь пытается восстановить сбивчивое дыхание и прийти в себя. Звон прекращается, дыхание приходит в норму. Но сами кости тяжёлые и вялые. Неон растворяется вместе со спермой, что была внутри него и, господи, Санс хочет это повторить в обязательном порядке. Ещё раз. И не один раз. Много раз.       — П-п-пиздец, — Санс вдыхает, сглатывает. — Б-Боже. Это… — он тяжело поднимает взгляд на брата, — определённо лучшее, что со мной происходило. Ты меня, считай, сделал сегодня счастливейшим монстром, — голос сдавленный и хриплый, но, что самое главное: очень заметно, что Санс слишком радостный. — А это было п-поставлено как задача из ряда невыполнимых, — он хмыкает.       «Раз такая хуйня, то надеюсь, что это ныне взаимно».       Чтобы поднять руки и подняться, опираясь на плечи Папса и сомкнув руки за его шеей, требуются некоторые усилия.       — Я люблю тебя, Папирус, — проговаривает Санс всё ещё дрожащим голосом. — Пиздец как люблю и любил всё это время. Я… Я п-правда счастлив. Я не думал, что это, блять, взаимно нахуй, я не рассчитывал. Это пиздец. Я, блять, сука… Бля-я-я, я не знаю. Я это хочу отметить просто… — он продолжает более тихо и менее разборчиво бурчать из раза в раз подобные признания, лаская слух Папируса, и кажется, будто Санс сейчас заплачет от нахлынувших эмоций и от того, что с его души выпал очень тяжёлый и неприятный камень. Один из самых мешающих камней в его жизни. Санс чувствует, будто он даже дышать начинает по-другому. Отчасти, так оно и есть, потому что это — точка невозврата. Но об этом он подумает позже.       «А он давно в меня влюблён? Как долго мы ходили вокруг да около?» — Санс всё же немного задумывается, когда постепенно приходит в себя. — «Боже. Он ещё две недели назад обложил бы меня последними словами, а тут…» — Папирус его любит, не как брата. Это оказывается взаимным. Сансу для счастья в этой жизни не нужно больше ничего, совершенно ничего, его главная, заветная и до жути запретная мечта, оказалась более, чем реальной и выполнимой... А ещё он горд, что лишил его девственности. Но сейчас, очевидно, тоже не об этом.       Санс всё ещё нервничает, но уже от переизбытка собственных чувств. Он уставший, но огня в нём будто только больше.       Его мысли продолжаются:       «Я либо сплю, либо умер. Я не верю, я всё ещё не верю. Сука, я такой радостный, серьёзно? Я правда сейчас радуюсь? Мои эмоции реальны? Я правда живой и всё то, что только что было — не моё ёбаное воображение?»       — П-Па-апс…? — зовёт Санс его более слабым голосом. — Не молчи… Скажи что-нибудь, иначе я точно подумаю, что я уже на том свете и сдох от вампиризма.       Папирус на мгновение уходит в другой мир и возвращается обратно. Санс всё ещё сидит на его ногах, теплый, разгоряченный, тяжёлый и лёгкий одновременно, и Папирус ненавязчиво водит пальцами по его спине, легко перебирая его позвонки.       «Невероятно… Просто блять. Охуеть. Не хочу ложиться спать, а потом просыпаться и осознавать, что это был сон. Я умру в этом сне и не выйду в реальность».       Санс что-то говорит на его плече. Признания. И душа Папируса наполняется нежностью и трепетом. Он уже слышал эти слова, но это всё так… Громко и так желанно, что он на секунду прячет покрасневшее лицо в чужих ключицах.       «Я трахнул своего старшего брата. Нет, не так. Мы занялись любовью. Санс же разделяет эти понятия?.. Он великолепный. От и до. И он меня любит. И я его тоже», — в голове спокойно и приятно. Санс буквально в его руках, они оба без одежды, обнимаются тело к телу, и где-то в рёбрах бьются их души. Может даже в унисон.       Голос у Санса приятный, сбивчивый, проходящий у Папса по всем костям. Он на секунду ловит себя на том, что может уснуть так, сидя, с братом в обнимку. А потом его на секунду осеняет, и он начинает тихо-тихо сипло посмеиваться.       — Значит, твой идеал, который тебя убьёт, если узнает? — переспрашивает Папс тихо, но весело, продолжая ненавязчиво проводить челюстями по его костям. Теперь он может касаться его, когда захочет, где захочет, как и сколько захочет.       «Он любил меня всё это время?.. Я ему столько говна успел наговорить. И не только за время вампиризма…» — Папс чуть выдыхает, продолжая складывать картинки воедино.       — А я обвинил тебя в том, что ты не признаешься мне в любви. Пиздец…       «Цирк какой-то. Всё было так просто», — Папирус чуть отстраняет брата за углы плечевых костей, и заглядывает ему в глаза легко и томно одновременно, с обожанием и каким-то коварным счастьем.       — О, да, — голос Санса становится чуть ниже, — если меня спросят, что самое смешное и неебически абсурдное, но в тот момент для меня смертельное я видел в своей жизни, я расскажу именно про это, потому что это финита бля комедия воплоти, — Санс хихикает ему в плечо, едва не смеясь. Своими зубами, выглядывающими из-под улыбки, он касается его плеча и непреднамеренно целует его, от хихиканья посылая приятные вибрации. — Но я уже так не думаю, если ты вдруг к этому, я всё понял и объяснять не надо, спасибо. Р-разве что, можно сказать, что ты меня убил оргазмом, — слегка отстранившись, добавляет он, всё ещё отдавая простенькие шуточки, после чего выдерживает короткое молчание. — По правде говоря, хех, — он вздыхает, — я в последние дни стал замечать, что ты как-то… особенно сильно требовал внимания с моей стороны, но я до последнего думал, что это я в край ёбнулся из-за себя же. И, — он приближает лицо к его шее, — когда я кусал тебя сюда, — он краем языка легонько касается одной из дырочек, откуда некоторое время назад он пил кровь, — я думал, что я умру в этот же день, ибо я понимал, что у меня на это встанет, хе-хе, — Санс отстраняется и смотрит Папирусу в глаза, ухмыляясь. — Очень забавно вышло, не правда ли? Не вини себя, бро, ты хотел как лучше для меня же, сейчас мне с этого как-то тоже пиздецки смешно, а вообще, эм, я просто… не самый в себе уверенный монстр. Я и вправду труслив, — ещё короткое молчание. — Извини за тот срыв, он… И вправду тупой, — он чуть отводит взгляд, становясь в лице более тусклым.       «Ну конечно, какой нормальный монстр будет ебаться со своим собственным братом?» — Санс не был бы Сансом, если бы не продолжал собственный бесконечный круг самобичевания в голове, но тут же себя останавливает следующими репликами:       «Блять, Санс, тебя это ебёт? Уже всё произошло и, кажется, всё единогласно!» — душа стуками раздаёт импульсы по всему телу, и Сансу кажется, что он от подобной обстановки начнёт порхать. Хоть секс и был завершён, Санс всё ещё вздрагивает от каждого уверенного касания брата и, кажется, ему всего мало. Его взгляд, пронзительный и чёткий, уверенный и честный, сексуальный и неповторимый, будто раздувает пепел, оставленный после страсти.       Папируса, несомненно, переполняет тягучая нежность, которую он никак раньше не мог выразить и выпустить, но он не должен завтра проебаться перед Асгором. Дважды проёб перед Королём — это, если не увольнение, то выговор точно.       — Это не я виноват в том, что странно себя вёл, — тихо говорит Папирус, рассматривая брата с подушек. — Просто ты… Сам себя странно вёл. Я не… — он забавно фыркает, прикрывая глаза. — Сложно держать себя в руках, когда ты находишься так близко, — сообщает Папс, закрывая глаза совсем.       «Если жертва этой ночи — проёб с Асгором, то так тому и быть. В пизду его. У меня есть Санс», — Папирус загребает брата к себе, они вновь прикасаются рёбрами, и Папс осторожно целует его в лоб.       — Ты мой, — заговорщически шепчет Папирус, вкрадчиво поглядывая в его глазницы. — А я твой. Я тебя не отпущу, Санс. Теперь никогда, — обещает он, легко гладя его по скуле и чуть краснея. Это всё слишком трогательно. Слишком, как в мечтах. — Я тебя люблю. Будешь всегда спать в моей комнате? — тут же спрашивает он в надежде, попутно целуя его в челюсти.       «Я — его. Он — мой. Д-да, именно так. Всё правильно говоришь», — лицо Санса вытягивается в хищном одобрении.       — Ты выбрал свою точку невозврата, — хмыкает в ответ Санс, озвучивая ранее произведённые в своей голове мысли. — От меня ты точно не избавишься, пеняй на себя, — Санс лишь тепло улыбается, смотря нежным взглядом на Папируса, без ехидства. — Я даже с тобой в гробу усну, ты о чём, — урчит Санс в ответ на вопрос, соглашаясь на новый поцелуй, а его руки перемещаются с шеи на челюсть, слегка прижимаясь. — Ты бы знал, — он переходит на высокий шёпот, — как долго я в себе это держал, боже бля-я-ять!..       В один момент Папс валит брата не подушки, нависая сверху буквально несколько секунд, а потом… Потом его взгляд случайно ловит время на часах. Зрачки в его глазницах потухают, и он тут же валится набок, скрывая их с братом одеялом.       — Надо спать.       — Я бы даже продолжил, если бы ты сейчас о сне не вспомнил, — хихикает Санс, ехидно подмигивая. — Ну да ладно, подозреваю, что у тебя завтра будет тяжёлый день, а я из тебя, буквально, душу высосал на пробу.       «Да и мне надо тоже сосредоточиться. Завтра буду ржать с этой пизды тупой, от осознания того, что я подписался быть его ручным зверьком-кровососом, а она об этом не знает. Не знаю почему, но мне и вправду с этого смешно. Не, ну теперь-то, сука, я преисполнен ебейшей энергией и готов, блять, творить любую хуйню!» — уверенность бьёт ключом в ширококостном.       «Лучшая. Ночь. В моей. Жизни. Я, наверное, не смогу выкинуть его стоны из головы больше никогда. И его лицо… Его пиздецки прекрасное лицо». — думает Папирус.       Чуть погодя, Папс тихо спрашивает:       — Тебе же… Понравилось?       «Он, конечно, сказал, что да. Почему я сомневаюсь?! Он так кричал, боже мой, он такой громкий».       — Я не верю, что ты девственник, — широко улыбается Санс, раскрыв глазницы. — Ты как-то чересчур быстро перестроился и так мастерски перехватил инициативу, — он на секунду смотрит на выход из комнаты, а затем снова на брата. — И вообще, я не понимаю, как ты, блять, все эти годы терпел… Это ж нереально.       Санс, лежа с братом, вновь обхватывает руками его шею.       «Я могу беспрепятственно его так обнимать — он не будет против», — осознаёт Санс, а затем под одеялом закидывает одну ногу на ноги Папируса. — «И так тоже могу. Он не сопротивляется. Боже, что происходит? Почему это так нереально круто?»       Санс бесцеремонно утыкается брату в шею лицом, а руки сгибает, кладя ладони на его череп.       — Великий и Ужасный… — бурчит в полусне Санс. — Мой… Надеюсь, тебе тоже понравилось, — голос всё ещё тихий, но достаточно чёткий. Санс на брата уже не смотрит. — Честно говоря, нижним я не был никогда. Это был… Очень интересный для меня опыт.       «Обязательно повторю. Навряд ли Босс захочет махнуться. Пфхт, да и хуй с этим. Я знал, на что иду и мне вправду понравилось».       Папирус гордо думает лишь об одном, улыбаясь куда-то брату в макушку:       «Я сделал ему приятно. Ему понравилось», — всё идеально. Почти приторно-ванильно и сладко. От Санса пахнет не просто его гелем. Санс теперь пахнет, как Папс, и наоборот, и от этого бегут приятные мурашки осознания. — «Понравилось ли мне? Да как мне может не понравиться, это ведь Санс… Чёрт, мне понравится любое, что он сделает со мной», — почему-то Папсу кажется, что он уже что-то ответил брату, что-то такое же сладкое и липучее, чтобы до дрожи в костях, до омерзения, но он лишь кутается в это безумное тепло глубже. Он хочет проснуться с братом. В одной кровати. Может даже в обнимку. И поцеловать его при пробуждении. И увидеть его сонное красивое лицо… И… С этими прекрасными мыслями он и засыпает.       Так хорошо и приятно он ещё никогда не спал.