Время сумерек

      Санс просыпается первым. Его никто не будит. Он сам себе позволил отключиться на очень долгое время и думал, что брат его опять разбудит. Но этого не произошло, он спит. Похоже, Папирус вчера действительно устроил настоящее шоу, которое отняло у него слишком много энергии.       «Он спит», — эта мысль приходит первой в голову, и Санс широко улыбается без зубов. Он осторожно привстаёт с постели, поднимая лишь торс с головой, старается не издавать лишних звуков, аккуратно разомкнув объятия, в надежде, что брат не проснётся от этого. Санс оценивающе осматривает свободно лежащего Папируса. — «Хорошо спит», — подмечает он.       Санс лениво глядит на часы. Они спят порядком больше восьми часов. Уже почти полдень.       «Да он потом себя не простит, если проспит выходные», — Санс становится в лице хитрым. Если у них планы на выходные относительно друг друга, не считая идей Санса об апгрейде дома в виде штор и шумоизоляции, то почему бы не начать это прямо сейчас?       Вчерашняя сдержанная магия, что была в предвкушении (почему-то Санс был в этом уверен, пока Папирус не вернулся), взвывает, подобно вулкану, а Санс возвращается в лежачее положение. Рукой он опирается на матрац, а другой начинает оглаживать брата нежно и не спеша: рёбра, вздымающиеся и опускающиеся размеренным дыханием, его тёплые ключицы, фалангами пальцев касается его шеи и позвонков. Ладонь аккуратно ложится на угол его челюсти. Санс замирает, смотря на непросыпающегося брата. Ему нравится его выражение лица во время сна: расслабленное и безмятежное, мягкое и красивое.       «Когда он сонный… Он… Ещё более с-сексуальный», — Санс, слегка приподнимая свою голову, осматривает его безмятежное лицо, невинное, нейтральное и самую малость удовлетворённое. Кажется, Папирусу снится что-то хорошее. — «Насколько это нормально — наблюдать за тем, как твой парень спит?» — на некоторое время задумывается он, но в итоге, прикусывая сформировавшийся язык, подбирается к нему чуть ближе, поглаживая линию челюсти до другого края, а затем на секунду подводит рукой внешней стороной ладони. — «Дыхание… приятное. Тёплое».       Рука снова ложится на рукоятку грудины, Санс, чуть интенсивнее прижимает фаланги пальцев к поверхности, скользит по телу грудины до конца, там проникает под грудную клетку. Дыхание Папируса становится чуть более нестабильным, и, кажется, на скулах образуется лёгкий румянец.       «Уже ощущает что-то? Чувствительный», — хмыкает Санс мысленно, не издавая лишних звуков. — «Но всё ещё спит».       Некоторое время Санс лениво играет с его костями, лаская рёбра изнутри, осязая позвонки и даже его лопатки. Чтобы Санс дотягивался до них, он прижимается к брату ещё плотнее. Напора почти нет, но он и не спешит.       «Крепкий сон», — Санс удивляется тому, что Папирус ещё не раскрывает глазницы.       Он вынимает руку из-под рёбер брата и тянет её ниже, а сам примыкает к шее лицом, так же, как и ночью. Опаляет своим дыханием, начинает целовать и лизать, ощущая жар в собственных костях и колеблющуюся магию, но его это не сильно волнует.       Санс, несколько секунд пощупав двумя руками его позвоночник, одной рукой бесстыдно ныряет под его шорты, нежно поглаживая одну подвздошную кость, до второй дотягиваться не стал. Он сам начинает дышать чаще, чувствовать тепло, расходящееся по телу. Как и Папирус.       «Интересно, он мне лицо сломает или зад, когда проснётся? Буду не против второго, если в том смысле, в котором я подумал».       Второй рукой он осторожно касается его шеи, нежно ухватившись, и начинает лизать её, целовать с одной стороны, а с другой нежить в собственных прикосновениях, возбуждая себя ещё больше. Папирус всё ещё спит. Санс уже не контролирует свою магию и позволяет ей материализоваться внизу. Он потеет, становится влажным и совсем тихо стонет от ожидания.       У Папируса какой-то момент спокойный сон из хорошего становится… Слишком хорошим. Возможно, даже чересчур, и оттого просыпаться не хочется вдвойне. Папирус ощущает всё будто наяву, а когда горячий язык облизывает его шею, обжигая, он не сдерживает низкого стона, смешанного с выдохом. Приятные теплые пальцы ласкают будто везде, и он охотно им поддается, принимая всё это обволакивающее удовольствие, которое перерастает в возбуждение. А потом он осознает, что это не сон.       «Какого…»       Папс распахивает глаза почти в панике, раскрасневшийся, немного запыхавшийся и возбудившийся.       — С-Санс?! — голос хрипит ото сна, и он промаргивается, чтобы сфокусировать зрение. Выдернуть конечности не получается, да и Папс не особо старается. Он смотрит на брата растерянно и смущённо, во взгляде его мелькает недовольство, потому что быть загнанным в угол и настигнутым врасплох он не любит. Но хватка у брата крепкая, почти требовательная, а внутри Папируса жар. И внизу тоже. Он смущённо отводит взгляд, не сопротивляясь, и лишь шумно дышит, вздымая грудь. Он не хочет сопротивляться, он очень сонный, и тело не полностью ему поддается.       Когда Папирус наконец-то просыпается и тут же подаёт признаки пробуждения резкими телодвижениями и звуками, Санс бесстрашно нападает на него, руками впиваясь в его кости хватками чуть сильнее, теснее оглаживая:       — С добрым утром, — соблазняюще шепчет Санс ему под ухом, низким и тихим голосом, мечтательно. Кажется, будто его голос даже вибрирует на костях. — Рад, что ты проснулся, — добавляет он нежно, но конец фразы почти что срывается ахом.       С этими словами Санс мокро облизывает шею, слегка покусывая, без отметин, а затем метается к его ключице и повторяет, не дожидаясь ответа. Пробуждение брата сделало его ещё более возбуждённым.       Санс уже знает, что Папирусу никуда не деться. Он чувствует всем своим нутром, как магия вожделения колеблется в нём. Во всяком случае, он уверен, что знает.       «Нихрена себе, доброе утро…» — бормочет в мыслях он, а сам сглатывает и не держит шумные полувздохи-полустоны, когда чувствует зубы на костях. Ощущается… Приятно. Очень.       — Что ты… Делаешь? — с придыханием интересуется Папс, в целом понимая, что у Санса на уме, но спросить все же стоит, чтобы быть морально готовым. И чтобы узнать уровень серьёзности настроя.       — Бужу тебя, разве это не очевидно? — голос пронизывающий и страстный, Санс скрывает своё лицо в его шее, понимая, что брат несколько растерян.       Потом в его голове что-то щёлкает, он резко встаёт и… перебирается на брата, убирая руку из его шорт. Всё это происходит буквально за несколько секунд.       Санс упирается коленями в матрац, из-за разницы в росте он не может сесть на его таз своим, иначе не сможет поцеловать в челюсть, хотя очень этого хочет, и хочет не один раз. Санс упирается руками на подушки между черепом брата и, наклоняясь, вынуждает встретить свой восторженный взгляд с его шоком, а затем с жаром целует.       Папирус охотно отвечает на поцелуй, стремится его углубить, формирует язык и начинает целовать влажно и напористо, приподнимая голову и закрывая от удовольствия глаза. Он всё так же тяжело и шумно выдыхает, иногда вместе с голосом, и хочет, чтобы брат касался его ещё, страстнее, больше, напористее. На секунду он представляет себя, подчиняющимся брату, и эта мысль задерживается, а в шортах становится безумно жарко. Лежать под ним кажется… Возбуждающе. И взгляд у Санса сейчас томный и почти властный. Папирус принимает условия игры, не представляя, что будет дальше, но предвкушает.       — Тебе лучше не станет, если переспишь больше нужного, — проговаривает Санс таким же чётким, но дразнящим голосом, немного отстранившись. — Потом будешь злой весь день, хе-хе, — он снова его целует, взяв за челюсть одной рукой, которая затем переползает на шею, ключицу, снова рёбра.       — Какой ты у меня заботливый, — саркастично и язвительно кидает Папирус, всё ещё возмущенный, но, вообще-то, довольный.       Руки поднимаются Сансу на бёдра, немного гладят их, потом ползут к тазу. Папирус нащупывает возбуждённую твердую плоть. Ухмыляясь, он оглаживает член немного дразняще, задерживается на нем, прижимая пальцы, а потом спешит руками выше, под футболку. Папс дотягивается до позвонков, ласкает, щекоча легким движением, и пробирается пальцами под рёбра.       Санс постанывает, когда Папирус изучает его тело вновь, особенно когда он своими длинными руками касается его в низу, но пока он ещё держится. Всё впереди.       Папирус слышит стон и будто дёргается, возбуждаясь ещё сильнее. Санс очень красивый сейчас, взгляд его чуть лукавый, и смотрит он так…       «Охуенно», — находит Папс нужное слово, ни на секунду не отрывая от него взгляда, готовый принять всё, что Санс захочет ему дать. Он не в том положении, чтобы отказываться или возмущаться. Он хочет Санса. И знает, что Санс хочет его. Папирус готов это дать.       Папирус поддаётся рукам, которые трогают его лицо, томно вздыхает, когда Санс гладит и спускается ниже. Всё же шея у него и вправду очень чувствительная. А руки у Санса приятные.       — И… И что ты собирался со мной сделать после того, как я проснусь? — шепчет Папс между поцелуями, не открывая глаз.       Санс отстраняется от брата, осторожно опираясь фалангами пальцев о его грудную клетку, а сам выпрямляется и смотрит на него сверху. Санс хищно ухмыляется, но с заметным смущением. Это выглядит так, будто он его только больше дразнит собой.       — Что я собираюсь с тобой делать? — хмыкает он, повторяя вопрос, после чего прикладывает фаланги пальцев ко рту, скрывая зубы, но голос не становится выше.       «Бля, когда я на него смотрю сверху…»       — Будить тебя дальше, — заманчиво отвечает он, явно намекая на продолжение.       «…хочется взять тоже доминирующую роль. Он сейчас выглядит так, будто сам не против этого».       — Если ты не против, — добавляет он, а лицо в тот же миг становится чуть нейтральнее, но, не ожидая от самого себя, Санс вдруг пригибается, снова заключая череп Папса между руками, только уже теснее, чтобы виски могли их немного касаться. — Хочешь новых ощущений? — не дожидаясь ответа на предыдущий вопрос, он спрашивает следующий, без зазрений, напрямую, ощущая, как его лицо вспыхивает в этот момент ещё сильнее.       «Что я делаю…?»       Лицо младшего мгновенно вспыхивает, но в глазах сверкает интрига. Конечно же он, блять, хочет. Что за вопросы? Если бы не хотел, Санс бы давно вылетел из комнаты по воздуху очень стремительно и шумно. Папирус сглатывает, не смея отводить взгляд. Он облизывается. Глазницы его доверчиво и широко раскрыты, и он дёргано и поспешно кивает. От голоса Санса у него бегут мурашки по костям.       — Х-хочу, — категорично соглашается он. Несмотря на дрожь в голосе, лицо у Папируса до очаровательного серьёзное и красное.       «Какой же он сексуальный…» — грудь вновь шумно опускается и поднимается. Папирус ждёт.       Санс удивляется простому согласию:       «Да? То есть… Ё-ё-ёпта. А вот это… Об-обосраться как интересно».       — Чудесно, — промурлыкивает Санс, снова целуя его. — Главное не напрягайся, — а душа его в грудной клетке бьётся чертовски быстро — и от сдерживаемой магии, и от вожделения, и от любви. — Тебе понравится.       «Босс в моей власти… Я… Я даже не знаю, что с этим делать», — Санс пытается приказать себе быть более решительным и не теряться так сразу. — «Но он согласился».       Санс снова падает в сторону, слезая, взяв брата за плечи, вынуждая того перекатиться на бок. После этого он обхватывает его шею, нежно, снова целует. Санс будто полностью переходит в бодрствование, и его движения становятся уверенными и слегка резкими. Пока Папирус самовольно берёт его за челюсти и не размыкает поцелуй ни на секунду, Санс высвобождает руки из-под шеи и начинает более насыщенно елозить по рёбрам брата, пересчитывая их сверху вниз и снизу вверх. Комнату заполоняют сексуальные полустоны обоих скелетов, веет магией и духотой вокруг них, невзирая на открытое окно. Санс предпочитает не спешить, лаская кости брата.       Руки перебираются на позвоночник, затем снова под рёбра. Папирус мычит ему в рот, Санс это ловит и заводится сильнее. Одну руку он убирает ниже, поддевая свои трусы и небрежно их стягивает в нетерпении, не отвлекаясь от брата. Они лежат возле стены, и Папирус не может не заметить внезапный красный свет, исходящий снизу. Его взгляд встречается с ухмыляющимся Сансом, и тот, прежде чем что-либо говорить, снова целует его шею, в ответ вырывая мимолётную дрожь по его телу.       Воздух становится раскалённым, внутри них будто течёт лава, и каждое прикосновение приятно обжигает, оставляет памятные отпечатки. Когда движения Санса становятся напористыми, Папирус не может скрыть наслаждение. Он будто им поглощён. Нет, не будто — так и есть. Зрачки становятся широкими, голову вскруживает, внизу становится тесно. Санс ведёт себя соблазняюще и уверенно, и Папирусу кажется, что он сейчас задохнётся от всех этих безумных и приятных манипуляций с его шеей. Говорить сейчас почему-то ничего не хочется. Совсем. Хочется поддаваться, принимать, отдавать и шумно дышать, отзываясь на каждое прикосновение тихими стонами.       Сама идея того, что Папирус может сделать ему минет, заставляет кружить голову в жаре и невозможности поверить, а магия становится очень горячей на миг. Его язык на собственной неоновой плоти…       — Попробуешь меня, Папс? — Санс шепчет ему на ухо тихо и хрипло, на мгновение может показаться, будто ему страшно спрашивать подобное, но при этом в голове он уже всё быстро представил.       Санс думает предложить ему шестьдесят девятую позу, но тут же себе отвечает, что Папирус тогда быстро кончит, и у игры будет не долгое продолжение. Многого он не потеряет, но, следуя своему опыту и попыткам понять, что Папирусу нравится больше, решает, что можно обойтись без неё.       Сансу становится жарче, и душа начинает стучать ещё сильнее. Он слышит, как стучит душа Папируса. Он вслушивается в то, как они шумно дышат, как дрожат от помеси возбуждений друг друга.       Папирус обнимает брата за спину, заползает руками под футболку и оглаживает ребра на спине. Дрожь возбуждения пробивает тело. Папирус чуть отстраняется, держа Санса за плечи, и сглатывает.       — Не тебе же одному постоянно это делать, — он усмехается как-то неловко и смущённо, и красной вспышкой его лицо загорается жаром. И правда. Сперва Санс пробовал его кровь, потом его член… Папирус опускает свой невозможно смущённый взгляд. — Как-то… Несправедливо получается, — добавляет он еле слышно и приподнимается, усаживая Санса на подушки и целует его, но от волнения получается смазано. Душа сильно бьётся в груди в предвкушении чего-то нового.       Санс покорно садится, подставляя подушки так, чтобы он мог не поддерживать себя руками и наблюдать за братом, прислоняясь малость к изголовью кровати. Это Санс обязан записать в свой череп на память, он должен видеть это воочию.       «Мне, в общем-то, всё равно. Но если ты считаешь это несправедливостью… Что ж, братик, я не имею права оспаривать», — Санс рассматривает его смущённое лицо и смущается сам, улавливая его неловкость лишь внутри, но внешне остаётся решительным.       «Если я сделаю Сансу так же приятно, как он мне тогда… Ньех, блять, я никогда ничего подобного не делал… С-сука. Всё не должно быть так плохо. Я… Примерно понимаю, что нужно делать», — он опускается брату в ноги, сперва смотря тому в глаза, а после, не выдержав, отводит взгляд. Это всё очень смущает! Его лицо почти такое же красное, как напряжённый неон брата. Санс, и правда, очень сильно его хочет. — «Вауви… Он… Хм, с его выдержкой я вряд ли заставлю его кончить только ртом. Н-но, может, он потом сделает для меня то же, что и я для него той ночью?.. Интересно, как он ощущается внутри?..» — от этих мыслей он чуть ли не кончает, не специально горячо дыша на напряжённую плоть. Папс, мгновение спустя, опускает руки на бёдра брата, избавляется от его трусов, чтобы мог свободно развести его ноги и наклониться к жаждущей внимания эрекции.       Санс быстро снимает с себя футболку, которая становится невыносимой для его костей. Вещь он отбрасывает в сторону, получая наслаждение от ветра из окна, что ласкает разгорячённое тело. Но ещё больше удовольствия приносит картина, в которой Папирус устраивается между его ног и рассматривает сначала его, а затем стесняюще жмурится и переходит на изучение члена.       Одно только дыхание Папируса, нет, один только взор на то, что его орган находится в паре сантиметров от ошеломлённого и заинтересованного лица брата, заставляет Санса шумно дышать, пытаясь унять слишком сильные и частые биения души. Для него это тоже смущающе. Для него подобное — за гранью фантастики. И слишком... Хорошо.       Папирус нежно целует брата на внутренней стороне бедра, осторожно покусывает и гладит, зализывая горячим языком. Санс улавливает ласки на бедренных костях, и сам от них дрожит и несдержанно постанывает, будто желая большего.       Папирус приподнимается к влажной головке, лижет её один раз нерешительно, сливаясь румянцем с ней, и тихо выдыхает:       — Направляй меня, если… Что-то п-пойдёт не так.       Когда кончик неонового языка прикасается к головке, Санс явственно ощущает, как в этот момент у него будто отключается мозг на мгновение. Волна мурашек одолевает его с новой силой.       — П-Папс… — зовёт его Санс на одном дыхании чуть дрожащим голосом, едва возвращая себя в реальность, и тот поднимает голову. — Главное… Н-Не пытайся заглотить его сразу и уж тем более полностью, всё постепенно, — советует он, понимая, что это для Папса тоже первый раз, и если Санс хотя бы к нему готовился заранее на чёрный или белый день, то брат его — совершенно другая история.       «Думаю, он видел, как это я делаю», — вспоминает Санс, понимая вдруг, насколько он в глазах брата выглядел чудесно, как Папирус сейчас.       — Начни снаружи. И… Изучи. П-поиграйся языком… И, эм, не спеши.       «Только не зубами, умоляю».       — Помни, головка — самое ч-чувствительное место…       «Блять, да он это… И так знает».       — П-просто напоминаю… — тихо добавляет он.       Папирус, кажется, услышал его. Второе касание уже более тесное, и Санс издаёт смесь вдоха и стона.       Магия на вкус странноватая, но Папирус решил, что ему нравится. Ему нравится Санс на вкус. Язык он в этот раз формирует длиннее и массивнее, и проводит им всем по набухшей головке, будто пытаясь окольцевать. Он всё ещё держит брата за бёдра, нежно водя пальцами вдоль костей, а потом одну руку перемещает на его таз, трогает симфиз, обхватывает у основания магию и сжимает, пока облизывает член по всей длине сперва вверх, потом вниз, желая смазать слюной как можно лучше, пачкая и свои пальцы, и немного подбородок.       «Еб-еб-ебать… Он… Он трогает… Языком… Мой… Х-Хер…» — после этого Санс ловит себя на мысли, что помимо биения души, у него будет биться всё тело от дрожи такими темпами.       Папирус заигрывается, и каждое его мановение неоном ощущается Сансом куда сильнее, чем тот мог себе представить. Санс издаёт несдержанные и рваные полувздохи, запрокидывает голову, а затем возвращает, когда понимает, что смотрит на потолок или зажмуривает глазницы вовсе, а не смотрит на потрясающую картину. Папирус выглядит всё ещё смущённым и самую малость пугливым, но, кажется, постепенно он приходит во вкус и начинает понимать, что надо делать. Ощущений становится больше, Санс быстро теряет контроль над своими дрожаниями, утопая в горячем слиянии в тазу и морально ликуя с того, как Папирус его будоражит до потери рассудка. А ведь это только начало.       «Да уж… Когда тебе делает минет монстр, от которого ты без ума… Это совсем, совсем, совсем другое. Это нечто более… Странное, но превосходное и… Уже н-незабываемое», — пролетает мысль в голове, но озвучивать Санс её не решается, считает, что не очень уместно, да и навряд ли он сможет её полноценно выговорить.       — Папс… ПапсПапсПапс… Пап-пирус… — глотает его имя Санс, мешая со вздохами. Он чувствует, как в члене бурлит магия, как он становится твёрже и напряжённее, плотнее и ещё теплее, как язык становится настойчивее и увереннее, он теряется во всём этом. — Господинахуйбоже… — Санс не может произносить слова нормально, всё вокруг перемешивается в один шторм похоти, что может снести череп напрочь. Санс может только наслаждаться и шумно вздыхать, отчаянно пытаясь выговорить хоть что-то нормальное. Но, наверное, Папирус понимает всё и так.       Папс, сосредоточившись, на процессе, усердно старается языком захватить как можно больше участка напряжённой плоти, обводя по кругу головку, чуть двигая у основания скользкими пальцами.       «Ч-чёрт, большой и… Твёрдый, и безумно, безумно горячий. Бля, ощущение, будто это не я ласкаю его член, а он мой язык, это… Странно, но приятно…» — языком он спускается ниже, прижимаясь к члену плотнее и размазывая предъякулят со своей слюной, водит по крайней плоти, усердно стимулируя уздечку, а потом, пошире открыв челюсти, пытается вобрать член в рот, обвивая его внутри языком и опаляя горячим воздухом вокруг. По стволу стекает смазка, оставаясь где-то на симфизе. Папирус старается делать головой характерные движения, и в один момент он случайно стонет, и голос на члене отдается вибрацией, но Сансу, судя по его реакции, это только нравится. — «Блять, слишком мокро», — слюна выделяется сильнее, чем нужно, стекает вниз по челюсти вновь. У Папируса получается заглотить член целиком.       Санс чувствует, как его член сжимает горло, отчего он сдавленно и громко стонет.       — Еба-а-а-ах-х-х-х...       «Он его… заглотил… Аха-а-а-ах, бля-я…» — Санс тяжело выдыхает снова. Сжимая одеяло, он вскидывает голову, высунув язык наружу тоже. Это, безусловно, самое прекрасное, что он ощущал своей плотью когда-либо. Горло брата неимоверно приятное и сильное. И, что ещё больше удивляет Санса на мгновение — Папирус даже не издаёт каких-то звуков давки слюной или членом, для первого раза это потрясающе. Санс пытается не двигать тазом, хотя очень хочет, он даже не просит быть быстрее.       Папирус осторожно выпускает член изо рта, рассматривая проделанную собой работу, поглядывая на блестящий от слюны неон, всё ещё напряжённый и безумно чувствительный. Папирус не убирает с него языка, поднимая на брата взгляд, облизывается и вытирает влажные челюсти рукой.       — Я… Всё правильно делаю? — уточняет он, рассматривая то брата, то его напряжённую плоть, продолжая поглаживать его бёдра горячими пальцами. — М-мне продолжить?       Санс не сразу приходит в себя, когда Папирус задаёт ему вопрос. Кажется, Папирус даже не слышал его стонов. Или хочет больше уточнений.       — Бля… — лицо Санса непередаваемо, и он конкретно плывёт от происходящего, кажется, едва ли не впадает в безумие от процесса. — Ты… Ты… — голос сиплый и сдавленный, удивлённый. — Я не думал, что… Б-Блять, — выдыхает он. Он не может собраться с мыслями. Но собирается. Молчать очень некультурно. — Это… — вдох. — Это охуенно, — выдыхает он, очень блаженно улыбаясь и смотря брату в глаза и на его… очень возбуждающую физиономию, вспоминая, как он выглядел с языком, прилегающим к его неону. Такое лицо, кажется, Санс запомнит до своей смерти. Его светло-красный член и буроватый язык вместе смотрятся прекрасно, особенно то, что они не сливаются друг с другом. — Ты просто пиздец как хорошо справляешься, ч-честно тебе говорю, — Санс только сейчас догадывается, что может... погладить Папируса по голове. И он его одобрительно гладит, думая, что может, в теории, его головой поуправлять и самому начать трахать его рот. Санс отмахивается от этих мыслей. Для первого раза это не вариант. Это для него всё ещё мечта наяву, нереальная.       Папирус охотно принимает то, как брат гладит по голове, поощряет, и радуется, что Сансу нравится.       «По-моему, он тоже тренировался. Да хер его знает, он полон сюрпризов, как и я», — думает Санс.       — Но… Ты точно хочешь продолжить? — он смотрит Папсу в глазницы, пытается, но его же эрекция с его красным лицом приковывают внимание куда больше. — Я ведь с тобой только начинаю, — добавляет он томно. — Но ты уже можешь попытаться довести меня, — улыбка становится чуть спокойнее. — У тебя… и вправду хорошо выходит, — рука, лежащая на черепе брата, немного дрожит от всего, Санс не унимает это. Папирус... Слишком хорош, а оральные ласки — слабость Санса.       «Я смогу его довести. Я смогу заставить его кончить от своего языка, блять, ему нравится!» — Папирус без лишних слов возвращается к делу. Он оплетает член языком вновь, целует его осторожно, прикрывает глаза. Теперь-то он прекрасно слышит стоны брата, томные вдохи и выдохи, и это нихреновая такая мотивация стараться для него дальше. — «Он кончит из-за моего рта. Как это. Охуенно».       «Ему… Н-Нравится? Отсасывать?» — Санс не решается спросить, но мысли его прерывает Папирус, продолжив ласкать языком и ртом, по нему пробегает новая волна дрожи.       Санс откидывает голову и, не убирая руки с черепа брата, что поглаживает его, другой рукой хватается за какую-то часть подушки и пытается уловить каждый миг этой сцены, каждое ощущение, что ему дарит брат, и чем ему ответит его же тело.       Осознание того, что у Санса дрожит всё тело от его действий, сносит крышу. Папирус спускается к основанию члена, переводит свою влажную ладонь на головку, чтобы там не было пусто, и языком старается вылизать всё, что стекло вниз к симфизу и яичкам. Под Сансом самую малость мокро, и это выглядит прекрасно и развратно. Папирус чувствует, как у брата дрожат ноги, как плоть становится твёрдой и горячей. Он водит круговыми движениями по его сочащейся головке, пачкая ладонь ещё сильнее, но ему это будто нравится — нравится, что он доводит брата до такого состояния, и от этого возбуждается сам, вновь пуская мычащий звук по напряжённой плоти и прикрывает глаза, поднимаясь по органу вверх. От ладони тянется крепкая нить смазки, но Папс не заостряет на ней внимания. Для него сейчас важно одно: довести брата до конца и сделать ему безумно приятно.       Он играет с его головкой вновь, практически дразнит, водит языком вокруг уретры и горячо дышит на головку. Ладонь вновь опускается на основание, водя вверх и вниз, чтобы пробить брата на более громкие звуки, и это получается, когда он вновь вбирает его член в себя, стараясь сжать горло как можно крепче, но это получается не всегда. Он выпускает его член лишь наполовину, продолжая очень мокрые манипуляции языком во рту, а потом заглатывает его вновь полностью, и Папирусу нравится, как дёргается и напрягается член брата внутри него.       — Папирус… Папирус… — сначала его имя произносится чётко почти с каждым стоном, но, по мере того, как Санс предаётся ублажениям и концентрируется на себе, речь становится обрывистее и тише, сиплее и неразборчивее. Но, наверняка Папирус понимает, что Санс всё время стонет только его имя. Он хочет быстрее или медленнее — но с братом даже сейчас его устраивает всё и так.       К подбородку вновь течёт скопившаяся слюна, Папс старается сглотнуть, но горло немного занято очень напряжённым членом брата, и он чуть выпускает его, чтобы заглотить вновь, поглаживая с внутренней стороны бедренные кости, перебираясь ласками внутрь таза. Папирус поднимает на брата глаза, держа член в горле, и Санс издаёт какой-то очень сдавленный несдержанный звук.       — Можно я кончу в тебя?.. — бубнит Санс вдруг относительно ясно, рвано дыша. — Хочу кончить, Папс… — эта фраза тише, дальше Санс нечленораздельно бурчит под дыхание, биение души и развратно хлюпающие звуки, доносящиеся с его низа, пускай они и тихие. — Можновтебя?.. Илиналицо?.. Ха-а... Б-божеПапс… Хочукончить… Хчкнчть… Пжа-алста-а-а-а-а!..       Внутри Папируса действительно потрясающе. А когда тот сжимает его своим горлом (видимо, поняв, что у Санса от таких махинаций течёт крыша), Санс скулит достаточно громко и рычит, иногда грязно произносит маты и не стесняется их постоянно мешать с именем Папируса. Без нескончаемых упоенных и молящих стонов его имени стоны уже не кажутся такими возбуждающими и… правильными. ⠀⠀В один момент Папирус настигает его пика и, кажется, Санс сам ощущает то, как его тело жёстко напрягается от подходящего оргазма:       — Папс… Папс… П-Па-апс!.. Я… Я… Я… Я… К-Конч-ча-а-аю, а-ах-х!..       Санс из последних сил сдерживает себя, чтобы не вдавить череп Папируса в свой таз, а тазом не пихнуться резко, а затем не начать зверски толкаться в горло. Его рука, лежащая на черепе, только сильнее внутренне напрягается параллельно члену.       «Он почти всегда одинаковый стон издаёт, когда кончает…» — хмыкает мысленно Папирус. Язык внутри прижимается к органу плотно, а рука на его черепе прилегает теснее.       Папирус не отступает, примыкает плотнее. Рука, всё время лежащая на голове и до этого судорожно от напряжения поглаживающая, становится сильнее. Санс вскрикивает снова, больше не в состоянии сдерживаться, опустошая свои рёбра от воздуха внутри. Ему на мгновение кажется, будто он сейчас отключится тут же.       Санс изливается ему в горло, издав безумно приятный и громкий стон, как обычно, выкрикивая его имя, и это так чертовски приятно: слушать, как брат стонет от удовольствия, извивается, подрагивая бёдрами, кончая ему в рот. Папирус думал, что подавится, успев чуть отстраниться, чтобы получилось проглотить всё без сильных ущербов для них обоих: если Папс подавится, то сомкнёт челюсти, и появится очень неловкая, кровавая и совсем не сексуальная ситуация. И всё проходит как нужно. Горячая жидкость оказывается во рту, и Папирус с удовольствием её поглощает, облизывая обмякший член напоследок, чуть посасывая, а после выпускает разрядившуюся магию.       «Так много кончил», — Папирус наслаждается ещё какое-то время послеоргазменными вздохами брата, и наблюдает за его блаженным выражением лица. — «Ему очень понравилось. Какой он… Красивый и довольный. Он кончил мне в рот. Боже блядский, я заставил его кончить от своего же рта», — Папирус не перестает радоваться.       Санс судорожно выдыхает, пытаясь открыть глаза, пошевелиться и сказать хоть что-то.       — Ё... Ёб-ба… Ёбанамане… — он жмурится, но таки поднимает голову и открывает глаза, смотрит на ухмыляющегося брата.       «Бля… Бля… Бля… бля-я-я… Бля. Он… Он… Он выпил мою сперму? Б-Бля-я…»       — Папс, — голос очень хриплый и… до жути довольный. — Ты меня, бля, убьёшь так, отвечаю, — он одобрительно улыбается.       Санс бы хотел передохнуть, но, очевидно, ему не до этого. Он молниеносно пытается вобрать в себя силы и, привстав, будто одним взглядом просит Папируса тоже подняться. Папирус повинуется и принимает ласки разгорячённым телом. Член пульсирует и почти болит от возбуждения. Он отчаянно хочет разрядки любым образом, главное, чтобы это сделал Санс. Последний встаёт за братом и, приобнимая за подвздошные кости и сцепляя свои руки на его крестце, проводит языком по рёбрам поперёк. Он бы дотянулся до ключиц или шеи, но рост не даёт этого сделать. Санс прижимается своим тазом к его. Брат всё ещё в нижнем белье, и он возбуждён до предела, вздрагивает, когда Санс тесно касается эрекции собой. Он начинает осторожно водить тазом туда-сюда, крайне медленно, будто это какой-то интимный танец, и объятием просит Папируса повторять за ним, не разъединяя кости. Папирус томно и шумно выдыхает, содрогаясь над братом и крепко сцепляет пальцы на его плечах.       — Ты пиздец, бро, — говорит он, чуть-чуть хихикая, немного придя в себя. — Я не ожидал, — он смотрит сверху на Папируса, Папирус смотрит на него, их лица друг к другу становятся ближе. — Люблю тебя.       Санс лижет языком его челюсть, просит невербально поцеловать.       — Мгха-ам… — Папирус с довольным и красным выражением лица ловит очередное признание и целует брата почти несдержанно, и их поцелуй достаточно длинный и глубокий, чем они оба наслаждаются. Папирус мычит брату в челюсти, жмурясь. Он хочет разрядки. Он хочет Санса.       Но затем Санс отстраняется. Папс чуть разочарованно выдыхает.       — Но даже несмотря на то, что ты самым, что ни на есть, наглейшим образом, воспользовался моим положением, мы ещё не закончили. Точнее, ты, — он снова целует его. — Ты доверяешь мне, бро? Хочешь, я сейчас ещё интереснее сделаю это пробуждение? – у Санса родилась одна безумная мысль, но, в теории, она может… Сыграть очень интересно. Санс, который борется с некоторыми крайне грязными желаниями и так, уже не может отказаться от неё. Да и, к тому же, не такая уж она и грязная. — Мне нужно, чтобы ты был уверен.       — Санс... Если бы я… Тебе не доверял… Меня бы тут не было, — выдыхает Папс, шумно дыша и вздымая грудь, и голос его ниже обычного. Он вдруг смотрит своим красным возбуждённым лицом на брата и втягивает его в новый влажный поцелуй. — Я всегда тебе доверяю, — шепчет он, прикрывая глаза.       — Обещаю, тебе понравится, — вкрадчиво шепчет в ответ Санс, который отстраняется от Папируса полностью. — Ложись, — велит он, указывая взглядом на подушки.       «Пиздец, я ж, блять, из него, сука, реально сейчас сексомана сделаю какого-то. Пиздец, вот не зря мать говорила, что я брату хуёвый пример подаю. Да я вообще, сука, ебучее пятно на белом полотне. И, можно сказать, я этим ебаться в сраку как горд!» ⠀⠀Папирус делает то, что брат говорит.       — На спину, бро, на спину. Прямо, — подсказывает ему Санс, с особым восхищением смотря на то, как Папирус исполняет его просьбы. — Себя только не трогай, — добавляет он. — Потерпи самую малость, — он хитро и заигранно улыбается, всем видом говоря: «ух, вот сейчас будет реально весело, я прям в предвкушении!»       «Ебать… Нет, ну вот такой покорности от него я не ожидал».       — И… — Санс осматривает его тело, его член, его лицо, его тряску от возбуждения, смотрит на всё, восторгается и потеет снова, уже от смущения собственного, но азарта в нём становится только больше, — глаза свои прикрой, — добавляет он. — Ненадолго, — Санс резко спрыгивает с кровати. — Пока не скажу – не открывай. Сейчас кое-что добавлю.       И Папирус в предвкушении закрывает глаза, вслушиваясь в собственное нестабильное дыхание и такое же биение души.       «Так, вопрос, что я могу найти у него в комнате такое, что мне надо?» — первым делом Санс видит перед собой шкаф, в который Папирус вешает свои костюмы и не только. Быстро в голове прикидывая возможные варианты той вещи, которая, в теории, могла бы Сансу подойти и могла бы находиться в шкафу, он понимает, что это — лучший вариант. Он быстро к нему подходит, открывает и начинает перебирать одежду. Папирус вроде молчит, но Санс уверен — своим слухом он пытается уловить всё что угодно. Санс на секунду оборачивается и видит, что Папирус, даже если и с открытыми глазами валяется, то смотрит не на него, а куда-то в потолок. Санс продолжает искать что-то, что ему подойдёт и, кажется, находит. — «Это… подойдёт. Да, прекрасно. Ещё и материал чудесный».       Санс быстро возвращается к брату и взбирается коленями на кровать возле него, в частности его грудной клетки.       — Не открывай, я ещё не закончил, — хмыкает Санс. — Руки, — короткое молчание. Санс решает, что Папирус мог его не понять. — Подними, — дополняет он.       Папирус их беспрекословно поднимает. Санс, прежде чем их связывать одолженным длинным ремнём из натуральной кожи, лицом касается их и проводит пару-тройку раз челюстью направо и налево.       — Обожаю твои руки, честно.       Санс берёт ремень в обе руки и, посмотрев на изголовье кровати с оценкой, решает, что, видимо, чуть-чуть будет скучнее, ибо сейчас разбираться с тем, как на «крышу» этой кровати привязать ремень, он точно не планировал.       «Надо будет подумать над тем, как можно дополнить эту конструкцию, если Папирус одобрит подобное», — задумывается Санс. — «Пиздец, я уже думаю о том, как его комнату в БДСМ-зал переделывать буду под его утверждения обновок, хотя я только-только начинаю», — Санс старается не смеяться и отвлекаться.       Но в последний момент ему в голову приходит гениальная идея. Он, вобрав магии в руку, призывает кость, которая изначально торчала из-под рамки машины, по самому центру. Это он сделал, чтобы не было дырки.       «Я гений».       Он обхватывает запястья брата. Папирус почти что испуганно ахает.       — Можешь теперь их открыть, ладно, — Санс хихикает, манипулируя ремнём и пытаясь связать его руки. — Не волнуйся, они тебе не понадобятся, — Санс слегка склоняет его руки в сторону и смотрит в глаза Папирусу, пробирающе и волнительно. — Твоя задача — наслаждаться в полной мере. Понял? — Санс светло улыбается и получает в ответ одобрение. — Ты меня прям балуешь, ей богу.       Санс всё это время продолжает перевязывать руки что, кажется, получилось. Он смог их зафиксировать и сделать так, чтобы они были привязаны к кости.       Папирус открывает глаза восторженно. В предвкушении он вертит своей головой, с интересом стараясь рассматривать собственные зафиксированные руки, а потом концентрируется на брате.       «Он очень… Очень ласковый… Блять… Он же понимает, что у меня нет такой выдержки, как у него?» — думает Папс, сглатывая, внимательно наблюдая за Сансом и его лицом.       — Не волнуйся, трещин не будет. Надеюсь, я тебе не сильно их зажал и завязал и ничего не затекает, — Санс вальяжно присаживается перед братом, которого, кажется, всё устраивает, ставя ногу на ногу, рукой начинает гулять по его грудной клетке, а сам он слегка надменно улыбается. — Ты великолепен, бро. Ты, бля, меня с ума сводишь, буквально.       Санс бы его даже дразнил, но не особо хочет тратить на это время, тем более, что Папирус менее терпеливый. Он в один момент касается его бугра, выпирающего из-под трусов и, наблюдая за ним, сначала немножко мнёт пальцами, осязая его твёрдость.       — Извини, я просто… Уже до опиздохуения люблю, когда ты такой твёрдый, — хмыкает Санс. — Я тебе правда так нравлюсь? — воодушевлённо спрашивает он, отодвигаясь от верха к низу. Санс берёт одну ногу Папируса и кладёт её на себя, точнее, на свой позвоночник, сам ложится на бок. Нога ему бы мешала, поэтому чуть убрал. Он устраивается поудобнее возле его паха и, внезапно для Папируса, лизнув очень тёплый бугор, скрытый трусами, тут же сдирает их. Член тут же выгибается и встаёт, Санс воодушевлённо охает.       «Бля… Не перестану охуевать с его размера, честно», — Санс берёт его трусы и тянет вниз. Сначала с дальней ноги, которая не лежит на нём, потом с неё же. Санс отбрасывает их комком в сторону и пальцем дотрагивается до головки. Папирус издаёт несдержанный стон. — «Я хочу, чтоб ты попросил», — вспоминает Санс слова Папируса в их первый раз, когда тот дразнил его.       — Ты очень терпеливый, — хвалит его Санс, тут же облизывая сверху вниз. — И вкусный, — добавляет он. — У тебя потрясающая магия, — Санс выдыхает на его яички, после чего проводит снова снизу вверх, кончиком языка играя с головкой, слизывая предъэякулят. — Я бы его заглотил весь, — с выдохом на головку вдруг признаётся он, почти что грустно, смотря на Папируса. — Но он у тебя действительно громадный, а мои, кхм, умения не настолько велики. Тем более, что рвотный рефлекс у меня просто пиздец, — с этими словами, Санс начинает без стеснений облизывать его член, дыша и ощущая, как Папирус перенапряжён, и как же он хочет разрядки. Санс тоже хочет, чтобы брат кончил, но посильнее и поэмоциональнее, чтобы они вдвоём балдели после этого.       Головка, уздечка, ствол от конца до основания, всё, как делал Папирус, и как делал Санс в прошлом минете. Пальцы гладят внутреннюю сторону бедренных костей и симфиз, последнее особенно. В один момент ласк Санс переводит руки на ствол и начинает надрачивать, широко обхватывая ладонями член и совсем чуть-чуть впиваясь в неон костяшками, массируя его дополнительно, вслушиваясь в стоны брата (и ебейше ими наслаждаясь) и, кажется, понемногу ощущая новый прилив собственной магии, но пока этого мало. Санс не хочет, чтобы Папирус кончал слишком быстро. Он пообещал разнообразия и новых ощущений — значит они будут. Тем более, если сверху сейчас он. Поэтому, не доводя брата до пика сразу, в тотчас он останавливается. Душа стучит быстрее снова. Санс думает зажать под крайней плотью основание, но не делает этого.       Папс срывается на стоны, громче и протяжнее, чем во все прошлые разы. Магия очень чувствительна. Чувствительна до боли, и он ощущает, как утопает в горячих руках, языке, как это всё сносит голову, и в один момент Папирус совсем теряется в том, где находится, и какой по счёту раз ему не дают кончить.       — Мг… Ах… С-Санс… Санс-Санс-блять-Санс!.. — голос уже немного хрипловатый от стонов, от шумных вдохов. Папирус дышит через открытый рот, склонив голову и часто сглатывая. Если бы не ремень, руки бы давно рухнули на кровать. Он ёрзает и пытается создать хоть какое-то трение, чувствует, как обильно обтекает член, требуя внимания и наконец разрядки, и ему кажется, что его магия сейчас взорвется, а душа просто разломит рёбра.       Папирус не поднимает на брата глаз, на секунду, кажется, обезумев от удовольствия и боли в изнывающем члене.       Санс, посмотрев очень проницательным взглядом на Папируса, привстав, скользит рукой чуть ниже члена, там он гладит яички, а ещё ниже… касается крестца. Санс будто тактильно говорит о том, чтобы Папирус сформировал там неон. И поживее.       — Блять, Санс, п-пожалуйста, С-Са-а-анс, я хочу… Хочу… — Папирус сбивчиво пытается собрать мысли в слова и сообщить наконец, что он хочет. Но кажется, будто сам не понимает — растянуть эти томительное муки или закончить. Он концентрирует магию в тазу, там, где захотел брат, и чувствует его влажную руку, поднимая свое красное умоляющее лицо с поплывшим взглядом.       Дышать трудно. Говорить ещё труднее, но он искренне старается:       — Б-брат, пожалуйста, Санс… Выставь в меня, прошу… Пжалуйста, хчу кончть Санс… Ум-моляю… За… Заставь мен-ня… Кончить… Санс!.. — он уже не соображает, что говорит, он даже не знает, сколько брат будет его сладко мучить, и есть ли смысл поддаваться бедрами на каждое его прикосновение, отчаянно желая большего. — Санс!.. — собственный голос кажется странным и сиплым. Он хочется коснуться себя, Санса, хочет, чтобы Санс коснулся его, чтобы вставил ему до самого основания и заставил кончить хоть от чего-нибудь. Это так… Невыносимо, но так приятно.       «Бля, ёбаный я долбан. Всё-таки я немного переборщил. М-да, над выдержкой ему придётся поработать, а то так не развернёшься нихуя», — застывает Санс на мгновение, смотря на то, как брата начинает разносить, но настолько перевозбуждённый Папирус… не смог не возбудить его заново. — «Блять», — держать свою магию сейчас неистово тяжело. Но он попытается.       Но всё же, Санс вообще не планировал его хоть как-то подвергать чрезмерным страданиям выше дозволенного, поэтому, мужественно проигнорировав свой неон, он демонстративно облизывает пальцы, пока позабыв о его члене.       — Такой разгорячённый, — рассуждает он вслух. — Думаю, можно обойтись сразу тремя, — Санс вскидывает взгляд на брата. — Ты выдержишь это, бро, — и с этими словами пускает руку вниз, в его неон. Он входит довольно легко и, чёрт возьми, Санс будто окунул руку в предельно тёплую, почти горячую воду, идеально балансирующую. Очень влажный и скользкий неон тут же сжался, обволакивая три пальца.       «Ого. Даже слишком легко вошёл. Мх… Удивительно».       — Если будет неприятно, прям, совсем — лучше сразу говори, — Санс старается произнести это громче. — Слышишь меня? — голос на миг становится грозным.       «А то, сука, только этого не хватало. Я ж даже близко не подойду к нему потом, если совсем перегну палку».       — Божечки блядский… — голос Папируса жёстко влияет на Санса, и стонет он сейчас, всё же, слишком развратно, а сам Санс говорит пробирающим низким голосом. — Ты такой… Приятный, — он тут же высовывает пальцы, резко суёт себе в рот, пробуя на вкус влажность, облепляя её новой порцией собственной слюны, после чего снова направляет вниз, ускоряя поступательные движения. — Ого, а тут ты даже… сладенький. Ёпта, ты полон сюрпризов, — кажется, Санс разговаривает сам с собой.       Пальцы внутри Папируса подгибаются, принуждённо дерут неон, приятно дерут, двигаются в медленно-умеренном темпе. Санс делает это очень сосредоточенно и осторожно, но с интересом любуется лицом брата и утопает в его громких неразборчивых стонах.       «Его пиздец как разносит, в-вау… Вот такого даже, блять, я себе не воображал», — Санс опускает взгляд на его член. Смазка стекает по стволу вниз и, Санс готов поклясться, член чуть ли не вместе с ним дёргается от желания. — «Ладно, я немножко с ним поиграл. Сейчас ему реально херово уже станет…»       Санс обхватывает свободной рукой член и начинает его надрачивать.       — Давай, бро, — говорит Санс. — Выпускай всё наружу, — он касается плоти языком. — Ну же…       Стоны становятся ещё громче, Санс начинает стонать вместе с ним, будто у них караоке. Папирус просит быстрее двигаться — и Санс быстрее двигается: и пальцами, и рукой, и языком.       — Д-дава-а-ай…       От переизбытка чувств и ощущений Папирус перестает дышать, сразу же после выдыхая громким рычащим стоном. Может показаться, что злым, но это не так. Папирус кончает практически сразу же, пока брат трогает его одновременно с двух сторон, и это охуенно так, что ему кажется, будто он отключится мгновенно после того как простонет его имя и ещё какие-то непонятные странные слова.       В последний момент Санс замечает, как Папирус напрягается и, выгибаясь, кончает. Санс едва подставляет рот, как туда же ему попадает много семени. Санс чуть-чуть сжимает ртом головку и чуть-чуть ствол, не прекращая дрочить, выжимая все соки. Пальцами внутри он начинает совершать безумные круговые движения и… Папирус всё ещё стонет. От удовольствия. От экстаза. Санс становится куда спокойнее и замедляется сам. Он сглатывает всё, что принял, и, не теряя ни секунды, отстраняется, после чего первым делом по щелчку пальцев развеивает кость, что держала руки Папируса. Тут же двинувшись к брату и взяв его за руки, принимается развязывать ремень, затянутый на запястьях.       — Б-Бро, ты в порядке? — спрашивает Санс почти что обеспокоенно, но затем видит, что у него самого опять сформирован член, внимания на который он не обратил. — Да сука! — матерится он. — Извини, — и смотрит на брата истомным взглядом, но всё ещё немного нервным, непонятно от чего. — Ты так кричал сейчас, тут даже у импотента встанет, а у меня так тем более, хе-хе. Я… П-Позабочусь об этом сам. Т-ты в порядке?       Ремень оказывается брошен в сторону.       Когда Санс что-то ему говорит, Папс не отображает, будто его разум давно улетел в Астрал или сразу же достиг Нирваны. Возможно, всё в один же момент, когда брат заставил его кончить, и оргазм был настолько сильный, что у него появились искры в глазах. Он практически плачет от удовольствия. Он чувствует руки брата в своих ладонях и судорожно начинает их целовать, что-то бессвязно бормоча, где мелькает его имя.       — …С-Санс… Я… Д-да… — отвечает он на все вопросы сразу, не опуская его рук от челюстей, а после сглатывает. В горле безумно пересохло. А он, кажется, сорвал голос, потому что вместо нормальной речи доносится хрип.       «Он… Он…» — Папирус чуть приходит в себя, поднимает-таки на него взгляд, а потом целует так трепетно и невесомо, будто никаких диких игрищ не было, и они просто обнимались всё это время в кровати. Он даже язык не использует, а просто нежно водит своими зубами по его, и мурчит что-то мычаще-рычащее от удовольствия.       «Блять», — Санс вздыхает. — «Он… Сука. Я давно так не… Был… Не…» — его окатывает очень странной волной волнения, возбуждения и радости, когда видит, что Папирус утопает в истоме от его «идеи». Санс ощущает себя героем. Но не надолго, пока Папирус резко не начинает приходить в себя и… Действовать дальше, облепляя брата неустойчивыми порывами собственных чувств.       — Я т-тбя очнь лблю, — мямлит Папс, шумно дыша и прижимает брата к себе спиной, а сам чуть опирается на изголовье кровати, чтобы не потерять равновесие если что. — Я… Помогу, — тихо бормочет он, водя челюстями по его голой шее и плечам, и выглядит он то ли спокойным, то ли совершенно обессиленным, но это не мешает дотронуться до чужой эрекции и сильно сжать, как Санс любит, прижимая его одной рукой к груди плотнее, и вновь оставляя укусы на его шейных позвонках.       «П-пахнет… Приятно…».       — Ты оч-чень хороший, — бормочет Папирус, дёргая сжатым кулаком со всей силы вверх, чтобы так же резко и сильно дёрнуть вниз, выбивая из брата стоны. Папс наслаждается, но лишь на каком-то эмоциональном уровне. От того, как Санс дрожит и поддаётся вперёд, задавая темп сам.       — Любимый мой… — скулит Санс. — Папирус… Х-х-ха… — он не сопротивляется, когда Папирус резко его разворачивает и целует во все места, прижимаясь к нему, дёргается от неожиданности, когда Папирус касается его, покорно принимает ласки и поцелуи, когда он начинает интенсивно надрачивать. — Я т-тоже тебя л-люблю… Пиздец как… Больше в-всего… Папс… Ах-х… Б-Бля… Л-Люблю… Ты такой охуенный… — Санс вытягивается, пытается лечь на его плечо. — Я… Я… Бля-я-ях… Сильн-не-ее-е… Кгх-кх… — он ëрзает тазом, помогая самому себе и доверительно растворяясь в объятиях Папируса. — М-м-м-мх-х-х! — рычит он. — Бля-я-я!       Папирус, по сути, даже не дал ему шанса выбраться или отказаться от такой услуги. Почему-то он считает, что обязан помочь брату с этим. В конце концов, виновником его очередной эрекции является именно он.       — Санс… Люблю тебя… — начинает он шептать уже осознанно и разборчиво, лаская его шею, выпуская в какой-то момент язык. Магия гладит позвонки горячо и не спеша, а рука дёргается в бешеном темпе, сжимаясь тесно и крепко. — Ты лучший, — он звучит как сытый, очень уставший и очень удовлетворённый кот. И кусает его, когда Санс напрягается и, содрогаясь, с коротким криком изливается ему в руку.       Санс не сдерживается никак и быстро приходит к финишу, вынуждая себя не терпеть и не тянуть резину, вскрикивая от кульминации и вжимаясь в тело брата, желая раствориться в нём всецело, подобно грамму соли в бурлящей воде, так же быстро и интенсивно. Кажется, Папирус уже выучил звук, который издаёт брат, когда на пике. Сансу хочется кричать от собственного удовольствия даже после оргазма, звучно и неразбираемо благодаря брата, он не в силах это держать, особенно со словами Папируса о том, как ему это нравится. И какой Санс у него замечательный. Санс подозревает, что у него есть кинк на похвалу, ибо это его безумно заводит.       Папирус улыбается нежно, рассматривая свою ладонь в его сперме, и аккуратно начинает её слизывать. Неспециально это получается развратно и грязно, но Санс сам хотел, чтобы он распробовал его на вкус. Папирус этим и занимается. И Папирус не отпускает брата какие-то короткие минуты, ненавязчиво лаская ему шею и прижимая к груди, как что-то сокровенное и дорогое. И так, на самом деле, и есть.       — Надеюсь, тебе понравилось… — шепчет он ему в плечо, там же оставляя поцелуй и лёгкий укус. Санса слишком приятно кусать. И трогать. И целовать. И просто находиться с ним рядом.       — Пиздец… — выдыхает Санс, касаясь дрожащей спереди его руки своими двумя, а затем смотрит на то, как Папирус пробует его семя, и некоторое время молчит с замиранием души, будучи в шоке. — Ты пиздец какой хороший, — бурчит он. — Я… Я тебя не заслуживаю, если честно. Это… Это слишком хорошо для меня, я… Я… Я не верю, — Санс жадно глотает побольше воздуха, возвращая голосу более устойчивый тон. — С… С добрым утром, Папирус, — он почти что с издёвкой улыбается, всё ещё шумно дыша, но это выглядит слишком по-доброму и довольно. Санс и не скрывает, что это пробуждение ему понравилось до опиздохуения.       «Значит… Ты у меня универсал тоже. Не-ве-ро-ят-но. Боже мой, да я только воображать об этом мог. Это… Открывает ещё более широкие границы», — Санс восторгается этому… Факту?       — С добрым утром, — нежничает Папирус ему в шею, кажется, всё ещё поглощенный всеми чувствами разом.       «Не заслуживает меня? А кого заслуживает? Он мой», — сумбурно пролетает мысль, и Папирус, поддаваясь ей, кусает брата в шею, оставляет там след и зализывает, водя челюстью там же. — «Мой».       — Ты... Сделал мне слишком… Слишком приятно, — бурчит он так же откуда-то сзади, ненавязчиво гладит его по рукам и бёдрам. Папирус буквально сошёл с ума от удовольствия на какое-то время. Ничего подобного он раньше не чувствовал. Про новые ощущения Санс явно не врал. — Но в следующий раз я хочу… — его голос понижается и становится тише; он всё ещё хриплый от криков, и это чёртово подтверждение тому, как он счастлив. — Хочу, чтобы ты вставил в меня не только пальцы, — лицо становится красным, но после всего ему смущаться почти нечего. Он кладёт голову брату на плечо и целует его в скулы, почти так же нежно и невинно. Прижимать Санса к груди и целовать, где придётся, тоже его любимое занятие. — Хорошо? — хрипит он, на секунду останавливаясь, чтобы услышать ответ.       Лицо Санса в этот момент настолько краснеет, что, кажется, он сейчас вспыхнет огнём. Он будто становится ватным. Он пытается в голове ещё раз сформулировать то, о чём попросил его брат и от этого безумно волнуется, невесть от чего.       «Он… Хочет… Чтобы я…» — Санс замирает, осознавая, что он всё правильно понял, и что ему не показалось.       — Мне… Мне… — его голос дрожит. — Я н-не знаю, как на это ответить правильнее, но… Д-Да, — он собирается с мыслями, и голос становится чуть серьёзнее, увереннее. — Ты получишь не только пальцы, милый мой, стоит тебе только попросить меня. Гарантирую.       Папирус оставляет на его плече несколько довольных и удовлетворённых смешков. Интересно, сколько прошло времени?..       — Кажется, мы собирались купить шторы, — рассуждает он вслух, чуть отстраняясь от брата, и меж их отделёнными телами появляется холодок.       «Чёрт возьми, я пиздецки хочу есть. Я даже не ужинал, ужасно. Надо… Строже следить за своим режимом. Это нормально, что я сразу же думаю о еде после секса? Хм, могу снова приготовить лазанью. А Санс? Санс не голоден ещё? Прошло лишь полтора дня», — Папирус поднимается с кровати, мягко целует брата вновь, а потом выпрямляется, чуть осматривая беспорядок, который они тут устроили.       — Вот же ж… — одежда валяется на полу мятыми комками, их постельное развратным образом испачкано и помято, но на нём очень довольный и смущённый сидит Санс, и, пожалуй, такое его выражение лица стоит того. — Потом нужно будет прибраться, — ворчит он. — Я в душ, но в этот раз без тебя. Надеюсь, ты понимаешь, — он неловко усмехается.       «Санс слишком в этом хорош».       — О-о-о, бро, ты разбил мне сердце-е-е этим отказо-о-ом, — Санс усмехается более уверенно, падая головой на подушки. — Нэ-э-э-э-эт! Кхм, — он возвращает себе серьёзный вид. — А если серьёзно, мне в падлу даже вставать. Я не помню, когда в последний раз у меня были яркие оргазмы, ещё и дважды подряд, — Санс тяжело вздыхает, смотря в потолок. — Удачного заплыва. Я… Хочу ещё вздремнуть после этого.       Папирус, подобно вампиру, но энергетическому, смог избавить за час Санса от его же энергии, хотя последний начинал приставать первый.       Хмыкнув, Папирус скрывается за дверью, чтобы пойти в душ. Сделать ему это нужно было ещё вчера ночью после их дикого столкновения с вампирами и ночных прогулок сперва с Асгором, потом без. Вся эта нервотрёпка утомляет, поэтому у него есть брат, который умеет избавлять от всех мыслей совершенно, оставляя только себя, взамен на остальные беспокойства. Вполне себе равноценный обмен.       Папирус включает душ, становясь под воду, регулируя её уже на себе, и в какой-то момент ему становится совершенно без разницы, будет он мыться кипятком или ледяной водой. Кости тяжёлые и обессиленные. Голова приятно пустая и лёгкая, и Папс бы, на самом деле, тоже не против уснуть с братом вновь, но еда сама себя не приготовит, и его организм уже откровенно жалуется на такое халатное отношение к себе.       «Почему-то… Сложно поверить, что все это действительно происходит».       Он тяжело выдыхает, прислоняясь спиной к холодной стене и осторожно дотрагивается до ноющих запястий. Улыбается и намыливается.       Папс привык ждать от брата подвохов, каких-то ебейших пранков, и иногда кажется, что сейчас из какой-то коробки выскочит клоун, а из-за угла послышится низкий громкий хохот Санса. Но когда всё началось действительно и по-настоящему, у него подобного чувства не было. Он даже будто бы забыл, что у брата, помимо их взаимного влечения друг к другу, был миллион секретов поверх, большая часть из которых даже не секреты, а так, обычные вещи, которые Санс не хочет демонстрировать. Когда-то он и свои кошмары скрывал так, будто Папс его за это прилюдно осудит. А сейчас они ему даже почти не снятся. Всё-таки в этом плане брат идиот.       Папирус усмехается, подставляя лицо воде и смывая с себя мыло.       «Кажется, я соврал, когда говорил, что ничего не изменилось. Санс тоже будто изменился. Мне… Нравится. Хоть и непривычно».       Папирус выходит из душа, вытирается полотенцем и входит в свою комнату с чувством приятной уязвимости. Санс спит на мятых простынях, обнимая одеяло ногой, как обычно обнимает самого Папируса. Последний усмехается, невесомо гладит брата по голове, чтобы тот не проснулся, и натягивает на себя чистую белую футболку с серыми штанами. Он думает, что приберётся в комнате после того, как поест, Санс, может, к тому времени уже проснётся.