Время сумерек

      Папируса будит резкое и противное пищание будильника, развеивающее сон. Он хмурится и терпит мерзкий писк.       Тело холодное, будто окоченевшее, что не удивительно: он уснул с открытым окном, а одеяло, на которое Папс ещё и закинул ногу, комом сжимается в руках. Папс широко зевает, вытягиваясь и заодно выключая будильник.       Отсутствие Санса ощущается странно. Хоть он и предупреждал, что ночью его не будет, всё же утром Папирус надеялся проснуться не один.       «Еще не вернулся или у себя уснул?» — мутно думает он, поднимаясь с постели. Папс аккуратно заправляет одеяло, разглаживая его. — «Он хотел поговорить о чём-то утром», — вспоминает Папс, выходя из комнаты. Санс имеет привычку откладывать важные разговоры, и причины у него всегда самые разнообразные.       Со второго этажа Папирус видит небрежно развалившегося брата, уснувшего лицом в подушку. На нём уличная одежда и обувь, а одна нога свисает на пол. У Папса появляются неприятные воспоминания того, как брат приходил бухущий домой, иногда отрубаясь прямо на веранде, иногда на ступеньках, иногда на полу возле кухни. А иногда оставался в баре до тех пор, пока Папирус не устанет делать вид, что это его не беспокоит. В такие моменты Папирусу казалось, что если он не будет помогать брату добираться хотя бы до дивана, то Санс поймёт, что может проснуться онемевшим где-нибудь в сугробе, сдохнув либо от холода, либо от каких-то мимо проходящих мудаков. Но Санс не понимал и за все года своей непрерывно пьющей жизни оставался жив. Папируса это удивляет до сих пор, но не успокаивает. Злит.       Хмурясь, он трёт лицо и заходит в ванную. Решает разбудить Санса позже. Ему всё равно не нужно тратить время на еду, а собирается брат быстрее. К тому же он, по сути, уже одетый и готовенький.       Холодная вода приводит чувства и голову в порядок хотя бы немного. Папирус выдавливает пасту на зубную щётку и смотрит несколько мгновений на себя в зеркало.       Санс же, вроде, говорил, что бухло теперь на вкус как хуйня? Ему потом не будет плохо?       Папирус мотает головой. В зеркале он ловит разочарованный взгляд. Блядские неоправданные ожидания. Он действительно думал, что Санс не будет пить из-за вампиризма? А разве в тот день, когда они напивались вместе, Санс уже не был вампиром?       «Был», — Папирус ответил на свой вопрос. Ему стоит быть более внимательным к мелочам, нет, к очевидным фактам, чтобы перестать вести себя так наивно. Он, в конце концов, давно не ребёнок. Было глупо считать, что вампиризм станет панацеей от алкоголизма. Жаль, конечно, что это не так работает.       Папс спускается на первый этаж, чувствуя себя малость напряжённым, и думает, что если Сансу срочно нужно о чём-то доложить, то на это уйдет немало времени. Либо Санс сможет рассказать по дороге до его поста. Папирусу всё равно по пути на патруль с ним. Нужно знать, что представляет из себя «Легион».       Подходя к дивану, Папс разворачивает брата лицом к себе и сразу же чувствует неприятный алкогольный и клубный запах. Он морщится, напрягаясь.       — Санс, — голос чуть резковат и холоден. Почти как раньше, когда Санс после пьянок вырубался где придётся, и Папсу приходилось приводить его в чувства. Но всегда в этом есть тревога и волнение. Настороженность. Будто Папирус не перестаёт думать, что помимо пьянки могло произойти что-то более нехорошее. — Уже пятнадцать минут, вставай.       — Вще птнцть мнтчек… — бурчит Санс в диван, но в итоге Папирус дёргает его сильнее, и тот вынужден с силой обернуться. Еле открывая глазницы, Санс видит размытую фигуру брата, и спрашивает:       — А… д?.. Вже... пр вставть? — он думает, что его вопрос прозвучал очень чётко, хотя на деле хрен разберёшь его бубнёж. Сансу кажется, будто он не спал вовсе, но прошла вечность. Спасает лишь то, что не в первый раз он терпит подобное изнеможение.       В голове пусто.       — Ёбанаврот, — Санс кое-как встаёт и садится на диван, пытаясь вспомнить, что он хочет сделать в первую очередь. Вздыхает. И успешно вспоминает:       «Кофе».       — Щ-ща… Я… к-кофе заварю, — Санс еле-еле встаёт с дивана. Голова становится ещё тяжелее. От недосыпа ему трудно дышать. — И кое-чё… выдам. А то… А то там… там пизда, — басом говорит он.       «Я не так много выпил, а веду себя так, будто нажрался вусмерть…» — тело слушается слабо, в черепе пульсирующая боль, его даже немного знобит.       Папирус хмуро наблюдает за тем, как Санс пытается перебраться в кухню. Он скрещивает руки на груди — этот жест никогда не предвещает ничего хорошего. Есть в его взгляде противоречия: с одной стороны, жалко Санса, хочется помочь и позаботиться. А с другой — сам виноват.       — Во сколько ты пришёл? — это первый твёрдый вопрос. Папс следует на кухню за братом хвостом, чтобы убедиться, что тот не ёбнулся по дороге и не расколошматил себе череп, ударившись об угол стола, или косяк двери, или плитку... Хочется, конечно, дольше прожигать его взглядом на расстоянии, или вплотную — не важно. Но тогда Папс не успеет позавтракать. Он разогревает остатки вчерашнего ужина в микроволновке. — Мог меня предупредить, что пойдешь бухать, — голос становится недружелюбным. Санс, по правде, никогда не предупреждает о том, когда идёт бухать, и сколько он будет бухать, потому что для него это уже привычка — нечто постоянное, к чему и Папирус должен привыкнуть. Но если что-то Папируса не устраивает, то вряд ли он хоть когда-либо это примет.       Но утро у Папса не задалось с самого осознания, что он проснулся один в буквально промороженной комнате, и скрывать своё негодование не намерен. Бухой невыспавшийся брат дело лучше не делает, который на посту опять вырубится, а Папирусу придется выслушивать от других патрульных по поводу «чё твой брат опять нихуя не делает, ты же генерал, и бла-бла-бла», либо Папирусу весь оставшийся день придется наблюдать его вымученную физиономию, в которой Санс виноват сам. Либо и то, и другое. И ни одна из этих перспектив Папирусу не нравится.       — А сколько сейчас время? — Санс смотрит в телефон. — Ну, — короткое молчание. — Получается, что… час где-то… назад, — отвечает он далеко не сразу, заваривая одновременно… три кружки кофе, не ощущая никакой угрозы со стороны брата. Точнее, Сансу сейчас вообще похер — он свою часть работы исполнил и поэтому считает, что нет наёба. — Я не планировал приходить так рано, — то есть поздно, но череп его неизбежно глючит. — Но, бля… — сухо протягивает он с хрипотцой. — Я просто обязан был попиздеть с этой ебанутой. Хоть много она и не выдала… — Санс задумывается. — А насчёт бухать — произошло спонтанно. И, кстати, дерьмо вампирье это, а не… а не б-бухло.       Несмотря на то, что Санс тормозит изрядно, речь у него постепенно становится чётче. Он подходит к раковине, пока кипит вода в чайнике, и тут же умывается, пытаясь прийти в себя.       Всё ещё кривя лицо от хренового самочувствия, Санс опирается о тумбы, не глядя на брата, склоняется над чашками и сипло добавляет:       — Чтоб ты не думал, что я… там совсем охуел, — он тут же забывает, что хотел сказать, а хотел он сказать, что правда шёл к Деймону, а не бухать. – То вот тебе сразу несколько фактов о «невероятном вампирьем всемирном блядстве»: первое — я ебал Деймона в рот, и, сука, он гнида ебучая; второе — я в их пиздобратию таки вступил, и чё будет дальше, я не ебу; третье — я знаю, кто из них самый главный, и даже более того, я с ним чуть-чуть поболтал и поболтаю ещё сегодня… Э-э-э-э… А в-четвёрты-ы-ы-ых… они хотят пере-кость-лошматить вообще всю КГ, то есть, основательно. Либо гвардейцы лижут им зад, либо идут в спарту, особенно… особенно когда они воздвигнут своего «главного» после Асгора, — Санс сильно морщится. — Блять, череп ёбаный… — шепчет он злобно.       А потом резко поднимается и лезет в верхние полки за таблетками. Думать обо всём этом и вспоминать всё происходящее почти нереально.       Когда микроволновка издает пронзительный звенящий писк, Папирус буквально может чувствовать, как у Санса всё трескается внутри черепа. Санса не жалко. Совсем. Только самую чуточку. Ладно, Санса жалко. Но взгляд Папирус не меняет. Он достаёт стейк с тушёными овощами.       Воспринимать брата сейчас сложно, как и сложно концентрироваться на том, о чём он говорит. Папирус садится за стол, принимаясь за еду, очень стараясь держать фокус на главном, а не на том, что Санс охуел.       Бухло у Санса происходит всегда спонтанно.       Но по большей части он обижен за одиночество с самого утра.       — Ого, только вступил в их блядущую систему, а уже знаешь, кто главный? — ядовито произносит он, на самом деле не особо желая язвить именно на эту тему. Про то, что у вампиров планы на КГ — почти неудивительно. Папирус без особого аппетита жуёт очень вкусное мясо, морщась от чересчур противной интонации.       — Пф-ф-фхт, — звучно фыркает Санс. Когда чайник закипает, он небрежно разливает воду по трём чашкам, телекинезом берёт их и направляет к столу, ставит, а сам развязно грохается на стул. И, посмотрев на брата с малость надменным взглядом, бурчит:       — Ну не интересно тебе — так и скажи, — Санс выпивает первую кружку кофе. — Ток потом не спрашивай, каким образом, где, куда, когда и почему, — он едко хмыкает.       Папирус чуть стискивает зубы. Вилка в его руках гнётся.       — Нет, Санс, мне охуенно интересно, — интонация говорит об обратном, но, вообще-то, ему действительно интересно. Но Санс его бесит. Алкоголизм — тема не новая в отношении Санса — в отношении всего Подземелья в целом. Но так уж Папирус устроен, что отделяет брата от этой целостной кучи говна, считает чем-то особенным и полноценным отдельно от места, где они живут. Каждый первый здесь алкоголик, а тот, кто отрицает, просто не смирился с этим. Папирус сам относительно недавно бухал с братом, пусть и сомневаясь в правильности решения. Может, у него самого проблемы с алкоголем, а он не замечает?..       Он шумно вбирает воздух.       — Из вредности нихера не скажу, — врёт Санс, прерывая отстранённые мысли Папируса.       — Из вредности не скажешь? Ты охуел? — щурится Папс, начиная закипать. Удивительно быстро он возвращается из долгих мыслительных процессов в реальность — место, где раздражает всё. А Санс — особенно.       Папирус прекрасно понимает, что брат всю ночь выискивал новую информацию, в некоторой степени, ради него же, пусть Папс этому не особо рад, как и не рад тому, что брат теперь служит какому-то геноцидному вампирьему культу. Он хочет выкинуть что-то вроде: «ты с кем, блять, рожа вампирья разговариваешь», а ещё: «собираешься утаивать от меня информацию, которую для меня же и вынюхивал?», а ещё у него острое желание начать огрызаться, набивать себе цену, самоутверждаться и высокомерить, ведь это он, Великий и Ужасный Папирус его, вообще-то, покрывает, и перечить ему Санс не имеет права. Может, даже начать угрожать, но он охуенно вовремя кусает язык, переводя злостный взгляд на свою тарелку. Речь Папирус контролирует тяжело, особенно, когда в ярости. Особенно, когда вспышки гнева противоречат его искренним желаниям и мыслям.       — Кто их главарь? — сухо спрашивает Папс, не поднимая взгляда. Он снова ругает себя за неуместную вспыльчивость.              «Санс будто сразу не может назвать имя, нужно, блять, повыёбываться», — думает Папирус ворчливо. Он отрезает большой кусок стейка, запихивая в рот, чтобы, вероятно, не сболтнуть ещё чего-то очень отвратительного, что заставит Санса сомневаться ещё и в брате. Папирус очень сильно старается сдерживать свои мудацкие мысли, потому что они — совершенно не то, что отражает его внутренний мир. Он надеется.       Санс почему-то внутренне веселится с реакции, и залпом выпивает вторую кружку.       — Завязывай с кофе, — мрачно бурчит Папирус, поглядывая на брата. Тот обставился кружками, будто те спасут его от злого взгляда.       «Ну ты гений, конечно, хочешь, чтоб я уснул сразу же, как дойду до поста?» — думает Санс, но вслух не говорит ничего. Только отвечает на прошлый вопрос:       — Ториэль, — он хмыкает. — Я хуй знает, что сделают с тобой, а тем более со мной, если ты кому-то это скажешь, ибо… Об этом, бля, буквально помимо меня знает, ну, вампиров десять где-то, и то, самые-самые такие, бля, важные.       Папирус чуть ли не давится своим стейком. Санс смотрит в отсутствующие на мгновение зрачки брата. Ах, да, он же не знает…       — Да, она жива, и да, она, блять, каким-то раком устроила всю эту хуйню! — громко заявляет Санс, размахивая руками. Похоже, кофе начинает действовать. — Я это узнал ещё до того, как пошёл к Деймону, — короткое молчание, в которое Санс зловеще ухмыляется. — Он едва ли как сука не ревел с того, что Королева освятила меня личным вниманием, — Санс начинает громко ржать. — Лох ебливый, сосать, — басом добавляет явно в обращении к Деймону, и тут же выпивает третью кружку кофе. — Ещё больше охуел он с того, что мы с ней друзья. Ну, условно друзья, конечно, — короткое молчание, он ещё раз вздыхает. — Ожидаю вопросы.       — К-королева жива, она вампир, нет, она, блять, ёбаный главарь — эпицентр всего происходящего, — и она хочет свергнуть своего бывшего, при этом угандошив половину Подземелья? — лицо Папируса становится растерянным. — Я в это, типа, поверить должен? — на самом деле он верит. Просто он в ахуе. — Эм, вампирское пойло тебе лучше больше пить, может в него кровь какого-то пидораса добавляют, потом ещё голоса начнёшь слышать… — голос его нервный.       — Ну, бля, не верь нахуй, потом не ори, — почти что обиженно бросает Санс. — Я выпил всего пять рюмок виски, я не такой уж, блять, бухой, — некая обида переходит в злость, хотя про виски, скорее всего, он врёт. — Я больше спать хочу, ты, бля, в курсе, что если не спишь сутки, то это приравнивается к воздействию алкоголя на организм? — но в итоге Санс тут же остывает, не прерывая зрительного контакта. Не смешно нихуя, и Санс говорит всё как есть.       — Нет, блять, подожди, я… — Папирус мотает головой и жмурится. Кажется, бухая ночь Санса его уже не волнует.       «Он там случайно заодно очень спонтанно не обдолбался какой-то вампирской дурью?» — несколько секунд Папс непрерывно пялится на брата, широко распахнув глазницы, будто ожидая, что он начнёт громко смеяться и скажет, что всё это тупая шутка. Но Санс молчит в ответ, и это напрягает ещё больше. — «Уж лучше бы обдолбался», — мрачно проскальзывает мысль. Папс, всё ещё не переварив свежую информацию, чуть мнётся.       — Ты… Ты в друзьях с Королевой? — выдает он осипшим голосом, пытаясь вернуть брата в разговор.       «Это похоже на чёртов анекдот».        — Ага, я тоже охуел, — фыркает Санс, понимая, что вот об этом Папирус тоже не знает. — И, нет, не в друзьях, а скорее в… хорошем сотовариществе! — он падает на спинку стула и скрещивает руки.       — Ага, и, типа, о чём вы с ней общались? Ты доёбывал её каламбурами, и после этого она решила искоренить всю подземную расу? — Папсу всё ещё сложно воспринимать это адекватно.       — Между прочим, она меня очень уважает, — гордо заявляет Санс, но это конфликтует с его уставшим и полуоткрытым взглядом. — Она обожает мои каламбуры, и сама она юморная пиздец. А так, ну…       «Ладно, вскрываться — так полностью. Всё равно ему придётся смириться с тем, что я теперь буду чаще отсутствовать на "работе"».       — Э… Ты помнишь, что я иногда съёбываю с поста? По очень важным, разумеется, причинам, в основном, как ты знаешь, я валю к Гриллби или по каким-то там своим мелочам, или там что-то пожрать, или к кому-то сгоняю на пять минут, ну, разные истории, не суть... просто всеми возможными способами проёбываю работу, — вот так он просто и прямолинейно говорит об этом. — И, короче, ты наверняка помнишь тот случай пару лет назад, когда ты меня застал стоящим возле двери в Руинах. Ты ещё мне тогда не поверил, что я туда поссать отошёл и, да, я не ссал. В общем, Ториэль живёт в Руинах, и она часто торчит у той самой двери и… возле той двери я с ней иногда приходил попиздеть, потому что… а потому что да, уже не суть важно. Суть в том, что у меня есть прямой доступ к главной этого пиздеца. И я у неё на хорошем счету, полагаю, — Санс чуть склоняет голову вниз, так, что его глаз не видно. — Она объясняла мне, зачем устраивает эту хуйню и сама опознала во мне вампа, а я, затем, в ней. Ответки там тоже говно, типа: «Асгор хуесос, ничего не заслуживает, хочу, чтоб он страдал так же, как все», но бля, — резко вскидывает Санс голову, махнув рукой. — Она ёбнулась там в своих Руинах, — Санс изо всех сил пытается вспомнить, о чём он говорил с Ториэль ещё. — Я… сейчас сильно торможу, поэтому задавай вопросы ты, лады? Я попробую… что-нибудь вспомнить ещё.       Папирус в какой-то момент улетел в Астрал, забывая и про свою еду, и про Санса, и про весь мир в целом.       Санс не шутит. Папирус пытается это осознать.       Не получается.       Комментарии Санса о том, что Королева сама по себе юморная и любит шутки Санса, дают Папирусу повод сделать вердикт ещё до утверждения брата: Ториэль — ёбнутая. Это его убеждает больше, чем безумное одиночество и хладнокровная месть. Папирус пытается осознать: всё это время Санс базарил с незнакомой женщиной из Руин, вместо того, чтобы сидеть на посту, и случайно скорешился с Королевой, сам того не подозревая? Почему, чёрт возьми, всё всегда крутится вокруг Санса? Он что, центр вселенной? Папирус думал, что давно занял это место.       — А как… Ториэль… Заправляет всем, если она сидит в руинах? Врата же закрыты. Или это как-то связано с теми телепортами, что нам дали Матильда и Мэттью? — он очень старается вести себя адекватно, вспоминая, что тот говорил.       Королева уважает Санса. Это звучит ещё более странно.       Папирус трёт лицо.       — Так, окей, а… Что они собираются с тобой делать? Зачем им ты?       — Э-э-э… — Санс задумался, и по его кислому лицу видно, что думать ему тяжело. — Ща, погоди… — он пытается вспомнить, но, кажется, этот вопрос он ей не задавал. — Бля, а вот хуй знает, как. Может и через эти шары телепортации, которые, кстати, мне сегодня должны будут выдать, — он вспоминает про некую регистрацию и Стеф, а затем и про разговор с Меттатоном, который у него почему-то полностью вылетел из головы после того, как он повстречал Эрику.       Санс тут же становится чуть мрачнее.       — Но у меня есть теория, связанная с Напстаблуком. Если Мэттью и Матильда не врали, то, может, он является основным информатором, за счёт того, что призрак? Ещё возможно с пауками связано… А ещё Ториэль умеет пользоваться телефоном, — Санс тут же щёлкает пальцами. — Кстати, о Напстаблуке. Конкретно про него я до сих пор хз, но… Предводителей сейчас пять, — короткое молчание. — Или четыре. Блять. Я не ебу. Но короче, — Санс трёт лоб и чуть кряхтит. — Пытаюсь объяснить понятнее… У каждого вампа, вроде Деймона и Маф, закреплена территория, где они больше торчат и управляют своими шайками вампов. Деймон трахопиздит за Новый Дом и ныне Хотлэнд, потому что Маффет реально запихали в какую-то хуйню и теперь этот чмошник сразу за два региона отвечает, — короткое молчание. — Ещё одна хуйлуша в Ядре торчит как главная, потом кто-то ещё за Ватерфолл, ещё кто-то за Руины и… всё. В Сноудине, по непонятным мне причинам, главарей нет и, как мне сказал Деймон, там я могу быть «полезным», даже не за счёт того, что у меня, — далее он говорит максимально напыщенно, как бы выделяя то, что он говорил именно Деймону, — «мой сумасшедший брат – один из генералов, который может шайку их хуесосов одной залупой вынести нахуй», — Санс снова молчит и чуть смущается. — Ладно, второе даже правда. А что они хотят делать со мной… — протягивает он устало и чуть высоким голосом, напоминая себе же вопрос. — А вот хуй знает. Я им сразу дал понять, что с тобой мне не по пути. Да и они все поголовно считают, — он очень широко улыбается, — что нет угрозы того, что мы — команда, хе-хе-хе-хе, — Санс очень злобно хихикает.       Папирус хмыкает на злобный довольный смех брата, но это его почему-то не радует совсем.       Большее, что беспокоит сейчас — планы вампиров по отношению к его брату, и в каких делах он в итоге будет участвовать. Папирус хочет быть хотя бы морально готовым к тому, с чем ему придётся мириться, и как Санс сам будет с этим справляться.       — Я тоже рад, что у тебя очень пиздатый брат, — говорит он чуть мягче, поднимая на Санса вкрадчивый взгляд, более спокойный. — Они хотят по возможности завербовать всех гвардейцев, а остальных убить... Поэтому они ждут? Надеются лишить Короля абсолютно каждого стражника? — он фыркает. — Меня они в свою контору ещё не звали. Наверное, оставили это на тебя. Но когда они поймут, что это гиблый план, просто попытаются меня убить? Очень самонадеянно с их стороны, — Папс усмехается, всё ещё полностью не расслабляясь.       Санс изнурённо улыбается, как бы говоря своей физиономией: «не неси хуйню, любимый мой, сам всё понимаешь».       — Так тебя, блять, звать и не будут. Во-первых, ты всех там пугаешь одним своим появлением, во-вторых, я там уже наплёл хуйни про то, что ты, блять, помешан на геноциде вампиров, и что я от тебя скрываюсь как могу, едва ли не реву каждый день с этого, потому что ты такой умный, внимательный и гениальный, а я такой тупой, отчаянный и на стрёме.       Папирус слушает серьёзные аргументы Санса.       «Да я и не собирался», — думает он, подперев скулу рукой, но Санса не перебивает.       Ему становится забавно с того, как брат легко промывает всем мозги. Санс выглядит в этом уверенным, пусть и малость измученным. Папс, усмехаясь, вспоминает про свой завтрак.       — Боже, да ты жертва, — саркастично ахает он, улыбаясь. — Жертва умного, внимательного и гениального, сногсшибательного, блестящего, великого и ужасного меня! — а потом в миг становится очень-очень серьёзным. — На самом деле я каждую ночь прорабатываю версию вероятности твоего вампиризма и только жду момента, когда это подтвердится, чтобы убить тебя, — он пронзительно смотрит брату в глаза, а после расплывается в улыбке. Если они думают, что вампиризм — охуенный предлог и вообще последнее, что держит Санса в живых, то это невероятно тупо. Хотя, кажется, они и Папируса считают до невозможного тупым, раз в их представлениях он ждёт лишь повода, чтобы разобраться со своим братом. Папирус вспоминает их ранний разговор на тему смерти друг друга, и на секунду осекается. — Шучу, — он решает, что с Сансом лучше подобных фраз выдавать как можно меньше. — Сегодня ночью я думал вообще не об этом. Ты там, конечно, тоже присутствовал, но, эм, немного в другом смысле, — Папс отводит взгляд, чуть краснея. О Сансе он действительно думал, думал очень много и совсем не по-братски. Может, только благодаря этому он и уснул.       Санс смеётся с шутки брата искренне.       — Как дела с прорабатыванием версии вероятности моего вампиризма, сыщик хренов? — прыскает он. Шутку Санс уловил, разумеется. — Хм-м-м… Наверное, ты думаешь, что я просто ёбнутый, а не вампир, и что я ни за что на свете не стану убивать твоего горячо любимого Асгорчика, м-м-м.       — Ага, жаль у нас с Асгорчиком не взаимно, — фыркает Папс саркастично и без особого энтузиазма, накалывая на вилку брокколи. — А то вдруг окажется, что мой брат совмещает в себе и вампиризм и ёбнутость, — а вот в этой фразе сарказма нет, но Папс говорит вполне довольным голосом.       — У всех с Асгорчиком не взаимно, это не беда, бро, — улыбается Санс. — Если что, ты всегда можешь перейти на… — голос преображается, становится немерено низким и басовым, — тёмную сторону этого мира, к своему вампироёбнутому брату старшему, он-то гей-ний, говна не посоветует, — Санс смеётся ещё громче.       А потом, хитро щурясь, вспоминает:       — А ещё… Я, бля, три часа пиздел с какой-то подружкой Элисон, у которой рот буквально не закрывается, она сказала, что хотела бы с тобой потрахаться, — Санс начинает гыгыкать.       Папирус моментально поднимает на брата взгляд. Такой пренебрежительный и угрожающий, будто перед ним та самая подружка Элисон.        — Ей так понравилось, как ты орёшь, — продолжает Санс. — Сказала, хи-хи, — его прям распирает, — типа, «если он трахается также, как орёт — то он мечта», — Санс начинает смеяться, опираясь руками о стол. — Бля-ять, я та-ак хотел с ней согласиться, нахуй, и расписать длиннющий и максимально положительный отзыв на эту тему, потому что рассказать есть, бля, что, но… Нельзя, к сожалению. Хе-хе, — хотя на деле, конечно, Санс бы не стал про это говорить что-либо. Это только его дело и вообще, Папирус — его.       «Эта манда ещё не слышала, как он со мной в постели орёт, когда нижний», — Санс от этой внезапной мысли улыбается ещё шире, и его лицо становится каким-то чрезмерно дьявольским.       — Ладно, бро, не косись на меня так. Надо же хоть немного разрядить обстановку, — улыбка не сползает с лица.       — Ого, у меня есть фанаты, — прочищая горло, выдаёт Папс, стараясь держать лицо, будто не желает сдохнуть на месте от таких фактов. Ему нахуй не нужны никакие фанаты. Санс его единственный фанат номер один, и Папс не собирается делить себя с кем-то ещё. — Не пойми меня неправильно, я очень рад, что ты нашел единомышленника.       «Но можешь с ней нахуй больше не общаться?»       — Но мне странно осознавать, что ты общался с кем-то, кто хочет со мной потрахаться, когда со мной трахаешься ты, — Папс восторг брата не разделяет. Если бы ему кто-то сказал, что хочет потрахаться с Сансом, то этого монстра бы уже не было в живых.       Санс лишь пожимает плечами нейтрально и отводит взгляд.       — Бля, это ж шлюха, успокойся. Гвардейцы высоких статусов — равно элита. Да и к тому же, я не удивлён, что многие бы хотели с тобой перепихнуться, я, вот, тоже хотел, — Санс теперь то ли с издёвкой, то ли с пошлостью ухмыляется во все зубы. — Ты и вправду ведёшь себя как полноправный альфа-самец... И это мне тоже давно нравится, хотя и нижний ты хорош… да и вообще ты, бля, в любой роли хорош, сука, — он чуть краснеет. — Интересно, в каком смысле я у тебя во сне присутствовал. Я ведь тоже о тебе думал постоянно… Даже когда мне эта Эрика мозг ебала своими странными изречениями.       Папирус становится на тон краснее, чувствуя себя особенным. Даже каким-то экспонатом в музее, которым Санс восторгается. А если приводить более извращённое сравнение: будто он — какая-то невероятно охуенная, многофункциональная новая секс-игрушка в единственном экземпляре, которую желают заполучить все, но достался он лишь Сансу, и тот с коварным злорадством желает хвастаться тем, какие яркие оргазмы с ним получает.       Папирус становится ещё более смущённым, опаляя лицо краснотой поневоле.       — В очень приятном смысле, — признаётся он, прикрывая веки. Папс бы продемонстрировал сейчас или ночью, но тогда они либо опоздают на пост, либо Санс совсем сдохнет от недосыпа и вырубится в процессе. Но признания брата звучат очень… лестно, выводя на улыбку.       — «В очень приятном смысле» — это когда я на твоих глазах всех убиваю и рассказываю каламбуры про лисичек? — Санс снова ржёт. — Ладно, твоя вариация мне тоже по душе.       «Я вот снова о твоём члене думал… Надо определённо взять линейку».       Папирус фыркает, закатывая глаза, потому что, вообще-то, по его мнению, Санс пиздецки сексуален, когда так хладнокровно карает своих врагов. Что ж поделать, они живут в ебанутом мире — наивно полагать, что все здесь будут адекватными.       И вся эта история сбивает его с толку. Он мотает головой:       — Погоди, подружка Элисон? А она, получается, ещё не в курсе, что ты её убил, и мы очень страстно осквернили её труп? — ведёт бровью Папс, чуть отходя от смущения.       — Ага, подружка Элисон. Она сама ко мне подсела и начала трахопиздеть. Сначала даже предложила выпить и тоже поебаться, сказала, что Эл очень понравилось ебаться со скелетом, — Санс бьёт себя по лицу, — Естественно, я её стал слать нахуй по всем фронтам. А потом решил, что можно её чуть разговорить.       В душе Папирус надеялся, что когда они убьют Элисон, то пообрубают с концами все мысли о ней. Оказалось, нет.       — Еще бы ей, бля, не понравилось с тобой трахаться, — бормочет Папс, особо не осознавая, что говорит, а после краснеет, осекаясь. — Знаешь, мне кажется твое общение с проститутками приносит одни беды, от которых страдаем потом мы оба. Так что ради меня, пожалуйста, учись на своих ошибках, — почти просит он.       — Единственный раз, когда это принесло проблему, и теперь мне нужно прекратить общение, как минимум, с тремя знакомыми, которые работают в этой области, — Санс почти что пожимает плечами и, в мгновение, он выглядит даже бодрым. — Гениально, — а потом отчаянно выдыхает. — Знаешь, бро… я так рад, что ты иногда мне ебёшь мозги. Мне после разговора с этой шмарой теперь не страшно ничего. Она й-й-йобнутая, — он растерянно посмеивается.       — Я не трахаю тебе мозг, я просто беспокоюсь за тебя, — добавляет Папс чуть тише и слабо хмурится. — И раз ты так сильно этому рад, то в следующий раз не возмущайся, — предупреждает он, потому что поводов беспокоиться за Санса миллиарды.       А сам он начинает думать, что брат вынес настоящую психологическую пытку, посматривая на него с приподнятой бровью, выслушивая такой поток откровений. У Санса явно осталась травма.       Санс вздыхает, снова потирая череп от боли. Кажется, ему нужна четвёртая кружка кофе и ещё больше таблеток.       — Тем более, что ты беспокоишься за меня, и это, бля, мило и приятно. А там конкретно трахают извилины, прям хуй в серое вещество вгоняют и жёстко ебут как дырку, выделанную в арбузе. Я трезвым её вынести просто не мог, блять, — Санс слегка успокаивается. — А так… Ну, оказывается, нет. Про моё убийство не знает. А ещё она не знает, что Элисон жила с двумя гвардейцами. То есть, она знала, что там с ней два «качка-гея», и что они о её вампиризме нихуя не знают. Мотай себе на кость, — Санс щёлкает пальцами. — Она любезно предложила мне адрес Элисон, чтобы я с ней «подружился», — Санс издевательски прыскает.       «Бля», — он резко мотает головой. — «Её надо обязательно с Андайн познакомить, мне кажется, вот она будет идеальной для неё собеседницей, отвечаю. Такую хуйню только она выдерживает, потому что сама почти так же разговаривает».       Папс тут же делает пометку в черепе с отменой выговора для Фрэнка и Гэвина.       — Да уж. Хорошо мы с ней подружились. Мне понравилось. Особенно на моменте, когда наше с ней знакомство закончилось, и мы перешли к самому важному, — Папс улыбается.       Одна из его частей всё ещё не верит, что они занялись сексом душ, вместе, буквально слились воедино, что брат так просто доверил ему свое сердце и это… очень сильно будоражит до сих пор, заставляя его душу внутри биться чаще, вспоминая все эти ощущения и чувства абсолютного и безусловного доверия. Ему становится тепло.       Папирус напоминает о вчерашнем дне в квартире Гэвина и Фрэнка, и Сансу это нравится.       — Я ей не говорил, что мы ходили с ней вчера «дружить». Думаю, ей бы это очень не понравилось… Особенно, если бы я ещё и тебя упомянул, — он снова прыскает.       «Сука, убили какую-то шлюху, трахнулись душами, обкончали и спиздили занавеску. Мы с Папсом определённо победители по жизни. Но теперь я точно на нём готов жениться… или замуж выходить. Поебать. Пха-ха-ха-ха».       — Боишься, что она перестанет быть твоим единомышленником и перехочет со мной трахаться? — вопрос риторический. — Она не достойна меня даже в своих мечтах, — а вот это Папирус выговаривает очень серьёзно, почти оскорблённо. — Думаю, вампиры сами проклинают свою расу, засоряя её такими вот... недоразумениями, — брезгливо выдаёт он. Проституция всегда казалась ему финальной стадией разложения личности. Может, потому что у него нет знакомых из таких кругов. Папирус бы не переспал с путаной, даже если бы заплатили ему. — Забавно, что они обращают шлюх и гвардейцев, будто мы на одном уровне, — он фыркает. — Хотя чего от них ожидать? Они имеют обезумевшую от мести, одиночества и твоих шуток Королеву, дохуя обращённых монстров и, если я правильно понимаю, то гвардейцев тоже? — Папирус рассуждает вслух, вспоминая, что изначально они говорили про Руины и Ториэль. — На Сноудин у них какие-то особые планы? Или мы просто не достойны такого внимания? — Папирус не знает, делает ли это Сноудин более безопасным. Конкретно здесь случалось больше всего вампирских рейдов. — Может, это как-то связано с Руинами? Двери в них лежат через нас, я… пытаюсь это как-то связать, но если дело реально в Ториэль, то тогда здесь было бы больше вампирских предводителей. Это странно.       Череп Санса начинает болеть сильнее, но он это мужественно игнорирует. Таблетки, кажется, не помогают. Как бы сверху всего этого не началась неприятная тахикардия из-за кофе.       — Либо да, из-за Руин… — формирует он мысли кое-как, приложив ко лбу руку. — Либо гвардейцы уже сейчас должны сливать больше инфы. Либо они, в итоге, станут трупами. Но прикол в том, что они, в основном, держат цель на всяких сержантах и биомусоре низкого ранга. Вот монстры вроде тебя, Андайн, там, генералы всякие (и то, на самом деле даже тут под вопросом) — уже совершенно другой уровень, — короткое молчание. — И они понимают, что… с вами куда тяжелее. Вас так просто не сломать и не завербовать. Хотя, — хрипло добавляет он. — Ториэль спизданула фразу в духе: «если близкий монстр принимает твой вампиризм — значит, он должен быть среди нас», — он снова едко прыскает. — Блять, тут в итоге всё сводится к тому, что я, во имя твоей безопасности, при определённом раскладе, должен, блять, обратить, потому что мне тут без тебя делать абсолютно нехуй, и я на такие условия критически не согласен, — Санс почти что бесится, но тут же становится проще и снова задумывается.       Продумывать сразу сотню путей заранее — конёк Санса. Ему жить проще, когда он предугадывает один из сценариев.       — Хотя, я не вижу логики даже в этом, потому что… — он протягивает, пытаясь выдать связную речь, вспомнив ещё кое-что. — Деймон упомянул, что есть группы вампиров-предателей, которых также не устраивают порядки основного вампирьего блядства. Но хуй знает, работают ли они на КГ или вообще против всех из-за Асгоровых законов. Конкретики нет, просто сам факт того, что они существуют, — он выгибается. — Но к чему я всё подвожу? А к тому, что… Я не понимаю, нахуя они хотят всех переебашить, если всё равно и так и так будут предатели. Каким местом эти дебилы думают — я хуй знает, и сам факт того, что Ториэль вышибает клин клином — тоже ещё та параша.       Папирус выглядит сильно задумчивым, вникая во всё, что брат ему излагает.       — Я… Ничего не слышал насчёт групп «вампиров-предателей», — он задумчиво ведёт бровью. Ему даже интересно, как они действуют, давно ли сформировались. Есть ли шпионы этой группы в вампирской секте? — Можешь узнать о них больше? Может, с этими уёбами на контакт пойти будет проще, чем с другими уёбами? Я узнаю у Андайн, слышала ли она что-то подобное.       У Папируса всё ещё не укладывается в голове, что всему виной Ториэль. Интересно, замутил бы кто-нибудь переворот, если бы эта старуха реально была бы мертва?       — Давай, узнавай. Я тоже попробую, если выпадет такая возможность, — Санс на мгновение задумывается о том, что Мэттью с Матильдой в итоге могли вступить в одну из таких организаций, но мысль эту не озвучивает. — Но, думаю, если основная цель вампиров под руководством Ториэль — свержение Асгора, и у них есть «предатели-вампиры» — то это значит то, что они, наверное, против свержения.       «Логика здесь просто пиздец», — думает Санс про себя, не до конца поняв, что он имел в виду под последней фразой. На самом деле, здесь всё не так однозначно, и не факт, что такие «предатели» могут быть фанатиками Асгора. И не факт, что им сотрудничество с КГ будет интересно.       — Велика вероятность, что они на вашей стороне. Да даже Деймон думает, что они с КГ работают.       «Если они на нашей стороне, почему я о них нихуя не знаю? Или Санс своими красноречивыми жалобами на меня всех вампиров распугал?» — думает параллельно Папс.       Разговоры с братом о важных вещах будто немного пробуждают в Сансе энергию, непонятно как, но, то ли ему просто нравится с ним болтать, то ли Папирус своей пронзительностью и строгостью вынуждает Санса быть более серьёзным.       — Скажем так, с Деймоном вышел не самый приятный разговор и, от-кровь-енно говоря, — Сансу похуй, что он повторил каламбур. — он хотел даже меня нахуй уже сам послать, пожалев о том, что вообще меня звал, — улыбка из дьявольской обращается в издевательскую.       «Хорошо, что Деймоном он не интересуется», — Санс вздыхает.       — Я сегодня ещё поговорю с Ториэль и задам ей несколько вопросов, если получится. И… Я даже предлагаю разыграть сцену того, как ты меня на весь Сноудин хуесосишь за то, что я прогуливаю работу и опять гуляю в какой-то жопе мира, — он широко улыбается снова. — Я ведь по факту её прогуливаю… Только в целях другой работы, но об этом мы, конечно, умолчим.       — Полагаю, актеры из нас действительно, что надо.       — Да, актёры мы пиздатые, — ответ Санса гордый и при этом чуть-чуть нежный.       — Но если снова вернёшься домой бухим, сцена будет настоящая, — Папс тычет в брата пальцем. Он всё ещё зол на него по этому поводу.       — Это будет, и не раз, — обещает ему Санс, гадко улыбаясь. — Бухло всё ещё говно, хоть и вампирье, а я всё ещё алкоголик и без поддержания пивного пресса буду только больше выносить мозги по пустякам… как вчера. Да ладно, я, блять, почти уже трезвый даже, успокойся. Не блюю, не несу хуйню, только деловыми вещами занимаюсь.       — Не смей говорить мне, что алкоголизм — это хорошо, — хмурится Папс, а после тихо выдыхает.       — А я и не говорил, что алкоголизм — это хорошо, — выдаёт Санс. — Тебе повторять не советую.       Папирус закатывает глаза.       «Ну так не подавай пример. Старший брат, блять».       — Я могу терпеть вынос мозгов по пустякам, если в конечном счёте ты перестанешь «спонтанно» нажираться и начнёшь говорить о проблемах прямо, вместо того, чтобы запивать их, — Папирус смиряет брата серьёзным, чуть отчаянным взглядом. Он готов ставить брату ультиматум, в стиле: выбирай, либо бухло, либо я. Но не ставит. Пока что.       Санс едва ли не смеётся со сказанного.       — Ну уж извини, бухать и доёбывать монстров в поисках информации — тоже часть работы. — будет совсем странно, если он перестанет бухать внезапно насовсем.       «Ага, можешь терпеть, я вижу», — Санс вспоминает вчерашнее утро, которое не особо задалось.       Выпускать эмоции надо, и желательно кому-то, но кандидатов нет — у всех монстров своё дерьмо. Да, Папирус хочет быть опорой и помощью, он правда старается и пытается стойко выдержать все Сансовы страхи, но последний уже не в первый раз убеждается в том, что эта идея, в общем-то, гиблая, и ни к чему хорошему не приводит. Портить Папирусу настроение он не хочет. Точнее, тут вырисовывается два варианта: испортить настроение молчанием или испортить разговором, и Санс выберет менее энергозатратный, в надежде, что Папирус даже не узнает, что Санс в один из дней опять поймает какую-то навязчивую мысль. Да и не хочет он собственными словами как-то на него воздействовать, зная, как это по итогу может повлиять на Папируса.       К тому же, Санс вспоминает помимо утреннего конфликта тот, где Папирус ревновал его к самому себе (хоть он об этом и не знал и был сильно пьян). Почему-то неприятно до сих пор, хотя это давно кончилось. Санс помнит, что давал себе слово больше не вовлекать Папируса в свои личные переживания, с чем он уже проебался. И, походу, проебётся ещё не раз и не два.       — Я всё ещё злюсь на тебя, — оповещает Папирус строго, хмуро на брата смотря. Будто сам недоволен от своих эмоций. И это действительно так.       — Злись, если тебе от этого будет легче, — с алкоголиками и вправду сложно, но Санс с этим бороться даже не думает. Максимум — попытается лишь пару раз в год нажираться до вегетативного состояния вместо каждого месяца. Он пьёт с подросткового возраста, почти всю жизнь. Для него это по-прежнему один из самых легкодоступных способов уйти из реального мира, и хоть немного заглушить хаос внутри себя. — Но… отвечаю, ты бы сам забухал от этой Эрики, лишь бы мозг перестал на ней концентрироваться, если бы не отмудохал её до полусмерти.       Глазницы щурятся. Напряжение непрочно его сковывает. Такими цепями, которые он с легкостью мог бы разбить и порвать, но это будет признаком смирения. А по меркам Папируса смиряются только слабаки. Санс бы сказал, что нет смысла трахать себя в голову тем, на что повлиять не можешь. Признание о том, что Санс в эту категорию входит — бесит.       Папирус же центр чёртовой планеты. Даже не так — центр всей, мать её, Вселенной, и всё всегда крутится вокруг него (Санс в частности). И не может быть такого, чтобы что-то было неподвластно этой самой Вселенной.       Папс не хочет признавать, что такая раздражающая брешь, как алкоголизм брата, ему неподвластна. Легче ли ему становится от того, что он злится? Да, возможно. Но ещё легче было бы без поводов на злость. Но для этого придётся стереть брата с лица земли, да и вообще всю землю разом. Кажется, большую часть чувств он выражает через бешенство и раздражение, и, как иронично, его это бесит и раздражает.       Санс, в итоге, размашисто встаёт. Пошатываясь, он берётся за стул и перемещает его. Звуки шкрябания ножек по кафелю неприятно звучат но, кажется, ему похер. Он ставит стул возле брата, садится, и то ли намеренно, то ли нет, ставит свою ногу между двумя его, которые почти что плотно прилегают, но небольшое пространство там есть, чтобы пихнуть свою и почувствовать тепло его ног с двух сторон.       — Ещё что-то интересует? — Санс смотрит брату в глаза и почти уверен, что сейчас Папирус начнёт морщиться с его полумёртвого лица от недосыпа, отчего он, безусловно, в итоге отведёт лицо. — Я, кстати, ещё с Меттой парой слов перекинулся, он там с бабами торчал какими-то. Ну и, опять же, меня этот ёбаный Деймон чуть не выбесил. Да и о нём, кажется, не многие хорошего впечатления.       Санс думает, что уже сам готов признаться, кто такой Деймон, и что один раз с ним уже переговаривался на днях до этого, тоже ночью, тоже в «Кайфе», и что именно он засёк его у БП ещё тогда.       — Думал, они там чуть ли не обожествляют свою вампирью власть, надрачивая на неё каждый день в обязательном порядке, — Папирус чуть отводит взгляд от такого напора со стороны брата. Чувства его всё ещё гложут, и он отчаянно старается отвлечься. — Уверен, загадочность их Главаря играет неплохую роль. Судя по тому, как они заявляют о себе. Как о высшей расе, блять, — хмурится он, выпрямляясь и скрещивает на груди руки. — Деймон, говоришь, один из предводителей? — следует задумчивое «хм». Он может предположить, из-за чего к нему многие относятся через жопу, особенно, если по словам Санса, этот тип отвечает за два региона сразу. — Он там со всеми новичками так приватно беседует? Или ты особенный? Я думал, у них есть отдельный вампир, принимающий, — Папирус проводит параллель с собеседованием на работу. — Так сказать, оценивающий твою пригодность. Или это из-за твоих связей с Ториэль? Хотя, погоди, он же сам об этом недавно узнал, — что-то у него в голове не складывается. — Странно, что он так просто обратил на тебя внимания, раз вы были даже не знакомы... ⠀⠀       Папирус никак не реагирует на прикосновение, но Санс, в общем-то, рад и так, что может просто подставить свою ногу к его двум. Санс уверен, что до вечера он не протянет вовсе, а если и да, то по приходу домой моментально уснёт.       — Именно Деймон пригласил меня в этот клоповник и… Да, я тоже очень сильно охуел с того, что, блять, сами главари регионов, ну, во всяком случае Деймон, лично ведёт наборы в их контору пидорасов. А вообще, я определённо особенный, потому что даже когда я открыто ему давил на яйца и говорил в лицо, что он мне пиздит, он позорился до последнего. Я ему явно был о-о-очень нужен, он упоминал, что той же Ториэль я, возможно, нужен из-за связей и опыта, но, блять, этот долбоящер, — Санс не сразу обращает внимание на то, что Деймон — это Христодул, А Христодул — это крокодил и, в некоторое степени, действительно ящер, во всяком случае, они оба пресмыкающиеся, — такой долбаёб, я не могу, сука. Сначала он мне заявляет, что «каждый со мной готов делиться кровью и всячески помогать», да и вообще мы вся такая огромная, ебать, охуенная, кровная семья братьев и сестёр, — Санс аж рот закрывает от смеха, его ржач был не менее абсурдным чем то, что он рассказывает. — А потом пиздит мне, сука, в лицо, где я даже без своих полученных знаний от Матильды и Мэттью понял бы, что мной помыкают, как безмозглой сукой. Ещё мне понравилась его фраза о том, что все вампиры низшего разряда добровольно идут сливаться гвардейцам и то, «никто не хочет разбрасываться их душами, это, бля, ценный ресурс!» — Санс начинает возмущаться, но всё ещё весело. — Не, а когда он сначала не хотел мне говорить о том, что кроме него и Маффет никого нет в качестве «предводителей», помимо Ториэль, я вообще, блять, чуть его не уебал. Сука, ну явно их там больше! И да, я был прав. Боится, блять, что мне распиздит дохуя чего, потому что «не понимает, кого впускает в их сюперьский клюююб!» — его настолько разносит, что он начинает тупым и наигранным голосом имитировать некоторые фразы Христодула. Санс вскидывает череп вверх и смотрит на потолок, вспоминает:       — Им сейчас очень актуальны вампиры в Сноудине, потому что там своего главаря нет и, по его словам, гвардейцев больше, — Санс ещё задумывается. — Обещал более «прибыльную» работу, когда Ториэль станет Королевой, мол, с «часовым» могу распрощаться… Бля-я-я… — Санс потирает глаза. — Вопросы?.. Уточнения? — почти требовательно спрашивает он, но на брата не смотрит.       Папирус рассматривает брата, фыркает над его поведением и даже немного веселится. И беспокоится.       Он кивает.       — В Сноудине больше патрулей как раз-таки из-за Руин. Только не потому, что там жопу прячет Ториэль, а потому что человек должен выходить оттуда, — в том же Ватерфолле гвардейцы расставлены очень редко и произвольно, даже несмотря на дом самой Главы Королевской Гвардии. Идеальное место для преступлений. — А ты, я смотрю, востребованный специалист по профилю Сноудинских стражников. Да они на тебя как на алмаз должны смотреть, — Папс немного издевается. Над ними или над Сансом — пока не ясно. — Знай себе цену, — учтиво наставляет он, указывая на брата пальцем и слабо щурясь от самодовольной улыбки.       — Как раз я себе цену охуеть как знаю, — Санс поднимает указательный палец вверх и становится очень-очень деловитым. — Я, бля, себя алмазом, который надо заслужить, и выставил, особенно когда наблевал этому уроду в рот и ткнул еблом в его же дерьмо, — палец показывает теперь на череп, — которое он мне в череп залить попытался, — он хитро улыбается, прикрыв глазницы.       Папирус чуть усмехается. О, да, Санс его драгоценность. А потом он поднимается, смотря на брата сверху вниз, и зачем-то кладёт ему ладонь на макушку. Может, так информация, которую он сейчас скажет, перейдет брату напрямую в голову и не застрянет в какой-то тазовой кости.       — Узнай больше про Маффет, — говорит он, смотря Сансу в глаза, будто гипнотизируя. — И про эти отряды вампиров-бунтарей. Если бы они были со стражниками заодно, стражники были бы о них в курсе.       Просьбы Папируса Санс прочно фиксирует в своей памяти, после чего выдаёт:       — Погляжу, кто-то теперь очень рад, что у него появилась крыса, — Санс издевательски улыбается, чуть подставляя череп под руку, — А изначально больше всех был против.       Пальцы начинают ненавязчиво поглаживать чужую голову.       Папс отводит одну бровь в сторону.       — Я и сейчас больше всех против, Санс, но от моего несогласия ты резко не отменишь все свои встречи и сотрудничества, — интонация нейтральная, Папирус практически ни на что не намекает, кроме того же алкоголизма и Санса в целом. Даже несмотря на то, что сейчас он кажется безумно податливым под его ладонью, практически покладистым и послушным. Папирус с подозрением щурится от такого контраста.       Он не будет переубеждать его. По крайней мере, в делах вампирских. Санс в целом не нуждается в подачках брата. Он не слабак, он просто пиздецки вредный и упрямый.       Папс от этих выводов беззлобно фыркает.       А Санс вздыхает, всё ещё держа чуть забавное лицо, возвращаясь к просьбе брата:       — Я попробую что-нибудь вытянуть, но… Сам понимаешь, я у них новичок, хоть и ценный, но… Я как-то должен доказать им, что я не пизжу, — короткое молчание. — Думаю, ты понимаешь, на что я сейчас намекаю.       «Обращения. Убийства. Сливы информации, желательно, от тебя. Да-да. Чем-то надо жертвовать, бро. Думаю, ты это понимаешь и сам».       — Одной харизмы будет мало в моём случае и, думаю, ты понимаешь, что что-то мне придётся похерить. Я, конечно, мог бы сейчас… к тебе и не обращаться с подобным вопросом и избрать самому, но… Хер знает, как у вас там всё устроено выше, — он кряхтит. — Прост предупреждаю, что мне придётся для галки тоже кого-нибудь из твоих ёбнуть. Может, ты спихнёшь мне неугодных в КГ или тех, кого бы ты сам отъебал. Но чтоб они цену имели!       — Я понимаю, — вздыхает Папс, прикрывая глазницы. — Всё в порядке. Жертвы. Равноценный обмен за твою безопасность. Это… честно.       Папирус ненавидит жертвы. Но брата подставлять из-за этого не будет.       Пальцы на черепе брата становятся чуть напряжённое, но гладить его Папс не перестаёт, будто это антистресс такой.       — Я подумаю о том, кого отдам вампирам на растерзание, — он чувствует себя странно. Распоряжаться чужими судьбами напрямую кажется ему неправильным, диким. Но дело не в этом — Папирус знает, что по-другому нельзя. Дело в том, что со своим непрерывно жаждущим желанием всё контролировать, он врезается в ситуацию, где напрямую распоряжается жизнями, и это совсем не кажется желанным.       — Подумай, потому что выбор всё ещё обширный, — голос Санса звучит вдруг как-то напряжённо и тихо, после чего следует короткое молчание. — Пока что, — Санс становится ещё более уставшим в лице, но, кажется, чуть более загадочным.       «Раз уж ты того же сорта, что и я… И ты утверждаешь, что ради меня сделаешь всё… это делает сотрудничество ещё интереснее. Хотя, такими темпами, мы и вправду можем откреститься вообще от всех монстров. Я уже считаю, что наш "симбиоз" непобедим. Но… ты так просто не кинешь КГ без крайней причины, а я не оставлю своё "место в обществе" за просто так. К сожалению, к социуму мы привязаны, а жить на отдельном островке вдали от всех не можем. Да и звучит это… безумно».       — И не говори о моей безопасности. Вампиры — это серьёзно, а Ториэль нацелена ещё серьёзнее. Она — псих. Под раздачу попадают, в первую очередь, гвардейцы — и от психанутого Асгора, и от желаний вампирской богемы иметь больше королевских прихвостней. Тебя это тоже касается, как, сука, генерала, — Санс совсем склоняет голову. — Это касается всех. И пока мы ещё можем что-то сделать.       Папс убирает ладонь с чужой головы, не меняясь в лице.       Если Сансу не хочется, чтобы брат говорил о его безопасности, то пусть он идёт нахуй.       — Твоя безопасность касается меня, я к этому и клоню, — спокойно, но серьёзно объясняет младший. — Если твою жопу раскроют, то моя окажется под ударом, и наоборот. Ты и сам всё прекрасно понимаешь, зачем я тебе это объясняю. Я могу о себе позаботиться, Санс, — он дёргает головой.       Принцип прикрывать жопы друг друга кажется самым разумным сейчас. Но подставлять чужую, чтобы спасти свою — херня. Если Санс намекает на это, то пошёл он нахуй уже дважды.       Папирус взглядом изучает чужое лицо внимательнее, но ненавязчиво. Санс вымученный, но решительный перед ним. Его глазницы из-за синяков под ними кажутся больше и темнее. Сейчас ему придётся напрягаться сильнее. Им обоим. Сансово пристрастие проёбываться во время работы сейчас придётся отложить на второй план, но Папс не удивится, если брату удастся совместить всё и проёбывать две работы одновременно. Но всё же он рассчитывает на его благоразумие. В этой жизни подставить может любой. Кроме брата. И Папирус охренеть как ему доверяет.       Глаза кротко замечают время на часах, и Папс решает чуть ускориться.       — Хочешь, значит, сцену? — он хмыкает, вспоминая его предложение в начале разговора. — Поводов орать на тебя много, но самый выгодный для тебя сейчас — сон на посту. Не могу смотреть на твое измученное ебало. Считай, это официальное разрешение. Всё равно мои замечания на тебя не работают, — он отмахивается, чуть похлопывает брата по плечу.       — Я бы с радостью поспал на посту, воспользовавшись таким официальным разрешением от непревзойдённого Папируса, но мне надо поговорить с Ториэль и съебать ещё кое-куда на регистрацию к вампирам, — Санс, прищурившись, смотрит на брата, явно пытаясь не отключиться. — Поэтому сон на посту отклоняется и я, скорее, проебу часть работы первой половины именно на это. Либо я буду в Руинах, либо в какой-то заднице в городе. Постараюсь управиться до обеда, если что — разыграем сцену того, что я проёбываю работу… опять же, в секретном смысле, ради другой работы, ведь теперь можно сказать, что я разведчик ёбаный. Лазутчик, в рот тобой ёбаный, — Санс едко прыскает.       — С радостью поору на тебя по любым другим причинам тоже, — Папс фыркает. Если Санс успеет управиться до обеда, то, скорее всего, проспит весь перерыв. Папирус и не против. Тяжко, наверное, жить с альтер эго вампира, у которого тоже своя работа, обязанности, мозгоебля.       Звучит всё охрененно тоскливо, но Папирус продолжает улыбаться.       Папирус поднимается на второй этаж, чтобы облачиться в броню.       Когда он спускается с лестницы, Санс стоит вплотную к двери, опирается на неё рукой. Его чуть-чуть шатает. То ли он думает, то ли просто идиот.       — Может даже пересечёмся, если меня опять не утащит Андайн на какое-то спец-задание, — Папс важно вздыхает, без усталости и сожаления. Куда ж они все без него денутся.       Прежде чем открыть дверь, он неглубоко целует брата, поглаживая его скулу. А после они оба выходят на улицу, кутаются в морозный воздух и закрывают дверь. Папирус отправляется на утренний патруль, попутно здороваясь с гвардейскими псами.