Время сумерек

      «Кровь… Кровь… Кровь…»       Санс оглядывается по сторонам.       «Я должен поесть…»       Он впервые с таким рвением приходит на пост и садится на жёсткую скамью, что скрипит даже под его костями.       «Мне нужна кровь…» — он всерьёз задумывается. Его разум начинает диктовать определённые правила, одно из которых: «кровь». — «Если там бойня — может, я смогу поесть? Скажем, я незаметно из кого-нибудь мёртвого выпью кровь? Хотя, как я вчера выяснил, исходя из ещё одного отчёта Альфис, кровь мертвецов для вампиров тоже не шибко полезна, особенно если застоявшаяся. Стоп… А у кого она пьёт тогда? Или ей поебать?» — от собственных нервов, Санс скребёт фалангами пальцев по доске. — «Я так хочу есть, живот крутит, блять…» — он хватается за него и морщится. — «С-сука…»       Санс злится, и время от времени поглядывает, не проходит ли кто мимо. Но всё без толку. Он так просиживает свой таз около четырёх часов — и безрезультатно. Все монстры и гвардейцы будто испарились. Обычно в первую половину дня патрули часто проходят мимо поста Санса, когда проводят первичный обход, более длинный и полный.       «Почему никого нет?!» — это бесит ещё сильнее. — «Почему, когда мне кто-то нужен — нет никого?!» — Санс становится ещё напряжённее. Для него будет очень плохо, если он здесь просидит впустую первую половину дня. Уже приблизительно девять с половиной утра, и Сансу тут сидеть ещё два с половиной до обеда. И то не факт, что он теперь на него вообще пойдёт. Скорее, заглянет в Гриллби и будет искать жертву там, дойдёт до того, что у какого-нибудь дневного пьянчуги выпьет кровь (не зная, что он тоже станет хмельным). — «Надо мной издеваются…» — шипит он мысленно, злясь уже в лице. — «Интересно, как там бойня? Может, мне точно пойти? Сука, я такой тупой, блять… Ведь реально, что мне мешает телепортироваться и одним глазком посмотреть, а там и найти возможность… Пропитаться..?» — осторожность сдерживает сильнее любой цепи. Санс продолжает смотреть из стороны в сторону. Из-за нападения, которое он пропускает, сегодня так пусто? — «Интересно, а другие часовые на месте?» — Санс смотрит в сторону Сноудина. Его пункт почти что самый дальний. А затем он смотрит на другую сторону, там, где Руины. — «Надо навестить леди за дверью. К-как-нибудь», — Санс нервно сглатывает, и его живот снова начинает ныть.       Никто не приходит. Санс жалеет, что тратит время попусту. Тем более, что он попросту боится действовать и не хочет пить ничью кровь.       «Дерьмо… Дерьмо…»       Доходит до того, что Санс очень тщательно высматривает фигуры неподалёку. Но это бесполезно. Кажется, он просто теряет время впустую… и предрекает себя на очень странный и мучительный способ самоубийства. Однако, чудо в итоге случается. Он чувствует тяжёлый запах крови.       «Вкусно…» — запах весьма уловимый и немного манящий. Но он находится далеко. — «Магия… Кто-то возвращается с бойни?» — он смотрит прямо и прищуривается, сосредотачиваясь больше на своих чувствах. Будто думает, что из кустов кто-то сейчас выпрыгнет. Что ж, Санс будет не против раненного доесть, а потом наврать, что у него не было шансов. — «Хм… сильно ранен?» — запах усиливается. Санс, как голодная собака, принюхивается. — «Запах странный. Сука, как пёс себя ощущаю, ей богу. Ещё чуть-чуть и буду по запаху определять, употреблял ли поц наркоту какую-то, как у людей специальные такие кобеля».       Однако, когда до его ушных отверстий доносятся уверенные шаги, сопровождающиеся снежным хрустом, в последний момент он резко поворачивает голову и видит… На своё огромное несчастье, в данном случае, Папируса. Его выражение лица тут же искажается испугом и он едва ли не вскрикивает, кажется, на весь лес, но его широко раскрытый рот остаётся в немом крике. Его тело от оцепенения парализует, и его дёрганная оробелая поза с вздёрнутыми руками и пальцами становится полумёртвой.       «Нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет!!!»       Но, проходит пара секунд, пока Папирус не начинает говорить, а Санс молниеносно выстраивает у себя в голове стремительную и оценивающую логическую цепочку, исходя из наблюдений:       «Стоп… Это не его кровь», — это его успокаивает, но он всё ещё в шоке. Принадлежность крови он определил по тому, как же от брата несёт каким-то дерьмом. На нём сразу несколько запахов крови, Санс, на удивление, их все улавливает. И, кажется, может немного уловить тот, который он ощущал вчера, когда сидел за ноутбуком. Ещё утром он заметил трещину на стене, и тогда картинка сложилась. — «Таки он теперь передо мной сдерживается…»       Наконец, Санс вспоминает, как двигаться и говорить, он этим пользуется:       — Т-Ты… — на секунду голос полностью теряется вместе с зрачками. — Блять, я чуть инфаркт нахуй не словил, — басом цедит Санс. — Ты… Ты не сильно ранен?! — а тут голос становится в разы выше и напряжённее.       «Где-то он ранен».       Кровь сводит его с ума.       «Блять… Почему именно сейчас ты заявился ко мне в таком виде??? Он, сука, нарочно делает, чтоб я сам на него напал!!! Да я, бля, не выдержу же… Он… Он очаровательно вкусно пахнет… Я… Я…»       — Босс, блять! — вскрикивает Санс в последний момент, не выдерживая натиска эмоций, внезапно схватившись за голову и опуская взгляд, едва ли не начиная биться черепом о пост.       Он слишком напряжён. Почему-то он думает, что сейчас начнёт реветь от безысходности… и от своих тараканов в черепе.       Все силы уходят на собственный природный самоконтроль, выработанный годами. Санс не будет даже представлять то, как питается кровью брата. Да даже с его одежды. Санс на такое не согласен даже под предлогом собственной смерти. А даже если и будет — ему проще убить себя, не представляя угрозы.       «Я попал в какой-то ад…» — кричит он у себя в голове. — «Я должен был быть там… На этой р-резне…»       Папирус наклоняется к внезапно вспыхнувшему эмоциями Сансу. Минуту назад, когда у Санса было такое забавное-испуганное выражение лица, Папирус бы даже мог бросить какую-нибудь язвительную шутку. Но теперь ему точно не до веселья.       Он упирается руками на деревянные доски, чуть нависая над склонившейся головой. Санс в ужасе и совсем не от его вида.       — Что с тобой? — проговаривает Папс голосом, совмещающим серьезность и волнение. Когда Санс опускал голову, лицо у него было в панике, а в глазах вздрагивали зрачки. Папирус касается его плеча, чуть встряхивая, а другой ладонью накрывает подрагивающие пальцы на черепушке. — Эй, Санс, со мной всё в порядке, — говорит он тревожным тоном на прежде заданный вопрос. Он хмурится напряжённо от непонимания и волнения. Санс с каждым днём ведёт себя все страннее и страннее. Он потихоньку сходит с ума от какой-то херни, а Папирус не в курсе. Это сводит с ума.       Папирус на себя злится. Он не знает, что делать, но не делать ничего не может тоже.       — Санс, ты меня пугаешь, — зрачки бегают по его опущенной голове, Папс трясет брата ещё раз, сжимая его пальцы чуть сильнее.       Санс медленно поднимает голову наверх и смотрит в глаза Папирусу.       — Ум… Умойся… — проговаривает Санс через силу сдавленным тоном. — Я сейчас чуть не… обосрался, — он не может скрыть очень нервозную улыбку, а его зрачки трясутся и кажутся очень маленькими. — Ты с-себя видел вообще?! — добавляет он чуть возмущения. — Я… Я что, блять, должен подумать был?!       Папирус секунду озадаченно молчит. Убирает свои руки и хмурится ещё сильнее. Он отходит со сложным выражением на лице, берёт в руки горсть снега и умывает им лицо. Чуть запёкшаяся кровь начинает разводами стекать по лицу, такому же хмурому и неоднозначному.       — Лучше? — с прежними серьёзными эмоциями спрашивает он, отряхивая руки от снега и скрещивает их на груди.       — Д-да… — растерянно отвечает Санс, он ощущает, как на его черепе появляется пара капель пота. — Уже лучше…       «Нихуя не лучше. Меня морят голодом, это ужасно!»       Папирус не знает, есть ли хоть какой-то смысл спрашивать, что с его реакцией. Он прокручивает увиденное: сперва Санс испугался крови на нём, да. А потом отошёл. А потом его снова нахлынуло. Папс вздыхает, не находя в этом логики. И, не ожидая ничего, всё же интересуется:       — Что с тобой?       — Я… Я думал… Думал…       «Кровь… Запах… Чёткий…»       Он резко вздыхает и тут же резко встаёт, так же ударив двумя руками по столу. Да, он выглядит, кажется, максимально неестественно для себя, но сейчас, Санса это не волнует.       — Н-не важно! — ворчит он, хмурясь. — Главное, что с тобой всё заебись! — это не звучит радостно, следует короткое молчание. — Заебись же? — он снова смотрит на брата с небольшой надеждой и всё ещё испугом.       «Крови хочется…»       — Санс, — голос Папируса становится мрачным. Он опускает руки, не зная, что говорить и что чувствовать. Он отчаянно хочет знать, что происходит с его братом, но заранее знает, что никогда этого не узнает. Мучительно. Он думает сказать что-то ещё, что-то вроде: «я видел ебейшую панику в твоих глазах, и я не верю ни единому твоему слову насчёт моего внешнего вида», но он лишь трёт рукой лоб.       — Есть раны? — уточняет Санс. — Может… Ты… Бля, ты за-зачем вообще пришёл?       «Бля-я-я-я-я-я!» — Санс уже внутренне ревёт от очередного абсурда. — «Да что мне делать?!»       — Раны несерьёзные. Уже даже не кровоточат, — теперь Папирус задаётся этим же вопросом: нахуя он пришёл. Потому что хотел его увидеть? Проверить, не сожрал ли его какой-то вампир?       Смотреть в испуганные глаза практически невозможно, но Папс смотрит.       — Судя по твоему внешнему виду… Ты… Ну… Там явно развлекался, да?       — Да, мы охуительно повеселились, — захочет — сам расскажет, — решает Папс и ненавидит себя за то, что сознательно игнорирует такую важную вещь. Душа бьётся от беспокойства и будто неприятно стягивается. Голос у него всё ещё напряжённый, но он продолжает говорить на предложенную братом тему, которая никого сейчас не волнует даже на один хуев процент. — Разъебали этих сосущих блядей в мясо. Не знаю, поймут ли они после этого, что сюда нельзя соваться. И чё это за бесполезная демонстрация жалких жизней была — тоже нихуя не понятно.       — Я за тебя рад, — отвечает ему Санс. — Надо было меня с собой взять. — у него вдруг появляется очень широкая улыбка, прикрывающая всю его нервозность плотной ширмой.       «Блять», — а внутри тревоги становится пятикратно больше. — «Я мёртв», — Санс медленно садится на скамью обратно, вынужденно отвернувшись, чтобы Папирус не мог видеть его искажённого лица и безумной открытой улыбки. — «Ха-ха-ха-ха… Мне пизда… Может, мне сейчас сказать, что меня тоже надо убить? Ха-ха?» — кажется, у Санса наступает что-то вроде истерики и его это бесит до жути. Он это ненавидит. Он ненавидит свою ебучую нестабильность. — «Кровь…»       — Докладываю обстановку: здесь пусто, — единственное, что говорит Санс и пытается вобрать как можно больше уверенности, и у него это получается, но привести лицо в надлежащий холодно-усталый и привычный вид — нет. — Ни души не видел, что меня… н-напрягло. Даже обход не наблюдал. Либо я опять уснул, — врёт. Сансу сегодня, о ужас, не до сна.       Он ощущает своё безвыходное положение и молится на то, чтобы Папирус не давил на него. Иначе он однозначно свихнётся.       «Кро-о-овь…» — мыслей о крови слишком много.       Санс не выглядит сонным. Не выглядит как тот, кто мог спать около получаса назад, потому что по расписанию обход проходит именно в это время. После их совместных ночей Санс вообще ни разу не спал днём и ни разу не просыпался ночью. Хоть что-то Папса радует. Может, Санс просто ждёт подходящего момента, чтобы всё рассказать? Может, он ещё сам не полностью уверен в происходящем? Папирус искренне надеется, что дело не в нём, но надеяться на это пиздецки наивно. Надежда — глупое чувство.       Он коротко кивает на отчёт, будто у них тут исключительно деловые беседы. И предпринимает ещё одну попытку позаботиться:       — Что хочешь на обед? — он старается смягчить строгость своего голоса, но получается натужно. — Можем заскочить куда-то во время перерыва, пожрать?       Папирус бы добавил «я угощаю», но тогда это будет бы похоже на то, будто он зовёт его на свидание.       — Ничего, — отвечает Санс, тут он успел заготовить отмазку.       «Кровь хочу. Ты её мне не дашь. И я не хочу. Не хочу есть тебя».       Голос его становится грубее и, кажется, у Санса выходит вернуть былую уверенность себе. И не просто так. У Санса появляется… план. Хороший план, возможно, не всё потеряно. Санс смотрит на брата, теперь почти что упрямо. В принципе то, что он ведёт себя дёргано — в какой-то степени тоже для него естественно. Санс в принципе нервозный и самую малость зашуганный.       — Я полчаса назад ел шавуху. — Папирус раскрывает глазницы от удивления, и вот-вот начинает возражать, но Санс не даёт ему среагировать:       — Извини, я телепортировался в ларёк, даже не потому, что хотел есть, а потому что помирал со скуки, а телефон, как обычно, у меня почти, сука, сел, — Санс устало вздыхает. — Даже Догго не было, с которым я парой слов перекидываюсь обычно ежедневно.       «Ага, интересно торчать на посту и ждать еду».       — Лучше скажи вот что… — чешет он макушку. — Раз уж у меня тут задаётся перерыв, то… Где конкретно была битва у вас? Мне просто интересно посмотреть на… Последствия, — Санса всегда тянет смотреть на какую-то жесть — этого у него не отнять. Он даже в своей соцсети подписан на несколько групп, публикующих шок-контент. В курсе об этом Папирус или нет, но даже если нет, то Папирус однозначно знает, что Санс помешан на многих странных вещах, и что жестокость в нём присутствует. К слову, недавно это было даже доказано… С Дереком.       — Я уверен, что ты там блистал во всю в рейде, — подмигивает он.       «Есть шанс получить кровь. Более свежая кровь в трупах гораздо лучше той, что поступает Альфис. От неё мне плохо стать не должно. Надеюсь, я успею».       Папирус щурится. Он не злится на то, что брат отходил от поста — это хуйня по сравнению с тем, как он внезапно взвыл. Паническое лицо Санса не выходит из головы.       — Везде шляются упыри, а ты, видимо решил шляться прямо там, где они могут быть вероятнее всего? — с нажимом интересуется Папс. Он упёр руки на бедра, одаривая Санса своим фирменным недоверчивым взглядом. Но Санс не угомонится. Папирус цокает, закатывая глаза. — У Ватерфолла, в восточной части леса, — брат его напрягает, мысли в голове зудят. А может, Папирусу действительно нужно просто помыться от чужой крови. Оставлять брата сейчас кажется равносильным оставить суицидника с пистолетом в руках. Но Папирус, скрепя душой, признаёт, что он ничего не изменит.       — А разве там нет гвардейцев, которые, ну, очертили место нападения или типо того? — тут же задаёт вопрос Санс. — В конце концов, если это было в городе или там, где много монстров шляется, да даже в близлежащих частях леса — то должны вроде проводить уборку местности, а то «ни дяй бёх дитиськи увизят и фсё, пизьдя психяке?» — Санс гомерически гыгыкает. — Или это было где-то совсем в жопе региона?       «Сука, он ещё и не соглашается», — Санс хочет разозлиться, но сдерживается. — «Значит сам найду. Я должен… что-то съесть», — Санс более плавно поднимается с места и отстраняется от поста.       — Тем более, что если вы победили в нападении — то они разве туда сунутся?       «Не порть мне план, Папирус… Целее будешь… Б-блять, нет, нет-нет-нет…»       — А, Босс? — он подходит к нему почти вплотную. И, под гнётом его недоброго взгляда, ответ так и получает:       — Окраина Сноудина, возле Лодочника, часть восточного леса, — сухо отзывается Папирус с выдохом.       «Кровь».       — Лады, спасибо, — говорит Санс одобрительно. — Тогда пойду прогуляюсь, а то ёбаная жопа, сука, затекла… — он зевает. — Приятного, Босс, — подмигивает Санс ему в последний момент и… исчезает.       Папирус остаётся один посреди заснеженных ёлок и поднимающейся метели. Он думает, что если бы ничего не сказал, то Санс всё равно всё вынюхал и пошёл туда, вопреки всему. Только теперь Папс ещё и поспособствовал этому. Папирус не всегда умеет ему отказывать. Не умеет адекватно реагировать, когда волнуется из-за него же, и это раздражает. Он трёт грязной ладонью лоб, качая головой и вздыхая от собственного же бессилия.       Нужно помыться. Он чувствует себя ёбаным маньяком. С этими мыслями Папс разворачивается прочь от пустого поста брата.       «Мог бы и не приходить», — Папирус раздражённо пинает сапогом кучку снега по дороге, скрещивает руки. Чувство удовлетворения после битвы растворилось нахуй. Как Санс, когда узнал всё, что его волнует, и смылся, не объяснив ничего важного. — «Если бы я не пришел, не узнал бы, что он… Опять нестабилен. Да я бы, бля, это и потом мог узнать».       — Ебланское блядство, — ворчит он. Мысли опять путаются, оседают на череп и тянут его вниз, а кости из-за засохшей на морозе крови чешутся.       Он старается дойти до дома как можно быстрее. Ощущение, что вместе с кровью он смоет и паршивое состояние не выходит из головы.       «Тогда это Сансу нужно в душ, а не мне», — продолжает он плескаться ядом в мыслях, вновь пряча беспокойство и грусть за злостью и раздражением. Папирус, конечно, понимает, что долгое стояние под горячей водой не избавит его от проблем, а брата от паршивой жизни, но у него уже кончились варианты того, как сделать его счастливее. Как его понять и услышать. Пытается говорить прямо — хуйня. Игнорирует — хуйня. Санс, кажется, выглядит довольным, только когда они просыпаются вместе и когда вместе ложатся.       Он щёлкает ключом и открывает дверь дома. Не отряхивая снег с обуви, поднимается в ванную.       «А если бы мы вместе принимали душ, он бы тоже выглядел довольным?» — Папирус сглатывает, когда его пробивают мурашки из-за навязчивых мыслей вновь. — «Хочу с Сансом в душ».       Он смотрит на себя в зеркало, не морщась, снимает с себя повреждённую броню, шарф, штаны, сапоги, перчатки — всё нужно будет отдать в чистку, а что-то и вовсе выкинуть.       Он смотрит на свои голые рёбра, на свою лучевую и локтевую кости, рассматривает чужую кровь и старые шрамы со странным выражением лица. Будто это не его тело. Оно выглядит уставшим.       Папирус включает горячую воду и встаёт под приятную воду, и та сразу же бурыми разводами стекает по костям.       «Сансу нравится моё тело?» — вдруг появляется нейтральная мысль, а лицо его какое-то напряжённое. Папс умывается, берет свой гель, который… который пахнет намного приятнее, когда им пахнет Санс: сладкая ваниль и пряная горчица, а ещё немного хвоя, немного сигареты. Папирус тяжело дышит. — «Он прекрасен, блять».       Папс упирается головой и ладонью о контрастно прохладную стену. Магия покалывает в костях, тёплыми импульсами перебирается в таз, и Папирус не сопротивляется. Он чувствует себя обессиленным и пиздецки возбуждённым. Рёбра поднимаются от глубоких рваных вдохов, он краснеет так сильно, что даже горячая вода кажется прохладной на лице.       Когда магия материализует красный член, Папс, выдыхая, крепко обхватывает его ладонью.       — Б-блять, — шепчет он, прикрывая глаза и проводит ладонью по всей длине, сжимает член у основания и мажет большим пальцем по влажной головке. Снова сжимает. — Сука, С-Санс.       Почему-то он совсем не чувствует себя виноватым, стоя посреди распаренной ванны, под горячим душем, лаская напряжённую плоть под тихий шепот имени брата. Он хочет его. Хочет во всех возможных этому миру смыслах. Он хочет быть для Санса всем. С его рта срывается почти отчаянный выдох, когда он вновь играет с головкой члена, проводя вокруг уретры. У свободной ладони пальцы тесно сжимаются в кулак. Вокруг этот безумный запах, и почему-то Папсу кажется, что когда Санс утром мылся, пахло тут точно так же.       — Мх… — душа стучит в рёбрах. Шум воды почти не слышно. Он начинает ритмичного отдрачивать, толкаясь в собственную сжимающую ладонь и хочет, чтобы это была ладонь Санса. Хочет, чтобы Санс вообще сейчас был здесь, трогал его позвонки, его руки, лицо, рёбра.       Когда темп руки становится рваный и неритмичный, он чуть замедляется. Плоть становится чувствительней. Он проводит большим пальцем по головке вновь, повторяет это несколько раз и слышит собственный протяжный стон, который растворяется в небрежном торопливом вдохе. Большой палец пачкает предъякулят, и Папс ладонью размазывает его по всей длине. Скользить рукой становится приятнее и проще, и он вновь не сдерживает стона, а стена, на которую он упирается головой, уже не кажется прохладной. Подстроив нужный ритм, Папс ускоряет его, чувствуя напряжения практически во всем теле. Голова начинает кружиться от частых шумных вдохов, и он сжимает член крепче, кончая в кулак.       Несколько секунд уходят, чтобы восстановить дыхание. Он смотрит на сперму в руке, смывает её водой и чувствует, как магия в тазу растворяется.       — Сука, — тяжёлым шепотом выдыхает он. Голова пустая. Вода — горячая. А лицо у Папса по-прежнему красное и запыхавшееся. Он намыливает кости гелем, смывает остатки крови со своего тела и больше не думает ни о чём.       Выходит он из душа тихий и опустошенный, и открывает дверь ванной комнаты, не глядя на запотевшее зеркало.

***

      Санс без задней мысли телепортируется туда, где указал Папирус. И действительно — издалека он лицезреет группу гвардейцев, какие-то палатки и… очень стойкий запах крови. Очень стойкий. Раз в десять более явный, чем на Папирусе.       «Свидетели», — шипит в мыслях ширококостный. — «Заебись… Хотя, на что я рассчитывал?» — Но Санс решает поизучать обстановку повнимательнее. Подойдя вперёд, он смог оглядеть местность: свидетелей минимум трое, они стоят по большому кругу. Трупов уже нет, но можно увидеть много красного снега, ленточных ограждений и ещё копошащихся лиц в палатках — ещё возможные свидетели. Кажется, там пытаются бороться за жизни пострадавших. Санс присматривается внимательнее, думая, что, может, они хоть какой-то кусочек органа или ткани могли пропустить, пропитанный кровью, потому что, судя по разбросу следов битв, здесь действительно была кровавая бойня, да и замаранный Папирус в чужих эритроцитах тому подтверждение. Санс ненавидит себя ещё больше. Это. Был. Ещё. Один. Шанс. Он вполне мог прийти раньше!!!       Скелет видит курящего Догами рядом.       — Чё как, Догами? — подойдя к нему, спрашивает Санс нейтрально.       — Ебать, «чё как», — хрипло отвечает он. — Ты, бля, в курсе вообще, чё тут творилось час назад с пяти утра???       — В курсе, Папс уже поделился ебейшими впечатлениями, — отвечает Санс, пожимая плечи. — Жаль, — короткий выдох, почти что безразличный. — Меня не пригласили.       «Кро-о-о-о-овь…» — а крыша скелета продолжает ощутимо течь, во рту даже материализуется язык, полный слюны. — «Так… Вкусно… Притягательно… Блять, почему Догами здесь не один стои-и-ит…?»       — Тут такая, ебать, судная ночь была! — кажется, Догами аж трясёт от этой темы.       — Скорее утро, — поправляет Санс.       «Перед ними, определённо, держаться проще эмоционально. Их не жалко», — мысли путаются с другими. Санс, кажется, не особо слушает Догами.       — Да поебать абсолютно, я, бля, такой херни лет пять не видал… Сука-а-а-а…       — А где твоя шавка? — вдруг как-то нейтрально спрашивает скелет с явной издёвкой.       — Слыш, ты охуел? — и Догами явно это не нравится, он тут же становится в разы злее.       — Просто… — Санс не сдерживает свою улыбку, пускай чуть странноватую. — Как-то странно, что ты без неё стоишь.       — Её поставили в другом месте патрулировать, — ответ звучит уже более сухо.       — Серьёзно, так просто?       — Тебя ебёт?       — Нет, я её ебу, — отвечает Санс, гораздо шире ухмыляясь. — По ночам в баре, — добавляет он и громко смеётся.       — Т-ты... — Догами сильно бесится и от этого краснеет, тут же набрасывается на скелета всем телом, срываясь с места, но тот лишь телепортируется на то место, откуда он надорвался. То есть, сзади.       — Не спали ограждение своим полыханием пукана на очевидную шуточку, занудный чудила, — Санс подмигивает ему, когда разъярённый пёс тут же оборачивается, слыша за спиной язвительный голосок. — Хорошего денька, ёпта, — и тут же телепортируется в сторону, оставляя Догами наедине с собой и не позволяя успеть ему выкрикнуть яростное «пошёл нахуй, Санс!»       Далее, Санс замирает на месте, как-то посматривая то на деревья, то на небо, задумавшись.       «Мне пиздец. Они избавились от трупов. Точнее, увезли, наверное, к Альфис», — Санс нервно поглядывает на ограждённую территорию. — «Может, я могу снега в крови поесть? Это мне сильно поможет?» — он тут же отбрасывает этот план, он явно обречён на провал. — «Я проебался», — осознаёт он. — «Сука».       Санс смотрит на палатки.       «Может… Я там могу кого-то подцепить?» — появляется внезапно ещё одна надежда. — «Раненные… Д-да… Оттуда тоже несёт кровью. Я должен… Найти еду…»       Он, едва ли не очарованный, направляется к ним. Палаток всего четыре. Санс заходит в первую попавшуюся.       Войдя в палату, кровью несёт ещё сильнее. Это начинает странно давить на разум. Или Санс только сейчас замечает, что из-за голода его мысли плавают и в них же слишком уж часто часто возникает слово «кровь»?       Там он видит какого-то доктора, полуживого монстра, что-то невнятно бормотающего, с разодранным животом и… гвардейца, Брайна. Или, более известный под погонялом «Малый Пёс». Его уши тут же встают на макушке, удивлённо смотря на пришедшего.       — Привет. Чё надо, Санс? — спрашивает гвардеец, Санс нервно сглатывает.       Доктор резко оборачивается. Это какой-то лис средних лет в маске. Вся его одежда окрашена в бордовые цвета.       — Эм… Вы знакомы? — он скептически смотрит на гвардейца, голос чуть гнусавый.       — Он часовой, — отвечает пёс. — Свой, — улыбается он, затем снова смотрит на Санса. — Чё надо?       — Да я просто… смотрю, как у вас тут дела, — отвечает скелет, посмотрев на пострадавшего. — Меня на вечеринку не пригласили, я оскорблён, — бубня, добавляет он в слегка шутливой форме, но на деле он и вправду оскорблён. Своим тормозам с очень поломанными инстинктами самосохранения. Санс тормозит только тогда, когда этого не требуется. Так оно было и раньше. Но сейчас — критично.       — В пизду, — цедит Малый Пёс. — Я такого не забуду.       — Битвы?       — Ага. Я такое видел только в кино, даже при том, что на службе двадцать с хером лет!       — Угу. Понимаю, — скелету отвечать нечего. — Удачи вам тогда. Поздравляю с победой.       Санс смысла не видит тут находиться, поэтому спешно покидает палату и вдыхает воздуха. В животе очень неприятно тянет от голода.       «Да бля-я-я-я-ять… Да нет же сука, быть этого не может!!!» — Санс снова нервничает и почти что истерит. — «Да боже мой, нет!!!» — он бежит с места прочь, внезапно пробегая почти что через весь город. — «Где-где-где мне найти еду?!» — он даже не замечает, что применяет магии, чтобы быстрее скрыться от того же Догами. Хоть ему и похер, но… Хочется немедленно покинуть это место. Морозный воздух, входя в рёбра скелета через нос и рот, выходит горячими клубнями пара. Санс на бегу расстёгивает куртку и судорожно выискивает на большаке в Сноудине хоть что-то, что связано с кровью. И чтобы его никто не мог беспокоить. Но без толку — народа в Сноудине очень много.       «Кровь, где?! Кого?! Я должен что-то… Сделать!!!» — тревога достигает новых высот и Санс готов не просто впасть в истерику, а завопить, подобно волку, от отчаяния и собственных терзаний. От животного голода, сводящего с ума.       Он боится. Он боится не смерти, не того, что сможет кому-то навредить. И дело не в том, что он великий пацифист всех времён, блять, боже, конечно нет! Крутится всё вокруг Папируса. Санс однозначно ёбнется, если он не сделает ничего, чтобы утолить свою жажду. Но при этом, Папирус является главным, кто ему мешает в этом. Если бы не он — он бы уже убивал. Он бы разрывал. Он бы не мешкался и не тупил. Но подставлять его так или иначе не хочет никак. И Санс не хочет ни за что на свете есть брата. И вообще никого. И вообще, не хочет быть вампиром, это всё ёбаная ошибка!       Но он понимает, что безумие берёт контроль над ним. Санса трясёт во всех смыслах.       И всё же, он хочет попытаться дожить до того момента, когда его теория о влюблённости брата в него же подтвердится или, что правильнее (объективно), опровергнется. В последнее время с Папирусом всё слишком странно, ещё страннее, чем с тем фактом, что Санс — представитель кровососущей расы. Отношения с братом будто и выходят на другой, нестандартный и необъяснимый уровень, но это и радует и пугает. Папирус искренне беспокоится за него. Папирус не хочет, чтобы Санс напоролся на вампиров. А Санс уже не напорется, он теперь сам является опасностью, требующей смертной казни. Он уже напоролся. По собственной тупости.       К сожалению, у Папируса мечты будут разбиты ничуть не слабее, чем мечты Санса о лучшем.       «Я… Ёбаное… Ничтожество!!!»       Санс, не замечая того, добегает до центра города. Ему кажется, будто все окружающие смотрят на него с издёвкой, будто все его осуждают за то, что он сам себе понапридумывал хуйни и глумятся, глумятся, глумятся жестоко и до безобразия цинично. Будто Санс псих, сбежавший из лечебницы, о побеге котором не знает никто. Или знают, но над этим потешаются.       «Как много монстров… Много-много…» — Санс останавливает себя и, переводя дыхание, кружит и смотрит. Да, на него определённо кто-то смотрит. Кажется, он ведёт себя слишком странно. Душа безумно стучит, он потеет во всю, сходит с ума, держит себя через силу, чтобы не наброситься на кого-то случайного.       Скелет не знает, куда себя деть. Он разгорячён, напуган, зол и… очень, очень голоден. Мысли терзаются друг о друга, режутся, будто играют друг с другом на ножах, а голод только давит сильнее, выворачивая наизнанку.       «Что мне делать??? Ч-что мне делать???»       И вдруг он останавливает почти маниакальный взгляд на баре Гриллби. Санс снова думает.       «Охотница… Интересно, если я найду знакомого пьянчугу своего… Могу ли я как-нибудь или её соблазнить, отвести наверх и сделать то же, что и та блядина? Обращать не буду, только… покормлюсь. С-совсем чуть-чуть…» — Санс точно выглядит как псих. И от мыслей тут же отмахивается. — «Н-нет!» — Он не может на это пойти. Рискованно. К тому же, Папирус вполне вероятно узнает о подобном низвержении в бар очень скоро… Особенно, если будет подобная драка. Он даже пьяному не объяснит, зачем кусал. Случай с Дереком иной и там они были пьяны оба, и Санс филигранно тогда сумел выкрутиться. — «Мне пиздец… Я…»       Он всё ещё думает о том, как мог бы найти донора. Гриллби, может, знает парочку таких? Может ли Санс доверить ему подобное? Наверняка же бармен мог бы ему помочь…       Но нет. Санс не доверяет ему. Он, скорее, его сдаст, особенно за невыплаченные долги.       Санс тут же, внезапно для себя, вспоминает разговор с рептилией. Он, вспомнив все свои мысли и исследования отчётов, решает твёрдо, что, кажется, нужно просить помощь у Альфис. Он не справляется. Санс напрягает магию и уже намеревается телепортироваться…       Отказ. Телепорт не проходит.       «Ч-Что за?!» — проскакивает гневная мысль. Санс пытается ещё раз. Магия, напряжённая для телепорта, отказывается переносить тело. — «Какого хрена?! Я один раз телепортировался всего лишь!!!»       И тут же он ужасно вспоминает, что… Если вампир не питается — он ещё и слабеет, пока не умрёт или не включит режим берсерка.       «…Только не говорите, что именно это и происходит!!!» — Санс совсем впадает в панику и… резко развернувшись, бежит домой, дабы успокоиться хотя бы там, пока есть время, в надежде, что Папирус обедает не дома. Но Санс забывает, что Папирус всегда обедает, в основном, дома, собственной едой. Сейчас Санс точно желает громко кричать от собственной слабости и нерешительности, а держаться он снова не может. В голове проскакивает странная мысль о том, что с тех пор, как он стал вампиром, эмоции контролировать ему становится тяжелее. Кажется, где-то он слышал, что вампиры очень чувствительны. — «Блять..!»

***

      Папирус сидит на кровати, все ещё без одежды после душа, пялится в стену и думает обо всем и ни о чём одновременно. Когда он мастурбировал в душе и отчаянно желал лишь брата рядом без всяких зазрений совести, то теперь… Теперь, вообще-то, мало что изменилось: он по-прежнему хочет брата. Только вот ему становится паршиво от этой мысли. Ему проще злиться, чем признать себя несчастным — несчастным долбоёбом, который дрочит на брата после бойни с вампирами. Если он признает, что несчастен, то просто утонет в жалости к себе. А самое паршивое: он уже себя жалеет.       Локти упираются в острые колени. Он скрывает ладонями лицо и думает. Обо всем и ни о чём одновременно. Они спят с братом в одной кровати, держатся за руки и обнимаются во сне. Папирус дрочит на него и касается будто бы случайно при любом удобном или не очень случае. И он всё ещё не знает, что гложет брата.       «Мне точно с ним нихуя не светит, если я даже не могу разобраться, что с ним. Думай, блять, идиот, думай, он твой брат, ты загнёшься без него и сгниёшь в земле», — Папирус слышит, как входная дверь захлопывается на первом этаже и вздрагивает, тут же поднимаясь с кровати и натягивает на себя свободные шорты. Не хватало им с братом ещё больше неловких моментов.       Санс молниеносно влетает в дом и всё ещё ощущает кровь в виде запаха. Правда, очень-очень слабо, едва уловимо. И тяжёлый, тот самый, первый. Кажется, Папирус всё же дома.       «Да блять… Меня реально все ненавидят», — едко произносит в голове Санс. Папирус точно в его планы не входит. Но на кухне он его не обнаруживает. Стало быть, у себя. В спешке поднимаясь по лестнице, Санс всё же встречается с братом, стоящим в проёме двери в его комнату.       — Я за сигами пришёл, — гнусно вбрасывает Санс первое, что приходит в голову. Санс проходит мимо него.       «Он в одних шортах… Господи, это ещё великолепнее чем… Стоп», — на секунду, в полпути от спальни, Санс останавливается и поворачивается, оценивающе посмотрев на Папса.       Папирус стоит, облокотившись о косяк двери и скрестив руки. Он осматривает напряжённого брата в ответ, и ему становится ещё хуже. Он ощущениями находится всё ещё где-то в прошлом, в ванной, с ударами души, членом в руке и именем брата, которое вырывается изо рта вместе со стонами и выдохами.       «Его кости соблазнительны во всех смыслах. Хоть у него и есть шрамы, но… Блять, сука, как же он сексуален и великолепен. Бери и пиши картины», — у Санса появляется лёгкий румянец.       — С лёгким паром, — добавляет он сбивчиво.       — Ага, — лицо Папируса становится тоже малость красным, а взгляд всё ещё какой-то отчаянный.       «Может, затащить его сейчас в ванную, закрыться там и удерживать, пока ничего не расскажет? Буду угрожать изнасилованием, если начнёт огрызаться», — Папирус сглатывает. Тупая и не смешная мысль.       — И как тебе место бойни?       — Неинтересное, — сухо отвечает Санс. — Всё убрали, пидорасы. А ещё Догами без тёлки стоит, я охуел.       Санс тут же разворачивается и закрывается у себя в комнате.       «Ну, будем считать, что я реально пришёл за сигами, потому что… Я их действительно не взял», — Санс отчаянно, но тихо вздыхает, подойдя к комоду. — «Значит курить буду пиздец. А, ну… Можно ещё ёбнуть кофе. Я его вкус всё ещё ощущаю, может, хоть им я смогу перебить голод на короткое время?» — Санс вновь задумывается, тормозя. — «Было бы неплохо, если бы кофе был аналогом». — Он берёт с верхнего ящика пачку сигарет и повербанк с проводом. Закрывает. — «Блядское дерьмо», — ругани не прекращаются ни на секунду, но даже это лучше, чем навязчивое желание крови. Кажется, уже более навязчивое, чем желание трахаться с Папирусом. Это… Тоже ужасает.       Санс тут же выходит из комнаты и, посмотрев на циферблат часов, замечает, что время на кофе точно будет. Он поспешно опускается на кухню, там ставит греться воду, сам же вытаскивает кружку, пожалев, что вообще мыл утром посуду, открывает шкафчик сверху, берёт порошок, сыпет. Садится на стул и ждёт кипения, облокотившись и подперев голову.       Санс в очередной раз пытается смириться с тем, что ему пизда. Но, его хотя бы чуть-чуть перестало разносить, хотя голод слабее от этого явно не становится и он только больше и больше заявляет о себе. Ему нужно определённо держаться подальше от открытой крови, даже если она свёрнутая. Он её чувствует слишком хорошо. А скоро и все монстры будут пахнуть деликатесами. Уже начинают приятно попахивать едой, вместо вони.       «Не знаю, сколько протяну… Пиздец…»       Папирус слышит метание брата по всему дому. Ходит он тяжело и торопливо, будто куда-то опаздывая, будто стремится скорее нахуй выйти из дома.       Он должен с ним поговорить, уверяет себя Папс, бездумно рассматривая затянувшиеся свежие раны на предплечьях. Кажется, ему действительно нужна более закрытая экипировка. Но о чём ему с ним говорить он не знает. Санс вообще не выглядит сейчас тем, кто хочет разговаривать. Папс не хочет усугублять ситуацию. Санс ненавидит, когда он пытается лезть ему в душу.       Он вздыхает и трёт лицо рукой.       Он хотя бы должен быть рядом, когда Санс и по виду и по ощущениям выглядит одинаково паршиво. Папирус просто… Просто поболтает с ним.       Он выходит из комнаты и спускается вниз. Видит, как брат сидит за столом, кажется, образовывая в нём же дыру. Взгляд его зрачков не дёргается и не шевелится. Папс незаметно выдыхает встревоженно, и старается придать своему виду какую-то непринуждённость.       — Ты считаешь мою экипировку слишком открытой? — спрашивает он обычным повседневным голосом, вновь упираясь плечом о косяк прохода.       Санс подскакивает от внезапного появления Папируса, всё ещё в одних шортах, что смущает напротив одетого скелета, а после вопроса и вовсе на мгновение затихает и непонимающе смотрит на брата.       — Э… Ч-что? — он удивляется и чуть кривится от странной манеры речи и вопроса. — Ты о чём?       «Так, я не понял, его костюм опять кто-то обосрал?»       — Босс, — протягивает Санс, почти что как обычно. — Мы уже обсуждали, что всех несогласных хуесосов с твоим имиджем надо слать на твёрдый хуй… правосудия и незнания моды.       Папирус улыбается. Встревоженность на мгновение пропадает с его лица. Санс, как обычно, на его стороне, толком не разобравшись. Это приятно — безусловность приятна. И Санс тоже.       Папс осторожно подходит и садится напротив, облокотившись о спинку стула и разведя колени. Поведение его немного развязное от нервов.       — Не, с этим всё в порядке, Санс, — прерывает он его, по-прежнему улыбаясь. — С точки зрения практичности. Как думаешь? — и выжидающе уставляется на него.       — Тебе в этом удобно драться? — в ответ спрашивает Санс, больше уточняюще и внутренне всё ещё удивляясь с того, что Папирус к нему не лезет с тонной вопросов о том, что он заебал вести себя как псих. Санс уверен, что Папирус что-то уже подозревает. Но пытается в это… не верить.       Папирус, не замедляясь, кивает.       — Это броня. Она должна защищать, — он переводит взгляд на свои расцарапанные руки. — Думаешь, плащи мне пойдут?       «Ну, бля, до этого же ты не жаловался!» — почти что возмущается Санс. — «Вампы, всё-таки, сильно покоцали, что ли?»       — Плащи? — Санс задумывается. — Ну… — он чешет затылок. — Смотря какой.       Чайник тут же кипит, Санс подрывается, чтобы налить себе кофе.       — Вообще, тебе, ебать, всё подходит, даже та прекрасная одежда мусорщика, в которой ты однажды вернулся, — Санс усмехается себе под нос. — Ты сам по себе мечта всех женщин, я уверен в этом.       «И моя тоже. И дело не в моём голоде… В смысле, в вампирском голоде».       Папирус, заметно затихнув, смущается. Это… Приятно, но не очень. Ему нахуй не нужны женщины, ему нужен Санс.       Санс замечает молчание.       «Хм… Молчит», — Санс повёрнут спиной, поэтому позволяет себе ухмыльнуться, с некой интригой в глазах. — «Хотя, может он не готов к этому?» — секундный ступор и Санс вспоминает. — «Бля, он ж гей. Ну… Ладно, об этом всё равно кроме меня никто не знает».       — Кофе будешь? — вдруг спрашивает он, обернувшись на брата.       — Буду, — кивает Папирус, прикидывая свой будущий образ. Шарф он оставит. И сапоги тоже. И параллельно анализирует:       «Если он делает комплимент, не говоря прямо, что ему это нравится, значит ли это, что он пытается проецировать свое мнение через других? Значит ли это то, что под женщинами он подразумевает себя?» —Папирус краснеет ещё сильнее. — «О чём я думаю?»       — Почему спрашиваешь? — вдруг задаёт вопрос Санс, не вставая, телекинезом достаёт кофе для брата. — Я о броне, — уточняет он. — Думаешь, что теперь вампом станешь? — добавляет он, и, может, в другой ситуации бы с этого искренне похихикал, но не сейчас. — Я уж понял, что без ран не обошлось, — это звучит почти с пренебрежением.       Санс сам не понимает свою реакцию на это.       — Нет, — отзывается Папирус резко. — Требование Андайн. Она, кажется, за это боится больше, чем я. Сказала, что у меня слишком открытая броня.       Он чуть молчит, а потом добавляет:       — Сказала, что меня даже за таз могут укусить, — в его голосе какая-то странная озадаченность. — Нахуя вампирам кусать меня за тазовую кость, если у меня открыты руки? — Папирус немного не понимает, зачем он это сейчас говорит: потому что пытается вести беседу ни о чем или потому что его это действительно волнует?       «Андайн… Ты… Сука?» — Санс почти что злится вновь, будто ещё сильнее, будто у его плотины эмоций появляются крупные и ощутимые трещины, ещё чуть-чуть — и он взорвётся. — «Я, значит, мог легально поглядывать на его позвоночник с тазом, наслаждаться частично открытыми руками и проглядывающей шеей из шарфа, а ты… Не, ну ты мразь конечно бесчувственная, с-сука ебливая».       — Насколько я знаю, им вообще похуй, куда кусать, главное, чтоб, типа, в этом месте кровь была. А руки, эм, удобнее всего, — выдаёт комментарий Санс, а затем тут же задумывается. — Или с шеи, — ещё короткое молчание, а затем Санс сам озадачивается тем, откуда он вообще об этом знает, и, ответ тут же находится: как оказалось, из отчётов Альфис. — Я, кстати, забыл сказать, что вчера у Альфис попросил документацию по вампирам скинуть, я её изучал какое-то время. Поэтому спасибо ей, теперь я знаю чуть больше.       Он ставит вторую кружку с кофе напротив брата, махая пальцем. Магия, пока что, у него есть. Но если не хватает на телепорт — дело плохо.       Постепенно, вектор изначальных мыслей сменяется. Хоть что-то радует.       — Ну, если ты собираешься прям истреблять вампиров и постоянно с ними сталкиваться еблом к еблу, — Санс хмурится. — То, думаю, ради твоей же безопасности, учитывая то, какие на тебе сейчас шрамы… — Санс заметил практически всё ещё на посту и его чуть мутит с того, что Папирус сказал, что с ним «всё в порядке». — Тебе, наверное, действительно следует поменять лук, — он отхлёбывает кофе.       «Ладно, Андайн тут права. Зря на эту хуйлушу гоню», — Санс снова оценивающе смотрит на Папируса. Скорее не ради оценки его божественного телосложения, которое он и так знает (хотя нет, не до конца, и поэтому тоже, пока он в одних шортах), а ради того, чтобы прикинуть на глаз.       — А плащ налезет на костюм?       А параллельно он думает о другом:       «Я всё ещё неплохо чувствую кофе. Кажется, я стану кофеманом в ближайшее время. Но этого критически мало».       Папирус обхватывает чашку с кофе ладонями. Пахнет напиток приятно. Но на вкус — хуйня. И всё же, он делает глоток, думая, насколько Сансу опять паршиво, путь он и пытается делать вид, что наоборот.       Растворимый кофе противный. Папирус хочет думать о кофемашине, а не о Сансе. Но у него не получается.       — Не знаю, — отвечает он, вдумчиво ловя взгляд брата и не желая его больше опускать. — Не знаю, какой будет плащ. Может, у Андайн на меня уже какие-то планы появились, — он заставляет себя усмехнуться, чтобы выглядеть непринуждённо, чтобы беспокойный брат не беспокоился ещё и чужом беспокойстве. Потому что это Санс умеет.       «Так вот, что он делал у Альфис», — предполагает Папс, всё же чуть хмурясь. — «Тогда почему он пришел со странными просьбами? И со странным ебалом?» — вообще-то, у Папируса появляется одна ебанутая догадка «почему», но он её не озвучивает даже в мыслях. Становится на секунду не по себе. — «Ладно, по крайней мере мне не нужно теперь просить отчёты у Андайн и вспоминать, о чём же я забыл», — он делает ещё несколько глотков кофе. В голове вертятся прошедшие события боя. То, как он доблестно и бесстрашно сражался с вампирами, какие они всё же хуебляди, и что он хочет оставить Санса на веки вечные в своей кровати и никуда от туда не выходить. Но Сансу он об этом не расскажет. Ни про бойню, ни про свои мечты. Первое потому, что он и так до чёртиков чего-то боится (и Папса бесит, что он не знает, чего), а второе — потому что Санс, вроде, уже спит с ним.       — Пойду к Андайн по этому вопросу скоро, — возвращается он к теме своего будущего наряда. — Заодно попиздим про вампиров. У неё, вроде, появились какие-то новые цацки для упырей. Ты будешь дома? — спрашивает он, потому что возвращаться вечером в пустой дом совсем не хочется. Санс в последнее время совсем не задерживается в баре, и это радует.       Санс отставляет кружку и с достаточно серьёзным видом смотрит на Папируса, будто напряжённый кот.       — Ты так говоришь, будто я могу сегодня на свой пост больше не приходить, — протягивает Санс — он никогда не против упустить такую возможность. Он ухмыляется.       «Это ещё более хорошая возможность. Не всё потеряно», — кажется, самую малость Санс приходит в менее сильные чувства, а главное — в разумность. Кофе и Папирус действуют успокаивающе. По крайней мере, Санс так хочет думать.       Папирус мотает головой, улыбаясь, и указательным пальцем тычет в Санса. Что бы не происходило, Санс думает лишь о том, как съебать с поста. Вот это преданность своим целям. Папс мог бы сар-кость-ично восхититься, но он лишь с вызовом усмехается:       — Только в твоих мечтах, — говорит он, допивая кофе и идёт мыть свою чашку. Как бы он не хотел, чтобы брат остался с ним (в кровати на веки вечные), но сейчас патрульные нужны как никогда раньше. — Приготовлю нам на ужин спагетти, — комментирует он мысли вслух. Нужно идти к Андайн, у них много тем для разговоров.       «А смысл тогда было спрашивать? Только если я вдруг перед собой не увижу лежачий труп с выпотрошенными или выпавшими внутренностями, с вкусной и всё ещё горячей кровью, а может, даже со стучащим сердцем и пульсирующими артериями», — Санса едва не передёргивает: его спокойствие обманчиво, а голод стучится в мозг. Он чуть не облизывается от того, что только что смог увидеть в своём черепе.       — Ну подумаешь за неделю дважды проебал день работы в принципе, — Санс хитро пожимает плечами. — Ещё можно проебать… А, ладно, похуй, — машет он рукой. — Нет так нет, но если передумаешь — я буду этому несомненно рад, ты же в курсе, — вдруг Санс на миг замирает. — А… Касательно дел, помимо поста, если уж говорить обо мне — хуй знает, — честно говорит Санс. — Разве что Альфис снова может вызвать, но я тогда сообщу. Не, ну я бы ещё бухнул, но, на твоё великое счастье, меня ещё с той ночи не отпустило, — он неестественно ухмыльнулся, хоть в этом и есть часть правды.       Тут алкоголем Санс не унесёт свои эмоции: он снова сорвётся, кого-то позовёт «за бар», набьёт лицо и в итоге позволит ему легко сдохнуть. И это при том, что… Андайн тогда не поняла, что тот лис был укушен. Это Санса всё ещё самую малость беспокоит, когда каждый раз он об этом задумывается.       Санс хоть и стоит, не думая убирать чашку, но как-то опять заостряет внимание на костях брата. В шортах.       Санс встаёт за ним следом и, когда младший скелет пускает реплику про спагетти, первый готов провалиться сквозь пол и землю.       «Да бляяяять…» — протягивает Санс внутри себя. — «Вот же… Сука… Ну, не Папирус сука, а я, блять, хуйня ебаная, сука!»       Спагетти Папирус готовит неимоверно часто. Санс и не против — брат их готовит отменно, он вытачивал навык идеальной их варки несколько лет. Но…       «Я не смогу их съесть! Бля, как с шаурмой уже не сработает», — он снова мрачнеет. Он еле слышно вздыхает и выдыхает. — «Ладно. Просто понадеюсь, что Папс чуть раньше спать пойдёт, а я это сблюю по-быстрому и, желательно, без лишних звуков», — и тут он вспоминает ещё более плохую новость:       «Я его обнимать сегодня буду», — он замирает от этой мысли, больше в негативном ключе. — «А он… Он согласился же, чтобы я понял, что могу ему доверять? Хотя он вроде даже и не против?» — Санс не рискует спрашивать Папируса об этом. Кажется, Папируса это либо расстроит, либо вынудит задать тонну вопросов в стиле «а почему?»       Санс уже своим нутром понимает, что брат однозначно что-то подозревает, ибо поведение первого крайне нетипично с самого начала. Но Санс ничего не может с этим сделать. Папирус будто даёт ему шанс скрыться, а Санс, в силу своей чрезмерной осторожности, боязни, которую он так скрывает и, в некотором роде, самого отчаянного смирения, шансами не пользуется, думая, что это блеф, и, получается, действительно ведёт самого себя на погибель. Так тупо Санс умирать не планировал. Но его реакция на подобное, конкретно на тему своей смерти, к слову, слишком спокойная, он почему-то был уверен, что без него хуже не станет, да и Папирус, возможно, придёт к осознанию того, что брат всё время лишь сидел на шее и без него будет проще дышать. Больно, но честно. Главное, чтобы Папирус был счастлив и не был замешан в разном дерьме, которое Санс нечаянно устраивает из раза в раз. Действительно, его просьба Боссу убить его, когда надо, приобретает всё более важный оттенок, в первую очередь, для благополучия.       И всё равно, его пугает, что Папирус из него ничего не выдалбливает. От этого становилось ещё стыднее. Или подозрительнее. Но факт: Санс всё портит, как и всегда.       Когда Папирус скрывается за пределами своей комнаты, с него будто стекает непринуждённая улыбка и такое же поведение вместе с ней. Не задавать брату по хуиллиарду вопросов о его самочувствие бесконечно сложно и невыносимо. К чёрту. Зато Санс после поста, вероятно, будет дома (если всё же не пойдет к Альфис), и тогда Папс сможет лично его проконтролировать. Сансу может и будет хуёво, но Папирус будет рядом, и у Папируса не будет чувства, что сейчас какая-то херота с его братом произойдёт. Может, потому что она уже происходит, но он не хочет об этом думать.       Он натягивает на себя белую майку и кожанку, а потом его телефон вибрирует, предупреждая об уведомлении.             — Дуй к Альф в лабу.             — В ОФИСЕ МЕНЯ НЕ БУДЕТ!!!       Это от Андайн. Папс блокирует телефон, натягивая штаны и обувает массивные ботинки, зашнуровывает их и шумными шагами спешит из комнаты, захватив заодно телефон. Подошва ботинок жёсткая и тяжёлая, и он стучит по полу, почти как и на каблуках. Без шарфа Папс чувствует себя непривычно и практически раздето.       Он бросает Сансу прощание перед тем, как выйти на уличный мороз.