***
Жан начал стягивать с Нила рубашку; она не поддавалась в некоторых местах — отрывалась от кожи с неприятным звуком. Нил, отчасти потерявший сознание, вздрагивал от боли, пока Жан пытался снять ткань. — У кого-нибудь есть вода? — спросил Жан. — Вам повезло, что я сгребла все это с собой, — хмыкнула Эллисон и передала назад полупустую бутылку, которую Эндрю купил для Кевина в аэропорту. Жан прошипел сквозь зубы, смачивая тряпку небольшим количеством спирта с водой. — Остается надеяться, что он правда вырубился. Эндрю ничего не воспринимал. Единственная причина, по которой он до сих пор ничего не разбил, заключалась в том, что весь гнев уже выжали, будто скрутив губку. Пошевелившись или даже пошатнувшись, он рисковал разбудить Нила, который головой лежал на его коленях. Нил ответил «Да», но не уточнил на что; и каждый раз, глядя на него, Эндрю видел призрачные воплощения рук — рук, которые, как он теперь понял, принадлежали Прусту. Впрочем, плевать на имя. Долго Пруст не жилец. Как и Рико, и тот, другой, чье имя он тогда назвал — Ричер, который, как Эндрю знал, был одним из защитников Воронов. Скоро он выяснит больше. Хорошо, что Эндрю слишком устал, чтобы ощущать всю глубину своего гнева, иначе разбил бы стекло машины рукой. «И это «Прости меня»? Какого хуя, Нил? Как ты, блять, смеешь извиняться?», — Эндрю хотелось выкрикнуть это. Хотелось проорать. Ему хотелось, и именно поэтому он ненавидел Нила Джостена, потому что не должен был ничего хотеть. Хотеть — опасно; это создает желания, которые приходится подавлять. Эндрю думал, что уже закрылся полностью, но, видя Нила таким, отказывался возводить стены как раньше. Эндрю заставил себя сосредоточиться. Нил без сознания, голова — на его ногах, и нельзя шевелиться. Не уточнялось, где можно прикасаться, но ему необходима медицинская помощь, необходима немедленно. Глаза Нила заслезились, а тело затряслось, когда Жан приложил тряпку. Руки взметнулись вверх, потянувшись за чем-то, и Эндрю протянул Нилу свой рукав. Он держал его так крепко, что можно было подумать: еще секунда — и он полетит вниз со скалы. — Господи, — просипел Кевин. — У тебя нет каких-нибудь… вырубающих таблеток? — Обезболивающие закончились, — ответил Жан. — Так, Нил, я собираюсь стянуть ткань с порезов. Будет чертовски больно в течение примерно секунды, — как пластырь, Жан оторвал прилипшие куски рубашки Нила от кожи. Нил промычал и рефлекторно дернул ногой. Жан едва успел увернуться от удара, а затем вздохнул с… облегчением? Почему он, блять, чувствует облегчение? Блять, Нил истекает кровью. Вся грудь красная, как ебаный больничный мусорный бак после операции на сердце. — Все не так плохо, как я думал, — заключил Жан. — С твоим оптимизмом можно и Кевина от алкоголизма вылечить, — заметила Эллисон. — В смысле «все не так плохо»? Ему нужно в больницу, если ты не собираешься зашивать его в машине. — Насколько аккуратно ты водишь? — спросил Жан. — Ты издеваешься, блять? Никто из Лисов не водит так хорошо, как я. Вот только это не важно, потому что, во-первых, мы не можем взять его на самолет в таком виде, а, во-вторых, ты, блять, шутишь. — Поедем обратно, — сказал Кевин. — Я еду в больницу. — Дайте сначала осмотреть его, — выпалил Жан, пока снимал с Нила рубашку. — Пребывание в больнице так близко к Гнезду ни к чему хорошему не приведет, — Эндрю вспомнил последнюю реакцию Нила на попадание в больницу. Телефонный звонок. Людей, прикасавшихся к нему без спроса. — Жан, — начал Эндрю, — ты сразу скажешь, если ему нужно будет в больницу. — «А если нет, то нарвешься на кое-кого похуже Тэтсуи». Жан кивнул. — Я ему не доверяю, — отрезала Эллисон. — Он был там с Нилом и даже, блять, не сказал. — Элли, — прервала ее Рене, — я уверена, он не соврет. — Ладно, — согласилась Эллисон, сворачивая с дороги, ведущей к больнице. Она простонала. — Тебе я доверяю, Рене. Эллисон не солгала о своих навыках вождения: она пробиралась сквозь интенсивное праздничное движение как профессионал. Притормаживала и ускорялась плавно, но, несмотря на ловкость ее рук, для Эндрю мир балансировал так шатко, как кончик иглы проигрывателя на виниловой пластинке. Кренился то в одну, то в другую сторону. Само собой, за последнюю неделю Эндрю не спал больше четырех часов за раз, но сейчас было чертовски неудачное время, чтобы дрема настигла его, поэтому он усилием воли заставлял себя бодрствовать. Светофоры залились красным и окрасили салон машины в тусклый малиновый, словно акварель, вымоченная в крови. На груди Нила раскинулось так много новых бордовых шрамов, что можно было бы искать в них что-то, как если бы грудная клетка была заброшенной пустошью. Россыпи желто-красных синяков практически полностью скрылись под всеми этими багровыми отметинами. Глаза Эндрю на мгновение переместились на лицо Жана. Мерцающие огни города залили его красным и зеленым, пока взгляд сосредоточенно следил за петлей, в которую тот продевал иглу, как два неизменных огня. Вид вернул Эндрю к мыслям о Ниле и о том, как он, вероятно, точно так же держал иглу бесчисленное количество раз. — Эндрю, — обратился к нему Жан, готовя иглу, — сделай так, чтобы он не двигался. О том, чтобы заставить Нила что-либо сделать, не могло быть и речи. Даже если Нил собирался сделать что-то для Эндрю, это должно было произойти исключительно по его собственной воле. — Нил, — позвал Эндрю, — это Эндрю. Мне нужно, чтобы ты кое-что для меня сделал, Нил. Замри. — Я имел в виду, подержи его, — упрекнул Жан, готовясь зашить один из порезов. Эта просьба заставила Эндрю вскипеть сильнее, чем вообще было возможно. Перекипевшая кастрюля в конце концов обгорает, когда вся вода испаряется, но ярость Эндрю неимоверно разгоралась, когда его настигала мысль о том, сколько всего пришлось вытерпеть Нилу прямо на глазах у Жана. Казалось, сама кастрюля начала плавиться. — Он может пораниться, — добавил Жан. — Не смей указывать мне держать кого-то, — пробасил Эндрю. Немного поколебавшись, Жан сказал: — Если он умрет, это будет на твоей совести. Слова шипами впились Эндрю под ребра. — Это сработает. Вздохнув, Жан вернул внимание к груди Нила и приступил. Эндрю ожидал еще одно вздрагивание, когда Жан впервые воткнул иглу в поврежденную кожу, но Нил лишь издал дрожащий вздох и крепче ухватился за рукав Эндрю. Эндрю не был из тех, кто часто впадает в неверие. Он, наверное, мог бы сосчитать по пальцам обеих рук общее количество раз, когда удивлялся чему-то, прежде чем Нил ворвался в его жизнь и привел все в беспорядок, сделав эти редкие шокирующие моменты многочисленными. И вот Нил преподнес очередной сюрприз. Они не использовали никаких блядских обезболивающих, и несмотря на это Нил отреагировал на вошедшую под залитую кровью и слезами кожу иглу как на незначительное неудобство. — Как долго ехать обратно? — спросила Рене. — Семь часов, — ответил Кевин. — Значит, четыре, — уверила Эллисон. — Да как ты, блять, довезешь нас за четыре часа, — воскликнул Кевин. — Нарушая правила. Они выехали на шоссе в полном хаосе. Кевин был бледен, как привидение, Эллисон сыпала язвительными комментариями в адрес всех раздражающих ее водителей, и время от времени глаза Нила вспыхивали, а дыхание учащалось. Руки крепко сжимали рукав Эндрю, а после он вскидывал на Эндрю глаза и снова отстранялся, что-то бормоча. Эндрю не мог оторвать взгляда.***
Нила выдернула из сна боль. Он вздохнул и снова потянулся, крепко ухватившись за кусок ткани. Повертел ее в руках. Она была так похожа на грубый материал свитера Эндрю. Он не понимал, где находится. — Нил, — позвал Эндрю, — это Эндрю. Мне нужно, чтобы ты кое-что для меня сделал, Нил. Замри. Он не мог. Боль пронзила торс и копчик, и Нил просто крепко вцепился в рукав. Не мог ни пошевелиться, ни вздрогнуть, ни покачнуться. Он бегал столько раз и упустил столько шансов, что не был уверен, какой из них предоставлен ему сейчас. Какой бы он ни был по счету, Нил его не заслужил. Он упустил последний, солгав Эндрю, и теперь должен позволить цепи разорваться, пока Рико не превратил ее в змею, которая вопьется в горло и задушит. Нил не мог взять слова обратно, поэтому делал все, на что был способен, и замер, словно от этого зависела его жизнь. Сколько бы Мэри ни истязала его ногтями, сколько бы ни ковыряла и ни колола его грудь, Нил не двигал руками, а только сжимал ими ткань. Пытался поцарапаться ею, вызвать контролируемую боль и заставить себя сосредоточиться, как Мэри, когда разбудила его в ванной, но ткань была слишком мягкой, чтобы пораниться. Мэри зашила раны Нила. По жжению он понял, что у них закончился алкоголь. Рико располосовал его грудь. Он попал в автокатастрофу. Грудь разодрало до мяса о дорогу, и свежие раны вновь полопались, когда он проскользил по грунту. Но дорога не ощущалась такой твердой, как должна. Ощущалась странно мягкой. И снова его вдавливали, вдавливали и… Нил ухватился сильнее. Казалось, Эндрю находится в комнате, расположенной сразу за ванной. Мэри вытащила Нила из ванны, и он услышал его голос — низкий и хриплый от выкуренных сигарет, приглушенный плотной дверью. Начал прислушиваться, но смысл слов стремительно ускользал. — Ты идиот, — упрекнула Мэри. Нил не возразил. Натаниэль смотрел на него, а потом в его руках появился нож, и ему пришлось снова крепко сжать в руках совсем непохожую на нож ткань, за которую он держался. Не красную, сухую; с нее не текла кровь или вода. Швы затянули в местах, где кровь, которую не успели как следует смыть, уже успела запечься; это было настолько больно, что Нил вздохнул — но не пошевелился. Нельзя, блять, шевелиться, — но можно держаться. Он очень замерз. Мотель поднялся на ноги и пошел — никаких сомнений. Запах свежего воздуха донесся до Нила, и он жадно вдохнул, пытаясь насытиться, прежде чем Рико вытащит его из ванны и отдаст Ричеру. Запах был таким приятным и знакомым — ночной город. Смесь ароматов свежей травы, выбросов и чего-то напоминающего вонь скунса — будто шлейф парниковых газов от машины, ехавшей спереди. Затем запах начал исчезать, и Нил принялся слушать рев, проносящийся вдоль шоссе. Мэри изредка поглядывала на него из-за руля, чтобы убедиться, что он не истек кровью, — глаза блестели, как у кошки в ночи. Мимо проносились деревья, шелестя и напоминая ему о запахе похода, и в этот момент все стало еще более бессвязным. Все, что он видел — это черно-красные веки и вспышки цветов, проносящиеся мимо, а затем резкая боль заставила забеспокоиться и проверить, нет ли рядом Натана. В течение ужасной секунды Нил видел перед собой отражение собственных глаз, а затем промелькнуло лицо Эндрю, как снимок, оставленный в памяти. Были детали, которые не удалось сохранить за все время пребывания в Гнезде. Например, количество зеленых крупинок в его глазах и светлых пятен на лице, похожих на веснушки, и то, как каждая прядь волос завивалась в несколько ином направлении, словно концы закручивались вокруг крошечных планет с едва ощутимым гравитационным притяжением — так, будто Эндрю был солнцем, и вокруг его головы вился ореол его собственной вселенной. Так и пролетела ночь. Все размыто: и Натан, и Мэри, и Эндрю, и Рико, и Ричер, и Эндрю, и Тэтсуи, и Рико, и Ричер, и Эндрю. И снова Эндрю. Появилось то, чего Нил поначалу не заметил. Например, что кожа Эндрю выглядела бледнее, чем обычно, и что под его глазами расплылись фиолетовые мешки. Нил не отводил взгляд, наблюдая за золотистыми волосами, обрамляющими лицо Эндрю, ожидая, что они сменятся на чьи-то другие, пока он переживает очередной кошмар. Нил моргнул, но Эндрю не пропал. Он ждал и наблюдал. Медленно Нил поднял руки, чтобы закрыть глаза Эндрю. Эндрю достаточно было сдвинуться на дюйм в сторону, чтобы снова встретиться взглядом с Нилом. — Перестань, — попросил Нил. Эндрю не перестал. Нил протянул руку и попытался оттолкнуть его лицо. Пальцы коснулись очень реального лба Эндрю, и Нил отпрянул. — Ах, — резко вдохнул он, ужасаясь тому, что Эндрю каким-то образом оказался реален и находится прямо перед ним, притом испытывая парадоксальное облегчение от того, что ему каким-то образом удалось выбраться из Гнезда. Все эти эмоции, как смолой, покрыло отрицание. — Прос… — Нет, — резко прервал его Эндрю, — ты не закончишь это предложение. Эндрю издал вздох, который для любого другого показался бы обычным, но Нил различил легкую дрожь его дыхания и с ужасом осознал, что он такой из-за него. Пруст был прав. Эндрю отдал частичку себя, заключив ту сделку, и несмотря на то что Нил много раз испытал его терпение, она не разбилась вдребезги. — Когда я говорил, что хуже уже не будет, это не был какой-то ебаный призыв к действию, — сказал Эндрю. — Мне… — Нил прервался. Нельзя просить прощения. Это жалко. Ничтожное оправдание и такая же ничтожная попытка загладить вину. Наверняка было что-то, что можно было сказать и не испортить все, но разум Нила все еще был затуманен и расплывчат — словно он вот-вот проснется. — Ты соврал, — сказал Эндрю. Нил вспомнил, как гордился, что выполнял обещание. Как хранил в себе нечто, заставляющее продолжать двигаться. И теперь потерял его. Сломал — понял он. Нилу хотелось рвать на себе волосы, с каждой прядью избавляясь от кусков своего поломанного мозга. — В последний раз. Понял? — спросил Эндрю. Нил покачал головой. Эндрю тупо уставился в ответ. — Что нужно пояснить? — Я не заслуживаю шанса. Я использовал их все. Эндрю выглядел невпечатленным. — Уже забыл, кто такие Лисы? Им плевать, сколько раз ты проебешься, Нил. Шансы бесконечны. Рико дал Нилу еще один шанс, и он использовал его. — Поэтому услышь меня сейчас. Это последний. Нил видел, как напряжен Эндрю. Как он выдавливал из себя слова. Как напряглись сухожилия на шее от надвигающейся ярости. Нил ожидал удара. Знал, что Эндрю ненавидит его; ему было необходимо почувствовать удар этой ненависти на себе, прежде чем он по ошибке примет сдержанность Эндрю за прощение. Нил натворил столько всего, и, знаете что? Сделал бы это снова. Даже если после Эндрю перестанет видеть в нем что-то кроме этого; даже если это заставит Эндрю отвернуться из-за нахлынувшего отвращения. — Скажи правду, — просипел Эндрю. — Полную правду, — как будто это что-то исправит. Правда — это самый страшный секрет, который Нил когда-либо хранил. Вбитая истина — хранить секреты так, словно их выдача приведет к смерти, — еще ни разу не вызывала у него такого отчаяния, как сейчас. Лицо Эндрю ничего не выражало. Эта апатия была невыносима, зная, что она не может быть искренней. Нил знал Эндрю достаточно хорошо, чтобы распознать маску. И хотел, чтобы она треснула. — Прости меня, — с надломом произнес Нил. Казалось, трещина появилась еще до того, как Эндрю дрогнул. Эндрю физически содрогнулся от усилия удержаться в неподвижности и схватился за свою руку. — Нил, — сказал Эндрю. Сказал так, будто вложил в одно это слово все то, что не мог заставить себя произнести. — Прости меня, — вторил Нил, понимая, что эти слова делают с Эндрю, и чувствуя отвращение к себе, делая это снова. — Хватит, — рявкнул Эндрю и протянул напряженную руку к лицу Нила, но остановился в нескольких дюймах, сжал в кулак и поднял вверх. — Прости меня, — повторил Нил, намеренно игнорируя только что установленную Эндрю границу, игнорируя его сдержанность в желании приблизиться. — Нил, — прорычал Эндрю, словно слова Нила причинили ему физическую боль; Нил разломил маску. Ему не нужно было разбираться в вихре первобытных эмоций, буйствовавшем в теле, чтобы понять — пора. Это снова настигает его. Сердце стучит набатом, пропуская удары. Нужно убираться отсюда, пока Эндрю не понял, что он натворил. Нил поспешил подняться; ноги путались в покрывале, а бедра горели, но он не думал об этом. Он вскарабкался вверх, несмотря на грызущие, как голодная гиена, боль и панику, предвидя, что Эндрю схватит его и остановит в любой момент. Мир перед глазами заполонили черные пятна, а разум прояснился. Так быстро, как только мог, Нил бросился в ближайшую комнату и закрыл за собой дверь, прижавшись к ней спиной. Вздрогнул, поняв, что в ней нет окна. Это квартира Ваймака. Нил в панике огляделся вокруг в поисках чего-нибудь полезного. Нашлось несколько вещиц, которые потенциально можно было использовать в качестве оружия, но даже в такой критической ситуации он ни за что не причинит Эндрю вреда. Взгляд упал на открытый зеркальный шкаф; внутри лежали различные лекарства, включая несколько видов обезболивающих и прочие безрецептурные средства. — Там нет окна, Нил, — раздался голос Эндрю через дверь. — Ты обещал перестать бежать. Адреналин иссяк, и Нил скользнул вниз по двери, но не сел. — Я нарушил обещание, — ответил он. Теперь это ничего не значит. Он и его обещания — все едино. — Когда? — спросил Эндрю. Вопрос удивил Нила. В конце концов, разве это было важно? — После Зимнего банкета. — Объясни. — Я солгал умолчав. — Объясни лучше. — Мы были на крыше, и я очень надеялся, что ты не задашь вопрос, который заставит меня откровенно лгать, и ты не задал, поэтому мне не пришлось врать, только лучше от этого не стало. Я все еще раню тебя. Я пытался заставить себя поверить, что не нарушил обещания, потому что из-за дурацкой долбанной формальности все выглядело именно так, но я лжец, Эндрю. Я нарушил свое обещание, — Нил самозабвенно смеялся, захлебываясь неразличимыми эмоциями. Основная чем-то отличалась от чувства вины, а может быть, просто была его новой формой. — Ты не отвечаешь на вопрос и несешь какую-то чушь. — Я разрушил его, — сказал Нил. Слова ели изнутри. — Прости меня. — Отойди. Нил с трудом перевел дыхание. — Отойди. Нил отскочил, и через секунду дверь громыхнула. — Дверь Ваймака… Эндрю яростно отпихнул ее. Сделал два шага, а затем опустился перед Нилом, выставив ладонь в дюйме от его лица, не касаясь. Нил ждал пощечины — такой, что размозжит череп, но знал, что Эндрю не сделает этого. Нил хотел, чтобы Эндрю треснул его по щеке. — Повтори, — потребовал Эндрю. Нил не хотел, чтобы Эндрю смотрел на него, но не мог избежать взгляда, поэтому решил уставиться в пол. — Я разрушил его. И хочешь ты это слышать или нет, мне оче… Эндрю начал давить. — Скажи мне, что было ложью. Какая фраза. Нил открыл рот. Закрыл. — Когда я сказал, что веду себя странно из-за произошедшего на банкете. — Это было причиной? — Ну, да, но… — Значит, это не ложь. Нил отстранился от ладони Эндрю и покачал головой. — Нет, я правда соврал, Эндрю. Эндрю опустил руку, но его лицо осталось болезненно нечитаемым. — Рассказывая о том, чего хотел Рико, ты сказал, что он хотел вернуть Кевина в Эвермор и угрожал тебе твоей настоящей личностью. Это была ложь? — Нет, но… но, Эндрю… — Рассказывая о его угрозах, ты сказал, что он хотел использовать тебя, чтобы заставить Кевина появиться; это была ложь? Потому что это, блять, было похоже на правду, — тон Эндрю никогда не терял своей безэмоциональности, но, когда он растягивал слова в разные моменты, придавая им напряжение, Нил слышал, как что-то в его тоне надламывается, словно пуская крошечные трещины по растянутому куску резины. Хотя голос Эндрю был слишком хриплым, чтобы походить на резину. Он был таким же ровным и сильным, как и весь Эндрю; Нил ни разу не слышал, чтобы он ломался. — Когда? Когда ты соврал, Нил? — Ты не понимаешь. — Я душил Кевина, Нил. Держал за шею и выдавливал из него секреты. Я разрушил нашу сделку. Я знаю о твоем отце. Знаю о тебе. — Нет, — прошептал Нил, упав животом на ноги и рухнув на пол. Его тошнило, но ему было необходимо доказать свою правоту, к тому же желудок был пуст. Рвота делу не помогла бы. Он задвинул норовившие вырваться эмоции куда подальше, осознав, что Эндрю раскусил его — ебучего лжеца, — и покачал головой. Даже не видя пристального взгляда Эндрю, Нил был уверен, что тот мог бы прожечь им бетон. — Это не считается! — Ты не сможешь сказать, когда врал мне, Нил, потому что технически никогда не врал. Ты ходил на цыпочках вокруг правды, выгибал ее, как только мог, но никогда не врал. — Ты меня не слышишь, блять! — закричал Нил от чистого разочарования. — Какого хуя, Эндрю?! Впервые я пытаюсь сказать тебе правду, а правда заключается в том, что я вру, и ты мне, блять, не веришь?! — смех больше походил на всхлип, вытолкнувший весь воздух из легких. — Невероятно. В единственный раз, когда я пытаюсь доказать тебе, что я лжец. Эндрю, я соврал. Эндрю не дрогнул. — Когда. «Скажи ему. Скажи ему. Скажи ему. Я подвел тебя. Я растоптал все, что ты мне доверил». — Я говорил тебе, что смогу остановить его, — сказал Нил и понял, что первоначально подразумевал Натана. Теперь же он имел в виду кое-кого другого. Это должно было считаться ложью. — Я практически позволил ему. Эндрю замер в неподвижности. В этом застывшем мгновении Нил мог только гадать, какой шок и отвращение охватили его; он заслонил лицо ладонью, загораживаясь от света в ванной. Нил чувствовал, как натянутая паническая улыбка начинает расплываться по лицу, и попытался стереть ее другой рукой. Эндрю молчал. А молчание все длилось и длилось, и Нил не выдержал. Эндрю наверняка смотрел на него и видел только «Пожалуйста» и «Я хотел этого» и удивлялся, как, черт побери, смог так ошибиться в человеке. Психика Нила Джостена претерпела изменения, и теперь при одном только взгляде на него Эндрю становилось больно. В его груди — израненная, зияющая пустота; двигаться стало сложнее. Он спешно поднялся и обогнул Эндрю, который повернулся, но остановился, едва не схватив его. Поскольку Эндрю отказался прикасаться к нему — за что он был ему благодарен, — Нил почувствовал себя достаточно свободно, чтобы остановиться и закрыть зеркальный шкафчик. Входная дверь уже была сломана, а руки так и чесались чем-нибудь хлопнуть; именно поэтому он попытался хлопнуть им, но шкафчик был на магнитах, и не захлопнулся, а лишь мягко закрылся. И внезапно Нил встретился со своим отражением. Увиденное тут же обрушилось на него, окутало, как запах подвала Натана. Волосы, глаза, метка Рико на скуле, напоминающая знать свое место. Нил рванул из ванной, несмотря на плывущие перед глазами пятна, и направился туда, где, как он знал, лежало то, что поможет опровергнуть право собственности Рико на него. Он влетел на кухню, миновав Жана, который разговаривал по телефону в гостиной. Жан вздрогнул, когда Нил резко повернулся. — Идиот… — что бы ни сказал Жан, слова заслонила стена, за которой скрылся Нил. Он выхватил нож из блока, игнорируя всех окружающих. — Где он, черт возьми? Нил закатал рукав и увидел повязки на оставленных Рико порезах. Ему хотелось располосовать их перпендикулярно, перекрыть единым шрамом, забрать отнятое Рико обратно; и только прижав нож к руке, Нил осознал, к чему это приведет. Он решил поднести нож к его… к татуировке Рико и вонзил острие. Ваймак появился в дверях. Его глаза тут же распахнулись, и он начал подбегать. Но далеко не убежал — удар Эндрю в живот заставил его упасть на колени. Нил запрыгнул на тумбу и забился в угол между холодильником и навесным шкафом. Возможно, его подгоняло то, насколько нереальной казалась ситуация, а, может, выходки Рико натренировали его на такую реакцию. Открытыми остались лишь две стороны — Нил защитился достаточно хорошо. — Ублюдок, — выдохнул Ваймак. — Миньярд! — Не трогайте его, — сказал Эндрю, холодный как нож. — Чертов пацан! — сокрушался Ваймак, не отрывая взгляда от Нила. — У него нож. Эндрю оттолкнул Ваймака и встал перед Нилом, который втиснулся в пространство на тумбе рядом с холодильником с ножом, воткнутым на долю дюйма в лицо. Боль слегка давала о себе знать, а ощущение влажности крови на небольшой скуле обострило чувства так, будто он был в опасности. Сверхбдительность от ощущения ножа в коже в кое-то веки оказалась приятной, поскольку позволила нормально разглядеть комнату. Нил увидел яркие желтые полосы солнечных лучей, проникающих через окно над раковиной, ощутил запах кофе средней обжарки, который Ваймак готовил каждое утро чуть свет. Перед кофеваркой Нил разглядел тяп-ляп склеенную кружку, которую когда-то разбил. За все время пребывания в доме Ваймака Нил никогда не видел столько фруктов на тумбах. На них лежали яблоки, апельсины и еще несколько фруктов, по сравнению с которыми обычная коллекция Ваймака из двух перезрелых бананов была просто позором. Его команда, понял Нил. Они снова это сделали. Черт, голова идет кругом. Боль разливается в груди. — Нил, — позвал Эндрю. И вот он снова произнес это имя, как будто оно было целым предложением. Вложил в него смысл, которого не было. Эндрю шагнул ближе и осторожно положил руку на рукоять ножа, не прикасаясь к Нилу, в то время как все воспоминания последнего только и были связаны с людьми, делающими совершенно противоположное; Нил позволил Эндрю вытянуть нож из его пальцев. Привычный взгляд Эндрю — тяжелый и жесткий. Он не отводил его от беспорядка по имени Нил Джостен, по лицу которого стекала одинокая капля крови. Нил же, напротив, вздрогнул от своего отражения в глазах Эндрю и возненавидел себя за это. — Какого хера, Нил, — воскликнул Жан по-французски, все еще держа телефон. Каждое слово Эндрю произносил четко, без эмоций, но медленно, будто вымучивая. — Объясни то, что сказал. — Это значит, — начал Нил по-немецки, — что я… что он меня… — Нил прикрыл рот рукой. Эндрю взглядом дал понять Ваймаку и Жану убраться отсюда, если только у них нет нескольких конечностей и жизненно важных органов, от которых хочется избавиться. — Господи, — посетовал Ваймак, прежде чем выйти, — дай хотя бы кофе для него налить. — Сам налью, — отрезал Эндрю, и Ваймак сделал паузу на целых три секунды, прежде чем кивнуть и выйти из комнаты, бросив последний взгляд на Нила. Эндрю вновь повернулся к Нилу. — Кто. Что. В голове Нила была сплошная каша, омраченная множеством тусклых красок, в которой ему не хотелось копаться и о которой он забыл в присутствии Эндрю. Пытаясь разделить оттенки на конкретные цвета и формы, он понял, что тонет. Эндрю повернулся, взял две кружки и налил черный кофе в одну из них, передав Нилу; затем наполнил вторую, но спустя минуту эту смесь стало сложно называть «кофе», так как он начал добавлять в него что-то еще. Нил внимательно всматривался в каждый новый ингредиент: сливки, молоко, сахар, мед — Эндрю даже натер немного шоколада, а затем встал на цыпочки и достал с холодильника старую банку леденцов, открыл ее и добавил в «кофе». Нил просто наблюдал за этим зрелищем с выражением лица, которое с каждой минутой становилось все труднее сохранять сомнительным. Внутренняя паника постепенно стихала, пока он смотрел, как Эндрю приходится тянуться к высоким шкафам; в глубине своего неуемно вопящего сознания он подумал, что это и есть одна из тех мелочей, которые он может собирать по крупицам, лучше узнавая Эндрю, прямо как это делали Лисы с ним самим. В отсутствие физических прикосновений Нил хватался за истертые концы этих деталей, ожидая, что следующее настигшее его воспоминание непременно окажется неприятным, но вместо этого чувствовал лишь тепло, как от черного кофе на языке, горьковатый вкус которого прогонял его собственную горечь прочь. — Медузы, — начал он, подперев подбородок коленями, — и… Kepler… — Нил закрыл глаза и потер их пальцами, отгоняя мысли, продолжающие наседать на него с удушающей настойчивостью, жужжа: «Ты доказал, что я прав» и «Ты сделал ему больно», и Рико, и Рико, и Рико, и Рико, и Рич… — 186f, — уточнил Эндрю; лицо его оставалось совершенно бесстрастным. — Это экзопланета, вращающаяся вокруг красной карликовой звезды Kepler-186 на расстоянии около пятисот световых лет, что составляет четыре целых семь десятых квадриллионов километров от Земли, и она находится в так называемой обитаемой зоне. — Красная карликовая звезда, — тихо повторил Нил в попытке остаться в настоящем; Эндрю уставился на него. — Я не понял про медуз, — сказал Нил, стирая, наконец, каплю крови с лица. Он расслабился и свесил ноги с тумбы. Эндрю просто молча потягивал кофе. — В смысле, на твоем месте, я бы поставил яичницу и, возможно, радужную медузу ниже. — Правда за правду, — напомнил Эндрю. — Почему? — Во-первых, медуза-яичница — отстойная, во-вторых, радужная — это просто плавающие светящиеся нитки, гирлянда какая-то. А вот кровавая гребневая, наоборот, обалденная. Эндрю слегка приподнял брови, видимо, в знак одобрения, что Нил в кои-то веки воодушевился чем-то, помимо экси. Нил воспринял это как сигнал к продолжению. — Она вся такая красная и кровавая, а еще очень ярко светится, ведь обитает на большой глубине, — он почти смутился и сбавил обороты, когда вдруг осознал, что Эндрю, возможно, вообще нет до этого дела; его скорее волнует, сколько лжи и правды в словах Нила. — Продолжай говорить, — сказал Эндрю, и Нил продолжил, поняв, что это было не требование, а просьба. — Какое-то время моя мама притворялась морским биологом. Это было так, блять, иронично, учитывая мое отвращение к большим водоемам, но это было неплохой причиной для путешествий по калифорнийскому побережью с ребенком. У нее было несколько книг по морской биологии, и, не имея ничего другого, я читал их в свободное время. Среди них была одна книга о медузах. Я раскидал их всех по крутости. Уже не помню, каков был порядок, но синей бутылочной среди них точно не было. Как ты умудрился поставить ее на такое высокое место, даже не рассмотрев батикоруса или длиннополую медузу; да как ты вообще, на хрен, выбрал яичную, даже не рассмотрев львиную гривастую? — Львиная гривастая — скучная херь, — ответил Эндрю, сделав глоток кофе. Проглотив, он добавил: — Твоя очередь. «Как много ты знаешь о произошедшем в Гнезде?» — промелькнул вопрос в голове Нила, но вместо него он спросил: — Почему медуза-яичница так высоко в списке? Эндрю не стал комментировать ни профуканную возможность узнать правду, ни вариант обмена ею, на котором настаивал Нил. — У медузы-яичницы очень слабое жало, и иногда другие рыбы даже прячутся в ее щупальцах для защиты. К тому же, я подумал, ты оценишь яичницу, ведь она безбожно напичкана питательными веществами, такими нужными для завтрака, и все такое. И он действительно оценил. Из тех, что подавали в Гнезде, блюда из яиц нравились ему больше всего, несмотря на то что приходилось мириться с возможными выходками Рико всякий раз, идя в столовую. — Ага, — ответил Нил. Эндрю наблюдал. Нил ждал неизбежного вопроса. Его желудок издал жалобный звук. — Голоден? — сардонически ухмыльнулся Эндрю. Он бросил взгляд на Нила, а затем повернулся и открыл холодильник, изучая его на предмет бутербродов или чего-нибудь для нормального завтрака. — Нет такой еды, которую можно есть только в определенное время суток, — заявил Нил. — Что ты хочешь сказать, Джостен? — Что время завтрака — это любое время. Было легко отличить безразличный взгляд Эндрю, выражающий признательность, от безразличного взгляда Эндрю, выражающего недовольство. Фокус заключался в том, чтобы присмотреться к его челюсти и понять, скрипит ли он зубами. Эндрю взял баллон взбитых сливок, немного молока и масла, а затем достал пакет с черникой. Нил был уверен, что все это купили именно из-за него, и ощущал себя старой потрепанной коробкой, с запертыми внутри Лисами, прогрызающими путь наружу, разрывая картон. Эндрю резко сгреб и поставил на тумбу коричневый сахар, муку, разрыхлитель и пищевую соду. Затем, стиснув зубы, осмотрел ингредиенты и сказал в коридор: — Ваймак, ваша кухня удручает, — немного повысив голос, чтобы его услышали. — Ты там торт какой-то готовишь, или как?! — крикнул Ваймак из гостиной. — Из того, что есть, и состряпай. — Здесь нет сыворотки и нет яиц, — Эндрю произнес фразу так, словно вынес Ваймаку приговор за совершенное преступление. — Замени их яблочным пюре и уксусом, — предложил Нил, привлекая внимание Эндрю. — Если смешать две столовые ложки белого уксуса с тремя третями стакана молока, то получится сыворотка, а яблочное пюре станет связующим веществом. Эндрю кивнул и нашел уксус, а затем протянул Нилу яблоко. Нил, не теряя времени, сел и нарезал яблоко кубиками. Стоять было немного напряжно, но, когда он сел, голова прояснилась достаточно для обращения с ножом. Он старался не думать, какими обезболивающими его могли накачать, пока складывал яблоко в миску и ставил в микроволновку на две минуты, предварительно размяв кубики вилкой. Пока он был занят, Эндрю подготовил остальные ингредиенты. Он делал все на глаз. Нила это вполне устраивало, но ему пришлось прекратить превращать яблоко в пюре и подойти, когда он заметил, что Эндрю переборщил с коричневым сахаром. — Сколько было написано в рецепте? — спросил Нил. — Почему ты решил, что я ему следую. — Ты, наверное, заглянул в один из них. Эндрю все продолжал подсыпать коричневый сахар. Ему приходилось бороться с каждой ложкой, потому что все слиплось в один большой комок. Нил вылил яблочное пюре в смесь, а затем отыскал давно забытую Ваймаком бутылочку ванильного экстракта на холодильнике. Открутил крышку маленького бутылечка, и в нос ударил запах спирта, напоминающий брожение. Нил добавил каплю в смесь Эндрю. — Готов к вопросу? — спросил Эндрю, смазывая сковороду маслом. Сидя на табурете перед плитой, Нил взял в руки лопаточку и сосредоточился на том, чтобы выставить нужную температуру на конфорке. — Почему панкейк такой толстый? — спросил Нил. — Нил. — Да, — с облегчением вздохнул Нил. Было приятно сказать Эндрю: «Да». Запах теста для панкейков и кофе делал все еще лучше. — Почему ты ушел. Эндрю налил немного теста на сковороду, а Нил смотрел, как оно раскатывается по ней и округляется. — Потому что, — начал Нил, — они напомнили мне об отце и угрожали тебе. Он наблюдал, как на панкейке начинают появляться пузырьки. — Они угрожали мне, — повторил Эндрю. — Они угрожали раскрыть что-то о твоем прошлом. — Ты понимаешь, что мне глубоко плевать на их слова. Кроме колонии, на меня мало что можно нарыть, а о ней все и так знают. — Видео. Нил перевернул панкейк. — Единственные записи, на которых я появлялся, — это игры в экси, — сказал Эндрю. — У тебя был приемный отец, помешанный на камерах, — прошептал Нил. — Я был в двенадцати приемных семьях. Ни в одной из них не было камер наблюдения. Те, что поумнее, понимали, какой это отличный способ укусить самих же себя за задницу, а глупцы были слишком бедны. Нил отвернулся от панкейка. — Что? Казалось, Эндрю злился, но Нил не был уверен на кого. — Что еще они сказали? Нил приложил руку к своей раскалывающейся голове. — Инструктор по танцам? — Я в жизни не танцевал. — Но… тебя никто не заставлял… надевать… Эндрю подошел ближе и продолжил низким голосом: — Нил, невозможно, чтобы они знали о ком-то, кроме первого и Дрейка. — Только его обвиняли? — шепотом спросил Нил, и Эндрю взглядом подтвердил, что это правда. Его тошнило от осознания, а может быть, от голода. Нил даже не усомнился в словах Пруста. И теперь все прояснилось: пробелы в угрозах Пруста появились именно потому, что тот никогда не показывал ничего конкретного, кроме каких-то непонятных бумажек, которые Нил просто игнорировал; или того короткого звука с голосом пожилого мужчины, который что-то бормотал, пока Нил упорно затыкал уши. Вместе с этим он ощутил облегчение. Но это значило, что он сказал это, пока ему угрожали пустышкой. Что ж, это, блять, было как нельзя кстати, да? — Твой панкейк подгорает. Нил быстро переложил панкейк на тарелку и отставил сковороду на пустую конфорку. Он потер глаза, соскользнув с табурета и отступив назад. Основной его мыслью была: «Охуенные новости». Остальные беспорядочно вертелись в голове. Не находя слов от нахлынувшей злобы, он с досадливым рыком ударился спиной о холодильник — вздрогнул и с силой хрястнул по нему кулаком. — Блять! — выкрикнул Нил, отряхивая руку. Какой же он, блять, глупец. Раздалось шипение, когда Эндрю налил на сковороду еще один панкейк. — Знаешь, есть одна хитрость, как узнать, прожарился ли панкейк с нижней стороны. Нужно считать пузырьки; насчитаешь двадцать — переворачивай, и то же самое с другой стороной. Нил с силой выдохнул, словно разрываясь на части, и взглянул на панкейк. Он смотрел, как пузырьки надуваются, а затем обратно схлопываются тестом. Когда схлопнулось двадцать, Эндрю перевернул его, и Нил досчитал до двенадцати. Эндрю отложил панкейк и пожарил еще несколько. Нил не переставал считать их пузырьки. Он даже не заметил, как Эндрю поскреб бок миски, собирая оставшееся тесто для последнего панкейка. Не заметил, как Эндрю положил его на стопку и выключил конфорку. Но заметил, как Эндрю повернулся и уставился прямо на него. Нил избегал взгляда, предпочитая изучать подгоревший панкейк на тарелке. Взял его голыми руками и откусил кусочек. С коричневым сахаром явно переборщили — местами встречались подгоревшие комочки; то же самое и с ванильным экстрактом — панкейк пропитался ванильным вкусом с примесью алкоголя, а яблочные кусочки делали текстуру неприятной и странно сочетались с черникой. На вкус это было просто охуенно. — Пруст, — начал Нил, сухо проглотив кусочек этого богоподобного черничного недоразумения, — а потом… а потом… — он покачал головой; по телу пробежала дрожь, похожая на мышечный спазм. Он судорожно сжимал кисти рук, глядя на стопы Эндрю. — Классные носки, — сказал Нил. На них были нарисованы маленькие планеты. — Нил, — позвал Эндрю. Что-то странное было в его тоне. Он не корил, как это сделал бы Ваймак, и звучал почти-почти мягко. Словно эта тягучая фраза из имени Нила заверяла: «У тебя есть время. Воспользуйся им». — Эндрю, — Нил стиснул свою шею рукой, но ощущения слишком сильно отличались от тех, что дарили руки Эндрю, — ты можешь… — Подойди ближе, — кивнул Эндрю, и Нил подошел, глядя на его плечи. — Талия и выше, — Нил принял указания. — А теперь расслабься, — голос Эндрю ласково окутал его, будто мягким пледом и мурлычущими котятами. Их мурлыканье слилось в единое бурчание, от которого плечи Нила с облегчением опустились. Он не понимал, чего Эндрю ожидал от него. Нил медленно опустил голову, упершись лбом в его плечо. Оставил голову на нем и чувствовал, как Эндрю равномерно дышит под ним. Он был всего лишь пяти футов ростом, но Нил верил ему, когда Эндрю утверждал, что сможет защитить его от прошлого, потому что Эндрю, в отличие от него самого, не лжец. Но непоколебимый и верный своему слову Эндрю не останется с ним навсегда. Сейчас он ничего ему не должен, но, возвращаясь к недавним событиям, было очевидно, что Эндрю найдет способ попасть в Гнездо. — Мне нельзя было сомневаться в тебе, — прохрипел Нил. — А он продолжал и продолжал говорить все это снова и снова, а потом он… Я был настолько глуп, что начал верить ему. Но не про тебя. Ничему из того, что он нес про тебя, блять, клянусь, но… Но я… Я сказал несколько слов, которые он хотел услышать. Я не хотел. Я не хотел говорить их, Эндрю. — Знаю, — заверил его Эндрю и наклонил голову, прижимаясь к Нилу. — Знаешь, Kepler-186f размером с Землю. Там может быть жизнь; но она в пятистах световых годах от нас. Мы так и не узнаем, есть ли там цивилизация людей-аксолотлей, которые поют в хорах и ведут ядерную войну на своих звездолетах, — Нил не смог не засмеяться, — потому что она пиздец как далеко. Он устроился поудобнее и ощутил щетину Эндрю, прижавшись к ней ухом. — Ничего не понимаю. — Объясняю на пальцах: мы можем спорить об обещаниях весь день. Но, в конечном счете, важно только, что ты понял, что это не твоя вина, — Нил хотел возразить, но Эндрю не останавливался. — Никаких возражений. Это неоспоримая истина. Прими ее. Несмотря на то, что Нил окутался Эндрю, будто пуховым одеялом, чувствовал он себя невероятно легко. — Когда ты брился в последний раз? — пробормотал Нил, уткнувшись Эндрю в плечо. — Я был занят. Сердце Нила снова заколотилось, когда он укорил себя за мысль о том, что Эндрю не станет его искать. Что он держит его рядом только из-за сделки. Что терпит его. Нил поднес руку к челюсти Эндрю и, услышав «Да», коснулся щетины, поглаживая ее большим пальцем. Он с удивлением осознал, что щетина Эндрю нравится ему больше, чем предполагалось. — Я спрошу у тебя кое-что; дай знать, если не сможешь ответить, — предупредил Эндрю. — Хорошо, — согласился Нил. — Ты помнишь, как тебя снимали? Нил готов поклясться, что рухнул бы, если бы не плечо Эндрю. — Возможно, Пруст доставал телефон несколько раз. Я думал, он включает фонарик, чтобы проверить, не захлебнулся ли он кровью, хрен его знает. — Твоя очередь. Нил убрал руку с челюсти Эндрю и запустил ему в волосы. — Что отправлял тебе Рико? — Несколько фотографий, одну запись и одно текстовое сообщение. Нил вспомнил о всех тех мерзостях и резко одернул руку. Но не убрал голову с плеча Эндрю, потому что такое положение помогало скрыться от его глаз. — Почему ты убегаешь? — спросил Эндрю голосом, напоминающим сигаретный дым, и не только из-за курения. Он будто песчинками рассыпался в сандалях, становился все светлее, распространяясь. Донесясь до уха, он окрасился темно-серым. — Не убегаю, — ответил Нил. — Лжец. — Глаза, Нил. Ты избегаешь моего взгляда. Скажи почему. Нил сильнее зажмурил и без того закрытые глаза и уткнулся лбом в плечо Эндрю. — Я не знаю, что ты видишь. — Что ты увидел, когда услышал о медузах и Kepler-186f? — Хочешь правду, Эндрю? — ответ пришел с лету. — Ты слышал, как я назвал тебя котенком, — Нил нерешительно поднял кисть и провел ею по волосам Эндрю. — Ты никогда не казался мне чудовищем. Все это время я считал тебя просто невысоким и пугающим. Котята могут быть невысокими и пугающими. — Тебе нужно кровь перелить, Джостен, — Эндрю даже не шелохнулся от его слов. А Нил и вовсе не хотел двигаться. — Я такой идиот, что начал думать, блять, даже гипотетически думать о том, что он говорил о тебе. А потом он… а потом я… я, блять… он, блять. Блять… — Вдохни, у тебя язык заплетается, лис. Лис. — Нил. Посмотри на меня, — позвал Эндрю. Немного подождав, добавил: — В глаза. Нил встретился с ним взглядом. Как и Эндрю. — Ты самый дремучий дурень в мире, — заявил Эндрю. — Ты же знаешь, Нил, я бы не стал колебаться, — как будто Эндрю вообще мог колебаться. Он был опорой для Нила во время всей поездки сюда. Был опорой еще до этого. Эндрю был как опора, держащая ебаные небеса на месте. — И плевать, что ты выглядишь и пахнешь, как жженые помои, — добавил Эндрю. Нил хрипло рассмеялся, пуская пузырьки и стреляя ими как из поломанного игрушечного пистолета — некоторые из них лопались, шипя. Он успокоился, потрогав волосы Эндрю. Как будто Эндрю был каким-то котиком, избавляющим от стресса. Нил почувствовал, как Эндрю склонил голову к его, и отстранился, отступив. — Я… Взгляд Эндрю четко дал понять, что Нилу нужно хорошо подумать над следующими словами. — Скажи, если я перебарщиваю. — Пять с плюсом, — похвалил Эндрю. — Теперь твой Эндрю-метр снова на отметке в пятьдесят процентов. — Вы там ебучие блины, что ли, готовите?! — по-французски крикнул Жан из гостиной. — Иди сюда и помоги, тряпка! — крикнул в ответ Нил. Жан вошел, потный и взбешенный. Под глазами — круги, одежда — помята, словно он спал в ней… находясь в машине… которая сорвалась с крутого склона горной дороги… и перевернулась. Несколько раз. Дерьмово он выглядел. Жан провел рукой по волосам и пробормотал несколько проклятий, после чего указал на Нила. — Ебать, я разговаривал по ебаному телефону с твоим ебаным сумасшедшим дядей. — Слишком много «ебаный», — сказал Эндрю. — Сожри панкейк и успокойся. — Подожди, с моим дядей? — спросил Нил и уткнулся ребрами ладоней в глаза. — Эндрю. — Раз ты собрался прекратить бежать, разговор с ним — это всего лишь шаг, — сказал Эндрю. Он забрал у Жана телефон и обменял на панкейк. Жан со злостью откусил кусочек и тут же выплюнул. — Омерзительно, — заключил Жан. Нил и Эндрю одарили его смертоносными взглядами. Жан нерешительно откусил от уголка. — Если подумать, это хотя бы не протеиновый коктейль. — Да, — ответил Эндрю на телефонный звонок. — Он здесь, со мной. Нет, ты, невежественный ублюдок. — Нельзя называть моего дядю невежественным ублюдком! — вскрикнул Нил и потянулся за телефоном, но Эндрю быстро ретировался. — Очевидно, он спит. Ему нужно восстановиться. Я скажу ему, — Эндрю облокотился на тумбу, пока Нил тянулся к нему. — Минутку, — он вытянул руку назад, мешая Нилу добраться до телефона. Нил потянулся к нему, опершись рукой о тумбу, чтобы не навалиться на Эндрю. — Он не такой, как моя мать, — сказал Нил. — Я с ним даже не знаком. Дай мне этот чертов телефон, — он потянулся, и что-то в его груди словно треснуло, будто отскочившая резинка попала в цель. — Отдам, если ляжешь, — сказал Эндрю. Нил повернулся было к табурету, но Эндрю прервал его: — Нет. Ляжешь, а не сядешь. В гостиной. Нил нехотя позволил отвести себя в пустую гостиную, в которой сел, сложив ноги, стараясь как можно лучше скрывать боль. Подложил несколько подушек, устроившись полулежа и уставился на Эндрю. Тот с пронзительным взглядом протянул Нилу телефон. — Здравствуйте? — спросил Нил. — Клянусь Богом, если этот чертов ублюдок дал телефон еще одному незнакомцу. Нил сглотнул. — Это Натаниэль. — Господи, блять. Ты что, издеваешься надо мной? — Нет. Нет, я… — Нил понизил голос. — Мэри, она говорила, что вы ненавидете Эрл Грей. — Слишком просто сказано; он на вкус как безвкусная моча. — Если пить мочу, то хотя бы с каким-нибудь вкусом, — ответил Нил. Жан странно посмотрел на него, и Нил прошептал, закрыв динамик ладонью: — Свали. — Натаниэль, — позвал Стюарт. — Да? — Господи, в следующий раз зашифровывай свои номера получше. — Все так и было, — сказал Нил. — Их невозможно было расшифровать без ключа. Эндрю его не знал. — Он последний человек, от которого я ожидал звонка. Если уж на то пошло, я думал, звонить мне будет твоя мать. Натаниэль, скажи, где она? — Прос… — Эндрю тут же перевел взгляд на Нила, заставляя его забыть обо всем на свете. — Мэри мертва. — Я ожидал худшего. Когда это произошло? Что случилось? Кое-что никогда не начнет восприниматься нормально, например, рассказ о смерти матери. Даже если Нил пересказывал бы это механически, в любой другой день все это могло бы вызвать в нем бурю эмоций. Но, по какой-то причине, возвращение к этой старой ране вызывало ностальгию, которая казалась вполне терпимой. Будто проводишь руками по шрамам на груди, избегая прикасаться к самым свежим, которые еще болят. Стюарт прислушивался. Он не плакал. Не говорил стандартных слов соболезнования. Нил задумался, не напоминает ли спокойный, но в то же время волевой и гибкий характер Стюарта характер его матери до того, как она вверглась в пучину паранойи и пустилась в бега; до того, как встретила Натана и поняла, каково это — быть насильно привязанной к чему-то, что вышло из твоего тела. Не стоит об этом размышлять. — Что теперь? — спросил Нил. — Ну, — вздохнул Стюарт. — Вы с Жаном больше не в Гнезде. Предполагается, что вы оба и дальше продолжите зарабатывать деньги для Морияма, а это значит, что вам придется стать Воронами и подписать контракт, который… — Ни за что, блять, — одно только упоминание Гнезда заставило воспоминания проноситься одно за одним, будто Нил начал перебирать карточки из коробки, которую собирался похоронить глубоко в земле. Утопленные в черном простыни — как всегда свежевыстиранные или поалевшие от последствий. Небо, в котором так мало красок. Безызменный затхло-мускусный удушающий запах. — Верно. Даже Морияма вынуждены признать, что позволили своему питомцу-Рико слишком вольно обращаться с одолженным. Не знаю, о чем думал Тэтсуи, позволяя отправлять ту запись, даже если это не попало на камеры. Морияма слишком горды, чтобы винить себя вместо людей, которых считают своей собственностью, но главная ветвь не откажется от дисциплины в отношении ветви, ответственной за экси. Я скажу тебе то же, что и Жану: посмотрю, что можно сделать. — Спасибо. — Прости, что не смог помочь раньше, Натаниэль. Просто… Я не знаю, почему она так и не позвонила, — звучал он так же устало, как Нил себя чувствовал. — У нее была паранойя, — ответил Нил. — Она знала, что если обратится к вам, тогда он засечет ее, а она не хотела, чтобы ей снова причинили боль. Люди болтают, люди глазеют, люди продаются. — Она определенно тебя учила. — Слишком многому, — с досадой подтвердил Нил. Он подумал обо всех людях, с которыми познакомился, только потому что остался. — Она бы убила меня, если бы увидела сейчас. — После всего того времени, которое угробила на то, чтобы выжить? — Нил слегка посмеялся. — Она бы не убила. Ты на пути к тому, чтобы стать кем-то постоянным, Натаниэль. — Нил, — поправил Нил. — Зовите меня Нил. — Хорошо. Я перезвоню тебе, Нил. — Пока. Повесив трубку, Нил передал телефон Эндрю и заметил, что тот держит стопку черничных панкейков. — Что ты собираешься делать со всеми этими панкейками? — спросил Нил. — И зачем напек так много? — он огляделся и понял, что Ваймака нигде не видно, ни Эллисон, ни даже Кевина. А Эбби? Где она вообще? — Использую их как оружие, — ответил Эндрю. — Чего?