Поня: Военное дело

Ранее мы рассмотрели изменения, произошедшие с обществом единорогов при дальнейшем развитии цивилизации. Теперь же пришло время обратить свой взгляд на Юг, в земли зебр. Правда, полосатые пони в это время уже были крайне неоднородны и различия между зеброй Западного побережья и зеброй Окраинных островов были гораздо больше, чем между любой из них и единорожкой равнин. Так что, рассматривать их мы будем по-другому, выделяя каждой по собственному кусочку нашего внимания.

Западное побережье Юга в период с 2800 по 2552 годы до Э.Г.

https://i.imgur.com/skpFIsF.jpg Западное побережье, не смотря на свое очень давнюю историю заселения полосатыми пони, длительное время было самой настоящей периферией зебрского мира. Растянутость этих земель и несколько их худшее плодородие (“Зажрались грязедавки”, как это охарактеризовала в своих дневниках Клауд Даст) отталкивали равнинных зебр. А потому, заселялись они лишь семьями-изгоями и табунами понек-авантюристок, пытавшихся начать тут жизнь добытчиц. Впрочем, будущие добытчицы в эти места бурным потоком тоже не перли: основную их часть стягивало на себя куда более приветливое к земледельцу Восточное побережье. С наступлением цивилизации, впрочем, тут произошло некоторое оживление. Часть варварок, бегущих от торжества новых порядков, пыталась превратить Западное побережье в свой новый дом. Но, увы, классовое общество развивалось и здесь, что через какое-то время превратило переселение консервативных понек к океану из полноводной реки в жиденький ручеек. Впрочем, первого полувека, пока полосатым варваркам эти места казались столь желанным убежищем от идущих в понячьем мире перемен, оказалось достаточно для основательного заселения Западного побережья. Что, вообще, представляло из себя Западное побережье Юга в те времена? Основная часть понинаселения этих мест были варварками или находилась на самых ранних этапах развития классового общества и проживала в деревнях по берегу океана или на небольшом удалении от него. Племена этих пони были довольно слабы, а их селения — разбросаны по побережью на достаточно большом удалении друг от друга. К тому же, поселения зебр оказывались весьма ненадежно связаны между собой путями сообщений: путешествия посуху были опасны из-за хищников, разбойников и отсутствия хоть какой-то инфраструктуры, включая дороги (про привычные в других частях понячьего мира постоялые дворы и посты дорожной стражи и речи не шло), а по морю самостоятельно сообщаться могли лишь самые крупные из полосатых селений, владевшие собственными торговыми флотами — остальным приходилось полагаться на случайные услуги единорогов или сородичей из тех самых немногочисленных крупных торговых поселений. Что заставляло полосатых селянок искать покровительства у кого-то более сильного и организованного. Этим кем-то были небольшие города-государства, выросшие на побережье у излучин крупных рек из поселений самых предприимчивых табунов и “речных братств”. Через эти города-государства осуществлялась связь Западного побережья с остальным полосатым миром, а также в них происходили деловые контакты зебр с мореплавателями-единорогами. Так что, ни причины их возвышения, ни источники их богатства и влияния у современных историков вопросов не вызывают. Довольно логичным образом зебрианские города-государства приобретали реальное влияние на своих соседей, которым вскорости и начинали предлагать покровительство, особенно сильный упор делая на помощь в торговых делах. Тут стоит сделать одну немаловажную оговорку: в отличие от единорогов, ремесло у зебр Западного побережья не концентрировалось в городах, а активно развивалось в каждом более-менее крупном поселении. Первоначально это было обусловлено небольшой плотностью понинаселения и изолированностью селений друг от друга, а с развитием торговых сношений с единорогами Отрожьего получило и мощнейший экономический стимул: продажа ремесленных изделий и продукции ковенов заморским торговицам приносило изрядный доход полосатым пони. То есть, зебрианские города-госудрства были именно торговыми центрами, товара на продажу почти не производящими, но имеющими всю необходимую для ведения активной торговли инфраструктуру. В этом же направление развивались и ремесла горожанок, наиболее активно совершенствуя те области, которые обслуживали торговцев: судостроение, производство снастей, бондарное ремесло и так далее. Товары же на торг поступали от сельских поселений-союзников города и их ковенов. Которым, кстати, город обеспечивал и саму возможность привезти товары на торг, либо скупая у них товар, либо обеспечивая их кораблем и/или охраной. Такие взаимоотношения выливались в появление племенных союзов, формирующихся вокруг портовых городов. Союзы носили преимущественно характер торговых, но и некоторые политические и военные обязательства у их членов друг перед другом тоже имелись. Управление таким союзом осуществлялось посредством избрания властительниц, которым на время передавалась верховная власть в союзе (зебры превосходно понимали к какому бардаку приведет отсутствие единоначалия в столь шатком образовании, как племенных союз образца Западного побережья). Властительниц, причем неравноправных, обычно было две: одну избирали на совете глав союзных племен, а вторую выставлял город, как центр, вокруг которого союз и формировался. Избранная всем союзом властительница управляла почти всеми его внешними и внутренними делами, а властительница-горожанка имела власть над торговлей (но не над другими делами города!) и отстаивала перед своей коллегой интересы горожан. За самими же властительницами пристально следили совет матерей родов, мастера ковенов и городской сход. Контроль и совет со стороны сельских, ковенных и городских глав не только ограничивал полномочия властительниц, но и облегчал им управление столь неодинаковой организацией как племенной союз, члены которого не просто имели непохожую социальную структуру, но были кардинально различны в самом своем миропонимании. Изменения в военном деле https://i.imgur.com/SUP0FL5.jpg Как можно понять из описания политической системы, племенные союзы Западного побережье были образованиями довольно рыхлыми, неспособными быстро принимать решения и решительно же проводить их в жизнь, а порой, вообще, неспособными находить приемлемый для всех своих членов выход из текущей ситуации. Поэтому, неудивительно, что они постоянно подвергались грабительским набегам и, реже, другим формам военной агрессии. Это формировало неповторимую самобытность войн на Западном побережье. Во-первых, основной формой военных действий был грабительский набег и пиратство. Набегали и пиратствовали все: и местные бандюки-“дорожные братья”, и единорожьи привенты с охотницами за рабынями, и воинства самих племенных союзов. Просто, было что пограбить (с началом торговли с Отрожьим Западное побережье стало очень даже небедным местом), такого уж сильного отпора не было (сообщение между поселениями слишком ненадежно — табунам приходилось полагаться только на самих себя и ближайших соседей), а силенок на захват земель из-за неповоротливости и противоречивости племенных союзов наскрести было сложно (для этого нужны были властительница с, действительно, железной волей и полностью преданная ей городская напарница, каковое сочетание встречалось нечасто). Во-вторых, союзы племен как целое войны вели достаточно редко, причинами чего были все те же внутренние противоречия и отсутствие сильной центральной власти. Так что, участниками столкновений в подавляющем большинстве случаев становились войска отдельных родов и, куда реже, племен. В-третьих, активно развивающиеся морская торговля и судостроение перенесли войны и на море. Лихие полосатые пираты активно перенимали опыт своих рогатых коллег. В связи со слабостью военной организации племенных союзов, рода и племена вели военные действия, зачастую, самостоятельно, не интересуясь мнения и не прося помощи своих союзников. С этим был связан своеобразный откат в развитии военного дела Западного побережья: централизованный найм дружины исчез. Теперь дружинников, как в самые ранние варварские времена, нанимал каждый табун и каждый род отдельно. Но было в действиях дружины и нечто новое. В то время, когда дружинники не использовались своими нанимательницами для агрессии против кого-нибудь, они несли сторожевую службу в поселениях, патрулируя их границы и защищая табунниц. Была только одна проблема, связанная с морем — налетчики (особенно единороги) на кораблях могли подходить к берегу внезапно (слабая организация зебр делала отслеживание передвижений судов вдоль хоть сколько-либо протяженного побережья задачей совершенно фантастической), быстро высаживаясь, быстро нанося удар и столь же быстро отступая к своим судам. А, значит, перед дружинами становилась насущная проблема не менее быстрого реагирования на подобные вылазки. Частично эта проблема решалась через появление в ватагах “вольных хвостов” скороходок (жеребцов переводить на дело, непосредственно с боем не связанное, было слишком расточительно), частично же через создание постоянно дежуривших в поселениях “тревожных отрядов” — части дружины, постоянно готовой выступить на помощь союзникам. В военном деле зебр Западного побережья дружинники, по-прежнему, играли партию первой скрипки, но из-за неспокойности, наступившей с началом морской торговли с единорожками Отрожьего, значительно возросла роль ополчения. Собственно, западные зебры-побережницы того времени как раз подходят под популярный среди эквестрийских писателей-графоманов настоящего образ “крутой зебры-дикарки”: вечно настороженные, не расстающиеся с оружием и готовые дать отпор любому незваному гостю. С учетом обстановки на побережье в то время, подобное поведения поселенок было вполне оправдано. Так как в военном плане племенные союзы были организованы просто отвратительно, то полосатым поселенкам приходилось рассчитывать почти исключительно на себя и своих ближайших соседок. Для обороны близкорасположенные поселения организовывались в “дозорные товарищества” — своеобразные оборонительные военные союзы, в пределах которых полосатые пони помогали друг другу в случае нападения неприятеля, а также ходили в совместные дозоры. Также шагнуло далеко вперед дело фортификации. Поселения теперь обносились несколькими рядами прерывистых глубоких узких рвов, полос деревянных кольев и острых камней, скрытых в специально для этого посаженной густой траве. Из этих укреплений формировался своеобразный лабиринт, правильный проход в котором знали только жительницы селения. Расположенное внутри этого лабиринта поселение дополнительно обносилось плетнем, часто промазанным глиной. Плетень, конечно же, не был серьезным препятствием даже для единорожек, не то что для куда более сильных и крепких зебр, но обеспечивал скрытность передвижений защитниц и неплохое укрытие от единорожьих дротиков для зебр-стрелков (зебрианская духовая трубка сильно проигрывала любому другому оружию дистанционного боя практически по всем показателям, а копытный лук лишал подвижности, так что полосатым застрельщицам приходилось прятаться и выжидать пока атакующие войдут в лабиринт рвов и станут для них хорошей мишенью). Также теперь в поселении имелись и оформившиеся ворота, закрывавшиеся тяжелыми волокушами. Небольшое отступление: О пиратах Западного побережья https://ficbook.net/readfic/12819458/34834149#part_content Изменения в арсенале https://i.imgur.com/Y4dRK58.jpg Контакт с единорогами и начало морской торговли, к великому неудовольствию жеребцов-дружинников, расшевелили сонное болото военного дела зебр. По крайней мере, здесь, на Западном побережье. Само собой, произошедшие изменения не могли не затронуть арсенал зебр. Во-первых, стоит упомянуть такую новинку как копытный лук. Изобретенный единорогами, он вскоре мигрировал в земли зебр и очень приглянулся полосатым пони, испытывавшим настоящий голод по оружию дистанционного боя. При обороне поселений и в морском бою лук выравнивал шансы единорогов и зебр, позволяя безрогим не отставать от рогатых по дальности ведения огня. Конечно же, единорожье оружие, попав в очумелые копыта южанок, перенесло ряд неизбежных переделок. В накопытнике с крюком появились крупные отверстия, позволяющие стрелку пользоваться копытокинезом. Колчаны-седельные сумки уступили место тканевым или деревянным футлярам, крепившимся к плечу или надплечью ноги с луком. А на стрелах появился яд. Зiбры не видели совершенно ничего аморального в его использовании. Ну, а у единорожек, заглядывавших в эти места, от таких новинок дымились хвосты. Лук зебр, как и лук единорогов, был оружием совершенно неманевренным, пригодным лишь для ведения огня с места (лучше, с заранее подготовленной позиции). Но, в отличие от своих рогатых родственниц, зебры активно применяли копытные луки на суше. Лук при обороне поселений был превосходным подспорьем для более маневренной, но менее дальнобойной и куда менее мощной духовой трубки. Лабиринт рвов, опоясывавший любое селение полосатых Западного побережья, довольно неплохо задерживал нападающих, позволяя правильно расположенным лучницам наносить врагу очень чувствительный ущерб. Для чего в удобных местах заранее оборудовались лежаки для стрелков. Но применялся лук и при нападении: из класса профессиональных воинов выделились так называемые “девчачьи ватаги” или “стада кляч” (впрочем, сами “вольные” и “беззаконные хвосты” с любовью называли их “симпатичные хвостики”), специализировавшиеся как раз на применении копытного лука. Как видно из названия, “девчачьи ватаги” состояли преимущественно из кобылок (кстати, “клячами” их прозвали поняшки-поселенки, по вполне очевидной и не заслуживающей похвал причине конкуренции за сильный пол), подавшихся в “вольные” или “беззаконные хвосты”. В этом нет ничего странного. Хотя, казалось бы, лук, очень чувствительный к силе бойца инструмент, должен стать оружием сильного пола. Но жеребцов среди пони не так и много, а воинским ремеслом занимается их еще меньше. Поэтому, сильный пол предпочитал по-прежнему специализироваться на ближнем бое, где его превосходство было неоспоримо. Кобылкам же было трудно тягаться с жеребцами в копытопашной. Поэтому, они все чаще шли в лучницы. Благо, что требования к стрелкам именно как к стрелкам среди полосатых пони были весьма невысоки. От профессиональных лучниц требовались выносливость для долгих маршей, умение хорошо бегать, быстро одевать и снимать копытный лук, стрелять с неподготовленной позиции, лежа пузом на голой земле, навыки маскировки и разведки, готовность постоять за себя в копытопашной. Точности же отводилось довольно дальнее место в списке, так как собственно дальний бой всегда рассматривался зебрами как вспомогательный, призванный ослабить и запугать врага перед копытопашной, а не победить его. Второй новинкой стали изменения в доспехе дружинника. Рогатые пришелицы принесли с собой новые, ранее неизвестные зебрам способы боя: град дротиков, монолитные ряды фаланги, быстрые выпады копьями вместо широких замахов топоров и клевцов, непробиваемые для отравленных стрелок и метательных звезд щиты. Эти новшества ломали главное в военном искусстве зебр: мешали завязать копытопашную накоротке. А если зебра не может добраться до наглой рогатой морды, то вскоре и она, и ее семья окажутся на Большом рынке Миста или на Полосатой площади Экв. В те времена эти места отнюдь не были туристическими достопримечательностями. То есть, эту проблему стоило решать. Одним из решений и стало изменение доспехов дружинников и “беззаконных хвостов”, отказавшихся от брони старого кроя. В первую очередь зебры постарались защитить свои шеи, как самые излюбленные единорожьими копьями части пони. Самым очевидным для нас является защита шеи при помощи единой металлической пластины, как это делали равнинные единорожки. Но зебры так поступить не могли: у них не было рога — оружие они зажимали во рту, а потому хорошая подвижность шеи для полосатых воителей была критична. Вместо этого зебры стали выковывать короткие полые металлические конусы с разрезом взади, которые они надевали на шею по несколько штук, обращая их вершину так, чтобы нижний из них частично закрывал грудь, а каждый вышележащий элемент брони заходил своей вершиной под нижележащий. Со стороны такой нашейник напоминал обручи, которые зебры-кобылки надевали на свои шеи как украшение и для защиты от хищников. Но, в отличии от колец-ожерелий, конусы и не думал расходиться перед наконечником копья, дротика или клинком, отражая его вниз и в сторону. А если единорожка упорствовала в своем желании пробить броню, то элементы нашейника надежно заклинивали ее оружие. Хотя, в тех редких случаях, когда рогатые могли бить зебр сверху, новый нашейник начинал вести себя ничуть не лучше простого украшения, запросто расходясь на части перед вражеским ударом. Обладая такими, весьма недурственными, защитными качествами, зебрский нашейник еще и почти не ограничивал движений своего хозяина, что было очень важно для зебр. Правда, при этом он обладал одним очень подлым недостатком: ни надеть, ни снять его зебр самостоятельно не мог. Перед одеванием броневые элементы требовалось немного отогнуть в стороны, пользуясь их незамкнутостью сзади. Чтобы снять также требовалось развести их концы чуть в стороны. А все это была еще та морока. Поэтому, обычно нашейник, одеваясь перед выходом из лагеря, а снимался только после состоявшегося мордобоя. Благо, характер войн в этих местах (пиратство, разбой) не подразумевали такой уж большой промежуток времени между этими двумя событиями. Ну, а чтобы броня не портилась от воды и зебрячьего пота, а также не портила шкуру собственному владельцу, ее сверху покрывали золотом или серебром (ковены зебр уже успели открыть и приспособить в дело эффект электролиза, хотя еще не понимали ту силу, которая его обеспечивала) или обрабатывали определенными алхимическими составами, создающими на поверхности брони не пропускавшую кислород органическую пленку. Второй новинкой в бронном деле стал наплечник, прикрывавший надплечья и плечи полосатых воителей — вторую по популярности среди рогатых копейщиц часть понячьего тела. Наплечник выполнялся в виде выгнутой металлической пластины либо в виде нескольких металлических полосок, соединенных между собой в металло-тканевой пакет по форме плеча. Часто наплечник нес на себе остро заточенный шип или лезвие. Зебры превосходно понимали, что шип может послужить замечательным зацепом для вражеского клинка, но только что пробивший строй фалангиток полосатый воин часто не мог, из-за тесноты, толком взмахнуть своим основным оружием. А потому, нуждался в чем-то, что и без замаха может хорошенько поранить рогатых кобылок. Вот таким вот оружием сверхблизкого боя и становились шипы на наплечниках: полосатому жеребцу было достаточно просто навалиться плечом на свою противницу, как шип вонзался в плоть единорожки, лишая ее желания, а, иногда, и возможности сопротивляться. Не забыли зебры и про голову, украсив ее перенятым у единорожек шлемом-маской. Переняли они его очень качественно, не забыв ни про наглазники, ни про средства защиты ушей. Но дополнили в своей зебрячьей манере. Маску спереди и/или по бокам часто украшали достаточно длинные шипы или лезвия, выполнявшие ту же роль, что и шипы и лезвия на наплечниках. Кстати, нередко шип на маске имитировал рог единорога или клыки хищника. На шлем же дружинники любили пришпандоривать различные замысловатые плюмажи, перья, ленты и даже фейерверки. Что, по мнению полосатых воителей, должно было придавать им грозный и воинственный вид. В ходу так же были поножи, которые производились как по единорожьему образцу, так и в виде конструкций из конусов, аналогичных зебрским нашейникам. Нельзя сказать, чтобы второй вариант хоть в чем-то превосходил единорожьего собрата, но кузнецам было проще освоить одну технологию для всего. Так что, оба типа поножей встречались практически повсеместно. Сами отрожские единорожки, кстати, зебрские поножи из конусов тоже использовали. Самым, пожалей, редким элементом доспеха полосатых воинов был пластинчатый нагрудник. В грудь зебре единорожки били редко, справедливо полагая, что пробить грудную клетку противника им не светит. А потому, полосатые воины предпочитали ограничиваться нагрудным выступом нижнего из цилиндров нашейника. Так что, если зебр мог похвастаться нагрудником, то можно было с девяностопроцентной уверенностью говорить, что перед вами любитель “вломиться и раскидать” — а иначе можно было и на единорожьих копьях повиснуть. Ведь, единорожки-копейщицы не были дурами и, увидев галопом несущихся на них зебр, тут же выставляли вперед копья, упирая их задний конец в землю и предоставляя самому зебру возможность самого себя пропороть так, как ему больше нравится. Сверху же практически каждый “вольный” или “беззаконный хвост” одевал попону из плотной ткани, иногда обшитую в области мягкого живота металлическими или деревянными полосками. Полностью попону металлом зебры не укрепляли, как это делали их коллеги с торгового пути “из земнопони в единороги”, так как полосатым воинам постоянно приходилось преодолевать большие расстояния в полной выкладке на своих четырех, а не на лодьях. В общем, лишний вес им был ни к чему. https://i.imgur.com/3ONrlBL.jpg В-третьих, зебры очень своеобразно переняли единорожье копье. Зебрское копье, кстати, при этом никуда не исчезло, занимая совсем другую нишу в арсенале полосатых. Некоторые двутонные дружинники, любившие “вломиться и раскидать”, приматывали к своим бокам относительно длинные копья с металлическими наконечниками. Конечно, в бою проткнуть болтающимся в непрочном креплении копьем рогатую поньку дружинник мог только при большом везении. Но вид нескольких несущихся во весь опор на тебя здоровенных полосатых жеребцов с выставленными вперед железными остриями не мог оставить равнодушным ни одну единорожку. Если уж на людей на Земле атака кавалерии производила неизгладимое впечатление, то что уж говорить о впечатлительных и трусоватых поньках, готовых упасть в обморок при виде бегущего на них стада кроликов? Впрочем, жесткого крепления у копий не было (и не потому, что, как в более поздние времена, зебры не хотели его создавать — в описываемое время они не могли этого сделать), доспехи оставляли желать много лучшего, а в применении атаки строя с галопа еще только нащупывались правильные пути. В общем, до понифрактариев более поздних времен было еще очень далеко. В-четвертых, борьба зебр с набегами очень сильно подстегнуло развитие боевых химии и колдовства, заставив ковены активнейшим образом участвовать в войнах как с рогатыми пришелицами, так и в полосатых междусобойчиках. Единорожки были хорошо знакомы с оружием и манерой боя безрогих с пути “из земнопони в единороги” (мерценары были замечательным разносчиком военного опыта по единорожьим землям), каковые очень сильно напоминали оружие и манеру боя полосатых дружинников. Потому, к моменту начала военных контактов с зебрами рогатые поньки уже превосходно умели противодействовать своим противникам. Чего нельзя было сказать о полосатых лошадках: ополченок накрывал шквал дротиков, дружинников встречала стена фалангиальных копий, а отравленные стрелки застрельщиц были бессильны против щитов и попон. Конечно, со временем полосатые пони приспосабливались к новому противнику, что-то перенимая у него, что-то изобретая самостоятельно. Но осадочек, так сказать, остался: ощетинившаяся копьями и закрывшаяся щитами единорожья фаланга прочно заняла место главной угрозы в умах полосатых командиров, тративших теперь немало усилий на поиск эффективных способов взлома ее рядов. Одним из таких способов стали “колдовские сумки”, от яда которых единорожек не могли защитить никакие доспехи, щиты или построения. То, что казалось привычным к химической войне зебрам лишь вспомогательным средством, против единорогов оказывало просто чудовищный эффект: неприученные к ядам и не имеющие с собой противоядий единорожки кашляли, задыхались и валились с копыт в облаках ядовитого порошка, становясь легкой добычей для полосатых, а те из рогатых налетчиц, кто не получил свою дозу отравы, разбегались в ужасе, видя то, что делает с их товарками коварный разноцветный порошок. Со временем единороги как-то приспосабливались к подобным выходкам полосатых, покупая у них же противоядия и сведения о любимой отраве своих жертв. Но устойчивость рогатого воинства к зебрским зельям, все равно, оставляла желать много лучшего. Что вводило зебр в искус увеличить интенсивность потравы. Но увеличить ее было проблематично: учеников в ковенах, может быть, и было немало, но выделить их достаточно для военных нужд травницы, знахарки и колдуньи не могли — как растить себе смену, если все в армии? А простым полосатым понькам “колдовскую сумку” не доверишь: потравятся сами. Выходом из этой дилеммы стал набор ковенами “ведьм” — поняшек-воительниц и воителей, которых ковенные учителя обучали только практическим боевым химии и колдовству, а нанятые “беззаконные хвосты” и другие ”ведьмы” тренировали в искусстве копытопашного боя. Так ковены обзавелись собственными вооруженными силами, применявшимися ими для охраны семей своего племени. При этом, содержание “ведьм” во многом ложилось на плечи зебр-поселенок, которые предоставляли стол, кров и кое-какую плату своим защитникам. В общем, полосатые оплачивали их услуги точно так же, как и услуги прочих ковенных пони. Но со временем “колдовской сумки” ковенным воительницам стало казаться мало. И в арсенале зебр появились “костровые”, “дымовые”, “огневые зелья” и “дискордов кувшин”. “Костровое зелье” было почти полным аналогом земного “коктейля Молотова” или единорожьего “огненного кувшина”. Отличием его была плотная крышка, не дававшая горючей смеси выливаться на шерстку зебре, и постромки, при помощи которых полосатая пони, взяв их в рот, метала снаряд. Для поджигания тряпицы снаряда “ведьмы” носили на плече прикрепленный особым образом тлеющий фитиль. Как и на равнинах единорогов, это оружие было весьма внушительным аргументом в межпонячьем копытоприкладстве, но обладало настолько обширным списком неудобств для безрогих, что завсегдатаем полей сражений полосатых пони не являлось, применяясь от случая к случаю. Возможно, именно поэтому каждый случай применения “кострового зелья” и вызывал такой фурор среди зебр: редкость. “Дымовыми зельями” называли дымообразующие смеси, заправленные в глиняный кувшин с постромками для метания. Кувшины имели разную конструкцию и могли приводиться в действие как простым добавление перед броском недостающего реагента, так и от удара, если внутри они содержали все нужные для реакции химикаты, отделенные друг от друга тонкими перегородками. Обычно, “ведьма” готовила смеси так, чтобы иметь в своем распоряжении набор кувшинов с дымами разного цвета. Подобное снаряжение применялось зебрами для того, чтобы лишить противника возможности использовать оружие дистанционного боя, для сокрытия своих перемещений, а также как средство психологического давления (в купе с другими способами воздействия на психику, разумеется) и для передачи заранее условленных сигналов (кто его знает что зеленый дым означает? Ну, кроме тех, кто его пускает и для кого он предназначен). Что касается применения зебрячьих дымов в психологической войне, то из летописей известен случай, когда ковенный мастер вместе с несколькими учениками и “ведьмами” при помощи разноцветного дыма, магнезии, рупора и замогильного голоса заставил отступить отряд “бродячих топоров”, оставив своих союзниц-охотниц за рабынями Вилли-Нилли Веллонес наедине с зебрами, что стоило рогатым налетчицам свободы (а многим, включая саму Вилли-Нилли, и чести – полосатые крайне плохо относились к охотницам за рабынями, часто, если те попадали к ним в копыта, делая с ними такие вещи, которые осудил бы даже пегас). “Огневые зелья” представляли из себя глиняные кувшины с постромками для метания, в которые засыпались взрывающиеся со вспышкой и грохотом от удара смеси. Это было средство чистого устрашения, чей эффект многократно усиливался тем, что ковены активно распускали слухи о своем потустороннем могуществе. Так излюбленным враньем ковенных пони было то, что в их кувшинах запечатаны самые настоящие духи желаний (в настоящее время более известны под арабианским именем “джины”), а потому, оказавшейся рядом с разбившимся кувшином пони будет проклята пожизненным отсутствием трах-тибидоха. Иногда применение “огневых зелий” могло превращаться в целое театрализованное представление, заставлявшее легковерных и впечатлительных понек опорожнять кишечники прямо на поле несостоявшегося боя. “Дискордов кувшин” — по факту, бомба, начиненная взрывающейся смесью и ядовитым зельем, оболочкой для которой служил глиняный кувшин, для прочности оплетавшийся лозой или прутьями. Подрывался “дискордов кувшин” при помощи фитиля, который перед метанием поджигался. Ни значимого фугасного (впрочем, поньки, все равно, боятся его мало), ни ощутимого осколочного эффекта у этих бомб не было. Основным поражающим фактором служила отрава, которую взрыв разбрасывал на какое-то расстояние от места приземления “дискордова кувшина”. Достоинствами подобного агрегата перед “колдовской сумкой” были большая площадь поражения и сильный оказываемый психологический эффект, а также отсутствие неизбежного при применении “колдовских сумок” самопоражения метательницы. Из недостатков была дороговизна и необходимость мучиться с тлеющим фитилем. Высокая же трудоемкость изготовления заставляла полосатых понек добавлять в состав “дискордова кувшина” разнообразнейшие смеси со “спецэффектами” (вспыхивающие, дымообразующие), что усиливало психологическое воздействие бомб, хоть как-то компенсируя их хронический дефицит. Но не только химия шла в ход. По старой ковенной традиции полосатые колдуньи и знахарки вечно старались утереть друг другу нос. И то, что травницы обскакали колдуний, обзаведясь собственными ВС, для последних было просто нестерпимой обидой. Потому, полосатые волшебницы, впервые за всю свою историю, занялись военными изысканиями. Первые результаты были довольно скромны, представляя из себя набор волшебных зелий, могущих при контакте с пони причинить тому тот или иной вред. При этом существенным недостатком было то, что большинство зелий готовилось на основе “ядовитой шутки”, что сильно упрощало их изготовление, но делало эффект не столь предсказуемым, как того хотелось бы полосатым колдуньям (гадкий нрав цветка давал о себе знать даже тогда, когда его магия была извлечена и рафинирована). Тем не менее, простых в изготовлении (хоть и не очень надежных) волшебных зелий было уже вполне достаточно для того, чтобы ковены колдуний принялись за создание собственных “ведьм”. Так в военное дело пони впервые вошло зебрское боевое колдовство, пока еще очень несовершенное, представленное лишь зельями контактного действия. И тут же проявило свою фамильную черту, которая будет сопровождать его всю его дальнейшую историю: врага зебр побеждают не зелья, не амулеты и не волшебный порошок, врага зебр побеждает ужас, который полосатые колдуны любовно в нем взращивают страшными слухами и мистическими представлениями. Неотъемлемым атрибутом “ведьмы”, что из ковенов травниц, что из ковенов колдуний, был “ковенный нож” — длинный (до, а иногда и более, 50 сантиметров) тесак, напоминающий земной мачете, укрепленный продольными ребрами жесткости и оканчивающийся держалом без гарды. Сей агрегат, как и полулунный меч, приходился дальним родственником обычному сельскохозяйственному серпу, который потихоньку мутировал стараниями ковенных очумельцев в сей гибрид ножа, тесака и лопаты. Оружием “ковенный нож” изначально, в общем-то, не был. Это был универсальный инструмент, которым можно было срезать травы, стесывать кору, срубать небольшие кустики и ветки, в разумных пределах использовать вместо лопаты, а также хорошенько приложить между ушей возжелавших отведать зебрятинки хищников. “Ведьмы” продолжали использовать его точно также. Но, так как они были воительницами, то от копытопашной застрахованы не были. Таскать же специально для нее дополнительное оружие смысла не было: будет копытопашная или не будет, а “ведьма” и так загружена так, что только одни ушки из-за мешков с зельями виднеются. Так что, “ковенному ножу” приходилось становиться оружием. Правда, относить его к мечам не шибко-то и правильно, так как своим применением он более напоминал топор, клевец или чекан. Бить “ковенным ножом” всегда надо было с замаха, так как если резать, то рана остается неглубокая. А парировать им, вообще, лучше и не пытаться: форма ножа такова, что клинок противника сам съедет на губы его обладательницы. Да так, что никакая гарда не поможет. В общем, полноправным оружием ближнего боя “ковенный нож” в арсенале зебр не был, но “ведьмы” в тот ближний бой и не рвались. В целом, “ведьма” имела довольно характерный вид: это была кобылка (с жеребцами, как и всюду, было туго) облаченная в облегченную версию дружинного доспеха (нашейник, поножи и шлем) и плащ (попона нужна лишь в бою, а вот плащ пригодится и в других ситуациях), вся обвешанная бутылочками, мешочками и кувшинами с очень подозрительным содержимым, к боку которой приторочен “ковенный нож” и неизменная духовая трубка со стрелками, а со спины свешиваются седельные сумки, забитыми всякими разностями, нужными для приготовления зелий и колдовства. Кстати, доля стимулирующих зелий среди всего этого скарба была невелика: в это время “ведьм” вполне устраивал дальний бой, где особой нужды в стимуляции понячьего организма не было. Что можно сказать в качестве итога? Во-первых, из-за рыхлости и аморфности племенных союзов Западного побережья Юга военное искусство местных зебр в определенной степени претерпело обратное развитие, выразившееся в виде децентрализации армий полосатых лошадок. Во-вторых, существенно усложнилась структура отрядов “вольных” и “беззаконных хвостов”, включавших теперь в себя не только чистых комбатантов, но и специалистов более широкого профиля: скороходок и разведчиков. Помимо этого, вольная полосатая братия обзавелась специализированными подразделениями стрелков в виде отрядов лучниц, чего ранее у безрогих не наблюдалось. В-третьих, полосатые дружины пришли к идее сил быстрого реагирования, в каковые и превратились сами. В-четвертых, появились вооруженные силы ковенов, произошел существенный прогресс в области химического оружия и было положено начало боевому зебрскому колдовству. В-пятых, зебры осознали необходимость поисков средств и способов борьбы против плотного строя противника. В-шестых, было полностью пересмотрено бронное дело зебр. В-седьмых, радикальному изменению подвергся и подход полосатых пони к делу фортификации. В-восьмых, на Западном побережье Юга бурным цветом расцвело пиратство.